Текст книги "Коромысло Дьявола (СИ)"

Автор книги: Алек Майкл Экзалтер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 44 страниц)

От собственной зажигалки озадаченному Павлу Семеновичу также прикурить не удалось. Сигарный табак, словно асбест, наотрез отказывался возгораться.

Филипп огорченно крякнул:

"Подарил фуфло, называется! Тушите свет огнетушителем…"

Зато Вероника от души расхохоталась, потешаясь над несколько приунывшими коллегами:

– Тут он, прямо скажем, и затух… Я же вам сказала, мои достохвальные господа: сей артефакт бдительно следит за здоровьем носителя.

Филька! Ты ведь, наверняка, пожелал долгих лет Пал Семенычу, оставляя эту зажигалочку в своем убежище?

– Кажется, пожелал. Ну да, точняк. Я еще тогда махнул рюмашку шартреза во здравие Пал Семенычу.

– Вот видите! Я же говорила: артефакт заботится о санитарно-физическом благополучии носителя и нейтрализует яды.

Господа почтенные! Когда б зажженную гавану Павла Семеновича прокачать через насос древнего прибора войсковой химической разведки, то индикация непременно укажет на смертельную дозу синильной кислоты. Что нам показал и доказал сей артефакт, зловредительные яды умиротворяющий, – Вероника явно, этак каустически по-арматорски издевалась над туго соображающими коллегами.

Тут-то Филипп и обиделся. И за себя, и за свой подарок, и за наставника, которого он поставил в неловкое положение.

– Как же, как же! Слыхали: капля никотина убивает лошадь…

– Дурак ты, рыцарь. Человеческий организм способен раскассировать малые дозы растительных ядов в довольно широком кислотно-щелочном диапазоне. Например…

Приводить научные доказательства арматор Вероника и не пыталась, потому как растроганный прецептор Павел прочувственно пожал руку и обнял смутившегося Филиппа.

– Я не в силах выразить вам свою благодарность, друг мой. С прошлого века я паки и паки пытаюсь бросить курить. Или же хотя бы перестать дымить, будто рельсовый пароход на затяжном подъеме.

– Может, паровоз, Пал Семеныч?

– На заре эры железнодорожного транспорта, друг мой, по рельсам ходили токмо пароходы. Тогда как по морям, по волнам плыли пироскафы, ежели вспомнить русский лексикон тех лет.

Что там ни говори, дорогие коллеги, отныне и присно я ограничиваю себя в неумеренном табакокурении. После, глядишь, и совсем его, к Дьяволу, брошу, коль мне рыцарь Филипп любезно подарил такую замечательную зажигалку-огнетушитель.

Как вы думаете, Вероника Афанасьевна, она способна прекратить горение напалма?

– Можно проверить, Павел Семенович. Хотя напалм разводить муторно, и загуститель надобно еще поискать в закромах…

Знаете, у меня тут под рукой имитационные термические шашки. Температура горения 2500 градусов, полковник Булав, сэр.

– Действуйте, лейтенант Нич, мэм. Прошу вас…

Остаться у нее на поздний ужин Вероника никого не упрашивала. Все трое понимали и чувствовали: каждому сегодня хотя бы на несколько минут необходимо заехать в свое убежище. Уж очень насыщенным теургией выдался нынешний субботний денек.

К тому же у Филиппа Ирнеева имелась дополнительная причина ночевать в городе. С утра ему предстоял завтрак у Насти Заварзиной, чтобы потом вместе отправиться на воскресную обедню в монастырскую церковь Утоли моя печали. Как-никак завтра Троица-пятидесятница.

Отказать в такой религиозной просьбе любимой девушке Филипп как-то не решился. Пусть он привык ездить в Петропавловский монастырь один, да и в Настином православии не очень-то был уверен, если она в последний раз побывала в доме Божьем в беспамятном младенческом возрасте, когда ее неизвестно где крестили украинские Заварзины.

"Говорит: то ли в Кривом Роге, то ли в Кременчуге. И откуда ей это знать при родителях-безбожниках?"

Но ведь рано или поздно у многих православных, сподобившихся таинства крещения, возникает желание стать воцерквленными.

"Бысть по сему. Чего хочет женщина, то и Богу угодно."

С ранним воскресным завтраком Настя заодно с тетей Агнессой весьма и весьма угодили своему возлюбленному Филиппу. Он даже почувствовал себя несколько отяжелевшим, садясь за руль и пристегивая болонке Мими шлейки безопасности.

К присутствию собачки на переднем сиденье "лендровер" отнесся холодно и безразлично.

"Ага, собаки для него – не коты. Надо полагать, на стоянке у монастыря они подобающе поладят между собой и дружно примутся охранять друг друга."

К обедне подруга Настя оделась как подобает: скромная юбка-миди с желтым пояском, опять же черного цвета свитер и желтенький платочек в черный горошек на груди, чтобы голову повязать, прежде чем заходить в храм Божий.

"Годится… Пускай можно было и по-праздничному принарядиться, но ее гардеробом в экстерьере мы займемся немного погодя. Перво-наперво домашний интерьер…"

По дороге Филипп экстрактивно посвятил Настю в обрядовые правила поведения для прилежных прихожан во время богослужения:

– Значится так. Там монастырь и порядки в нем уставные. Стоять тебе, Настенька, только слева, там, где хоругвь Богоматери в золотом окладе. Мое законное место справа, у Вседержителя. В церкви будешь делать как я…

Филипп Ирнеев строго придерживался уставного русского православия. Он неприязненно отвергал местные подражательные обычаи, свойственные там и сям дурному посткоммунистическому простонародью, не наученному как след крестным знамением себя осенить, главу сколько нужно преклоненной держать или благостно земной поклон святым дарам отдать.

"То же мне верующие! Кланяются одной рукой… Автокефалия простодырая, из рака ноги… Помилуй их, Господи!"

В качестве литургического языка истово православный Филипп признавал исключительно церковнославянский. Шпыней-обновленцев, насаждавших чудовищно ернические богослужебные словеса на тутошнем разговорном диалекте, он от себя отлучал. И в митрополичьем соборе, где театрально скоморошествовали перед телекамерами церковно безграмотные националисты, ноги его ни разу не было.

"Вона где анафема собралась! Рождество Христово именем языческого божка обзывают. Каляда, из рака ноги…"

Никакой-такой благости в адаптированных под современную национально-политическую обстановку филологически невежественных молениях самопального автокефального обновленчества он не испытывал.

"У козлища обновленческие! Шпыни ненадобные, ерники-скоморохи. Сволочь предержащая… Вместо агнца Божия у них какие-то баранки анафемские…"

Излишне крепко за баранку руля Филипп Ирнеев не держался. Вел джип раскованно и непринужденно, чувствуя свое единение с мощным двигателем и кузовом, усиленным арматорской защитой. Тогда как рефлексивным дорожным мыслям по поводу малоприятностей отечественной политики и ненавистного родного государства он неизменно оставался верен.

"Членовозы поганские! Опять козлы проспект перекрыли…

Будьте бдительны за рулем, многоуважаемые сограждане!

Правила цивилизованного дорожного движения ни для президента, ни для его окружения не писаны. Ездят они грубо и бесстыдно со своими предупредительными мигалками, как хотят и где себе позволяют…"

С позволения сказать, во время церковной службы скромница Настя вела себя так, словно с первого причастия ни разу в жизни не пропустила ни одной воскресной обедни. Тем паче необходимо отмечала богомольным присутствием паки и паки всякий двунадесятый праздник.

Чего уж тут рассуждать о праздничном благочинии во время нынешней поздней Троицы, если Настя краем глаза следит за Филиппом и предугадывает любое его движение, повторяет каждый жест. Даже, когда у него сердечно зачесалась левая бровь.

"На иконостас бы лучше смотрела…"

Не совсем благочестивые мысли рыцарь Филипп от себя решительно отмел. Потом он за дамой своего сердца Настей не наблюдал и полностью отдался торжественной службе.

Горе имамы сердца, братия!

"Со святыми упокой! Помилуй мя, Господи, и отпусти нам грехи необходимого смертоубийства. Тебе, Пресвятая Троица, в единородствии отмщение и воздаяние…"

После обедни Филипп, как было им обещано тете Агнессе, благочестно повез Настю и Мими на природу. Миру – мирское. И его молитвенное возвышенное настроение очень быстро съехало на нет в никуда.

Ехать-рулить, знаете ли, затруднительно, коль скоро тебя нежно обнимают за шею и куда как всячески отвлекают от дорожной обстановки.

Однако воздадим должное греховной природе человеческой, если она есть более сильнодействующее средство поддержания боеготовности по сравнению с рефлексиями о ближнем государстве и дальней политике.

Чем дальше в лес, тем больше Настя мало-помалу пренебрегала девичьей скромностью и постепенно превращала рыцаря Филиппа в обыкновенного грешного человека от мира сего.

"Ох мне, искушение!"

По обыкновению женская политика имеет много испытанных искусительных и обольстительных трюков, множество раз описанных в любовной беллетристике. Кое-какие из литературных соблазнов Настя опробовала на герое своего романа. И он понял, почему это она предпочла ехать на заднем сиденье.

"Ага, понятненько. Раздеваться ей там гораздо просторнее, нежели спереди. Спинки тоже легко откидываются."

Стекла сзади и с боку в арматорском джипе также изменяют прозрачность по воле сидящего за рулем, положительно не желающего, чтобы кто-либо посторонний, встречный или идущий на обгон увидел бы: у пассажирки на заднем сиденье желтый бюстгальтер, осиная талия и черные трусики в желтую полосочку под длинной черной юбкой.

А также то, что она несомненно обладает и прочими девичьими прелестями. От нижнего белья, между прочим, наша прелестница Настя избавилась многозначительно быстрее, чем от юбки и свитера, по новой принявшись отвлекать водителя во время движения.

"Ох соблазн!"

Волей-неволей Филиппу срочно пришлось сделать аварийную остановку, вырулив на ближайшую тенистую полянку. Ему же пришлось благопристойности ради вывести Мими и пристегнуть ее поводок к кенгурятнику…

Делать тут нечего. К обеду Филипп повез Настю знакомить со своими родителями. Потому как ей того очень вдруг захотелось. Кроме того, в лесу они изрядно проголодались.

По дороге на обед Филипп инструктировал разнежившуюся на переднем сиденье подружку гораздо строже, нежели по правилам благочиния в церкви. Как вести себя в семейной обстановке Ирнеевых, чего им стоит сообщать и какие частности о новой машине и квартире его родственникам совсем не нужно знать, он ей поведал без утайки, обиняков и околичностей.

Настя осталась польщена его доверием и тоже поделилась своими соображениями по поводу близкородственных связей и фамильных взаимоотношений:

– Эт-то точняк, Фил. Чем дальше мы от любимых предков и ближних родственников, тем крепче мы их обнимаем и целуем. В жесть издали. По и-мэйлу, в эсэмэсках и по телефону.

Бесаме мучо, дон Фелипе мио.

– Погоди ты вон до того перекрестка. На желтый я не поеду…

Во второй половине дня Филипп с Настей совершили результативный рейд по столичным мебельным магазинам. Но вначале они вживе сравнивали еще ничем и никем не занятую жилую площадь с виртуальной наглядностью.

Там на дисплее в графическом редакторе он ей демонстрировал, чего бы из мебели ему хотелось видеть у себя в квартире, ударно, досрочно и качественно отремонтированной бригадой строителей.

Несмотря на унылый и пасмурный вид, потрудились они превосходно, в рекордно короткий срок совершив отменный евроремонт. Теперь у него дома и духу их не было, включая специфические строительные запахи, с какими, впрочем, рыцарь Филипп творчески справился и без мирского участия.

Ситуативно-теургически убирать с места событий любые следы присутствия чего-либо или кого-либо наш рыцарь-неофит уже научился.

Настю эзотерическая сторона данного жилищного вопроса не касалась. Дивную стерильность пустой квартиры она восприняла как само собой разумеющееся:

– В жесть, Фил! Старые дома сами изгоняют запахи краски и побелки после ремонта.

Притом ты у нас стопудово аккуратист и чистюля, все здесь вымел, вымыл, вычистил…

Столь же естественно Настя, лежа на ковре в гулкой гостиной, принялась увлеченно играть с квартирным дизайном в редакторе трехмерной графики, специально дополненном и подаренном к новоселью рыцарю Филиппу арматором Вероникой.

– Валяй, бэйби! Вне благоразумных бюджетных ограничений на домашний уют. Жить, моя Настенька, надо не с мебелью, но с шиком и комфортом.

Изучением мебельных каталогов Филипп начал увлекаться Бог знает когда. Причем он обстоятельно меблировал свое будущее вероятное жилище вовсе не в порядке несбыточных мечтаний, оставляющих неприятный вкус у того, кому случается заснуть с карамелькой или недожеванным бутербродом во рту.

Отныне же он просто-напросто в изменившихся благоприятных обстоятельствах реализовал то, чего ранее ему не было доступно.

"Всякому даруется во благовремении и доступности. Кому на землех, кому на небесех… Спустить до восьми тыщ евро на мебель оно вам не из рака ноги…"

– 4 —

«Воздадутся нам долги наша, яко мы воздаем должникам нашим», – мимоходом отыронизировал рыцарь Филипп в четверг на часок заехав в свой колледж, чтобы отдать неизбежную дань мирским обязанностям.

"Помилуй и спаси нас, Боже, от бесплодных надежд и беспросветных невежд! Господи, зачем им ликвидировать разницу между начальным и высшим образованием?"

Какой-такой экзамен и кому он там его сдавал, образцовый студент-отличник Ирнеев немедленно и надежно выкинул из головы. Потому как сегодня они с Настей готовились принимать поздравления и гостей на новоселье.

"Мадре миа! В холодильнике пусто и морозно как в тундре. В шкафчиках и в банках Торричеллиева пустота. И где сырье мое?"

– Действуем по плану, Настена! Вот твоя половина списка и наличка. Ровно через полтора часа встречаемся у той медной бабы с семечками у входа на Таракановку. Проверим, чего нам не хватает, и в минимаксе катим в тот супермаркет.

Разбегаемся, моя маленькая. Мальчикам направо, девочкам налево…

За три дня Филипп расстарался по максимуму и по плану. В разные стороны и азимуты. По местам расставил, собрал с магазинной и дружеской помощью мебель. Все, что требуется, прибил, приколотил, развесил…

"Понятненько, покамест в альфа-версии. Две-три недели, как минимум, придется доводить до ума и до бета-варианта сие рыцарское жилище. А то и несколько месяцев. Тогда оно станет функциональным и удобным не хуже, чем салон эксклюзивного автомобиля.

Только в аналоге хорошего бытия и жить нужно… Правильно кто-то из умных, сдается, в XX веке от Рождества Христова сказал типа того, мол, дом есть машина для жилья."

Аналогичным образом рыцарь Филипп также убедился в правильности предположения арматора Вероники, что выбор им именно этого домашнего адреса далеко не случаен. Напротив, он эвентуально предопределен предшествующими обстоятельствами.

Едва заглянув по нужному местожительству, где, как всем известно у нее на фирме, "стервоза Триконич пристроила своего любовничка из студентов", она четко предрекла:

– Квартирка в самый раз по тебе, братец Филька. Можешь мне не верить, тем не менее, что-то мне вещует: кое-какая связь с твоим асилумом у нее имеется.

Сейчас мы с прецептором Павлом дозволяем тебе войти во внутренние помещения твоего укрытия от жизненных невзгод. Будь я не я, ежели ты там у себя не найдешь прямой транспортальный полнодуплексный переход туда и обратно.

Можешь дерзать…

В тот же день, не взирая, закончился или нет нелюбимый понедельник, Филипп дерзнул и дербалызнул пятьдесят граммов армянского «Двина». Само собой, выпил не для храбрости, но чтобы уважить дорогой асилум, приглашающе распахнувший перед ним узкую дверцу за стойкой.

За внутренней дверью коньячно-кофейной прихожей оказалась небольшая гостиная, отделанная панелями мореного дуба, и два располагающих к отдыху мягких кожаных кресла у журнального столика с матово-черной хрустальной столешницей.

На столике лежит одинокая картонная пачка патронов. Наверное, для модернизированного и трансмутированного "глока".

Здесь тоже царит приятное для глаз боковое многоракурсное освещение, подобное на встречу заката с восходом. Его можно сравнить с белыми ночами в северных странах, если бы оно, не оставляя темных уголков в помещении, вместе с тем не давало теней.

В углу справа за темно-зелеными портьерами скрывается проход в так же ненавязчиво освещенный длинный и узкий коридор.

Первые три двери усилиям Филиппа не поддались. Тогда как из четвертой двери он шагнул прямо в собственную спальню.

Поначалу он даже не сообразил, откуда он вышел: не то из шкафа, не то прямо из стены. Однако, придирчиво присмотревшись в инквизиторском стиле, рыцарь Филипп определил полуметровый матово-серебристо мерцающий квадрат транзитной зоны.

Тут же попробовал вернуться в коридор с дверьми и без малейшего труда или каких-либо сверхъестественных ощущений он вновь очутился в убежище. Филиппа нисколько не удивило, что асилум на этот раз переместил его в гостиную с двумя креслами.

"Подумаешь, бином Ньютона. Тому, кто играет со временем, можно и с пространством позабавиться."

Когда Филипп во второй раз появился в транспортном коридоре, там все так же сиял мягкий свет, но имелась всего-то одна дверь, облицованная ясеневым шпоном.

"Ясное дело, это ко мне домой."

В спальне Филипп сразу же отметил: воздух в помещении посвежел и пахнул солью, йодом, магнолиями, кипарисами… Будто бы окно было всю ночь распахнуто куда-нибудь с видом на Адриатическое море, но ни в коем случае не глядело на тесный городской дворик, уставленный машинами, мусорными баками и бытовками строителей, капитально ремонтирующих дом напротив.

"Плохо, когда в асилуме нет окон. Было бы любопытно взглянуть, куда он сам-то смотрит."

Убежище не пожелало вникнуть или не так поняло пожелание Филиппа. Возвратившись в гостиную, он обнаружил на столе солнечные очки с поляризационными линзами рядом с пачкой патронов.

Никакими сверхрациональными свойствами очки вроде бы не отличались.

"Линзы как линзы, хотя оправа симпатичная. Пускай Ника глянет, может, чего из них путное углядит."

Зато к патронам для пистолета Филипп не остался равнодушен. Таких он нигде и никогда прежде видел. Гильзы и пули из черного, похоже, вороненого металла. На закруглении каждой пули – смертоносный крестообразный надрез, зеркально поблескивающий.

"Верняк, патрончики – моща несусветная…"

В ту ночь с понедельника на вторник Филипп на несколько минут прикорнул в удобном, облегающим тело как спортивный костюм, кресле в гостиной "Убежища для разумных". Встрепенулся, проснулся… и ничегошеньки визионерского не вспомнил.

То ли асилум не сподобился угостить своего рыцаря видением. То ли по неизвестной причине начисто стер его из памяти ментального симбионта вкупе с 6 часами линейного пространства-времени заурядной действительности, существующий где-то за его стенами, ларами и пенатами…

Филипп вышел из-под арки с колоннами и не торопясь побрел по утренним улицам к себе домой. Он мог бы воспользоваться переходом, однако же почему-то был уверен: сегодня асилум вполне способен вернуть его во вчерашний или даже позавчерашний день.

"С него станется… От балды или от приподнятого настроения!"

Какого-либо настойчивого желания дважды пересекать поток времени рыцарь-неофит не ощущал. Ему захотелось обратного, увы, нынче невозможного – пару дней побыть обычным человеком, отделив себя от сверхрациональности.

Тем не менее, он уже реально существовал вне мира сего. То, что никогда не бывает, рационально не случается с другими, для него превратилось в насущную реальность.

Пусть мирских озабоченностей ему хватало свыше крыши, жил-то он уже не снаружи в людской суетности, но внутри аноптического сокровенного состояния души и тела.

Сверху он мог быть облачен в любую маскировку. В то время как его истинный облик был доступен лишь немногим и только тем, кто понимал, кем он был и кем стал на самом деле.

"Ну и дела! Ладненько, друзья мои, пережили духовный голод, да суждено нам выдержать благодатное изобилие.

Пора тебе домой, Филипп Ирнеев. Делов-то невпроворот. Скоро мои шикарные мебеля как начнут возить и собирать…"

– Апостол Петр! Доброго тебе утречка. Хотелось бы верить: ты не отрекся от желания мне помогать. Петухи-то трижды прокукарекали?

– Скажешь тоже! Хэллоу, Фил. Мы к тебе даже с неглаженными шнурками выдвигаемся всем достоименным библейским обществом. Полагаю, нас ждет вкусный и питательный завтрак на четверых, я не ошибаюсь?

– Спрашивает он, понимаешь. Сначала работников надо кормить и только потом работу требовать…

С первоначальным обустройством квартиры Филипп с друзьями разделались на ура. В двух комнатах уже там было не шаром покати, но стало комфортно и вкусно жить.

– Возрадуйся и живи, апостол Фил. Ты у нас знаешь, как всего достичь своим умом, дарованиями, с подходящей помощью и открытыми тебе благоприятными возможностями в сокровенном Промысле Божьем. Многая лета нашему Филиппу Благочестному!

Тост апостола Андрея ни у кого возражений не вызвал, как и то, что традиционная тайная дружеская вечеря в ближайший четверг перемещается по другому адресу.

– С новой хатой тебя, Филька, поздравим по полной программе. Не извольте сомневаться, сударь, ваш трансформер с монограммой вручим в готовом к употреблению виде…

На новоселье друзья покумекали, поднатужившись, скинулись и преподнесли Филиппу настенный телевизор для кухни. В кухонный интерьер 19-дюймовая жидкокристалическая панель вписалась что надо.

Как авторитетно сказал апостол Петр, подарок должен быть "обязательно геморройным для того, кого им одарили".

Не сарказма ради, но от души, по нужному поводу и естественному случаю с должной велеречивостью Петр произнес спич:

– Телевидение для лохов Филька у нас сверхъестественно ненавидит, от жлобских политических новостей бежит как черт от ладана. Поэтому, однажды на кухне от нечего делать нарвавшись на что-нибудь информационно-охмурительное, наш Ирнеев охренеет, обязательно переключится на какой-нибудь дебильный рекламный ролик и непременно хорошим добрым словом вспомнит тех, кто ему этакое бесчинство подсуропил…

Надо сказать, органическое отвращение Филипп испытывал к рекламе кетчупов да майонезов. По его компетентному мнению кулинара и гастронома, она наносит гораздо больший вред общественному здоровью, нежели рекламирование спиртных напитков и сигарет.

Хотя бы потому, что последнее повсеместно запрещено, в то время как отравиться широко распространенными поддельными майонезами проще пресловутой пареной репы, нынче едва ли кем употребляемой в пищу. Разве что она идет на корм скоту?

Ни репой, тем паче отвратительным фабричным майонезом сопливой консистенции Филипп Ирнеев нынче гостей не потчевал. Соусы он и ранее старался делать сам, памятуя: своя рука – владыка.

Тем более сегодня, когда он исключительно и безраздельно владел кухней, инструментом и сырьем по собственному выбору, велению, желанию и хотению, наш гостеприимец кулинарными изысками постарался ублаготворить всех приглашенных на новоселье.

"Эх, накормлю!"

В технологическом и эргономичном благорасположении его ревностные гастрономические труды увенчались полнейшим успехом и восхищенными комплиментами.

Его исключительные салаты, расстегаи, изысканные котлеты по-киевски никого не оставили гастрономически равнодушным и произвели изрядно незабываемые вкусовые впечатления. Чего уж тут поминать о трехъярусном бисквитном торте, заблаговременно приготовленном и пропитанном коньяком.

Это лишь чье-нибудь безмозглое брюхо вчерашнего добра не помнит. В то время как о прекрасной трапезе истые разумные ценители-гурманы вовсе не способны как-нибудь запамятовать за давностью лет.

"Вон Пал Семеныч бережно хранит в памяти не политические анекдоты, а застолья дней минувших.

Кто там чего сказал, какую ни на есть дурацкую историческую дату он может сразу и не вспомнит. Зато сколько и чего он едал, как трапезничал, чем его угощали в XVIII, там в XIX веке всякий раз за обедом с кайфом припоминает.

Отменное достопамятное застолье приличным уважающим друг друга людям позабыть не дано."

– …Ну спасибо уважил ты, Фил, библейское общество. Сильно вышло. Не во вред, но во здравие и благорастворение пищеварения, – после разнообразного десерта высказал гостеприимному амфитриону общее мнение Петр Гаротник, пока Настя разносила кому чай, кому кофе.

Меж тем, ямайский ром, арманьяк и фруктовые ликеры каждый гость добавлял по вкусу. Закуривали и наслаждались послевкусием неторопливо. Этакую довольно изобильную, приятно обременительную трапезу требовалось усвоить вдумчиво, душевно и телесно, рассудительно…

Первой рассуждать взялась Софочка Жинович. От всякой вкуснятины она пробовала понемногу, больше налегала на сухое вино. Потому как фигуру берегла, за талией следила, в тренажерном зале себя изнуряла. Хотя плотно покушать обожала.

Она-то и воодушевила компанию, хитренько заявив:

– Фил! Ты у нас кудесник и волшебник. Признайся, без магии и колдовства у тебя никогда бы не получилось аппетитно готовить.

У тебя ведь для каждого блюда, я знаю, имеется четкий ритуал, строгий обряд. Ты не кулинар, ты алхимик, когда б из несъедобного сырья у тебя раз-два и готово так, что пальчики оближешь, язык проглотишь…

Возьми меня, мастер Фил, к себе на выучку. Я тоже хочу уметь колдовать с продовольствием.

Софочкина просьба в первую очередь вызвала возражения у Насти:

– Я тебе так скажу, Сонечка: вся магия есть жульничество и обман. Попробуйте только, всемилостивые дамы и господа, сжульничать с продуктами, и у вас сразу получится как в заводской столовой. Все пойдет на кормежку скотине, а не людям…

Точно так же отрицала кудесничество и колдовство в кулинарии Андрюшина подружка Галочка:

– Дорогая Софочка, волшебство бывает только в сказках, где имеются скатерть-самобранка и курочка Ряба, что снесла деду яичко. Начисто…

Мужчины благодушествовали и в дискуссию женщин: есть ли в быту и в сексе магия, не вступались.

Чего тут дробить, если никакой-такой кухонной волшбы в природе не существует? А в гастрономии должно следовать технологии и экономическому потенциалу хозяина, вкусно кормящего дорогих гостей, не так ли, господа?

Тем временем Софочка никак не желала угомониться, побежденной в споре себя не признавала и опять обратилась к Филиппу:

– Скажи, Фил! Если ты тоже не веришь в кухонную магию, тогда наверняка пользуешься специфическими кулинарными молитвами.

Может, обращаешься за помощью к какому-нибудь православному святому, ответственному за кулинарию?

Вот тут-то народ отчасти оживился и по очереди принялся опровергать еретическое заявление премудрой Софии.

– Фил у нас, как положено истинно верующему, простонародный натуралистический культ святых не признает, – веско заявил апостол Андрей.

На большее его тематически не хватило. Потому как ему было не в мочь одновременно усваивать хорошо выпитое, вкусно съеденное и одновременно дискутировать на заданную тему.

Столь же благодушно и пищеварительно, но далеко не красноречиво был настроен и евангелист Матвей – извечный Софочкин оппонент. Он всего лишь слабо упомянул о тяжком грехе чревоугодия и о пользе легкого аскетизма.

Петр с Катериной, видимо, были солидарны с предыдущими ораторами потому как молча переваривали услышанное. И затем в самый разгар кулинарного диспута тихо и незаметно ускользнули в ванную.

"Ванна у меня глубокая, оба поместятся."

Понятно, они там смогут сжечь лишние калории, решил Филипп. И принялся объяснять оставшейся на месте аудитории глубочайшие технологические секреты нынешних блюд, рационально приготовленных без мошеннической магии, греховного умаления имени Божия и языческого поклонения святым угодникам, едва ли обращающим внимание на мольбы чревугодничающих суеверов и пустосвятов, путающих манну небесную с манной крупой.

– …Вся питательная кулинария есть всего лишь взаимосвязанный комплекс физико-химических процессов рационального приготовления пищи. Только дебильные дилетанты и кулинарные профаны могут идиотически утверждать, будто соль, уксус, сахар добавляются по вкусу.

Нет и стократно нет, милостивые государи и государыни. Даже пряности оказывают каталитическое воздействие на ионный обмен, будучи алкалоидами или щелочами.

Кроме природной физики и естественно-научной химии в гастрономии нет ничего больше. Ничего сверхрационального или потустороннего.

Какая-такая, позвольте спросить, магия в том, чтобы не подвергать термической обработке смесь хлорида натрия и жирных кислот?

Добавляйте в ионный обмен поваренную соль по окончании варки или жарки. И дайте блюду полчаса доспеть до готовности.

Иначе выйдет вместо бульона мыльный раствор, а на месте пельменей у вас, друзья мои, окажется горка обмылков в тарелке. Так сказать, в вульгарной аналогии скотского материального бытия

Подобным материалистическим образом хлорид натрия, то бишь поваренная соль, воздействует на мелкорубленые овощи. Следовательно, наши салатики, обработанные солями, щелочами-пряностями и заправками-кислотами, должны выстояться на холоде не меньше двух часов.

Только в этом случае у нас получится настоящий салат по гамбургскому счету. Но не грубый силосный корм в виде любительской овощной смеси, кое-как нарезанной и накромсанной.

Насчет хлеба насущного я вам скажу: днесь в лепоте с молитвой обратиться к Отче нашему с утра. Потом же весь день заниматься своими мирскими делами. Тем паче молиться перед приемом пищи нынче не принято.

Так отдадим Богу богово, а брюху нашему достанется то, чего ему следует по мере веры в торжество гастрономических технологий и благоприобретенного умения искусно питать самого себя и ближнего своего.

Прошу глубокоуважаемых гостей ни в идеале, ни в материале ни в коем разе не смешивать блага мирские и духовные. Они питают нас раздельно и гипостазировано, друзья мои…