Текст книги "Рассказы (СИ)"

Автор книги: Александр Чубарьян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

Одесской команды КВН.

– Саня.

– Саня. – говорит толстяк в унисон и жмет мне руку.

Какая-то девчонка прыскает, краем глаза я замечаю, как усмехается сидящий рядом долговязый парень с серьгой в ухе. Остальные молча наблюдают за развитием событий.

Моя бровь дергается против воли, когда я поясняю:

– Меня зовут Саня.

– Странно. Меня тоже. – отвечает толстяк и ухмыляется. – Привет, тезка! Как дела?

Фуу-у-ух!

– Нормально. – я тоже улыбаюсь и протягиваю руку парню с серьгой.

– Саня.

– Михаил. Можно Мишаня.

Отлично! Следующий.

– Саня.

– Вова. Вован. Вовчик. Вовец. Как хочешь.

Замечательно. Так…, девушки… Здесь можно просто кивнуть головой.

– Саня.

– Вера.

Для своих Верунчик? Или нет? Бог с тобой, ты страшна, как вся моя жизнь.

– Саня.

– Маша.

Вай, милая, какой у тебя буфер! Вах-вах-вах. Хороша Маша, да не наша. Пока, во всяком случае, не наша. Позже разберемся.

– Саня.

– Серый.

– Саня.

– Коля. Но все называют Шведом.

– Саня.

– Марина.

– Саня.

– …

Блин, я же не запомню столько имен сразу! Ладно, с этим тоже разберемся.

– Саня…

Когда ритуал знакомства заканчивается, я отхожу в сторонку, предоставляя остальным возможность вернуться к разговору. Самая сложная часть пройдена, теперь оставалось лишь не отмораживаться и иногда вставлять в разговор какие-нибудь фразы, чтобы не сочли меня полным дебилом. А уже потом, когда первые граммы осядут в желудке и начнут просачиваться в кровь… тогда можно полностью расслабиться.

Мои новые знакомые действительно возвращаются к своей беседе, забывая обо мне, словно меня и не было. Вернее, это не беседа, а спор, причем достаточно глупый. Смысл сводится, прошу прощения за каламбур, к смыслу праздников – Нового года, Восьмого марта… всех, более менее крупных.

– … в такие дни даже настроение другое. Люди суетятся, готовятся… – Маша когда говорит, то чуть наклоняется вперед и мне приходится отвлекаться от сути ее речи, обращая внимание больше на роскошную грудь, колышащуюся под платьем.

– Ну и нафига эта головная боль? – взмахивает рукой мой толстый тезка. – Что, нельзя устроить праздник в любой день? Без нервотрепки и суеты?

– Маша права. – поддерживает девушку Коля-Швед. – Это же праздник в каждом доме, в каждой семье. Все заранее строят планы, готовят друг другу подарки…

– Вот, вот, подарки! – толстяк поднимает вверх указательный палец. – Все, ну может, не все, но большинство – точно, они тратят деньги, приобретая вещи, которые нафиг не нужны ни им, ни тем, которым они это дарят. Цветы! Зачем дарить цветы, которые через два-три дня отправятся в мусорник, лишний раз указав нам на то, что всему приходит конец и когда-нибудь мы тоже будем так гнить, выброшенные в яму в деревянном ящике.

Последнюю фразу он произносит на одном дыхании, словно боится, что его

перебьют, не дав договорить. Но все его спокойно выслушивают, а затем слово берет Вова:

– Тебя послушать, так надо сидеть дома, никуда не ходить, никого не

приглашать и никому ничего не дарить. Саня, тебе не кажется, что в такой

рутине можно помереть гораздо быстрее. От скуки.

– Не кажется. Ты, Вован, не путай божий дар с яичницей. Во-первых, я не

говорил, что веселиться не надо. Я говорил, что для этого не обязательно

иметь какой-то повод. Во-вторых, – Саня сгинает два пальца и выставляет руку впереди себя, чтобы все видели. – во-вторых, я против подарков, которые как правило, являются символами бесполезности и в основном заставляют людей напрягаться. Неважно как – финансово, морально, физически…

Влезать в такую беседу не хочется. Не то чтобы у меня нет на этот счет

своего мнения, просто… не до этого.

Что-то не так, я чувствую это, но не могу понять, что именно. Эта

неестественность ситуации напрягает, но еще больше напрягает то, что я не вижу эту ситуацию, а только лишь чувствую ее.

– … почему нельзя просто сесть за стол и устроить праздник себе и своим

друзьям без всякого повода? Все так ждут Новый год, что считают дни, которые остались до тридцать первого декабря! Через неделю… еще шесть дней… еще пять… Зачем?! Сделайте праздник двадцать пятого декабря!

– Но ведь Новый год наступает тридцать первого. Что, провести этот день,

как обычный? – с сарказмом спрашивает страшненькая Вера.

– Почему? Ради Бога, если хотите, то празднуйте и тридцать первого… Но

не надо возводить праздники в ранг культа! Ведь мы не должны подстраиваться под праздники, которые сами придумали!

Толстяк упорно несет ахинею – у меня мелькает мысль, что он накуренный.

Я смотрю на стол, который уже накрыт полностью – места свободного во всяком случае, я не вижу. Смотрю и понимаю, что не дает мне покоя.

Почему мы не садимся за стол? Где именинница?

В желудке что-то начинает бурчать, я глотаю набежавшую слюну и решаю

пойти на кухню.

Осторожно лавирую между сидящими на стульях и на полу людьми, которые впрочем не обращают на меня никакого внимания, выхожу в коридор и прислушиваюсь: кажется, на кухне кто-то говорит. Я топчусь на месте, а затем подхожу к зеркалу и начинаю поправлять воротник рубашки. Теперь мне слышно, что голос тети Оли. Слов разобрать я не могу, но отдельные фразы до меня долетают: "…никаких экцессов… все будет хорошо… музыку громко…"

Понятно. Маман делает дочери последние наказы. Не шуметь, не орать, не бить посуду… сплошные "не". И выпивки на столе нет, и компания какая-то полусумасшедшая… Куда я попал?!

Я возвращаюсь в зал и не успеваю даже дойти до того места, где я стоял – в

проеме дверей появляется тетя Оля и с нарисованной улыбочкой говорит:

– Все, ребята, прошу всех к столу. Я ухожу, отдыхайте, веселитесь…

Я думаю, что сейчас она скажет что-нибудь похожее на то, что она полминуты назад говорила Инге, но…

– … счастливо всем.

– До свидания…

– Спасибо… – прощальные фразы молодежи сливаются в один неразборчивый звук, в котором присутствует и моё "До свидания".

Интересно, а что было бы, если я чуть промедлил, а потом громко

заявил "Давай, вали"?

Пока я представляю, как бы отреагировали все, в том числе и маман с дочкой, тетя Оля уходит, а ее место занимает Инга, которая держит в руке две бутылки с шампанским. Гордо (или важно) ставит их на стол и произносит:

– Садитесь, ребята.

И сама усаживается во главе стола.

Где-то – как мне кажется, вдалеке – хлопает дверь. Я стою, удивленно глядя на Ингу.

Ладно, Бог с ним, с этикетом. Села первой и ладно.

Но, блин, что означает две бутылки шампанского? На десять человек? Я вообще эту газировку пить не могу, у меня после нее башка болит!

Хотя от такого количества вряд ли, конечно.

Но делать нечего. Я замечаю, что все уже сидят и присаживаюсь с краю

подальше от именинницы. Шампанское открывают сидящие рядом с ней Вова и Саша-толстяк. Они же и разливают – я пересиливаю себя и протягиваю свой бокал. Так получается, что мне сливают остатки из обеих бутылок – это мне кажется довольно унизительным, но я молчу.

Толстяк поднимается, чтобы произнести тост и зачем-то снимает свои очки. Откашливается и смотрит на Ингу. Та тоже поднимается.

– Инга, я хочу рассказать тебе историю. У одного человека было три сына…

Хорошо, что никто не видит, как я роняю с ложки салат на скатерть, услышав первые слова тоста. Поц, сколько же тебе лет? Я такие тосты произносил, когда мне было лет десять. У соседа книжку просил, в которой вся эта муть была напечатана про веники, лошади и еще что-то.

– … так пусть твоя красота будет такой-же неотразимой, как картина

младшего сына. За тебя, Инга!

– С днем рождения!…

– С днем рождения!…

Я тоже сую свой бокал в кучу, не особенно следя за тем, чтобы он

соприкоснулся со всеми. Наблюдаю за остальными – все пьют маленькими

глотками, словно смакуют божественный нектар и… несмотря на то, что

напитка и так немного, оставляют часть на следующий тост. Я офигеваю, но делаю тоже самое – мочу губы и ставлю бокал на стол. При таком расходовании должно хватить еще на несколько раз.

Какое-то время за столом тишина – лишь вилки и ножи стучат по тарелкам. Я исподлобья наблюдаю за ними и мне становится немного противно от всей показухи, которую они исполняют каждый по-своему.

У толстяка на лице печать раздумия – он сейчас похож на античного философа, размышляющего над очередным трактатом.

Сидящая рядом с ним Марина улыбается – непонятно с чего. Улыбка не

добродушная, а скорее дебильная. Она то и дело пытается предложить толстяку какой-нибудь салатик – после каждого такого предложения толстяк сначала раздумывает, потом с умным видом отрицательно машет головой. Толстяк пожирает оливье, стоящее прямо перед ним, пожирает со скоростью саранчи и, кажется, его не заботит, что этот салат скоро закончится благодаря лишь ему. Мне тоже хочется оливье, но я не рискую попросить сидящего рядом Шведа, чтобы тот передал мне салат. Швед занят разделкой куска заливной рыбы – неприятно наблюдать за тем, как он дотошно, причем с помощью ножа и вилки, отделяет маленькие косточки и тянет их ножом на край тарелки. Он разделал только

треть куска и я думаю, что скоро ему это надоест и он как-то сменит

тактику – либо бросит рыбу, либо начнет действовать руками.

Поднимается Маша. Она не говорит ни слова, лишь выразительно смотрит на всех и все перестают есть, взяв в руки бокалы. Я тоже беру бокал, а мой взгляд упирается в грудь девушки.

Говори, милая, говори. Говори долго и страстно… говори нежно и ласково… говори так, как будто тебя…

– Инга, за тебя, дорогая. Чтобы здоровья твоего хватило не на одну сотню

лет. За тебя!

И всё?!

Бокал я сую в кучу чисто автоматически и даже не видя направления – взгляд не может оторваться от груди. Я понимаю, что это неприлично – так вот пялиться на грудь – но ничего не могу поделать.

Требуется приличное усилие воли, чтобы я смог оторваться и сесть на место.

Опять вилки и ножи стучат по тарелкам.

И молчание. Настолько гнетущее, что мне даже становится не по себе. Но и я молчу, я тоже занят, пожирая довольно большой кусок курицы и мне наплевать на то, что окружающие люди больше напоминают продукцию мадам Тюссо. В конце концов, день рождения не у меня и то, что на столе отсутствует выпивка – одна из причин, по которой я злорадствую, ощущая тишину.

Звонок раздается неожиданно – многие даже вздрагивают. Я тоже.

Инга встает из-за стола и выходит из зала. До нас доносятся приглушенные возгласы, потом Инга возвращается, а за ней в зал заходят два клоуна.

Нет, я не ошибся – это действительно клоуны. Два восемнадцатилетних юнца с длинными волосами и мордами, изуродованными пирсингом. Тот, что стоит впереди, держит в руке мятый полиэтиленовый пакет с какими-то конфетами и робко улыбается. Второй, кажется, обдолбленый – он еле стоит на ногах и мне кажется, что он ничего не видит сквозь узенькие щелочки прикрытых глаз.

Тип с конфетами подходит к столу и здоровается. На его приветствие отвечают не все, но ему явно пофигу. Он лезет рукой в кулек и достает горсть конфет. Обходит стол и кладет рядом с каждым сидящим по две штучки. Заканчивается раздача на мне и тип присаживается рядом. Его дружок продолжает стоять в проходе, пока Инга не берет его за руку и ведет за стол.

– Знакомьтесь, это Игорь и Гена, мои друзья. – громко говорит она, усадив

типа напротив меня, как раз рядом с Верой.

– Я Гена. – слышен голос и я даже сразу не соображаю, что это говорит этот, обдолбленый.

– А что означают конфеты? – спрашивает Вован.

– У меня сегодня несчастье, – произносит Игорь, сидящий рядом. – у меня

сегодня дедушка умер. Это помянуть.

Вован хочет еще что-то сказать, но слова застревают у него в глотке и он

умолкает, открыв рот. Толстяк многозначительно покашливает, Марина фыркает…

Никаких комментариев, все молчат. Инга выходит из зала и через полминуты возвращается, держа в руках две бутылки водки и бутылку вина. Черт! Дедушку, конечно, жалко, но большое спасибо ему, раз уж благодаря ему мы сегодня выпьем.

Толстяк распечатывает бутылку водки – моя стопка уже стоит перед ним. В таких делах я могу быть оперативным.

Водку пьют не все – из девушек только Вера. Маша, к моему сожалению, не собирается пить даже вино. Она цедит остатки шампанского и на уговоры Мишани не поддается. Я уже убедился, что если даже у нее и есть парень, то здесь его нет – и я всерьез намерен раскрутить эту девочку с распутным шалым взглядом и роскошными частями тела.

Мой сосед слева сует мне свой бокал.

– Вино? – спрашиваю я.

– Да нет, я, пожалуй, водочки. – он говорит, немного стесняясь, будто

просит не водку, а что-то оригинальное. Я демонстративно ставлю его бокал на место и беру стопку.

– Ты тару перепутал. – с этими словами я передаю его стопку толстяку.

Вован тем временем разливает вино. Я смотрю на Гену – тот сидит за столом и тупо смотрит в свою пустую тарелку. Его прёт со страшной силой, он ничего не слышит и не видит, он даже не обращает внимания на вопрос своей соседки насчет выпивки.

Со своего места встает Марина – она пытается что-то сказать, но Вован

тихо просит ее подождать, пока не будет налито у всех. Марина садится и

тут опять выдает прикол мой сосед.

Как только стопка с водкой оказывается перед ним, он встает и произносит:

– Ребята, я понимаю, что сегодня праздник… я от всей души присоединяюсь

ко всем поздравлениям… я что хочу сказать…

Он волнуется и запинается, но все его внимательно слушают, кроме Марины, которая изобразила на своем лице высокомерное презрение. Она явно злится, что ей не дали сказать слово, но…

– … я тоже желаю нашей имениннице счастья… но у меня такое предложение… давайте помянем моего дедушку Анатолия Германовича. Он умер сегодня утром после тяжелой…

Больше его никто не слушает. Я смотрю на Ингу – она хорошо владеет собой. Лишь губы чуть-чуть подрагивают, но она пытается улыбаться и смотрит на уже поднявшуюся Марину.

– Ингочка, дорогая… – начинает она, бросая уничижающий взгляд в сторону моего соседа. – Не будем в этот день говорить о плохом. Сегодня особенный день, в этот день ты появилась на свет, в этот день когда-то давно мир стал больше еще на одного человечка – маленького и несмышленого. Этот человечек со временем превратился в красивую девушку и те, первые дни, они уже забылись. Когда человечек сказал свое первое слово, сделал свой первый шаг, он…

Игорь тихо всхлипывает – я немного скашиваю глаза и вижу, как у него

подрагивает рука со стопкой. Перевожу взгляд на Гену – тот до сих пор не

поменял позу.

– … поднимаю этот бокал за твои первые дни, за твои первые шаги, за

все, что еще будет у тебя первым, которое должно быть только прекрасным и удивительным.

Опять звон и вскрики "С днем рождения". Я тянусь к общей куче, стукаюсь с кем-то, ища в хитросплетении рук бокал с шампанским – кажется, уже единственным за этим столом. Вот и он – я чокаюсь с ним и мимоходом провожу указательным пальцем по изящным наманикюренным пальчикам Маши. Она бросает на меня заинтересованный взгляд, который, впрочем, сразу же отводит

в сторону. Ничего. Подождем окончания застолья.

Я залпом выпиваю водку и закусываю соленым огурчиком. Сажусь на место и слышу, как Игорь тихо произносит "Царствие небесное", после чего тоже выпивает свою порцию. Он вообще не закусывает и я все больше начинаю подозревать, что он ненормальный.

Я едва успеваю положить себе отбивную, как слышу, что толстяк опять

начинает разливать водку. Теперь он ведет себя более раскованно – в процессе разливания он отпускает более-менее вольные шуточки по адресу сидящих рядом с ним девушек, чуть громче смеется. Странно, он ведь выпил всего ничего. Я передаю ему свою стопку…

Две бутылки уходят за минут десять и Инга, уже опьяневшая, исчезает для того, чтобы вернуться еще с тремя бутылками.

Они тоже исчезают за совсем короткое время.

Не пьет только Гена. Он вообще ничего не делает, откинувшись на диван.

Может, он спит, может, он отправился за дедушкой Игоря – мне наплевать. Мне уже хорошо, меня тянет на движения и все, что мне сейчас надо – это музыку и белое девичье мясо, прижатое к груди.

– Может, музыку включить? – громко спрашиваю я и справа от меня раздается голос тоже пьяного Игоря:

– Ребята, давайте сегодня без музыки. У меня горе…

Я осекаюсь, не зная, что ответить.

За меня отвечает мой тезка. Он четко и кратко формулирует все мои мысли:

– Вот и п. дуй на поминки вместе со своим горем. А здесь день рождения. Шура, врубай!

Я даже не обращаю внимания на то, как меня назвали. Встаю из-за стола и с удивлением понимаю, что меня штормит. Покачиваясь, подхожу к магнитофону и начинаю рыться в кассетах.

– Там есть сборник российской эстрады, – говорит мне Инга. – с новыми

песнями Пугачевой, Апиной…

– Какая Апина?! – ревет толстяк. – Ромштайн есть?

Красавец!

– Нет. – растерянно отвечает Инга.

– У меня зато есть! – радостно кричит толстяк и лезет в карман. – Шура, лови!

Я на лету хватаю кассету и вставляю в магнитофон. Слышу, как тезка объясняет Инге, что на нормальных вечеринках попсу не слушают.

– Ты же хочешь, чтобы вечеринка удалась? Хочешь? – спрашивает он.

Я поворачиваюсь и вижу, как Инга с готовностью кивает головой.

Отлично!

Play!

Mein herz brend…

Да!

Я возвращаюсь к столу, сажусь на свое место и толстяк наливает мне водки.

Льет Игорю, льет Шведу, Вере… и Маше!

Водку пьют все. Инга приносит еще две бутылки, но их открывать не спешат.

– Где тут можно покурить? – спрашивает Вован и Инга махает рукой в сторону спальни.

– Там, на балконе.

Я уже давно хочу курить, но одному тащиться на балкон стремно. Поднимаюсь со всеми, обращаю внимание на то, что Маша остается на месте и выхожу из зала.

На балконе места мало и мне приходится стоять на пороге. Рядом со мной стоит Вера – она томно смотрит на меня и затягивается длинной тонкой сигаретой.

Я всем видом пытаюсь показать, что она меня не интересует и Вера

разочарованно отворачивается в сторону. Она рассматривает какую-то картину, висящую над широкой кроватью и сбивает пепел мимо пепельницы, которую Инга поставила на подоконник. На балконе Саня-толстяк возмущенно обсуждает двух придурков, которые пришли в середине застолья. Я не прислушиваюсь – мне надоело курить уже после нескольких затяжек и я тушу сигарету.

И тут в спальне появляется новое лицо – Гена. Одной рукой он гладит сережку, торчащую в ноздре, а вот в другой руке у него четыре папиросы. Он еле идет и, кажется, совсем не видит ничего перед собой, однако у него получается подойти к балкону и, став передо мной, произнести:

– Я напас и ты напас – мы покурим ганджубас! – при этом он корчит

жуткую гримасу, которую можно принять за улыбку только после употребления той дряни, которую он держит в руке.

Его глаз по-прежнему не видно, но его глаза мне не нужны. Он протягивает мне папиросы и одновременно с этим я слышу, как на балконе наступает тишина. Эту тишину можно услышать – в ней напряженно звенит воздух и прерывисто вырывается дыхание из нескольких глоток, слышны взоры, устремленные на папиросы и частый стук сердец…

– Братуха, что там у тебя? – врывается в тишину голос толстяка.

Братуха? Интересно.

– Народ, курить никто не хочет? – спрашивает Гена. Глупый вопрос.

Он все еще тянет мне папиросы и я беру одну.

Рука перемещается к балкону и стандарты тут же исчезают в толпе. Миг – и все папиросы взорваны. Я затягиваюсь и выпускаю дым на балкон. Гена подходит ко мне и просит пустить паровоз. Это нетрудно – надо лишь вставить папиросу тлеющим концом в рот и выдуть дым в рот собеседнику. Что я и делаю.

Получив свою порцию, Гена ложится на кровать, а ко мне подходит Вера.

– Мне тоже пусти.

Слишком плотно она прижимается, когда я задуваю ей дым анаши. Мне это не нравится и я чуть отстраняюсь. На балконе оживленная возня. Дым оттуда проникает в спальню и клубами расплывается по комнате. В этот момент сюда входит Инга и принюхивается. Ее глаза расширяются, она так искусно имитирует ужас и возмущение на своем лице, что мне хочется вытолкнуть ее.

А, может и не имитирует.

– Что… кто вам… что вы делаете?! Вы с ума сошли?!

Смотрит она почему-то на меня и я теряюсь, не зная, что сказать. По счастью, ее возглас слышит толстяк, который выбирается с балкона и, на ходу сняв очки, подходит к ней.

– Звезда моя, – начинает он, обнимая ее за плечи и увлекая в коридор. – мы немного расслабляемся…

Они уходят, а я сую то, что осталось от ганджубаса Вере и тоже ухожу.

Замечаю, как Вера глубоко затягивается и про себя усмехаюсь. Когда ее вставит, сто процентов, что она что-нибудь отмочит. Такие страшненькие – они всегда пытаются быть экстравагантными, особенно если их прёт.

В коридоре прохожу мимо Инги, у которой толстяк спрашивает:

– … хочешь, чтобы вечеринка удалась? Все должны быть расслаблены…

Захожу в зал и вижу довольно неприятную картину: Игорь уселся рядом с Машей и что-то ей тихо рассказывает. Подхожу ближе и слышу:

– … дедушка был не таким. Он был самым лучшим…

Понятно.

Неожиданно замечаю, что кассета на магнитофоне закончилась, встаю, чтобы переставить на другую сторону и тут раздается звонок.

Вижу, как Инга пробегает мимо зала к дверям и переставляю кассету. Долетают какие-то возгласы, а потом появляется Инга с букетом роз. За ней в зал проходит высокий парень в костюме.

– Знакомьтесь, это Вадим. – говорит Инга, почему-то волнуясь.

Ага, этот, значит, тоже не из их компании.

Вадим подходит ко мне и протягивает руку.

– Саня. – говорю я, пожимая руку и добавляю, – Просьба не называть Шуриком.

– О" кей. – кивает головой Вадим и поворачивается к Маше и ее дебильному собеседнику.

– Меня Игорь зовут. – произносит Игорь и хватает чью-то стопку. – Садись,

выпьем по пятьдесят.

– Я водку не пью. – поспешно заявляет Вадим. – Коньяк есть?

А он нахален.

Игорь, кажется и не слышит слов Вадима – наливает водку в первые попавшиеся рюмки и одну из них сует Вадиму.

– Пей. Помянем дедушку моего.

Вадим растеряно смотрит на Ингу.

– У вас что, поминки?

Инга качает головой, а лицо у нее не менее растеряное.

– Просто так совпало, что у Игоря сегодня дедушка умер…

Вадим чешет затылок, словно пытается наскрести какую-нибудь умную мысль и преобразовать ее в фразу.

Неожиданно звучит переливчатая мелодия. Вадим достает из кармана сотовый телефон и смотрит на табло. Подносит трубку к уху и орет:

– Да! Да! Нет! Я не против, если все уладится. Да! Пятьдесят штук зелени,

больше не могу. Если перечислением, то добавь еще пять процентов. Все, давай!

Засовывает телефон в карман и присаживается на стул. О чем-то думает,

морща лоб, а я вижу, как Маша, Игорь и Инга наблюдают за ним. Затем

выхватывает телефон и начинает набирать номер.

– Алло! Арсен, это я. Все в порядке. Да. Я им скидываю полтинник, так что можешь начинать. Конечно! На днях придется тебе в Москву съездить. Да. Ну все, давай, братуха!

Телефон исчезает в кармане, а Вадим берет в руки стопку и недоверчиво

рассматривает содержимое.

Если он думает, что произвел впечатление…

И все-таки он его произвел. Я вижу, как т_е_п_е_р_ь смотрят на него Инга, Игорь и Маша.

С балкона возвращается основная масса. Первым идет Вован, он подходит к Вадиму и трогает его за плечо. Вадим поворачивается:

– Привет. Я Ва…

– Это мое место. – заявляет Вован, угрюмо глядя на парня.

– Извини, братуха. – Вадим пересаживается на соседний стул и только пытается протянуть Вовану руку, чтобы познакомиться, как вздрагивает от возмущенного крика:

– А здесь сижу я!

Не помню, как ее зовут – то ли Света, то ли Оля. Впрочем, неважно. Мне

приятно наблюдать за этой ситуацией, приятно видеть, как обламывают этого крутого безнесмена – почему-то у меня к нему антипатия. Может, это

ревность – я видел интерес во взгляде Маши – а может это зависть. Это тоже неважно, я не собираюсь разбираться в причинах этой антипатии. Не

нравится – и всё тут.

Вадим встает и молча пересаживается на другой стул.

На мой!

Но я не успеваю ничего сказать, за меня говорит Швед:

– Это место тоже занято. Рядом садись, там свободно.

Вадим встает – в какой уже раз – и садится на стул Игоря. Тот реагирует

сразу:

– Там я сижу.

Вадима, кажется, начинает накрывать, но тут вмешивается мой тезка.

– Свято место пусто не бывает.

– В смысле? – не врубается Игорь.

– В смысле жопа встала – место потеряла. – поясняет толстяк и садится на

свое место.

Я перевожу взгляд с растерявшегося и не знающего, что сказать Игоря на Ингу. Она в роли пассивного наблюдателя, хотя это ее обязанность предоставить гостям места.

Игорь не рискует возражать толстяку – он понимает, что мой тезка ему не

по зубам. Он присаживается на место своего приятеля, который так и не

вернулся с перекура.

Толстяк разливает водку – всем наливает полные рюмки. Смотрит на Вадима и произносит:

– Ну давай, скажи что-нибудь, опоздавший.

Последнее слово он выделяет и звучит оно с неким укором. Даже не с

укором – это слово, как мне кажется, не вполне выражает суть. Скорее, с

претензией. И я с этой претензией согласен – каким бы ты не был деловым, опаздывать на подобные мероприятия означает показать неуважение к человеку, в чью честь это мероприятие происходит.

Вадим берет стопку и поднимается. Сглатывает слюну и говорит:

– Я не знал этого человека, я не знал даже, если честно, что попаду на

поминки…

– Какие поминки?! Ты чо, гонишь?! День рождения! – орет толстяк и в этот момент опять раздается звонок в дверь. Инга вскакивает и выходит из зала.

Вадим смотрит на меня, словно ища поддержки. Я снисходительно киваю головой и говорю:

– Всё правильно. День рождения. Про поминки забудь.

Игорь вскакивает со своего места и возмущенно кричит:

– Как забудь? Ты что, лох, совсем оборзел?

Через секунду я понимаю, что это он говорит мне. В это время в зале повисает тишина и в этой тишине звук удара кулака о лицо сливается с неприятным взвизгом. Игорь падает обратно на диван и стукается головой о стену. Я стою за столом, сжав ладони в кулаки – я готов врезать Игорю еще раз, если он только попытается встать со своего места. Но Игорь боится.

– Что вы делаете?! – это Инга. Она стоит в проходе с букетом цветов, а из-за ее спины выглядывает какой-то тип с гладко прилизанными и уложенными на пробор волосами. Он с явным удовольствием, даже не скрывая этого, наблюдает за сценой и, я замечаю, принюхивается.

А ведь запах плана сейчас по всей квартире.

– Всё правильно он делает. – бурчит толстяк и тянется за бутылкой. – Козлов на место надо ставить. Ты лучше водки еще принеси, тут уже пить нечего.

– Водки нет больше. – тихо произносит Инга.

– Чего? Как нет? И что ты прикажешь нам пить? – толстяк выразительно

постукивает пальцами-сардельками по столу. Я только сейчас замечаю на одном из пальцев массивную серебряную печатку.

Отодвигая Ингу в сторону, в зал протискивается зализанный тип и, откашлявшись, чтобы обратить на себя внимание, громко и фальшиво пытается спеть:

Меня приветствуют все, все как один,

Я привезла им новый мир, я привезла

кокаин!

Пока он поёт, все смотрят на него – кто с интересом, кто с сочуствием,

а кто с презрением. Даже Игорек на мгновение перестает постанывать и смотрит на этого певца.

Допев, тип улыбается и смотрит на каждого из нас – у него бегающий взгляд и неприятная улыбка, больше похожая на гримасу.

– Травку курим? – спрашивает он у толстяка.

– А у тебя что, проблемы? – осведомляется толстяк таким тоном, что я готов отдать последний червонец, лежащий в кармане, если мой тезка не хочет набить ему морду. Я чувствую, что толстяк уже готов – водка и анаша постепенно отодвигают в сторону ту заслонку, которая сдерживает все его, так сказать, негативные эмоции.

– Проблемы у него… – зализаный кивает на Игоря и я невольно смотрю на то, как он тихо стонет, держась за челюсть. Его униженное состояние приводит меня в трепетный восторг; я злорадно ухмыляюсь и ложкой начинаю есть салат прямо из салатницы. Я не люблю крабовые палочки, поэтому их я отбрасываю в сторону. Зализаный тем временем поворачивается к Инге и спрашивает у нее:

– Я похож на человека с проблемами?

Инга жмет плечами, в разговор опять влезает толстяк.

– Брат, ты чего хочешь?

– Я ничего…

– Тогда иди в ларек за водкой. – заявляет толстяк.

– Минимум две бутылки. – добавляет Швед и усаживает себе на колени Свету-Олю.

– И желательно побыстрее. – подытоживает Марина, допивая остатки вина прямо из горлышка.

– Парни, да у меня капусты не особо… – медленно говорит зализаный.

– Возьми у хозяйки… эта, как там… Инга, дай ему денег! – толстяк даже

не смотрит в сторону Инги, он сосредоточенно доедает оливье и, если просто посмотреть со стороны, то кажется, его кроме салата ничего не интересует.

– У меня нет. – Инга стоит, прислонившись к косяку двери и я вижу, как

начинают дрожать ее губы. Видно, такого поворота она не ожидала.

– Что значит "нет"? – толстяк отставляет в сторону пустую салатницу и

смотрит на девушку. – Что, м_н_е дать ему денег?

– Пусть крутой ему даст. – неожиданно командует Маша и обращается к

Вадиму. – Слышь, как там тебя, займи Инге денег немного. На водку.

И тишина.

Все ждут.

Хуже всего, все-таки чувствует себя Инга. Во всяком случае, она побледнела и открыла рот, но сказать ничего не может.

Мне ее не жалко. Что за хозяйка, у которой в доме не хватает гостям водки.

А зализаный стоит спокойно и никуда идти не собирается. Одной рукой он лезет в карман джинсов и что-то пытается достать. У него это получается: все смотрят на небольшой пакетик с белым порошком, который лежит на раскрытой ладони и, словно магнит, притягивает наши взгляды.

Я сглатываю слюну: если это то, что я думаю…

…я привезла вам новый мир, я привезла…

– Может, что-нибудь помоднее попробуем? – в голосе зализанного ни тени

растерянности. Слова он произносит важно, немного тягуче и с долей презрения.

– Что это? Сахарная пудра? – спрашивает толстяк; голос выдает тезку, голос немного подрагивает. Что, толстячок, понимаешь ведь, что там не пудра?

Мне не видно глаз, но думаю, что в них плещется интерес, азарт, жажда кайфа и много-много других эмоций.

Впрочем, как и у многих из нас.

– Пудра. – снисходительно, даже чересчур снисходительно говорит зализаный, но толстяк такой тон проглатывать не собирается. Он встает и подходит вплотную к хозяину пакетика. Этакая гора, подошедшая к маленькому Магомеду.

Секунду смотрит на пакет, затем произносит:

– Ну давай, попробуем твою пудру. Инга, дай зеркало…

Порошка мало, а желающих много. Я выхожу в туалет, чтобы не видеть, как счасливчики будут нюхать кокаин – мне кажется, что поступаю я более, чем благородно. Последнее, что я слышу перед тем, как захлопнуть дверь, это робкий(куда подевалась твоя надменность?) голос зализанного:

– Только мне оставьте…

Могу поспорить на тот же червонец, что получит зализанный не кокс, а болт от Братской Гэс.

В туалете я закуриваю сигарету, но зажигалку не тушу. Подношу ее к пластику, которым обиты стены сортира и наблюдаю, как он начинает вздуваться. Меня прёт, мне нравится наблюдать за желто-коричневыми пятнами, появляющимися на белом фоне пластика. Зажигалка выпадает из руки на пол, я закидываю голову и медленно выдыхаю дым.