Текст книги "Аристократ на отдыхе. Том 4 (СИ)"

Автор книги: Алекс Рудин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

14. Вкус греха

Он возвышается надо мной, в то время как у него рост превышает 180 сантиметров, а я стою перед ним со своими жалкими 165 сантиметрами.

Он победил. Он поймал меня. Я думала, что легко сбегу из собственного дома, перехитрив его. Но вместо этого я ударила его по лицу. Порезала его. Разбила бутылку о его голову, и все же он стоит здесь. Истекающий кровью, с горящими глазами, как будто вся игра была просто прелюдией для человека из его глубин ада.

Безумие даже не покрывает этого.

– Ч-что?

– Я сказал, будь хорошей девочкой и пососи мой язык, – огрызается он.

Я даже никогда не слышала о таком.

– Ты хочешь, чтобы я… поцеловала тебя? – спрашиваю я.

Я вижу, как сужаются его глаза под треснувшей маской черепа.

– Нет, – он хмурится с отвращением, будто сама идея вызывает у него тошноту. – Я сказал тебе пососать мой язык. Обхвати его губами и соси.

Его слова, то, как он требует, и дикий взгляд в его глазах заставляют капельки пота выступить у меня на лбу, а тело напрягаться от смеси нервов и импульсов, которые, кажется, не поддаются моему контролю.

Прижимая меня к двери, я чувствую эрекцию в его брюках, когда он вжимается в меня. Одна мысль о том, что я могу вызвать такую реакцию у мужчины, заставляет мое лицо раскраснеться. Он наклоняется ко мне, приподнимает подбородок так, что наши губы оказываются в сантиметрах друг от друга, его лохматые мокрые волосы щекочут мне лоб. От него пахнет вином, кожей и ужасными, сокрушающими душу решениями.

Его губы раздвигаются, язык высовывается изо рта, и он нежно проводит им передо мной, как обманчивая змея, которой он и является. Я чувствую, что могу упасть в обморок, в то время как мой взгляд переходит с его глаз на язык. Медленно, неуверенными движениями, мои губы наконец приоткрываются, и я обхватываю губами его ждущий язык. Двигаясь вперед, а затем назад, я сосу его как леденец, отрываясь от него в конце.

Его влажный, теплый язык ощущается на моих губах едва уловимым сладковатым вкусом, совсем не таким, каким я представляла себе вкус греха. Я прислоняюсь спиной к деревянной двери и смотрю на него, чувствуя, как меня охватывает странная волна удовольствия от этого простого, но совершенно незнакомого действия.

– Ты это почувствовала, – говорит он, его глаза изучают моё лицо. – Это покалывающее ощущение, которое пробегается по твоему позвоночнику и останавливается между твоих ног, заставляя мышцы напрягаться и сокращаться.

Я сглатываю, нахмурившись от его точного описания, прежде чем мои глаза смущенно опускаются на пол.

Его рука крепко обхватывает мою челюсть, притягивая моё лицо к своему.

– Эти чувства, эти мысли… эти желания, – его хватка смягчается, тогда как его пальцы пробегают по моей шее. – Они полностью заложены в твоей генетической структуре. Они возникли задолго до того, как мужчины придумали правила, чтобы контролировать твои глубины.

Я задерживаю дыхание, просто смотрю на него, когда его нос снова почти соприкасается с моим.

– Ты – женщина без голоса, Брайони, – шепчет он мне в губы. – Позволь мне быть горлом, через которое ты будешь кричать.

Я ошеломлена его словами и чувствую, словно я пьяна в его присутствии. По крайней мере, я предполагаю, что так чувствуют себя пьяные люди. У меня легкая слабость, голова кружится, и всё же каждая часть моего тела насторожена и жива, захвачена вихрем саморазрушения и питается персональным писанием, которое он исповедует.

Он наклоняет голову к моей шее, и я чувствую, как его губы касаются моей кожи. Он проводит ими по моей покрытой кровью груди, пока не становится передо мной на колени, его лицо оказывается прямо на одной линии с моей грудью. Мое сердцебиение учащается, когда обе его большие руки ложатся на мой живот. Он держит их там, прежде чем моргнуть и посмотреть на меня сквозь треснувшую маску черепа.

Зло может прийти к вам в разных формах. Соблазнение. Как змея, оно пробирается в мои вены, нащупывая глубину во мне. Достигнув костей, он плотно обвивает меня, пока моя жизнь не становится заложницей, и единственным её освобождением не является путь через его лабиринт. Он владеет мной. Моя свобода в его играх.

Медленно, его руки скользят. Одна ладонь движется вверх, пока его покрытые кольцами пальцы не оказываются под подолом моего хлипкого топа, а другая в это время движется вниз.

Я должна это прекратить. Мне нужно это прекратить. Каждая часть происходящего отвратительна. Непристойна. Разрушительна. Но я не могу заставить свой рот произнести эти слова, потому что какая-то саморазрушительная, тёмная часть меня жаждет этого ощущения неизвестности. Я нахожусь под его чарами, следую за ним в темноту.

Моё тело требует ощущений, которые мучают мой разум с момента встречи с ним. Это заставляет меня откинуть голову назад к двери, когда его левая рука проводит по ноющему месту между моих бедер, в то же время как его правая рука проскальзывает вверх и сжимает мою грудь.

Сдавленный стон вырывается из моего горла, и это удивляет меня, это полное отсутствие контроля.

Мой сосок, попав под влияние его пальцев, твердеет. Его пальцы впиваются в плоть моей груди, крепко сжимая её. Я чувствую прикосновение его большого пальца к нуждающемуся месту между моих ног, и мои ноги почти сдаются, моя рука хватается за дерево надо мной, а другая ладонь прижимается сзади к двери.

– Твой разум подсказывает твоему телу, как реагировать на инстинкт, стремясь получить вознаграждение, – бормочет он, касаясь моего бедра, прежде чем лизнуть кожу длинным движением языка.

Тело, о котором он говорит, пылает. Я вздрагиваю от ощущения его языка так близко к месту, что так требует прикосновений. Внезапно мне нужно, чтобы меня трогали везде и сразу. В местах, которые вдруг жаждут контакта с тем, чего я никогда не испытывала. Он берется за моё правое бедро, перекидывая его через своё плечо, открывая меня ему.

– Это тепло, что ты чувствуешь прямо здесь? – говорит он, перемещая свой рот на набухшее место, где только что был его палец.

Я опускаю голову и смотрю на него, пытаясь дышать правильно. Он глубоко вдыхает, впитывая мой запах, прежде чем его язык выскальзывает меж его губ, и я чувствую тепло его долгого, медленного облизывания моих шорт. Шорт, которые теперь кажутся мокрыми и прилипают ко мне. Его язык скользит по влаге, проникшей сквозь ткань, прикрывающей меня, и я задыхаюсь.

– Это твоё тело готовит тебя ко мне. Эта скользкая влажность? Это твоё тело пытается сделать так, чтобы тебе было комфортнее, когда я решу тебя трахнуть, – его язык снова проводит по чувствительной области длинным, жестким движением, заставляя меня сглотнуть стон. – Но это не поможет, Брайони. Это не избавит тебя от дискомфорта, который ты почувствуешь, когда я наконец-то трахну тебя. Ты должна научиться принимать боль вместе с удовольствием. Понять, что она нужна тебе, чтобы достичь высшей награды, – он снова проводит языком по мне, и мои глаза закрываются. – Быть моей хорошей девочкой, принять эту боль и овладеть ею.

Его слова греховны сами по себе, но в сочетании с ощущениями? Я ныряю с головой в бурлящую яму пламени, наслаждаясь жжением его огня на моей коже.

Его большой палец проводит по моему соску под майкой, моё дыхание становится неровным, и он быстро опускает своё плечо, заставляя мою ногу резко опуститься на пол. Я слегка теряю равновесие и хватаюсь за дверь позади себя, чтобы найти опору, в то время как он поднимается на ноги, снова возвышаясь надо мной.

Он крепко сжимает мою челюсть, пальцы вдавливаются в мою плоть, заставляя меня смотреть ему в лицо, когда он говорит: – Но только когда ты будешь готова и будешь умолять об этом.

Я смотрю на него в недоумении. Его злая ухмылка растягивается на его губах, прежде чем он медленно ослабляет хватку, убирая руку с моей челюсти. Он отталкивается от двери и поворачивается, чтобы направиться к лестнице наверх.

В данный момент я не понимаю, что происходит. Я не знаю, кто я и что я делаю. Я просто позволила странному человеку в маске, на которого я жестоко напала на своей кухне, прикоснуться ко мне там, где меня никогда не трогали.

Больше всего я презираю то, как сильно я чувствую, что снова хочу этого.

Я поворачиваю голову в сторону и вижу своё отражение в зеркале в прихожей. Моё лицо раскраснелось и покрыто кровью того мужчины. Я не узнаю эту девушку. Она превращается на моих глазах в нечто совершенно неизвестное. В то, во что я обещала себе никогда не превратиться.

Я отвожу глаза от своего отражения, когда слышу, как он спускается по лестнице. Он спускается по ней легкой трусцой, хрустя побитым стеклом теперь уже разбитой вдребезги картины и переступая через сломанную раму. Я пристраиваюсь в углу прихожей, пока он приближается, опасаясь его. За ухом у него сигарета, а в руке складной нож, которым я угрожала ему на кухне. Тот самый, которым я его порезала. Я даже не знаю, где он его достал и откуда он взялся.

Я медленно забираю у него его, настороженно наблюдая, как он опасливо смотрит на меня, а его язык проводит по нижней губе, почти наслаждаясь моим вкусом, которым он теперь заклеймлен. Он вынимает сигарету из-за уха и кладет её между губами. Языком он двигает сигарету, вырисовывая крест, в его взгляде появляется насмешливый блеск.

Затем, как ни в чем не бывало, он поворачивает ручку входной двери и проходит мимо меня, исчезая в ночи, позволяя двери захлопнуться, когда он снова исчезает.

15. Шлюха для Сэйнта

Мало-помалу она погружается в меня.

Любопытство – это меч c клинками с обеих сторон. Для идиота оно может показаться чем-то прекрасным. Для умного человека – опасным искушением. Оно способно заставить вас сомневаться в своих мыслях и решениях. Исследуя неизвестность, человек с её интеллектом просчитывает свой выбор, его разум борется с телом в смертельной игре в перетягивание каната. Невозможно отрицать то, что говорит мне это изящное тело. Оно практически умоляет о милосердном освобождении, умоляет меня дать ей голос, в котором она всегда нуждалась. Повод отпустить себя.

Брайони Стрейт сломается для меня.

Но только после того, как я сломаю систему, которая хочет, чтобы она исчезла.

– Ах, да, Эроу. Впустите его, – слышу я, как мой босс, Аластор Эбботт, разговаривает со своим помощником, когда я врываюсь в офис. – Эроу.

Его кустистые брови поднимаются, когда я прохожу мимо сладострастной женщины и бросаю небольшой сине-белый переносной холодильник на его стол на кучу разбросанных бумаг. Он нервно смотрит на испачканный кровью холодильник; на белой пластиковой крышке и ручке виднеются мазки крови. Затем медленно переводит взгляд на меня.

– Что это? – спрашивает он, когда его помощница для отсасывания члена, медленно выходит из комнаты.

– Он решил не сотрудничать.

Глаза Аластора озабоченно сверкают, пока он смотрит на холодильник. Он знает цену отказа от сотрудничества. Конечности и пальцы вместо нулей.

– Ну… – он щелкает языком, испустив нервный вздох. – На этом всё, я полагаю.

– Он также хотел, чтобы ты знал, что Клайв МакГрегор не будет отказываться от участия в выборах, – непринужденно заявляю я, подходя к бару в его офисе и беря со стеклянной стойки бутылку виски.

Я открываю её и наливаю себе в стакан. Отпивая напиток при помощи одной рукой, я держу бутылку за горлышко другой.

– Вот ублюдок, – бормочет он, сжимая руку в кулак на столе. – Как у тебя дела с девочкой? Сейчас мне как никогда нужна поддержка Кэла.

Девочка. Я вытираю рот тыльной стороной ладони, скрипя зубами, изо всех сил стараясь не схватить этого человека за шею и не разбить его лицо о дерево его стола.

– Если бы его тупоголовый сын перестал пытаться самоутвердиться перед отцом, я бы уже всё сделал, – вру я.

Если бы я хотел её смерти, она бы уже гнила под землей. Всё настолько просто.

– Этого недостаточно. Криста! – зовет он за дверь свою помощницу.

Мои глаза сужаются, когда я слышу шаги по коридору.

Она просовывает голову в дверь.

– Да, мистер Эбботт?

– Криста, соедини меня с Кэлом Вествудом, будь добра.

Я беру пустой стакан в руку и бросаю его в стену рядом с головой Кристы. Стекло разбивается позади неё, и она вскрикивает, зажмурившись.

– Эроу! – выругался Аластор.

Я поворачиваюсь, снова бросаюсь к нему и обхожу его стол. Хватаю его за шею, поднимаю его со стула и бросаю его в стену. Он отшатывается назад, падает на неё, и рамы с фотографиями падают с крючков, разбиваясь о пол. Я крепко сжимаю пальцы, перекрывая ему доступ к кислороду.

– Тебе лучше не вмешиваться в мои дела, Ал, – рычу я, мой тон стал жестким. – Дела могут стать очень грязными, когда в них вовлечено слишком много рук.

Мой взгляд устремляется к холодильнику на его столе и его взгляд следует за моим. Я оглядываюсь на Ала с поднятыми бровями и ухмылкой, подпитываясь его страхом.

– Я когда-нибудь подводил тебя, Ал? Разве я когда-нибудь подводил тебя, когда дело доходило до выполнения наших договоренностей?

Он быстро качает головой, его глаза выпучиваются, когда жир под его подбородком дрожит над моей хваткой.

– Ну, тогда я бы посоветовал тебе позволить человеку, который пачкает свои руки для тебя, продолжать делать свою работу.

Кивая, пока хриплые звуки эхом разносятся по комнате, он падает вперед, когда я отпускаю его шею, его руки опираются на стол, помогая ему сохранять равновесие, пока он задыхается.

Я подмигиваю его ассистентку, лицо которой теперь мокрое от слёз, в то время как я иду к двери.

– Погоди! – восклицает Аластор, всё ещё хрипя от нехватки воздуха.

Положив руку на дверную раму, я поворачиваюсь к нему лицом.

– Разве ты не собираешься… – он указывает на холодильник. – Что я должен делать с…

Он взволнован. Испуган. В ужасе. Чувствует всё то, что я не могу испытывать, чтобы заниматься тем, чем я занимаюсь. Он хочет вмешаться и поиграть в убийцу на один день? Я позволю ему хоть раз в его жизни самому разобраться с его собственным дерьмом. Этот человек и дня не проживет на улице, если попытается. Эти люди, они скользкие, жадные и жаждущие денег. Более чем готовые бросить немного денег на преступления, которые, по их мнению, не могут их коснуться. Я – перчатки, закрывающие его грязные руки, но именно он – тот, у кого грязь под ногтями.

– Разобраться, блять, самому в этом, – говорю я, прежде чем повернуться, чтобы уйти.

16. Прощение

Мое тело болит. Мышцы устали. После уборки беспорядка, устроенного благодаря играм, в которые играл Эроу, я приняла долгий, горячий душ, а затем, наконец, забралась в свою кровать и провалилась в дезориентированный сон. В нем я не могла определить, что было реальностью, а что было просто игрой моего подсознания.

Возможно, мне это приснилось, но я могу поклясться, что почувствовала, как кровать опустилась рядом со мной. Я была почти уверена, что его пальцы провели по моей щеке, рисуя линию по изгибу моего тела, прежде чем я услышала вздох возле шеи.

Мне это приснилось? Или он действительно вернулся?

Так или иначе, я проснулась с новой страницей Библии. Эта была вырвана из послания Ефесянам 4:32.

Но будьте друг ко другу добры, сострадательны, прощайте друг друга, как и Бог во Христе простил вас.

Красными чернилами над отрывком было написано его послание.

ПРОЩЕНИЕ – Эроу

Положив его в ящик тумбочки вместе с другими, я провожу руками по лицу, гадая, закончатся ли эти игры и когда. В состоянии сонливости я продолжаю одеваться и готовиться к уроку. Вытаскиваю из ящика нижнее белье, и мои брови хмурятся при виде разорванной ткани.

Подняв кусок, я понимаю, на что смотрю.

Всё моё нижнее белье было уничтожено.

Когда Эроу взбежал по лестнице, он явно порылся в ящике с моим нижним бельем, поднося нож к каждому из них и разрезая его на мелкие кусочки. Я примеряю одну пару, но большая дыра в промежности обнажает всю меня под юбкой. Вскрикнув от раздражения, я бросаю наряд на пол.

Юбки – это установленная форма для женщин в Академии. Эроу знает об этом. Это более чем очевидно по его игре. Он также знает, что я не могу надеть юбку, если мне нечего надеть под неё. Я стону, схватив пару чёрных брюк, которые уже много лет лежат у меня в шкафу, но никогда не были нужны. Примеряя их, я заправляю в них свою рубашку из Академии Завета и смотрю на себя в зеркало.

Я получу выговор за это. Настрою себя на встречу с епископом после школы в офисе; как раз в то время, в которое я надеялась успеть вздремнуть до того, как Мия придёт, чтобы вместе со мной подготовиться к губернаторскому балу.

Быстро заплетя волосы в две косички, я выхожу из двери и сажусь на пассажирское сиденье недавно отремонтированного джипа Сэйнта.

– Тяжёлая ночь? – спрашивает он, игриво глядя на меня и рассматривая мои брюки.

– Ты даже не представляешь, – я вздыхаю, прислонившись головой к стеклу пассажирской двери.

Его выражение лица становится серьёзным.

– Ты в порядке? Чувствуешь себя хорошо?

Я потираю затылок, снова садясь ровно.

– Да, я в порядке. Со мной всё будет хорошо, – говорю я, отмахиваясь от его вопроса.

Он выглядит так, будто хочет что-то сказать по поводу моего выбора наряда, но не хочет меня обидеть.

– Стирка, – говорю я, качая головой. – Накапливается, даже когда дома только я.

Рассмеявшись, он прикусывает нижнюю губу, одарив меня застенчивой улыбкой.

– Епископ Колдуэлл будет в восторге от твоего наряда, девочка.

Я вздыхаю, устраиваясь поудобнее в сиденье.

– Я знаю.

– Ну, надеюсь, он отпустит тебя из исповедальни на достаточно долгое время, чтобы ты смогла посетить со мной губернаторский бал сегодня вечером, – шутит он, проводя рукой по своей бритой голове. – Ты всё ещё согласна быть моей парой, верно?

Мои щеки вспыхивают от его очаровательной улыбки. Он ведет себя так застенчиво и мило по отношению ко всему этому свиданию. Я нахожу эту его новую кокетливую сторону несколько интригующей.

– Да, – я улыбаюсь ему в ответ. – Буду выбирать платье сегодня после занятий.

Он качает головой, усмехаясь почти в неверии.

– Ты будешь выглядеть потрясающе.

Я смеюсь, когда он мечтательно смотрит на меня.

– Ты даже не знаешь, что на мне будет надето.

Он берет мою руку с моих коленей в свою, пока я задерживаю дыхание. Он смотрит вниз, медленно проводя своими пальцами по моим. И тут же я гадаю, не понадобятся ли ему новые шины к концу этого опыта держания за руки. Посмотрев вниз на свой большой палец, который нежно поглаживает верхнюю часть моей руки, он поднимает взгляд, ища мои глаза.

– Я просто знаю, что так и будет. Ты прекрасна, Брайони.

– Вижу, твоё лобовое стекло починили, – быстро говорю я, прочищая горло, когда убираю свою руку из его руки, меняя тему разговора. – Как ты объяснил это своему отцу?

Он смотрит на меня секунду, прежде чем заговорить. Секунда, которая говорит о многом. Секунда, которая говорит мне о том, что какой бы разговор с отцом у него ни был, он был достаточно волнующим, раз он задумался о том, что мне сказать.

– Не знаю, заметила ли ты, но в последнее время здесь происходят странные вещи, – говорит он, поворачиваясь лицом к дороге и переводя джип в движения. – Вещи, которые на самом деле не имеют смысла. Это одна из них, – он кивает в сторону лобового стекла.

Мои нервы разгораются, и чувство тошноты снова накатывает. Я хватаюсь за брюки, закрывающие колени.

– Мой друг уехал из города. Он просто… исчез.

Головокружение одолевает меня, и я плотно закрываю глаза.

Сэйнт поворачивается и смотрит на меня, когда я открываю их, и я притворяюсь, что выгляжу смущенной, надеясь, что он не видит меня насквозь.

– Какой друг? Кто? – спрашиваю я, точно зная, о ком идёт речь.

Он вздыхает, оглядываясь на дорогу перед нами.

– Джейкоб Эрдман.

Я чувствую, как слюна скапливается у меня во рту, потребность сглотнуть никогда не была столь острой. Но я не хочу этого делать. Я буду выглядеть виноватой, если сделаю это прямо сейчас. Меня переполняет тревога.

– Ч-что значит… уехал из города?

– Как оказывается, он написал письмо своим родителям, в котором сказал, что хочет покончить с этой жизнью. С религией. Академией. Что он хочет увидеть свет. Истинный свет. Что бы это ни значило.

Эроу.

– Почерк был ужасный, как будто он писал левой рукой, но это всё равно был его почерк, – продолжает Сэйнт, сворачивая на школьную улицу. – Грег и Нэнси в панике. Они в замешательстве, потому что он никогда не вел себя так, будто ему нужна другая жизнь. Эта Академия и наша религия были его жизнью.

Я чувствую, как на моём лбу выступают бисеринки пота. Его рука. Он не мог использовать свою правую руку. Меня сейчас стошнит.

Все мысли и заботы о Джейкобе улетучиваются, как только мы въезжаем на школьную парковку.

– Что это? – говорит Сэйнт, его глаза сужаются, чтобы сфокусироваться на расстоянии, пока он паркуется. – Что там написано?

Снаружи на тротуаре, ведущем к входным дверям, собирается толпа, пока студенты входят в здание. Выйдя из джипа, мы с Сэйнтом берём свои сумки, закидываем их на плечи и идём к группе студентов, собравшихся на улице возле четырёх стеклянных дверей.

Глаза людей обращаются к нам. Ухмылки отвращения, прищуренные глаза, выражающие неодобрение и жалостливые взгляды разочарования находят меня, когда мы подходим ближе. Моё сердце буквально останавливается в груди, когда я вижу граффити.

Нарисованный баллончиком по всему входу в Академию Завета – моя буквальная погибель.

Сэйнт застывает на месте, его глаза перебегают на меня, а по шее поднимается жар. Мои задние зубы скрежещут, ощущение ногтей, пронзающих ладонь, не помогает сдержать гнев на это предательство. Послание сегодняшнего утра стало ясным. Прощение похоже на идею, которая никогда не воплотится в жизнь.

Поперек окон написаны слова, с которых всё ещё капает краска.

БРАЙОНИ СТРЕЙТ – ШЛЮХА ДЛЯ СЭЙНТА