Текст книги "Вперед в прошлое. Возвращение пираньи — 2"

Автор книги: Александр Бушков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

Последующие несколько часов, посвященных вроде бы нетрудному и безобидному занятию, вымотали Мазура больше, чем иные изнурительные тренировки в старые времена...

Молодой кадет отнесся к отцовскому поручению крайне добросовестно, мало того, сразу видно, он отнюдь не считает это в тягость, наоборот, только рад пообщаться со старым знакомым матери. Он колесил по столице от одного старинного здания к другому, от собора восемнадцатого века в стиле «латиноамериканского барокко» до каменного здания постройки середины семнадцатого века, в котором когда-то обитал знаменитый адмирал, отправивший на дно в Карибском море не одного английского пирата. Показывал памятники людям, когда-то прославившимся и на поле боя, и в литературе, и в крайне нелегком деле миссионерства среди индейцев, таверны, существовавшие на этом месте лет двести, а иные и триста. И прочие, и прочие достопримечательности, которых в столице, как в любом старинном городе, за всю свою историю почти не испытавшем войн, было немало. Давал подробные объяснения, сыпал цифрами, датами, именами, рассказывал связанные с улочками и домами старые легенды – то жутковатые, то романтичные. Сразу было видно, что родной город парень любит и знает прекрасно.

Вот только Мазуру, грубо говоря, все эти достопримечательности и легенды были как зайцу подсвечники. Не интересовали нисколечко. Однако нужно было постоянно изображать самый живой интерес и любопытство согласно правилам игры, ни на миг не выдав своих подлинных чувств –полного равнодушия к старине. В прошлой жизни ему не раз приходилось лицедействовать, притворяться, играть (сплошь и рядом не того, кем он был на самом деле, совсем наоборот). Однако впервые в жизни он чувствовал себя актером на сцене, ведущим главную роль не в самой простой пьесе. Это-то и выматывало до невозможности.

К тому же категорически нельзя было смотреть на сына слишком часто и внимательно. Снова южноамериканская специфика. Здесь, если пожилой сеньор чересчур уж таращится на молодого красивого парня, окружающие тут же начнут о нем думать черт знает что – только этого не хватало...

На его счастье, часа через три Кирилл сам спросил:

– Я не чересчур вас утомил, сеньор адмирал? В столице слишком много достопримечательностей и исторических мест, кавалерийским наскоком, за несколько часов, с ними ни за что не управишься – только в голове все смешается...

– Ты, пожалуй, прав, – с превеликим облегчением кивнул Мазур. – Такое удовольствие следует растягивать дней на несколько...

– Всегда к вашим услугам, – сказал сын и, глядя чуть в сторону, спросил: – Может быть, вы хотите посетить Дель Кампоченте?

Говоря откровенно, Мазуру этого нисколечко не хотелось – давненько уже у него (и не у него одного) сложились определенные взгляды на эту сторону человеческой жизни. Но он чувствовал, что отказом если и не обидел бы парня, то по крайней мере изрядно удивил, а этого совсем не хотелось...

– Конечно, Кирилл, – сказал он, почти не промедлив.

Самое почетное в стране военное кладбище, как с ними часто случается, ничуть не выглядело роскошным, наоборот, строгим и лишенным каких бы то ни было архитектурных изысков. Длинные ряды одинаковых каменных надгробий, усеченных пирамидок с бронзовым геральдическим щитом на лицевой стороне (как объяснил Кирилл, одинаковых для всех – и для генералов, и для удостоившихся здесь погребения рядовых). Аккуратные, мощенные гранитом дорожки – где широкие, чтобы по ним могла проехать похоронная процессия, где узкие. И все, ничего больше.

Красные гвоздики, к каким Мазур привык лома, здесь были не в ходу, их заменяли белые камелии (причем тут не было в обычае и то, чтобы число цветов было непременно нечетным. В своем букете, купленном в одной из лавочек у ворот, Мазур насчитал восемь – и машинально отметил, что у сына столько же).

От высоких аркообразных ворот идти пришлось довольно долго – Мазур уже знал, что кладбище существовало лет сорок, открывал его еще дон Астольфо, да и сам наверняка рассчитывал здесь упокоиться – да вот, как известно, не сложилось, могила ему выпала в Буэнос-Айресе...

Ну вот и пришли. Итог как итог – так случалось со множеством других людей и со многими еще случится. Стандартное надгробие высотой человеку по пояс, гравировка на бронзовом щите (буквы отнюдь не вычурные, самые обыкновенные):

Colonel Olga-Anhelita Karreas

1972 – 2003

Patria et Honore!

И в самом низу – обычные для католических надгробий буквы R.I.P., сокращение латинской фразы «Покойся с миром». Итог как итог, не лучше и не хуже других, у некоторых могил нет вообще, а кое у кого даже приближенное место гибели неизвестно – чтобы далеко не ходить, можно вспомнить Франсуа и Мишу Кацубу...

Мазур давно уже терпеть не мог ходить на кладбища, даже к могилам лучших друзей – разве что в случаях, когда происходило что-то торжественное, и отказаться было никак нельзя. Не было тут ни психологических вывертов, ни запутанных тропиночек подсознания. Просто-напросто, по его глубокому убеждению, и сами памятники, и то, что покоилось под ними в земле, ничего общего уже не имели с живыми когда-то людьми. Он почему-то был твердо убежден, что мертвым глубоко все равно, приходят к ним на могилу живые или нет. Тут что-то другое – а есть ли оно и какое оно, предстоит узнать самому – будем реалистами, не так уж много лет пройдет, прежде чем это случится, и он будет знать совершенно точно...

Но он, кое-как положив букет, выстоял положенное время – ради сына. Не было ни мыслей, ни чувств, и прошлое перед глазами не вставало. Словно он пребывал в некоем отупении. Эта каменная пирамидка не имела ничего общего с женщиной, которую он когда-то любил, монумент ни на что не влиял и ничего не мог изменить...

Когда они сели в машину, Кирилл не завел мотор – только опустил до упора оба передних стекла. Помолчал – такое впечатление, собираясь с духом. Наконец спросил негромко:

– Сеньор адмирал; мы можем немного поговорить?

– Конечно, – сказал Мазур.

Вот теперь, коли уж завязался разговор в машине, можно было смотреть на сына неотрывно, не рискуя навлечь на себя подозрения в неких неприглядных помыслах. Что странного в том, что собеседники глядят в лицо друг другу?

Его не покидало странное чувство: будто время описало причудливую петлю, и напротив него сидит он сам, бравый курсант Кирюха Мазур, уже давно успевший свести знакомство с гауптвахтой – как правильному гардемарину и положено. Если курсант ни разу не был на губе, это означает, что жизнь у него невероятно скучная, благонравная и безгрешная, бесцветная – кто будет такого уважать?

– Знаете, сеньор адмирал, я почти не помню мать, – сказал Кирилл. – Когда она погибла, я был слишком маленький, да и до того с ней виделся реже, чем хотелось бы – у нее была серьезная служба, отнимавшая массу времени. Конечно, осталось много фотографий. Я знаю, что она была очень красивая, это-то я знаю. Но вот что до остального... Отец почему-то очень не любит говорить о ней, вспоминать что-то, – он поколебался, но все же закончил: – Это смешно и странно, быть может, но мне иногда кажется, что он даже сейчас не осознал до конца, что она мертва...

Вполне может быть, подумал Мазур. Случается не с одним человеком. Быть может, и я, если покопаться в глубинах сознания, и до сих пор не вполне осознал, что она мертва – я не видел, как она погибла, меня не было на похоронах, я помню ее исключительно такой, какой она была на берегу того заброшенного в глухомани озера: золотоволосая фигурка на фоне леса, пронизанного косыми яркими лучами заходящего солнца, прямая, как натянутая тетива, и они нескончаемо долгий миг смотрят друг другу в глаза. Потом она резко отвернулась – волосы вспыхнули золотистым пламенем, попав в солнечный луч – и почти бегом скрылась меж деревьев, уходя к вертолетам. Вот и все. Более поздней картины в памяти нет, ей просто неоткуда взяться.

– И чем же я могу помочь, Кирилл? – мягко спросил он.

– Я знаю, что она была красивая... и только. Что она могла говорить со мной очень нежно, а могла и сердито накричать, – он смущенно улыбнулся. – Она как-то, вернувшись домой, сняла кобуру и положила ее на столик. Столик был низкий, и я легко дотянулся, расстегнул ремешок и всерьез попытался вытащить пистолет... Выволочка была такая, что я долго обходил стороной даже старинные сабли на стене, до которых все равно не мог дотянуться... И это – все. Сеньор адмирал, на том задании вы общались с ней довольно долго и тесно, вы действовали вместе, не только в городах, но и в диких местах. Вы не можете не знать... Какая она была? – и Кирилл настойчиво повторил: – Какая?

Какая? В первую очередь вспоминалось: жаркая, нежная, умевшая быть и покорной, и требовательной, отдавать себя всю и самой желать всего. Но ничего этого, конечно, парню нельзя было сказать... И никому нельзя, потому что это принадлежало только ему...

– Какая? – медленно повторил Мазур. – Умная, веселая. Решительная. Дерзкая, смелая. Умела быть настоящим другом... и прикрыть спину, когда это требовалось. С одинаковой легкостью и танцевала на балу в вечернем платье в богатой асиенде, и шагала по джунглям в камуфляже с автоматом наперевес. – Он чувствовал, как застыло его лицо. – И еще она без колебаний стреляла во врагов, а это не каждому дано.

В ушах у него гремела «Малагуэна».

– Вот и все, пожалуй, что я могу рассказать. Этого мало, наверное, я понимаю...

– Ну что вы, сеньор адмирал! – энергично запротестовал сын. – Наоборот, это очень много... Теперь я смогу ее представить именно такой, какой она была...

Спасибо. – Он замялся. – Сеньор адмирал... Вы поживший на свете и много повидавший человек, так что вы никак не примете мои слова за пустые комплименты, какие отпускают девчонкам на Пласа Дель Соль… Я вами по-настоящему восхищаюсь – такими людьми, как вы и моя мать. Возможно, это звучит чересчур самонадеянно, но я думаю, что ни за что не струсил бы в бою. Я, конечно, в бою не был, но в больших маневрах в прошлом году участвовал, нашу роту придали атаковавшей берег роте морской пехоты. Но там совсем другое – ты открыто бежишь в атаку с оружием в руках, локоть к локтю с товарищами. А у вас с матерью все было совсем иначе... Вот, посмотрите. У вас, может быть, такая тоже есть...

Он достал бумажник с золотой монограммой в уголке и извлек из него закатанную в пластик цветную фотографию. Да, у Мазура тоже была такая, лежала в единственном ящике его письменного стола, запиравшемся на ключ – собственно, во вмонтированном в ящик стола надежном сейфе, сохранившемся с тех времен, когда он еще не вышел в запас и такой сейф был ему дома необходим.

Барралоче, конечно же. Незадолго до начала Парада Серебра и Пляски Чертей. Узенькая улочка, с двух сторон уставленная лотками мелких торговцев – там же болтался и уличный фотограф, натиску которого они с Ольгой не стали особенно сопротивляться.

Они с Ольгой. Они стоят посередине улочки, сблизив головы, улыбаясь в объектив, Мазур обнимает ее за талию, Ольга прильнула к его плечу, парочка беззаботных туристов, он в пижонском белом костюме, Ольга в коротком белом платьице. Местные, живописно разодетые по последней индейской моде, которым они загородили дорогу, ничуть не сердятся, стоят с широкими улыбками. И ни одна живая душа не знает, что под мышкой у него и в модной сумочке Ольги – одинаковые «Беретты» с удлиненными магазинами на пятнадцать патронов, отличные пушки по тем временам...

– У меня тоже такая есть, – кивнул Мазур. – Это Барралоче, примерно на середине маршрута, места, как видишь, еще довольно цивилизованные по сравнению с тем, что было потом...

Бережно убрав фотографию в бумажник, Кирилл сказал:

– Вот это меня в вас с матерью и восхищает... Отец мне не рассказал никаких подробностей, говорил, они до сих пор засекречены – но сказал, что маршрут был долгий, и опасность вас могла подстерегать на любой точке, все равно, на городских улицах или в джунглях. А вы держитесь так беспечно, беззаботно, словно совершенно мирные праздные туристы, или... – он на миг запнулся, – или даже, простите, влюбленные... Я бы так не сумел, чем-нибудь себя да обязательно выдал бы...

Мазур усмехнутся:

– Кирилл, когда я был в твоем возрасте, я бы тоже так наверняка не сумел...

Сын смотрел на него с нешуточным уважением, действительно, с восхищением – и Мазуру, что греха таить, было приятно. Все было не зря, подумал Мазур. Эчеверриа вырастил отличного парня, за которого никому не стыдно – и Ольге не было бы стыдно. Мы не вечны, мы едем с ярмарки, мы скоро уйдем – а вот такие парни останутся, и неважно, какая у них будет форма и какой флаг над головой... Главное, не американский...

Поручение Лаврика занозой сидело в сознании. Ну, самое время...

– Кирилл, – сказал Мазур. – Нескромный вопрос: у тебя есть девушка? У такого парня не может не быть девушки. Я, конечно, имею в виду не случайных подружек. каких хватало в жизни любого кадета, и вашего, и нашего...

– Есть, – почти не замедлив с ответом, сказал сын И упрямо вздернул подбородок совершенно Ольгиным жестом. – Это не случайная подружка. Все очень серьезно.

– К чему я это спрашиваю... – сказал Мазур. – Ты, может быть, поразишься, а то и посмеешься, но у меня тоже есть девушка...

– Почему это меня должно поразить или насмешите – спросил сын с искренним удивлением. – Ничего удивительного в том, что у мужчины вашего возраста есть девушка. Вы же не старик, сеньор адмирал.

– Приятно слышать... – сказал Мазур. – Так вот, мы с ней собрались на несколько дней слетать на пляжи Баррадилья. Ты бы не согласился стать моим гостем вместе со своей девушкой? Все расходы оплачивает флот – есть для адмиралов раз в году такая льгота, если ты не знал...

Сначала глаза у сына загорелись радостью, но он тут же поник, сказал уныло:

– Здесь свои тонкости, сеньор адмирал... Ее родители – люди из общества, крайне респектабельные, опутанные светскими приличиями. Конечно, они знают, что мы встречаемся, и не имеют ничего против, согласны, что мы обвенчаемся, как только я закончу Академию. Но вот так, на курорт со мной они ее ни за что не отпустят. Это будет против приличий, – добавил он с нескрываемым сожалением.

Мазур искренне усмехнулся:

– Кирилл, право слово, ты меня разочаровываешь. Ты – будущий военный моряк, а военному моряку положено быть сообразительнее. Есть идеальный выход

– Какой? – выпалил сын с нешуточной надеждой.

– Как я понимаю, ты у них в доме принят? Коли уж считаешься потенциальным женихом?

– Единственным, – поправил сын не без затаенной гордости. – Конечно, принят. Они когда-то были хорошо знакомы с моей матерью.

– Ну вот, – сказал Мазур. – С тобой они девушку, конечно, не отпустят. Между нами, я на их месте тоже не отпустил бы – исключительно из соображений приличия. Ну, а если им позвонит мой адъютант и попросит меня принять? Как старого знакомого твоей матери? И это я приглашаю тебя и ее на пляжи? Бравый адмирал в роли дуэньи – это вполне отвечает приличиям, нет?

– Безусловно, сеньор адмирал, – сын прямо-таки сиял от радости. – Быть гостями адмирала – это отвечает всем приличиям.

– Вот это и называется флотская смекалка, – усмехнулся Мазур.

Глава VII
Золотые пляжи. Окончание

Места и в самом деле были райские. Золотой песок от горизонта до горизонта, что вправо, что влево, синее небо без единого облачка, разноцветные паруса яхт на морской глади, разноцветные покрывала и зонты, беззаботные купальщики, множество красивых девушек в откровенных бикини, веселые компании, мелькают мячи и тарелки-фрисби, смех, гомон, музыка...

Мазур, развалившийся на золотистом, под цвет песка, покрывале рядом с лежавшей ничком Белль, не в первый раз подумал: эта командировка, в отличие от очень и очень многих, словно скроена по рецептам Джеймса Бонда – рестораны, красивые девушки, золотые пляжи, безделье... Вот только Бонду рано или поздно приходилось оставить блаженное безделье и бегать под огнем, что, скорее всего, и с ним произойдет: чем дольше бездельничаешь, тем серьезнее задачу на тебя взвалят, столько раз так случалось. Не зря же Лаврик отправил его именно сюда: в единственное место на побережье, где только и возможна высадка американского десанта в рамках операции «Кальмар»...

Лоции оказались не столь уж сложными и обширными. Принадлежавшее республике морское побережье тянулось всего-то километров на сорок (когда-то оно было вдвое длиннее, но парочка неудачных войн с соседями его изрядно обкорнала). Если стоять лицом к морю, слева километров на двадцать пять тянутся места, где десант не высадить по чисто техническим причинам: там база военно-морского флота, два крупных порта, множество причалов с рыболовецкими траулерами (как крупных компаний, так и кустарей– одиночек), да и вдобавок много рыбацких деревушек. Населенные, обжитые места, где увязнет любой десант.

Справа километров на десять протянулись нефтепромыслы – в основном на побережье, и есть уже парочка морских буровых платформ. Никакая бронетехника не продерется сквозь скопище нефтепроводов, «качалок», вышек.

Зато здесь – рай земной с точки зрения планировщиков десантной операции. Три с лишним километра пляжей, к берегу примыкает мелководье, по которому легко пройдут плавающие бронетранспортеры с ударными группами, прикроют высадку основных сил, а дальше можно развивать наступление вглубь побережья. Что немаловажно, наверняка уже по суверенной территории только что провозглашенной республики, в чьих пределах вся Тукуманья и останется...

Он якобы лениво повернулся на правый бок, посмотрел на сына. Кирилл и его девушка лежали ничком, положив головы на руки, не сводя глаз друг с друга, и полное впечатление, переговаривались взглядами. Девушка с экзотическим именем Эстелла Мазуру понравилась – тоненькая красавица с длинными темными волосами и карими оленьими глазами. Мужику с определенным житейским опытом не составляло особого труда догадаться: главное у этих двоих уже произошло. Нетрудно догадаться по промелькивавшим иногда особым взглядам, якобы мимолетным прикосновениям – хотя держались они идеально, как и подобает хорошо воспитанным молодым людям. Однако после нескольких перехваченных взглядов, полных этакого потаенного озорства, общего секрета. Мазур уже не сомневался: последние две ночи (они третий день тут обитали) протекли без особого пуританства. Ну, что ж, им венчаться. А как доказывает здешняя классическая литература, и сотни полторы лет назад случалось, что в спальне девицы из общества отказывался бравый офицер... или бравый кадет. И не так уж редко сие происходило...

Белль прикрыла глаза, но не спала – ресницы подрагивали. Придвинувшись, Мазур провел указательным пальцем по ее нагретому солнцем плечу, и когда она открыла глаза, приблизил губы к ее ушку, шепнул:

– Возьми девочку поплавать, нам с кадетом нужно поговорить...

Белль кивнула, гибко поднялась, подошла к Эстелле, что-то ей сказала, и они, взявшись за руки, смеясь, побежали к морю. Кирилл наладился было за ними, но Мазур его придержал:

– Минуту, Кирилл... Нужно поговорить.

Сын неохотно опустился на песок. Мазур сказал:

– Разговор будет серьезный... Соберись. Как бы ты охарактеризовал всю эту красоту, – он повел рукой вокруг, – с сугубо военной точки зрения? Ты как– никак закончил уже четыре курса...

Парень моментально посерьезнел, обвел окрестности уже совершенно другим взглядом и, явно что-то для себя определив, спросил тихо, серьезно;

– Мы на задании, сеньор адмирал?

– Ну что ты, – сказал Мазур. – Кто бы взял на задание девушек? Просто приглядываюсь к этим местам... в силу известных тебе обстоятельств. Хотелось бы твое мнение, ты как-никак местный...

– Я понимаю, о чем вы, – кивнул сын. – У нас в последнее время только об этом и говорят. Уже неделю, как Академия распущена на каникулы, но перед этим мы, человек двадцать, собирались у одного из преподавателей. Разговор был как раз о десанте – то, что гринго готовят эскадру, уже не секрет... С военной точки зрения... – он смотрел в море. – Здесь – идеальное место для высадки крупного десанта, в других местах это ни за что не удастся. Серьезную оборону здесь наладить нельзя – местность километров на двадцать вглубь континента плоская как стол. Здесь, конечно же, толковую оборону не наладишь... – он пренебрежительно кивнул себе за спину.

Да уж, подумал Мазур. Метрах в ста от пляжа почти бесконечной цепочкой выстроились отели в два и в три этажа, открытые рестораны под тентами, танцевальные площадки. Как и следовало ожидать в местном климате, строения легкие, нечего и думать налаживать тут оборону от дивизии морской пехоты, поддержанной огнем корабельной артиллерии и наверняка авиацией. Сметут, как карточные домики. И полевые укрепления устраивать бесполезно на этой гладкой как стол равнине, опять-таки открытой артобстрелам и авиаударам. Километрах в двадцати пяти от побережья, где начинаются предгорья, еще можно попробовать их остановить, оседлав две главные дороги, ведущие через горы в глубь страны. Но они получат плацдарм и смогут там высаживать основные силы...

Сын задумчиво продолжал:

– Если смотреть правде в глаза... Наш флот против массированного вторжения не выстоит. Можно заминировать здешние воды – но с теми минами, что стоят у нас на вооружении, их тральщики справятся. – Его лицо стало злым и упрямым: – Но мы все равно будем драться, карахо[11]11
  Carajo – чет побери (исп.).


[Закрыть]! Сколько сможем...

А еще: лучше – обойтись без драки, подумал Мазур. Слишком большие будут потери, и не хочется думать, что среди убитых может оказаться... Но ведь комбинирует что-то хитромудрый Лаврик, и вряд ли он один. Хватало примеров, когда подобные вторжения удавалось остановить вовсе не военной силой...

Вернулись девушки, веселые, в бисеринках соленой морской воды. Белль, умница, издали послала Мазуру вопросительный взгляд, и он легким кивком дал понять, что секреты кончились. И весело сказал:

– Ну что, пора составлять планы на вечер? По поводу ресторана «Галеон» нет возражений? Отлично. А потом? Смелее выдвигайте свои предложения, я сразу сказал, что в нашей поездке субординация не действует...

– А если – танцзал «Кинтанилья»? – не без некоторой робости предложила красавица Эстелла. – Там новая программа, будет ансамбль «Вагабундос»...

– «Вагабундос» – это заманчиво, – поддержала Белль.

Кирилл все же дисциплинированно помалкивал, и Мазур, как и полагалось адмиралу, принял речение:

– План принят большинством голосов.

«Кинтанилья» ему нравилась, он и сам был не прочь потанцевать с Белль. Конечно, на быстрые танцы он не выскакивал (хотя насмотрелся уже, как выкаблучивают почтенные сеньоры и явно постарше его), но те, что помедленнее и совсем медленные, не пропускал.

–Хорошо, – сказал он. – Диспозиция следующая...

И осекся. Совсем рядом, где-то возле шеренги отелей и увеселительных заведений прогремел гулкий, протяжный взрыв. Обернувшись туда, Мазур увидел, как за их отелем, не так уж и далеко, поднимается в чистое синее небо высокий столб дыма. И тут же грохнуло чуть правее, взлетел еще один дымный столб. В следующий миг оказалось, что он лежит на песке, прикрывая телом Белль, а рядом в точно в такой же позе распростерся Кирилл. Мазур поймал себя на том, что шарит рукой по боку, отыскивая кобуру – которой неоткуда было взяться. Бросив быстрый взгляд вправо-влево, увидел, что все остальные поступили так же – уткнулись лицами в песок, кто-то прикопал руками голову, как будто это могло помочь.

Рядом с красивыми разноцветными машинами у домов и открытых эстрад появилось с полдюжины темно-оливковых джипов. «Все-таки переворот?» – подумал Мазур, видя, как прыгают на землю люди в камуфляже. Но отчего же Лаврик...

Люди в пятнистом выстроились длинной шеренгой... Мазур покрепче прижал Белль к горячему песку, хотя и понимал, что это бессмысленно. А в следующий миг загрохотали длинные очереди – ага, работали не только автоматы, но и парочка пулеметов. «Перещелкают, как цыплят, мы для них – как на ладони, – обреченно подумал он. – Но почему же Лаврик...»

Он ждал криков боли, убитых и раненых—но ничего подобного вокруг не происходило, вернув себе трезвость мышления, он профессионально отметил: пули свистят и зыкают высоко над головой, довольно высоко, и ни одного крика боли пока что не раздалось, ни одна пуля не взрыла песок поблизости. Канонада была нешуточная – но все пули вжикали высоко над головой...

Потом там, у машин, словно взвихрилась снежная метель – десятки белых листков взлетели высоко, кружась в спокойном воздухе, опускаясь на песок неспешно, плавно. Их было много, очень много. Те, в камуфляже, больше не стреляли, возились в машинах у каких-то приспособлений – и всякий раз в воздух взлетали новые охапки листков, осыпаясь снегопадом. Листовки, понял Мазур. Примитивные катапульты. Он уже видел такое однажды в Африке...

Моторы взревели – джипы уносились вереницей на полной скорости, и было ясно, что опасность миновала окончательно. Однако никто вокруг не шевелился, все вжимались в песок, словно боялись, что герильеро – а кто же это еще? Бродячий цирк с клоунами? – еще вернутся. Мазур оглянулся на море – яхты с разноцветными парусами сбились в несколько тесных кучек, словно надеялись таким образом спастись от неведомой опасности.

Ага! Под мелькание сирен и промельки красных огней показались несколько закрытых джипов разнообразной окраски, за ними катили все новые и новые. Как это частенько бывает, полиция по миновании в ней надобности объявилась в несказанном количестве. Одни побежали в ту сторону, где еще лениво тянулись в небо два помаленьку тающих дымка, другие бессмысленно топтались у отеля, кто-то поднимал листовки, кто-то двинулся на пляж, оглядываясь словно бы с удивлением? – так, словно ожидал найти здесь кучу трупов.

Говоря по совести, Мазур и сам сначала ожидал самого плохого – но сколько ни озирался, не увидел не то, что убитых, но и одного-единственного раненого. Вегетарианцы какие-то в гости нагрянули, подумал он с несказанным облегчением.

Оглядел свое воинство, слава богу, не понесшее ни малейшего урона. Эстелла взахлеб рыдала, уткнувшись в грудь Кириллу, а тот обнимал, утешал, шептал что-то. Белль выглядела гораздо лучше – она поднялась на ноги, шагнула к Мазуру, пытаясь улыбаться:

– Ничего себе отдых... сумбурный...

– Бурный, – машинально поправил Мазур, притягивая ее к себе. – Хотя в чем-то ты правам сумбурный... Как ты?

Она отчаянно пыталась улыбаться спокойно, хотя и не особенно получалось:

– Ничего... Кто бы мог подумать, что здесь... Здесь всегда было уютно и спокойно...

– Погоди-ка, – сказал Мазур, легонько отстраняя ее. – Я сейчас...

Он быстрым шагом, не обращая ни на кого внимания, прошел метров тридцать до ближайшей листовки, поднял (кое-кто, он видел, поступил точно так же). Аккуратная такая листовка, явно отпечатанная на хорошем принтере – цивилизованный нынче герильеро пошел, двадцать лет назад их наглядная агитация выглядела препохабнейше, а теперь, смотри-ка, как приподнялись... Автомат и мачете, скрещенные на фоне ухмыляющегося черепа с какими-то буквами на лбу особой загадки не таили – но прочитать он не мог ни словечка. Вернувшись к своим, он протянул листовку Белль:

– Прочитай-ка, что тут...

Она принялась читать вслух почти спокойным голосом:

– «Жирные буржуазные свиньи!

Вы холите здесь свои поганые телеса на деньги, отнятые у рабочих и земледельцев. То, что для них недостижимая мечта, для вас праздник. К вашим услугам – дорогие рестораны, дорогие шлюхи и дорогие яхты. Деньги, на которые семья бедняка проживет год, и то отказывая себе во многом, вы просаживаете за один вечер в своих кабаках и борделях. Вам мало было украсть у народа деньги и землю – вы еще украли у него море и солнце. Должны вас огорчить: с этого дня вся Тукуманья становится для вас запретной зоной. Пока здесь не смогут отдыхать дети простого народа, дети бедняков, никто из вас и носа сюда не сунет! Шутить мы не намерены. Пока что вам преподали наглядный урок – но он останется первым и единственным. Если вы, свиньи с чековой книжкой вместо сердца, посмеете еще сунуться в Тукуманью, ваши роскошные отели будут взлетать на воздух, а ваши отрезанные головы будут рядком лежать вдоль берега. И так будет продолжаться, пока вы не уясните – эти благодатные края больше никогда не будут вашими. Море и солнце – простому народу! Бойтесь нашей мести, свиньи, и держитесь подальше отсюда. Пуль и мачете у нас хватит на всех. Вон отсюда, жирные сволочи! ФРОНТ ХОСЕ АГУЭЛЬДО».

– Что это еще за фронт такой? – спросил Мазур. – Никогда не слышал. Хотя они плодятся, как кролики...

– Не знаю. – сказала Белль. – Они, действительно, так плодятся...

Кирилл, по-прежнему поглаживая по голове прижавшуюся к нему Эстеллу (она уже не рыдала, только тихо всхлипывала), пояснил:

– Хосе Агуэльдо – это разбойник из сертанов. Печально прославился лет восемьдесят назад. Самый обыкновенный бандит и садист, разве что зверствами перещеголял. многих. Любил представлять себя борцом за что-то справедливое, но ничем этого не подтвердил. Наоборот, одинаково рьяно грабил и банки, и поезда, и деревни, и шахтерские поселки. В конце концов его убили жандармы. Идейные раньше как-то с его именем не связывались – очень уж гнусная личность. Если кто-то принял его имя – это законченные отморозки. По которым петля плачет...

– Понятно, – сказал Мазур.

Огляделся. Листовки подобрали и прочитали многие – и все, без исключения, похватав скудные пляжные пожитки, спешили к своим отелям. Первые яхты как-то робко приближались к берегу. Полицейские по-прежнему суетились без особой осмысленности – правда, появилось несколько машин без мигалок и раскраски, и выскочившие оттуда люди в штатском выглядели гораздо более деловитыми.

Мазур сказал:

– Думается мне, друзья мои, нам нужно, не задерживаясь, улететь в столицу. Не нравятся мне такие борцы за на родное счастье, ничего хорошего от них не дождешься, а уж я их повидал...

Кажется, ему было о тем подумать...

–...Ну что же? – сказал Лаврик, пододвигая ему стакан. – Все хорошо, что хорошо кончается. Действительно, вегетарианцы вам попались какие-то, обычно они свои демонстрации с кровью обставляют.

Мазур внимательно посмотрел на него. И зная Самарина много лет, многое на его лице прочитал – как ни владел Лаврик лицом. Слишком много они вместе прошли, видывали друг друга во всех видах и изучили отлично...

– Лаврик, – сказал Мазур. – У нас чисто служебный разговор или пока еще нет?

Чуть подумав, Лаврик ответил.

– Собственно, пока еще нет… А что?

– Ты знаешь, ведь я тебя хорошо изучил за все эти годы...