Текст книги "Артуш и Заур (ЛП)"
Автор книги: Алекпер Алиев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)
Ответ не удовлетворил Заура.
– Я все же не могу понять – почему армяне хотят завоевать Карабах?
– Потому что, сынок, Карабах – прекрасная, благодатная земля, – сдержанно ответил отец.
– А эта земля всегда принадлежала нам?
– Повторяю, Карабах наша исконная земля. Еще в древние времена, когда наши великие предки впервые ступили в этот край, они вскрикнули: «Qara bax!... orada qar var!» (1). А приблизившись к горам и увидев девственные леса, они закричали: «Qara bag!» (2). И вправду, склоны гор походили на черные сады. С тех пор этот край называют Карабахом. Сынок, знай, что это очень древний и славный край.
– Отец, у меня тоже есть друг армянин.
– Ты имеешь в виду Артуша? Хороший парень. Будьте крепкими в дружбе. Бессмысленные стычки не должны вам мешать.
Заур опустил голову:
– Отец… Но ведь в школе все его оскорбляют. Артуш говорит, что им придется уехать из Баку. Что… что я тогда буду делать?
Отец погладил сына по голове. Страдания сына вонзались в его сердце как кинжал.
– Сынок, послушай. Никто никуда не уедет. Понял? Артуш родился в Баку, здесь ему и жить. Поговори с ним, объясни, что беспокоиться не стоит. Никто не причинит ему и его семье вреда. Наш народ не жесток, не бессердечен. Армяне, живущие в Баку, не несут ответственности за проделки своих карабахских сородичей… В общем, не переживай. Все образуется.
***
Артуш же окончательно уверился в том, что ничего не образуется.
Родители были в гостях у добродушной азербайджанской семьи, живущей по соседству. Эта русскоязычная старая бакинская семья беспокоилась за судьбу Артуша и его родителей. Они предлагали Борису, отцу мальчика уехать из города и снять на некоторое время квартиру в одном из отдаленных кварталов. Но Борис не соглашался. Незнакомцы в черных одеждах, прогуливающиеся по ночам вокруг их дома на улице Видади 136 беспокоили его, но он был непреклонен.
– Я никуда не собираюсь уходить из родного города. Ни Карабах, ни Армения мне не нужны. Я родился в Баку, в Баку и останусь, – говорил он.
Сердце Артуша, который остался дома один, билось как в клетке, подросток не мог найти себе места. Он надел куртку и вышел. С жадностью, будто в последний раз, смотрел он на городские улицы, исхоженные вдоль и поперек, на здания, на лица людей. Теперь он был здесь самым чужим человеком. Каждой клеточкой своего тела он ощущал это отчуждение.
Пешком он прошелся до Ичеришехера. Идти к Зауру, беспокоить его семью не хотелось. Через лабиринты улиц Старого города он вышел к Губернаторскому саду.
Он любил это место. Неутомимо бродил по вымощенным камнями тропинкам под редкими печальными деревьями. Он прошелся вдоль крепостной стены, устал и присел на скамейку между деревьями. Сквозь пальмы струились красноватые лучи заходящего солнца. Фонтан с гигантским бассейном перед чайханой не работал. Малыши, играющие в саду, бросали в бассейн камушки, радовались и хлопали в ладоши, когда попадали в выбранную цель.
Бледное солнце освещало серую крепостную стену, за спиной Артуша удлинялись тени деревьев. Сорванные нордом листья летели в воздухе и оседали в общую разноцветную кучу.
В сиянии заходящего солнца перед ним возник образ Заура.
Заур … самое прекрасное для него азербайджанское имя. Самое любимое имя на свете. У него искрящиеся глаза под длинными черными ресницами на смуглом миловидном лице. Такие выразительные и пьянящие глаза бывают только у азербайджанских парней. Профиль тонкобрового Заура напоминал Артушу древнегреческих богов.
Артуш любовно и страстно поддался своим грезам. Он закрыл глаза и вдруг услышал за спиной веселый смех:
– Кажется, рыцарь, ждущий возлюбленного, уснул!
Он вскочил. Прямо за ним стоял Заур. На нем была лазурного цвета сексуальная школьная форма. Пионерский галстук на его шее был того же цвета, что и губы. Ему захотелось поцеловать, укусить, окровавить эти губы. Но здесь, в этом парке, где было много людей, даже мысль об этом казалась тяжелым грехом.
– Как ты меня нашел?
Заур сел рядом и положил руку ему на плечо. Во влажных глазах Артуша читалась тревога, волнение и сомнение.
– Мне стало скучно дома. Мы говорили с отцом.
– О чем?
– О Карабахе, об армянах… Конкретно о тебе.
– Обо мне?
– Да, о тебе. Отец хорошего мнения о тебе. Говорит, что мы должны быть стойкими в дружбе. Ни на что не обращать внимания, – Заур произнес последнее предложение со смехом. Артуш тоже улыбнулся.
– А чего ты ждал? Думал, скажет, что будьте стойкими в своей любви?
Заур расхохотался. Ущипнул Артуша за плечо.
– Хватит нести чепуху. – Он оглянулся. – Вдруг услышит кто-нибудь. Бедный отец, узнает – сердце не выдержит.
– А разве он не узнает рано или поздно?
– Ты что, с ума сошел? Что узнает? – раздраженно сказал Заур и убрал руку с плеча Артуша.
– Успокойся. Я просто предположил.
– Не стоит делать даже предположений. Не надо.
– Просто знаешь, многие завидуют счастью голубых и пытаются из-за этого наказать их. Речь идет об обычной зависти. Ладно, неважно… Что еще сказал твой отец?
– Сказал, что все будет хорошо. Бакинские армяне никуда не уйдут. Никто не тронет их. Они граждане Азербайджана. Мы пуд соли вместе съели.
Артуш посмотрел на Заура так, будто видел его впервые. Встал, горько усмехнулся, порылся носком туфель в опавших листьях.
– Ты что Заур, с ума сошел? – сказал он, наконец.
– Это говорю не я, а отец. Хочешь сказать, что мой отец сумасшедший?
– Никто не говорит, что он сумасшедший. Но он не может знать как я, как мы, насколько близка трагедия. Может быть, у него действительно нет проблем с армянами. Но наша улица, – сказал Артуш, почему-то указывая рукой в сторону Баксовета, – днем и ночью полна какими-то странными людьми. Приходят, уходят, неизвестно, кого ищут, о ком спрашивают. Все одеты в черные кожаные куртки. На лицах ненависть, в глазах ярость. Вчера они сказали какую-то гадость моей матери, слышишь? Моей матери!
Заур тоже встал. Взял Артуша за плечи и начал трясти.
– Приди в себя! Что ты кричишь? Собираетесь всё бросить и бежать только из-за того, что в вашем дворе прогуливается пара бродяг. Это наш город!!! Без Баку тебе не прожить! Тебе не забыть запах этого моря!
– Ты еще многого не знаешь. Азербайджанские ребята в нашем дворе кричат мне вслед «пидор», «сукин сын», «армянская собака». Оскорбляют на каждом шагу. Хотя до вчерашнего дня мы были друзьями. Вместе играли в футбол, ходили на пляж…
– То, что ты говоришь – ничто по сравнению с тем, что довелось увидеть азербайджанцам в Армении!
Артуш застыл на месте как вкопанный, с широко раскрытыми глазами, будто его ударил ток. От неожиданности он раскрыл рот, за жемчужными зубами показался нежный, розовый язык. Он готов был расплакаться. Придя через некоторое время в себя, он ухватился рукой за лоб.
Заур тоже смутился и растерялся. Бессильно рухнул на скамью.
– Извини, – произнес он, не поднимая головы.
– За что? – сдавленный голос Артуша донесся откуда-то издалека, словно из глубины колодца.
– …
– Может ты и прав.
– Артуш, я…
– Молчи! Не будь двуличным. Ты думал и думаешь именно так. Значит, ты был неискренним, когда встал в классе на мою защиту! Зная, что ваших подвергают мучениям в Армении, ты из-за наших отношений выдал Самеду Фаиковичу совсем другое.
– Я и теперь отвечаю за свои слова. Отец говорит, что…
– Меня не интересует, что говорит твой отец, – перебил его Артуш. – Ты что, сам думать не умеешь? Не видишь, что творится? В Степанакерте, Агдаме пролилась кровь. О чем ты вообще говоришь!
– Да пролилась, – вскочил Заур. И что теперь? Могу повторить свои слова! Что бы ни творилось в Армении и Карабахе, никто здешних армян не тронет. Наш народ на это не способен! В чем же вы виноваты?!
– Ты так наивен? Так слеп? О чем ты? Какой еще народ?
Артуш перешел на крик. Женщины, сидящие на три скамейки справа обернулись на двух ожесточенно спорящих подростков. Мячик одного из детей, играющих в парке, скатился прямо к ногам Заура.
На пухленькой смуглой девчушке побежавшей за мячиком было светло-зеленое тонкое пальто и белая вязаная шапочка на голове. Помпончики шапочки смешно раскачивались и делали девочку похожей на зайчонка, только-только учащегося ходить.
Заур улыбнулся, склонился и подобрал мяч. Он присел на корточки и ласково спросил у малышки:
– Как тебя зовут, милая?
– Гюльбахар.
– А где мама и папа?
– Вооон там сидят, – показала девочка на молодых родителей, которые сидели на одной из скамеек на другой стороне фонтана.
– Держи свой мячик и смотри не убегай далеко. Ладно? Играй рядом с мамой и папой, – сказал он и, сам не зная, почему, поцеловал ее.
Девочка, получив свой мяч, убежала, а Артуш, все это время с интересом наблюдавший за странными действиями Заура, спросил у того:
– Что? Захотелось попробовать себя в роли отца?
– Прекрати. Просто я люблю детей. Ленин их тоже очень любил.
– Ленин? Какой еще Ленин? – расхохотался Артуш как сумасшедший. – До каких пор ты собираешься носить этот галстук? Ты что, не можешь оставить его дома? Спятил?
– Не твое дело, – сказал обиженно Заур и вновь присел на скамью. Нравится – вот и ношу. Да сядь ты, наконец, не стой над душой!
Артуш не переставая смеяться, присел рядом с Зауром и положил руку на его колено.
– Обиделся? Не имеешь права. Я знаю, какой ты умный, глубокий человек, сердце которого полно любовью. Я даже презираю себя за то, что не могу быть таким добрым, благожелательным, как ты.
– Что за бредни? Ты все это обо мне?
Артуш подмигнул Зауру и указал на другую сторону бассейна:
– Думаешь, я не понял, почему ты так долго болтал с той девочкой?
– Почему же? – спросил заинтригованный Заур.
– Ты начал вести себя как настоящий «папаша», чтобы склока между нами не выходила за рамки приличия, чтобы мы не обижали друг друга.
Заур глубокомысленно посмотрел на своего любовника. Сейчас им обоим хотелось лишь одного – страстно поцеловаться, заняться любовью, подняться на вершину блаженства.
– Так странно, Артуш…
– Что странно?
– Обстоятельства требуют, чтоб мы были врагами. Правда?
– Наверно, – пожал плечами Артуш.
– Выходит, что если двое мужчин убивают друг друга на войне – это нормально, но если они любят друг друга… то это ни в какие ворота не лезет.
… Катастрофа приближалась с чудовищной скоростью.
***
Середина декабря 1989-го года. Не прошло и месяца со встречи любовников в Губернаторском саду.
Занятия в школе близились к концу. До зимних каникул оставалась неделя. Школьные стены впитали в себя холод морозного воздуха на улице. Окна класса покрылись инеем – единственным украшением промерзшего и пропитавшегося смертельным унынием города. Многое случилось за эти дни. В школу назначили нового директора. Самеда Фаиковича, учителя азербайджанского языка перевели в 134-ую школу. Число армяноненавистников удвоилось. Даже учителя, славившиеся своим интернационализмом и толерантностью, стали нетерпимы к армянам. В городе день ото дня росло число беженцев и вынужденных переселенцев, изгнанных из Армении и Карабаха.
Баку готов был взорваться кровавыми событиями.
Отрывной календарь в классе показывал понедельник, 25 декабря 1989-го года. Артуш несколько дней как пропускал занятия. Камран, не дававший ему проходу, и другие патриоты класса праздновали свою маленькую победу. Семья поддержала решение Артуша не посещать уроки. Более того, ему было запрещено выходить на улицу, и он не мог видеться с Зауром. Азербайджанцы, чьи дома в Армении захватили, чьих близких убили, стеклись в Баку и Сумгаит и горели жаждой мести.
13 января 1990-го года Заур находился дома, в Ичеришехере, ни о чем, не ведая, читал «Боксера Билли» Эдгара Берроуза, изумляясь стойкости, воле и смелости главного героя. А в это время парни и девушки в черных кожаных куртках, называющие себя Народным Фронтом ломились в дверь квартиры семьи Артуша на улице Видади, 136. Наконец, не выдержав напора шести патриотов, дверь поддалась. Но патриоты не смогли найти то, что искали. Артуш с родителями укрылись у соседей-космополитов, русскоязычных азербайджанцев. Не обнаружив в квартире армян, патриоты принялись крушить все вокруг. Через десять минут в квартиру набилось более двадцати мужчин и женщин, взявшихся неизвестно откуда. Начался настоящий грабеж – телевизор, холодильник, видео, стиральная машина, матрацы, мебель друг за другом покидали родной дом и истинных владельцев. Квартира опустела в мгновение ока. Остались лишь никому не нужные, затоптанные книги. Сотни книг. Морозный ветер, ворвавшийся сквозь разбитые окна, поднял в воздух рваные страницы Достоевского, Гоголя, Шукшина, Майн Рида, Джека Лондона, и закружил их в вальсе. Некоторые из страниц, мерно покружившись в опустевшей и казавшейся от этого огромной комнате, вылетали из окна, прилипали к стенам, столбам, деревьям, к счастливым и взволнованным лицам спешащих домой с ценной добычей в руках, несчастных.
Пятидесятилетний Рустам, укрывший в своей квартире Артуша и его родителей, курил на улице и горестно смотрел на жертв войны, на шустрых незнакомцев десятками выходящих из дому с трофеями в руках. Он бросил бычок под ноги и поднялся к себе.
Мать Артуша Аршалюс беззвучно плакала. Борис пытался ее успокоить:
– Мы в безопасном месте. Не беспокойся. Когда все уляжется, мы спокойно уедем.
– Я знала. Знала, что сумгаитские события повторятся и здесь. Боже, что за ужас!..
Артуш же выглядел достаточно хладнокровным и спокойным. Не слыша утешительных слов Рустама, он смотрел то на отца, то на мать. Вдруг резко перебил Рустама:
– Что случилось в нашей квартире?
– Артуш… Главное то, что…
– Дядя Рустам, что случилось в нашей квартире?
– Они все вынесли. Наверно, там ничего не осталось, – выпалил Рустам.
Услышав это, Аршалюс закричала и стала плакать еще громче. Борис взял жену за руки:
– Успокойся. Сами-то мы живы-здоровы. Мы же взяли деньги и золото.
– А мои марки?
Все обернулись к Артушу. Мать вытерла тыльной стороной ладони слезы на глазах и с изумлением посмотрела на сына. Артуш с одиннадцати лет увлекался филателией. Для него и Заура, помимо занятий любовью, самым желанным времяпрепровождением было собирание марок. Это уже превратилось для них в образ жизни. Он вспомнил о приблизительно четырех дюжинах марок, подаренных ему Зауром, и ему стало еще хуже.
– У тебя будет еще много марок Артуш, – сказала Мехпаре, супруга Рустама.
– Я хочу свои марки.
– Хорошо, пойду посмотрю, не думаю, что они кому-нибудь пригодились, – сказал Рустам. – Куда ты их положил?
– Рустам, ты что с ума сошел? Куда ты? Ты и так не особо им нравишься, – вскочил с места Борис.
– Нашему юному филателисту нужны его марки, – горько усмехнулся Рустам и погладил Артуша по голове. – Если пойду я, ничего страшного не случится. Может даже зауважают, увидев, что я один из них, что тоже хочу что-нибудь вынести.
– Не надо, Рустам, так шутить, – сказал Борис и подошел к сыну. – А ты забудь про эти марки. Этого еще не хватало.
– Хочу свои марки!
В его глазах стояли слезы, полные губы подрагивали. Он готов был расплакаться. Аршалюс, не в силах смотреть на эту картину без страдания, взмолилась:
– Борис, умоляю, давай как-нибудь их найдем. Ты же знаешь, как они ему дороги.
– Сейчас приду, – сказал Рустам и решительно зашагал в сторону двери. – Артуш, куда ты положил альбомы? – спросил он, надевая пальто.
– Они на книжном шкафу в гостиной. Там их три, – сказал мальчик извиняющимся голосом.
– Отлично! Я сейчас. А пока было бы неплохо, если бы женщины приготовили нам что-нибудь вкусное.
Попытки этого широкой души человека как-то смягчить обстановку, утешить людей, потерявших буквально несколько минут назад квартиру и все нажитое, действительно заслуживали всяческого уважения.
Он вышел на улицу и глубоко вдохнул ледяной воздух, от которого закружилась голова. «Надо срочно бросать курить» подумал он и тут же закурил. Перешел дорогу, прошагал по левому тротуару метров двадцать и остановился перед высокими дверьми трехэтажного, архитектурного дома. Не решительно вошел в подъезд, поднялся на второй этаж. Дверь в квартиру была приоткрыта, изнутри доносились голоса. Он потушил сигарету и вошел. Не раз и не два он был в гостях в этой квартире. Не раз и не два они выпивали с Борисом коньяк или вино и до утра проводили время за нардами. А жены готовили им вкуснейшие блюда и пели песни на русском, азербайджанском и армянском языках. Теперь эта квартира была холодной и чужой. Он подошел к гостиной и увидел полоску света. Голоса стали отчетливей.
У окна курил мужчина. Женщина рылась в бумагах и книгах, раскиданных по паркету. Мужчина стряхнул пепел сигареты на пол и лениво произнес:
– Да какие там могут быть документы? Взяли с собой, точно тебе говорю.
– Как же без документов, Гариб?
Мужчина собирался что-то ответить, но вдруг заметил Рустама.
– Чего тебе надо, брат? Ничего уже не осталось. А квартира – наша.
Рустам зашел в комнату. Женщина поднялась с пола и отряхнула одежду. Посмотрела на мужа, потом на Рустама, приняла серьезный вид и повторила вопрос мужа:
– Чего тебе надо, брат?
– Мне?.. хочу посмотреть книги.
Мужчина громко расхохотался. Взглянул на жену, и они принялись хохотать вместе. – Зачем тебе книги? – сказал наконец новый владелец квартиры. Люди выносят мебель, телевизоры. Тут на соседних улицах полно армянских домов.
– Меня интересуют лишь книги, – сказал Рустам, не меняя выражение лица.
– Пусть забирает, зачем они нам, Гариб?
– Да пусть, я не против, – сказал мужчина и вновь рассмеялся.
– Когда мы пришли, ничего кроме этих книг не было. Не везет мне. Тут рядом, через две улицы беженцу из Сисиана досталась четырехкомнатная квартира, набитая всякой утварью. А нам вот пустая – хоть шаром покати. Ничего, тоже неплохо. Лучше, чем ночевать где попало.
– А вы сами откуда? – спросил Рустам, присевший в поисках альбома с марками на корточки среди сотен валяющихся на полу книг.
– Из Масиса.
– То есть из Армении? – внимательно посмотрел Рустам на мужчину.
– Откуда ж еще? Да, из Армении.
– А где вы оставались в Баку?
– Сняли квартиру на Крупской. Спасибо хозяину – ни копейки не взял. Пришлось бы мне остаться с тремя детьми на улице в этот мороз.
– Подонки армянские, – вмешалась его жена, – посмотри-ка в каких они хоромах жили. Твари, подожгли наш дом, перебили всю семью брата, даже грудного малыша не пожалели.
Рустам обрадовался, найдя один альбом. Он отложил его в сторону и продолжил поиски.
– Я услышал, как вы что-то ищите. Кажется какой-то документ?
– Больно много вопросов задаешь брат – процедил мужчина, сощурив глаза.
– Да я просто подумал – вдруг помогу чем-нибудь.
– Никакие документы мне не нужны. Жена говорит, что раз переезжаем сюда, то и документы должны быть. А зачем они мне?! Армяне меня изгнали из собственного дома не заботясь о документах. Дети от страха до сих пор не могут спать по ночам. Эти мерзавцы учинили настоящую резню над нами в Масисе. Я еще не говорю о Сисиане. И что, я теперь должен входить в их дома с документами? Отныне этот дом мой! И точка. Пусть только попробуют отнять. Сукины дети, ты смотри, в каких они квартирах жили! Что, они лучше меня, что ли?! Теперь я буду жить в этой трехкомнатной хате в центре Баку! Здесь будет жить моя семья! – Он произнес последнее фразу с такой решимостью будто человек, копающийся на корточках среди груды книг, собирался выгнать его из этой квартиры.
Рустам нашел еще один альбом и положил его поверх первого.
– Что ты ищешь, брат? – спросила женщина.
– Я же сказал – книги.
Женщина наклонилась, взяла один из альбомов, раскрыла его и посмотрела. К ней подошел муж и тоже взглянул на марки поверх ее плеча.
– Разве это книги, брат? Да, ты тоже хорош!
– Мой сын собирает марки. Я увидел, что здесь есть марки и подумал сначала найти их, – соврал безнадежно бездетный Рустам.
Женщина закрыла альбом и положила его на место. Мужчина вышвырнул окурок через разбитое стекло и решительно спросил:
– Книги тоже заберешь?
– Не беспокойся. Завтра вызову машину и все до единой заберу.
– Спасибо, дорогой. Избавь нас от этого хлама. А пока мы начнем уборку с других комнат. Надо еще мебель найти. Кроме разломанной мебели на кухне ничего не оставили.
Рустам нашел третий альбом среди стопки книг возле окна, встал и отряхнул пыль с коленей.
– До свиданья, – сказал он. – Завтра я заберу все книги. Не выбрасывайте их.
– Спасибо, спасибо родной, – обрадовался мужчина. – Разве мы не знаем, что значат книги? Разве можно их выбрасывать? Просто сейчас не до книг. Ради Бога, приди, забери их.
Рустам в последний раз оглянулся в пустой комнате и покинул квартиру. Вышел на улицу, перешел дорогу. Открывая дверь квартиры, почувствовал, как сердце переполнилось радостью. В душе было ощущение спокойствия и уверенности человека, справившегося с трудной миссией.
Увидев его, Артуш вскочил с места с молниеносной скоростью. Подбежал к Рустаму, взял у него альбомы, проверил по одному все страницы. Все марки были на месте. Юный филателист с благодарностью посмотрел на соседа, обнял и поцеловал его в щеку.
– Видишь, Артуш, вот и твои марки, – сказала Мехпаре, гладя его по голове. Затем обратилась к мужу: – Чего так долго, Рустам?
– Их еще найти надо было. Все книги валяются на полу. Альбомы были под ними.
Аршалюс расставляла на столе тарелки. На слова Рустама она отреагировала спокойно:
– Мы назло им уже прочли все эти книги. Теперь пусть делают с ними что хотят.
Женщина сказала это и рассмеялась собственным словам. Все находившиеся дома, присоединились к ней. Происходило невероятное. Армяне, собиравшиеся в кратчайший срок покинуть Баку, и – милосердные для одних, предатели для других – азербайджанцы, приютившие их у себя, смеялись от всей души, веселились назло чудовищным событиям в городе.
– Хочешь поговорить с Зауром? Позвоним ему? – тихо спросил Борис у сына, который любовно перелистывал альбомы.
– Не надо. Он был бы рядом, если б хотел. Разве он не знает, что творится в городе?
Женщины разложили на столе еду и салаты.
– Все готово. Прошу к столу! – захлопала в ладоши Мехпаре.
***
Родители Заура знали, что творится в городе, но от сына скрывали. Ичеришехер был охвачен пугающей тишиной.
Глубокой ночью Заур отложил книгу, выключил свет и лег в постель. Посмотрел на полную луну, которая то показывалась из-за облаков, то скрывалась за ними, на силуэт легендарной Девичьей башни, чья верхушка виднелась за стоящими впереди зданиями. За башней дремал свинцовый, непостижимый Хазар. А за ним мерцающий свет Ахмедлов и Зыха. Этот вид из окна был для Заура лучшей картиной на свете. Он очень любил это море, плоские крыши Ичеришехера, этот древний город. Но эта любовь не мешала ему любить прекрасного армянина.
Он подумал об Артуше. Они давно не занимались любовью. Не находили подходящего случая. Его рука невольно проскользнула под одеяло. Сжала твердый ствол. Он закрыл глаза и попытался ощутить запах, губы, вкус соленых слез своего возлюбленного. Нектар из его сучка излился на ладонь, живот, пупок, одеяло. Заур горстью собрал свой сок и вытер под матрац. Теперь можно было спать спокойно.
Баку готовился к ужасающим трагедиям.
1) Посмотрите на снег.
Там есть снег! (азерб.)
(2) Черный сад (азерб.)
РЕТРОСПЕКТИВА
4 Половина класса, в основном неазербайджанцы, не пришли на занятия. С лиц большинства учеников и даже учителей не сходила тень страха и тревоги. Место Артуша пустовало. Весь мир казался клеткой Зауру, которому было невыносимо лишиться соседа по парте. Неожиданно перед ним возникло наглое, смеющееся лицо Камрана. Если бы он был таким же сильным как боксер Билли, то живого места бы на Камране не оставил. Но, к сожалению, об этом приходилось лишь мечтать. Даже если ему – космополиту удалось бы одолеть патриота Камрана «победа» осталась бы за последним.
– Твой Артуш убрался к чертям. Предатели-соседи проводили их на рассвете.
– Врешь! – сказал Заур дрожащим голосом.
– Не веришь, спроси у Сеймура из 9-го А.
Сосед Атруша Сеймур жил на улице Видади, 142.
– Утром по дороге в школу я видел Сеймура. Он мне все рассказал. Видишь? Говорил я тебе, что армянин в друзья не годится? Он даже не позвонил тебе. В их квартире сейчас живут беженцы.
Камран наклонился к Зауру и добавил:
– Наша борьба будет продолжаться пока не сдохнет или не уберется отсюда последний армянин. Око за око, зуб за зуб. Не забывай, Заур, об убитых в Масисе и Сисиане, изгнанных из Карабаха азербайджанцах!
– Какое это имеет отношение к Артушу? – спросил он с печалью и недоумением в голосе. Хотелось расплакаться, но нельзя было выглядеть слабым перед Камраном.
– К Артушу? – Камран пожал плечами и выпрямился. – В Карабахе и Армении армяне убивают всех азербайджанцев, не разделяя их на хороших и плохих. До каких пор мы будем терпеть? До каких пор будем делить армян на хороших и плохих? – он призадумался и добавил: – Вижу, ты сильно расстроился… Ты неплохой парень, Заур. Но армяне в друзья не годятся. Чем скорее это поймешь, тем лучше будет для тебя самого.
Заур потерял дар речи. Камрана он не слышал. Все его мысли были с возлюбленным, покинувшим этот город навсегда.
Кое-как он досидел до большой перемены. Как только прозвенел звонок, схватил портфель и выбежал из школы. Поспешил вниз по улице Буньяда Сардарова к метро «Баксовет», глядя по дороге на посеревшие лица жителей Баку, затрудняющихся понять происходящее в родном городе. Еле сдерживая слезы, дошел до ворот Ичеришехера. Остановился, передумал идти домой и пошел в сторону Губернаторского сада. Нагие деревья в парке выглядели одинокими. Кошки, не менее одинокие, чем деревья, бесцельно прогуливались по парку и не понимали, куда и зачем спешат стремительно проходящие мимо горожане. Только Заур, разрываемый на части тоской, как и кошки, не спешил никуда.
Наконец он вышел к бульвару. Здесь он увидел одни только парочки, ищущие уединения. Сел на холодную скамейку и посмотрел на еле заметный на горизонте остров Наргин. И сам не почувствовал, как и когда дал волю слезам. Когда теплые капли защекотали подбородок, он утер глаза и щеки. Вынул из портфеля пачку «Родопи», которую они купили вместе с Артушем, но не успели испробовать. Открыл пачку дрожащими от холода и волнения пальцами, достал сигарету, зажег спичку и поднес к сигарете. Первая затяжка вызвала кашель. Сделал паузу, потом затянулся еще, на сей раз осторожно. Докурил и задумался о том, почему эта гадость нравится взрослым. Ответа найти не смог. Он слышал, что курение успокаивает во время грусти и раздражения. Его отец не курил, но дядя, опустошающий за день две пачки, часто повторял, что если не покурит, то не выдержат нервы.
И вправду, он почувствовал, как немного приходит в себя. Подумал, что это еще не конец, что однажды война обязательно закончится, и Артуш, может быть, вновь вернется в Баку. «Почему бы и нет? Эта вражда не может длиться вечно. Если не он, то я поеду к нему. Когда вырасту…». Он ощутил как холод пробирается к костям, как он замерзает – встал и направился домой.
…
Конечно, все вышло не так, как он предполагал: война не закончилась, Артуш не вернулся. Но надежду – последний оплот – он смог сохранить. Никто не смог бы его утешить, разделить его горе. Разговоры об этой любви, стремление поделиться возымели бы для Заура катастрофические последствия. При всем желании он не мог бы найти в этом регионе, даже во всем СССР, человека, который был бы способен его понять.
Он пришел домой и записал в чистую тетрадь то, что говорило сердце. Это была клятва, это был вопль души. Записал и берег эту запись годами. Вот строки из неотправленного письма, из письма, которое никогда не дойдет до своего адресата:
«…Пламя любви в моем сердце никогда не погаснет. Может, когда-нибудь превратится в пылающие угли, но не погаснет! Обещаю любить тебя всю жизнь, жить только твоей любовью, не забывать никогда твои глаза, быть самым близким твоим другом, твоим возлюбленным, не уступать перед одиночеством, быть безумным ветром и окутывать тебя, каждое утро просыпаться заново влюбленным в тебя, вечно испытывать дрожь, что охватила меня в тот день, когда я впервые робко взял тебя за руку, впервые поцеловал тебя с колотящимся сердцем, обещаю видеть тебя во всех морях, во всех цветах небесной радуги, выводить твое имя в каждой строке, любить тебя за то, что ты – это «ТЫ», мой милый, единственный Артуш!».
***
В ночь 20-го января 1990-го года воздух пропах кровью. Не шевелились листья на деревьях, куда-то подевались все кошки и собаки с городских улиц, даже луна покрылась странным красноватым оттенком. Площадь Ленина и 11-ой Красной Армии были охвачены людским потоком. К 22.00 на загражденных автобусами и троллейбусами дорогах, ведущих от микрорайонов в центр, разожгли костры, построили баррикады.
После того, как вернулся из школы, Заур уже пятый час не выходил из своей комнаты. Мать вытерла глаза кончиком цветастого платка и обратилась к мужу:
– Он что-то совсем мне не нравится. Что делать, Гейбат?
– Я же сказал, не беспокойся, все образуется, – ответил он жене с упреком во взгляде. – Друга потерял, вот и горюет. Когда еще они увидятся?
– А что будет со всеми этими делами, Гейбат? – прослезилась жена и сокрушенно опустилась на край кресла.
Гейбат, нетерпеливо ждущий начала выпуска новостей, раздраженно выпалил:
– Ничего уже не будет, Гендаб! Это и есть конец. Я говорил с Сарханом. Он сказал, что все дороги загородили баррикадами, чтобы не пускать русских. Это же чушь! Как можно преградить дорогу танкам обычными легковушками? Если танки действительно захотят ворваться в город, им хватит двух секунд, чтобы смести все заграждения.
– Ребенок ничего не ест…
– Никто еще не умирал от голода, – перебил ее муж. – Придет, когда проголодается.
– Заболеет ведь…
– Не заболеет… Мерзавцы, все переполошили. Нормально ведь жили. Во что превратили страну!
Не уточняя, кого ругает и обвиняет ее муж, Гендаб встала и прошла на кухню. Поставила казан с долмой на плиту, постучалась Зауру в дверь:
– Сынок, ты же умрешь от голода! Хватит мучить и себя, и нас. Иди, поешь.
Дверь внезапно открылась. Показалось бледное, осунувшееся лицо подростка. Только сейчас Гендаб по-настоящему заметила, как ослаб ее сын.
– Заур, ты в могилу меня свести хочешь? – ухватилась она за голову.
Он вдруг крепко обнял мать, прижался к ней лицом и засопел:
– Мне страшно, очень страшно.
Мать растерялась. Наклонилась и поцеловала сына в голову. В последний раз он прижимался к матери совсем ребенком, когда ему приснился кошмар.
– Чего ты боишься, сынок? Расскажи-ка мне.
– Не знаю… Все уходят… Уходят… Вместо них приходят другие. Странные люди. Никого не узнать. Все очень изменилось, мама.
