Текст книги "Земля бизонов (ЛП)"

Автор книги: Альберто Васкес-Фигероа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

– Я вижу, ты многому у них научился.

– Многому. Вот только жаль, что я учился, будучи рабом!

– А какая разница?

– Я многому у них научился, но и сам мог бы научить их многим полезным вещам.

– Каким, например?

– Например, что такое колесо и как им пользоваться.

Канарец надолго задумался, прежде чем ответить. В который раз он окинул взглядом безбрежное море травы, чьи корни прочно держали почву, превратив степь в бесконечный пушистый ковер, после чего признался, что и впрямь трудно представить на всей планете место, более подходящее для колесных повозок, они могли бы превратить жизнь в этих местах в настоящий рай.

– Неужели они и в самом деле не знают колеса? – спросил он наконец, как будто не мог поверить в подобную глупость.

– Похоже на то, во всяком случае, они им не пользуются, – ответил его товарищ. – Когда приходит время следовать за стадом, они разбирают жилища, взваливают на спину все свои пожитки, в том числе тяжелые бизоньи шкуры и длинные жерди, из которых строят вигвамы, и медленно тащатся пешком, порой несколько недель. Ежедневные переходы под дождем и ветром, в жару или стужу – настоящая пытка, говорю тебе как человек, испытавший это на собственной шкуре. В жизни не видел большего кошмара, особенно если тебя еще и подгоняют ударами плетки, стоит отстать на пару шагов.

– Могу себе представить! – посочувствовал ему канарец. – Теперь понимаю, почему бедный старик предпочел остаться здесь, чтобы спокойно умереть.

– Без сомнения, – добавил Андухар, – жизнь этих упрямых болванов стала бы совершенно другой, будь у них повозки, которые служили бы им жилищами, как у европейских цыган. Они могли бы спокойно ехать за бизонами. Когда есть пища и вода, нужно лишь хорошее средство передвижения, но они не побеспокоились об этом и за тысячи лет.

– Возможно, они не придумали повозки, потому что их некому возить, – напомнил Сьенфуэгос. – Я не видел ни одного осла, мула или лошади.

– Это верно, здесь их нет. Когда я говорил с краснокожими, они не могли поверить в существование животного, на котором человек может ехать верхом. Когда однажды я нарисовал им достаточно хорошую картинку, они рассмеялись, уверяя, что я спятил, и насмехались надо мною месяцами. В тот день мой авторитет оказался совсем подорван, – печально признал Андухар. – И с тех пор я решил, что лучше помалкивать. Я понял, что нет более тупого, мстительного и жестокого существа, чем невежда, желающий таковым и остаться.

– Но от повозок без мулов или лошадей им все равно не было бы проку.

– На моей земле телеги тянули буйволы, – возразил Андухар. – И я уверен, что уж за сотни лет этим кретинам, с их-то бесконечным терпением, удалось бы укротить бизонов и запрягать их в телеги.

Сьенфуэгос долго смотрел на товарища хмурым взглядом, возможно, несколько смущенный его словами, и наконец не удержался от вопроса:

– Ты их ненавидишь или восхищаешься?

– Что ты хочешь этим сказать?

– Порой ты говоришь о них с уважением и восхищением, а иногда – с откровенным презрением. Я до сих пор не могу понять, как на самом деле ты к ним относишься.

Сильвестре Андухар, хоть в свое время поплыл боцманом на поиски несуществующего острова Бимини и волшебного Источника вечной молодости, доказал на деле, что обладает здравым смыслом и умеет пользоваться знаниями, полученными от священника в Кадисе. Он надолго задуматься, прежде чем ответил.

– Ни один народ, нация или раса здесь или в Европе не заслуживает ни абсолютного восхищения, ни полного осуждения. И у сиу, и у дакотов, и у других краснокожих, как мы договорились их называть, как и у прочих народов, включая испанцев, есть свои достоинства и недостатки, и я не настолько глуп, чтобы это отрицать, – он ненадолго умолк и добавил: – Но в чем-то ты безусловно прав: как только здесь появятся европейцы, от этих людей не останется даже воспоминания, ведь они не умеют приспосабливаться к переменам, принимают в штыки все новое, а это неизбежно ведет к гибели.

– Как жаль!..

– Конечно, жаль, но уж ничего не поделаешь!

11

На закате они пошли дальше.

Пришлось пройти мимо старика, равнодушно наблюдающего за ними и нисколько не удивившегося, откуда здесь взялись двое белых людей с длинными бородами, такие не похожие на безбородых меднокожих людей его расы, что без опаски идут навстречу наступающей ночи.

Может быть, он решил, что уже умер и попал в иной мир.

А быть может, его усталые глаза плохо видели.

Но всего вернее, ничто в этом мире для него уже не имело значения.

Через некоторое время, точно в свой срок, над горизонтом появилась Ингрид, а следом за ней поднялись Росио, Арайя и Каталина, давая испанцам понять, что они по-прежнему движутся на запад, продолжая самый унылый на свете поход. Когда же в один прекрасный день равнина внезапно кончилась, за ней оказалась вовсе не бездна, которая, как они считали, должна находиться за краем земли, а широкая могучая река, текущая на юго-восток.

В волнении они едва смогли дождаться рассвета.

– Никогда не встречал такой огромной реки! – признался Сильвестре Андухар. – Она шириной с бухту Кадиса.

– Я тоже прежде не видел ничего подобного, – согласился Сьенфуэгос. – Но поверь: там, внизу, у самого моря она намного больше. Поразительно, что могут существовать такие реки.

– В этой стране возможно все, – пожал плечами Андухар. – Но если она впадает в море, откуда мы пришли, а уже здесь несет столько воды, то можешь представить, где она начинается и сколько земель пересекает?

– Предпочитаю даже не думать об этом: от одной мысли волосы встают дыбом.

Они долго стояли, глядя как мутная вода кружит стволы и ветки. По всей видимости, река не была границей между разными природными зонами, поскольку на другом берегу простиралась все та же блеклая и унылая равнина.

Наконец, Андухар недовольно пробормотал:

– Если бы не дикий холод и не волдыри у меня на ногах, я бы решил, что живу в каком-то кошмаре, потому что все происходящее не поддается никакому разумению.

– Никому не снятся одинаковые кошмары, а мы с тобой, позволь напомнить, видим один и тот же чертов сон.

– И что же нам теперь делать?

– Что делать? Перебраться через реку и топать дальше. Ты умеешь плавать?

– Задать подобный вопрос уроженцу Кадиса – значит смертельно оскорбить его. Ты-то сам умеешь плавать?

– Умею, и неплохо. Как думаешь, здесь есть аллигаторы?

– Сомневаюсь. Вода слишком холодна для них, да ты и сам заметил, уже давно мы не встречали ни одного аллигатора.

И действительно, уже давно они не видели аллигаторов, как не встречали огромных бизоньих стад, и лишь трижды заметили в отдалении несколько охотничьих отрядов, да и то не слишком многочисленных.

Сьенфуэгос не понимал, как могло случиться, что обширные территории, богатые водой, пищей и предоставляющие все возможности для земледелия, так мало заселены.

Людей здесь было так мало, что прерия выглядела практически необитаемой.

– Здесь такие чудесные условия для жизни, – произнес озадаченный Сьенфуэгос. – В любом другом месте это привело бы к ужасной перенаселенности. А здесь я не вижу даже кошек. Почему?

– Потому что краснокожие – самый малоплодовитый народ на свете, – быстро и убежденно ответил Андухар.

– С чего вдруг?

– Все дело в обычаях.

– Да брось! Все люди на свете имеют один и тот же забавный обычай: плодиться и размножаться с поразительной скоростью. Или ты хочешь сказать, что сиу не любят заниматься любовью?

– Разумеется, любят, – убежденно ответил Сильвестре Андухар. – Но они стараются по возможности избегать беременности, ведь каждая пятая женщина умирает при родах, а женщин у них не так много. А потому, как только женщина зачнет, обычай запрещает ей иметь с мужем «нормальные», как мы бы сказали, отношения до родов и два года после.

– Целых два года? – изумился канарец. – Какая дикость! Получается, что следующего ребенка она сможет родить лишь спустя почти четыре года.

– А значит, в большинстве случаев женщина может родить самое большее пятерых детей за всю жизнь, да почти половина умирает из-за кишечных болезней и змеиных укусов, не достигнув зрелости.

– На Гомере некоторые женщины имеют по двенадцать детей.

– И в Андалусии тоже... Да и в других местах. Но для краснокожих считается нормальным, что у супружеской пары лишь двое детей доживают до детородного возраста. Это значит, что количество краснокожих вроде бы должно оставаться постоянным, но, поскольку многие гибнут на войне или на охоте, их число уменьшается.

– И что же, они ничего не делают, чтобы этого избежать?

– Ничего! Традиции для них священны и нерушимы. Когда я однажды по недомыслию брякнул, что мне кажется дикостью, когда матери кормят грудью детей до десяти лет, меня чуть не убили.

– Не могу поверить, что кто-то может кормить грудью ребенка десять лет! – заметил пораженный канарец. – Это просто невозможно! Всем известно, что грудное молоко полезно лишь до определенного возраста, а потом ребенка необходимо отнимать от груди.

– Во всем мире так оно и есть. Но только не для сиу. Я тебе уже говорил, детям здесь позволено все, а потому, если они хотят сосать грудь, то и сосут. Вот и получается, что гигантские плодородные равнины практически необитаемы.

– Ясно, – ответил Сьенфуэгос. – Теперь я понимаю и даже готов согласиться с твоими доводами. Но все равно кое-что остается выше моего понимания, а именно физиологические потребности: когда люди хотят совокупляться, они обычно не думают о подобной ерунде.

– Да уж конечно думают. Как раз на это случай и существует такая вещь, как оральные ласки. Они занимаются ими с юности и достигают в этом деле настоящего мастерства. Честно говоря, я думаю, что это им доставляет куда больше удовольствия, чем то, что мы считаем естественными отношениями. Особенно женщинам.

Бедняга Сьенфуэгос, ярый приверженец тех самых «естественных» отношений, был потрясен, услышав о столь изысканных любовных играх, в одночасье сломавших привычные представления об отношениях полов, и надолго погрузился в задумчивость, пока его спутник не напомнил, что пора наконец что-то решать насчет переправы через реку.

– Так мы плывем или не плывем? – спросил он, кивая в сторону толщи мутной воды.

– Плывем.

– Тогда чего же мы ждем?

– Ничего...

– Кто прыгнет последним, тот трус!

12

Если что и помогло человеку преодолеть все невзгоды и в конце концов сделаться царем природы, так это его потрясающая способность приспосабливаться к любым условиям, самым трудным и суровым.

В итоге этот несокрушимый вид приспособился выживать как в полярных льдах, так и в песках раскаленных пустынь, привыкнув питаться китовым жиром или верблюжьим молоком.

Переправившись через Миссури – как подозревал канарец, самый крупный приток пресловутой Миссисипи, которая встретилась ему несколько месяцев назад – двое друзей двинулись дальше. Они по-прежнему не видели другого выхода, кроме как идти по ночам, а днем прятаться.

Прежде чем продолжить путь, они подстрелили одну из тех странных птиц с черным оперением и болтающимся под клювом красным мешком, которых канарец видел в загоне индейского стойбища, а Андухар называл индюками и с энтузиазмом расхваливал их мясо, любимое лакомство краснокожих – когда индюки попадали к ним на стол, это был настоящий праздник.

Сьенфуэгос тоже по достоинству оценил вкус: от индейки остались одни лишь кости. Ко всему прочему, индюки были настолько глупы, что не только позволяли схватить себя голыми руками, но и имели привычку оповещать о своем присутствии весь перелесок скрипучей монотонной песней.

По всей видимости, песня должна была привлекать влюбленных самок, однако гораздо чаще привлекала голодных хищников.

Путники питались в основном индюками, зайцами, луговыми собачками, рыбой, съедобными змеями и всевозможными птичьими яйцами, но избегали приближаться к бизонам, понимая, что не обладают достаточно мощным оружием, чтобы охотиться на них.

Старый арбалет не шел ни в какое сравнение с мощными дальнобойными луками сиу, как и маленькие железные болты не могли сравниться с тяжелыми индейскими стрелами и копьями с каменными наконечниками.

Даже крепышу андалузцу не хватало сил натянуть тетиву дакотского лука, чтобы пустить стрелу дальше чем на двадцать метров. И дело не в том, что индейцы сильнее, просто их с детства приучали развивать силу рук и особенно пальцев.

– Когда дакот натягивает тетиву, он ее словно клещами сжимает, – уверял Андухар. – Нипочем не выскользнет! Я как-то попытался, но не успел и до половины натянуть долбаную тетиву, как она выскользнула из пальцев, а эти козлы так и покатились со смеху. Потом я попытался сделать зарубку на древке стрелы, чтобы зацепиться за нее ногтем большого пальца – и в итоге сорвал ноготь.

Сьенфуэгос любил слушать рассказы Сильвестре Андухара – не только потому, что они помогали скоротать время в скучном и унылом путешествии, из них он узнавал много нового о жизни обитающих в этих местах туземцев, только почему-то показывались они на глаза крайне редко, появляясь и исчезая откуда ни возьмись, словно призраки.

Это в густом лесу или среди нагромождения скал прятаться довольно легко, но чтобы оставаться незаметным посреди пустынной и голой равнины, где не растет ничего кроме травы, требуется настоящее мастерство.

Андухар утверждал, что в тяжелые времена, когда они воевали с другими племенами или шли через чужие земли, где неизвестно, чего можно ожидать, краснокожие разбивали лагерь на берегу какого-нибудь озера, но спать позволялось лишь детям, женщинам и старикам.

Воины же рыли глубокие траншеи на некотором расстоянии от стойбища, прятались в них, накрывшись травой и ветвями, и проводили там всю ночь без сна, готовые в любую минуту выскочить наперерез обескураженному врагу, которому бы вздумалось напасть.

У них просто потрясающе острое зрение, а также обоняние и слух, они могут целый день просидеть, не двигаясь с места, даже ни единый мускул не дрогнет на лице. А потом вдруг бросаются на добычу с быстротой молнии. Поэтому враги почтительно называют их «люди-змеи».

Вспоминая, с каким дружелюбием встречали их жители острова Гуанахани и какими открытыми, доброжелательными и страстными людьми они оказались, канарец не мог не задаваться вопросом, как могло случиться, чтобы в Новом Свете, открытом всего лишь семнадцать лет назад, жили столь разные народы, а их обычаи настолько разительно отличались?

Если ему не изменяла память, остров Гуанахани, или Сан-Сальвадор, как назвал его адмирал, находится к востоку от Кубы – иными словами, почти на полпути между островом Эспаньола и берегом того огромного континента, куда его принесли морские течения, пока он лежал без сознания. Тем не менее, выходцы с Гуанахани были очень похожи на жителей Эспаньолы, но ничем не напоминали краснокожих этих огромных прерий.

Как могло случиться, что они никогда не встречались и даже не слышали друг о друге, хотя их берега разделяло не более двух дней плавания?

Даже Сильвестре Андухар, столько всего знающий о жителях равнин, не мог ответить на этот вопрос.

– Сиу признают за своих лишь представителей семи ветвей этого народа, говорящих на одном языке и разделяющих их обычаи и обряды. Все остальные для них – «чужеземцы», одно упоминание о которых считается преступлением. Они их терпят лишь потому, что те снабжают их кукурузой и солью, но даже ради торговли они не желают с ними встречаться, осуществляя ее лишь через типпбы.

– А это еще что такое?

– Огромные хижины или, как их называют, «дома обмена», которые находятся на нейтральной территории и служат своего рода убежищем, где занимаются только торговыми делами.

– Сдается мне, это прямо как у цивилизованных людей, – заметил канарец.

– Торговля – единственная вещь, способная заставить дикарей вести себя как цивилизованные люди, – пояснил Андухар. – Дай нам Бог наткнуться на чудесную типпбу!

Но вот наконец, впервые после того злосчастного дня, когда Сьенфуэгос и Андухар по разным причинам оказались в этих неизведанных местах, одно из их заветных желаний наконец-то исполнилось: пять дней спустя, с первыми лучами солнца, озарившими безрадостную равнину, вдалеке, на берегу мелкого озерца, показалась деревянная постройка на высоких столбах из орехового дерева, примерно двадцати метров в длину и десяти – в ширину.

При виде ее андалузец радостно вскрикнул и запрыгал как дитя, словно увидел впереди родную гавань Кадиса.

13

Элементарная осторожность советовала им выждать, а потому они решились войти, лишь когда взошло солнце и стало видно, что над дверью большой хижины воткнуто длинное копье с разноцветными перьями.

По словам Сильвестре Андухара, это означало, что внутри нет посторонних и можно торговать без опаски.

Тогда они наконец приблизились, выдернули копье и, постучав им в дверь, прислонили его к ограде.

В скором времени на пороге показался туземец в набедренной повязке, но с огромным султаном красных перьев на голове. Словно в искупление скудости наряда, все его тело было покрыто замысловатой татуировкой.

Он с удивлением поглядел на пришельцев, повернулся к двери и что-то крикнул на своем языке. Почти тотчас же из дома вышел другой туземец, очень на него похожий, но значительно выше ростом. Его тоже озадачило появление двух белокожих и бородатых мужчин.

Андалузец объяснил на их языке, которым прекрасно владел, что они пришли с миром и хотят лишь заняться обменом.

Когда высокий туземец спросил, из какого они племени, Андухар ответил, что они испанцы из-за моря. Краснокожий ненадолго задумался, вернулся в хижину и вскоре вышел оттуда с миской черной краски и чем-то вроде грубой кисти. Туземец потребовал, чтобы они нарисовали на стене хижины тотем своего племени в знак того, что уважают законы этого убежища и обещают вести себя мирно.

Андухар повернулся к Сьенфуэгосу и озадаченно спросил:

– И какой символ будет рисовать? Может, герб Кастилии?

– Черной краской? Не смеши меня! Тогда уж нарисуй просто крест.

– Хорошая мысль!

Они нарисовали огромный крест рядом с бесчисленными изображениями бизонов, пум, оленей, скрещенных копий, щитов, рук и стилизованных человеческих фигур – видимо символов различных племен и семей, приходивших в «дом обмена».

Следующего приказа они также не смогли ослушаться – это было требование оставить на крыльце оружие. Но прежде чем сделать это, раздраженный канарец не удержался от едкого замечания:

– Что-то не нравятся мне эти двое. Они мне кажутся какими-то...

– Женоподобными? – закончил фразу его многострадальный товарищ. – Ну разумеется! Они называют себя сискво, что можно перевести как «тот, кто притворяется женщиной» или «тот, кто стремится быть женщиной». Именно они оценивают товары, которые привозят для торговли. Они не хозяева этого места, а выступают лишь как посредники и следят за тем, чтобы сделка была справедливой, насколько это возможно.

– То есть опасность нам не грозит? – спросил Сьенфуэгос, которому доводилось подвергаться развратным поползновениям со стороны подобных личностей.

– Это зависит от того, как ты сам себя поведешь, – улыбнулся Андухар – его явно забавлял этот разговор. – Сами они никогда не станут тебя домогаться, но, полагаю, если ты хотя бы словечком намекнешь, что был бы не прочь, они запрыгают от радости.

– Кончай свои шуточки!

– Ну почему же шуточки? Тот, что поменьше ростом, очень даже ничего: у него плутовские глазки, чудесная улыбка и такие соблазнительные губки. Я ничего не хочу сказать, но, как говорится, на безрыбье...

– Я тебе сейчас по морде дам!

Они оставили на крыльце оружие, вошли внутрь и оказались в просторном помещении, где застыли на месте при виде невероятного количества самых разнообразных предметов, наваленных целыми грудами. Это место и впрямь было своего рода огромным магазином в бескрайних прериях.

Повсюду здесь были шкуры бизонов, волков, медведей, бобров, нутрий и куниц; были здесь и всевозможные головные уборы из перьев всех цветов и фасонов, и корзины, полные кукурузных початков, ягод, плодов опунции и множества других фруктов, каких канарец за всю жизнь никогда не видел.

Было здесь также великое множество самоцветов, среди них несколько грубо ограненных, а в одном углу были свалены целебные травы и какие-то странные амулеты для отпугивания злых духов.

В центре комнаты лежали большие сушеные тыквы, красиво вырезанные и изукрашенные, похоже – самый ценный товар. Когда канарец пожелал узнать причину такого почтения к тыквам, Сильвестре Андухар объяснил:

– Здесь они не растут, но иногда их приносит течением реки, и шаманы уверяют, что это драгоценный дар, который сами боги прислали сюда из тех мест, где они растут. Краснокожие используют их вместо погремушек во время религиозных церемоний.

Улыбчивые, дружелюбные и, пожалуй, слишком уж услужливые хозяева тут же наполнили четыре чаши какой-то густой, темной и не слишком приятно пахнущей жидкостью, которую андалузец не замедлил пригубить. Видя, с каким сомнением смотрит на чашу с напитком его спутник, он поспешно шепнул:

– Пей, не отказывайся! Это своего рода бренди из трав, воины пьют его после боя или удачной охоты. Женщинам запрещено к нему прикасаться, когда мужчины его готовят, ни одна женщина не смеет к ним приближаться, если не хочет, чтобы ее побили палками. Мужчины уверяют – если поблизости окажется хоть одна женщина, напиток скиснет на месте.

– Примерно то же самое происходит у нас, когда бродит вино.

– И у нас тоже. Но у нас женщинам запрещено приближаться к чанам с вином лишь в те дни, когда у них месячные. А здесь – нет, здесь просто нельзя – и все тут.

Канарец отхлебнул странной жидкости и тут же почувствовал, как кровь бросилась ему в голову, а глаза полезли на лоб.

– Боже милосердный! – не сдержал он изумленного возгласа. – Настоящий огонь!

– Это еще мягко сказано! – улыбнулся Андухар. – Сколько раз я видел, как туземцы целыми неделями хлещут эту гадость, не просыхая. Самое смешное, что, когда они напиваются, то не пьют и танцуют, а начинают стенать и рыдать, как если бы у них в одночасье поумирали все дети.

– Земля безумцев! – воскликнул канарец, кивнул в сторону одной из корзин в дальнем углу, и недоуменно спросил: – А вон там случайно не золото?

– Оно самое и есть.

– Или я в стельку пьян, или там лежат самородки размером с кулак.

– Не настолько ты пьян, и там действительно лежат самородки размером с кулак. Если хочешь, можешь их забрать.

– Забрать? – ужаснулся канарец. – Ты что же, хочешь, чтобы нас убили?

– Вовсе нет, – спокойно ответил Андухар. – Для этих людей золото ничего не стоит. Обычные камни для них имеют куда большую ценность, поскольку они считают золото слишком мягким, чтобы из него можно было вырубить топор или наконечник для стрелы.

– И они до сих пор не научились его плавить?

– Нет, они не имеют ни малейшего представления об обработке металлов. Да и зачем им плавить золото, если все равно негде его применить? – резонно заметил Андухар. – Золотой наконечник стрелы попросту расплющится, наткнувшись на ребра бизона. Единственное, для чего они могли бы использовать золото – это для украшений, но они предпочитают украшать себя разноцветными перьями, которые, кстати, и весят намного меньше.

Между тем, сискво принялись любовно готовить стол для дорогих гостей. Здесь была и жареная кукуруза, и запеченные стебли опунции, и вяленый язык бизона, по праву считающийся самым изысканным лакомством прерий, а также икра, приправленная небольшим количеством соли, драгоценнейшим из сокровищ. Сама соль, кстати, тоже присутствовала – ее подали в бизоньем роге.

– Соль! – воскликнул андалузец, и его глаза алчно вспыхнули. – Настоящая соль! Вот уже три года, как я забыл ее вкус!

Женоподобные хозяева улыбнулись, гордые произведенным эффектом – ведь они сберегли эту драгоценность! Затем младший туземец вдруг что-то прошептал на ухо своему товарищу, тот кивнул, улыбнулся и ответил на своем языке.

Немного поколебавшись, Сильвестре Андухар все же решился перевести.

– Этот, с хитрыми глазками, согласен подарить нам горсть соли, если ты покажешь ему то, что прячешь у себя в штанах, потому как он не может поверить, что такая огромная выпуклость может быть настоящей.

Канарец ошарашенно посмотрел на него, не зная, что и думать и в конце концов дрогнувшим голосом произнес:

– Ты хочешь сказать, что я должен показать ему свой член?

– Эти двое уверяют, что членов таких размеров просто не бывает, – ответил Андухар. – Они уверены, что там спрятано что-то другое, и очень хотят посмотреть.

– Скажи им: пошли они в задницу!

– Не сомневаюсь, именно этого им бы и хотелось, но об этом даже речи нет, – засмеялся тот. – Это всего лишь обычное любопытство, они обещают, что только посмотрят, и все.

– Просто прелестно! – не унимался возмущенный Сьенфуэгос. – Выходит, ты готов за горстку соли обслуживать всяких извращенцев?

– Вовсе нет! Но не забывай: здесь горсть соли – целое состояние. Вот ты бы отказался показать свой член за десять золотых дублонов? Насколько я знаю, больше половины женщин на Эспаньоле видели его совершенно бесплатно.

– Но то женщины! – возмутился канарец. – Именно женщины, а вовсе не педики в перьях!

– Ни одна женщина, как бы ей ни хотелось взглянуть на твое сокровище, не предложит тебе за это горсть соли в самом сердце прерий, – андалузец сложил руки в умоляющем жесте. – Прошу тебя!

– Ни слова больше!

– Только один разочек!

– Я сказал – нет, значит – нет.

Между тем, туземцы внимательно прислушивались к их спору и, казалось, прекрасно понимали, о чем идет речь, поскольку снова открыли рог и отсыпали из него вдвое больше соли.

Схватившись за голову, Андухар едва не зарыдал от отчаяния:

– Ради Бога, покажи им! Ты же понимаешь, как много это значит для нас! Так доставь им это удовольствие, покажи им свою чертову свистульку! Ведь не откусят же они его, в самом деле!

– Я бы не был так в этом уверен...

– Прошу тебя! Нам так нужна эта соль!

Какое-то время Сьенфуэгос еще колебался, но его друг продолжал настаивать, и в конце концов ему пришлось встать, распустить тесемку на штанах и спустить их вниз.

Все трое долго молчали, взирая на представшее их глазам зрелище, после чего один из «тех, что притворяются женщинами» что-то сказал, и андалузец немедленно перевел его слова:

– Он утверждает, что это ты человек-змея, а вовсе не сиу.

– Ну что, теперь я могу его убрать?

– Конечно, приятель, прячь его поскорее, пока не украли, – фыркнул в ответ Андухар и с улыбкой добавил: – Жаль, у меня нет такой красоты, а то бы все проклятые старухи кончали бы на счет раз!

Закончив трапезу, действительно превосходную и достойную самого Пантагрюэля, туземцы по своему обыкновению пошептались, после чего один из них сказал, что им было бы очень интересно узнать мнение почтенных гостей об одной странной штуковине. Она попала к типпба два года тому назад, но до сих пор никому так и не удалось выяснить, для чего она может служить.

Он вышел в соседнюю комнату, где, видимо, они спали и хранили особо ценные предметы, и вскоре вернулся с большим свертком из собольего меха, который с большой осторожностью положил на землю.

С глубоким почтением и даже страхом он развернул сверток, наблюдая при этом, какое впечатление произведет его содержимое на «бородачей».

Сильвестре Андухар и Сьенфуэгос переглянулись, и андалузец печально произнес:

– Это аркебуза капитана Барросо. Он никогда с ним не расставался, и раз его аркебуза здесь, это значит, что он мертв.

– А ты точно уверен, что это его аркебуза?

– Здесь выбиты его инициалы: «В-Б», Васко Барросо. Я не раз стрелял из этой аркебузы.

Затем он спросил у туземцев, как попала к ним эта вещь, и те ответили, что два года назад у них побывал отряд сиу, направляющийся на юг, чтобы продать шкуры живущему там племени криксов; они и принесли сюда эту штуку. Видимо, они устали тащить с собой тяжелый и бесполезный предмет, а потому предпочли обменять ее на соль.

– Так вы знаете, для чего он служит? – спросили они под конец.

Ответ андалузца прозвучал настолько уверенно, что смог бы обмануть и не столь доверчивых собеседников.

– Это земное воплощение самого могучего из наших богов.

Сискво в недоумении переглянулись, и высокий удивленно спросил:

– Это что же: бог вот так и выглядит?

– А откуда вы знаете, как выглядят боги, если их никто никогда не видел? – ответил хитроумный Андухар.

Видимо, такой ответ показался им вполне убедительным, поскольку они тут же вновь зашептались, после чего хитроглазый спросил, указав кивком на оружие:

– И что вы нам дадите в обмен на вашего бога?

Сильвестре Андухар повернулся к канарцу:

– Как считаешь, она может нам пригодиться?

– Кажется, она в хорошем состоянии, – ответил тот, внимательно рассматривая оружие. – Я вижу, тут даже порох есть. – В этих местах аркебуза не помешает.

– А где мы возьмем пули?

Сьенфуэгос кивнул в сторону стоящей в углу корзины:

– Сделаем вот из этого.

– Из золота? Ты собираешься отливать пули из золота?

– А почему нет? Это единственный металл, который у нас есть, и если уж он не пригоден ни для чего другого, то почему бы не сделать из него пули?

Андалузец так и покатился со смеху, то и дело качая головой, не в силах поверить в немыслимое предложение.

– Вот же мать твою! Да если бы мы смогли увезти с собой все это золото, мы стали бы самыми богатыми людьми в Андалузии, а ты предлагаешь лить из него пули, – он снова неодобрительно покачал головой и добавил: – Я же говорю, удача ходит за нами по пятам!

Смех смехом, но одно дело – решить заполучить аркебузу, и совсем другое – убедить владельцев ее отдать, ведь туземцы должны были потребовать что-то взамен, а путешественники мало что могли им предложить.

Устав наблюдать, как Андухар долго и безуспешно торгуется, Сьенфуэгос решил вмешаться, дав ему дельный совет:

– Скажи, что у нас есть амулеты, которые навсегда отгонят злых духов.

– О чем это ты, черт побери? – растерянно спросил Сильвестре Андухар.

– Ты просто предложи им четыре мощных амулета, которые они потом смогут обменять на соль или на что угодно, а об остальном я сам позабочусь.

Когда Сильвестре Андухар перевел хозяевам столь неожиданное предложение спутника, краснокожие, посовещавшись, заявили, что если эти амулеты и впрямь мощные и действенные, они согласны на сделку.

Сьенфуэгос вышел наружу, нашел толстый стебель тростника, наполнил его порохом, замазал глиной с обоих концов, после чего вернулся в дом, поднес его к огню и принялся нараспев произносить какую-то тарабарщину, сопровождая слова загадочными жестами.

Решив, что стебель достаточно нагрелся, Сьенфуэгос бросил его в огонь, воздев руки к небу и призывая на помощь богов.