Текст книги "Чудовище (Страшно красив)"

Автор книги: Алекс Флинн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

Глава 3

Комнаты Линды находились в двух этажах над моими. Она была совсем близко, в одном доме со мной, и сейчас спала. Одна. Мне эти мысли отбивали сон. Я почти физически чувствовал ее тело, и ощущал, как она переворачивается во сне, шурша простынями. Мне хотелось рассмотреть каждую золотистую веснушку на ее коже. Линди спала, а мне было не до сна. Я сбрасывал одеяло, сминал горячие простыни, мокрые от пота, от которого зудела моя поросшая шерстью кожа. Я мучительно желал Линду. Я представлял, что мы лежим вместе. Засыпая, я думал о ней и с этой же мыслью я просыпался, представляя вместо сбитых в комок промокших простыней ее. Я жаждал оказаться в ее объятиях, жаждал, чтобы наши тела сплелись. И не мог забыть тот день, когда Линди примеривала старое платье и я увидел ее изящную женственную фигуру. Я чувствовал, что она была бы очень нежна со мной.

– Жаль, что мы с тобой не можем вместе ходить в школу, – сказала Линди.

Сегодняшние занятия окончились, и Уилл пошел к себе.

– В какую школу? – не сразу понял я.

– В мою. Ту, где я раньше училась.

Значит, ей по-прежнему хочется вырваться отсюда? Новым было то, что она не мечтала по возвращении в свой мир забыть меня, как кошмарный сон.

– Думаешь, мне бы там понравилось? – небрежным тоном спросил я, открывая ставни.

В комнату хлынуло предвечернее солнце, позолотившее волосы Линды. Мне очень хотелось зарыться в эти волосы, но я не смел даже прикоснуться к ним.

Мой вопрос заставил ее задуматься.

– Наверное, нет. Туда ходили высокомерные детишки из богатых семей. Я была белой вороной. Они презирали тех, кто учился за счет субсидий.

Знала бы она, что когда-то и я презирал тех, чьи родители не в состоянии оплачивать учебу в Таттл!

– А что бы сказали твои друзья, увидев чудовище вроде меня?

– У меня там не было друзей, – улыбнулась Линди. – Насчет самих ребят не знаю. А вот члены родительского комитета встретили бы тебя в штыки.

Я рассмеялся.

Я даже знал, кого она имеет в виду. По причине своей вечной занятости мой отец в родительский комитет не входил. Но были родители (вроде мамаши Трея), ходившие на все собрания и вечно брюзжавшие, недовольные то преподавателями, то программой обучения, то еще чем-то. Они бы встретили меня в штыки.

– Наверное, подняли бы жуткий вой, – сказал я, помогая Линде собирать книги. – «Я не желаю, чтобы мой ребенок учился в одном классе с такими чудовищами!» Или: «Я плачу вам достаточно денег, и вы не имеете права принимать в школу разный сброд!» Так бы они сказали?

– Вот-вот, – засмеялась Линди.

Она сложила книги аккуратной стопкой, и мы пошли в оранжерею. Это стало нашей ежедневной привычкой. После лекций Уилла (его уроки правильнее было называть именно так) у нас был ланч. Потом мы что-нибудь читали и обсуждали прочитанное – своеобразное домашнее задание для учеников, не покидавших дома. Затем Уилл шел к себе отдыхать, а мы с Линдой отправлялись в оранжерею, где она помогала мне возиться с розами.

– Теперь здесь не так жарко. Можно было бы перенести наши занятия сюда, – предложил я.

– Я бы с удовольствием.

– Тебе нужны цветы в комнаты?

Этот вопрос я задавал Линде ежедневно. Если розы в ее комнатах увядали, мы тут же заменяли их свежими. То был единственный подарок, который я мог предложить Линде и который она соглашалась принимать. Я предлагал и другие, но она всегда отвечала «нет».

– Я хочу вот эти, – сказала Линди. – А тебе не жалко их срезать?

– И да и нет. На кусте розы живут дольше. За то я счастлив, что они порадуют тебя. Так здорово, когда есть кому дарить розы.

Она улыбнулась. Мы стояли возле куста с белыми чайными розами.

– Я знаю, каково быть одной. Я была одинока всю жизнь, пока…

Она вдруг замолчала.

– Пока что?

– Ничего. Прости. Залюбовалась розами и забыла, что хотела сказать.

Я улыбнулся.

– Потом вспомнишь. Какую розу срезать тебе сегодня? В прошлый раз у тебя была красная, но красные вянут быстрее других.

Линди наклонилась к белой розе, проведя пальцами по лепесткам.

– А знаешь, в той школе я вдруг по уши влюбилась в одного парня.

– Серьезно? – с деланной небрежностью спросил я, хотя эти слова подействовали на меня, как удар молотка по затылку.

Наверное, я знал его.

– И как выглядел… твой избранник? – спросил я.

– Потрясающе, – со смехом ответила Линди. Как с обложки журнала. Красивый, все стремились с ним дружить. Я считала, что он еще и умный, но, скорее всего, мне просто хотелось этого. Сама удивлялась: как я могла влюбиться в красивую внешность, не зная, что у человека внутри? Ты-то меня понимаешь.

Я отвернулся. Не мог смотреть на свою когтистую лапу возле роз. На фоне этих идеальных цветов и воспоминаний Линды о красавце я еще сильнее чувствовал собственное уродство.

– Странное дело, – продолжала она. – Люди обращают столько внимания на внешность. А когда привыкнешь к человеку, тебе уже неважно, как он выглядит. Кто-то красив, кто-то не слишком. Не это главное.

– Ты так думаешь? – спросил я, представляя, как здорово было бы погладить когтистым пальцем завиток ее уха и вдохнуть удивительный запах этих рыжих волос. – Кстати, а как звали того парня?

– Кайл. Кайл Кингсбери. Тебе эта фамилия ничего не говорит? Его отец – ведущий новостей, телезвезда. Я иногда смотрю его выпуски и вспоминаю Кайла. Они очень похожи.

Мне захотелось закрыть лицо руками. Я боялся выдать свои чувства.

– Значит, ты влюбилась в этого Кайла из-за красоты, богатого отца и громкой фамилии?

– Ну, не только поэтому, – смущенно хихикнув ответила Линди. – Он казался мне уверенным и смелым, а во мне не было ни уверенности, ни смелости. Он говорил то, что думал. Кайл вряд ли знал о моем существовании. Только один раз… и то как-то глупо получилось.

– Все-таки расскажи, – попросил я, прекрасно зная, какую историю услышу от нее.

– У нас устраивали бал. Я стояла у входа и проверяла билеты. Я терпеть не могла так глупо тратить время. Но когда за твое обучение платят не родители, отказываться не принято. Словом, самое место для такой нищей дурочки, как я. В тот вечер я не особо возражала. Мне хотелось увидеть Кайла. Он пришел туда со своей подружкой Слоан Хаген. Таких злых и капризных девчонок, как она, еще поискать. Кайл купил ей к платью восхитительную белую розу, похожую на эти. – Линди снова провела пальцем по лепесткам. – А Слоан устроила ему скандал. Она, видите ли, хотела орхидею, и как он посмел не выполнить ее желание? Сейчас я уже не помню всех ее глупых претензий. Я тогда подумала: если бы такой парень, как Кайл Кингсбери, подарил мне розу, я была бы на седьмом небе. И представляешь: как только я об этом подумала, он вдруг подошел ко мне и протянул розу!

– В самом деле? – спросил я, ощущая комок в горле.

Она кивнула.

– Казалось бы, ничего особенного, и роза куплена не для меня. Но мне никто и никогда не подарил ни одного цветка. Я любовалась ею, забыв обо всем на свете. Потом бережно везла ее в метро. Дома я поставила розу в баночку с водой, чтобы продлить ей жизнь. А как она пахла! Потом, она все-таки увяла, я положила ее между страницами книги, чтобы засушить и сохранить.

– И ты до сих пор хранишь ту розу?

– Да. В книге, которую привезла с собой. После бала в понедельник, я хотела разыскать Кайла и еще раз поблагодарить его за подарок, но он в школу не пришел. Потом я узнала, что он заболел и до конца учебного года его не будет. А осенью мне сказали, что теперь Кайл учится в каком-то загородном интернате. Больше я его не видела.

Вид у Линды был совсем грустный.

А если бы Кендра не наложила на меня заклятие? Представляю, как бы я посмеялся над Линдой, подойди она ко мне в понедельник с благодарностью за помятую розу. Я бы расхохотался ей в лицо, а Слоан и мои дружки постарались бы сделать из нее посмешище. Впервые я обрадовался, что в тот понедельник никуда не пошел. Кендра уберегла девочку от моих издевательских насмешек.

– Здесь все розы – твои. Выбирай сколько захочешь.

– Мне нравятся только те, которые даришь ты, Адриан.

– Ты серьезно?

Она кивнула.

– Мне никогда не дарили ничего красивого, теперь – почти каждый день цветы. Мне грустно видеть, как розы вянут. Желтые самые стойкие, но и их жизнь коротка.

– Я тоже хотел любоваться розами постоянно, потому и построил оранжерею. Скоро выпадет снег, а внутри всегда будет лето.

– Но я и зиму люблю. Рождество уже близко. Я так давно не брала в руки снег…

– Прости, Линди. К сожалению, я не могу дать тебе все, что ты хочешь.

Я старался изо всех сил. Я пытался скрасить ее затворническую жизнь, принося ей розы и читая стихи. Тому Кайлу Кингсбери не потребовалось бы никаких усилий, чтобы осчастливить эту девушку. Затворничество рядом с ним показалось бы ей раем. И сейчас, запертая в одном доме со мной, она думает о нем. Но даже если бы я вернул свой прежний облик, я бы не смог жить вчерашней жизнью и делать то, что делал раньше. Я бы не смог больше жить, как мой отец, для которого красивая внешность и деньги превыше всего. Наверное, я был бы несчастлив и не знал почему.

Если бы я не превратился в чудовище, я бы не узнал многих сторон жизни, на какие раньше и внимания обращать не желал. За эти месяцы я многое узнал и многое понял. И даже если мне суждено навсегда остаться чудовищем, это лучше, чем моя прежняя жизнь.

Я достал из кармана секатор, выбрал самую красивую белую розу, срезал ее и подал Линде. Мне хотелось отдать этой девчонке все. Даже ее свободу.

«Я люблю тебя, Линди».

Я не осмелился произнести это вслух. Нет, я не боялся, что она рассмеется мне в лицо. Линди была слишком добра, чтобы позволить себе такое. Я боялся другого: не услышать тех же слов в ответ, что было куда страшнее.

– Она никогда меня не полюбит, – сказал я Уиллу.

– С чего ты решил? По-моему, ваши отношения прекрасно развиваются. Заниматься с вами – одно удовольствие. Я ощущаю, что между вами возникла «химия». Раньше говорили – флюиды.

– Уилл, не надо меня успокаивать. Я ей не нужен. Она хочет видеть рядом с собой нормального парня, который поведет ее гулять по снегу. С которым она может спокойно выйти из дома. А кто я? Чудовище. Со мной никуда не выйдешь. Линде нужен человек.

Уилл потрепал загривок Пилота и что-то ему шепнул. Пес подошел ко мне.

– Адриан, уверяю тебя: ты в большей степени человек, чем большинство людей. Ты здорово изменился.

– Но этого недостаточно. У меня звериный облик. Если я куда-нибудь выйду, люди завопят от страха. Внешность для многих важнее внутреннего мира. Такова печальная реальность.

– В моем мире реальность другая.

Я погладил Пилота.

– Мне нравится ваш мир, Уилл, но его население невелико. Думаю, мне нужно предоставить Линде свободу.

– Ты уверен, что именно этого она хочет?

– Я уверен, что она никогда меня не полюбит, и…

– И что?

– Знаете, каково находиться рядом с девушкой, когда хочешь ее обнять, но не смеешь даже коснуться? Если она не полюбит меня, я хотя бы избавлю себя от этих мук.

Уилл вздохнул.

– И когда ты скажешь ей об этом?

– Не знаю.

Мне было больно произносить эти слова. Каждое из них рвало мне горло. Я понимал: если я расстанусь с Линдой, то, скорее всего, насовсем. Было бы нечестно просить ее иногда навещать меня. Возможно, она бы согласилась. Из жалости. Но для меня ее визиты будут напоминанием о том, что когда-то мы жили под одной крышей и я не сумел завоевать ее любовь.

– Наверное, скоро, – добавил я и тоже вздохнул.

– Я больше не собираюсь удерживать Линду, – сказал я отражению Кендры в зеркале.

– Что? Ты спятил?

– Нет. Но я хочу позволить ей уйти.

– Зачем?

– Я не имею права держать ее в плену. Она ни в чем передо мной не провинилась. Она не должна и дальше мучиться из-за своего никчемного отца. Пусть живет так, как хочет, делает, что ей нравится. Пусть гуляет по этому дурацкому снегу, ей нужна зима.

В комнате одной знакомой девчонки я видел плакат с изображением бабочки. Внизу было написано: « ЕСЛИ ТЫ УМЕЕШЬ ЛЮБИТЬ – ОТПУСТИ ЕЕ».

Я не сказал Кендре, что вся затея с «осчастливливанием» Линды виделась мне теперь совершенно дурацкой.

– Ей нужен снег? – спросила Кендра. – Разбери оранжерею, и сад быстро покроется снегом.

– Линде нужен не только снег. Она скучает по жизни во внешнем мире.

– Кайл, от этого зависит твоя дальнейшая жизнь. Это более важно, чем…

– Я Адриан. И для меня самое важное – то, чего хочет Линди.

Кендра задумалась.

– Но в таком случае ты никогда не снимешь заклятие.

– Знаю. В общем-то, я и не пытался его снять.

Перед обедом я принял душ и расчесал волосы. Точнее, шерсть. Я слышал, как Магда меня зовет, но медлил. Есть мне не хотелось. Выходить к обеду тоже не хотелось, поскольку ему суждено было стать нашим последним совместным обедом. Я надеялся, что Линди согласится переночевать и уедет только утром, а еще лучше – через несколько дней. Это время ей понадобится на сборы, чтобы упаковать книги, одежду и прочие вещи. А вдруг ей ничего моего не нужно и она уйдет со своим стареньким чемоданом? Это еще тяжелее. Книги и вещи будут напоминать о ней, словно она умерла.

На самом деле в глубине души у меня теплилась сумасшедшая надежда. Я очень, очень надеялся, что Линди скажет:

– Адриан, я не могла и думать о том, чтобы покинуть тебя. Я тебя так люблю. И я так тронута твоим бескорыстием и великодушием, что мне хочется тебя поцеловать.

Мы поцелуемся, проклятие будет снято, и ей уже не понадобится никуда уходить. Она навсегда останется со мной. Мне очень хотелось навсегда остаться вместе с ней.

Но мечтать можно сколько угодно. А надежды чаще всего не сбываются.

– Адриан! – Магда стучала мне в дверь. Я опаздывал на целых пять минут.

– Входи.

Она не вошла, а влетела.

– Адриан, у меня появилась идея.

Я попытался улыбнуться.

– Нам незачем отпускать мисс Линди! Я думала о том, как сделать ее жизнь более свободной и дать ей то, чего она хочет.

– Я не могу выйти с нею во внешний мир, – сказал я, вспомнив, чем кончился для меня прошлый Хэллоуин. – Это невозможно.

– Здесь – да, невозможно. Но послушайте меня. Я придумала способ.

– Нет, Магда. Нет никаких способов.

– Вы любите ее или нет?

– Да. Но это безнадежная любовь.

– А ведь девочка тоже нуждается в любви. Я по ней вижу. Прежде чем возражать, выслушайте, что я придумала.

Глава 4

Через пару дней я проснулся очень рано, в четыре утра. Я ждал внизу, пока Магда разбудит Линду. Улица была пуста. «Город, который никогда не спит», спал (во всяком случае, в нашей части Бруклина).

Ночью прошел небольшой снег. Тротуары остались безупречно белыми, их еще не истоптало множество ног. Даже мусороуборочные машины еще не начали свой трудовой день.

– Куда мы поедем? – зевая, спросила Линди.

– Ты мне веришь?

Я затаил дыхание, ожидая ее ответа. У нее были все основания мне не верить. Кто я? Похититель. Человек, удерживающий ее в плену. Но сейчас я скорее согласился бы умереть, чем повредить хотя бы волосок на ее голове. Я надеялся, что за пять месяцев жизни под одной крышей со мной она в этом убедилась.

– Верю, – наконец ответила Линди, не меньше моего удивленная переменой в привычном распорядке нашей жизни.

– Мы поедем в одно потрясающее место. Думаю, тебе там понравится.

– Мне собрать вещи?

– Я собрал все, что тебе понадобится.

Подошел Уилл. Мы все вышли через калитку в заборе, над которой была укреплена камера слежения. Я держал Линду за руку. Именно держал, а не удерживал. Она больше не была узницей. Если бы сейчас она бросилась бежать, я бы не стал ее догонять.

Но она не бросилась бежать. В глубине сердца я надеялся, что она не хотела расставаться со мной. А может быть, она просто не знала, что я не стану ее удерживать. Так мы дошли до ожидавшего нас лимузина.

С машиной мне помог отец. И не только с машиной. После разговора с Магдой я позвонил отцу на работу.

Нас не сразу соединили, но в конце концов, я услышал его голос. Вероятно, отец был не один и потому выбрал интонацию «отцовская забота».

– Кайл, мне через считанные минуты выходить в эфир.

Была четверть шестого вечера.

– Я не отниму у тебя много времени. Мне нужна помощь. Ты задолжал мне.

– Я? Тебе?

– Да, ты не ослышался. Я больше года прожил затворником в Бруклине и ни разу тебе не пожаловался. Не связался ни с одним из конкурирующих каналов и не рассказал им захватывающую историю о сыне Роба Кингсбери, превратившегося в чудовище. Согласись, не так уж мало.

– И чего ты хочешь от меня, Кайл?

Я вкратце объяснил.

– Так ты живешь с какой-то девочкой? – спросил он, выслушав меня.

– Под одной крышей, но не так, как ты подумал.

– Ты хоть имеешь понятие об ответственности, которую на себя взял?

«Папочка, с тех пор как ты сплавил меня с глаз долой и оставил на попечении домработницы, ты лишился права вмешиваться в мое поведение».

Конечно, я ему этого не сказал. Глупо злить человека, а потом просить у него помощи.

– Можешь не волноваться. За все время не сделал ей ничего плохого. Я же знаю, ты не меньше моего желаешь, чтобы заклятие было снято.

Эту фразу я заимствовал у Уилла, поскольку не отличался особой дипломатичностью. Спасибо, Уилл!

– Сейчас мне очень нужна твоя помощь, – продолжал я. – Чем раньше я избавлюсь от заклятия, тем меньше шансов, что кто-то пронюхает обо всем, что со мной случилось.

Я говорил понятным отцу языком, повторяя его мысли.

– Ладно, я подумаю, чем тебе помочь, – сказал отец. – А сейчас мне пора. Через минуту выход и эфир.

Отец и на этот раз сдержал обещание. Он позаботился о месте, машине и о многом другом… кроме моих роз. Я сам нашел человека, чтобы следить за оранжереей, пока меня не будет дома. Все эти хлопоты остались позади. Я смотрел на дремлющую Линду. Машина ехала по Бруклинскому мосту. Я чувствовал себя так, словно на краю пропасти мне бросили спасительную веревку. Я получил еще один шанс, но если я потерплю неудачу, то упаду в эту самую пропасть.

Линди уснула, а я не мог. Я смотрел на поток встречных машин. Люди ехали в Нью-Йорк на работу, а мы удалялись от мерцающих городских огней. Нельзя сказать, чтобы сильно похолодало.

К полудню выпавший снег превратится в скользкое месиво. Но на Рождество ожидались морозы и снегопад. Скорей бы!

Магда и Уилл спали на заднем сиденье. Пилот лежал рядом. Увидев пса, водитель поморщился.

– Мне про собаку не говорили.

– Это собака-поводырь. Очень воспитанный пес, – объяснил ему Уилл.

– Вы уверены, что он не сделает лужу на сиденье?

Я едва сдержался, чтобы не расхохотаться. Я снова оделся как бедуин. Но сейчас, когда от водителя нас отгораживала непрозрачная стенка, я снял свою маскировку и осторожно провел рукой по волосам Линды.

– Ты все-таки скажешь мне, куда мы едем? – Спросила она, когда лимузин вынырнул из Голландского туннеля [27]27
  Holland Tunnel – автомобильный туннель под рекой Гудзон, связывающий Нью-Йорк и Джерси-Сити.


[Закрыть].

– Я и не знал, что ты проснулась, – сказал я, поспешно убирая руку.

– Так приятно спать, когда укачивает.

«Знает ли она, что я ее люблю?»

– А ты видела настоящий восход?

Сзади, над зубчатой линией небоскребов Манхэттена, небо прочертили розовые полосы – вестницы скорого восхода солнца.

– Как красиво, – прошептала Линди. – Мы уезжаем из города?

– Да.

«Да, любовь моя».

– Я никогда не покидала Нью-Йорка. Можешь поверить?

– Вполне. Как-то мне попалась книжка о людях, которые десятки лет не покидали Манхэттен.

Линди не стала спрашивать, куда мы едем. Она опустила голову на подушку, прихваченную мною из дома, и опять заснула. Мы медленно ехали на север. Линди, по-моему, совсем не испытывала желания выпрыгнуть из машины. Когда мы подъехали к мосту Джорджа Вашингтона, я тоже заснул.

Проснулся я около девяти утра. Вдали виднелись заснеженные вершины гор. Линди жадно глядела в окно.

– На завтрак останавливаться нигде не будем, – сказал я ей. – Поедим в машине. Магда обо всем позаботилась.

Линди покачала головой.

– Посмотри, какие холмы. Как в фильме «Звуки музыки».

– Это не холмы, а горы. Скоро мы к ним подъедем.

– Правда? Слушай, мы все еще в Штатах?

Я засмеялся.

– Мы все еще на территории штата Нью-Йорк. Я решил показать тебе настоящий снег, а не серое городское месиво. Там, куда мы едем, можно гулять по снегу и даже валяться в нем.

Линди молча глядела в окно. По обеим сторонам дороги встречались фермерские дома. В одном месте нам попалось несколько пятнистых коров и лошадь.

– В этих домах живут люди? – спросила Линди.

– Конечно.

– Какие они счастливые. Тут есть где погулять.

Мне опять стало стыдно за то, что я обрек Линду на затворническую жизнь. Но я торопился все исправить.

– Мы тоже будем гулять. Тебе понравится, Линди.

Еще через час мы свернули с шоссе и остановились возле красивого дома, окруженного заснеженными соснами.

– Вот и приехали, – сказал я.

– Это что?

– Это дом, где мы будем жить.

Линди широко раскрытыми глазами смотрела на занесенную снегом крышу и красные ставни. С другой стороны к дому примыкал холм, за которым виднелось замерзшее озеро.

– Это твой дом? – спросила она. – Весь?

– На самом деле не мой, а моего отца. В детстве мы приезжали с ним сюда несколько раз. Но это было давно. А потом отец все больше времени стал отдавать работе. Боялся лишний день отдыха прихватить, будто его за это уволят. Когда я подрос, то ездил сюда с друзьями на Рождество. Мы тут на лыжах катались.

Я замолчал, не веря своим словам про друзей и катание на лыжах. Чудовища на лыжах не катаются. У чудовищ нет друзей, а если и были, это вызывало массу вопросов. Странно. Я был готов рассказать Линде все, даже то, что скрывал от других и от себя самого. Но лучше было ничего не рассказывать.

К счастью, Линди не очень вслушивалась в мои слова. Она вылезла из машины и – как была, в розовом халатике и домашних тапках, – начала кружиться по расчищенной дорожке.

– Неужели твоего отца не тянет в эти удивительные места? Волшебная страна!

Я тоже вылез. За мной с опаской выбрался Пилот. Чувствовалось, ему хотелось как следует облаять все окрестные сугробы.

– Линди, тебе нельзя разгуливать по снегу в такой одежде. Сейчас холодно.

– Мне совсем не холодно!

– Ты в машине разогрелась. А погода морозная.

– Неужели? – смеялась она, кружась розовым пятном на ослепительно белом снегу. – А я хочу поваляться в пушистом снежке! Разве это плохо?

– Это очень плохо.

Я подошел к ней. Конечно, мне со своей шерстью было вполне тепло.

– Пушистый снежок быстро станет мокрым и холодным, а если ты простудишься, мы не сможем играть во дворе.

«Но я могу тебя согреть».

– Я захватил подходящую одежду.

– Это какую?

– Шерстяное белье.

Водитель лимузина выгрузил наши чемоданы. Я торопливо надел через голову спортивный костюм и взялся за ручку красного чемодана.

– Это твой. Отнесу его тебе в комнату.

– Какой большой. Сколько же мы здесь пробудем?

– Хоть всю зиму, если тебе понравится. Нам не надо ходить ни на работу, ни в школу. Неподалеку летний курорт. Некоторые приезжают и зимой – покататься на лыжах в уик-энд. А в остальное время тут ни души. Если мы пойдем гулять, меня никто не увидит. Здесь я в безопасности.

Линди окинула меня взглядом, словно забыла, с кем находится. Могло ли такое быть? Потом она вновь закружилась по снегу.

– Ой, Адриан! Зима! На деревьях сосульки – как драгоценные камни.

Она нагнулась, слепила снежок и бросила в меня.

– Берегись! Это сражение ты проиграешь, – сказал я.

– А я думаю, что выиграю.

– В тонком халатике и тапках?

– Это вызов на поединок?

– Прошу повременить с вызовами, – сказал Уилл, направляя Пилота к дому. – Предлагаю вначале отнести вещи в дом, потом надлежащим образом одеться и позавтракать.

Я поднял чемодан Линды.

– Надлежащим образом? – шепнула она.

– В теплое белье, – шепотом ответил я, и мы оба расхохотались.

Спасибо отцу – он выполнил все, о чем я просил.

В доме было чисто. Полы и панели сверкали и вкусно пахли чистящим средством. В камине пылал огонь.

– Как тепло! – воскликнула Линди.

– Вы не продрогли, мисс? – спросил я тоном английской горничной из старого романа.

Комната, отведенная Линди, вызвала у нее искренний восторг. Там тоже был камин и кровать, покрытая лоскутным одеялом, не говоря уж об эркере, выходящем прямо на пруд.

– Такая красота, и никто в ней не живет. На целые мили вокруг – ни души.

Я не знал, как воспринимать ее слова. Может, она все-таки думала о побеге?

Будто в ответ на мои невысказанные опасения, Линди призналась:

– Я всегда была бы здесь счастлива.

– Я хочу, чтобы ты была счастлива.

– Я уже счастлива.

После завтрака мы надели теплые куртки, непромокаемые сапоги и вышли из дома.

– Я попросил Уилла, чтобы основные занятия он распределил на выходные дни, когда сюда приезжают люди. Думаю, ты возражать не будешь. Кстати, ты еще не отказалась от поединка в снежки?

– Нет. Но можно сначала попросить тебя кое о чем.

– Проси о чем хочешь. Я к твоим услугам.

– Я никогда в жизни не лепила снеговика. Только в книжках читала. Ты это умеешь?

– Когда-то умел.

Я едва помнил то время, когда лепил снеговиков с мальчишками. Неужели у меня были друзья? Или лишь партнеры по играм?

– Смотри. Вначале нужно слепить маленький крепкий снежок. Это самая трудная часть. Только не бросай его в меня.

– Обещаю.

Не снимая рукавиц, Линди слепила снежок и… бумс! Он полетел в мою голову. – Я же говорил! Это самая трудная часть работы. Попробуй еще.

– Сейчас.

Она слепила второй снежок и, не удержавшись, снова швырнула в меня.

– Вызов принят! – объявил я.

Мне не требовались рукавицы. Покрытые шерстью руки не мерзли, а когти как нельзя лучше подходили для лепки снежков.

– Ты еще пожалеешь, что связалась с чемпионом мира по метанию снежков, – сказал я и бросил снежком в Линду.

Мы сражались, пока нам не надоело. Точнее, пока не надоело Линде, убедившейся, что ей меня не переиграть. Тогда она слепила снежок и подала мне в качестве основы для снеговика.

– Замечательно. К концу зимы мы с тобой станем искусными снеговыми скульпторами.

На самом деле мне хотелось ей сказать: «Я тебя люблю».

– А теперь нужно катать этот снежок по снегу, пока он не превратится в большой ком. Когда его станет трудно катать, основание готово.

Линди добросовестно скатывала снежный ком. Ее лицо раскраснелось. Зеленые глаза, под цвет ее куртки, сверкали.

– Такого хватит? – спросила она.

– Нет. Для основания маловато. И посмотри, у тебя получился не шар, а булочка. Хитрость в том, чтобы постоянно менять направление. Тогда снег будет налипать равномерно.

Линди послушно стала превращать свою «булочку» в круглый ком. Она катала его с особым изяществом, почти не оставляя борозд в довольно глубоком снегу. Когда ком вырос до размера пляжного мяча, я подключился к работе. Мы скатывали снежный ком, двигаясь плечом к плечу.

– А хорошо у нас получается вместе, – заметила Линди.

Мне понравились ее слова, и я улыбнулся. Мы и правда действовали на удивление слаженно, когда не предупреждая друг друга, меняли направление.

Наконец нижний ком достиг необходимых размеров.

– Самая сложная часть снеговика – средний ком, – сказал я. – Он тоже должен быть достаточно большим, но не слишком, иначе ты его не поднимешь, чтобы посадить на нижний.

Мы с Линдой слепили замечательного снеговика, а затем сделали ему подругу. Даже снежному человеку нельзя быть одному. Потом сходили к Магде за морковками для носов и прочими украшениями. Линди прилаживала нос снежной подруге.

– Адриан?

– Да. Что-то не так?

– Нет. Спасибо, что привез меня сюда.

– Это самое малое, что я мог для тебя сделать.

Вообще-то я хотел сказать совсем другое:

«Оставайся. Ты не узница. Ты можешь уехать в любое время, но остаешься, потому что любишь меня».

В конце нашего первого дня, ложась спать, я не стал запирать входную дверь. Я не сказал об этом Линде. Сама увидит, если наблюдательна.

Я лег достаточно рано и просто лежал, прислушиваясь к ее шагам. Если она подойдет к двери, если откроет и уйдет, я не стану ее удерживать. Если Линде суждено стать моей, пусть она это сделает добровольно, а не по моему принуждению. Я лежал, смотрел на мерцающее двоеточие цифровых часов. Время текло, но сон не шел. Полночь. Час ночи. Я продолжал ворочаться с боку на бок. Когда часы показали два часа, я тихо, словно зверь, выбрался из комнаты в коридор и подошел к двери комнаты Линды. Я потрогал ручку. Если Линди вдруг проснется и застигнет меня, я не смогу объяснить свое вторжение.

На ее двери была защелка. Я думал, что Линди закроется изнутри. В нашем бруклинском доме она поначалу демонстративно запиралась на случай, если я решу ворваться и сделать «то, о чем не говорят». Так она это называла. Потом она вроде бы успокоилась, но я ни разу не проверял, запер та ли у нее дверь.

Я думал, что на новом месте она обязательно запрет дверь. Я ошибся. Сердце у меня ушло в пятки. Если дверь открыта, это значит, Линди ушла. Я ведь не бодрствовал каждую минуту. Возможно, даже засыпал, сам того не замечая. Ей этого хватило. Если я сейчас открою дверь, меня встретит пустая комната. Линди исчезла. Это конец моей жизни.

Возле дома на целые мили вокруг на заснеженных равнинах и холмах царила тишина. Я затаил дыхание, приоткрыл дверь и вошел. Линди спала и никуда не сбежала! Она спала, уставшая за день от игр на воздухе и наглотавшаяся этого самого воздуха. Она могла убежать, но осталась. Я верил ей, а она поверила мне!

Линди повернулась во сне. Я застыл на месте. Может, она слышала звук открываемой двери? Слышала гулкие удары моего сердца? Отчасти мне хотелось, чтобы она увидела меня, стоящего на цыпочках и глядящего на нее. Но Линди ничего не видела. Ее рука натянула одеяло. Линди замерзла. Я осторожно выбрался в коридор, нашел встроенный шкаф, где хранились одеяла. Взял то, что показалось мне самым теплым, вернулся в ее комнату и потеплее укрыл Линду. Она свернулась калачиком и продолжала спать. Я долго смотрел на нее. Удивительно, что и солнечный, и лунный свет придавали ее волосам золотистый оттенок.

Я вернулся к себе, быстро уснул и спал на удивление крепко. Наверное, этому способствовали холодная ночь и теплая постель.

Утром Линди вышла из комнаты, держа в руках это одеяло. Взгляд у нее был недоуменный, но она ничего не сказала.

Все время, что мы жили в этом доме, входная дверь на ночь оставалась незапертой. Мои ночные опасения не исчезли до конца. Иногда я просыпался среди ночи и мысленно спрашивал себя, не ушла ли она. Но каждое утро Линди выходила из своей комнаты.