Текст книги "Колеса фортуны"

Автор книги: Александр Егоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

Владимир даже прищелкнул языком.

– Ну что, завтра в компьютер идем играть. Всё завтра. Сейчас – в Березу. Спишь у меня. Парни твои сидят и не высовываются. Понял?

– Понял.

– Не слышу, рядовой!

– Понял!

– Да хорош уже очковать, Петька, – проникновенно произнес Владимир, взял бутылку, хлебнул из горла и протянул мне. – А к отцу твоему вопросов после этого вообще не будет. Практически. Только пусть глупостей не делает. И ты глупостей не делай. Обещаешь?

Я кивнул и сделал большой глоток. Говорить было больше не о чем.

Мы уже подъезжали к гостинице. Макс и Костик всё так же сидели за столиком. За соседним столом поместились двое крепких гостей из Москвы.

Под руку с Владимиром я проследовал в номер-люкс. Я думал: где же Шериф?

Эпизод18.– Значит, они не знают? Может, и в натуре не знают. Ну ладно, на связи.

Владимир отключил телефон и посмотрел на меня. Я побрякал ледышками в стакане с виски.

– Петруха, – сказал он и хлопнул меня по плечу. – Ты знаешь, чего я тебе скажу? Завтра в Москве будем. А Москва – это такой город… Даже и не город. Это для лохов город. А для нас – золотой прииск. Там баксы прямо из асфальта растут. Только стриги. Я как в первый раз с пацанами из своих, блядь, Электроуглей приехал, по улицам прошелся, сразу всё понял. Чисто конкретно.

Он усмехнулся, потер руки, разлил вискарь по стаканам и продолжал:

– Эх, Петька! Я тебя полюбил, я тебя научу. Ты только мне адресок скажешь, к кому вы там в Москве собирались. Скажешь, не забудешь?

– В Москве? А откуда…

– Оттуда, старик, оттуда. Ты вот молчишь, скромничаешь. А ребята водителя твоего сразу раскололи.

– Макса?

– Макса, хренакса, это я не знаю. Короче, делаем по-твоему. Едем в Москву, играем в компьютер. Если на связь не выйдем, папа очень расстроится. Не надо расстраивать папу… А про парней своих забудь пока.

– Как это – забудь? Что с Максом? Что с остальными?

– С какими еще остальными? Двое же их. Или у тебя еще кто был?

– Двое, – повторил я.

Он махнул рукой:

– Двоих сдал, двоих обратно получишь. Без царапин и повреждений. Ты пей, Петруха, пей, привыкай к взрослой жизни. Потом, когда бабло возьмем, как следует отметим.

Дальнейшее я помню отрывочно. В номере-люкс работал телевизор. Показывали молодого премьер-министра, прозванного в народе «киндерсюрпризом», за ним – концерт скучных морщинистых юмористов, похожих на зажравшихся мартышек-переростков, потом, как вершину эволюции, – Арнольда Шварценеггера… Впрочем, скоро я перестал различать их. Владимир о чем-то говорил, говорил, тыкал пальцем в экран, в старину Шварца, а сам щедро подливал мне маслянистую вонючую жидкость, которую я глотал, зажмурясь. Один раз он куда-то вышел, оставив вместо себя рослого ассистента – тот, оценив обстановку, предложил мне сразу стакан водки; после этого…

Эпизод19.Я проснулся от головной боли. Оказалось, я спал прямо на полу. В комнате было темно и душно: тяжелые шторы не пропускали воздух. Пошарив по стене, я нащупал какой-то выключатель. Лампа осветила пустую комнату. На столе остались два пустых стакана и почти допитая бутылка виски.

Шатаясь, я добрался до туалета. Яркий свет вызвал неудержимый приступ тошноты. Когда слегка отпустило, я вернулся в комнату и попробовал выглянуть в окно. Оказывается, было еще довольно темно. Но внизу, на улице, суетились какие-то люди.

Джинсы я нашел под столом, кроссовки – под кроватью. Держась за стены, я дошел до двери. Она была заперта снаружи. Я щелкнул замком и выглянул в коридор.

В соседнем номере что-то происходило. Оттуда слышался шорох и почему-то плеск льющейся на пол воды. И тут дверь приоткрылась. Я, еле стоя на ватных ногах, ждал, кто оттуда выйдет. Но оттуда не вышел, а выполз абсолютно голый и мокрый человек (я узнал одного из вчерашних исполнителей). Он посмотрел на меня и помотал головой. Я увидел, что он зажимает ладонью рану в боку: из-под ладони пульсирующей струйкой текла кровь.

Я шарахнулся прочь по коридору. Увидел выход на лестницу и, хватаясь за перила, скатился на третий этаж. Там был наш номер. «Бежать, бежать», – колотилось у меня в голове одно-единственное слово. Я рванул дверную ручку. Заперто! Стучась в дверь, я стонал от ужаса. В комнате раздались шаги. «Кто там?» – спросил знакомый голос. «Господи, Шериф, открывай», – зашептал я. Дверь отворилась, и Шериф схватил меня за руки, иначе бы я свалился на пол тут же, в прихожей.

На объяснения не оставалось времени. Макс и Костик второпях оделись, мы похватали сумки и выскочили из номера. Макс метнулся было в сторону выхода, но Шериф его удержал: в дальнем конце коридора было окно, за которым виднелась железная пожарная лестница. Мы с треском распахнули окно и по очереди выбрались наружу. Оказавшись на улице, мы осторожно выглянули из-за угла: наш белый автобус стоял там, где мы его и оставили, в соседнем проезде. Пробежав по заднему двору гостиницы, мы подобрались прямо к нему. Я нащупал в кармане ключи и протянул Максу. Мы забрались в прохладный, пропахший бензином салон. Заскрежетал стартер. Мотор заработал неожиданно хорошо и ровно. Машина тронулась и поползла по переулку прочь от этой чертовой гостиницы.

А у меня снова страшно заболела голова. Я отполз в конец автобуса, лег на сиденье и сжался в комок, закрыв лицо руками. Так плохо мне не было ни разу в жизни.

Похоже, я вырубился на час или на два. Очнувшись, я обнаружил, что под головой у меня – подушка, а рядом молча сидят Костик и Шериф. Машина, спокойно урча мотором, летела по гладкой дороге. Я привстал и поглядел в окно. Солнце поднялось уже высоко. Трасса шла среди обширных полей и перелесков. Город Новосволоцк остался далеко позади.

– Я думал, на посту точно стопанут, – не оборачиваясь, произнес Макс. Я видел его лицо в зеркале. – Но ничего. Даже не вышли.

– На этих… ночью кто-то наехал, – проговорил я хрипло. – Одного прирезали прямо в ванне.

Все, что я видел, происходило как будто с кем-то другим. От страха не осталось и следа. Это было странно.

– Но не всех, – сказал Шериф. – Когда у вас охрану сняли, я вернулся, а они на улицу побежали. Кто в трусах, кто одетый. Еще темно было.

– Вот это отдохнули в отеле, – усмехнулся Костик. – Березка-Хилтон.

– Хуилтон, – не промедлил с ответом Макс.

Мне стало смешно. Я даже закашлялся, но на этот раз обошлось.

– Кто же это их так? – спросил Костик.

– Я боюсь, это кто-то по нашему вопросу, – сказал я. – Вот чего я на самом деле боюсь.

Шериф как будто хотел что-то сказать, но промолчал.

– А куда мы едем, кстати? – спросил я.

– Куда угодно. Подальше от Москвы, – ответил Макс.

Эпизод20.Свернув с объездной дороги, мы мигом заблудились. Макс долго искал на своей карте поселок под названием «Волкогоново», но не нашел. А поселок был, и синий указатель сообщал об этом, да и сам поселок виднелся невдалеке: там, на холме, выстроились аккуратные кирпичные домики разной степени художественной ценности, в основном, конечно, довольно странные с виду – типичные образцы загородной архитектуры эпохи первоначального накопления.

Не значилось на карте и дороги, которая вела бы в Волкогоново, в то время как асфальт под колесами был реальным и довольно свежим; было совершенно непонятно, куда такая дорога может завести. Именно поэтому мы поехали вперед. С ревом взобравшись на пригорок на первой передаче, мы притормозили и огляделись. Чуть дальше и внизу, в сторонке, мы увидели широкую лужайку, с трогательными белыми березками вокруг и удобной парковкой. Вероятно, новые русские из тех, кому наскучило жарить свои barbeque за кирпичными заборами, иногда собирались на нейтральной территории, чтобы повстречаться с себе подобными, мирно обсудить возможный срок нового премьер-министра, или дайвинг на Красном море, или что они там еще обсуждают. Сейчас тут не было никого. Зато висела забытая кем-то волейбольная сетка.

Мы спустились с горы и вылезли из машины на свежий воздух. Пели птицы, откуда-то издалека доносилось протяжное зуденье бензопилы – видимо, там расширяли пространство для новых кирпичных особнячков, а может, пытали какого-нибудь зазевавшегося конкурента. Меня самого все еще подташнивало после вчерашней пытки вискарем, но голова почти не болела, и это было чудесно.

Разделившись на две команды, мы устроили на чужой поляне нехитрый пляжный волейбол (в паре с Костиком я отбивался от неутомимого Шерифа и чертовски ловкого Макса). Мы разыгрались и расшумелись не на шутку, и из проезжавших изредка мимо дорогих джипов поглядывали на нас с любопытством. А потом на дороге показался велосипедист.

Это был парень наших лет или чуть помладше, в очках и в бейсболке с непонятной надписью, в хорошем спортивном костюме. Хотя на спортсмена он явно не тянул. Приблизившись, он тормознул так, что колодки дико заскрипели (дерьмо велик, – подумал я и ошибся), чуть не упал, но все же удержался на колесах и встал в десяти шагах от нас. Мы продолжали играть. Парень стоял и смотрел.

Наконец мяч, отбитый Костиком, улетел на ту сторону дороги, и тогда мы решили обратить внимание на зрителя.

– Чего смотришь? – тяжело дыша, спросил Макс. – Мячик бы лучше поймал.

И верно, мячик пролетел в каком-нибудь полуметре от парня.

– Я не успел, – сказал он виновато. – Мяч очень быстро летел.

Голос у него был негромкий, и говорил он как будто с чуть заметным акцентом – уж чересчур правильно.

– Да, блин, конечно, – проворчал Макс, отправляясь за мячом. – Тормоз.

– Эта дорога куда ведет? – спросил я.

– Не знаю, – сказал парень. – На шоссе. Кажется, в Москву.

– Точно, тормоз, – проговорил вернувшийся Макс. – Живет тут и не знает.

– Мы недавно приехали.

– Из-за границы, что ли? – поинтересовался Костик.

– Из-за границы приехали. Да.

– Зовут как? – спросил и Шериф.

– Михаил.

– Так ты нерусский, что ли? – слышать такой вопрос от Шерифа было забавно. Но Михаил не обратил на это внимания. Он почему-то смутился:

– Ну… Вообще-то я родился в Одессе…

Я-то, конечно, понял, в чем дело, а Шериф – нет. Он недоверчиво поглядел на Михаила, потом на меня и покачал головой.

– Мы тоже неместные, – сказал я примирительно. – Мы на юг едем.

Макс нетерпеливо подбросил мяч.

– Играть будем, нет?

– Слушай, я устал, – сказал я. – Чего-то всё еще ломает после вчерашнего.

– Ты тоже тормозишь. Мишка, ты-то, конечно, не играешь?

– Я играл раньше.

– Ну и вставай вместо него.

Мишка помедлил, оглянулся, положил велосипед на траву и подошел к сетке. Зачем-то потрогал ее и сделал несколько шагов назад, как будто выбирал место. Они начали игру, и я с удивлением заметил: наш новый знакомый неплохо двигается и хорошо принимает мяч – если только попадает по нему. Пару раз он промахнулся так, что все ахнули.

– Против солнца, – оправдывался он.

Что-то было тут не так. Кончилось тем, что Костик подхватил мяч, несколько раз постучал им по земле и после этого сказал:

– Мишка, ты что, не видишь ничего?

– У меня дистрофия сетчатки, – процедил тот сквозь зубы. – Я больше не могу играть. А раньше играл.

– Да мы видим, – сказал я.

– Вы видите. Да.

– Слышь, парень, ты не грусти, – сказал Макс. – Меня, кстати, Максом зовут. Ты меня-то хоть видишь?

– Вижу. У тебя волосы яркие.

– Рыжие, – уточнил Макс. – Всё он видит, когда хочет.

Мы тоже назвали имена, поздоровались, причем Михаил подолгу задерживал руку каждого в своей – будто запоминал. «Уже привыкает жить без зрения», – подумал я.

Зная, что он не заметит, я искоса поглядел ему в глаза. Они были светлыми, как и волосы, и вообще этот Мишка весь выглядел каким-то наполовину обесцвеченным, выцветшим. Его взгляд уже приобретал тоскливое безразличие, свойственное слепым. Мне стало его жалко. Наверно, он был хорошим парнем, пока видел. Дистрофия сетчатки, как я догадывался, приходит постепенно и трудно лечится: у его папы наверняка были деньги, если судить хотя бы по одежде и по велосипеду (я успел рассмотреть этот великолепный «кэннондейл» с дисковыми тормозами), и что же, этот папа не мог заплатить за операцию? Может, сюда и приехали лечиться, – подумал я (и оказался прав). А пока что я пожал ему руку и вздрогнул, когда он протянул ладонь к моему лицу и легонько провел пальцами сверху вниз – и тут же отдернул руку.

– Извини, привычка, – глухо сказал он. Да, такие дела, подумал я. И тут же с усмешкой припомнил: никогда еще другой парень не касался моего лица иначе как кулаком.

– Смотри-ка, – услышал я встревоженный голос Макса и обернулся: со стороны дороги к нам шли двое взрослых, один – плотный, в голубой трикотажной куртке и в таких же брюках, а другой в костюме, даже с галстуком.

– Михаил, и вот же ты где, – сказал первый. А тот, что в костюме, внимательно оглядел нас.

– Мы тут играли в волейбол, папа, – произнес Михаил, обернувшись на голос.

«Вот вам и отец, – подумал я. – А в костюме охранник. Чтоб не перепутать».

– В волейбол? Но тебе же нельзя в волейбол.

– Да, блин, – смешно выговорил Михаил. – Можно только в шахматы.

– И что за ребята? – спросил отец. Он-то говорил без акцента, скорее по-южному мягко, но зато стало абсолютно ясно, откуда они с сыном вернулись. В те годы многие уехавшие в начале девяностых как раз-таки начинали возвращаться в Россию и находили тут место куда теплее, чем там, невзирая на климат.

– Мы проездом, – сказал Макс хмуро. – А что? Нельзя?

– Отчего же нет? – отец Михаила поглядел на нас, на автобус и спросил: – И это ваш транспорт? Вы путешествуете?

– Ну как бы да, – сказал я.

– Как бы да, – повторил он. – Интересно. А вы не спешите?

– Ну как бы нет, – нарочно ответил я. Но отец Михаила только улыбнулся и что-то шепнул охраннику. А сам обнял за плечи сына и пошел с ним к машине (это был новенький серебристый внедорожник-«лексус»). Мишка обернулся и поднял руку, будто собирался что-то сказать нам, но первым высказался охранник:

– Молодые люди, я очень попрошу вас следовать за нами. Это ненадолго.

– Не понял, – сказал Шериф.

– Поезжайте за нами, – закончил охранник негромко, поднимая с земли мишкин велосипед. – Прямо сейчас. У парня сегодня день рождения. Мой вам совет – не отказывайтесь.

С этими словами он повернулся и зашагал к джипу.

– Обожрем буржуев? – спросил Макс.

Эпизод 21.Это был высокий красный особняк с узкими стрельчатыми окнами. Из-за забора виднелся только второй этаж и еще высокая застекленная вышка непонятного назначения. Мы стояли у самых ворот, почему-то не решаясь войти.

– Ничего себе башня, – сказал Костик.

– Не сносит башню-то? – спросил Макс.

– Зачем сносить, ее только построили, – удивился Михаил. Макс только плюнул.

– Ты чего сразу не сказал, что у тебя день рождения? – задал я вопрос, и Мишка как-то сразу поскучнел, а потом сказал тихо:

– Я не хотел праздновать.

– Странно, – удивился я. – Сколько исполняется, кстати?

– Восемнадцать. Первый день рождения здесь.

– У нас подарка нет, – заметил Костик.

– Я вообще не хотел праздновать.

Из ворот выглянул охранник:

– Загоняйте телегу свою. Во дворе места хватит.

Это точно: места там было более чем достаточно. Вокруг простирался ухоженный газон (с травой нездешнего ярко-зеленого цвета), никаких тебе клумб и грядок, только газон. Несколько здоровенных сосен были оставлены расти на песчаных пригорках, видимо, в соответствии с неким ландшафтным планом. Еще здесь была довольно большая альпийская горка с какими-то цветущими эдельвейсами, с вершины которой проистекал настоящий ручеек: трубу подвели, не поленились, – решил я. Во всем был виден неплохой вкус. И еще здесь пахло большими деньгами.

«А вот помойки у них нету», – подумал я.

Наш автобус в гараж не влезал. Он остался стоять возле дома и выглядел здесь странно, как советский танк на Лазурном Берегу. Макс, чтобы усугубить впечатление, раздобыл грязную тряпку и принялся протирать стекло.

– Максик, хватит тебе тереть, – сказал я. – Потом шланг возьмем и вымоем.

– Точно, шланг есть, – подтвердил юный хозяин особняка. – Я могу принести.

– Ну не сейчас же, блин. Слушай, Мишка, а твой отец – он кто?

– Он адвокат в Москве. У него своя контора. «Островский и партнеры». Борис Островский.

– Ясно, – сказал я. Я слышал эту фамилию по телевизору. Островский, кажется, вел крупные дела. Денег у него, судя по всему, было до черта. А сын даже день рождения не хочет праздновать. Смотри-ка, и верно: не всё можно купить за бабки.

– Пойдемте лучше в дом, – предложил Мишка, беспомощно оглядываясь и ища нас взглядом. – Можно в башню подняться.

– А там и жить можно? – спросил любопытный Костик.

– Там моя комната. Вы посмотрите. Оттуда хороший вид… должен быть.

Внизу, в просторном полутемном холле, мы встретили Мишкиного отца. Он посмотрел на нас, невесело улыбаясь. Дождался, когда все пройдут, и поманил меня пальцем.

– Вас как зовут, молодой человек?

– Петр. Петр Раевский, – зачем-то отрекомендовался я.

– А я – Борис. Борис Николаевич, как Ельцин, да… Вы не удивляйтесь, что я вас вот так пригласил в гости. Сын, может, не решился бы. А у него ведь сегодня такой праздник… Вы же сделаете ему приятное? Посидите с ним? У него здесь так мало… знакомых…

– А скажите… Дистрофия сетчатки – это очень серьезно?

– Очень серьезно, – кивнул Борис. – По крайней мере, так мне сказали даже в офтальмологическом центре в Хайфе, а я готов был платить им любые деньги… И российская… и наша клиника тоже сомневается, возможно ли улучшение. Бедный мальчик. Он даже не может учиться… Я привез ему компьютер, провел интернет, но он уже почти ничего не видит…

Я смотрел на него, и на душе у меня становилось все тяжелее.

– Остается купить ему аккордеон, чтобы он играл, как эти слепые в электричках, – вздохнул Борис. – Но я купил не аккордеон. Я купил электрогитару «гибсон». Миша любит музыку, знаете, рок-музыку… Это бывает в вашем возрасте… Сегодня подарю ему эту гитару. И усилитель.

– Комбик? – спросил я.

– Кажется, да. «Маршалл». Мне сказали, хороший.

– Да уж, – согласился я. – У нашего Макса… Вы видели, рыжий такой… У него тоже есть электрогитара, только он на ней играет так себе.

– Вы будете смеяться, но Миша играет с детства… Правда, на простой, акустической гитаре. Он и песни пишет.

Я даже не особенно удивился.

– И вот что, Петр… Вы ведь все уже выпиваете, не так ли? Я угощу вас, в доме есть виски (я вздрогнул), джин, хорошее вино… Возьмите ради праздника, только не переусердствуйте, ладно?

– Я все понял. Мы попробуем развлечь его.

– Почему-то я вам верю. Это странно при моей профессии… Я, чтобы вы знали, адвокат… Таких историй наслушаешься… Кстати, ваша фамилия мне знакома, только не помню, в какой связи…

– Был такой декабрист, – подсказал я.

– Да, да… А также октябрист, роялист и пианист… Нет, конечно. Вы меня не путайте, юноша. Я запоминаю только то, что относится к делу… Особенно если это дело тянет на уголовное. Впрочем, как говорится, бог с ними со всеми… Отдыхайте…

Он пожал мне руку, затем не очень-то ловко похлопал по плечу, надеясь, вероятно, завоевать мое расположение. Но этого и не требовалось. Мне и без того хотелось помочь его дорогому Мише снова почувствовать себя нормальным парнем. Девчонку бы ему, да без комплексов. Мы-то что? Мы только вискарь бухать умеем… брр…

Потом я подумал вот о чем: значит, дело моего отца было достаточно громким в Москве, раз слухи дошли даже до самого господина Островского. Тогда не приходится удивляться, что за нами гоняются все, кому не лень.

А ведь здесь мы как в крепости, – подумал я. Мы можем переждать. Мы можем даже забраться на наблюдательную вышку… И еще тут есть компьютер с интернетом.

Эпизод22.На вышке было светло. С нее действительно открывался потрясающий вид. Мы узнали даже, куда ведет дорога: она петляла между невысоких холмов и в самом деле возвращалась на московское шоссе. Получалось, что мы заехали сюда совершенно зря. Об этом мне сказал на ухо Макс, а я только пожал плечами. Не то чтобы я стал фаталистом, но почему-то с некоторых пор мне казалось: всякое наше движение что-нибудь да означает. Даже если неясно, что. Говоря проще, всем нам не мешало бы схорониться в тихом месте на денек-другой, чтобы поразмыслить над этим. В этом смысле я и ответил Максу, и тот нехотя согласился.

Костик с Шерифом тем временем оглядывали окрестности. Хозяин башни смотрел на них с грустью, и я решил отвлечь его:

– Мишка, – начал я самым невинным голосом, – а у тебя здесь девчонки никогда не бывали?

– Бывали, – ответил он. – Но сейчас нет.

– Сейчас однозначно нет, – подтвердил я. – Ты не ошибся. Можешь даже пощупать. Ну, а вообще?

– Вообще мы переписывались по сети. Уже здесь. Но у нас ничего не получилось.

– Да не бывает так, чтобы совсем ничего, – сказал Макс грубовато. – Плохо писал, наверно.

– Я совсем перестал писать. Месяца три назад. На экране все расплывается. Не отца же мне просить вслух читать, правда?

Макс смутился.

– Ну, прости. Я не знал. Но можно же приятеля попросить. Все так делают: пишут вместе, сидят, прикалываются, а потом…

– Хочешь, напиши что-нибудь за меня. Если тебе интересно. Я не стану. Мне всё равно.

– Гордый какой. Мне б такую башню, я бы вообще с телками кувыркался не переставая.

Неожиданно Мишка рассмеялся:

– А у меня почему-то тут никак не получалось. Мне казалось, что нас все видят. Я-то ничего не вижу, а меня – все… Даже если темно… Это мания, конечно…

– Мания преследования, – сообщил Костик.

– Ну и вот. Но на самом деле все было еще более мерзко. Мы познакомились по интернету, а она у меня украла деньги…

– А вот это уже не мания.

– Папа когда узнал, жутко разозлился. На меня, конечно. Потом взялся сам искать мне знакомых, в своем кругу, но я ему сказал – этого не нужно…

– Да, дружище, хреново тебе, – сказал Макс.

– Зато есть что красть, – откликнулся Шериф сурово. – Не так плохо.

– Это всё не мое, – возразил Мишка. – Там, где мы жили до этого, там было лучше. Там все жили одинаково, я еще хорошо видел, гулял по улицам. Мы траву курили. По субботам у хасидов из лавочек кока-колу воровали… На складе стоят бутылки, целыми упаковками. Берем и убегаем… Он злится, кричит, а сделать ничего не может…

– Кто такие хасиды? – спросил Шериф.

– Они очень религиозные. Им в шабат работать нельзя, грех. Даже свет включить нельзя. Прислуга включает…

– Слушай, а ты молодец, оказывается, – ухмыльнулся Макс. – Так им: кто не работает, тот не пьет кока-колы…

– Там я был нормальный, – грустно сказал Мишка. – А здесь – новый русский. Вам смешно?

– Значит, ты новый русский еврей? – спросил Шериф.

– Вряд ли. Но отец так устроил, что да. Когда уезжал. Десять лет назад.

Зазвонил телефон, который стоял прямо на полу. Мишка обернулся на звук, поднял трубку, послушал и ответил: «да, идем».

– Зовут вниз. Они все-таки устроили праздник.

– Минуточку. Раз есть гости, должен быть и праздник, – воскликнул Макс. – Давай, корми нас. Мы тебе не хасиды, для нас пожрать – не влом. А потом еще кататься поедем.

Если я хоть что-нибудь понимаю в людях, то Мишка был счастлив.

Потом говорились тосты (Борис Николаевич переоделся и выглядел представительно, как по телевизору), пилось терпкое красное вино (мне оно понравилось), дарилась пузатенькая, сияющая огненно-рыжим лаком гитара (Мишка взял ее в руки и сразу, хотя и не на полном звуке, произвел такой пассаж, что Макс восхитился. «Йес», – сказал Мишка, никто его не понял, но Костик с важным видом закивал: оказывается, так называлась очень старая и очень сложная английская группа). После всего этого есть уже не хотелось. Мишка взял гитару и понес наверх, а Макс, кряхтя, поволок туда же тяжелый черный комбик размером с два пивных ящика. Борис вручил мне бутылочку вина, а Шериф незаметно прихватил со стола такую же.

В стеклянной башне было уже темно. Ярко светила луна. Сквозь прозрачный потолок были видны и звезды, и млечный путь. Костик засмотрелся на небо, и Макс водрузил комбик ему на ногу. Тот от неожиданности вскрикнул так, что Мишка испугался. Пришлось обоим налить. Нахальный Макс попросил гитару, воткнул провод в усилитель, покрутил ручки и сыграл что-то из своей любимой «Нирваны», довольно складно. Но Мишка взял у него «гибсон» и с ходу врезал то же самое. Макс спросил: «Ты чего, тоже Кобэйна снимал?» – «Первый раз от тебя услышал», – ответил Мишка, и Макс надолго заткнулся.

Вскоре мы сидели, смотрели на звезды и пили винцо, почти невидимые друг для друга. Михаил наигрывал какие-то песни и даже напевал себе под нос. Тогда я сказал:

– Ты бы спел нам чего-нибудь. Раз уж взялся.

– А что вам нравится? – спросил Мишка.

– Да ничего не нравится. Спой из своего.

Ревнивый Макс зашевелился в темноте и сделал громкий глоток прямо из бутылки.

– Я акустику возьму, – сказал Мишка.

Он достал акустическую гитару и для начала исполнил какой-то невразумительный проигрыш. А потом взял минорный аккорд и тихонько запел. Я даже запомнил текст: почему-то это мне показалось важным. Вот он:

 
Что-то может случиться; я чувствую это
в робком шепоте листьев, в запахе ветра,
в электрической искре, пробежавшей по нервам
от случайного взгляда.
 
 
Стоит лишь сделать шаг – и уже не вернуться.
Под ногами лежат бесконечные улицы,
и стены домов вырастают до неба,
до самого неба.
 

Я поглядел наверх. Никаких стен здесь не было, в черном небе по-прежнему мерцали звезды. «Уже не вернуться», – повторил я про себя.

 
И я слышу свой голос будто издалека:
помоги же нам, господи,
ты знаешь, как
тяжело быть чужими на этой земле —
собери же нас вместе.
 

Мишка аккуратно развернул еще несколько аккордов и остановился.

Если бы я верил в переселение душ, – думал я, – и в то, что любое существо на Земле проживает множество жизней, то я решил бы, что этот парень добрался до самой последней. Или нет: у него осталась еще одна жизнь, но энергия уже на исходе. А нирваны в качестве бонуса ему никто не обещал.

Молчание нарушил Шериф:

– Это очень правильная песня.

Макс беззвучно застонал, уничтоженный. Его песни Шериф называл иначе, а чаще никак не называл. Мне не хотелось, чтобы он обижался – я-то знал, насколько ему сейчас больно, все они такие, эти музыканты, – и я попросил:

– Макс, сыграй тоже чего-нибудь… Ну, хотя бы «Опасность»…

– Дай акустику, – сказал Макс Мишке.

«Опасность» была довольно бодрой песней, сочиненной Максом в жанре прямолинейного русского рока. Песне недоставало шлягерности – Макс даже не сумел сочинить слова для припева. А куплеты у него получились такими:

 
Я бы сел в самолет и летал над землей,
чтобы никто никогда не смог меня отыскать.
В моей пустой голове завелся злой человек,
он подает мне сигнал, что опасность близка.
 
 
Если в доме любом – мир да любовь,
то в моем отчего-то все идет кое-как.
Прилетает комета и смотрит на это,
и подает мне сигнал, что опасность близка.
 

Мишка взял в руки «гибсон» и включился в песню на середине. Удивленный Макс позволил ему сыграть виртуозное соло поверх основных гармоний, а затем пустился вдогонку:

 
Я бы выпустил когти, как мартовский кот,
как только выглянет солнце да пригреет слегка.
Я так хотел бы опять тебя повстречать,
но я же принял сигнал, что опасность близка.
 
 
Ты не знаешь об этом, но меня уже нет.
Ты глядишь на меня и не хочешь понять:
в моей пустой голове завелся злой человек,
он поет эту песню вместо меня.
 

Во второй раз соло звучало так, как будто всегда там и было. Макс сыграл было заключительный аккорд, но тут Мишка взял несколько нот вразрез ритма. Макс снова поставил точку, Мишка снова продолжил. Макс наконец понял смысл игры, и так они соревновались с минуту, а потом синхронно кончили, как умеют только музыканты – да еще артисты в некоторых специальных фильмах. Эффект был схожим. Оба тяжело дышали и выглядели весьма довольными. Мы с Костиком переглянулись, а Шериф протянул Максу бутылку:

– Вот тебе и группа готовая. А ты целый год с расп…здяями мучился.

– Охренеть, – честно сказал Макс.

– А в общем, вы в чем-то похожи, – задумчиво сказал Костик.

Эпизод23.Уже ночью мы добрались до Мишкиного компьютера. Это был навороченный аппарат – папа-адвокат не пожалел денег. Монитор был просто огромным, чтобы человеку с плохим зрением можно было хоть что-то разглядеть, вот только Мишка уже мало что видел. Иногда он на ощупь лазил в интернет. Друзья, оставшиеся в теплых краях, все еще присылали ему письма.

Мы сидели втроем – Костик, Мишка и я. Шериф и Макс завалились спать в комнате для гостей.

Мишкино обиталище удивило меня. Похоже было, что все усилия высокооплачиваемого дизайнера были нарочно сведены на нет: итальянская мебель была расставлена в самых неожиданных местах; прямо из пола торчали светильники на тонких ножках, как будто светящиеся галлюциногенные грибы; подозрительно большая кровать стояла как-то косо, причем прямо перед ней, в ногах, громоздился широкоэкранный телевизор на подставке. Тут же в беспорядке валялась одежда.

Приглядевшись, я понял еще кое-что. Комната не желала ничего рассказывать о хозяине: тут не было ни книжных полочек со всякими игрушками и безделушками, ни постеров на стенах, ни раскрытых на интересном месте журналов. Только темный застекленный шкаф с дисками. Вот дисков было действительно много, но по названиям трудно было понять, каков их слушатель. Даже Костик, осмотрев первые полки, в изумлении развел руками.

Мишка, впрочем, ничего не заметил. Он включил компьютер и попробовал влезть в свой почтовый ящик. Не получилось. Тогда он позвал нас.

Костик ввел его пароль и обнаружил несколько непрочитанных писем. Одно, кажется, от девушки. Он скопировал текст и вывел на монитор самыми крупными буквами. И отошел от стола.

Потом, много позже, я спросил Костика: что же было в том письме? Он ответил, что специально не вчитывался, тем более что написано было латиницей; ему запомнилась одна-единственная фраза: «я не буду ничего объяснять». Даже в транслитерированном виде, а может, именно поэтому, эти слова выглядели ужасно. Так сказал впечатлительный Костик.

Прочитав письмо, Мишка закрыл его и обернулся.

– Это был подарок, – сказал он. – Подарок на совершеннолетие.

– Отвечать будешь? – спросил я.

– Уже не нужно. Впрочем… я напишу. Проверь, правильно или нет.

Он опустил пальцы на клавиатуру и, мучительно вглядываясь в экран, написал одну фразу. Я подошел и посмотрел. Ответ был таким:

СПАСИБО ЗА ВСЕ.

– Всё правильно, – произнес я и щелкнул мышкой, чтобы ответ отправился адресату.

Я зашел и на Lenin-35. Мне писем не было. Оставалось доехать до Волгореченска.

Потом мы с Костиком не удержались и залезли на ленту новостей. Мы искали упоминания о бурной ночи в Новосволоцке, хотя я с удовольствием прочел бы, что мерзкий городишко накрыло ядерным взрывом мощностью в двести килотонн. Но мы не нашли ровным счетом ничего. Очень может быть, что в Новосволоцке разборки посреди города в порядке вещей.