Текст книги "Вперед в прошлое. Возвращение пираньи — 2"

Автор книги: Александр Бушков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

Но не это главное, совсем не это...

Мазур словно глянул в зеркало, отражавшее не настоящее, как зеркалу и положено, а далекое прошлое. В проеме стоял двадцатилетний курсант советского военно-морского училища Кирюшка Мазур – как две капли воды. Если сфотографировать его сейчас и положить рядом старый черно-белый снимок из альбома Мазура – сходство, если прикрыть ладонью мундир и оставить только лица, будет совершеннейшее.

В голове у него царил совершеннейший сумбур. Эчеверриа словно хлестнул его холодным взглядом, и Мазур, собрав весь свой опыт, всю профессиональную выучку, требовавшую в том числе и умения мастерски лицедействовать в самых разных обстоятельствах, придал себе самое беззаботное выражение лица.

Курсант сказал что-то по-испански. Эчеверриа ответил на английском:

– Наш гость не понимает испанского... Знакомьтесь. Это и есть адмирал Мазур, о котором ты кое-что слышал...

Парень подошел к Мазуру едва ли не парадным шагом, вытянулся, прищелкнул каблуками, бросил ладонь к козырьку (Мазур невольно подтянулся):

– Сеньор адмирал... Кадет-сержант Кирилл Эчеверриа, четыре полных курса Военно-морской академии имени адмирала Бальдагуэро! Честь имею приветствовать!

Безукоризненная у него все же была выправка – Мазур в его годы растяпой не был и среди отставших по строевой не числился, но вот такой похвастать безусловно не мог...

– Вольно, кадет, – сказал он уставным тоном, протягивая руку. – Рад познакомиться.

Рукопожатие у парня, конечно, было сильным. Он сказал с искренней радостью на лице:

– Отец о вас рассказывал, сеньор адмирал... Очень рад познакомиться.

Эчеверриа сказал мягко:

– Кирилл, оставь нас ненадолго. Два старых болтуна еще не наговорились досыта о былых временах...

Кадет кивнул, четко повернулся через левое плечо и вышел.

– Вот такой у меня парень, – сказал Эчеверриа с законной отцовской гордостью. – Остался год, пятый курс. Кадет-сержант – это... Не знаю, есть ли в ваших училищах соответствие, но у нас это – старшина курса. Уже два года. Обратили внимание на медаль? Юбилейная, правда, прошлого года, в честь стопятидесятилетия победы нашего флота над чилийским в битве у Терпочино, давали, как с такими медалями водится, очень и очень многим, но вот кадетам – крайне скупо. Парень безусловно состоялся... – Эчеверриа помолчал, потом спросил совсем тихо:

– Он что, так на вас похож?

Мазур взял свой стакан, где еще оставалось изрядно, осушил, как воду. Ответил так же тихо:

– Не то слово. Как две капли воды. Значит... – он невольно бросил взгляд на портрет Ольги.

– Значит, – кивнул Эчеверриа. – Родился примерно через девять месяцев после вашего отъезда – Видимо, где-то на маршруте вы с ней были неосторожны... Кириллом его назвала она. Это имя и у нас встречается, но относится к довольно редким. Ольга хотела, чтобы он стал непременно офицером военного флота. Наконец, совершеннейшее сходство. Чересчур много фактов для простого совпадения...

– Постойте... – сказал Мазур, все еще не в силах справиться с сумбуром в голове. – Но она не могла знать никакого Кирилла Мазура. Она все это время знала только коммодора Влада Савельева...

– До определенного времени, – скупо усмехнулся Эчеверриа. – Потом-то, очень быстро, узнали и она, и я. Вы просто запамятовали. Вспомните тот случаи, когда в Барралоче вас с помощью своих людей в местной полиции пытался поймать некий гринго...

– Черт, верно, – сказал Мазур. – Был такой. Помню, только как-то не подумал сейчас... Ваши, как я понимаю, его тогда же взяли?

– Конечно, – ухмылочкой из прошлых лет усмехнулся Эчеверриа. – А что еще с ним было делать, не шампанским же поить? Мы его никому не стали отдавать, с ним работал ДНГ – в конце концов, наши интересы были затронуты более других – он устроил провокацию против нашего офицера, майора Карреас... Времена, конечно, стояли не то, что при доне Астольфо, но все равно особым гуманизмом у нас не страдали. А впрочем... – он усмехнулся с несказанной брезгливостью. – Это был не военный разведчик – штатская слякоть, тетушка Сиа[10]10
  Принятое в некоторых странах жаргонное название ЦРУ (английская аббревиатура ЦРУ – CIA).


[Закрыть]. Дали парочку оплеух, живописно объяснили, что с ним могут сделать еще, напомнили, что дипломатического паспорта у него нет, и вряд ли американцы станут поднимать шум, когда узнают, что некий их гражданин, мелкий бизнесменчик, пропал без вести в районах, где полно герильеро... Он быстро поплыл и вывернулся наизнанку. Вот тетушка Сиа прекрасно знала ваше настоящее имя, фамилию, еще... не знаю, как это называется, имя отца, которое у вас часто прибавляют к имени. У нас аналогов нет... Ну, это неважно. Протоколы допросов очень быстро попали и к нам с Ольгой. Вообще, кое– какое досье у них на вас было... правда, крайне скудное, собственно, даже и не досье. Целиком построенное на косвенных. Несколько раз упоминались случаи в разных концах света – и всякий раз косвенной уликой служило то, что вы в тех местах в то время присутствовали. В точности так, – он усмехнулся, – как у нас самих в свое время обстояло с асиендой Тилькара... Один припев: «Вероятнее всего, не исключено». Конечно, у нас все обстояло несколько иначе, мы точно знали, что в Тилькаре работали вы. Ольга и об этом написала в отчете. – Он поднял ладонь. – Вижу на вашем лице вопрос... Кое о чем она в отчете ни словечком не упомянула. Мне, правда, призналась потом, как старому другу, но я умею молчать... Так вот, если вернуться к гринго... которого недели через две угораздило попасть в автокатастрофу там же, в Борралоче, из которой он живым не вышел... Я не задаю никаких вопросов, но вам, может быть, будет интересно. Знаете, что его интересовало в первую очередь? Что ему следовало из вас выбить прежде всего? Как обстояло дело с неким Драйтоном, к тому времени двадцать четыре года числившимся без вести пропавшим со всей своей группой где-то у Ахатинских островов. Где в то время беззаботно загорали под тропическим солнышком и вы, и адмирал Самарин... Но это ваше частное дело...

Выходит, мы все тогда ошиблись, подумал Мазур. И всеведущий Лаврик тоже. Надо будет ему рассказать. Мы все тогда считали, что Драйтон и его люди – из «тюленей», боевых пловцов американского флота – а они, судя по весу, были из ЦРУ...

– Подробности вас и в данном случае интересуют? – спросил Эчеверриа.

– В данном случае – особенно... – ответил Мазур.

– Ситуация была – названия сразу и не подберешь... Я к тому времени был вхож в семейство Карреас – это потом мне отказали от дома, но об этом чуть позже. Карреас – русские с небольшой примесью крови гачупино, совсем небольшой – браки они заключали в основном среди русской общины. Однако на сто двадцать процентов прониклись правами старой аристократии-гачупино – ну, понятно, при их положении в обществе, при том, что они были богатыми асиендадо... Ребенок у незамужней девушки из хорошей семьи – не просто шок, позор для семейства. Ольгу настойчиво уговаривали потихоньку сплавить его в приют. Она категорически отвергла это предложение. Родители оказались настолько благородны – нельзя сказать, что взяла свое «загадочная русская душа», подобное случалось и у гачупино – что применили к ней не ларденсито, а аколеро. Вы, конечно, таких слов и понятий не знаете вовсе... Это – два вида отречения семьи от чем-то опозорившего ее родственника. Ларденсито – гораздо жестче. Провинившегося просто-напросто выбрасывают за дверь и начисто о нем забывают. Аколеро чуточку мягче. Гораздо. Семейство точно так же знать не хочет отныне изгнанного из ее рядов – но ему выделяется причитающаяся ему доля наследства. Так с Ольгой и поступили. Ее отец и мать – железные люди. Кирилла впервые увидели только два года назад, когда вдруг пригласили к себе – и продолжают принимать у себя до сих пор. То ли в старости стали мягче характером, то ли, как с некоторым цинизмом позвольте предположить, спохватились, что у них нет прямых наследников – Ольга была единственным ребенком в семье. Ну, а моя роль в событиях... Едва я вышел из больницы, в первую очередь подумал о Кирилле – я ведь его помню с младенчества, хотя Ольга мне и отказывала четыре раза, но мы оставались друзьями, и я бывал у нее часто, Кирилл меня прекрасно знал, привык ко мне: дядя Рамон, мамин добрый знакомый... Конечно, он не бедствовал бы: состояние после смерти Ольги осталось немаленькое, в том числе вилла здесь, в Мальтовилье, немаленькая асиенда – это та самая, наряду с деньгами, часть наследства. К нему приставили государственного опекуна, как частенько поступают с богатыми сиротами. Он ничуть не бедствовал бы – но остался бы совершенно один, бабушка с дедушкой знать его не желали. Вот я и решил усыновить его официальным образом. Грустный юмор в том, что очень многие после его рождения считали отцом меня – в том числе и Карреас, потому и отказали от дома. Не приняли и в тот раз, пришлось действовать через их адвокатов. Они согласились сразу же, крайне охотно, подписали все документы, в том числе и согласие на принятие им моей фамилии – ну, не хотелось им, чтобы на свете был бастард с фамилией Карреас... Вот так и появился у меня в доме Кирилл Эчеверриа. Который вот уже лет десять считает меня родным отцом...

– Понятно... – сказал Мазур.

Эчеверриа сузил глаза:

– И вот тут-то возможны коллизии, адмирал... Разумеется, у меня нет ни прав, ни возможностей помешать вам рассказать парню правду, вот только... Вы хорошо помните «Гамлета»?

– Скверно, —сказал Мазур. – В общих чертах. Никогда особенно не интересовался Шекспиром.

– А я вот им увлекся, когда оказался в отставке. Разные хобби бывают у отставников. У меня – Шекспир... Вы, может быть, помните, что к Гамлету однажды явился призрак его отца и рассказал, что он не умер, а был отравлен женой и родным братом?

– Ну, это-то я помню, – сказал Мазур.

– Это был не призрак отца, а дьявол под его личиной, – сказал Эчеверриа. – В доказательство чему Шекспир привел массу деталей, которые современным людям, в общем, не внушают никаких подозрений – а вот современникам Бессмертного Барда, людям глубоко верующим, все было ясно сразу. Дьявол сказал Гамлету правду. Чистейшую. Вот только чем все кончилось? Погибли не только злодеи, но и люди посторонние, никакого отношения к злодейству не имевшие, погиб сам Гамлет. Мораль не только в том, что правда в устах дьявола не приносит ничего хорошего. Еще и в том, что правда порой не приносит ничего хорошего вообще. Вот и сейчас, я уверен, не принесет. К чему взваливать на парня такую правду? Чтобы для него многое рухнуло? Всего в двадцать лет? И потом... Это в некотором смысле действительно мой сын, понимаете? Он с четырех лет живет в моем доме. Я сутками сидел у его постели, когда он болел. Я его воспитывал... и, смею думать, воспитал неплохого парня. Он – коронадо, его родина здесь. Правда, я неплохо выучил его русскому, – но исключительно в память об Ольге. Да, у него процентов девяносто с чем– то там русской крови – но у нас, коронадо, намешано столько разных кровей... Вы для него – совершенно чужой. Россия для него – совершенно чужая. Кому нужна в этой ситуации правда?

Он смотрел на Мазура пытливо, напряженно. Мазур уже давно оправился от ошеломления и мог рассуждать трезво, холодно, как и полагалось в его годы. Он налил себе каньи, медленно выпил и сказал, не глядя на собеседника:

– К чему было все это многословие, полковник? Парень никогда не узнает правды, слово офицера...

Лицо полковника просветлело, он сказал совершенно другим тоном;

– Вы благородный человек, Кирилл...

– Не знаю, Рамон, – устало ответил Мазур – Возможно, все дело в том, что я давно живу на этом свете и привык к его сложностям... И тоже убежден, что правда не всегда полезна... Да, есть одно обстоятельство...

Вы не будете против, если он день-другой проведет со мной? Скажем, покажет мне достопримечательности столицы. У них в академии, я так понял, каникулы. Разумеется, я ни словечка ему не скажу, мне просто хочется с ним побыть...

– Я понимаю, – кивнул Эчеверриа. – Бога ради. Тем более что парень очень вами заинтересовался – как старым знакомым его матери, однажды участвовавшим вместе с ней в рискованной операции. Когда я ему рассказывал о матери, не мог, дойдя до определенного момента, не рассказать и о вас... Вернее, он сам спросил. Когда увидел фотографию, где вы с ней сняты в Барролоче. Помните такую?

– Она у меня и сейчас есть, – глухо сказал Мазур.

– Его заинтересовало, кто вы, вот я и рассказал – не выдав этим никаких тайн... Бога ради, – повторил он. – Парень будет только рад с вами тесно пообщаться день-другой, – полковник выглядел теперь веселым, даже, Мазур бы сказал, счастливым. – А теперь... Вы останетесь на обед? Кирилл был бы только рад.

– Нет, – практически не раздумывая ответил Мазур. – Скажите ему, что у меня были срочные служебные дела. Я позвоню... потом. Сейчас мне многое нужно обдумать и ко многому привыкнуть. Я откланяюсь, с вашего позволения.

Осанистый дворецкий распахнул перед ним дверь, Мазур, как робот, прошел по дорожке, сел в машину и бросил, не глядя на шофера:

– В гостиницу.

Вынул телефон и набрал номер Лаврика. Тот откликнулся после трех мелодичных сигналов – какого– то местного шлягера.

– Сегодня понадоблюсь? – спросил Мазур.

– Нет, считай, что день у тебя свободный. А что?

– Понимаешь, – сказал Мазур. – Ухожу в зону радиомолчания.

– Понятно, – ответил Лаврик с непонятной интонацией. – Я тебе нужен?

– Нет, хочу побыть один.

– Понятно, – повторил Лаврик. – Но вот завтра поутру изволь быть как огурчик. Тебе завтра ехать с Белкой хозяйство принимать. Ты меня понял?

– Понял, – сказал Мазур. – Буду как штык.

– Волшебная шкатулка при тебе?

– Конечно. Не сомневайся, как штык.

– Вот и молодец, – сказал Лаврик. – Я в тебе всегда был уверен.

И пошли короткие гудки.

В номере, переодевшись в штатское, Мазур первым делом вызвал проворного официанта – и вскоре стол был уставлен блюдами, тарелочками и бутылками. Вставив в видеоплеер диск со здешними военными песнями, купленный недавно, для начала налил себе стакан каньи и медленно выцедил.

Не было ни горя, ни боли, – только, как не раз в жизни случалось, устоявшаяся, необозримая тоска, вытеснившая все остальные чувства. Так иногда бывает – и нет места горю и боли, если прошло шестнадцать лет, и давняя история кажется забытым сном...

Испанского он не знал, но видеоряд песни говорил сам за себя – то бравурные, когда маршируют солдаты, грохочет техника, сыплются с неба белые купола парашютов – то печальные, когда по экрану плывут ряды одинаковых надгробий, и по проспекту движется эскорт военных похорон: катафалк в национальных флагах, всадники в старинных мундирах, то троекратный залп над открытой могилой, артиллерийский салют из полудюжины орудий. «В общем все, как у нас, – думал он, медленно ощущая, как спиртное берет верх над сознанием и мир предстает чуточку измененным. – Все, как у нас. Только красивостей больше, а итог один и тот же...»

Стук в дверь, деликатный и тихий, его немного удивил – на Лаврика это было никак не похоже, а кому еще он мог понадобиться? Направился к двери. Пьяным он себя не чувствовал, но все же временами давал легонький крен то на правый, то на левый борт, с которыми без труда справлялся. Пистолет на всякий случай сунул под ремень.

Открыв дверь, он увидел на пороге Белль, в белом платьице с индейским узором, золотисто-коричнево-синим, кажется уже другим. На плече у нее висела фасонная сумочка, в которой, он уже знал, Белль постоянно таскала штатное оружие военнослужащих– женщин – «Вальтер» ППК.

На ее лице изобразилось легонькое удивление – Мазур, должно быть, был уже хорош.

– Прошу вас, Белль, – сказал Мазур, как истый кабальеро, пропуская девушку в номер. – Что-нибудь случилось?

– Нет, ничего, – сказала она, входя с некоторой осторожностью. – Я просто хотела поговорить завтрашнюю поездку в отдел...

– Ну, тогда проходите, – сказал Мазур. – Присаживайтесь к столу. У меня тут, как вы видите, небольшое возлияние, но пока способен еще говорить о делах, смею вас заверить.

Она присела, сдвинув коленки, как школьница в классе. Сказала:

– Я должна за вами заехать в восемь утра. Отдел начинает работать с половины девятого, но нам этого вполне хватит, чтобы добраться. Собственно говоря, отдел еще не приведен в порядок, завтра только бумаги. Успели оборудовать несколько кабинетов, но ко второй половине дня должны закончить.

«И ради этого, оставив все дела, тащилась черт-те куда?» – подумал Мазур, приглядевшись к ней внимательнее. Она чуточку опустила глаза. Но ведь не может же быть... Зачем такой девушке старый полуседой убивец, каким-то чудом не обосновавшийся до сих пор в Краю Лунного Бегемота?

– Выпьете со мной, Белль? – неожиданно для себя предложил он. – У меня сегодня оказался свободный день, и по русскому обычаю решил его посвятить...

– Охотно, – кивнула Белль.

– Здесь сплошь крепкое, но в холодильнике есть вино...

Мазур принес бутылку, откупорил с мастерством истинно русского человека и наполнил бокал, ухитрившись не пролить ни капли.

– Я знаю, – кивнула Белль, приняла у него бокал, улыбнулась. – Нам читали лекцию... У русских это называется «гуль-янка на одно лицо». Правильно?

– Совершенно правильно, – кивнул Мазур.

– Наш даватель... преподаватель говорил еще, что такое бывает либо от радости, либо от горя. Можно узнать, как у вас обстоит?

– Никак не с радости, но и не с горя, – сказал Мазур. – Скорее от тоски. Я только что узнал, что погиб один мой хороший знакомый по прошлой командировке...

Белль невольно перекрестилась. Сказала виновато:

– Ой, простите... Я совершенно не знала. Мои со... соболезвания.

– Соболезнования, – подсказал Мазур. – Не делайте такого лица, Белль. Это, оказывается, случилось шестнадцать лет назад, а я и не знал. Так бывает...

Она, посерьезнев, приподняла свой бокал, сказала что-то по-испански, тут же перевела Мазуру:

– «За тех, кто остался в пути». – так у нас говорят.

И выпила свой бокал до дна – а Мазур прикончил свой, гораздо более убойный напиток. Прислушался к себе – нет, не так уж он был и пьян, и Белль за столом присутствовала в единственном числе, не двоясь, так что все было в порядке.

– Посидите со мной немного, Белль? – спросил Мазур. – Слово чести, господа русские офицеры, даже будучи пьяными, умеют быть джентльменами...

– Я и не сомневаюсь, – улыбнулась ему Белль. – Во всяком случае, в вашем отношении. Ваш друг, конечно, был военным?

– Да, – сказал Мазур, чтобы не углубляться в ненужные сложности и не устаревшие до сих пор секреты. – Только однажды ему не повезло, как с каждым может случиться...

Молчание за столом становилось вовсе уж тягостным, и Мазур решил разрядить его шуткой – очень уж серьезной и даже печальной выглядела Бёлль. Он сказал почти весело:

– Белль, вы не ошиблись снова с платьем? Может, это опять означает вышивку на пончо какого-нибудь индейца? Совершенно неуместную на платье молодой девушки?

– Вот уж нет, – улыбнулась Белль, так же как он, почти весело. – На этот раз я тщательно изучила альбом с индейскими вышивками, который вы мне подарили. Так что теперь все правильно... – она вновь на миг опустила глаза. – Все полностью ответствует...

– Соответствует, – поправил Мазур. – И что же это означает?

– Сердце девушки свободно, – глядя ему в глаза, сказала Белль. – Налейте мне еще вина, пожалуйста.

Вы, простите, ушли далеко впереди, мне хотелось вас догонять.

Мазур налил – и гораздо щедрее наполнил свой стакан каньей. В голове крутились воспоминания двадцатилетней давности – почему-то отнюдь не в хронологии, вразнобой: огромная анаконда посреди ночной реки, ужас былых времен, Вольный Город Опалов, Виктория Баррриос, оседающая с пулей в голове, Пласа Дель Соль, где он впервые увидел Ольгу...

– Может быть, я не вовремя? – тихо спросила Белль. – Если вы хотите, чтобы я ушла, я не обижусь...

– Глупости, – сказал Мазур. – Иногда человеку чертовски скверно одному. Останься, если это не противоречит никаким твоим планам.

– Ни малейшим. Вот только... Сеньор адмирал, вы будете завтра в состоянии поехать в отдел и сделать все, что нужно?

– Слово офицера, смогу, – сказал Мазур. – Русские офицеры, знаешь ли, на многое способны. – Он наполнил бокал, точнее бокал Белль и свой стакан. – Вообще, я терпеть не могу печальные застольные беседы. Давай лучше поговорим о тебе. Как получилось, что красивая девушка из приличного дома попала на флот, и не куда-нибудь, в контрразведку?

– Ну, это очень просто объяснить, – сказала Белль, улыбаясь. – Понимаете, у меня есть старший брат. Он закончил Военно-морскую академию имени адмирала Бальдагуэро. К нему, я помню с детства, приходили товарищи, такие же курсанты, разговоры были только о море, – она улыбнулась совсем весело. – Вот и можно сказать – они меня заразили. Только, вы ведь уже знаете, женщины на борт военных кораблей не пускаются ни под каким видом, и я пошла в разведшколу, чтобы хоть так оказаться ближе к морю... И не оказалась... – она грустно покривилась. – Жизнь оказалась совсем не похожа на романтику...

Все правильно, подумал Мазур. Жизнь никогда не похожа на романтику, хвостом ее по голове. Одни понимают это раньше, другие значительно позже – и тем и другим это порой портит жизнь...

Перед глазами у него чуточку плыло.