Текст книги "Вперед в прошлое. Возвращение пираньи — 2"

Автор книги: Александр Бушков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

– Капитан Бобышев.

– Тысяча извинений, сеньор адмирал, – сказал майор с той ноткой легкой развальцы, какая у справного офицера всегда присутствует при разговоре с чужим начальством. – Звания, соответственно, у нас уже другие – мы, как оказалось, со вчерашнего дня ваши подчиненные... но такого поворота событий не ожидали и не успели толком освоить здешние флотские звания...

Президент стоял рядом с Мазуром, с любопытством прислушиваясь к разговору на непонятном ему языке.

– Это лечится, – усмехнулся Мазур. – Привыкнете. Я так понимаю, будете демонстрировать Верховному – а заодно и мне – достигнутые успехи?

– Так точно, сеньор адмирал, – и майор перешел на хороший английский, явно для того, чтобы его понял и президент: – Вот это – сторожевой корабль с часовым при нем. В доме – двенадцать человек спецназовцев из Антитеррористического центра. Люди опытные, обстрелянные, как меня заверили. Они проинструктированы, что следует ожидать нападения. Обе стороны вооружены автоматами, сделанными по типу пейнтбольных ружей, стреляют шариками с краской... Кроме того, у всех есть гранаты, сделанные по тому же принципу – при разрыве брызгают краской.

Степень поражения оценивается самим участником по количестве попавшей на тело краски и местам попадания. Обеим сторонам разрешено применять всерьез приемы рукопашного боя – кроме смертельных ударов и тех. что нацелены на перелом конечностей. Вот и все собственно. Разрешите приступать?

– Разрешаю. – кивнул президент и достал из висевшего на плече футляра черный бинокль-десятикратник. Мазур последовал его примеру. Теперь он, полное впечатление, наблюдал за противоположным берегом метров с трех.

Майор уточнил:

– Сначала обратите внимание на корабль. Потом – на строение. Капитан...

Бобышев снял с плеча черный ящичек, размером с книгу, выдвинул антенну – толстую, гибкую, кольчатую – вынул из гнезда черный шарик микрофона и что-то произнес по-испански, очень короткое. Ну да, конечно, подумал Мазур. Длинные волны, аквалангисты на небольшой глубине...

Какое-то время ничего не происходило. Потом, когда часовой сделал последний шаг к краю невеликого пирса и оказался спиной к противоположному, возле означенного выметнулась из воды фигура в черном комбинезоне, с глухим капюшоном, оставлявшим открытыми только глаза, рот и нос. Молниеносным рынком оказалась возле часового – и его винтовка полетела в воду, а сам он бесчувственно обмяк. Сразу видно, нисколечко не играл, его вырубили всерьез.

Черных комбезов на пирсе было уже двое. Чуть пригнувшись, они напряженно прислушивались, держа наизготовку короткие автоматы... Мазур посмотрел на строение – там никакого движения, мгновенное снятие часового явно осталось незамеченным. Должно быть, к тому же выводу пришли и нападавшие – они подхватили беспамятного часового за руки-ноги и почти бегом поволокли туда, где лес был погуще. Ага, отметил Мазур. По условиям задачи им необходим «язык», иначе сняли бы его выстрелом почти в упор.

Он перевел бинокль правее. Вот оно! На песчаный берег одна за другой проворно выскакивали из воды фигуры в «лохматой» маскировке – сплошь увешанные полосками и лоскутами разной формы, цвета лесной листвы и травы. Одна за другой ныряли в редколесье, мастерски укрываясь за деревьями и высоким кустарником, полукольцом охватывали здание – а там и окружили его замкнутым кольцом. Старательно считавший их Мазур насчитал ровно десяток.

Слева вдруг оглушительно громыхнуло, Мазур на миг перевел гуда бинокль – рядом с бортом сторожевика взлетел столб яркого пламени – и вновь смотрел на строение. Там уже вылетели все стекла под уларами прикладов, внутрь полетели гранаты, фигуры в «лохматках» принялись палить внутрь.

Эго продолжалось менее минуты – потом нападавшие опустили автоматы. В одном из разбитых окон появился зеленый камуфляжник и сделал жест, которого Мазур не понял. Но по самому его появлению внутри и так было ясно, что там все кончено.

Почти сразу же засвистела рация на плече капитана. Он прижал к уху кругляшок на черном проводе и довольно долго слушал. Мазур посмотрел влево. Сторожевик – чего с настоящим военным кораблем случиться никак не смажет – жалко и беспомощно плавал на боку, чуть заметно погружаясь; пластиковый он там или фанерный, взрывной заряд проделал большую дыру, в которую беспрепятственно хлынула вола... Будь он настоящим, тонул бы точно гак же – только быстрее.

– Докладывайте, капитан, – нетерпеливо сказал президент, когда Бобышев отнял кругляшок от уха и вставил его в гнездышко.

Бобышев вытянутся:

– Тов... сеньор верховный главнокомандующий! Сторожевик потоплен, группа противника, одиннадцать человек, уничтожена полностью, двенадцатый взят в качестве «языка». С нашей стороны убитых и раненых нет!

– Эффектно, ничего не скажешь, – покачал головой президент. – Что скажете, адмирал?

– Хорошая профессиональная работа, – сказал Мазур то, что и думал. – Ни малейших изъянов в действиях группы не нахожу. Правда... – он повернулся к майору. – Будь это в реальных боевых условиях, можно было пустить в ход и другой вариант...

– Конечно, – понятливо кивнул Грандовский. – Развернуть все стволы сторожевика к зданию и разнести его вдребезги, потом зачистить, если что-то живое ухитрится уцелеть?

– Вот именно, – сказал Мазур.

Майор развел руками:

– Ну, тут уж чем богаты... Сторожевик, увы, не более чем пластиковый макет, как и все его бортовое...

– Великолепно, сеньоры! – президент был в самом прекрасном расположении духа. – Адмирал, значит, вот этим, – он кивнул в сторону противоположного берега (где все еще никак не мог потонуть, хотя и погрузился почти полностью, макет сторожевика), – вы и занимались сорок с лишним лет?

– Не каждый раз, но часто и этим, – сказал Мазур.

– Впечатляет... – покрутил головой президент. – Двенадцать вышколенных, обстрелянных солдат – и словно собачка хвостиком смахнула...

– У вас хорошие солдаты, – ответил Мазур. – Я еще в прошлый раз убедился. Вот только у вас нет людей, подготовленных противостоять боевым пловцам, вообще учитывавшим бы их при разработке операций. До недавнего времени не было и пловцов...

– Зато теперь есть, – сказал президент. – Надеюсь, вашими трудами, сеньоры, будет гораздо больше, – на его лице появилась прямо-таки мечтательная улыбка. – А вот чочо[9]9
  «Чочо» (букв. «никчемный») – презрительное прозвище западных соседей, исторического соперника и врага, с которым у Санта-Кроче в азное время состоялось три серьезных войны.


[Закрыть] о боевых пловцах вообще не думают, должно быть, полагают, что у чисто сухопутной страны в них нет необходимости. Ну, на то они и чочо... – Он обвел всех довольным взглядом: – По такому поводу можно и устроить небольшой пикник на лоне природы...

Он отдал адъютанту какую-то короткую команду. Тот нырнул в вертолет, и Мазур вскоре понял, для чего с ними летели четверо в белых костюмах, по ухваткам и поведению ничуть не похожие из телохранителей. Они и принялись таскать из вертолета раскладной походный стол, табуретки-раскладки, пластиковые контейнеры (в иных позвякивало стекло, в иных – металл). По лицу президента было видно, что он чертовски рад возможности на какое-то время совершенно отрешиться от государственных дел и посидеть за бутылочкой на природе. Понять его можно – здешняя шапка Мономаха потяжелее многих других...

Мазур усмехнулся про себя, заметил, что оба бравых соотечественника стали держаться чуточку скованнее – молодое поколение, ага, сроду не сиживали за столом со столь высокой персоной. В отличие от Мазура, коему доводилось пить с несколькими президентами: некоторые из них (да что там, почти все) исключительно для приличия, дабы пресловутая западная демократия меньше косилась и не обзывалась...

А все-таки интересно помотала жизнь, подумал он, усаживаясь за стол (президент отвел ему место рядом с собой). Пил с парочкой диктаторов, парочкой более– менее легитимных президентов (а теперь с совершенно легитимным), с эль-бахлакскими революционными генералами, побывали в его постели нынешняя голливудская кинозвезда и африканская принцесса, и самая настоящая европейская принцесса из правящего и ныне лома. А однажды – так уж карта легла – помимо своего желания нешуточно повлиял на ход президентских выборов в США, о чем знала всего-то дюжина человек на глобусе. Занятные получились бы мемуары – только кто ж разрешит их напечатать? Можно, конечно, по примеру диссидентов советских времен написать в стол – уж лет-то через пятьдесят могут и напечатать. Вот только... Во-первых, сам он еще полсотни лет ни за что не проживет, и ему будет глубоко все равно. Во-вторых, через пятьдесят лет многие громкие некогда имена изгладятся из памяти читающей публики (иные уже сегодня забыты), и мемуары будут напоминать труд по древней истории, пестрящий обширными и многочисленными примечаниями. Кому сегодня интересны борьба английской и испанской разведок шестнадцатого века? Или подробности придворных интриг при шведском дворе века восемнадцатого? Кучке гурманов, которых можно по пальцам пересчитать. Так что не стоит и за перо браться, чай, не Пушкин...

Глава V
Отражение в зеркале

В Мальтовилье (пригородный район вилл, здешний аналог Рублевки и других подмосковных коттеджных поселков) Мазур ехал с одним из незнакомых ему «ребят» Лаврика. Белль с собой брать никак не стоило – разговор, который Мазур планировал, для ее нежных ушек, в общем, не предназначался. Еще и оттого, что речь должна была пойти не о каких-то служебных секретах, а о чисто личных делах, пусть и двадцатилетней давности.

Конечно, он искренне ее поблагодарил – было за что. Девчонка буквально в течение одного рабочего дня, словно торпедный катер по глубокой воде, пронеслась по восьмому кругу ада – здешней военно-спецслужбистской бюрократии, кое в чем не только не уступавшей цивильной, но даже ее превосходившей, с учетом секретности. После того, как обработала два серьезных ведомства, нашла искомое в третьем – Антитеррористическом центре. И честно призналась Мазуру: во всех трех конторах, конфиденциально понизив голос и предварительно взяв с собеседника слово хранить тайну, открытым текстом заявляла: запрос требуется по личному указанию президента, разумеется, устному, потому что далеко не все можно доверять бумаге, и за безобидным внешне запросом может крыться нечто такое, о чем и ночью под одеялом подумать страшно. И всякий раз срабатывало. Кто из полковников и даже генералов рискнет уточнить у президента, давал ли он такое-то поручение?

Одним словом, в хорошем стиле Таманцева из классического романа Богомолова – который Белль не читала и в жизни о нем не слышала. Невинно кругля глазищи, она сказала:

– Все равно никто ничего не узнает. Для пользы дела, мне продумывается, можно немного и переврать...

Мазур машинально, уже привычно поправил:

– Приврать...

И ни малейшего разноса не учинил. У самого рыльце было в пушку. Все они, включая Морского Змея и Лаврика, порой для пользы дела откалывали нечто подобное. И, между прочим, всякий раз сходило с рук.

Итак... Полковник в отставке Рамон Эчеверриа, последняя должность – командир полка «Чакумато» – бывшие «тигрерос», переданные из упраздненного ДНГ новообразованному Антитеррористическому центру (в прошлый приезд Мазура Эчеверриа был комбатом в этом полку). Стоп, стоп, что-то тут не сходится. ДНГ упразднен в пятом году, а в отставку Эчеверриа вышел в третьем, когда никакого «Чакумато» и не существовало, были только «тигрерос». Ну, вероятнее всего, те же бюрократические игры – в составленную гораздо позже справку-анкету кто-то внес новое название. Почему Эчеверриа вышел в отставку аж шестнадцать лет назад, когда ему и сорока не было, загадки не составляло: Белль тут же объяснила, что упомянутый в выданной ей бумаге термин означает «отставка по ранению». Крепенько должно было стукнуть мужика. Ну, такая уж у него была нескучная служба...

Три ордена, две медали, наградной знак... Католик... Холост... живет с сыном по такому-то адресу...

Вот последнее было очередной загадкой, которую и Белль не могла разгадать. Уверена была в одном: если бы его жена умерла, стояло бы не «холост», а «вдовец». Недоуменно пожала плечами: будь отставной полковник разведенным, в справке обязательно привели бы именно эту формулировку.

По всему выходило: сын словно бы взялся неизвестно откуда. К сожалению, такие детали в официальных бумагах не поминались. Разумеется, когда речь шла о краткой справке, а не подробном досье или офицерском «мемокондукто» (нечто среднее меж личным делом и подробном досье, обширным послужным списком).

Вот над этим Мазур не стал ломать голову и уж тем более предпринимать более углубленные поиски через непосредственно Белль. Гораздо важнее было то, что Эчеверриа говорил с Мазуром по телефону вполне дружески и охотно согласился его принять.

Машина остановилась у ворот с нужным номером, и Мазур вылез. Он не без умысла остался при форме и кортике – нельзя исключать, что Эчеверриа не захочет отвечать на некоторые вопросы. Но в армии он прослужил достаточно долго, чтобы чинопочитание въелось в плоть и кровь. Вполне возможно, с человеком в адмиральской форме он и поговорит о том, о чем не стал бы с человечком в штатском. Психология военных везде одинакова...

Привычная здесь ажурная чугунная ограда с воротами в том же стиле. Отбросив подальше исконную расейскую бесцеремонность, Мазур, даже не попробовав ручку калитки, нажал кнопку звонка. Вилла не выглядела особенно роскошной, в отличие от парочки соседских, но и на скромное бунгало не походила, по здешним меркам – стандартное жилье отставного полковника (Мазур знал от Лаврика, каковы здешние офицерские пенсии – тихонько взвоешь от зависти). К тому же – надбавки за последнее воинское звание, награды, службу в особых подразделениях. Весьма недурно...

Очень быстро из входной двери вышел человек и скорым шагом направился к калитке. Мазур его хорошо рассмотрел издали – этакий седовласый, благородный, классический английский дворецкий, какими их показывают в кино. А может, они и в жизни такие, Мазур не знал (как и многие, он надеялся в молодости, что удастся все же однажды навестить Англию с дружественным визитом, да не сбылось). Смокинга, правда, не наблюдалось – только темный костюм старомодного фасона с белоснежной сорочкой и черной «бабочкой».

Распахнув открывавшуюся внутрь калитку, он отступил, освобождая дорогу, чуть склонил голову:

– Сеньор адмирал Мазур? Полковник вас ждет, он очень рад вашему визиту. Прошу.

Мазур двинулся по дорожке из надежно зацементированных разноцветных камешков. Вдали он заметил некоторую странность: парадных дверей было две. К одной вела обычная кирпичная лесенка с вычурными чугунными перилами, к другой – широкий пологий пандус, раза в три длиннее лесенки. Какие-то смутные ассоциации всплыли у него в голове, но оформиться в нечто конкретное не успели – «дворецкий» предупредительно распахнул перед ним дверь.

Самый обычный холл, просторный и со вкусом отделанный темным деревом, вот только очередная странность – из него вели три... нет, не двери, а проема без створок, каждый пошире обычный двери.

– Сеньор полковник, —произнес дворецкий (ладно уж, пусть будет без кавычек), почтительно склонив голову и глядя на один из проемов.

Послышалось негромкое жужжание, и из проема выехала сверкавшая начищенным металлом и никелированной отделкой инвалидная коляска с сидевшим в ней человеком, которого Мазур моментально узнал. Мягко жужжа электрическими моторчиками, коляска остановилась в полуметре от Мазура.

– Рад вас видеть, адмирал, – сказан Эчеверриа, протягивая руку.

Он был младше Мазура лет на пятнадцать и выглядел «весьма даже очень хорошо», как по другому поводу и о другом человеке однажды выразилась Белль. Ни единого седого волоска, аккуратно подстриженные черные усы столь же пышные, в плечах и руках чувствуется прежняя недюжинная сила. В прошлый раз он представал перед Мазуром исключительно в камуфляже, а сейчас выглядел типичным отставником: белая рубашка с короткими рукавами и распахнутым воротом, белые просторные полотняные брюки.

Вот только правая штанина была пуста – и не по колено, а гораздо выше. Вот оно что, понял Мазур. Оттого и проемы вместо дверей, и пандус. Что ж, людей, случалось, увечило и хуже...

– Прошу в кабинет, – сказал Эчеверриа, чуть улыбнулся. – Просто идите за мной.

Он пробежался пальцами по кнопкам на правом подлокотнике – их там было с полдюжины на никелированной планке – и кресло развернулось на сто восемьдесят градусов почти на месте, со скоростью неторопливо идущего человека, поехало в другой проем. Мазур пошел следом. Поворот, коридор, еще проем...

Кабинет оказался просторным, обставленным довольно спартански: высокая книжная полка, под самый потолок, перпендикулярно к ней – стол из темного дерева, кресло в том же стиле, низкий столик с кипой газет и журналов. Как же он достает книги с верхних полок? – пришла в голову Мазуру довольно глупая мысль, но он тут же вспомнил: ах да, дворецкий...

Два портрета на стенах справа и слева, одинаковых по размеру. Слева – Сталин в маршальской форме, при всех наградах (большинство из которых он при жизни не носил). Ну да, воспоминания двадцатилетней давности: Эчеверриа уже тогда крайне уважал великих императоров (но презирал рухнувшие империи).

Справа... А справа – Ольга, совершенно такая, какой Мазур ее видел в последний раз, ничуть не постаревшая, с разметавшимися по плечам золотыми волосами. Только не в камуфляжной куртке, как тогда, на озере, а в вечернем платье золотистого цвета, обнажавшим точеные плечи и шею, с бриллиантовым колье на шее, о каком Белль (дочка владельца парочки универмагов в столице и рыболовного траулера) не могла и мечтать. Чуточку лукавый взгляд, легкая улыбка на красиво очерченных губах. Прошлое вновь нахлынуло исполинской гавайской волной, он понял: в отличие от многих прошлых командировок (порой стершихся в памяти едва ли не напрочь) о первой поездке сюда сохранилось всё, абсолютно всё...

Эчеверриа деликатно кашлянул, и Мазур торопливо отвернулся от портрета, повинуясь жесту хозяина, опустился в кресло. Судя по всему, Эчеверриа готовился принять его радушно: на столе – два больших серебряных подноса. Шесть бутылок с разноцветным содержимым (знакома только половина этикеток), минеральная и содовая, множество тарелочек с разнообразными закусками, ваза с местными апельсинами – теми самыми, такими нежными, что даже короткого авиаперелета не выдерживают, на экспорт не идут и за пределами республики практически неизвестны.

– Что будете пить? – спросил Эчеверриа.

– Каныо, пожалуй, – сказал Мазур, высмотрев среди трех знакомых этикеток ту, что означала напиток, нравившийся ему больше двух других.

Эчеверриа наполнил до половины широкие низкие стаканы с толстым дном, усмехнулся:

– Осквернить льдом или минеральной?

– Не стоит, – сказал Мазур. – Судя по вашим словам, сами вы до такого не опускаетесь?

– Конечно, – так же мимолетно усмехнулся Эчеверриа. – Мы же не в Эстадос Юнидос... Я думаю, прежде всего – за встречу через столько лет?

– Пожалуй, – кивнул Мазур, вслед за хозяином приподняв свой стакан – он прекрасно знал, что в Санта-Кроче чокаться совершенно не принято. Вообще-то запамятовал такую мелочь за двадцать один год, но тогда, в шикарном ресторане, Белль непритворно удивилась, когда он попытался с ней чокнуться – и он вспомнил.

Показалось ему, или у полковника и в самом деле таилась в глазах если не тревога, то напряженность? Очень похоже, не показалось – вот только какие могут быть к тому причины?

– Вы женаты? – спросил Эчеверриа тоном гостеприимного хозяина, вынужденного задать несколько ритуальных вопросов.

– Женат, – кивнул Мазур. – И давно. Детей, правда, нет...

– У меня все наоборот, – сказал полковник. – Я одинок... ну, официально. – Он послал Мазуру здешний неподражаемый мужской взгляд, исполненный некоторой фривольности и надежды на полное понимание. – Зато есть сын двадцати лет, отличный парень. Так уж сложилось...

Задавать вопросы на эту тему было бы крайне неделикатно не только здесь, и Мазур промолчал.

– Все же забавно чуточку, – сказал Эчеверриа. – Может быть, вы помните, о чем мы говорили тогда, на озере, двадцать один год назад?

– Да, – сказал Мазур. – Вы предлагали мне перейти на службу в ваш военный флот. А я отказался.

– И все же к этому пришли, – легонько усмехнулся полковник. – Знаю, что вы приняли и наше гражданство, что вам вверен серьезный отдел в контрразведке флота, да и ваш мундир говорит сам за себя...

Неужели попало в газеты? – с неудовольствием подумал Мазур. Инициаторами могли быть не местные, а как раз Лаврик по очередным своим никому неведомым соображениям высокой стратегии. Или...

– Какие-то старые связи? – спросил Мазур небрежным светским тоном. – Вообще-то об этом мало кому известно...

– Нет, тут другое, – совершенно тем же тоном сказал Эчеверриа. – Просто я уже несколько лет в силу некоторых причин подписался на «Военно-морское обозрение». Журнал секретный, распространяется среди ограниченного круга лиц – вот тут мне действительно пришлось потревожить кое-какие старые связи. Там есть раздел, где упоминаются все новые назначения, начиная с людей определенного ранга. Только что пришел свежий номер, – он кивнул на столик. – Там написано о создании нового отдела флотской контрразведки, подчиненного не посредственно начальнику разведки – значит, отдел достаточно серьезный. И о том, что возглавивший его адмирал Мазур – адмирал русского военного флота в отставке, поступивший на нашу службу. Выходит, вы все же к этому пришли...

– Многое изменилось, – сказал Мазур. – И время, и ситуация, и отношения меж нашими странами... Не знаю, понимаете ли вы...

– Возможно, не целиком, но большей частью, – кивнул Эчеверриа. – Буквально в последнее время у нас на службе появилось немало русских офицеров, принявших гражданство Санта-Кроче...

– И как вы к этому относитесь?

– Честное слово, только положительно, – серьезно сказал Эчеверриа. – В первую очередь оттого, что наша страна сейчас совсем другая, уже не та, что двадцать лет назад. И мне это нравится. Будем реалистами, неизвестно, станете ли вы прежней империей, но плясать под дудочку гринго безусловно перестали, даже наоборот. – Он помолчал. – Адмирал... У меня, несмотря на старые связи, все же почти нет доступа к закрытой информации. Я бы никогда не позволил себе выведывать у вас какие-то служебные секреты, но об эскадре вторжения, которую готовят гринго, давно уже пишут наши газеты, от бульварных до респектабельных... Это серьезно?

– Боюсь, очень серьезно, – сказал Мазур.

– С точки зрения военного человека – адмирала, – есть шанс это остановить?

– Лично у меня создалось впечатление, что есть, – сказал Мазур.

– Это хорошо, – сказал Эчеверриа. И добавил, такое впечатление, чуточку виновато, стыдливо: – Никогда бы не подумал, что буду бояться войны, но дело, поверьте, совершенно не во мне, есть другие причины...

Они выпили еще немного. Наступило чуточку неловкое молчание. И Мазур задал вопрос – исключительно ради него он сюда и приехал:

– Полковник, а где сейчас Ольга Карреас? Признаюсь, я вовсе не собираюсь с ней видеться, просто хотелось бы знать, потому что...

Он осекся и замолчал. Слишком хорошо знал, почему в ответ на этот вопрос у людей становятся такие лица и такие глаза. Столько раз приходилось с этим сталкиваться. Последний был совсем недавно, когда он спросил Глаголева о Кацубе...

– На Дель Кампоченте. Это наше самое почетное военное кладбище, наподобие Арлингтонского у гринго...

Мог бы и не уточнять. Мазуру хватило и первой фразы – такой оборот речи сам по себе исчерпывающе объяснял всё. Ощутив на миг укол морозной смертной тоски, он спросил:

– Когда?

– В третьем году, шестнадцать лет назад, в том же деле... – он показал взглядом на свою пустую штанину. – Вам нужны подробности?

– Да, – хрипло сказал Мазур.

– Подробности таковы... Ольга к тому времени получила полковничьи погоны, была заместителем начальника ДНГ, курировала в том числе «тигрерос». В узких кругах кружило достаточно серьезное и обоснованное мнение, что в ближайшее время она получит первую генеральскую звезду и повышение. Возможно даже, станет начальником ДНГ – тогдашний был уже в годах, откровенно стал слабоват, давно считали, что его следует менять. У Ольги была мечта... Может быть, вы знаете, какая?

– Знаю, – сказал Мазур. – Стать первой в Латинской Америке женщиной, возглавившей спецслужбу...

– И реальные шансы у нее были. Но тут случилась эта история, когда боевики из «Пути к солнцу» пытались захватить посольство. Вы что-нибудь помните об этом?

– Честно говоря, совершенно не припоминаю, – сказал Мазур. – Такие случаи, конечно, попадали в наши сводки, но мы, так уж повелось, никогда не удерживали в памяти то, что не касалось непосредственно нас. Специфика службы. «Постороннего» было слишком много, оно нам было просто ни к чему...

– Понятно. Так вот. О готовящейся акции мы знали заранее – от надежнейшего, казалось бы, информатора. Вот только он оказался сволочью, двойником. Получил свое, но, к великому сожалению, уже потом... Понимаете, он сообщил нам, что на прием в посольство придет террорист-одиночка с пистолетом и будет стрелять в посла, мы и отреагировали соответственно: туда пошли мы с Ольгой и трое парней из «эскадрона». Выстроили грамотную «коробочку» вокруг посла. Одиночку мы безусловно повязали бы. У всех, понятно, были только пистолеты. А их объявилось одиннадцать, все с коротышами-трещотками под пиджаками и смокингами, с гранатами... Потом выяснилось, что у них были сообщники среди служащих посольства, но тогда никто этого не знал. Когда началось, Ольга успела снять двоих, – он помолчал с лицом человека, который смотрит в прошлое. – И ее срезали автоматной очередью, наповал. Я как раз успел позаботиться об одном, собирался заняться вторым. Тут и меня подсекли из автомата. Ребята из ДНГ тоже получили свое: один был убит на месте, второй ранен тяжело, третий – легко. Но все это я узнал уже потом. А тогда вырубился от болевого шока. Две пули в предплечье – пустяки, кость оказалась не задета, одна вообще прошла навылет. Но вот ногу раскрошило так, что никакого титанового сустава вставить было невозможно. Я успел увидеть, как она падает... Меня три недели уверяли, что она всего лишь ранена – состояние было не из легких, добрые эскулапы не хотели лишний раз волновать. Потом-то сказали...

– Чем все кончилось? – тихо спросил Мазур.

– Нашей полной и окончательной победой, – покривил губы Эчеверриа. – Человек, командовавший операцией, был хорошим профессионалом. Разместил в двух шагах от посольства пару якобы цивильных автобусов, размалеванных рекламой одной из крупных туристических фирм обычное зрелище для столицы. Там был взвод «тигрерос» и группа из «эскадрона». Когда началась стрельба, они пошли на бросок. Двое «солнечных» – им достались ранеными, остальных они положили. Благо террористы пришли в некоторое замешательство – оказалось потом: один из двух, которых Ольга положила, был их командиром. Ну, а дальше... Дальше – рутина. Посмертные награждения, регалии живым, стандартная для Дель Кампоченте процедура: похоронная процессия с конным эскортом в форме времен первых лет независимости, три залпа в воздух, венки с лентами военных орденов, речи, пафосные и никчемные... Вы наверняка не хуже меня знаете, как это бывает: пафос и пышность, которые в принципе не нужны ни тому, кого хоронят, ни по большому счету, живым...

– Знаю, – сказал Мазур.

– Меня, конечно, там не было – я валялся с ампутированной ногой и что-то бредил. Самое забавное, врачи потом говорили: бред был исключительно мирным. О каких-то пляжах Турмаленте, танцах под гирляндами разноцветных фонариков и прочей мирной ерунде... Ну, а дальше совсем неинтересно. Вышел из клиники на купленных за счет ДНГ костылях, с новехонькой Звездой Отваги на мундире, которую хотелось оторвать и забросить подальше... Вам знакомо такое состояние?

– Знакомо, – кивнул Мазур.

– Ну вот... Дальше тоже совсем неинтересно: почетная отставка по ранению, пенсия... Сгоряча хотел даже... Но, во-первых, я верующий католик, хотя и нерадивый, каюсь, а во-вторых, считаю, что стреляться – крайне глупо. Ну, было еще и в-третьих...

Он замолчал, посмотрел на портрет Ольги с той самой лютой тоской во взгляде, которая, Мазур знал совершенно точно – сейчас и в его собственных глазах. Он сказал:

– Я ее любил...

– Кто бы сомневался уж тогда... – Эчеверриа помолчал. – Представьте, я тоже. Вы наверняка не знаете, но в свое время я дважды делал ей предложение – и оба раза был деликатно отвергнут.

– Я знаю, – сказал Мазур. – Она как-то говорила...

– Ну, ничего удивительного, учитывая ваши отношения и сопутствующую, несомненно, откровенность... – полковник покривил губы в подобии улыбки. – За эти пять лет после вашего отъезда я еще дважды предлагал ей руку и сердце – с тем же результатом. Знаете, у нас вообще-то не принято после первого отказа делать новые предложения, но это соблюдается не всеми. Бывают случаи, когда человек не в состоянии с собой ничего поделать. Никто, конечно, не вел статистики, и я нигде об этом не читал, но подозреваю: четыре предложения с отказом – рекорд для Санта-Кроче. Печальный рекорд, конечно, лучше бы его не было, ну да что поделаешь... Знаете... За эти пять лет у нее были мужчины, мне точно известно, но у меня до сих пор остается стойкое убеждение, что она продолжала любить вас... – он глянул через плечо Мазура, что-то сказал по-испански.

Мазур неторопливо обернулся – в проеме стоял дворецкий, ответивший полковнику парой столь же непонятных фраз. И бесшумно улетучился.

– Ну наконец, – сказал Эчеверриа, его лицо вдруг стало совершенно другим – мягким, можно сказать, добрым, расслабленным. Даже тоска в глазах исчезла. – Сын соизволил наконец явиться. А ведь говорил, что непременно вернется к вашему приезду. Девушка, понимаете ли. Он уверяет, что у них все крайне серьезно. Очень часто подобные заявления в устах двадцатилетних не учитывают реальностей жизни. Но бывает и иначе. Что там далеко ходить, если ваш покорный слуга оказался поражен в сердце, будучи двадцати одного года от роду, новоиспеченным лейтенантом, так от этой раны и не вылечился... Ну вот, явился...

Это было как солнечный удар...

В проеме стоял широкоплечий, коротко, на армейский манер стриженный парень лет двадцати. Мазур определил моментально: парадный мундир военно– морского флота, чертовски старомодный, конца девятнадцатого века – снова мягкое и ненавязчивое германское влияние, точная копия мундиров кайзер-марине. Как и палаш на боку – на треть примерно короче того, что Мазур пять лет добросовестно таскал на поясе по торжественным дням, но выглядевший опять– таки гораздо более старомодным. На левом рукаве четыре шеврона непривычного вида – узкая золотая нашивка с таким же полукругом внизу посередине. И на правом рукаве, и на фуражке – какая-то другая эмблема, не флотская, как у самого Мазура. Слева на мундире – определенно медаль на сине-черной ленточке, а на погонах – пара узеньких золотых лычек на треть погона, вдоль него – опять-таки неизвестные Мазуру знаки различия, во флоте таких нет.