Текст книги "Человек ниоткуда. Часть 1. Славные времена (СИ)"

Автор книги: Александр Брок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)

И, снимая свою парадную морскую шляпу с жесткими полями и вытирая взмокший от речи лоб, добавил:

– Я рад, что воевал с вами, ребята.

Ребята – убийцы, грабители, бандиты – молчали, открыв рты. Они, очевидно, долго пытались забыть о заслуженной веревке, ждавшей их в конце отсрочки. Отсрочка называлась войной.

Моряки, стоявшие в рядах позади моих уголовников, начали улыбаться во все лицо, поняв, что происходит. Сзади одобрительно зашумели. Я обернулся и обомлел. Человек пятьсот штатских, в том числе женщин и детей, стояли сзади и внимали каждому моему грубому слову. Надо было выходить из положения. Я повернулся к толпе штатских и, поклонившись, вежливо сказал тоном воспитанного дворянина:

– Прошу прощения, господа, за мой несдержанный язык. Война, знаете ли... и флотские традиции.

В толпе понятливо закивали, зашумели и замахали руками. Но мои моряки так обалдели от неожиданно подаренной жизни, что даже не засмеялись, как обычно делали в ответ на мои шуточки. Я повернулся к ним, и – счастливая мысль – вытянув вперед руку со шляпой, громко провозгласил:

– Да здравствует его величество король!

И они рявкнули, подчиняясь приказу и мигом придя в себя:

– Слава королю! Слава королю! Слава королю!

Слава богам – парад начинался. 'Что стоите, обезьяны? Стройсь!' – привычно рявкнули мичманы, зажимая собой строй с обеих сторон. 'Становись!' – гаркнули офицеры, и я среди них. Мы выровнялись. Запела труба – и пехота впереди нас пошла маршем: сначала мечники, потом пикинеры, за ними тяжелая пехота – гренадеры.

Выглянуло из-за облака солнце, и парадные мундиры засияли шитьем. Ритмично загрохотали барабаны. Это был парад по случаю победы в тяжелой трехлетней войне, так что войск было собрано много. Грянули оркестры, сегодня, в виде исключения, игравшие очень слаженно. Значит, первые ряды уже проходили мимо королевской семьи, принцев крови, герцогов, графов и баронов.

Мы вышли на марш. Я шагал на левом фланге моего сводного взвода сразу за отрядом матросов с лучших крейсеров. Я чувствовал себя победителем, спасителем страны от имперцев. Мои солдаты шли со слезами на глазах, подозреваю, не от парада, а от новостей, но держали они строй и шаг очень хорошо. Не хватало после стольких боев опозориться на парадной площади столицы – подумал я, и сразу с волнением начал уверять себя – не опозоримся, пройдем молодцами. И впрямь, когда первый ряд под музыку флотского марша начал проходить мимо короля, мы шагали ровными рядами, точно в ногу, по-флотски вразвалочку. Под ноги нам бросали цветы. При виде трибун я стал вдруг совершенно спокоен. Я снял правой рукой, как полагалось, форменную шляпу и приложил ее к груди, положив левую руку на парадный палаш. Маршируя, я подчеркнуто твердо, как полагалось офицеру флота, глядел на его величество. Он приветствовал нас рукой, увидев штандарт Черного Флота, наилучшего из флотов, как мы говорили друг другу. 'Слава королю!' – по взмаху моей руки зарычали мои моряки. Лица их стали восторженными – действовал душевный подъем парада.

Вокруг нашей колонны повсюду сияли золотые трубы оркестров. В громе музыки, буханье барабанов и общем реве мы шли мимо усыпанных драгоценностями рядов высшего дворянства. Отец, дядя и знакомые нашей семьи замахали, узнав меня. 'Сергер!' – закричали мама и сестры. Я отвел шляпу от груди и на ходу помахал ею маме. Она, кажется, плакала, видя сына в рядах героев.

Я, всегда ироничный, сейчас чувствовал себя на короткое время – счастливым.

После парада мы маршем шли по городу. Оркестры морской пехоты и флота шагали перед нами, ведя в порт. Толпа ревела, бросала цветы, матери поднимали детей – показать защитников Родины, идущих на корабли с парада. Тяжелая трехлетняя война кончилась.

В казармах я еще раз построил мокрых от парадного марша матросов и официально зачитал им приказ. Затем командир бригады капитан-полковник Латор и я дали положенный по закону час на размышление и собрали письменные согласия. Согласились, конечно, все.

После оформления списка помилованных я выдал матросам 'от себя' денег на праздничную выпивку в казарме, отпросился у Латора к семье до утра и ушел из казарм. Мой слуга Адабан уже ждал с лошадьми у ворот гавани. Я привычно прыгнул в седло, и мы поехали домой.

Морская жизнь кончалась. Осталось только сдать дела и устроить сослуживцам и матросам прощальную пьянку. Два дня назад прошение об отставке из флота было подписано адмиралом Масена, и послезавтра вступало в силу.

С концом войны кончалась и служба. У меня были свои планы на будущее.

Я не буду описывать визит в казармы кавалерийского полка на следующий день. Скажу только, что впервые за всю жизнь меня принесли домой совершенно пьяным. Последующие десять дней в нашем столичном доме были так же тяжелы: к потоку родных и друзей, празднующих конец войны, добавились два обязательных бала в королевском дворце. Там мне пришлось уклоняться от танцев, для чего верные друзья-офицеры умело изображали, что они напаивают меня вдрызг. После потери жены мне не хотелось изощряться в комплиментах фрейлинам, или придумывать вежливый отказ на прямой вопрос какой-нибудь придворной дамы, не могу ли я, герой войны, встретиться с ней в городе – обсудить сердечные вопросы. Я-то знал, что это обсуждение проходит в лежачем положении и без всякой одежды. На эти шалости у меня сейчас не было настроения. Словом, я не оправдывал ожиданий общества, полагавшего, по моей старой репутации, что сейчас я перетрахаю пол-двора, а затем женюсь на дочке одного из герцогов или начну подбивать клинья одной из принцесс крови.

На помощь пришел верный друг Гирон, замысливший некую интригу. Дело в том, что его еще нестарая и привлекательная тетя Далла, дважды вдова, ведущая самый сдержанный образ жизни, была первым браком замужем за герцогом Арнат, погибшим задолго до войны на охоте. Она сохранила титул мужа-герцога, и была лакомым кусочком для родовитых и небогатых дворян, отчего не любила появляться при дворе.

Я не знаю, какие аргументы пустил в ход Гирон, верный друг и отчаянный фантазер, но леди Далла согласилась подыграть мне, тем более что она и так должна была, как герцогиня, появиться на Бале Победы.

Помощь леди Даллы понадобилась немедленно с открытием бала. После первого же танца моя партнерша, одна из фрейлин, прямо спросила меня, не провожу ли я ее в комнату в крыле фрейлин.

– Я бы и рад, – замялся с ответом я, – но я уже обещал одной леди, что посвящу ей вечер.

При этом я как бы невзначай бросил взгляд на леди Даллу, стоявшую неподалеку и внимательно смотревшую холодными глазами, как бы стараясь услышать разговор. Она была великолепно одета и причесана, и сияла фамильными драгоценностями. Мало кто из фрейлин мог сравниться с ней на этом балу – сами понимаете, герцогиня!

Фрейлина проследила мой взгляд и прямо спросила:

– Ах, вот оно что, господин Сергер? Вы, значит, все так же по герцогиням, как и до войны?

– Увы, дорогая, имея такую репутацию, мне ничего более не остается, – лицемерно вздохнул я. – Какое юное создание поверит в мое одинокое сердце? И, к тому же, с некотороей военной славой у меня нет недостатка в женском внимании, особенно у зрелых красивых женщин!

– А на принцесс не думали перейти? – спокойно, но не без яда спросила фрейлина. Похоже, она умна – привычно отметил я.

– Наши принцессы еще малы, милая моя, а других нет, – отбил я ее выпад.

– А владетельные особы соседних стран? – нанесла удар фрейлина. – Я слышала, что перед войной вы имели интрижку с тарентской принцессой Нарой?

"А ты-то откуда знаешь, что я поднял Наре юбку, и даже более?" – с удивлением подумал я, и ласково, но решительно ответил:

– Увы, я наследный граф НАШЕГО королевства, и за границу в консорты не собираюсь.

При этом я намеренно сделал решительный жест против позиции консорта, каковой был понят наблюдателями, как отрицательный по отношению к желаниям фрейлины. Леди Далла, отлично играя свою роль, отвернулась с довольным выражением на лице.

Фрейлина сочла за лучшее прервать разговор, и, условившись о будущем танце, убежала к подругам сообщить горячую новость: Сергер продолжает атаки на герцогинь, начатые еще до войны! На этой позиции мы дождались конца бала, и с тем же успехом провели следующий бал. При этом я ни разу не танцевал с леди Даллой, что было воспринято обществом как хитрая уловка – мол, танцевал-то он с фрейлинами, а уехал с герцогиней Даллой, и сами понимаете, чем с ней ночью занимался.

Я был по гроб жизни благодарен леди Далле, не позволившей испортить мне балы. Сама же она приняла все эти интриги с большим чувством юмора. По-моему, она прекрасно провела время на балах под завистливыми взглядами фрейлин, портя им кровь. Когда-то давно Гирон под большим секретом сообщил мне, что его тетя холодна по натуре, интимом ни с мужчинами, ни с женщинами не интересуется, но умна, начитанна, любит пошутить и поставить придворных на место. Я сам сейчас в этом убедился.

Отделавшись от придворных интриг, через десять дней после второго бала я сидел с отцом в кабинете и делился планами. Мама после тщательного допроса о моем якобы романе с тетей Гирона успокоилась и отказалась участвовать в нашем мужском, как она сказала, разговоре.

– Я ушел из армии и флота не для того, чтобы изображать дипломата, или препираться с банкирами в казначействе, папа, – сказал я отцу. – Я рассказывал тебе о встречах с Кирмоном в первый год войны.

– Помню, – ответил отец. Он не любил тратить слов попусту.

– Тогда он сказал мне, что оценивает мои магические способности как большие, и советовал учиться. И я хочу учиться, и стать магом.

Несколько минут отец смотрел на меня в упор, как редко делал.

– Ты хочешь мстить? – прямо спросил он.

– Не сейчас, но хочу, если обстоятельства позволят, – прямо ответил я. – Я верю, что придет мое время. Даже когда я буду архимагом, то есть лет через пятьдесят. Даже когда женюсь и воспитаю детей. Отец, я – твой сын. Мы, Альберы, не забываем обид. Я не забуду убийство жены. Рано или поздно боги дадут возможность, и мы посчитаемся.

– Ну а кроме того, мне интересно заняться магией.

– Делай что хочешь, я тебя поддержу. Но не ставь месть превыше всего. Это хорошая вещь, но жизнь ради мести опустошает. У тебя впереди – долгая жизнь, – сказал отец. – Твоя матушка заранее сказала, что ты для нее теперь взрослый, и она оставляет за собой только помощь в выборе невесты. Где ты будешь учиться? У драконов? Кирмон был раньше учителем магии в Стране Драконов. Я могу поговорить с ним.

– Я не знал, – удивился я. – Нет, у драконов – потом. Я начну в нашей Магической Школе. Я хочу стать магом широкого профиля – как ты знаешь, такие становятся архимагами. Вдобавок, я хочу стать боевым магом и врачом.

– А врачом зачем? – угрюмо спросил папа.

– Чтобы спасать родных при случае, – хмуро ответил я.

Некоторое время отец молчал.

– Хорошо, – наконец, сказал он. – После училища я начну готовить твоего брата к управлению графством. Ведь теперь ему придется стать наследником?

– Так надо, отец, – грустно ответил я.

Мы встали. Отец вдруг обнял меня.

– Я согласен с тобой, – сдержанно сказал он. – Только прошу тебя, будь осторожней. Мне нужно, чтобы ты женился и имел больше детей.

– Лет через пять, папа, – ответил я. – Пойдем к маме?

– Да, – сказал отец. – Пойдем к родне.

И мы пошли к маме, брату и сестрам, с волнением ждавшим нас в гостиной для серьезного разговора. Там я сообщил всей озадаченной семье, что решил учиться магии.

Важный разговор окончился на неожиданной ноте.

– Как глава семьи, – тяжело сказал отец, – я должен сообщить вам неприятное известие. Я секретно навел справки. Дочь Сергера и графини Калилы, моя внучка Лилиана, может подвергнуться серьезной опасности. В прошлом году последний представитель рода Лорас, кузен Калилы, был убит на улице в столице Тарента. Он не оставил потомства. В настоящий момент Лилиана – единственная наследница конфискованных королем их страны земель графства Лорас и вложений золотом и драгоценностями в гномьих банках. Не считая Сергера, конечно. Король Таронии забрал земли и согнал с них людей Лорасов, но денег от гномов не добился. И пока Лилиана жива – мы всегда сможем судиться за земли и деньги. Это – большое состояние, за такие богатства раньше начинали войны. Поэтому слушайте мой приказ, приказ отца: в любых разговорах о Лилиане – ни слова. Не отвечайте даже на прямые вопросы. Не говорить ни с кем, даже с мужем, даже с любовницей или любовником. Уклоняться от разговоров под любым предлогом. Лилиану будут окружать только наши старые слуги и няньки. Никаких новых людей рядом с ней. Из поместья она не выезжает никуда, даже к отцу – только со мной в столицу и обратно. Рядом с ней всегда будут маг и вооруженная охрана. Поместье будет постоянно окружено моими егерями. Все это – до замужества и возвращения земель, даже если они вернутся через двадцать лет.

И отец окончил разговор, без церемоний приказав подавать на стол.

Через два дня мы с отцом сели на коней и поехали в огромный комплекс Магической Школы, занимавший целый квартал в центре столицы. Огромные старинные здания учебных зданий, Мастерских, Госпиталя, жилых зданий и общежитий были окружены высокой каменной стеной. За нее могли заходить только маги, их слуги и их гости.

В Главном здании мы встретились с другом отца, архимагом Деларюсом. Выяснилось, что наш и его старый друг дракон Кирмон уже разговаривал с ним, и дал высокую оценку моим способностям. Деларюс быстренько 'посмотрел' меня, то есть приложил ладони к моим вискам. Он почти сразу сказал: 'Ого!', и добавил: 'Берем'. И с этого момента я стал студентом Магической и Врачебной Школ.

Занятия по магии начались уже через пол-луны. Я, с моим военным опытом, легко встроился в учебу и жизнь в Школе.

Студентам полагалось жить на территории Школы – и в первый же день я переехал туда из нашего столичного дома.

Я жил в общежитии в своей комнате, как все студенты возрастом постарше (студенты помоложе делили комнаты на двоих). Комната была бедно обставлена – стол, два стула, светильник и узкая кровать (как будто из ночлежки), и мои слуги притащили туда кое-какую дополнительную мебель – книжные полки, кресло и кровать пошире. Работники Школы, проверенные магией и годами верной службы, увешанные служебными амулетами, еженедельно стирали постельное белье и прибирали комнату. Персональных слуг в Школе не было – каждый заботился о себе сам. Мои личные слуги жили в соседнем со Школой трактире.

Все мы питались вместе в харчевне Школы три раза в день. Кормили хорошо, а кто хотел еды получше, тот мог вечером после занятий пройти сквозь ворота в город и поужинать в ближайшем приличном ресторане.

Учеба занимала весь день: лекции профессоров магии, практические занятия, беседы с руководителем. Моим учителем стал Деларюс, между прочим, один из самых сильных магов страны. Как выяснилось позднее, во время вступительной проверки он, кроме хороших способностей к лечебной и боевой магии, нашел во мне не очень сильно выраженную способность чувствовать все живое на несколько сот шагов вокруг. До сих пор это могли в основном эльфы (в лесу, на сотни шагов) и драконы (в полете, на несколько тысяч шагов), в людях же это свойство встречалось крайне редко. Вкупе с моими склонностью к анализу, как он называл привитое отцом старание понять проблему поглубже, и горячим желанием все прочитать и все изучить я ему понравился, и он решил сделать из меня великого мага.

Педагог он был великолепный, и я продвигался вперед в магическом искусстве со скоростью летящего дракона. Мы учились подряд две Большие Луны, то есть семьдесят пять дней, сдавали экзамены, затем десять дней перерыва и снова две луны. Раз в десять дней мы имели свободный день, и я виделся с родными и друзьями. Летом две Маленькие Луны (сорок два дня) у нас были каникулы.

Для себя и двух слуг, приставленных ко мне отцом, я снял две комнаты в приличном трактире 'У фонтана' на площади недалеко от Школы. По десятым дням я появлялся там выпить две-три кружки крепкого красного или черного пива (еще армейская привычка). Одна комната была моя, на всякий случай – я там изредка ночевал.

Трактир стоял на площади в двухстах шагах от ворот Магический Школы. Там также имелись большой фонтан с бассейном – двухсот шагов в окружности, два десятка мелких лавочек, и ещё четыре трактира. «У Лога» был самый приличный. Я обошел другие трактиры на площади, и они мне не понравились: шумом, или посетителями, или запахами, или удобствами. Последним был трактир Лога Палора Тихого, предназначенный для приличных людей. Двухэтажный каменный дом с харчевней и кухней на первом этаже, жилыми комнатами на втором этаже, конюшней и задним двором – с угольным и дровяным сараями и с отхожими местами – был построен лет пятьдесят назал дедом хозяина. В харчевне было тихо. На стенах висели картины из истории – битвы, схватки с орками, эльфами, акулами, левиафанами и драконами. В ненастные дни свет давали амулеты. Огромный старинный амулет, подаренный отцу Лога каким-то магом, с силой продувал помещение, делая воздух свежим. В окнах со ставнями, но без стекол, стояли кованые в старинном стиле решетки. На первом этаже пахло жареным мясом, подливками, соусами, пивом. Кроме большой кухни, в трактире имелись два камина, так что зимой не было холодно.

Через дней десять с моего вселения в трактире произошла одна из нечастых заварушек. Какой-то пьяница приставал с оскорблениями к здоровенному орку, закусывавшему вместе с двумя людьми. Орк легко, одной рукой выбросил хама в дверь, и тот попозже вернулся искать мщения – с десятком распаленных громил позади. Я как раз пришел с Адабаном из Школы, когда началась было свалка. Хозяин, Лог Палор, уже вытащил из-под стойки ружье, один из слуг помчался в соседний квартал за полицией, а подавальщицы кинулись назад, на кухню, как Горман, по моему сигналу, выстрелил в пол из пистолета.

Все замерли, и я громко сказал:

– Я – лейтенант морской пехоты граф Сергер. Всем стоять на месте! Кто шевельнется – пристрелю!

Я и Адабан тоже вытащили по паре трехствольных пистолетов и нацелили на зачинщиков. Всего у нас имелось на троих шесть пистолетов и семнадцать выстрелов – хватило бы на драчунов с лихвой. У драчунов отвалились челюсти, и только один пьяный храбрец не растерялся и с боевым кличем "Бей!" кинулся на нас. Я выстрелил ему в колено, и он с воем упал на чистый пол трактира, заливая его кровью.

Все охнули от неожиданности. "Ложись на пол, суки е***ые!" – гаркнул я морским голосом. Как дворянин под нападением, я имел полное право перестрелять всю толпу, но не хотел проливать лишней крови.

Зачинщики рухнули на пол, поняв, что драка кончилась, и теперь будет стрельба. К этому трактирные драчуны не были готовы. Горман начал перевязывать ногу стонавшего идиота. Тут вышибалы открыли двери настежь, и в трактир вломились несколько полицейских с палашами наголо.

Когда я показал офицеру свой знак графа, а невозмутимый орк – браслет охранника посольства орков, все уладилось. Дебоширов сковали цепью и увели, раненого унесли в участок, я подписал бумагу, составленную полицейскими, и потасовка окончилась.

После драки я решил оставить слуг в трактире Лога. Мне понравились там не только еда и чистота, но и поведение хозяина, бывшего солдата. С этого дня Горман и Адабан считались наемниками на постоянной службе у меня, высокого ранга дворянина, и быстро вошли в постоянное общество трактира.

Горман, хмурый, молчаливый вдовец лет пятидесяти, служил у отца тридцать лет – он начал воевать еще в отцовской пехотной роте. Он был опытный солдат (стрелял из ружья и пистолета, как призовой стрелок), умелый телохранитель и умный помощник с большим жизненным опытом. В случае необходимости он мог дешево купить и дорого продать на рынке что угодно. Как известно, у любого, даже самого сдержанного слуги, есть свое мнение о хозяине. Я еще до войны присмотрелся к Горману, и пришел к выводу, что ему не очень нравится большое количество женщин вокруг меня, в основном в смысле безопасности, но очень нравится мой, по его мнению, основательный подход к жизни. Горман навидался в своей жизни вертопрахов, пьяниц и дуэлистов из числа сыновей знатных родов. Моя карьера, участие в войне, звание капитана, учеба в Школе Магии и полезные знакомства с военными, придворными, артистами, магами, эльфами и даже драконами означали для него службу достойным господам.

Адабан, расторопный красавец моего возраста, был из семьи, служившей нашему дому несколько сотен лет. Он был одним из слуг, ушедших со мной на войну. Нарочито развязная манера поведения и склонность волочиться за соседками, а при случае и помахать кулаками, скрывали тот факт, что веселый и несерьезный бабник Адабан – отличный фехтовальщик и опытный солдат. Кроме сражений, молодой слуга разбирался во многом, в том числе в женщинах, в лошадях, в драгоценностях, в слухах, а главное, в шпионаже. По приказу отца он прошел специальное обучение в службе безопасности Королевского Двора, и мог бы по моему указанию запросто соблазнить какую-нибудь служанку, выведать у людей что угодно, или незаметно и без следов прикончить кого угодно. Адабан был молод, и мои успехи у женщин, отчаянные рубки на фронте и известность при дворе его восхищали. Притом он еще не видел, как я жег брандерами корабли на флоте – это дело ему бы еще больше понравилось. Адабан считал, что такого блестящего господина, как я, при дворе не найти. Это он, конечно, перехватывал: в свете были задиры погорячее меня, и бабники понастойчивее меня. Мой приятель граф Гиран, скажем, не пропускал при дворе ни одной женщины, от немолодой вдовы герцога Макора до юной служанки Синты из королевской кухни – и с неизменным успехом. С другой стороны, при дворе никто, кроме меня, не имел интимных связей в эльфийском лесу и друзей в Стране Драконов, так что в чем-то Адабан был прав.

Старый и молодой слуги отлично ладили и понимали друг друга без слов. Они должны были защитить меня от неприятностей во время моих выходов из Школы в город и прикрыть в случае бегства. Кроме того, Горман хранил амулеты связи с отцом – на случай, если мои будут блокированы. Я знал, что отец прислал в охрану столичного дома еще несколько опытных, хорошо вооруженных слуг – так, подкрепление на всякий случай. Думаю, что я и сам бы так сделал, помня о своем горьком опыте потерь и измен.

Только сейчас я начал понимать, как сильно я, юный корнет, изменился за войну.

Я упорно учился. За первые две луны я научился врачевать простые раны и усыплять больных, а также создавать начальные защитные иллюзии и вырабатывать небольшие молнии. За последующие две луны – лечить раны средней тяжести, легкие лихорадки, укрываться за щитом невидимости и стрелять молниями побольше, могущими временно парализовать человека. К концу первого года, кроме знания теории магии, рун и алхимии, я мог убить человека молнией на месте, отвести глаза любому, кроме сильных магов, лечить все болезни средней тяжести и составлять заклинания средней трудности. Через год я прошел (без отрыва от учебы) практику в Королевском Госпитале, где многому научился. Это были нелегкие три луны, особенно в палатах тяжелобольных – даже мне, офицеру с боевым опытом и небоязнью крови.

После периода трудностей в первую луну мне необыкновенно понравилось в Школе. Сравнивая с кавалерийской школой, здесь было еще больше зубрежки: правила, заклинания, названия костей человеческого тела, руны, древние магические языки – но все это было интересным. Я понимал, что делаю важные для себя шаги в познании мира.

День за днем я втягивался в учебу. Ум мой дисциплинировался, умение рассуждать улучшалось, умение размышлять росло. Моя любовь к чтению позволяла без напряжения за несколько вечеров изучить и конспектировать, разумеется, кратко, и безопасными, не магическими рунами, целый трактат. Как я понял с некоторым удивлением, я был по натуре еще и книжник.

Возраст и жизненный опыт разделяли меня с товарищами по учебе. Это были, как в таких случаях говаривал мой бывший вахмистр, дубово штатские, то есть способные к магии молодые парни и девушки с образованием, полученным в торговых школах и в общедоступных школах при храмах. Среди них почти не было дворян, и они явно стеснялись меня, быстро узнав, что я граф и бывший офицер кавалерии.

Узнали они также о моих довоенных любовных подвигах в высшем обществе, как всегда, раздутых слухами. Это приводило их в стеснение. Девушки, конечно, строили глазки, но знакомиться поближе пока что побаивались. Мы были взаимно вежливы, но не более того. Магессы тоже с интересом поглядывали на меня, но по правилам не могли входить в близкие отношения со студентами.

Меня это не очень беспокоило. Я был не особенно в духе – тосковал по Калиле. Раз в две луны удавалось навестить в графстве родителей и дочку – тогда мое настроение слегка повышалось.

Два раза в год в столицу с концертами приезжала певица Гордия. Она инкогнито, стараясь, чтобы никто не заметил, проникала по вечерам после концертов в наш семейный особняк, где у нас случались чудесные вечера. Но это могло быть только два или три дня, затем газетчики разнюхивали подробности, и мы прекращали свидания во избежание скандала. Страдали слуги Гордии: газетчики подкупали наиболее нестойких, и после расследования Гордия их увольняла к демоновой матери. Я от этого не страдал, поскольку пройти на территорию Школы газетчики не могли, а ко двору я не был обязан являться, как перешедший в студенты.

С визитами Гордии был связан, как я узнал у старого товарища из гвардии, служившего в охране короля, один неприятный момент: второй наследный принц, обожавший пение Гордии, поинтересовался у отца, как это простой граф завоевал сердце великой певицы. Король сходу послал его к... нет, не к демонам, а к распорядителю церемоний и искусств двора лорду Сереру, знавшему об артистах все. Тот почтительным шепотом сообщил принцу, как великую тайну, что я спас Гордию в бою на корабле.

Были живо обрисованы грандиозный пожар на палубе и я, продирающийся сквозь огонь в целях спасения певицы. Злобные пираты, прыжки с палубы на палубу с певицей на руках – хватило бы на приключенческий роман. Под конец верная команда, изрешетила огнем из ружей всех, кто там был – и пиратов, и торговцев, затем раздались чудовищные взрывы на кораблях, и прочее в том же духе.

Опытный придворный поднес все это настолько убедительно, что принц только и спросил: а взрывы, мол, откуда взялись? Распорядитель напомнил ему, что я служил на брандерах, и мне взорвать корабль, так сказать, раз плюнуть. Принц переспросил: на брандерах? Однако! И после этого его отношение ко мне улучшилось: сам он воевал в пехоте, флота не знал, и атаки брандеров казались ему чем-то возвышенно героическим и отчаянным, как и мне когда-то.

К счастью, он не слышал моих матросов, выражавшихся в следующем духе – просто и меркантильно: по их мнению, командир абордажа граф Альбер, как всегда, нацелился на казну врага. Для этого порубил и пострелял охрану, вдобавок утащил на плече красотку, годную на выкуп. Запер ее в каюте попользоваться (и чтобы не мешала делить деньги с командой – чистая правда!), а вражеское корыто для тайности сжег, чтобы никто ничего не знал. Вследствие честной дележки добытых призов не только абордажники, но и вся корабельная команда меня уважала и хорошо отзывалась, правда, выражая это по-своему – считая меня как бы пиратом по закону.

Однако отношения с Гордией не давали счастья. Я не мог забыть покойную жену, а Гордия не могла остаться со мной. Мы оба понимали это.

Один раз меня навестила моя старая знакомая Дианэль, приехавшая с эльфийской делегацией по торговым делам. Я думал, что она состояла в переговорщиках, но Ветка, хоть и дальняя родственница принцесс, была зачислена в охрану. Я прямо спросил: шпионаж? Она честно ответила, что да, но не за нами, а за конкурентами – гномами и орками. Дело шло к перезаключению довоенного торгового договора. На кону были большие деньги. Стороны готовились к тихому, но жестокому дипломатическому бою.

Ветка с делегацией пробыла в столице десять дней. Она не ночевала в посольстве под понятным для эльфов предлогом: романтическая связь со мной. Вот только появлялась госпожа эльфесса у меня в трактире поздно ночью, перемазанная пылью и грязью после таинственных блужданий в торговых складах и доках, и немедленно шла мыться горячей водой, согретой моими слугами. Когда Ветка раздевалась перед купанием, из ее одежды вечно сыпались боевые амулеты и кинжалы разных размеров.

Впрочем, Ветка никого не обманывала – все десять ночей она заканчивала в моей постели, утешая меня в одиночестве изо всех сил. Конечно, спали мы очень мало. По утрам пили горячее вино с булочками, и, полусонные, довольные, пошатываясь, расходились: я – в Школу, она – к делегации, в особняк эльфийского посла. За все десять дней у Ветки не нашлось времени даже попозировать мне для рисунка – она сразу прыгала в постель и не давала спать до утра.

После гибели Калилы боевая подруга Ветка стала относиться ко мне намного мягче. Когда я делал предложение будущей жене, Ветка была с ней очень близка, как частенько бывает у женщин-наемниц в армии. Ей нравилась Калила, и ей нравился я. После нашего последнего разговора я почувствовал, что Ветка очень тяжело пережила смерть Калилы.

В эти десять дней мне иногда казалось, что, если я сделаю предложение руки и сердца язвительной эльфийке, она согласится, и в два счета вышибет согласие из своего рода и из эльфийской Владычицы. Но я не имел желания жениться сейчас, и не собирался разрушать карьеру Ветки при эльфийских Дворах. Я, мне казалось, понял эльфийку: она, хотя и была похожа на эротоманку, как все эльфы, но ни на миг не забывала интересы друзей. Кроме того, я чувствовал, что, будучи близкой к принцессам крови, Ветка хочет сделать карьеру у эльфов в разведке или в торговле, очевидно, стараясь что-то доказать. Не стоило мешать её растущему честолюбию.

Кроме того, я всё чаще и чаще думал о девушке рода Кир, любившей ходить босиком по снегу и жившей сейчас далеко от нас, в горах Серебряного Предела.

В предпоследний день визита Ветка спросила меня:

– Как ты считаешь, для чего люди женятся? Для хороших ночей или хороших дней?

– Что за странный вопрос? – с удивлением спросил я.

– Видишь ли, с эльфессой все ночи хороши. Вопрос, может ли она сделать счастливыми дни партнера? – продолжила задумчивая Ветка. – Я вот подумала, и позавчера спросила нашего посла, а не могу ли я задержаться с тобой лет на двести – выйти замуж, родить. Воспитать детей и внуков, и вернуться к карьере. Как ты знаешь, мы несвободны покидать лес. Это может разрешить только Владычица. И посол пообещала связаться с Лесом – неофициально запросить Великую.