Текст книги "Оружие победы и НКВД. Конструкторы в тисках репрессий"

Автор книги: Александр Помогайбо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 30 страниц)

То, что Ванников воспротивился аресту Шавырина, стоило ему весьма дорого – он был арестован сам. Только когда немцы напали на СССР, Сталин освободил своего бывшего наркома, сказав ему при личной встрече, что Ванников был прав и «подлецы» его оклеветали.

Ванников действительно оказался прав, в том числе и относительно минометов. М.В. Новиков пишет в книге «Творцы оружия»: «По некоторым данным, более половины потерь немецко-фашистская армия понесла от огня советских минометов. Уже в 1943 году около половины всех артиллерийских средств Красной Армии приходилось на долю минометов. Причем к концу этого года все они были разработаны под руководством Б.И. Шавырина».

СОЗДАТЕЛЬ ТАНКОВЫХ И КАЗЕМАТНЫХ ОРУДИЙ

Один из конструкторов, которого часто упоминает Грабин в своих воспоминаниях, – это создатель танковых и артиллерийских орудий И.А. Маханов. С ним до войны Грабин вел конкурентную войну: оба они конструировали пушки, оба воевали за интересы своих КБ и за свои идеи. Маханов оказался чуть слабее. Поскольку у него за спиной не было работы в КБ с немецкими конструкторами, а для опытных образцов не было специального производства, он проиграл борьбу. На вооружение в основном шли пушки Грабина, которого сейчас знают все. А вот Маханова, чьи орудия в принципе уступали грабинским не так уж и на много, знают лишь специалисты. Этот конструктор был арестован, а затем расстрелян, как и многие работники его завода, когда в 1937-м году Сталин расправлялся с Ленинградом.

Несмотря на конкуренцию былых лет и все ошибки Маханова, Грабин упомянул об этом арестованном и вычеркнутом из истории конструкторе в своих воспоминаниях, и упомянул достаточно объективно. Собственно, наибольшую информацию об этом человеке можно почерпнуть именно в воспоминаниях Грабина.

Первый раз Маханов упоминается в воспоминаниях, когда Грабин описывает смотр, на котором присутствовали представители партии и правительства.

«Чем больше прибывало людей, тем напряженнее было мое состояние... Я взглянул на И.А. Маханова, начальника КБ завода «Красный путиловец», мне показалось, что он держится совершенно спокойно... Впереди в кожаном пальто шел К.Е. Ворошилов, несколько позади – И.В. Сталин в сером летнем пальто, в фуражке и сапогах, рядом шагал В.М. Молотов в темном реглане и в шляпе, чуть поодаль – Г. К. Орджоникидзе в фуражке защитного цвета со звездочкой и в сапогах, почти рядом с ним – В.И. Межлаук в серой шляпе и в сером летнем пальто, а с обеих сторон и позади шли неизвестные мне военные и штатские... Они подошли к правофланговому орудию – к универсальной пушке «Красного путиловца», поздоровались с Махановым, и тот с добродушной улыбкой начал свой доклад. Мне очень хотелось услышать его, но я стоял далековато и почти ничего не слышал. Время идет, а Маханов все рассказывает. По всему видно, что обстановка довольно-таки непринужденная. Часто даже смех раздается. Я почувствовал, что спокойствие ко мне возвращается. Для полного успокоения мне нужно было бы слышать Маханова, который, как видно, довольно подробно касается конструкции отдельных механизмов и агрегатов».

К сожалению, непринужденность Маханова оказалось преждевременной – при показательной стрельбе полуавтоматический затвор часто отказывал. Конструктор тяжело переживал эту неудачу. А вот пушка Грабина стреляла без замечаний, что Сталин не упустил заметить. Сведя вместе двух конструкторов, он обнял их за талии, и, когда все трое направились к пушкам, произнес:

– Товарищ Маханов, покритикуйте пушки Грабина.

Подобное предложение было для того неожиданностью. Подумав, Маханов произнес:

– О пушках Грабина ничего плохого сказать не могу.

Тогда Сталин обратился ко второму конструктору:

– Товарищ Грабин, покритикуйте пушки Маханова.

Тут Грабин, подумав, ответил, что универсальная пушка имеет три органических недостатка, и перечислил их. Заметим, что он критиковал не пушки Маханова сами по себе, а сам принцип универсализации – как критиковал этот принцип и раньше.

Помолчав, Сталин обратился к Грабину с неожиданным предложением:

– А теперь покритикуйте свои пушки.

«Этого я уже совершенно не ожидал, – пишет Грабин. – Ждал или не ждал – неважно. Умел критиковать чужую пушку, сумей покритиковать и свои.

И тут меня выручил стиль нашей работы – то, что мы всегда объективно оценивали нами сделанное... Я рассказал о недостатках. Перечисляя их, объяснял, как они могут быть устранены, и в заключение сказал, что устранение дефектов значительно улучшит боевые качества пушек. От своей самокритики я даже вспотел».

Но вопрос о том, какую пушку выбрать – Грабина или Маханова – решался позже, на совещании в Кремле.

«Вел совещание Молотов. Он объявил, какой рассматривается вопрос, и предоставил слово комкору Ефимову. Тот доложил кратко. Он рекомендовал принять на вооружение 76-миллиметровую универсальную пушку завода «Красный путиловец». После его доклада выступили военные специалисты, которые поддерживали предложение Ефимова».

Важный момент – за универсальную пушку стояло практически все руководство РККА, так что Маханова за соответствие духу времени сильно укорять не стоит. Хотя все же укор остается – нашел же в себе силы Грабин противостоять всем. Может, потому и остался жив позже, в 1937-м.

«Затем слово было предоставлено Маханову. Тот кратко рассказал о пушке и подчеркнул большие преимущества именно универсальной дивизионной пушки. После него было предоставлено слово Сидоренко, который рекомендовал свою 76-миллиметровую полууниверсальную пушку 25К. Он хорошо ее охарактеризовал и заявил, что полууниверсальная пушка лучше универсальной и что по этому пути идет и Англия. После него выступали многие, но никто не рекомендовал ни нашу Ф-22, ни даже полууниверсальную Ф-20. Все пели гимны универсальной пушке».

Здесь, пожалуй, следует сделать маленькое отступление. В вооружениях иногда бывает «мода». В середине 1930-х такой «модой» в СССР были универсальные пушки. Сама мода возникла в Германии в Первую мировую и довольно скоро перекинулась на Россию – но достаточно грамотные русские артиллеристы эту моду быстро придушили. В 1930-е годы универсальными пушками занялись в Америке – и это снова стало модой. В СССР идею «универсальной пушки» поддерживал Тухачевский – и в наше время, в связи с определенными политическими веяниями, его за это нещадно клянут, «забывая» при этом про колоссальный вклад Тухачевского в развитие других областей военной техники.

При этом не упоминают одного важного обстоятельства. Лучшим противотанковым средством немцев в начале Второй мировой была, как это ни покажется странным, 88-мм зенитка, которая с ее большой дальностью стрельбы, высокой начальной скоростью снаряда, хорошей скорострельностью и превосходной оптикой позволяла поражать танки на большом расстоянии. Одно время это было основное средство борьбы немцев с английскими «Матильдами». Да и советская 85-мм зенитка показала себя на удивление хорошо в 1941-м против тяжелобронированных немецких танков на Украине, в Белоруссии и под Москвой. В истории же знаменитой 76-мм танковой пушки Грабина Ф-34, которая ставилась на Т-34, был любопытный эпизод – когда после появления на фронте в конце 1942 года новых немецких танков был захвачен «Тигр», то испытания показали, что 76-мм бронебойно-трассирующий снаряд пушки Ф-34 не пробил бортовую броню немецкого танка даже с дистанции 200 м. Наиболее же эффективным средством борьбы с новой машиной немцев оказалась 85-мм зенитка образца 1939 года, которая пробивала 100-мм лобовую броню немецкого танка с расстояния 1000 м. ГКО срочно принял постановление о создании танковых пушек с зенитной баллистикой.

Может возникнуть вопрос: как же мог Грабин промахнуться, поставив на Т-34 бесперспективную пушку? А он и не промахивался. До войны он создал на основе 85-мм зенитного орудия танковую 85-мм пушку. Но Кулик противился даже относительно слабой Ф-34 Грабина, которую Грабин и директор завода Елян стали ставить на Т-34 «нелегально» (легализация пушки прошла только когда Т-34 хорошо показал себя в боях). Грабин вспоминал о Кулике: «Моя оценка деятельности маршала Кулика в те годы не могла, естественно, выходить за рамки конкретного дела – создания новых пушек. И мне, в частности, очевидно, что параметры, выдаваемые конструкторам, нередко произвольны, научно не обоснованы и приносят вред».

Когда Грабин посетил начальника Автобронетанкового управления Павлова, в ведение которого входило вооружение танков, тот заявил, что для танка главное скорость, а не огонь пушек. «Кроме того, у мощной пушки длинный ствол. А длинный ствол для танковой пушки опасен, так как при движении танка через ров или кювет ствол может зачерпнуть землю. При выстреле это может вызвать разрыв ствола». Подобный случай возможен в одном случае из миллиона (в наше время, когда все танки имеют длинные пушки, никто подобный аргумент не воспринимает всерьез) – но для сдавшего экстерном за четыре класса гимназии Павлова эта гипотетическая возможность была достаточным аргументом.

Получив распоряжение ГКО, Ф.Ф. Петров быстро разработал 85-мм танковую пушку Д-5Т с баллистикой 85-мм зенитки обр. 1939 г., и какое-то время эта пушка ставилась на танки Т-34, КВ-85, ИС-1. Ее модификацией были вооружены и самоходные установки СУ-85. Эта пушка имела ряд недостатков, и скоро ее заменила грабинская ЗИС-С-53, тоже имеющая баллистику и боеприпасы 85-мм зенитной пушки обр. 1939 года.

Если вспомнить происхождение 85-мм зенитной пушки от немецкой зенитки, то можно определенно сказать: в Германии ковался не только советский меч, но и советский щит. В апреле-мае 1943 года в состав механизированных артдивизионов и танковых корпусов ввели 15 истребительно-противотанковых артдивизионов, в каждом из которых состояло по двенадцать 85-мм зенитных пушек; в составе зенитного прикрытия обоих фронтов, что встретили врага на Курской дуге, было двести шестнадцать 85-мм зенитных пушек, которые приспособили и для борьбы с танками. А. Широкорад пишет в книге «Гений советской артиллерии»: «Этих орудий, а также мин и фугасов хватило, чтобы остановить 178 «Тигров», участвовавших в операции «Цитадель».

Любопытно, что аналогичную трансформацию претерпела и немецкая 88-мм зенитная пушка. Впервые зенитка стала использоваться как противотанковое орудие в Греции, когда немцы столкнулись с английскими тяжелобронированными танками. В Африке Роммель ухитрялся, имея 88-мм зенитки, наступать на англичан с их мощно бронированными, но слабо вооруженными танками.

На Восточном фронте 88-мм зенитным орудиям выпала большая роль в борьбе с советскими КВ и Т-34. Полугусеничный тягач быстро менял расположение пушки, что сделало ее довольно маневренной. Столкнувшись в КВ, немцы начали массово выпускать противотанковые орудия – но еще в 1944 году 13 противотанковых частей было оснащено 88-мм зенитками. На август 1944 года в войсках находилось 10 930 орудий Flak 18, 36 и 37, что было внушительной силой.

И так же, как и в СССР, на основе зенитных орудий была создана танковая пушка, которая ставилась на «Тигры». Я позволю себе цитату о танке «Тигр» из прекрасной «Энциклопедии танков» под ред. Г.Л. Холявского: «Его 88-мм пушка с боекомплектом из 92 выстрелов не имела себе равных, а лобовую броню не мог пробить ни один снаряд (...) находясь в засаде, «Тигр» мог натворить немало бед своей длинноствольной 88-мм пушкой, снаряд которой пробивал броню толщиной 112 мм на расстоянии 450 м. Так, например, в 1944 году во Франции один «Тигр» остановил продвижение целой дивизии, уничтожив 25 танков союзников, прежде чем он был обнаружен и выведен из строя. Именно на «Тиграх» воевали самые результативные немецкие танкисты-асы – гауптштурмфюрер Виттман и лейтенант Белтер. Вдвоем они уничтожили 144 танка противника».

Подкалиберному снаряду 88-мм пушки «Королевского тигра» KwK 43 принадлежит рекорд бронепробиваемости – 235 мм на дистанции 1000 м (здесь, правда, надо оговориться – советские и немецкие нормы пробиваемости не совпадают). Это вынудило срочно делать ИС-3.

Короче говоря, в идее универсализации было рациональное зерно – но, по-видимому, не для дивизионной пушки, которая должна была одновременно быть и легкой, и способной поражать танки противника и живую силу. Это, по сути, признали немцы, которые начинали войну без дивизионных орудий, но затем развернули массовое производство довольно легких 75-мм противотанковых пушек образца 1940 года, которые, имея в своем комплекте осколочно-фугасные снаряды, могли уничтожать живую силу противника.

Короче говоря, война показала, что в конечном счете Грабин оказался прав с идеей неуниверсальной дивизионной пушки – но и идея универсального орудия (хотя не дивизионного) имела право на жизнь.

Защищая свою точку зрения, Грабин говорил на совещании:

– Да, всем известно, что США занимаются разработкой дивизионной универсальной пушки. Но мы не знаем, приняли ли они на вооружение хотя бы одну из трех своих универсальных пушек: T-1, T-2 или T-3. Полагаю, что у них поисковые работы. Трудно допустить, что после всестороннего анализа универсальной дивизионной пушки они откажутся от нее. А мы гонимся за ними, американская идея универсализма стала у нас модной.

За Грабина выступил директор его завода Радкевич и заместитель начальника военно-мобилизационного управления Артамонов. Грабин вспоминал: «Он напомнил, что в первую мировую войну трехдюймовые скорострельные пушки, легкие и мощные, показывали чудеса в бою. Батареи трехдюймовок появлялись там, где их трудно было даже ожидать, и наносили сокрушающие удары по живой силе и технике противника (...) все высказывались только за универсальную, а за нашу Ф-22 – лишь я, Радкевич да Артамонов».

Последнее слово было за Сталиным. И он решил, что универсальная пушка не может все вопросы решить одинаково хорошо. После этого Грабину поручили заниматься дивизионными пушками, а Маханову – зенитными.

Пушку Грабина начали испытывать – и, надо заметить, на полигоне не все пошло гладко. Кучность была невелика, два раза отказал полуавтомат – но самое страшное случилось после последнего выстрела.

«И вдруг я вижу, как взметнулось кверху дуло ствола. Так уже было несколько раз, потому что некоторые детали подъемного механизма оказались сделанными плохо, но раньше, дойдя до какого-то предела, ствол останавливался, и потом его возвращали в исходное положение. В этот раз он не остановился: дошел до зенита и грохнулся навзничь, к хоботовой части станин. Я буквально застыл на месте. А когда пришел в себя, увидел, что вращающаяся часть оторвалась от лобовой коробки и лежит между станинами. Ствол дымится, горит – догорает краска, орудие исполнило все положенное по программе и больше уже не могло сделать и выстрела. Оно вышло из строя».

Пушка развалилась. Было и такое в конструкторской биографии Грабина. Проблемы были у обоих конструкторов – и у Грабина, и у Маханова, были трудности у них обоих и в дальнейшем.

Тем не менее, после доработок, выпуск пушки Грабина начался.

Здесь придется сделать одно небольшое отступление. Хотя Грабин в своих мемуарах и называет свою пушку Ф-22 дивизионной, но, чтобы ему дали возможность создать пушку при существующих тогда взглядах, ему пришлось пойти на то, чтобы снабдить ее свойством вести заградительный огонь – то есть фактически пушка была полууниверсальной. А это означало несколько больший, чем нужно для дивизионной пушки, вес. Кроме того, в руководстве в то время не хотели видеть на орудиях дульный тормоз из-за его демаскирующего эффекта и мешающего целиться дыма. Грабину пришлось сделать длиннее ствол, то есть пушка стала тяжелее, что тоже не повышало маневренность. Наконец, поскольку руководству хотелось использовать накопленные старые снаряды, грабинскую пушку разработали под старый, относительно слабый патрон. Надо признать, что здесь был свой резон – новых выстрелов действительно было накоплено еще немного, а тяжелобронированных целей в середине 1930-х не предвиделось.

Но после прихода к власти в Германии Гитлера во французском танкостроении в 1935—1936 годах началась своего рода революция – танки резко увеличили бронирование, причем даже легкие. Наступала эра «противоснарядного» бронирования. Потому пушки уже не могли одинаково хорошо выполнять две функции (кроме длинноствольных зениток крупного калибра) – стрелять по самолетам и поражать танки. И, видимо, потому от принципа универсализации полностью отказались. Задание на новую пушку – чисто дивизионную, без зенитных свойств – получил Маханов, в марте 1937 года. И такая пушка была разработана, причем сравнительно быстро, за полтора года. Когда Грабин услышал на одном из совещаний в Кремле, что будет обсуждаться пушка Маханова, его эта новость буквально ошеломила. О создании этой пушки и о самом заказе этой пушки он не знал. Однако представитель ГАУ на совещании перечислил столько выявленных недостатков, что прием пушки на вооружение отложили, предложив КБ Кировского завода ее доработать. И тут Грабин предпринял смелый шаг – он предложил в тот срок, в который Маханов будет дорабатывать пушку, создать свою. Основания для столь дерзкого поступка у него были: он прекрасно знал недостатки своей полууниверсальной Ф-22 и знал, как из нее быстро сделать нормальную дивизионную. И такая пушка была создана, она получила название Ф-22 УСВ. Это была легендарная пушка; после сражения под Москвой Сталин скажет о ней Грабину: «Ваша пушка спасла Россию».

На сравнительных испытаниях пушка Маханова показала себя достаточно хорошо – но вот какая произошла случайность: обе пушки испытывались с французскими патронами времен Первой мировой (французский союзник в Первую мировую помогал России со снарядами). Гильзы были низкого качества. Грабин предусмотрел такую возможность – отжимы в его пушках выбрасывали и плохие стреляные гильзы, у пушек Маханова этого не было. Вот тут-то и сказалась «немецкая выучка» Грабина в КБ-2 с немецкими конструкторами, которые предусматривали все мелочи. Кроме того– и это самое важное – конструкторское бюро Грабина было гораздо мощнее, чем у Маханова, и у него имелся опытный цех. Опытное орудие Грабин заказывал в нескольких экземплярах и доводил различные узлы на них параллельно, что значительно ускоряло работу.

На вооружение была принята дивизионная пушка Грабина. Грабин выиграл этот раунд у конкурента. Но это был не последний в их поединке. Были и следующие.

Вот как Грабин вспоминает свой вызов к Кулику:

«Поздоровавшись, маршал взял меня под руку, подвел к столу для заседаний, столь же внушительному, как и все в этом кабинете, усадил, а сам достал из сейфа кипу папок, положил передо мной и, ничего больше мне не объясняя, сказал:

– Читайте, а мы подождем.

На титульном листе первой папки стояло: «Отчет об испытаниях 76-миллиметровой пушки Кировского завода для вооружения дотов». Папка была объемистая. Если читать подряд, уйдет много времени. А таких папок было несколько. Поэтому я решил читать только заключительную часть отчета.

Поначалу ничто не вызывало тревоги. Пушка имела дефекты, которые легко устранялись по ходу доработки. Должен сказать, что конструкцию этой пушки я знал хорошо, знал и ее недостатки. Если бы маршал сразу объяснил мне суть интересовавшего его дела, на чтение отчетов и времени не пришлось бы тратить. Я продолжал листать материалы и отмечать огрехи конструкторов. И наконец, в одном из отчетов появилось: при испытании пушки на определенном режиме огня при большом числе выстрелов цилиндр противооткатных устройств разорвало.

В следующем отчете – тот же результат. Значит, закономерность. И я прекратил дальнейший разбор материалов.

Этого и следовало ожидать от использованной конструкции противооткатных устройств: при интенсивной стрельбе происходит резкое повышение температуры тормозной жидкости и воздуха, которые не разделены специальной диафрагмой, в итоге давление резко повышается и цилиндр разрушается. Эта конструкция противооткатных устройств вообще непригодна для пушек, тем более для дотовского орудия, которое должно обеспечивать высокий темп огня и такой продолжительности, какая потребуется для отражения противника.

Сложив папки, я доложил маршалу, что материалы просмотрел и пришел к выводу, что разрушение цилиндра не случайно. Кулик спросил, что я могу по этому поводу сказать. Я ответил, что органический недостаток этой конструкции известен давно, пушка с таким противооткатным устройством непригодна.

Наступила напряженная тишина. В тот момент я еще не знал, что эта 76-миллиметровая дотовская пушка по приказу Кулика уже поставлена на валовое производство Кировским заводом, хотя она еще не была одобрена правительством. Желая сэкономить время, Кулик, таким образом, превысил власть и оказался в очень трудном положении. Поэтому моя уверенность в оценке пушки произвела на него неприятное и сильное впечатление».

Для исправления пушки Кулик попросил Грабина направиться на завод. Прибыв на место, Грабин предложил два варианта конструкции – один, очень простой «агрегат непрерывного охлаждения тормоза отката», позволял бы предотвратить разрывы цилиндра, второй, с совершенно иной конструкцией тормоза отката и накатника, кардинально излечивал орудие.

Надо заметить, что Грабин из соображений конкуренции мог этого и не делать – у него самого имелась казематная пушка Ф-38. Если казематное орудие Маханова, Л-17, было создано на базе 76-мм танковой пушки Л-11, то грабинская Ф-38 была создана на базе тоже танковой, но грабинской 76-мм танковой пушки Ф-32 длиной в 30 калибров, которую можно было легко заменить на более мощную Ф-34 длиной в 42 калибра.

Что касается пушек Маханова, то они уступали грабинским в связи с многочисленными мелкими недоделками и принципиально ущербной схемой противооткатного устройства. Несмотря на эти недоделки, руководство завода упорно боролось с военной приемкой, чтобы та приняла пушки. Во избежание кривотолков следует заметить, что проблемы с военной приемкой возникли на заводе задолго до появления на заводе Грабина, да и Кулик вызвал Грабина к себе по собственной инициативе, из-за разрыва цилиндров.

Положение сложилось критическое – у пушек на испытаниях разрывались цилиндры, орудие не было доведено до конца, а директор упорно проталкивал свою продукцию. Грабин вспоминал:

«На четвертый день моего пребывания в Ленинграде на Кировском заводе мне сообщили, что меня хотел бы видеть директор завода. Пришли к нему мы вместе с Булгаком. Ознакомившись с моим мандатом, Зальцман поблагодарил меня за внимание и сказал, что помощь заводу не нужна:

– Сегодня мы закончили испытания, результаты получены удовлетворительные, отчет составлен. Прошу вас, – добавил директор, – как представителя маршала Кулика подписать отчет.

– Хорошо, я подпишу, – согласился я. – Только прошу провести еще всего одну стрельбу по моей программе.

Зальцман согласился и назначил стрельбу на следующий день. По моему настоянию на стрельбе должен был присутствовать и Федоров. Программа, которую я наметил, была несложна: стрельбу начать беглым огнем при максимальном угле возвышения. Как только будет сделано 20 выстрелов, тут же придать стволу орудия угла склонения (то есть направить ствол к земле) и продолжать стрельбу.

– Приемлемо, – согласился Зальцман. – Для выполнения такой программы достаточно двух-трех минут.

На следующий день мы приехали на полигон. Пушка и снаряды были уже подготовлены. Зальцман дал команду, стрельба началась. Первый выстрел, второй, третий. Пушка работала нормально. Подошел ко мне Зальцман, спросил:

– После этой стрельбы вы подпишете отчет?

– Обязательно подпишу, – твердо пообещал я.

Стрельба продолжалась. Прошел двадцатый выстрел. Все в порядке. Тут же дали угол склонения – выстрел и...

Тем, что случилось, были поражены все, кроме меня. Второго выстрела дать было нельзя, так как ствол пушки остался на откате – орудие, как я доказывал, вышло из строя».

Грабин достаточно эффектно продемонстрировал один из дефектов пушки, который он объяснил начальнику КБ Федорову ранее. Тот не поверил ни в подобную возможность, ни в то, что разрывы цилиндров – не случайность. Теперь все точки над «и» были расставлены.

«Вылеченные» по рецептам Грабина пушки легко выдержали испытание. Непосредственно перед войной казематные пушки Л-11 пошли на вооружение укрепрайонов. Первые установки Л-17 были смонтированы в июне 1940 года в мощном Каменец-Подольском укрепрайоне – укрепрайоне старой границы, который стоял на пути на Киев. На карте боевых действий на 20-й день войны самым западным участком советско-германского фронта был именно этот укрепрайон. Первая танковая группа немцев обойдет его с тыла...

Надо заметить, что и пушки Грабина имели свои недостатки, и именно по этой причине определенного выбора в пользу орудий Грабина или Маханова порой не производилось. К примеру, когда в 1937 году руководство РККА решило принять на вооружение тяжелых и средних танков 76-мм танковые пушки длиной в 30 калибров, то были приняты на вооружение как пушка Грабина Ф-32, так и пушка Маханова Л-11. Позднее обе пушки остались в тени знаменитой Ф-34 длиной в 40 калибров, созданной Грабиным на базе Ф-32 по заказу руководства РККА. Ф-34 до сих пор вызывает восхищение во всем мире, поскольку, несмотря на свою мощь, орудие обеспечивало поистине снайперскую стрельбу. Пушке же Маханова Л-15, которая тоже была создана, не повезло – вернее не повезло ее создателю. Он был арестован, а позднее расстрелян. Пушку Л-15 доводить было некому: было под корень уничтожено все конструкторское бюро.

Сталин очень не любил Ленинград. Это был культурный, европейский и свободолюбивый город. Собственно, восточная Прибалтика заселялась из Европы и была связана с ней тысячью нитями – торговлей, культурными и научными связями, традициями и даже архитектурой. Азиатская деспотия, которую навязывал Сталин стране, рождала наибольший протест именно здесь, в городе, где и родилась революция.

Когда в 1928 году Сталин приехал в Ленинград, тот встретил его неприветливо. Доклад на партактиве озвучивался Сталиным столь медленно и с таким ужасным акцентом, что постепенно зал опустел: сначала галерка, затем балкон, а потом партер. Видя такое, красный как рак Киров постучал: «Товарищи, не нарушайте порядок».

Позднее Киров получил на Политбюро замечание от Кагановича: нехорошо, Сталин признан народом, полностью заменил Ленина, в Москве при упоминании его имени все встают, а в Ленинграде этого нет.

Нет ничего удивительного, что свой новый порядок Сталин начал наводить именно с Ленинграда.

И напрасно Киров, используя все мыслимые эпитеты, славил Сталина – и он сам, и город были обречены. В 1934 году раздался роковой выстрел в Смольном, а вслед за инспирированным Сталиным в августе 1936 года процессом над Зиновьевым и Каменевым – бывшими партийными руководителями Ленинграда – начала разворачиваться невиданная раньше ни в одном государстве волна террора, которая оставила на этом городе страшный рубец.

Список арестованных только на Кировском заводе составляет многие десятки; подавляющая часть этих людей была потом расстреляна. Было разгромлено и КБ Кировского завода.

Старший инженер-конструктор Николай Петрович Васильев опытного КБ Кировского завода был в 1936 году исключен из ВКП(б) «за участие в зиновьевской оппозиции», а 23 июня 1937 года арестован. Несмотря на отпирательства, довольно быстро органами НКВД было «установлено», что он принадлежал к «военно-заговорщичской организации». В эту организацию Н.П. Васильева якобы вовлек сам директор завода К.М. Отс, успевший застрелиться в 1937 году. К этой же организации принадлежал и начальник артиллерийского опытного конструкторского отдела Маханов, который давал Н.П. Васильеву указания по вредительской деятельности. А указания были такие: чертежи окончательно отработанных (насколько это верно, мы уже можем судить по воспоминаниям Грабина) пушек по указанию Маханова не передавали в валовое производство. Совместно с Махановым Н.П. Васильев создавал конструктивно негодные для РККА универсальные дивизионные пушки, конструктивно разрабатывал и «формировал изготовление» (что это значит, я не знаю) заведомо негодных для вооружения РККА пушек – танковой пушки ПС-3, дивизионной пушки Л-4, 203-мм и самоходной гаубицы Л-5. В августе 1936 года во вредительскую организацию Васильевым был вовлечен И.И. Амелькович, который «получил инструкции по изготовлению вредительской танковой пушки». (По-видимому, речь идет о разработанной к концу 1936 года и принятой на вооружение Л-10, которая проявила себя достаточно хорошо. Всего было сделано 330 этих пушек, для Т-28 и бронепоездов. К слову, испытания на научно-исследовательском полигоне пушка прошла на «артиллерийском танке» АТ-1 – и испытания были успешными. Если бы «органы» не истребили автора «артиллерийского танка» для поддержки мехсоединений и автора пушки для нее, вряд ли мехкорпуса РККА в 1941-м исчезли бы за один месяц.)

Органы НКВД «выявили», что «вредителю», «участнику военно-заговорщической организации» и «стороннику Зиновьева» было мало его деяний, и он нашел возможность стать шпионом. Для этого он разыскал на заводе иностранного шпиона, Н.А. Макулова, чтобы получать у того шпионские задания для передачи немецкой разведке.

Естественно, Макулов на очной ставке признался. Естественно, признались и Маханов, и Амелькович. Дали показания и осужденные к высшей мере Ветютнев и Матвеев.

Любопытно, что арестованному 27 августа 1939 года Макулову, начальнику артиллерийского отдела, оказалось недостаточно одной лишь шпионской деятельности на Германию. Бывший подпоручик царской армии позволил себе завербовать и начальника отдела материального снабжения артиллерийского управления РККА Дроздова (позднее расстрелянного). В обвинении говорилось, что «по заданию Дроздова Макулов изготовлял в артиллерийском цехе сконструированные Махановым новые образцы артиллерийского вооружения». В 1934 году Макулов был привлечен Дроздовым к шпионажу на Германию. В 1938 году Макулов вовлек в шпионаж на Германию С.М. Баранова – руководителя группы центральной лаборатории Кировского завода. Через Баранова Макулов тоже передавал шпионские сведения в Германию. Это обвинение особенно любопытно, поскольку Семен Моисееич Баранов был евреем. Еще любопытнее то, что к работе на Германию его привлек другой еврей, Д.М. Рубинович, помощник начальника металлургического отдела Кировского завода. Естественно, Баранов не захотел всего лишь шпионить, ему захотелось вредить, и причем непременно в составе какой-нибудь антисоветской организации. Вредить удавалось в области производства сталей для артсистем и танковых гусениц. Во вредительской работе Баранов был изобличен показаниями М.Л. Тер-Асатурова (осужденного к высшей мере).