Текст книги "Чудовище (Страшно красив)"

Автор книги: Алекс Флинн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

Часть пятая
Прошла осень, а за нею зима

Глава 1

В окружающем мире наступила осень. С деревьев падали листья. А за закрытыми окнами нашего дома все оставалось прежним, если не считать нас с Линди. Мы изменились. Мы учились вместе. Она действительно была умна и очень много знала, но и я на ее фоне не выглядел полным тупицей. Вряд ли она меня ненавидела. Мне хотелось так думать. Возможно, я ей даже нравился.

Как-то поздно вечером разразилась гроза. Молнии были похожи на ослепительные полотнища, и за ними почти сразу же следовали сильнейшие раскаты грома. От этого грохота я и проснулся. Мне показалось, что подо мной трясется кровать. Я наспех оделся и поднялся на второй этаж, где ни как не ожидал увидеть Линду.

– Адриан?

Линди сидела на диване, выбрав тот край, что был дальше от окна.

– Я испугалась грома. Он похож на стрельбу.

– Стрельбу! – усмехнулся я.

Может, в том жутком месте, где она жила, стрельба по ночам – не редкость?

– Это всего-навсего гром. Дом у нас крепкий. Ты в безопасности.

Я сообразил, что ляпнул глупость. Какая безопасность, если Линди до сих пор оставалась моей пленницей?

– Я далеко не всегда жила в безопасных местах, – сказала она.

Ее слова подтвердили мои мысли насчет того района.

– Смотрю, ты отсела подальше от окна.

– Думаешь, я пугливая дурочка?

«Только бы мне не спугнуть ее», – подумал я.

– Почему же? Ты, наверное, читала, сколько людей погибает от гроз. Так что это обоснованный страх. Видишь, меня гром тоже разбудил. А чего мы так просто сидим? Я схожу на кухню, приготовлю попкорн, а потом пощелкаем по каналам. Хочешь что-нибудь посмотреть?

– Попкорн – это здорово. Ты можешь сделать две порции? Я очень люблю попкорн.

Я отправился на кухню, похвалив себя за осторожность. Нечего лишний раз пугать Линду своей внешностью, особенно ночью. За эти месяцы мы с Линдой впервые оказались наедине. Рядом с нами все время были то Уилл, то Магда, то они оба. И сейчас мне захотелось, чтобы Линди поверила мне. Убедилась, что я не воспользуюсь ситуацией и не сделаю ей ничего плохого.

На кухне я нашел большой пакет с попкорном. Оставалось только загнать его в микроволновку. Линди пощелкала по каналам и на одном из них нашла старый фильм «Принцесса-невеста [25]25
  Фильм 1987 г. американского режиссера Роба Райнера, снятый по одноименному роману Уильяма Голдмена (1973); романтическо-приключенческая комедия с элементами фэнтези.


[Закрыть]».

– Хороший фильм, – сказал я, слушая, как в микроволновке потрескивает попкорн.

– Я его не видела.

– Тебе понравится. Там есть сцены на любой вкус. Я предпочитаю сражение на мечах. Ну а тебе понравится все, что касается принцессы.

Первая порция была готова. Я запустил вторую и вернулся в гостиную.

– Только не считай мои слова… как это называется? Мужским шовинизмом.

– А я не считаю. Ты все равно не поймешь, каково быть девушкой. В общем-то, каждая воображает себя принцессой. Даже если ее реальная жизнь очень далека от этого. И мне нравятся слова в сказках про принцесс: «А потом они жили долго и счастливо».

Фильм этот я видел не один раз и не боялся пропустить начало. Я пошел на кухню, где к тому времени поспела вторая порция попкорна. В моей прежней жизни, когда я приглашал девчонок, Магда готовила попкорн и приносила нам в миске. Я стоял на кухне, раздумывая: сделать то же самое или оставить в пакетах?

– Тебе как больше нравится: когда попкорн в общей миске или в пакетах? – спросил я Линду.

Я даже не знал, где у Магды лежат миски.

– В пакетах вполне нормально, – ответила Линди.

Я принес оба пакета в гостиную. Возможно, Линди не хотела, чтобы наши руки соприкасались, и попросила себе пакет. Я не сердился на нее за это. Спасибо, что выдерживает мое присутствие во время занятий. Я сел на расстоянии фута и тоже стал смотреть кино. Как раз показывали сцену, где пират Уэстли сражался с разбойником Виццини.

– Ты пал жертвой классического заблуждения! – язвительно заявлял с экрана Виццини. – Выступить против сицилийца – значит обречь себя на быструю и неминуемую гибель!

К тому времени, когда Виццини, невзирая на хвастливое заявление, валялся на полу мертвый, я целиком умял свою порцию попкорна. Мне захотелось еще. Похоже, я, как настоящий зверь, постоянно ощущал голод. Интересно, если ко мне вернется человеческий облик, не окажусь ли я толстяком?

– Ты хочешь еще попкорна? – вдруг спросила Линди.

– Не-а. Это ты говорила, что очень его любишь.

– Да. Но ты сделал большую порцию. Давай разделим ее.

– Ладно. – Я пододвинулся ближе.

Линди не вскрикнула и не отодвинулась от меня. Я взял горсточку попкорна, надеясь донести до рта и не рассыпать. В это время гром загрохотал так, что Линди подпрыгнула. Половина оставшегося попкорна просыпалась на пол.

– Ой, извини, – смутилась она.

– Ничего страшного.

Я собрал рассыпанный попкорн в свой опустевший мешочек.

– Остальное замету утром.

– Ничего не могу с собой поделать. Вроде уже не маленькая, а боюсь грома и молнии. В детстве, когда я засыпала, отец куда-нибудь исчезал. Однажды была сильная гроза. Я проснулась, а его нет. Я ужасно испугалась.

– Представляю, каково тебе было. Я тоже просыпался по ночам. Мои родители сердились. Говорили, что мальчики должны быть смелыми, и прочую чепуху. Лишь бы их я оставил в покое… Смотри, тут еще немного есть.

– Спасибо. – Она взяла попкорн. – Мне нравится…

– Что?

– Ничего. Спасибо за попкорн.

Линди сидела так близко, что я слышал ее дыхание. Мне хотелось придвинуться еще ближе, но я не решался. Мы сидели, освещенные мерцающим экраном, и молча смотрели фильм. Только когда он закончился, я увидел, что Линди спит. Гроза стихла. Мне хотелось просто сидеть здесь, охранять ее сон и любоваться ею, как я любовался розами. Но если Линди вдруг проснется, это может показаться ей очень странным. Я и так для нее – странное существо.

Я выключил телевизор. В комнате стало совсем темно. Я поднял Линду на руки, чтобы отнести в ее спальню.

На лестнице она проснулась.

– Что это?

– Ничего особенного. Ты уснула. Я несу тебя в твою спальню. Не волнуйся, я не сделаю тебе ничего плохого. И не уроню тебя. Обещаю. Можешь мне верить.

Я едва чувствовал ее вес. Сильное чудовище.

– Я могу дойти сама, – сказала она.

– Конечно, если ты хочешь. Но мне показалось, ты устала.

– Есть такое.

– Ты мне не веришь?

– Верю. Если бы ты захотел что-то со мной сделать, то уже бы сделал.

– Я не намерен причинять тебе вред, – сказал я.

Значит, все это время ее не оставляла такая мысль? Я невольно содрогнулся.

– Я пока не могу тебе объяснить, зачем ты здесь. Но совсем не для таких целей.

– Понимаю.

Она прижалась к моей груди. Я поднялся на третий этаж. Повернуть дверную ручку, удерживая Линду, было непросто. К счастью, Линди сама открыла дверь.

– Меня еще никто не носил на руках, – сказала она.

– Я почти не ощущаю тяжести. Я очень сильный.

Удивительно, но Линди снова уснула. Как ребенок на руках у взрослого. Она доверяла мне. Я осторожно шел по темной комнате, старясь ни за что не задеть. А ведь для Уилла такая «ночь» длится постоянно. Подойдя к кровати, я опустил Линду и прикрыл ее одеялом. Мне хотелось ее поцеловать. В темноте это было бы проще. Я соскучился по прикосновениям к другому человеку. Со времени прошлогоднего Хэллоуина я никого не брал за руку. Но я не смел воспользоваться сложившейся ситуацией. Если Линди проснется, она мне этого никогда не простит.

– Спокойной ночи, Линди, – сказал я и пошел к двери.

– Спокойной ночи, Адриан, – вдруг услышал я.

– Спокойной ночи, Линди. Спасибо, что посидела со мною. Это было замечательно.

– Замечательно, – повторила она.

Ее кровать скрипнула. Наверное, Линди повернулась на другой бок.

– Знаешь, Адриан, почему-то в темноте твой голос кажется мне знакомым.

Глава 2

Осень становилась все холоднее и дождливее, но меня это не волновало. Главное – теперь я мог говорить с Линди и не бояться, что мои слова насторожат ее или испугают.

Как-то после занятий Линди вдруг спросила:

– А что у тебя на пятом этаже?

Я прекрасно слышал ее вопрос, но сделал вид, будто о чем-то думаю. На пятом этаже я не бывал со времени появления Линды. Для меня этот этаж был символом безнадежности. Сразу вспомнилось, как я сидел там у окна, читал «Собор Парижской Богоматери» и чувствовал себя не менее одиноким, чем Квазимодо.

– Извини, задумался. Ты, кажется, о чем-то спросила?

– Я спросила про пятый этаж. Ты живешь на первом. На втором – кухня и гостиная. На третьем – мои комнаты. На четвертом живут Уилл и Магда. Но я точно помню: в доме пять этажей. Когда мы подходили к нему, сосчитала.

Пока она говорила, я мысленно подготовился.

– Ничего там особенного нет. Склад старья. Ящики, коробки.

– Ой, как интересно. Можно посмотреть? – спросила она, направляясь к лестнице.

– Ну что интересного может быть в старых коробках? Ничего, кроме пыли. Будешь чихать.

– Пыли я не боюсь. А ты хоть знаешь, что в тех коробках?

Я покачал головой.

– Какой ты нелюбопытный. А вдруг там сокровища?

– Сокровища? В Бруклине?

– Ну, может, не такие, как в сказках. Другие. Старые письма, открытки. Или картины.

– То есть разный хлам.

– Не хочешь, я одна схожу. Я только хотела спросить разрешения.

– Нет уж, пойдем вместе. Мало ли что…

Мне жутко не хотелось заглядывать в мое недавнее прошлое. Даже в животе заурчало, будто я наелся гнилого мяса. Но я пошел. Нельзя было упустить возможность побыть с Линдой наедине.

На пятом этаже Линди уселась на старый диван. На мое место. Мне сразу вспомнилось, сколько времени я провел здесь, в тоске глядя на улицу. Должно быть, и Линди скучала по внешнему миру.

– Как хорошо видно. Тут, оказывается, есть станция метро. Как она называется?

– Не знаю, – соврал я. – Отец привез меня сюда на машине. И вообще, мне быстро надоело смотреть на улицу. Утром люди спешат на работу. Вечером возвращаются. Что тут интересного?

– А тебя… раньше возили в школу на машине? Или ты пешком ходил?

– Пешком. Было недалеко.

– А я ездила на метро. Как все эти люди. Утром в школу, потом обратно.

Я понял: она до сих пор скучает по той жизни. Лучше не раскручивать эту тему.

Линди наклонилась к окну, разглядывая улицу. Ее толстая коса доходила до пояса. Солнечный свет золотил рыжие волосы. Веснушки на белой коже стали еще заметнее. Интересно, ее веснушки появились все разом или постепенно? Глаза у Линды были светло-серые, с белесыми ресницами. Добрые глаза. Но хватит ли этим глазам доброты, чтобы простить мне мой звериный облик?

– А как насчет поиска сокровищ? – спросил я.

– Совсем забыла!

Я чувствовал, что ей хотелось еще смотреть на улицу.

– Знаешь, в окно интереснее смотреть в пять вечера. Люди возвращаются с работы. – Заметив ее удивленный взгляд, я тут же добавил: – Когда мы въехали, я забредал сюда пару раз.

Мы наугад открыли первую коробку. В ней оказались старые книги. Казалось бы, Линду книгами не удивишь. На полках в ее библиотеке их стояли сотни. И тем не менее…

– Надо же, «Маленькая принцесса [26]26
  Детский роман англо-американской писательницы Фрэнсис Элизы Бёрнетт (1849–1924).


[Закрыть]»! – взволнованно воскликнула Линди. – В пятом классе это была моя самая любимая книжка.

Я взглянул на старую книжку. И чего девчонки любят так охать из-за разных сентиментальных глупостей?

Следующее восклицание Линды было еще громче:

– И «Джейн Эйр»! Чудная книга. Я ее несколько раз перечитывала.

Я сразу вспомнил, как зеркало впервые показало мне Линду Оуэнс. Она сидела в своей обшарпанной комнате и читала «Джейн Эйр».

– У тебя в библиотеке столько книг, – сказал я. – Неужели ты нашла здесь хоть что-то, чего там нет?

– Но книга книге рознь. Ты посмотри на этот том.

Я взял из рук Линды книгу. Она странно пахла – так пахнет в метро. Издание 1943 года. В нем попадались черно-белые иллюстрации на целую страницу. Я раскрыл том на картинке, изображавшей пару, любезничающую под деревом.

– Надо же, картинки в книге для взрослых, – удивился я. – Впервые вижу такое. Круто.

Линди забрала у меня книгу.

– Я люблю этот роман. Люблю сюжет. Знаешь, о чем это? Если двоим суждено быть вместе, они все равно будут вместе, даже если что-то их разделяет. В этом есть своя магия.

Я вспомнил, как мы с Линдой встретились впервые у дверей танцевального зала, как потом я увидел ее в зеркале. И вот она здесь, рядом со мной. Было ли это магией, колдовством Кендры? Или просто везение? В том, что магия действует, я не сомневался. Только не знал, сработает ли она для меня.

– А ты веришь в такую магию в жизни? – спросил я.

Лицо Линды стало серьезным. Мои слова заставили ее задуматься.

– Не знаю, – призналась она.

Я листал старую книгу.

– Мне нравятся картинки.

– Правда, они в точности соответствуют сюжету?

– Я не читал «Джейн Эйр». Думал, такие книги больше нравятся девочкам.

– Ты не шутишь? Ты действительно не читал «Джейн Эйр»?

Я догадывался, что за этим последует.

– Тебе обязательно нужно прочесть этот роман. Пожалуй, «Джейн Эйр» – самая удивительная книга в мире. Это история о любви. Я читала ее всякий раз, когда у нас выключали свет. Ее здорово читать при свечах.

– Выключали свет? У вас плохие электрические сети? Не помню, чтобы у нас его когда-нибудь выключали.

– Насчет сетей не знаю. А свет отключали по одной простой причине: отец не оплачивал счета.

«Он оставлял дочь без света, но о собственных нуждах не забывал», – подумал я.

Наши отцы были очень похожи: один – наркоман, другой – работоголик. Разница лишь в том, что первый вид зависимости общество осуждало, а второй – одобряло и считало добродетелью.

– Я возьму эту книгу с собой, – сказал я Линде. Сегодня же начну читать.

Мы открыли другую коробку. Тут лежали альбомы с газетными и журнальными вырезками, и все они были посвящены актрисе по имени Ида Данливи. Кроме вырезок мы нашли старые театральные афиши. Ида Данливи в роли Порции в шекспировском «Венецианском купце». Ида Данливи в «Школе злословия».

Здесь были и рецензии на спектакли с ее участием.

– Послушай, что о ней писали, – сказала Линди.

«Ида Данливи – восходящая звезда сцены, которой суждено стать одной из великих актрис нашего времени».

– Я о такой даже не слышал, – признался я, глядя на вырезку из газеты 1924 года.

– Смотри. А она была красивая. – Линди показала мне другую вырезку – фотографию темноволосой женщины в старомодном платье.

В следующем альбоме были собраны вырезки, посвященные свадьбе Иды Данливи.

«Актриса Ида Данливи выходит замуж за преуспевающего банкира Стэнфорда Уильямса».

Сообщения о премьерах и сценических успехах сменились заметками о рождении детей. В 1927 году родился Юджин Данливи-Уильямс, а двумя годами позже – Уилбур Стэнфорд Уильямс. Газеты подробно, в старомодной манере (мне она показалась чересчур восторженной и слащавой) описывали прелестных малышей. В альбом даже были вклеены локоны детских волос.

Тон вырезки из газеты 1930 года был уже совсем другим: «Банкир Стэнфорд Уильямс покончил с собой».

– Он выпрыгнул из окна небоскреба, – сказала Линди, пробежав глазами заметку. – Бедняжка Ида.

– В двадцать девятом началась Великая депрессия. Многие разорились. Прокатилась волна самоубийств, – сказал я, вспомнив какую-то телепередачу.

– Неужели эта семья жила здесь? – спросила Линди, водя пальцем по пожелтевшей газетной бумаге.

– Может, не они, а их дети или внуки.

– Грустно, – вздохнула Линди. – Теперь понятно, почему мы ничего не знаем об Иде Данливи.

Она стала листать альбом дальше. Еще пара заметок о разорении Стэнфорда, фото двух малышей (на вид им было три или четыре года) и… пустые страницы.

Под коробкой с вырезками была другая. Открыв ее, Линди обнаружила мягкую упаковочную бумагу. Бумага была настолько ветхая, что рассыпалась от первого прикосновения. На дне коробки лежало атласное платье желтовато-зеленого цвета.

– Смотри! – воскликнула Линди. – Да это же платье Иды! Она в нем сфотографирована.

Линди осторожно развернула старое платье и принялась разглядывать.

– Не хочешь примерить? – в шутку спросил я.

– Вряд ли оно мне подойдет, – отмахнулась Линди.

Тем не менее она продолжала рассматривать платье с пожелтевшим кружевным воротником. Он был расшит бисером. Кое-где нити порвались, но в остальном время пощадило этот наряд.

– И все-таки примерь его! Если стесняешься меня, спустись вниз.

– Боюсь, оно будет на мне висеть.

Тем не менее Линди взяла платье и понесла вниз.

Я раскрыл пыльный чемодан, рассчитывая обнаружить там что-нибудь оригинальное и тоже нарядиться к возвращению Линды. В шляпной картонке лежал цилиндр. Я примерил его, но он не держался на моей звериной голове. Я зашвырнул цилиндр за диван. В чемодане нашлись перчатки и старомодный шарф. Кому они принадлежали? Если Стэнфорду, у него были крупные руки. Перчатки налезли и на мои, хотя не без труда. Больше в чемодане ничего не было. Тогда я открыл стоящий рядом сундук. Вот они – «сокровища», о которых говорила Линди. Старый граммофон и пластинки. Я уже собирался вытащить граммофон, когда Линди вернулась.

Я оказался прав: платье сидело так, будто его шили специально для нее. Я привык видеть Линду в свитере и джинсах и считал, что фигура у нее самая заурядная. Но старый желтовато-зеленый атлас подчеркивал удивительно женственные очертания ее тела. Я смотрел на нее и не мог оторваться. Цвет ее глаз тоже изменился: из светло-серых они стали зелеными, под цвет платья. Может, я слишком давно не видел девушек, но Линди выглядела неотразимо. Неужели за месяцы, прошедшие с того злополучного вечера, она так сильно изменилась (но в отличие от меня в лучшую сторону)? Или она и тогда была красивой, но я этого не заметил?

– Распусти волосы, – выпалил я и лишь потом подумал, что такая просьба может ее испугать.

Линди капризно наморщила лоб, но согласилась. По ее плечам заструился огненный водопад.

– До чего же ты красивая, Линди, – прошептал я.

Она засмеялась.

– Ты считаешь меня красивой только потому… – Она осеклась.

– Потому что я сам уродлив? – закончил я за нее.

– Я не это хотела сказать, – возразила Линди, но покраснела.

– Не бойся, меня это не задевает. Я же знаю, как выгляжу. На что же обижаться?

– Ты меня не дослушал. Я хотела сказать: ты считаешь меня красивой, поскольку не видишь других девчонок. По-настоящему красивых.

– И все равно ты красивая.

Я представил, как здорово было бы коснуться ее, провести рукой по гладкому атласу, ощущая под ним ее тепло… И тут же себя одернул. Нельзя потакать таким мыслям. Я должен держать себя в руках. Если она почувствует, как сильно я ее хочу, наши отношения, с таким трудом построенные, развалятся и их уже не восстановишь. Я подал Линде зеркало – ведьмино зеркало. Она разглядывала свое отражение, а я тайком наблюдал за ней. Наверное, она не привыкла ходить с распущенным волосами. Я заметил, что Линди подкрасила губы помадой вишневого оттенка и чуть подрумянила щеки. Раньше я никогда не видел у нее на лице косметику. Однако я тут же охладил свой пыл: она просто «вошла в образ» и все это – дополнение к старому платью.

Пока ты ходила, я раскопал старый граммофон с пластинками. Сейчас посмотрим, работает ли.

– Настоящий? Здорово! – захлопала в ладоши Линди.

Мы вытащили граммофон из сундука, приладили потускневшую трубу. Я наугад выбрал пластинку. У меня были виниловые пластинки, но эта была вдвое толще и меньше по размеру. На этикетке значилось: «Голубой Дунай».

Я покрутил пыльную ручку, щелкнул рычажком. Диск сделал несколько оборотов и замер. Я его снова толкнул – тот же результат. Наверное, старый пружинный механизм требовал чистки и смазки, но музыки мы так и не дождались.

Линду это немного опечалило. Потом она улыбнулась и сказала:

– Наверное, это к лучшему. Я все равно не умею танцевать вальс.

– Я умею. Мой…

Я вовремя прикусил язык и не сказал, что в одиннадцать лет ходил на уроки танцев. Мать моего дружка Трея возила нас в какой-то загородный клуб.

– Ты чего замолчал?

– Я хотел сказать, мой отец делал передачу с одним преподавателем танцев. Уроки танцев по телевидению. Мне было интересно. Я смотрел и, в общем-то, научился. Могу показать. Это легко.

– Тебе легко.

– И тебе тоже.

Я достал из чемодана шарф и перчатки. Перчатки оказались как нельзя кстати – мне не хотелось вызывать у Линды отвращение, дотрагиваясь до нее своими когтями. Надев перчатки, я протянул ей руку.

– Позволь пригласить тебя на танец.

– И что я должна делать?

– Взять мою руку.

И она взяла мою руку. Это было так неожиданно, что я застыл на месте.

– А другую руку куда? – спросила Линди.

– Положи ее мне на плечо. А теперь…

Я обнял Линду за талию и повернул голову к окну, чтобы не слишком пугать ее своим видом.

– Теперь в точности повторяй мои движения.

Я стал показывать ей самые простые движения вальса.

– Вперед. Теперь в сторону. А теперь приближайся ко мне.

Линди старательно подражала мне, но у нее не получалось.

– Попробуем еще раз.

Я притянул ее ближе, чем следовало бы, и почувствовал, как ее нога коснулась моей. У меня напрягся каждый мускул. Сердце бешено застучало. Я надеялся, что Линди этого не заметит. Я терпеливо показывал ей, как надо двигаться, и через некоторое время у нее стало получаться.

– Но у нас нет музыки, – сказала она.

– Сейчас будет.

Я стал напевать мелодию «Голубого Дуная». Мы кружились по полу, старательно огибая коробки. Когда танцуешь вальс, обязательно касаешься друг друга. Мне эти прикосновения были очень дороги. Линди не только подкрасила губы и подрумянила щеки. Она слегка надушилась. Я вдыхал запах ее духов, и у меня кружилась голова. Но я продолжал напевать знаменитый вальс. Вспомнив, что говорили нам на уроках танцев, я старался двигаться по кругу. К сожалению, я помнил далеко не всю мелодию, и через какое-то время танец окончился.

– Вы танцевали божественно, дорогая Ида, – сказал я, подражая героям старых фильмов. – По сравнению с вами я чувствую себя деревенщиной.

Линди весело захихикала. Она отпустила мою руку, но стояла рядом.

– Я впервые вижу такого, как ты, Адриан.

– Да уж.

– Я не то хотела сказать. У меня еще не было такого друга, как ты.

Друг. Она назвала меня другом. Что ж, это лучше, чем прежние слова «похититель» и «тюремщик». Но мне этого было недостаточно. Мне хотелось большего. Думаете, меня не угнетало, что мы с ней до сих пор не поцеловались и она не захотела меня по единственной причине – из-за моего уродства? Угнетало, и еще как. Будь я понастойчивее, Линди не обратила бы внимания на мою внешность и увидела бы меня настоящего.

А если нет?

«Меня настоящего». Я сам не понимал, что это такое. За эти месяцы я изменился, и не только внешне.

– Раньше я ненавидела тебя за то, что ты насильно удерживаешь меня здесь, – сказала она.

– Знаю. И причина, Линди, не только в сделке с твоим отцом. Я устал от одиночества. А это единственный…

– Думаешь, я не понимаю?

Если честно, мне было мало ее понимания. Мысленно я представлял, как говорю Линде, что она свободна и может идти куда пожелает, а она отвечает:

«Нет, я останусь. И не потому, что ты меня принуждаешь. Не из жалости к тебе, а потому что хочу быть рядом с тобой».

Но я знал, что ничего подобного не скажу и не услышу. Но почему она больше не требовала отпустить ее на свободу? Не хотела возвращаться в прежнюю жизнь? Может быть, она была счастлива? Я не осмеливался надеяться. Тогда зачем она надушилась? Ведь об этом я не просил. Я думал, что эти стороны женской жизни ее не интересуют. А вдруг?..

– Адриан, почему ты… такой?

– Какой?

– Не обращай внимания. – Она отвернулась. – Извини.

Но я прекрасно понял, о чем она не решилась спросить.

– За время, что ты здесь, я ничуть не изменился. Скажи: я настолько ужасен, что тебе противно на меня смотреть?

Она ничего не ответила и не смотрела на меня. Мы оба затаили дыхание. Все, что я успел выстроить, казалось безнадежно разрушенным.

– Нет, – наконец сказала Линди.

Мы оба вздохнули.

– Мне не важно, как ты выглядишь. Я привыкла к твоему облику. Ты очень добр ко мне, Адриан.

– Я твой друг, Линди.

Мы почти до вечера просидели на пятом этаже, забыв про учебу.

– Я попрошу Уилла завтра начать попозже, – сказал я Линде.

Перед тем как уйти с пятого этажа, Линди сбегала переодеться и убрала зеленое платье обратно в коробку. Но поздно вечером я тихонечко поднялся наверх, вытащил платье и унес к себе. Я положил его под подушку. Оно хранило слабый запах духов Линды. Однако для моего животного обоняния запах был достаточно сильным и напоминал о тех часах наверху. Я спал, положив платье рядом. Мне снилось, что я держу Линду в объятиях и чувствую ее желание. Это был только сон. Наяву она назвала меня другом.

Тем не менее к завтраку Линди вышла с распущенными и тщательно расчесанными волосами. От нее пахло духами.

Во мне затеплилась надежда.