Текст книги "Артуш и Заур (ЛП)"
Автор книги: Алекпер Алиев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)
Гендаб не понимала сына, не понимала его слова. Женщина совсем опешила.
– Не волнуйся, родной. Все будет хорошо.
Заур отпустил мать и отошел на шаг. В его глазах не было никакого выражения.
– Не будет, мама… Не будет… – Он задумался и неожиданно сказал: – Ладно… Приготовь поесть.
Гендаб обрадовалась. Побежала на кухню, достала из холодильника зелень и мацони. Разрезала хлеб. Открыла трехлитровую банку с земляничным компотом.
– Как в школе? – спросил у сына Гейбат, не отрываясь от экрана.
– Да так. Полкласса не приходит на уроки.
– Почему? – взглянул на Заура Гейбат.
– Не знаю, – пожал плечами Заур. Не приходят, и всё. Говорят, будет резня… Русские ворвутся в город и всех перебьют.
По лицу Гейбата было видно, что он испугался, но пытается не выдать свой страх. – Болтают всякое, а ты веришь, – сказал он неуверенно. – Не может такого быть. Самое большее, что они сделают, – загонят с улиц людей по домам.
Раздался радостный голос Гендаб:
– Гейбат, всё готово. Заур, сынок, смотри, какую вкусную долму для тебя мама приготовила.
***
В эти минуты по различным частям города мчались машины. Из усилителей доносились призывы выйти на улицы, помочь собравшемуся на площадях народу. Часы показывали 22.30, когда одна из таких машин подняла на ноги жителей Ичеришехера.
«Выходите, вы должны выйти, идти на площадь, на помощь! Там танки, убивают людей… Русская империя пытается уничтожить свободный Азербайджан, они не хотят дать нам свободу!».
Гейбат накинул на плечи пиджак и, не обращая внимания на уговоры и упреки жены, вышел на улицу. На улице Малая Крепостная стояли десятки мужчин и женщин. Мужчины курили и о чем-то переговаривались вполголоса, женщины одной рукой держались за правый бок, другой прикрывали рот и покачивали головой. Беззаботные дети бегали вокруг родителей и кричали «Свобода, свобода».
– Что слышно? – спросил Гейбат у соседа Агакерима.
– Идем на площадь. Пошли с нами.
– А что от этого?
– Боишься?
– Перестань.
– Но так и выходит. Народ на улицах, а мы дома будем отсиживаться? Мужчины мы или нет, в конце концов? Танки идут. Пусть видят, что мы ничего не боимся.
– Для них раздавить людей не проблема.
– Не посмеют. Нас? Своих граждан? Почему нас, когда есть армяне?
Гром первого взорвавшегося снаряда послышался где-то совсем далеко. Но, все стоявшие на улице Малой Крепостной моментально подняли головы и посмотрели на небо.
– Кажется, опоздали, – сказал хриплым голосом Агакерим. Гейбат с трудом его расслышал.
– Кажется…
***
Спецподразделения и внутренние войска Советской Армии начали бойню на Бакинских улицах.
Танки, в мгновении ока высыпавшие из Сальянских казарм, раздавили гусеницами проезжающие машины и приступили к кровавому «фейерверку». По некоторым сведениям, введенный в Баку контингент состоял из 60 тысяч солдат, прошедших мощную психологическую подготовку для исполнения «боевого задания». Солдаты, которых горожане называли не иначе как «бородачи», орошали неосвещенные темные улицы столицы человеческой кровью. Содрогнувшиеся от внезапного залпа жители вышли на балконы своих домов. Советский город Баку сотрясался от пуль и снарядов Советской армии. Это было немыслимо.
Танки продвигались по улице Бакиханова. Дороги покрылись трещинами, свистящие пули летели во все стороны. В ту ночь эти пули убивали веру людей в дружбу народов (хотя, по правде говоря, она умерла уже давно). Танки мчались по улицам столицы с молниеносной скоростью, оставляя за собой искалеченные до неузнаваемости тела, раскиданные по сторонам пальто и шапки. Всё движущееся подвергалось обстрелу из Калашникова 5,45 миллиметровыми пулями со смещенным центром тяжести.
От грохота танков, взрыва снарядов закладывало уши. Безоружных людей без намека на жалость давили танками. Многие, не осознавая масштаба трагедии, ложились, садились на землю перед танками, надеясь тем самым предотвратить движение военной техники. Но она лишь набирала скорость и ровняла людей с землей. Не делалось исключений ни для женщин, ни для детей, ни для стариков.
В ту ночь расстреляли, раздавили, уничтожили веру, идеи, надежды невинных людей… Были убиты ученики средних школ, студенты, рабочие, парни, девушки, молодые, пожилые, азербайджанцы, русские, евреи. Военная техника окружила площадь Свободы.
Обезумевшие от ужаса люди метались в ночи, разрезаемой трассирующими пулями. Ненасытная «машина смерти» продолжала поливать улицы теплой красной кровью. Выжить в перекрестном огне было бы чудом. Люди гибли на улицах, в машинах, домах. Каждую минуту число погибших росло с астрономической скоростью.
На баррикадах возле станции метро «11-я Красная Армия» кто-то хотел бросить наполненную бензином бутылку на танк, но попал в друга. Тот сразу же загорелся и душераздирающе закричал от боли. Его жена, перекинув руку мужа себе через плечо, потащила его к метро, к окруженной деревьями аллее. Вдруг она увидела несколько приближающихся к ним танков со стороны Шамахинки по Сумгаитской дороге. Перебежала дорогу. На тротуаре лежало трое раненных. Бросилась к ним. Перевела мужа и двух раненных на ту сторону улицы, к кострам. Третьего переехал танк, и женщина, находящаяся от него на расстоянии вытянутой руки вся оказалась в крови несчастного. В ужасе она побежала обратно, помогла мужу и тем двум сесть в «Жигули». Говорить муж не мог. Он только ошарашено уставился на залитое кровью лицо супруги.
– Халил, не бойся, это не моя кровь…
Молодая пара собиралась перейти дорогу и войти в микрорайон пятиэтажек. Парень остановился в растерянности. От шока он словно врос в землю. Будто бы все вокруг происходило в кошмарном сне. Девушка схватила его за руку и стала отчаянно тормошить: «Танки едут, бежим!». Потом она почему-то посмотрела на небо. Оно было ярким, как во время праздничных салютов. Парень подтолкнул ее. Ноги ее не слушались. Охваченные паникой люди не знали, куда бежать. Парень крепко схватил ее за руку и помчался в сторону микрорайона. Девушка, спешащая за ним на высоких каблуках, больше всего теперь боялась упасть. Они перебежали дорогу, собирались свернуть за угол дома, как вдруг парень выпустил ее руку. «Почему мы остановились?», – обернулась она. У парня подогнулись колени, он упал на бок. Девушка закричала и стала тормошить его за плечи. А он смотрел пустыми глазами. Она упала к нему, обняла… и… тем самым спаслась от засвистевших над головою пуль. Стала звать, звать, звать его, безмолвного. Потащила во двор. Не верила, не верила, что он умер. «Зайдем куда-нибудь, осмотрим его рану. Вызовем скорую…». Она все еще надеялась.
Женщина лет сорока, бегущая к метро, увидела, как на улице Авакяна, рядом с Онкологической больницей танк давит своими гусеницами всё встречное, и остановилась. Танк двигался к костру, возле которого столпились люди. Женщину охватила ярость. Потеряв контроль над своими действиями, она взяла камень и швырнула его в танк. Находящиеся в танке сочли, что в руках у женщины взрывчатка, развернулись к ней дулом и включили прожектор. В этот миг женщина будто бы опомнилась и стала бежать. Бросилась наземь возле какого-то автобуса. Разбитые вдребезги автобусные стекла посыпались ей на голову. Она сразу же потеряла сознание.
В сторону велотрека, задыхаясь, бежал пожилой мужчина. Чтобы спастись от свистящих за спиной пуль он решил спрятаться в открытом посреди тротуара телефонном люке. Но вдруг почему-то передумал, с огромным трудом добежал до бетонных выступов на высокой стене велотрека и спрятался за ними. Приближающиеся солдаты расстреляли лежащих на земле раненных. Один из солдат подошел к люку и выпустил туда длинную очередь. Мужчина, наблюдавший за этой картиной из своего укрытия поняв, что стало бы с ним в том случае, если бы он спустился в люк, стал плакать и всхлипывать. Это были истеричные слезы радости – выход скопившегося напряжения. Он плакал, зажав рот левой ладонью. В десяти метрах от себя солдат увидел чью-то тень. Или может просто услышал тихие всхлипывания. Он навел автомат и выпустил всю обойму. Тело пожилого мужчины с глухим стуком упало на асфальт. Удовлетворенный выполненной работой солдат сплюнул в сторону трупа и ушел насвистывая.
А за несколько минут до этих событий сотни тысяч людей, застывших в ожидании хоть каких-то сведений перед своими телевизорами, испытали шок, увидев, как потемнели экраны. Радио тоже молчало. Лишь на следующий день они узнали, что энергоблок Азербайджанского телевидения и радио был взорван. А пока никто ни о чем не догадывался.
В эти минуты подвергались обстрелу и машины скорой помощи, спешащие довезти раненных до больниц, в которых отключили свет.
В каждую секунду где-то гас свет, в каждую секунду гасла чья-то жизнь.
***
Бакинцы, вышедшие на улицы утром 20-го января, стали свидетелями страшной картины – почерневшие от копоти и крови улицы, изуродованные трупы, обстрелянные дома и машины… Люди разыскивали близких и родных. Больницы и мертвецкие при мечетях наполнялись новыми телами.
Черно-красные волны бескрайнего людского моря – это несли на плечах 131 гроб. Было принято решение похоронить тела погибших на одной из самых высоких точек города – в Аллее Шахидов…
В тот день люди развели огромный костер из сожженных партбилетов. Коммунист Гейбат пришел вместе с Зауром на площадь Ленина и тоже бросил свой партбилет в пламя.
– Всё кончилось, отец?
– Всё кончилось, сынок.
Заур с облегчением вздохнул. Может, это завершение «всего» открыло бы ему новый путь, вернуло бы ему Артуша.
Но все только начиналось.
Многие из тех, кто сжег партбилеты в приступе справедливого негодования, осознав через некоторое время реалии, занимали очередь в дверях соответствующих инстанций для того, чтобы вновь получить заветные корочки.
Театр абсурда достигал своей кульминации.
ДОЖДЬ И ВИНО
1 Северный ветер резко бил в лицо Артушу. Уставившись на носки своих кроссовок, он шагал по проспекту Руставели в сторону отеля АТА. Темнело, на Тифлис надвигались сумерки. Синоптики грозились ливнем. В целлофановых кульках, которые нес Артуш, было шесть бутылок пива «Казбеки», чипсы «Лэйс», семечки и три килограмма апельсинов. Сейчас он хотел лишь одного: поскорее добраться в отель до начала дождя.
Время от времени он поднимал голову и смотрел вперед, чтобы определить, не сбился ли с пути, и каждый раз, понимая, что очень трудно заблудиться на идеально прямой линии проспекта – улыбался. Подняв воротник куртки, он попытался прогнать озноб. Колющий лицо, режущий глаза ветер, напомнил ему детство, бакинские годы. Мысль о Зауре, ждущего его в теплой комнате гостиницы, заставила его ускорить шаг.
Он ничуть не был угнетен тем, что уже два дня находится в чужом городе, вдали от семьи. Лишь однажды позвонил матери, в день своего приезда – то есть вчера утром. Обычно армянин, оказавшись за пределами Армении, сразу же заболевает тоской, начинает страдать мгновенной ностальгией по своей древней родине. Артуш же по родине не тосковал. И вообще, – думал Артуш, если уж говорить о родине, то это скорее Баку, чем Ереван. Эта мысль показалась Артушу забавной. Было так зябко, что он не решался полезть в карман за сигаретами. Он задерживал взгляд на обуви редких подобных теням прохожих, и когда туфли-попутчики исчезали за каким-нибудь поворотом, его ненадолго, до следующей пары спешащих ботинков, охватывало чувство одиночества.
Со дня встречи с Зауром он часто вспоминал Баку. Что же кроме Заура роднило его с этим городом? Этот вопрос мучил его. Признавая свою любовь к Бульвару, к Торговой, к парку Кирова, он осознавал, что все это неразделимо связано для него с любовью к Зауру. Перед глазами сразу возник парк Кирова, со знаменитым огромным памятником и густыми деревьями – место, где прошли самые счастливые дни детства. По сути, карабахский конфликт не должен был бросать тень на святость их любви. Однако принадлежность к нации-агрессору, рождала в Артуше чувство вины перед Зауром.
Бывшие в те годы подростками и не имевшие к этому противостоянию никакого отношения Заур и Артуш, стали безвольными жертвами этого конфликта. Так что они были знакомы с потерей и разлукой не хуже, а может и лучше старшего поколения.
Если их любовь была бы обычной, гетеросексуальной – полбеды. Это еще можно было бы кому-нибудь как-нибудь объяснить и влюбленным удалось бы обрести друг друга. Однако их любовь считалась позорной, как в Азербайджане, так и в Армении. Ни то, ни другое общество не готово было понять и простить такое сексуальное отклонение. Ни сейчас, ни в будущем! Даже если Артуш громогласно признал бы территориальную целостность Азербайджана, азербайджанское общество не смирилось бы с их любовью.
Артуш все это прекрасно понимал. Их любовь была политизирована до предела. Может, если бы устранилась единственная преграда, то есть восстановилась бы территориальная целостность Азербайджана, освободились бы оккупированные земли, вернулись бы в родные края беженцы и вынужденные переселенцы, азербайджанские певцы и певицы выступили бы с концертами в Шуше и Джыдыр Дюзю – их жажда счастья могла бы претвориться в жизнь. Некоторые из этих певцов могли бы даже выступить на голубой свадьбе Артуша и Заура, решись последние на это.
Артуш давно согласился на все, но устранить препятствия было ему не по плечу, и потому приходилось мириться с действительностью.
Когда пошел дождь, он был уже перед отелем. Он вошел в номер и застал Заура спящим. Одеяло соскользнуло ниже пупка, тусклый свет уличного фонаря придал его волоскам на лобке серебристый оттенок. Артуш положил пакеты на стол и разделся. Зашел в одних трусах в туалет, посмотрел на себя в зеркало, выпрямил длинные ресницы, пригладил волосы, помочился, умылся и вернулся в комнату.
Заур все еще спал. Не включая свет, он взял апельсин из кулька, накинул на плечи плед и, надкусив ароматную корку, подошел к окну. Прислонившись лбом к холодному стеклу, закрыв глаза, он чистил апельсин вслепую.
Так хотелось в эти последние дни осени уйти под дождь, бродить по улицам старого города. Осень, казалось, не хотела расставаться с этим миром, боролась с землею и небом, грозила пальцем людям, тем, кто озабочен лишь материальным. «Нет, – подумал Артуш, – во время дождя в этом древнем городе, где каждый встречный заявляет о своем княжеском происхождении нужно находиться не на улице, а прямо здесь, рядом с любимым и смотреть из окна. О Боже, я проживаю лучшие мгновения своей жизни!».
Ливень смывал весь мусор мощеной булыжником улицы в канализационные люки, аккуратно размещенные через каждые два метра. В советские времена эти люки размещались через каждые десять метров. Но президент-демократ Саакашвили, внушивший себе, а затем и народу неоспоримые ценности запада – демократию, либерализм, плюрализм, права человека, разделался с коррупцией, усовершенствовал канализационную систему, восстановил инфраструктуру города. Тифлис избавился от зловония каловых масс, стал выглядеть приличнее в отличие от столицы братского Азербайджана – Баку. А по традиции, грузинский кал справлялся посредством Куры братскому азербайджанскому народу в качестве дара.
Его охватил нешуточный озноб. Он отклонился от стекла и посмотрел на отражения неоновых ламп отеля АТА на мокрой от дождя дороге. Красный отблеск, исчезающий под колесами проезжающих машин, мгновенно выныривал на капотах, крышах, багажнике и вновь возвращался на свое исконное место, на булыжники.
– Пришел? Почему не разбудил?
Артуш покрепче закутался в плед и обернулся к постели.
– Люблю этот город, – сказал он в сторону Заура, которого не мог разглядеть в темноте – Не то, что напоминает Ереван, просто тут свой колорит… Если не обидишься…
Осекся. Почувствовал, как озноб оставил его. Может его согрел голос любимого? Он скинул плед и подошел к постели.
– На что обижаться? Валяй. Дай и мне апельсин.
Артуш взял со стола апельсин и присел на кровать.
– Думаю, этот город красивее Баку, – выпалил он.
Увидев удивленный взгляд Заура, смутившийся Артуш исправил «ошибку»:
– Но Баку гораздо красивее Еревана. Это точно.
– Дорогой, я тоже считаю, что Тифлис красивее Баку. Он лучше Баку и Еревана по крайней мере потому, что соединил нас. Ты, кажется, плохо меня знаешь. Разве я похож на защитника, этакого фанатика родного города? В Ереване я не был, но, хочешь, скажу, что он тоже красивее Баку. Тебе не стыдно, в моем присутствии обсуждать красоту… каких-то городов?
Заур жеманно произнес последнее предложение, потянул Артуша за шею к себе и поцеловал в губы.
– Дай мне апельсин, – сказал он с томным выражением в глазах.
Артуш протягивал Зауру апельсиновые дольки, и тот страстно сжимая их зубами, разбрызгивал ароматные желтые капли на лицо и грудь Артуша, на постель. Комната пропиталась ароматом апельсинов. Целых две минуты они целовались со вкусом апельсина. Дикая страсть охватила их.
Занялись любовью со вкусом апельсина.
Брызнувшая фонтаном сперма окрасилась в апельсиновый цвет. Тяжело дыша, повалились на кровать.
От души рассмеялись со вкусом апельсина.
– Шоте, кажется, все известно.
– Как это? – вздрогнул Артуш.
Заур протянул руку к тумбочке и взял сигарету, прикурил, сделал глубокую затяжку. – Не замечал, как он глазеет на нас все время? Видно, о чем-то догадывается. По-моему, он все понимает. По крайней мере, точно что-то чувствует.
– Это еще ничего не значит… – глубоко вздохнул Артуш. – У меня душа в пятки ушла. Не шути так. Да, чуть не забыл.
Артуш встал, что-то взял из кармана сброшенной на кресло куртки и вернулся в кровать. – У тебя мобильный с собой?
– Да, в сумке.
– Отлично! Я купил нам обоим «лай-лай» (1). Держи, – сказал он и протянул Зауру один из пакетов.
– Спасибо, но зачем все это? Мобильный здесь мне ни к чему.
– Как это? Шота, ты, я, знакомые… Нам приходится часто держать связь. Там достаточно баланса, так что пользуйся на здоровье.
– Сколько ты на это потратил? – резко спросил Заур с упреком в глазах.
– Перестань! Мелочь. Лучше, поговорим о планах. Завтра последний день конференции. Что думаешь?
Заур сощурил глаза от сигаретного дыма и положил пакет с телефонной картой на тумбочку:
– Думаю о тебе. Если решишься остаться в Тифлисе еще на несколько дней, я тоже останусь. Тебя кто-нибудь ждет в Ереване?
– Кроме семьи никто не ждет. Правда, куча дел, надо еще подготовить отчет, написать статьи. Но когда есть ты, дела могут потерпеть.
Заур посмотрел на Артуша с благодарностью. И вдруг спросил:
– У тебя были любовники?
– В Армении?
– Да.
– Были. Просто, непродолжительные контакты… только для физического удовлетворения. Найти в Армении партнера не так уж просто, Заур. Наше общество очень патриархально. Ваша мусульманская страна по этой части прогрессивнее нашей. – А без секса не трудно?
– Конечно, трудно… Без близкого человека очень трудно, Заур. Речь идет не только о физическом удовлетворении. Не можешь найти человека просто для искренней беседы. Когда оглядываюсь назад, понимаю, что все мои друзья остались в Баку. Я так и не смог создать свой круг в Ереване. Почему все так вышло, Заур?! В чем была наша вина?
Он обнял Заура и положил голову ему на грудь.
– Эта трагедия в Баку, налеты на дома армян, наш разграбленный дом… Мне удалось спасти лишь марки.
– Правда?
– Правда. Наш сосед, дядя Рустам, спас их. А твои марки?
– Все в полной сохранности. Я не представляю себя без них. И олимпийская коллекция – твой подарок, на первой странице.
– Марки, которые ты подарил, тоже мне очень дороги. … Не было дня, чтобы моя бедная мать не вспоминала те ужасные дни. А я готов все простить, все забыть… Лишь бы вернули мне мое прошлое.
Заур погладил Артуша по голове и прошептал ему на ухо:
– Не будем об этом, милый… Давай не будем об этом вспоминать. Подальше от войны. Не позволим им превратить нас в зомби. Мы другие, мы лучше…
***
Последний день конференции прошел в ожесточенных спорах. Севда и Диляра пререкались сначала с Давидом Арутуняном, затем со Степаном, а в конце почему-то заспорили с Нино Думбадзе. Миротворческая инициатива Луизы не дала результата, попытки Заура успокоить спорщиков тоже ни к чему не привели. Эрнст, утомленный безуспешными попытками призвать всех к порядку, развалился в кресле и пил воду.
Подчеркнутая лояльность и примирительная позиция Артуша раздражала девушек. Они связывали это с его теплым отношением к Зауру, обвиняли Артуша в неискренности, и окончательно уверились в том, что армянский характер именно таковым и является. Они по каждому поводу нападали на него: «В первый день вы говорили совершенно иначе. Что с вами произошло?».
Наконец Эрнст, почувствовавший, что ситуация может выйти из-под контроля, был вынужден вмешаться:
– У меня вопрос к журналисткам из Азербайджана.
Все смолкли и повернулись к Эрнсту. Девушки посмотрели на него с интересом.
– Вопрос следующий. Вы впервые общаетесь с армянами? То есть до сих пор вы видели армян? Не общались с ними?
Девочки хором и гордо ответили – «нет».
– Прекрасно. Точнее, ужасно. А как вы решили принять участие на этой конференции? На этот вопрос ответила Диляра:
– Ваше приглашение поступило в наши редакции. Главные редакторы отправили в Тифлис нас. А почему вы спрашиваете?
– Да просто так… Но возможно, что вы общались с армянами по интернет – ну там форумы, on-line конференции, профессиональная переписка, наконец?
Девушки обменялись взглядами, пришли к общему мнению и хором ответили – «нет». Многие из сидящих в зале разинули рты от удивления. Заур украдкой посмотрел на Артуша, который что-то записывал в своем блокноте.
Видимо, готовый к такому ответу Эрнст не растерялся и задал следующий вопрос:
– А почему вы не переписываетесь с армянами? Интернет, как средство общения, заслужил широкое признание. Интернет стирает границы и дает практически безграничные возможности для обмена информацией.
– Мы не переписываемся с армянами потому, что в наш компьютер может попасть армянский вирус, – сказала Диляра, гордо выпятив грудь.
Немец, повидавший многое на своем веку, в отличие от сидящих в зале, не расхохотался над словами Диляры. Наоборот, очень серьезно взглянул на нее поверх очков. 65-летний Эрнст, был родом из Судецкой области, потерял отца на Второй мировой войне, а его обезумевшая мать покончила жизнь самоубийством, бросившись в реку, чтобы не попадаться в руки озверевших советских солдат. Выросший в интернате Эрнст – непосредственный свидетель одной из жесточайших войн в истории человечества мог в определенной мере понять ненависть азербайджанок к армянам, которых они считали врагами. Но вместе с тем, аргумент о вирусах ужаснул его.
– Ладно, закроем эту тему, – сказал он. – У нас еще много дел впереди. Бог нам в помощь. А теперь перейдем к основной проблеме. Давид Арутюнян рассказывал о демократии и правах человека в регионе, но уважаемые журналистки из Азербайджана перебили его. Пожалуйста, продолжайте.
Давид кивком головы поблагодарил Эрнста и начал:
– Как я уже отметил, мы опередили Азербайджан в создании демократического общества, в Карабахе мы проводим более свободные и прозрачные выборы, это подтверждают и международные наблюдатели. Поэтому разговоры о вхождении в состав Азербайджана, где не признаются права человека, где нет демократии и властвует коррупция, абсурдны. Мы не можем позволить, чтобы достигнутое за эти годы, было разрушено в мгновении ока. От нас требуют войти в состав Азербайджана. Семьдесят лет коммунисты пытались насильно нас помирить, заставили нас жить вместе. И что в итоге? Народ не потерял свою генетическую память, не забыл о своей армянской идее. Конечно, я сторонник мира, но это не означает, что мы должны закрывать глаза на антиармянскую сущность Азербайджана.
Заур, сохранявший хладнокровие и не вмешивающийся в споры, не вытерпел:
– Вы при каждой возможности заявляете, что создали в Карабахе так называемое государство. Что это за непризнанное никем и даже самой Арменией государство? Как такие самозванцы могут провести выборы? Вам предлагается статус наивысшей автономии в составе Азербайджана. Не забывайте, азербайджанская армия способна освободить оккупированные земли. Азербайджанский народ никогда не смирится с потерей своих земель. Наше терпение не бесконечно!
Девушки выразили свою поддержку Зауру громогласными аплодисментами. Артуш прикрыл лицо руками, чтобы не дай бог не встретиться глазами с Зауром и старался всеми силами сдержать смех.
Луиза тоже хитро улыбалась.
***
Наконец без десяти восемь конференция подошла к концу. Текст протокола, подготовленный комиссией из шести представителей, включая Заура, был поставлен на голосование среди участников конференции, единогласно принят и подписан при журналистах, приглашенных на заключительную часть мероприятия.
В протоколе, где в основном, заняли место общие рассуждения, отмечалась необходимость поддержания мира, говорилось об экономических и социальных минусах войны, о роли НПО в обществе и потенциале мира. Представители проголосовали в пользу текста, Эрнст объявил об окончании конференции и пригласил всех на фуршет в ресторане.
На фуршет пригласили также специалистов из 20 НПО, действующих в Тифлисе, а также гостей из посольств Германии, Франции, Англии, США. Дюжина журналистов, протягивающих микрофоны в ресторане то армянам, то осетинам, то азербайджанцам, надоела всем. В конце концов, Эрнст попросил представителей прессы отстать от гостей и устремить свое внимание на стол, ломающийся от яств.
Проигнорировав просьбу Эрнста, к Зауру подошла миниатюрная грузинка, журналистка из агентства Кавказ ИНФО и строя глазки, спросила:
– Вы остались довольны итогами конференции?
– Да. Наши народы, уставшие от войн, ставшие жертвой политических игр, требуют мира. Требуют мира для себя, своих семей и близких. Считаю, что подобные мероприятия служат налаживанию диалога между народами-соседями, установлению культуры толерантности. Для меня разговор, обмен мнениями с армянами на протяжении этих трех дней оказался очень полезным. Я донес до них нашу неизменную позицию – статус высочайшей автономии в составе Азербайджана.
– Как они отреагировали на это?
– Конечно, я не ожидал, что они согласятся со мной. Но у армян все еще есть время для раздумий. Я еще раз повторил, в случае необходимости, наша армия ….
– Опять пошли стандартные фразы – перебила его девушка. – Вы были в Армении?
Заур мельком взглянул на Артуша, одиноко прогуливающегося по залу, с бокалом пива в руках и ответил:
– Нет. Но хотелось бы. Не вижу никаких препятствий для этого. Обязательно поеду, если получу приглашение.
Девушка выключила диктофон, поблагодарила Заура и побежала к Алану, расправляющемуся с грибным салатом.
Все, разбившись на небольшие группки, беседовали и смеялись. Только девушки из Азербайджана, не найдя себе соответствующих собеседников, скучали. Хотели поболтать с Луизой, но та стояла рядом с группой из Карабаха. Поговорить с Зауром тоже не представлялось возможным. Он о чем-то шептался с Артушем, который как всегда, стоял у окна.
Выпивка уже давала о себе знать. Представители дипмиссий громко разговаривали, время от времени хохотали. Абхазки вступили в жаркий спор с пресс-секретарем французского посольства – полной женщиной по имени Мишель.
Разомлевший от вина Шота подошел к Зауру и Артушу и сказал радостным голосом: – Одни уходят, другие остаются. Завтра в Тбилиси праздник. Свадьба моего двоюродного брата. Я хотел бы видеть там вас обоих. Наконец-то я избавлен от этих европейцев. Все равно на таких сборищах ни одна проблема не найдет своего решения. Занимаемся пустыми делами. Лучше всего встречаться просто так, есть, пить, развлекаться. Это и есть наилучший диалог. В наших компаниях нет места спорам и официозу. В грузинских компаниях говорят лишь о вине, женщинах и поэзии.
Шота поднял бокал с вином и громко рассмеялся. Заур и Артуш молчали. Удовлетворились лишь легкими улыбками. Шота был обескуражен индеферентностью молодых людей. Он положил бокал на подоконник и слегка похлопал их по плечам.
– Так радостно видеть армянина и азербайджанца вместе.
– Почему? – спросил Заур.
– Не знаю… Как минимум потому, что я ненавижу войну…
В это время к ним подошли Луиза Погосян и Эрнст Копф:
– Друзья, почему вы сторонитесь других? Ничего не едите! Заур, Луиза дала мне почитать вашу статью. Мне очень понравилось. Пишете, что армяне в течение века дважды потеряли Баку. Мне это показалось достаточно интересным.
– Насколько близко вы знакомы с историей нашего конфликта? – спросил Заур, глотнув пива.
Шота, Артуш и Луиза опешили. Такого резкого вопроса от Заура они не ожидали. А Эрнст ответил, как ни в чем не бывало:
– Мне кажется, достаточно близко. Но я никогда не систематизировал эти сведения и не думал о том, что армяне потеряли Баку дважды. Вы пишете, что без армян Баку смотрится неестественно. Страдает космополитизм. Достаточно смелая статья.
– Я не согласен, – возразил Заур. – Еще до меня статью в том же духе написал наш известный режиссер-сценарист Рустам Ибрагимбеков. Если бы не он, вряд ли я написал бы подобную статью. Выходит, я приютился в его тени.
Эрнст жадно пил шампанское. Опустошив бокал, оставил его на круглый столик.
– Во всяком случае, это была смелая статья. Вы смело, уверенно пользуетесь миротворческими ресурсами. Вы получили какую-нибудь пользу от нашей трехдневной конференции? Например, вы Луиза?
Луиза прибрала волосы и слегка улыбнулась:
– Народная дипломатия не рассчитана на результат. Народная дипломатия это процесс. Если мы будем думать о результате – придется сесть и опустить руки.
– Я согласен с Луизой, – сказал Шота. За два дня мы прекрасно нашли общий язык с осетинами. Значит, при желании это возможно. Если мы выйдем из-под тени политики, то никакой проблемы между народами не останется.
Шота противоречил самому себе. Заур с Артушем переглянулись и улыбнулись.
Фуршет продлился до одиннадцати. Раньше всех ушли осетины. А затем представители Армении и Карабаха. Девушки из Азербайджана ждали Заура. Их очень раздражала его невнимательность по отношению к ним. В конце концов, они не выдержали и подошли к нему.
«Боже, им поскорее надо замуж. Куда им до миротворчества? Почему родители отпустили своих аграрно-мыслящих чад в Тифлис?» – подумал Заур и улыбнулся Диляре и Севде. Он отошел от своей группы и сделал три шага по направлению к ним.
– Ты отлично сегодня выступил. Настоящий сын народа, – сказала Диляра.
– Благодарю, – смущаясь, сказал Заур. – Не скучаете? – спросил он, чтобы сменить тему.
– Конечно, скучаем, – Севда, будто ждала этого вопроса. – Поэтому и уходим. А ты остаешься?
