Текст книги "Аристократ на отдыхе. Том 4 (СИ)"

Автор книги: Алекс Рудин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

17. Просчитанные вмешательства

Всё разрушено.

Он запятнал мою репутацию. Уничтожил мою усердную работу по утверждению себя в религии, где доминируют мужчины, только для того, чтобы заклеймить меня как шлюху Академии.

Вульгарный. Мерзкий. Всё, чем должен быть психически нездоровый преследователь.

Сэйнт быстро обхватывает меня своей рукой и тянет внутрь здания, пока затихшая толпа шепчет свои секреты. Я знаю, что слухи уже распространяются. Пчелы жужжат, и городские улья узнают, что между мной и Сэйнтом что-то происходит, естественно, предполагая самое худшее.

Но это? Это способно уничтожить всё, ради чего я работала.

– Послушай, Сэйнт, – начинаю я, увлекая его в коридор под лестницей, чтобы поговорить перед уроком. – Насчет сегодняшнего вечера… я думаю, нам нужно просто забыть…

– Нет, Брайони, – прерывает он меня. – Я не позволю им победить. Кто-то всерьез пытается подпортить тебе жизнь, пытается провести клеветническую кампанию против твоего имени, и я не позволю этого. Это не заставит меня отказаться от тебя или от бала, если уж на то пошло.

Он прислоняется плечом к стене, поворачиваясь ко мне, словно защищая меня.

– Но твой отец, и епархия⁷… все уже говорят. Как мы сможем защититься от этого? – спрашиваю я, чувствуя знакомое беспокойство.

Наш город похож на кривой суд. Сначала тебя обвиняют, затем ты тратишь всё своё время и силы на защиту от обвинений. Для этого нужно приложить много усилий, и я могу только представить, как будет злиться его отец, Кэллум Вествуд, из-за того, что его сын теперь каким-то образом связан с этим. Этот человек даже не хотел, чтобы Сэйнт участвовал в церемонии вместе со мной. Слухи о добрачном сексе? Ущерб непоправим.

– Возможно, это просто глупые дети из класса, которые хотят сделать себе имя, пытаясь задеть нас, поскольку мы преподаем вместе.

Я усмехаюсь.

– Тебе легко говорить. Не так уж легко смыть клеймо шлюхи.

Как только на тебя поставят это клеймо, пути назад уже не будет.

– Я сделаю всё возможное, чтобы защитить твою честь, Брайони. Я говорю это от всего сердца, – говорит он, его лицо серьезнее и озабоченнее, чем я когда-либо видела. – Ты же знаешь это, так ведь? Я не смирюсь с этим.

Я делаю глубокий вдох и киваю, чувствуя облегчение от его поддержки во всем этом. Он легко мог сказать, что ему нужно держаться со мной дистанцию, когда на нас направлены глаза общины. Знание того, что он меня прикрывает, определенно снимает с меня часть давления. Его рука поднимается и прижимается к моей щеке, мягко проводя большим пальцем взад-вперед.

– Я никому не позволю причинить тебе боль. Я обещаю, – шепчет он.

Всё, о чем я могу думать, это то, как по-другому прозвучало это предложение от другого человека. Никто не причинит тебе боль, кроме меня.

Да, этим он точно причинил мне боль. Эроу токсичен и полностью неадекватен. Теперь, когда я не нахожусь под его пьянящими чарами, я вижу это более отчетливо.

Сэйнт наклоняется ближе, смотря на мои губы, и как раз когда я думаю, не собирается ли он меня поцеловать, звенит звонок на урок, пугая нас обоих.

– Давай, Брай. Давай покажем им всем, что на нас это никак не влияет, – говорит он, протягивая мне руку с сочувственной улыбкой.

Я беру его за руку, и он открывает передо мной дверь в коридор. Мы идем рука об руку по коридору, а младшие школьники хихикают и показывают пальцами. Сэйнт слегка, ободряюще сжимает мою ладонь, когда мы подходим к нашему классу.

– Держи подбородок выше, – шепчет он, замечая, как стыд и смущение заставляют меня прятаться в саму себя.

Коснувшись двумя пальцами моего подбородка, он поднимает мою голову, и я изображаю уверенность.

Пробиваясь сквозь поток студентов, я встречаюсь глазами с диаконом в другом конце зала, который направляется к нам в своей ниспадающей белой рясе. Я легонько дергаю Сэйнта за руку, предупреждая его. Он смотрит на меня, затем в сторону диакона, который сейчас находится всего в нескольких метрах от нас.

Его глаза осматривают меня с головы до ног, и я вижу неодобрение в его снисходительном взгляде, когда он, наконец, подходит к нам.

– Мисс Стрейт, епископ Колдуэлл хотел бы поговорить с вами после урока.

– Мы были бы рады поговорить с ним об этом прискорбном зрелище, на которое мы наткнулись сегодня утром, – отвечает за меня Сэйнт. – Скажите, неужели в этой школе нет видеокамер, чтобы подобные проступки не случались?

– Мистер Вествуд…

– Я искренне беспокоюсь за безопасность преподавателей Академии Завета. Очевидно, что произошло прямое нападение на одного из ваших, и я хотел бы посмотреть, как совет собирается решить данную проблему.

– Дело не в граффити, молодой человек, и вам бы не помешало понизить голос при разговоре со мной, – говорит он строгим тоном, давая понять Сэйнту, что даже если у его отца есть влияние в церкви, это не дает ему права так разговаривать с человеком в ранге диакона.

– Что? – спросил Сэйнт, выглядя потрясенным.

– В чём же тогда дело? – спрашиваю я, обращая оба их взгляда на меня.

– В Вашем неуважение к этому учреждению, – его взгляд падает на мои брюки, и разочарование захлестывает меня. – Сразу после занятий.

Сэйнт с отвращением качает головой, в то время как диакон продолжает свой путь дальше. Я смотрю ему вслед; в голове у меня крутятся шестерёнки. Его рука опускается на моё плечо, направляя меня в сторону комнаты.

– Давай, Брайони. Пойдем.

Мы закончили занятия на сегодня, но мои мысли продолжают возвращаться к недавним событиям. Мой разум неустанно работает над решением этой головоломки. Всё, что делает Эроу, рассчитано. Это я поняла. Загадочные записки, пожар в церкви, нож, чтобы защитить себя. Всё, что он делает, не просто так. Есть конкретная причина, которую мне ещё предстоит выяснить. Может ли у всего этого быть одна причина? С какой целью он уничтожил всё мое нижнее белье, кроме как для того, чтобы гарантировать мой поход в офис епископа? Как клеймо шлюхи может пойти мне на пользу?

Он постоянно испытывает меня; хочет, чтобы я боролась, давит на мои границы, хочет проверить, есть ли у меня то, что ему нужно. Но почему? Ради чего? Есть ли что-то большее в играх больного и извращенного человека?

Я делаю последний глубокий вдох и выпускаю его, прежде чем вытереть ладони о пресловутые брюки, которые были полной пощечиной этому учреждению.

Повернув ручку на двери, я вхожу в главный офис для встречи с епископом. Коридор тёмный и жуткий, ведущий к дверям избранных должностных лиц. Тишина звенит в ушах, когда я делаю несколько шагов вперед. Подойдя к двери епископа Колдуэлла, я поднимаю руку, чтобы постучать, пытаясь стряхнуть нервы, как вдруг слышу чье-то шмыганье носом.

– Такова воля Господа, – слышу я тихий голос епископа Колдуэлла.

Там уже кто-то есть.

– Ты же не хочешь разочаровывать его, Брэди? – продолжает он.

Я поворачиваюсь, чтобы сесть на стул возле двери, ожидая окончания этой встречи, когда слышу плач. Любопытство заставляет меня прислониться к двери, чтобы послушать. Интуиция заставила мои ноги замереть на месте.

– Я не хочу его разочаровывать. Но мне страшно. Я запутался.

– Вот, вот, сынок, – говорит епископ Колдуэлл, слыша, как плачет мальчик, имя которого, как я теперь знаю, Брэди. – Ты знаешь, что говорит Библия, не так ли? Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены. Это Божья воля. Прими Святого Духа в свою жизнь.

Плач мальчика только усиливается.

Что-то не так.

Я берусь за ручку двери, поворачиваю её и толкаю дверь плечом.

Спотыкаясь, я вхожу в комнату и ахаю, в то время как мои ноги замирают на месте. При виде епископа Колдуэлла, стоящего над мальчиком, дыхание становится похожим на идею, которую мне ещё предстоит узнать. Его черная ряса задрана до пояса, пряжка ремня на брюках под ней болтается открытой.

Но именно ужас, написанный на его виноватом лице, раздражение в его тёмном, недовольном взгляде, кричат о всей непристойности происходящего.

18. Царствование

Застыв от страха с открытым ртом, я не моргаю с тех пор, как открыла дверь.

У меня отвисла челюсть, а в животе завязались узлы, в то время как плачущий мальчик выбегает из комнаты, проталкиваясь мимо меня и испытывая полное унижение.

Неужели мои глаза обманули меня? Действительно ли епископ Колдуэлл собирался совратить этого ребенка за закрытыми дверями под предлогом того, что это воля Господа?

У меня такое ощущение, будто на мою грудь что-то давит, а потребность дышать – это всё ещё мысль, оставшаяся в другой жизни.

Епископ Колдуэлл прочищает горло, просто поправляя рясу.

– Мисс Стрейт, – начинает он, обходя свой стол и садясь за него, как ни в чем не бывало. – Стук – обязательное требование в Академии Завета. Срыв уроков заслуживает дисциплинарного взыскания. Теперь, что я могу для Вас сделать?

Всё ещё ошеломленная увиденным, я не могу подобрать слов.

– В-вы… – я заикаюсь. – Ч-что это было? Что здесь происходило? – я указываю на то место, где перед ним сидел тот мальчик, пока штаны диакона были расстегнуты.

Он наклоняет голову, его грудь испускает тяжелый вздох, из-за глубоких морщин и зачесанных назад чёрных волос, в которых пробивается седина, он выглядит хуже прежнего.

– А что было?

– Я только что видела Вас…

– Ты видела, как я помогал ребёнку Божьему, Брайони, – перебивает он, откинувшись в кресле и поправляя поясок на своём круглом животе, набитом нездоровой диетой безбрачного мужчины. Он смотрит на меня вызывающим взглядом. – Итак, я спрошу ещё раз: чем я могу Вам помочь?

Он действительно собирается проигнорировать эту ситуацию, будто это пустяк. Будто мои глаза обманули меня, хотя я точно знаю, что это не так. Он поднимает бровь, словно слышит мои мысли. На его лице появляется выражение, слишком хорошо читаемое. Тонкие губы сворачиваются в трубочку, глаза сужаются. Слишком знающий взгляд. Никто тебе не поверит.

– В-Вам нужно было меня увидеть? – спрашиваю я, озадаченная тем, почему он продолжает спрашивать, чем он может мне помочь, когда эта встреча была по его просьбе. – Вот почему я здесь.

Его брови опускаются, лицо хмурится, прежде чем он садится вперед в своем кресле и заглядывает в блокнот на своем столе. Пока он перелистывает страницы, свет падает на крестик на его чёрных четках, отчего у меня в животе всё переворачивается от отвращения. Он качает головой, морща лоб.

Мне не было назначено встречи с ним.

Это всё дело рук Эроу.

Стены давят, и тьма грозит поглотить меня целиком. Я потрясена откровением, в ужасе от того, что передо мной человек, которому я доверяла долгие годы. Я вложила всё своё время, энергию и страсть в институт, в который верила. Вера, которой я следовала до конца. А руководил им не кто иной, как волк в овечьей шкуре.

Всё это ложь.

Прежде чем я осознаю, что происходит, я чувствую, что мои ноги движутся подо мной, когда я, спотыкаясь, медленно выхожу из комнаты.

Я слышу, как он зовет меня по имени, но я уже бегу.

Протиснувшись через двери кабинета, я вылетаю в коридор, заполненный уходящими после занятий студентами, и падаю на колени. Поднимаясь, я слышу, как он снова зовет меня по имени, и слёзы падают из моих глаз.

Это всё ложь.

Я отворачиваюсь от смотрящих на меня студентов и бегу по пустому слитному коридору, когда рука прикрывает мне рот и меня резко отдёргивают назад. Чувствуя, что меня затаскивают в тёмную кладовку, я кричу, сопротивляясь этой руке. Я пытаюсь вырваться из хватки, когда чувствую, как твердое тело прижимается к моей спине.

– Шшш… успокойся, Брайони! – я слышу знакомый голос.

Голос человека, который меня подставил.

Я проигрываю битву со своими эмоциями и начинаю всхлипывать, прижимаясь к его руке. Он крепче притягивает меня к себе, его голос звучит у меня над ухом.

– Прекрати! Прекрати, блять, плакать! – требует он, обхватывая другой рукой мою талию и прижимая меня к себе ещё крепче.

Я пытаюсь сдержать свои эмоции, когда слышу, как епископ Колдуэлл в коридоре спрашивает кого-то, не видели ли они меня. Голоса постепенно стихают, когда они уходят от кладовки с припасами, в котором мы сейчас прячемся.

– Прекрати быть слабачкой, Брайони, – рычит Эроу мне в ухо. – Давно пора было тебе присоединиться к реальному миру, в котором находятся все остальные.

Я делаю дрожащий вдох через ноздри, успокаиваясь, пока его ладонь всё ещё прикрывает мне рот. После этого он, наконец, опускает руки, разворачивая меня за плечи к себе лицом. Его первая ошибка.

Я представляю себе очертания его телосложения, возвышающегося надо мной в тёмном пространстве, и, воспользовавшись случаем, ударяю его по лицу.

Лицу, на котором нет маски.

Я понимаю это, когда чувствую тепло его щеки против жжения моей ладони, резкий звук пощечины эхом отдаётся в тесной комнате.

Задыхаясь, я нащупываю позади себя выключатель. Мне нужно увидеть его. Прежде чем я успеваю дотронуться до стены, он крепко хватает мои запястья своими руками, прижимая меня спиной к тому, что похоже на металлические шкафчики позади меня. Он поднимает мои запястья над головой, прижимая свои бедра к моим, фиксируя меня на месте. В положении, которое слишком хорошо теперь мне знакомо.

– Ты дала мне пощечину, – говорит он сквозь стиснутые зубы, его нос плотно прижимается к моей щеке.

– Ты знал! Ты знал, что это происходит, и ничего не сделал, чтобы остановить это! – рявкаю я, дико дергаясь в его хватке.

Он ударяет мои запястья о шкафчик надо мной, вызывая боль в руках.

– Проснись, блять, церковница, – рычит он. – Это не единичный случай.

Я пытаюсь пнуть его, но его тело плотно прижимается к моему.

– Твоя наивность вызывает у меня отвращение, – продолжает он, – но, Господи, этот размах… – он втягивает воздух сквозь зубы. – Блять, мне нравятся эти руки на мне.

Я борюсь с его хваткой на моих руках, яростно раскачивая своим телом шкафчик позади меня, пока я стону от разочарования.

– Ну же, давай, – подбадривает он меня.

Это то, что ему нравится. Страх. Эроу получает удовольствие от моего страха и агрессии. Возбуждение от всего этого в сочетании с моим гневом заставляет меня взорваться перед ним, вымещая всё свое раздражение в данный момент, используя его как грушу для битья.

Но он слишком силен. Я чувствую его ухмылку на своей щеке, его волосы щекочут мне лицо, когда я вдыхаю его запах, пыхтя от усталости.

– Давай. Борись со мной, куколка. Сопротивляясь мне, ты увеличиваешь вероятность быть трахнутой мной, – говорит он своим жёстким тоном.

– Убери от меня свои руки!

– Прости меня, пожалуйста, – саркастически говорит он, захватывая оба моих запястья одной рукой над собой. – Всё, что я делаю, я делаю для тебя. Разве ты этого не понимаешь?

Его вторая рука скользит по внутренней стороне моего предплечья, пока не достигает макушки моей головы. Два пальца скользят по моему лбу, медленно идут по изгибу носа, пока не достигают губ, очерчивая профиль моего лица. Он просовывает эти два пальца между моими губами, встречая мои зубы. Я следую его внегласным указаниям, открывая рот, пока его пальцы не касаются моего языка.

Он прижимается своим лбом к моему в темноте, проникая пальцами всё глубже и глубже, пока не упирается в заднюю стенку моего горла, и я кашляю вокруг них, задыхаясь от их длины. С его губ срывается стон, и мои глаза слезятся, когда он задерживает их на секунду, прежде чем вытащить обратно.

Достав два пальца из моего рта, я слышу, как его губы приоткрываются, в то время как он сосет их. В каком-то больном и извращенном смысле, что-то в этом грязном действии вызывает волнение в моем животе. Соблазны, которые бесконечно мучают меня.

– Видишь? – шепчет он. – Ты не его маленькая шлюха. Ты даже не можешь нормально проглотить член.

Граффити. Его больные и извращенные игры бесконечны.

– Ты сделал это? – рычу я сквозь стиснутые зубы. – Ты написал обо мне такие мерзкие вещи?

Он вздыхает против меня.

– Прости меня. Безвкусица, я знаю. Не совсем в моем стиле, но… когда мы в Риме, мы поступаем как римляне, не так ли?

Он сумасшедший. Его мыслительные процессы настолько запутанны, что я даже не могу понять его большую часть времени. В загадках, которые он изрекает, всегда присутствует элемент религии, и в корне этого я должна разобраться. Вся его личность для меня – лабиринт; бесконечный цикл поворотов и изгибов. Финишная черта никогда не находится в поле зрения.

– Почему? – я кричу, в то время как слёзы угрожают снова появиться на моих глазах. – Почему ты делаешь это со мной?

Я раздражена. В замешательстве. Мне больно. Я чувствую себя одинокой, как никогда раньше, зная, что лидер, которому я посвятила свою жизнь, обманул меня и всех остальных в нашем сообществе самым тревожным образом. И все это во время борьбы с этими тёмными, непристойными ощущениями, которые Эроу постоянно вытягивает из меня. Моя голова кружится, мой разум в полном тумане.

– Ибо Господь Бог ваш идет с вами, чтобы сразиться за вас с врагами вашими [и] спасти вас, – говорит он мне.

Я прижимаюсь к нему всем телом, впитывая слова, вслушиваясь во фразу и расшифровывая её. Выпустив вздох неверия, я расслабляюсь в его объятиях, пока мой разум работает над знакомыми словами. Это один из первых отрывков, которые он вырвал из Библии и оставил для меня на комоде.

– Они хотят лишить тебя голоса, Брайони, – шепчет он. – Забрать твой голос. Обрезать твой бутон до того, как ты успеешь расцвести.

Загадочный код, раскрывающий его ответ. Он делал всё это не просто так. Он молча защищал меня своим больным и извращённым способом. Оберегая меня от людей, которых он считает моими врагами, и одновременно закаляя меня для схватки.

– Но мне нужно, чтобы ты расцвела. Мне нужно, чтобы ты предстала передо мной во всей своей тёмной, восхитительной красоте. Раскрой свою силу и покажи мне глубину между своими лепестками, – говорит он, проводя тыльной стороной тех же пальцев по моей щеке.

Моё сердце замирает от его слов. Они должны означать что-то более глубокое, но когда он произносит их таким хриплым, нуждающимся тоном, мышцы моих бедер снова напрягаются. Моё тело обманывает меня в его присутствии, всегда стремясь к чему-то большему.

– Теперь я твой Бог, – шепчу я ему в ответ его слова, те самые, которые он написал над отрывком, наконец-то расшифровав послание.

Ибо Господь Бог ваш идет с вами, чтобы сразиться за вас с врагами вашими [и] спасти вас. Это не было сказано в знак богохульства. Это был знак его защиты. Он готов быть моим щитом, но только если я понесу меч.

Он выпрямляет позвоночник, молча возвышаясь надо мной, и если бы я была в состоянии видеть более четко, то могла бы представить, что на его лице застыло гордое выражение восхищения. Его голова опускается к моей шее, мои глаза плотно закрыты, так как моё тело содрогается от страха откровения. Тёплые влажные губы обхватывают мочку моего уха, снова пронзая мое тело искрами. Он нежно посасывает её, прежде чем я чувствую, как его влажный язык скользит вверх по моему уху.

Мой пульс громко стучит в моей шее, а хриплый стон едва вырывается наружу. Он кладет что-то маленькое и металлическое в мою ладонь, и мои пальцы смыкаются вокруг этого предмета. Я едва ли вижу отблеск света, идущего из щели под дверью, который отражается в его глазах, но их огонь прожигает темноту.

– И будет наше царствование победоносно, – мурлычет его мягкий голос.

19. Подожги

Я выхожу из машины, сжимая в одной руке лишнюю ткань от моего длинного шелкового платья, протягивая другую руку для помощи.

Как раз вовремя, Сэйнт хватает её, ухмыляясь мне за своей бронзовой римско-греческой маской в мифологическом стиле. Он так красив в своем приталенном тёмно-синем костюме и белой рубашке. Свежая стрижка его и без того коротких светлых волос делает его челюсть еще более ярко выраженной под маской, а его искрящиеся голубые глаза горят от предвкушения. Он помогает мне встать на каблуки, поправляя платье, чтобы оно сидело именно там, где нужно, на моих бедрах, чтобы ткань как можно меньше опускалась между моих грудей.

Мия определенно стройнее меня, но серебристое платье сидит на мне лучше, чем любое другое, когда дело доходит до прикрытия моих достоинств. Она также помогла уложить мои длинные черные волосы в свободный, низкий пучок с несколькими свободными прядками, обрамляющими лицо, чтобы дополнить классический образ.

Пока одна моя рука находится в руке Сэйнта, другой я держу свою бело-серебряную венецианскую маску за палочку, драгоценные камни стекают с нижней части и свисают с ниточек на мои щеки.

– Словно ангел, – говорит он, поднося мою руку к своим губам.

Я краснею под маской, когда шофер отъезжает по усаженной деревьями подъездной дорожке. Я не знаю, то ли это губы Сэйнта, прикасающиеся к моей коже, то ли то, что я знаю, что язык Эроу будет на мне позже, чтобы стереть чужие прикосновения, снова вызывает сокращения в нижней части моего живота. Потирая губы между собой и надеясь, что моя помада сиреневого цвета всё ещё на месте, я делаю первый шаг, пропуская свою руку через руку Сэйнта, зная, что сегодняшняя ночь станет для меня открытием. Она будет полна загадок, которые предстоит разгадать.

Проводя меня в массивный, похожий на замок дом самого губернатора, я вижу Аластора Эбботта по другую сторону громадных деревянных двойных дверей, приветствующего прибывающих гостей. На это мероприятие можно попасть только по специальному приглашению. Тут люди с громкими именами. Только самые важные мужчины вместе со своими женами собираются вместе, чтобы отпраздновать свой успех, рекламируя себя друг другу, восхваляя друг друга за укрепление своего первозданного статуса.

– Пойдём, поздороваемся, – говорит Сэйнт, направляя нас к круглому, оживленному человеку.

Я проглатываю то, что кажется мне горой песка, осознавая тот факт, что после встречи с исчезающим в тенях человеком, который пропитал собой мои кости, я смотрю на всех по-новому.

Он представляет нас, пожимает руки губернатору Эбботту и его жене, которая вся в дорогих украшениях, держит бокал вина в одной руке, подбородок поднят так же высоко, как её импланты. Губернатор Эбботт смотрит на меня на секунду дольше, чем, как я полагаю, принято в обществе, когда он пожимает мне руку.

– Ах, да, Брайони Стрейт. Первая женщина Magnus Princeps Академии Завета, – он притягивает мою руку ближе к себе, заставляя меня припасть к его груди. – Они никогда не видели никого, похожего на тебя, – шепчет он и откидывается назад с ухмылкой на круглом, жирном лице. Такой, которую я не могу понять.

Мы проходим в бальный зал, блестяще оформленный в стиле арт-деко, с канделябрами, струнными занавесками с тончайшей драпировкой, окружающими танцпол, и чрезмерно богато украшенной хрустальной люстрой, висящей в центре комнаты. Приглушенный свет свечей, окружающий комнату, заставляет меня крепче, чем обычно, сжимать руку Сэйнта.

Лица в масках проходят мимо нас слева и справа. Анонимность всего мероприятия не только уморительно ироничная, но и совершенно пугающая.

В комнате, полной достатка, богачи решают скрыть свои личности на вечер, позволяя своим демонам вырваться на свободу под ложью новой маски.

Я осматриваю зал глазами, поспешно ища прибытие епископа Колдуэлла. Тошнотворное чувство пронзает моё нутро, когда я расстаюсь со Сэйнтом, прижимаясь к стене бального зала. Он наверняка будет здесь, ожидая разговора, чтобы обеспечить моё молчание. Неизбежный момент закрепляет неприятную тревогу за весь вечер.

Сэйнт ввязывается в разговор с пожилым мужчиной в маске в виде животного с длинным выступающим клювом и в тёмно-сером костюме. Повернув голову, он быстро замечает меня у стены и прерывает разговор. Он подходит к моей нервной персоне с выражением озабоченности на лице.

– Хэй, – шепчет он, прислонившись к стене вместе со мной, наклонив голову вниз, пока он говорит. – Ты в порядке? Что происходит?

Я заставляю себя улыбнуться и киваю головой.

– Я в порядке. Просто… перевожу дыхание. Платье, – я провожу рукой по своему телу, выпуская фальшивый смешок. – Из-за него трудно дышать.

Он смотрит на меня с беспокойством, которое всё ещё присутствует в его встревоженном взгляде, и мои слова ничего не делают, чтобы убрать мой очевидный дискомфорт. Его рука тянется, чтобы взят мою. Он тянет меня вперед, пока я не оказываюсь прижатой к нему. Обхватив одной рукой мою поясницу, другой он касается моей щеки, нежно прижимая ей к моему лицу. Я задерживаю дыхание, мои глаза мечутся к другим гостям, которые могут наблюдать за нами.

– Я понимаю, Брайони. Эти люди… это место, – он оглядывается вокруг, прежде чем пожать плечами. – Это всё ложь.

У меня желудок сводит от его слов. Что он знает?

– Никто здесь не умеет танцевать, – признается он с сексуальной ухмылкой. – Они больше говорят, но подкрепить свои слова действиями не могут. Эти люди – лжецы и мошенники.

Я вздыхаю, смеясь про себя из-за того, что слишком много думаю.

Отступив от меня, он протягивает руки, увлекая меня за собой на середину танцпола, где все гости выстраиваются в линию друг напротив друга. Скрипки поют свою сладкую, знакомую мелодию в воздухе, пока пары готовятся начать танец в стиле барокко, который мы изучали и которому нас учили с тех пор, как мы были молодыми студентами в Завете.

– Давай покажем им, на что мы способны, – говорит Сэйнт с уверенной улыбкой, выводя меня напротив себя в ряд женщин в масках.

Он присоединяется к ряду людей в масках напротив нас, не сводя с меня глаз, пока мой взгляд скользит по ряду. Маска за маской, я рассматриваю мужчин, не зная, кто скрывается под каждым костюмом, пока мой взгляд падает на пожилого джентльмена несколькими мужчинами далее, который смотрит на него слева. Прямо на Сэйнта.

Мне не требуется много времени, чтобы понять, кто это. Кэллум Вествуд смотрит на своего сына, а его сын невинно улыбается мне, его волнение почти осязаемо. Глаза до жути медленно смещаются, в то время как взгляд Кэллума прокладывает дорожку между нами и встречается с моими глазами. Мы смотрим друг на друга в течение мгновения. Мурашки пробегают по моим плечам и шее, так как опасность, нависшая в этом взоре, заставляет меня содрогнуться.

Ненависть. Отвращение. Презрение.

С первого взгляда я понимаю, что этот человек предпочел бы, чтобы я вообще не присутствовала на сегодняшнем вечере. Это я разрушаю шанс его сына стать тем, кем он может стать. Похоже, мысль о том, что я могу добиться какого-то звания для себя, одновременно втаскивает его сына в грязь. Гонка за право стать правящим епископом после отставки Колдуэлла в ближайшие годы – святой Грааль достижений. Кэллум явно хочет этого только для своего сына. Его наследия.

На ум приходит граффити на окнах школы.

БРАЙОНИ СТРЕЙТ – ШЛЮХА ДЛЯ СЭЙНТА

Эроу написал это не для того, чтобы расстроить меня. Чтобы запятнать мою репутацию в этой общине, конечно. Но репутация в этой общине ничего не значит для такого человека, как Эроу. Он написал это даже не для того, чтобы расстроить Сэйнта. Вот почему в то утро пришло послание о прощении. Ему нужно было, чтобы я знала, что это не в его стиле. В этом нет ничего личного. Всего лишь очередной ход в его больной и извращенной шахматной партии. Он написал это послание, чтобы задеть его. Кэллума Вествуда.

Его сын. На губернаторском балу. Со шлюхой Завета. Не очень хорошо выглядит.

Прежде чем я успеваю обдумать всё это, начинает звучать припев. Все женщины в очереди за мной делают быстрый реверанс, чтобы начать танец. Мужчины делают шаг вперед, приближаясь к нам, и я беру руку Сэйнта в свою. Его отец смотрит на наши переплетенные пальцы, когда мы все поворачиваемся налево, чтобы начать танец.

Мы идём вместе, пока мужчины ищут нашего расположения, останавливаясь, чтобы мы снова встретились лицом к лицу, пока наши руки переплетены вместе между нами, мужчины сгибают колени в быстром поклоне, прежде чем женщины следуют за ними. Сэйнт подмигивает мне, заставляя мое лицо расплыться в улыбке. Я прикусываю уголок губы, сдерживая смех, пока жар поднимается по моим щекам.

Он совершенно очарователен, когда он такой: легкомысленный и неуклюжий. Чем больше мы вместе, тем больше мне нравится проводить с ним время. Мысль о том, что у него есть какая-то вендетта против меня, как у его отца или даже Джейкоба Эрдмана, кажется почти невозможной. Либо этот парень – самый феноменально талантливый актер, с которым я когда-либо сталкивалась, либо он действительно невосприимчив к ненависти своего отца. То, как он заступился за меня перед диаконом. Как он поздравил меня, зная, что его семья этого не сделает. Интуиция мешает мне аналитически рассуждать.

Мы отрываемся друг от друга, пока женщины пробираются сквозь строй мужчин, завершая нашу первую смену партнеров. Я присоединяюсь к другому пожилому джентльмену с серовато-белыми локонами, свисающими до плеч, и белой бородой под золотой маской, у которой вместо носа клюв. Он ухмыляется, из-за чего морщины возле его рта становятся глубже, и едва заметно кивает мне. Мы поднимаем ладони, чтобы они встретились между нами, пока мы обходим друг друга, и не успеваю я оглянуться, как мужчины уже пробираются сквозь строй женщин, снова меняясь партнерами.

Мое сердце практически замирает в груди, когда мои глаза встречаются с приближающимся епископом Колдуэллом. Ещё один человек проходит мимо, а тёмные, чёрные глаза Колдуэлла смотрят на меня сквозь наши маски. Он останавливается передо мной, его ладонь касается моей поднятой руки. Время словно замирает, пока он общается со мной без слов. Смотря на меня тем же знающим взглядом осуждения, мы обходим друг друга по кругу, прежде чем он отсоединяется и продолжает обходить меня.

Возвышающаяся фигура Сэйнта подходит ко мне, будучи следующей в очереди. Мы снова соединяемся, и его улыбка расширяется, когда он понимает это. Он шевелит бровями под своей маской, когда наши руки соприкасаются между нами, посылая волну утешительных искр внутри меня. Он притягивает меня к себе, затем отталкивает, прежде чем наши руки опускаются и мы оба поворачиваемся лицом к танцору, ожидающему позади нас.

Кэллум Вествуд ждёт, и утешительная улыбка, которую его сын оставил на моём лице, быстро исчезает, когда я впитываю его разъяренный вид. Я знала, что увижу этих людей здесь сегодня вечером, но к чему я не была готова, так это к тому, что напряжение от этих обманов так сильно будет давить мне на грудь. Невозможность дышать, когда рука Кэллума обхватывает мою, присутствует и совершенно ужасает. Его присутствие словно крепкая петля на моей шее. Его хмурый взгляд прикован к моему. Он говорит так много и не говорит ничего. Как будто он слышит громкие, громоподобные удары моего встревоженного сердца, находя удовлетворение в том ужасе, который он дарит.