Текст книги "Колеса фортуны"

Автор книги: Александр Егоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

Он был совершенно прав. Я вспомнил, как отец что-то рассказывал про нефтехранилище на окраине города, которое немцы приспособили под свой склад горючего. После войны хранилище еще пытались использовать, потом забросили и даже охраняли вполглаза. Они мальчишками туда лазили, играли в гестапо, и некоторые доигрались. Вот, значит, куда мы угодили, идя по следу отца. Прямиком в прошлое.

– Да, парни, – сказал я, заставив себя не думать лишнего. – Похоже, мы реально влипли.

– Что правда, то верно, – отозвался Макс. – Вот это и называется – влипли. Точнее и не скажешь.

– Эй! Э-эй! – крикнул я.

Эхо было каким-то неубедительным, как будто жирные стенки впитывали звук.

– Не кричи больше, – попросил Костик. – Хреново мне.

– Давай тогда по стенке постучим. Ничего твердого нет? – спросил Макс.

– Голова только.

– У меня она и так треснет сейчас, – сказал Костик.

Макс взвесил в руке фонарик. Фонарик был толщиной с палец. Батарейки и того тоньше.

Я пощупал пряжку на ремне. Ключи. Монетки. Нет, не катит.

– Пойти поискать? – спросил Макс. – Наверняка за столько лет накидали сюда говна всякого. Железок там, палок.

Он отправился бродить по дну, освещая дорогу сдыхающим на глазах фонариком. Бродил минут пять, все удаляясь. Потом он как будто наступил на что-то, и через секунду я услышал истошный крик:

– Ой!.. в…! Тут человек!

Макс не мог сдвинуться с места. Я опасливо приблизился. Это было мрачное зрелище: раскинув руки, вниз лицом, перед нами лежал труп. В темноте виднелась рубашка – светлая, но в пятнах. На бритой голове, за ушами и пониже затылка, торчали какие-то перья. „Волосы успели отрасти“, – ужаснулся я. Фонарик окончательно потух, и всё погрузилось в темноту. Я различил тошнотворный трупный запах – но хуже мне от этого не стало. Куда уж хуже.

– Я шел, шел… И на ботинок ему наступил, – прошептал Макс. – А он… как хрустнет.

Запрокинув голову, я заорал:

– Э-эй! Помогите!

– Помогите! – крикнул и Макс.

Мы несколько минут кричали хором и поодиночке. Все без толку.

– Как ты думаешь, Пит, кто его сюда? – спросил Макс.

– Откуда я знаю.

– В рубашке. В ботинках. Может, из деловых?

– Очень может быть. Разобрались с человеком.

„Нефть и не таких засосала“, – почему-то подумал я.

– С нами вот тоже разобрались, – заметил Макс совершенно не к месту.

– Эй-эй-эй! – крикнул я.

Стены душегубки лениво отозвались: э-эх…

– Надо всё равно чем-то стучать, – сказал Макс. – Так орать можно хоть всю жизнь.

– Ботинок, – шепнул Костик.

Я почувствовал, как Макс вздрогнул.

– Верно, ботинок. Давай вместе. Я за один, ты – за другой, – предложил я. – Так справедливо.

– Пит, я иногда удивляюсь… – начал Макс и не закончил мысль. – Ну ладно, давай.

Он добыл из кармана зажигалку и пытался светить, пока не обжег палец. Я протянул руку и дотронулся до скользкой, холодной и (о, господи!) расползающейся под рукаминоги в брюках. Нащупал ботинок. Твердый, с высоким каблуком. Зажмурившись, дернул. Ботинок остался в руке. „Есть“, – сказал я.

Тут же рядом вскрикнул Макс:

– Нет у него ботинка. – Его зубы стучали. – Там… пятка в носке. Меня стошнит сейчас.

Он стиснул зубы и застонал.

– Пойдем скорей, – сказал я.

Мы отползли к стенке. Костик уже лежал там, почти без чувств. Я взял ботинок за носок и стукнул.

„Буц“, – безнадежно глухо отозвалось железо.

Я поскреб мерзкую жирную стену и постучал снова. Без толку. Звук умирал, не родившись.

– Эта херня в землю вкопана до половины, – вспомнил я.

– И чего делать?

– Встань здесь. Я повыше залезу.

Я взобрался Максу на плечи, утвердился там, хватаясь за стену, и попробовал стукнуть еще раз. Получилось чуть погромче.

– А ты понял, почему у него один ботинок? – спросил Макс снизу. – Он, наверно, тоже стучал. А потом его потерял.

– Он его съел, – сказал я.

Несколько минут мы барабанили в стенку и орали. Потом поменялись. Вскоре я выбился из сил и уселся, прислонившись спиной к своду нашей вонючей темницы.

– И верно, хоть башкой бейся. Один хрен никого вокруг.

Потом мы сидели в тишине. Кажется, я даже отключился на время. Когда очнулся, в голове шумело. Я потер глаза кулаками. Перед глазами пошли цветные круги.

– Пит… у меня уже глюки, – прошептал Макс. – Я музыку слышу. Оркестр. Тихо-тихо.

От таких слов мне стало совсем плохо.

Макс с трудом поднялся, потом подпрыгнул и изо всех сил ударил ботинком в стену. Еще и еще раз. Я не поверил своим ушам: кто-то ответил.

Кто-то снаружи постучал в стенку нашего склепа. Судя по звуку, камнем, а может, чем-то железным. „Эй, эй! Помогите!“ – завопили мы с Максом. Стук утих, зато мы услышали, как кто-то взбирается по лесенке, ведущей к люку. На фоне неба показалась голова. „Кто здесь стучит?“ – раздался голос с небес. Обычный прокуренный голос, и даже без акцента. „Выпустите нас, ради бога, – взмолился я. – Веревку киньте или что-нибудь“. – „Пацаны, а много вас там?“ – спросили сверху. – „Трое. Одному совсем плохо“. – „Это ваш автобус, что ли, там за оградой стоит?“ – „Наш, наш, – закричал Макс. – Это наш. В нем стропы были буксирные. Мы вам заплатим, только вытащите нас“. – „Ну, погодите. Не всё сразу“.

Прошло полчаса. Мы, не отрываясь, смотрели на темнеющее небо в люке. Нам уже казалось, что человек не вернется, когда снаружи все же раздался шорох и звон, как будто вверх по лестнице тащили что-то длинное. Наконец прямо на меня свалилась наша буксирная веревка (я едва не получил по затылку карабином). Макс ухватился за нее и подергал. „Да что ты дергаешь раньше времени, – прикрикнул мужик из люка. – Не гони. Я тут еще один трос подобрал, а то длины не хватает“. Это звучало получше всякой музыки.

Макс полез первым. Он обдирал ладони и соскальзывал вниз, потом я догадался его подсадить, и дело пошло веселее. Он выбрался на крышу. Я поставил на ноги ослабевшего Костика и попробовал заставить его подтянуться, но его руки разжимались. „Выбери конец, мы потравим, а ты парня привяжешь“, – приказал мужик с крыши. Я не понял. „Мы веревку отпустим, потом вытянем, – разъяснил Макс. – Цепляй его. И сам вылазь, тащить будешь“. И действительно, я неумело, но крепко обвязал Костика под мышками, побил его по щекам, чтобы привести в чувство, а сам кое-как вскарабкался по тросу, нещадно ободрав руки. „Ну что, берись!“ – скомандовал мужик голосом заправского боцмана. Он и одет-то был в какой-то старый флотский бушлат. „Раз, два, взяли, – подбадривал себя Макс, вцепившись в трос. – Щас вынем“. Мы с трудом подтянули наш груз к люку, тут мужик приказал нам: „Так держать“, а сам перехватил стропы и, напрягшись, вытянул беспомощное тело по пояс на воздух. Тут Костик открыл глаза и уцепился за края люка. „Вылазь, салага, – сказал мужик. – Целиком вылазь, кальсоны не забудь“. Мы извлекли Костика полностью и наощупь спустились вниз по трапу. А потом без сил повалились на черный песок.

Эпизод37.Гостеприимный хозяин поставил чайник на электроплитку.

– Меня Семеном зовут, – сообщил он. – Я тут при базе сторожем. На полставки. Работа ничего себе. Непыльная.

Перед этим мы умывались с полчаса. Лицо и руки оттерли керосином, а потом за один раз истратили весь йод из хозяйской аптечки. Максу пришлось забинтовать обе ладони, мне хватило пластыря. Перевязку делал Семен. Он же дал Костику понюхать нашатырного спирта, потом налил стакан холодной воды из чайника, и Костик мало-помалу пришел в себя. И теперь с любопытством оглядывался по сторонам.

Может, и не врал Семен насчет своей должности. В его каптерке даже было электричество: под потолком висела тусклая лампочка, засиженная мухами. На полу были аккуратно разложены самые разнообразные трофеи, захваченные на ближайших свалках – детали каких-то машин, блок цилиндров от старого запорожца (так шепнул мне Макс), почти новый дорогой ботинок и много других либеральных ценностей. Увидев ботинок, я толкнул Макса локтем.

– Да… А тот мужик так и не выбрался, – задумчиво сказал Макс.

– Вы про кого? – спросил Семен, закрывая аптечку. – С вами еще кто-то был?

– Был. Но не совсем с нами, – объяснил я. – Он нам только свой ботинок одолжил.

– А что такое с ним произошло?

– Он типа умер, – сказал Макс. – И решил мумифицироваться. Как Ленин.

– Ленин-35, – вполголоса заметил Костик. – Страшно даже подумать.

– Вы там его нашли? Пересрались, наверно?

– Чего мертвых бояться, – пожал плечами Макс. – Живых надо бояться.

– А второй его ботинок – вот он, – показал я пальцем.

Тут Семен нахмурился.

– Так-так, пацаны, – сказал он. – Вы мне уже рассказали, кто вы и откуда. Но кое-что, как я вижу, вы рассказать забыли. А это довольно важно. В цистерне лежит труп в одном ботинке.

– Уже босиком, – вставил Макс.

– Неважно… А второй я нашел недели две назад на рельсах. Какие делаем выводы?

– Труп не сам туда пришел, – сказал Костик. – Он сопротивлялся.

– Следовательно, надо сообщить?

– Надо сообщить, – сказал я.

– А если мы сообщим, к нам сразу возникнут вопросы. И меня, кстати, могут… снять с должности. Оно мне надо?

– Не надо.

– Тогда что мы делаем?

– Берем бензин и поджигаем эту цистерну на хрен, – предложил Макс.

– Нифига, – сказал я. – Там человек. Хоть и мертвый.

– Вариант второй. Если там лежит человек в хорошем – пусть и в одном – ботинке, что из этого следует?

– Что у него могут оказаться родственники, – сказал Костик. – И друзья, которые его ищут.

– И за сведения о нём нам может обломиться награда, – уточнил Семен. – Только чтобы понять, какого сорта будет эта награда, надо сперва выяснить, кто там лежит.

– Я не пойду, – быстро сказал Макс.

– Ты готов поделиться призовыми? – несколько церемонно осведомился боцман.

– Да забирайте хоть все, – буркнул Макс.

– Никто не против? – оглядел нас Семен.

Мы помотали головами.

– Тогда я, пожалуй, пойду гляну. Скоро вернусь.

Он взял с полки фонарь (довольно хороший, на аккумуляторах), прикрыл за собой дверь и отправился к цистерне, к которой нам и подходить-то было противно. В окно мы видели, как он зажег фонарь, взял его в зубы и очень ловко полез вверх по трапу. „Похоже, он и правда бывший боцман, – подумал я. – Но какой-то пиратский“.

Прошло минут двадцать. Чайник согрелся, и мы разлили чай по темным фарфоровым чашкам, оставив самую лучшую для хозяина; нам всем страшно хотелось жрать: мы же не ели с утра.

Наконец мы увидели, как Семен не спеша выбирается из люка, все так же зажав фонарик в зубах. Вытягивает трос, отвязывает и идет к дому.

– Ну да, я его видел, – доложил он. – Перевернул кое-как. В лицо посмотрел. Налицо тяжелый случай… Да вы чай пейте, пейте… У меня где-то даже хлеб белый оставался…

– Почему… – Макс попробовал глотнуть чаю, но рука предательски дрогнула. – Почему же тяжелый случай?

– Да потому, что недолго он там жил. Ноги-руки перебиты. Несколько ножевых. Помер от потери крови.

Макс поставил чашку на клеенку.

– Но все же жил сколько-то, – хладнокровно продолжал Семен. – Ползал, мучился. Уж я-то такие случаи видел.

– Какой кошмар, – Костика даже передернуло. Есть уже никому не хотелось.

– И, кроме того, я догадываюсь, кто он такой… Да. Но сдается мне, что премию получить будет очень непросто.

– Так кто же он такой? – спросил я.

Мальцев помолчал, раздумывая. И не ответил. Потом оглядел нас и вздохнул:

– Эх, парни. Зачем вы только в эти игры взялись играть?

Когда мы втроем покидали сторожку Мальцева, опять начался дождь.

Черные крыши нефтяных танков заблестели, как моржовые спины. Грязь мерзко хлюпала под ногами.

Мы вернулись к автобусу. В салоне все было перерыто, но на вещи никто не позарился, и – что было совсем уж странно – глубоко под сиденьем отыскался наш старый револьвер „наган“. Костик с удивлением извлек его оттуда, задумчиво повертел в руках и спрятал на прежнее место.

– Пригодится когда-нибудь, – заметил он.

Пораненные руки болели. Страшно хотелось жрать. На ходу мы жадно грызли копченую колбасу, завалявшуюся в чьей-то сумке. Уже стемнело. „Куда же они увезли Шерифа?“ – думал я.

Эпизод 38. Где-то на окраине выли и выли сирены. Наш автобус стоял на центральном проспекте, недалеко от трехэтажного здания легкомысленного канареечного цвета, но с решетками на окнах – в нем помещался хворостовский горотдел милиции.

Полчаса назад я вошел туда, желая сделать несколько заявлений.

Дежурный сержант поначалу даже не заметил меня. Он говорил по телефону. То, что я услышал, встревожило меня не на шутку. „Скорая“ первой пришла? – спрашивал он у кого-то, кто кричал в трубку на том конце провода. – В горбольницу? (Шкрт-шкрт). Сколько, сколько? (Шкр-шкр). Нихрена себе! Ладно, разберемся».

Он прикрыл трубку ладонью и вопросительно посмотрел на меня: «а тебе чего здесь?» Я смутился и затряс головой, как будто хотел сказать: «продолжайте, продолжайте». Сержант нахмурился, но я уже выскользнул обратно за дверь, чувствуя себя полнейшим идиотом.

И вот теперь мы сидели в автобусе и с тревогой слушали, как где-то далеко, на краю города, завывают сирены.

– Я боюсь, у Шерифа с урюками не получился разговор, – проговорил наконец Макс.

– Вот и я о том же думаю, – признался я.

И вдруг очень ярко представил себе тело, лежащее навзничь на обочине, под проливным дождем. Вот рядом останавливается пугливый частник, смотрит, уезжает. Вот уже шумно подваливает милиция с мигалками, и неряшливый толстый мент, сгорбившись под мышиной плащ-палаткой, расстегивает на потерпевшем промокшую куртку. Достает документы. «Из приезжих, – говорит он остальным. – Всё, бл…дь, этот уже приехал». А молнии всё сверкают, и на ментовском «уазике» мигают лампочки.

Подъезжает и запоздалая «скорая помощь», которая констатирует…

Тут мимо нас по проспекту и действительно пронеслись сразу три машины «скорой помощи», наподобие нашей. Вслед за ними показался ментовский козелок с включенными мигалками. Он притормозил, из него выпрыгнул приземистый милиционер с погонами капитана, взбежал на крыльцо и скрылся за дверью. «Уазик» же выключил мигалки, затарахтел, выпустил облако сизого дыма, затем вполз во двор и там затих.

– Так, – сказал я. – Я, кажется, знаю, что делать. По машинам.

Я сам уселся за руль. Развернувшись прямо через двойную полосу, мы за три минуты доехали до вокзала, перебрались через рельсы и вернулись на ухабистую Железнодорожную.

Одинаковые деревянные домищи, днем похожие на вагоны или, точнее сказать, на разросшиеся мусорные ящики, в темноте выглядели весьма таинственно.

Рыжая собака была на посту. Она проводила нас до дома пятнадцать и, узнав меня, молчаливо согласилась постеречь автобус.

Парни глядели на меня с недоумением. «Спокойно, – сказал я им. – Причешись, Макс, к приличным людям в гости идем». Макс испугался и спросил у Костика расческу.

Мы поднялись по ступенькам и постучали в дверь второй квартиры. Нам не открывали довольно долго. Когда Марина наконец показалась, она выглядела просто удивительно. Так говорил позже Макс. А сейчас он только пробормотал:

– Здравствуйте…

– Да вы познакомьтесь. Это моя сестра, Марина, – объявил я, упиваясь произведенным эффектом. Костик и Макс молчали ошарашенно. «Проходим, проходим, не задерживаемся», – поторопил я их.

– Я знала, что ты придешь, – тихонько сказала мне Марина.

И тут я понял несколько вещей. В том числе и такую: мне придется принять самые срочные меры, чтобы только не наделать глупостей. А одновременно с этим я подумал, что в нашем автобусе хорошо бы отыскать еще одно место. Как хотите, так и понимайте.

– Так, Маринка, – грубовато сказал я. – Это всё хорошо. Но нам нужен телефон и твоя помощь. Ты можешь маме позвонить? На станцию? Прямо сейчас.

Эпизод39. В городскую больницу нас никак не хотели пропускать, пока я не сослался на Ларису Васильевну. В хворостовском медицинском мире это имя даже ночью пользовалось авторитетом. А уж когда мы сообщили дежурной, что и дочка главврача станции скорой помощи тоже входит в нашу выездную бригаду, для нас мигом открылись все двери.

Мы прошли по длинному полутемному коридору и приблизились к застекленной двери дальней палаты. Стекло было окрашено белой масляной краской.

– Только тихо, – сказала ночная медсестра. – Он спит.

Глаза медленно привыкали к темноте. Медсестра нащупала кнопку и включила тусклый ночник. И мы увидели Шерифа.

Он, и верно, лежал на спине с закрытыми глазами. Его голова была основательно забинтована. Что-то случилось и с его левой рукой: она тоже была аккуратно перевязана и, как чужая, заботливо уложена поверх одеяла.

– Часа два назад по «скорой» привезли. Без сознания. Говорили, несчастный случай… Сотрясение мозга. И еще закрытые переломы, кисть раздроблена, – шепотом рассказывала медсестра.

– Как же он спит-то, – ужаснулся я. – Это же боль адская.

– Теперь уже не так больно. И потом, ему анальгетики ввели.

Макс приблизился и заглянул Шерифу в лицо.

– Раиль, – тихонько позвал он («Что ты делаешь», – испугалась сестра).

Веки Шерифа дрогнули. Не открывая глаз, он что-то пробормотал на родном языке. Я уловил пару знакомых слов:

– Ругается. Значит, жить будет.

– Ты позови его по-русски: Шериф, – догадался Костик.

Тут Шериф открыл глаза и посмотрел на Макса. И с трудом проговорил:

– Макс… Ты знаешь, они сдохли.

Макс изумленно обернулся к нам.

– Это он бредит, – заявил я медсестре.

– А-а-а, Пит, ты тоже здесь, – услышал меня Шериф. – Их нет, Пит. Они тебя больше не достанут.

– Шериф, может, ты потом нам расскажешь? – неуверенно спросил я.

– Их нет, Пит. Эти падлы… они сдохли, – сказал Шериф и вдруг улыбнулся так легко и радостно, что мы поняли: лучше и не скажешь.

Документ4. Лучшее дело Шерифа.

История, рассказанная им самим

«Мы когда сели в машину и поехали, мне Арслан и говорит… тут я переводить буду, потому что он по-своему говорил, но я все равно мог понимать.

„Ты неправ, Раиль, – сказал мне Арслан. – Ты неправ, потому что связался со свиньями, с кяфырами, – это раз. Ты неправ, потому что связался именно с этими свиньями, это два. И ты неправ в третий раз, потому что связался с этим парнем“.

„Не трогай его, Арслан, – сказал я. – Он мой друг“.

„Нет, Раиль. Я уже тебе говорил, как ты неправ? Бог видит, я бы этого щенка придушил. Но перед этим я хотел бы посмотреть на его отца.

Теперь еще слушай. Не думай, что если ты мне слил этих московских ублюдков (по-ихнему это еще хуже звучит), я тебе прощу долг. Я тебе прощу только половину“.

„Я тебе всё верну, Арслан“.

„Ты мне всё не вернешь, потому что всегда будешь должен больше“.

„Это что значит?“ – спросил я. А он только засмеялся:

„Совсем ничего не значит. Со мной поедешь. У нас тут с братьями разговор есть“.

„А что с пацанами будет?“

„Э-э, тебе не надо знать“, – сказал Арслан. И так криво усмехнулся.

„Нет, Арслан, – сказал я. – Я хочу знать“.

„Ну, если так хочешь, скажу, – ответил тогда Арслан. – Теперь братья ими займутся. Мы все стрелки на них перевели. Пусть пока в зиндане посидят. Если не сдохнут“.

Зиндан – это тюрьма, по-ихнему. Я спрашиваю:

„Почему говоришь – если не сдохнут?“

Ты, Пит, не обижайся. Это не я такое слово сказал, это он сказал.

„Потому что там долго не живут, – отвечает Арслан. – Цистерна видел? Там воздух совсем нет. Воняет. Голова болит. Потом помрешь. А бензин сверху полить – ай, как хорошо гореть будет“.

Тут я очень за вас испугался.

Ну, ты же видел этих братьев. Они и правда родственники, из одного тейпа – в общем, хрен их поймет. Жирного, Ахмеда, помнишь? Это самый главный вообще во всей ихней мафии.

Они все живут на окраине. Оружия полный дом. АКМ-ов стволов двадцать, наверно. Как такое может быть, вообще не знаю. Видно, у федералов купили. Военные года три назад всё распродавали, можно было хоть танк втарить.

Я думал сбежать как-нибудь, но не вышло. У них наручники были, прицепили меня к батарее. Ну, думаю, буду тогда слушать.

Они часа два что-то там терли по-своему. А они когда совсем по-своему говорят, я перестаю понимать. Разобрал только, что они какую-то тему готовят в городе. Уже скоро. Вроде как гости должны к ним приехать. Гости. Какие гости? Не знаю, Пит, не спрашивай. Да я, в общем, все время о другом думал.

Тут Арслан заходит.

„Хороший ты парень, Раиль, – говорит. – Полюбил я тебя“.

„И что дальше?“ – спрашиваю.

„А вот Ахмед говорит – не нужен ты нам“.

„Тогда отпусти“, – говорю.

А он смеется:

„А-а, какой умный. Я тебя отпустил, ты к своим побежал, да? Погоди. Мы поедем покатаемся“.

Выезжаем куда-то из города, похоже, на трассу.

Там стоянка грузовиков. Возле нее – кафе. Сборный из щитов павильончик. „Пожрем перед дорогой“, – сказал Арслан.

Мы пошли внутрь. Меня с двух сторон легонько так держат. Там комната с двумя длинными столами, тесная, бар да кухня, больше ничего. За одним столом дальнобойщики пьют водку. Арслан посмотрел на них, ничего не сказал. Все расселись. Заказали себе что-то, шашлык там, туда-сюда. Водки, конечно. Они ведь хоть и понтуются, но какие они, к свиньям, мусульмане.

„Ты тоже ешь пока, – это они мне говорят. – Тебе ехать далеко, очень далеко“.

Но у меня что-то аппетит совсем пропал.

И тут дальнобойщики между собой о чем-то стали шептаться. Наконец двое вышли, как бы отлить. Арслан нахмурился, но сидит, ждет.

Смотрим, а они возвращаются. Человек десять. Бухие все.

„Вот эти черные месяц назад нас на трассе кинули. Сто километров от Твери“, – один говорит.

„Да мы видим. Всяко, это они“, – типа остальные соглашаются. Уж не знаю, чего у них там на трассе было. Но шоферня сразу монтировки достала, а Арслан со своими из-за стола повскакивали, кто за нож, кто за стволом потянулся, да только, похоже, не успел. Потому что так и не стрелял никто.

А я, говорите, что делал? А я, когда месилово только началось, – одному-двум врезал, сам под стол и на кухню. Вот вы, блин, смеетесь, а мне не смешно совсем. Ладно, слушайте, чего дальше было.

В кухне есть выход запасной. Там за дверью повар стоит, армянин или кто, в руках такой нев…бенный нож держит. Типа спрятался. Я ему говорю: чего стоишь, быстро беги звонить, дурак, сейчас тут реальный замес начнется. А сам на улицу выскочил. Смотрю, все грузовики пустые стоят. А у двух даже моторы не заглушены.

Я такой залез в кабину, дверь захлопнул, сижу. Сверху видно все. Х…й, думаю, теперь меня возьмешь. А сам за руль взялся, гляжу – на рычаге передачи нарисованы, что-то шесть или восемь, я и не знал, что столько бывает.

И тут как раз эта кодла вся из помещения вываливает. Уже не поймешь, кто кого мочит, но монтировками мужики машут по делу, сразу видно. Все в крови, кто-то на землю валится. А я вижу, сам Арслан и еще пара уродов к себе в „бомбу“ лезут, и уже внутрь засунулись, только то ли ключа у них нет, то ли что, но завести не могут. И тут меня как что дернуло: они – пехота, а я-то на танке. Я педаль вдавил, как газанул, что дымом все заволокло, и еще, и еще, потом как-то первую врубил, сейчас за руль посади – и не вспомню, а грузовик как попрет! Руль выкручиваю (он легко крутится, хорошо) – и на них. И вот как дополз до ихней машины, газанул, а она как захрустит, п…дец, такой скрип ужасный, – а потом уже, как стекла полетели, услышал, как эти внутри визжат. И вот, верите или нет, как этот визг услышал, сам заорал и железку еще сильней вдавил. Вот вам, думаю, за брата, вот вам за всех. Дальше мало что запомнил. Помню только – я кричу чего-то, и русские вокруг бегают, орут. Из кабины меня вытащили – а, говорят, ты тоже из этих? Грузовик хотел угнать?

Я, конечно, отмахиваюсь, но их же человек двадцать, и все с монтировками. Все равно прибили бы. Правильно их зовут: дальнобойщики. Уже все, перед глазами все плывет, как нокдаун. Встать не могу.

Как вдруг тут слышу, кто-то кричит: не бейте его, я его знаю! Смотрю, а это девчонка с трассы, помните, Машка. Помните, да? Еще как? Не понял я вашего юмора. Ну, в общем, растолкала там всех, вцепилась, не помню уже, чего говорила, только мужики вроде отстали. Да к тому же смотрят, у тех в „бмв“-то совсем плохие дела. Надо когти рвать, говорят, а то вот-вот менты приедут. Короче, разъезжаться начали. А Машка со мной осталась. Еще, помню, дождь сильный начался, молнии, гром. Повар, оказывается, скорую вызвал. Меня сюда привезли. Больно было очень. Ничего не помню. Просыпаюсь, а тут Макс на меня смотрит. И вы с Костиком. И девчонка эта.

Такая вот х…йня».

Эпизод40. От тюрьмы Шерифа спас повар, который шепнул пару слов по-армянски толстому и носатому фельдшеру «скорой помощи». Фельдшер увез его еще до разбирательства и поселил в уютной палате горбольницы с диагнозом «несчастный случай». Несколько пострадавших дальнобойщиков поместилось в другом отделении. Они помалкивали в тряпочку: видно, сами монтировками намахались всласть. Потерпевших милиция почему-то не нашла.

Но обо всем об этом мы узнали после.

А тогда, выехав с больничного двора, мы снова отправились на Железнодорожную. Уже была глухая ночь. Окна не горели.

– Маринка, тебя к дому? – спросил я, осторожно подъезжая к пустынному переезду.

– Ну, а куда, – печально откликнулась она. – Хотя спать не хочется.

– Вот именно. Поехали за пивом, – сказал Макс. – Сколько дней уже носимся, как подорванные. Надо хоть раз посидеть спокойно. Как раньше.

Судя по всему, Макса тоже накрыла пенная волна ностальгии, и я даже знал, где именно: на задворках больницы, как две капли воды похожей на нашу.

– А что? – повернулся Макс к нашей пассажирке. – Марина, ты ведь не против?

Я смотрел на Марину в зеркало. Она подняла глаза на Макса, и их взгляды встретились. Мне отчего-то стало грустно.

Я развернул машину, и спустя недолгое время мы уже подъезжали к небольшому магазинчику с вывеской «24 часа». Молодая разбитная продавщица, похожая на цыганку, посмотрела на нас иронически. Заполнив трюмы под завязку, мы легли на прежний курс, с приятным стеклянным звоном пересекли железнодорожные пути и, миновав знакомый ряд темных бараков, заехали на ближайший пустырь. Я заглушил мотор и перешел в кают-компанию.

Было тихо. Костик зажег свечку, и окружающий мир, как обычно, пропал для нас – только слышно было, как в кронах деревьев шумит ветер. Мы несколько минут сидели молча, прихлебывали пиво и – как бы получше сказать? – дружелюбно глядели друг на друга.

– Хорошо, наверно, когда есть свой автобус? – спросила вдруг Марина. – Едешь куда хочешь.

– Да я всю жизнь об этом мечтал, – честно ответил Макс. – Собраться и поехать по трассе. Чем дальше, тем лучше.

– Девчонок катать?

– А то, – усмехнулся Макс, как ни в чем не бывало. Я не удержался и вздохнул. А Костик – тот и вовсе покраснел.

– Парни все такие, – заявила Марина. – Наши местные и те туда же. Хотя автобус купить пока никто не додумался.

– А ты бы согласилась с нами поехать? Если бы мы позвали? – спросил я.

– Что, уже зовете? – она рассмеялась, обошла столик и с очень игривым видом забралась с ногами на наш знаменитый задний диван. Вы скажете – случайно? Хрен там – случайно. И не боялась она ничего, и как будто заигрывала с нами со всеми, и вообще – воля ваша, но мне никогда еще не приходилось оказываться в такой идиотской ситуации. Еще немного, и я сгрыз бы себе все локти и даже пятки.

Макс, похоже, чувствовал то же самое. Они переглянулись с Костиком и вылезли из автобуса отлить (мы тут рядышком, – неуместно сообщил Костик). А пока они в темноте искали подходящие кусты, Марина внимательно посмотрела на меня и спросила очень спокойно:

– Петь, а если нет никакого тайника? Что ты будешь делать?

– Маринка, – сказал я. – Может, этих денег и вообще в природе нет. Да и черт с ними. Я только хотел тебе сказать, что… пусть твоя мать меня не полюбит… когда я вернусь домой, я буду скучать о тебе. Как ни о ком вообще… Я не то говорю?

– Ты не говори ничего. Только не уезжай.

Я вскочил и в одно мгновение оказался рядом с ней. Мне хотелось, чтобы она говорила со мной еще о чем-нибудь, все равно о чем. Я тихонько погладил ее волосы; она поймала мои руки и зажмурилась на одно мгновение, а я замер на целую вечность. Но вечность кончилась, и я услышал:

– А вот это уже совершенно лишнее.

Я мог бы стереть этот кусок текста – вы всё равно не почувствуете разницы, замени я его сейчас каким-нибудь буниным или барбарой картленд, – но, пожалуй, я его оставлю. Потому что я – не слюнявый барин-сочинитель, и не извращенец, спускающий прямо на исписанный лист бумаги, вроде этого француза с его les enfants terribles. Этот отрывок прошлого записан в моей памяти огненными буквами, – что смысла убирать десяток строчек на экране? Вы не услышите от меня никаких жалоб, кроме этой, первой и последней: я не виноват, что девушка, в которую я втрескался по уши, была моей сестрой.

За спиной лязгнула дверь:

– А мы с улицы всё видим, братики-сестрички, – Костика душил смех. Макс молча уселся на свое сиденье и взялся открывать новую бутылку. Он для чего-то повертел ее перед глазами, зажал между колен и вооружился отверткой.

– Маринка, это нечестно, – проговорил он, подцепляя краешек пробки. – Целоваться с братом, когда вокруг так много хороших пацанов.

Тут, верите или нет, моя сестра делает шаг по направлению к Максу, протягивает руку, откидывает выгоревшую челку с его лба, запрокидывает его одуревшую голову и легонько целует прямо в губы.

Я застонал – мысленно, конечно.

Бутылка в руках у Макса зашипела и залила его руки липкой пеной. И все кончилось.

Эпизод41.Утром Маринкина мать вернулась с ночной смены. И заловила меня у водопроводной колонки. Согнувшись в три погибели, я пытался чистить зубы. Струя шипела и разбивалась о землю ледяными брызгами. Мои джинсы уже были мокрые, хоть выжимай.

– Петя, – окликнула Лариса Васильевна. – С добрым утром.

Я выпрямился и постарался широко улыбнуться.

– Как ночь прошла? – спросила Лариса Васильевна как бы между прочим.

«Да так себе, – подумал я. – Чуть не грохнули. Короче, все в порядке».

А вслух сказал:

– Спасибо вам, Лариса Васильевна. Мы нашего друга навестили в больнице. Несчастный случай…

– Спасибо мне можешь не говорить даже. Знаю я, какой у него там несчастный случай. Гачикян мне тоже лапшу вешал: совсем случайный, совсем несчастный… А то я не отличу ДТП от драки с поножовщиной. После десяти-то лет на «скорой».

– Это не поножовщина, – оправдывался я. – Он вам после сам все расскажет.

– Не уверена, что хочу его видеть. Марина, я надеюсь, дома?

– Конечно, дома, – подтвердил я.

Я вспомнил, как вчера ночью Маринка прогнала нас с Максом с крыльца, когда мы вызвались ее проводить. В окне второго этажа зажегся свет, а мы торчали внизу, кисло поглядывая друг на друга, как два кота. Сквозь скромные ситцевые занавески мы видели маринкин силуэт. Она нарочно задержалась на кухне, потом прошлась взад-вперед по комнате.

Помню, тогда я почему-то подумал: меня ведь не было рядом с ней целых шестнадцать лет. Я даже не видел ее подружек и одноклассников. Не знал, с кем она поцеловалась в первый раз. Кто ее провожал до улицы Железнодорожной.