Текст книги "Земля бизонов (ЛП)"

Автор книги: Альберто Васкес-Фигероа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

– Мы уже почти у цели!

Вскоре они увидели совсем близко огни двух факелов, а еще два маячили далеко на севере, двигаясь по их следу.

Они держались теперь с еще большей осторожностью, все чаще окликая друзей свистом, пока наконец не добрались до того места, где их ждали Шеэтта и Сильвестре Андухар.

Они обнялись с такой радостью, словно не виделись долгие месяцы, хотя расстались лишь несколько часов назад.

Затем Андухар жестом указал на два толстых кактуса в форме креста, примерно метрах в двадцати от них, которые канарец сумел разглядеть в тусклом свете звезд.

– Мы прошли между ними, чтобы определить точку отсчета, – сказал он. – Думаю, это лучшее место, чтобы устроить засаду.

Канарец пристально огляделся и заметил:

– Первым делом нужно вырыть две ямы, где мы сможем спрятаться и развести огонь, чтобы его не было видно. Потом накидаем сверху веток, накроемся шкурами и спрячемся, пока они не пройдут между кактусами, вот тогда-то и нападем.

Когда засада была готова, огни факелов маячили уже менее чем в пятистах метрах. Андухар и навахо засели в одной яме, а канарец и Белка – в другой, в обоих тлели угли, которые приходилось постоянно раздувать, чтобы они не погасли.

Тянулись минуты, полные страшного напряжения.

Выглянув через щель, канарец убедился, что к ним приближаются четверо – двое с факелами впереди высматривают следы беглецов, а еще двое чуть дальше, с луками и копьями.

Понимая, насколько трудно будет попасть в мишень из длинной и неповоротливой аркебузы в разгар ночи, испанцы решили, что Сьенфуэгос нацелится на ближайшего краснокожего, а Андухар выстрелит из арбалета в самого дальнего.

В то же мгновение Белка метнет зажженные «громы», и трое мужчин воспользуются неразберихой среди индейцев и набросятся на тех из них, кто не получил ранений.

Они обливались потом и задыхались в крошечном убежище, молясь, чтобы «громы» не подвели, аркебуза не дала осечку, а золотая пуля сделала свое дело.

Их сердца бились в одном ритме с шагами команчей, двигающихся молча и даже не запыхавшись, а из-за факелов были похожи на огромного дракона с горящими глазами, охотящегося в темноте на жертву.

Индейцы пробежали мимо ям, не подозревая об опасности, и когда миновали кактус, Сьенфуэгос поджег фитиль аркебузы, откинул скрывавшую его шкуру, прицелился в ближайшего краснокожего и выстрелил.

Никогда прежде не доводилось ему убивать человека в спину.

Никогда даже в голову не приходило, что однажды придется это сделать.

Но другого выхода не осталось.

Огонек пробежал по фитилю, добрался до запала древней аркебузы капитана Барросо, на миг заколебался, и тут прогремел выстрел – так резко, что несколько мгновений никто не мог понять, ни кто стрелял, ни что вообще происходит.

Но сейчас не было времени это выяснять, поскольку в воздух взлетели «громы», раненый завопил от ужаса и боли, а Сьенфуэгос, Андухар и вождь навахо набросились на врагов, причем двое команчей уже лежали на земле, а остальные бросили факелы и не могли сообразить – выхватывать оружие или броситься наутек.

Когда на них накинулись завывающая троица, реакция команчей оказалась совершенно разной. Один наклонился в поисках выпавшего из рук мертвого товарища копья, а второй решил скрыться в ночи со всей возможной скоростью.

Первому канарец вонзил в живот гарпун, в который превратил свой неразлучный шест, а тем временем Андухар одним ударом мачете отрубил индейцу руку.

Второй исчез в темноте, словно сквозь землю провалился.

Чуть погодя в свете факелов они убедились, что из трех поверженных врагов двое еще живы, но потеряли много крови.

Стрела из арбалета вошла одному прямо в сердце, другому золотая пуля пробила позвоночник, а из отрубленной руки третьего хлестала кровь.

Раненые не отрывали полных ненависти взглядов от тех, кто заманил их в ловушку, но не издали ни одного стона.

Испанцы бросились обнимать навахо, но вскоре Сьенфуэгос встревоженно огляделся и спросил:

– Где Белка?

22

Прошел почти час, показавшийся вечностью, прежде чем девочка появилась из темноты, словно призрак.

В свете факелов стало видно, что она прихрамывает, а ее тело покрыто синяками и следами укусов, из которых стекают струйки крови.

– Что с тобой случилось? – в ужасе спросил ее отец.

– У меня не было оружия, но я защищалась, как дикий зверь, – сухо ответила она.

– Так ты что же, погналась за ним? – изумленно воскликнул Сильвестре Андухар. – Не побоялась сойтись один на один с воином команчей?

– Я не могла допустить, чтобы он рассказал о нас, – она показала ему окровавленный нож канарца, который все еще сжимала в руке. – Но теперь он мертв.

– Боже! Да ты с ума сошла!

Сьенфуэгосу не было необходимости знать туземные языки, он и так догадался, что произошло. Он тут же махнул в сторону приближающихся с севера огней:

– Сейчас не время выяснять отношения или драться с этими ублюдками, – сказал он. – Пора убираться отсюда подобру-поздорову. Факелы оставим здесь, чтобы приманить их сюда: пусть полюбуются, что сталось с их товарищами!

Они снова пустились бежать – как всегда, на запад, глядя на звезды, указывающие путь. Но вскоре они заметили, что Белка не поспевает за ними – впервые за все время.

Стало ясно, что, получив от проворной Белки удар в спину, команч в отчаянии решил дорого продать свою жизнь и стал защищаться единственным имеющимся оружием: руками и зубами, пока яростные удары ножом его не доконали.

Теперь же явно сказывались последствия жестокой схватки, и каждый шаг давался девочке ценой неимоверных усилий.

В конце концов они решили, что лучше всего вернуться к испытанной уже системе и понести ее в гамаке на палке. Разумеется, пришлось несколько сбавить скорость. Они шли до тех пор, пока на горизонте не появилась звезда Пострера, а небо за спиной не окрасилось розовым.

С первыми лучами солнца они обнаружили, что Белка впала в забытье от потери крови. Тогда они разорвали на длинные полосы старый парус от лодки канарца, который он использовал вместо одежды, и перевязали раны, как умели, заметив, что в некоторых местах клочья кожи вырваны прямо с мясом.

– Такое впечатление, что она подралась с целой сворой бешеных псов, – мрачно заметил андалузец.

– Когда людям приходится защищать свою жизнь – вполне естественно, что они ведут себя, как бешеные псы, – заметил канарец. – Сейчас главное – остановить кровь и не давать Белке двигаться, а не то, боюсь, мы ее не донесем.

Они шагали до полудня. Время от времени Шеэтта оборачивался, указывая вдаль, где, коротко вспыхивая, светилось что-то странное.

– Это команчи! – сообщил он. – Это их сигналы.

– И что они означают? – спросил Андухар.

– Не знаю, – признался индеец. – Этот язык понимают только они.

– И как они это делают?

– При помощи стеблей опунции.

– Стеблей опунции? – в растерянности переспросил Андухар. – Никогда не видел, чтобы хоть один стебель опунции светился.

– Ну да. Обычные стебли опунции, конечно, не светятся, но команчи без тени очищают их от колючек и обсыпают всю поверхность листа солью. Потом подставляют лист под солнечные лучи, чтобы он отбрасывал блики. Так они сигналят друг другу, но никто не знает, что означают эти сигналы.

– А ты не можешь сказать по этим сигналам, по-прежнему они нас преследуют или все-таки решили оставить в покое?

– По сигналам – нет, – ответил навахо. – Но я уверен, что они по-прежнему нас преследуют. Этот народ горд и мстителен, они ни за что не простят нам такого позора: ведь мы прикончили четверых воинов, а сами не понесли никаких потерь.

– Они этого точно не знают.

– Они сделают все, чтобы нам отомстить, но не сегодня. Сегодня они должны отдать долг памяти погибшим и сделать высокие помосты для их тел, чтобы не добрались шакалы и койоты. Но я боюсь, что с завтрашнего дня они погонятся за нами и будут преследовать хоть до края света.

– Если не ошибаюсь, то край света уже близок, – проворчал Андухар, повернувшись к канарцу, чтобы перевести ему слова краснокожего. – По крайней мере, у нас впереди целый день, прежде чем они снова увяжутся за нами. Ну, так что будем делать?

– А что мы можем сделать? – ответил Сьенфуэгос. – Мне совсем не хочется, чтобы свора дикарей всем скопом трахала меня в задницу, а потому я считаю, что мы должны идти вперед, пока будем способны сделать хотя бы шаг. В конце концов, пустить пулю себе в лоб всегда успеем. – Сьенфуэгос широко улыбнулся и подмигнул. – Кстати, ты знаешь хоть одного человека, который застрелился золотой пулей?

– Нет, не знаю, – ответил Андухар, кивнув в сторону висящей у него на плече аркебузы. – Только тебе в любом случае не удастся этого сделать, ведь у нас не осталось даже щепотки пороха. Лучше выкинуть эту железяку к чертовой матери, все равно от нее никакого толку, только лишняя тяжесть.

– Ни в коем случае! – возразил канарец. – В конце концов, порох мы всегда сможем изготовить, а сделать новую аркебузу не сумеем. А теперь нужно поискать какую-нибудь приличную тень, а то это проклятое солнце печет так, что у меня мозги вот-вот расплавятся.

Они соорудили что-то вроде убогого навеса из веток, шкур и стеблей кактусов. К тому времени, когда они спустились в долину, солнце уже палило настолько нещадно, что грозило сжечь их дотла. Долина располагалась значительно ниже уровня моря, а потому удерживала нагретый воздух, и температура достигала здесь шестидесяти градусов по шкале Цельсия.

Это было, несомненно, самое жаркое и засушливое место в Западном полушарии, однако находящиеся здесь богатейшие запасы железной руды и марганца сделали это место более мрачным и опасным, чем любое другое. Более двадцати миллионов лет солнце, ветер и роса растворяли соли железа и марганца, покрывая камни и песок своего рода лаком, его испарения проникали в ноздри, не давая дышать.

Века спустя первые европейские исследователи дадут этому затерянному месту более чем заслуженное название Долина Смерти. Здесь никогда не бывает дождя, поскольку вся влага успевает испариться, так и не достигнув земли.

Вечером, едва открыв глаза, встревоженный Сьенфуэгос обнаружил, что у Белки по-прежнему течет кровь, но не из многочисленных укусов воина команчей. На сей раз кровь изливалась из ее нутра, стекая по бедрам.

– Боже милостивый! – пробормотал он себе под нос. – Только этого не хватало! Вот выбрала же она время, чтобы стать женщиной!

Он покинул убежище, взобрался на невысокую гряду скал, откуда хорошо просматривалась вся линия горизонта, и после долгих наблюдений окончательно убедился, что поблизости нет никаких следов команчей без тени.

Судя по всему, навахо был прав, и у них в запасе еще целый день, прежде чем злобные недруги пустятся в погоню.

Но когда Сьенфуэгос взобрался на вершину скалы и внимательно осмотрел то место, куда они держали путь, сердце екнуло у него в груди, и он простонал. Впереди открывалась широкая и глубокая долина, в которой, как в зеркале, отражалось заходящее солнце, слепившее глаза. Канарец понял, что это, вне всяких сомнений, самое ужасное и безжизненное место, какое он только встречал в жизни.

– Вот же мать вашу за ногу! – поразился он. – Это еще что за хрень?

Несколько минут он простоял с открытым ртом, не желая верить в реальность этого удивительного зрелища, потом в отчаянии опустился на камень и закрыл голову руками. Так он сидел долгое время, пока его не окликнул Сильвестре Андухар, тоже поднявшийся на скалу. Вид долины, казалось, поверг андалузца в еще более глубокое отчаяние.

– Помоги нам Боже! – воскликнул Андухар. – Должно быть, именно здесь кончается мир.

– Да, пожалуй, – уныло вздохнул канарец.

– Должно быть, именно это место имел в виду Шеэтта, когда говорил о мертвой земле. Эта земля и впрямь мертва. Так что будем делать?

– Ну когда ты наконец перестанешь твердить одно и то же? – рассердился Сьенфуэгос. – Что делать, да что будем делать? Я понятия не имею, что нас ждет внизу.

– Я думаю, нужно спуститься туда вечером и посмотреть вблизи, что это такое, – решился андалузец.

– Ну что ж, неплохая идея.

Уже в нескольких сотнях метров от краев долины температура стала заметно выше, а на песчаном дне впадины создавалось впечатление, будто находишься на раскаленной сковородке или в топке печи, где невозможно даже вздохнуть: нос и глотку тут же начинало нестерпимо жечь.

– По-моему, больше всего это похоже на ад, – хрипло прошептал Андухар. – А чем еще, по-твоему, может оказаться подобное место?

– Даже не представляю, – ответил Сьенфуэгос. – Я всегда считал, что самое жаркое место на свете – озеро Маракайбо на Твердой Земле, но по сравнению с этой долиной Маракайбо – настоящий ледник. А если вспомнить, что сейчас вечер – представляешь, что творится здесь в полдень?

– Так ты думаешь, что именно здесь наш путь и окончится?

– У конца пути есть только одно достоинство, – ответил канарец. – Когда мы его достигнем, то умрем, и нам не будет никакого дела до всяких гадостей, которыми кишит этот мир. А пока этого не случилось, попытаемся найти выход из этого проклятого места. Как думаешь, сколько времени потребуется, чтобы пересечь эту долину?

– Ты что же, собрался лезть в это пекло? – в ужасе воскликнул Андухар. – Да в полдень у нас закипит кровь!

– Даже если и закипит, это будет означать, что кровь все же останется при нас. А если нас схватят команчи, они точно выпустят ее до последней капли, – он обвел руками долину и добавил: – Если мы попытаемся обогнуть долину с севера или с юга, краснокожие очень скоро нас настигнут, ведь они идут намного быстрее – нам-то приходится нести Белку. Наш единственный путь к спасению лежит через эту долину. И ты это знаешь.

– Может, и знаю, но не могу с этим смириться.

В эту ночь Сьенфуэгос почти не спал, размышляя, как пересечь пустыню, где почти нет шансов выжить. Он уже был близок к тому, чтобы отдаться на милость команчей без тени: сколь бы жестоки они ни были, это все же лучше, чем мучительная смерть от жажды – самая ужасная смерть, какую только можно представить.

Прежде они добывали воду из мясистых стеблей кактусов, собирали росу с листьев некоторых кустов, сцеживали кровь ящериц, игуан и змей, но, едва взглянув на долину внизу, он понял, что там нет ни кактусов, ни кустарника, ни даже игуан или змей.

С первой минуты канарец заметил, что слой песка – плотный, толстый, плотно прилегающий к земле, казалось, сплошь покрыт тонкой пленкой полупрозрачного лака – едкого, липкого, накрепко сковавшего поверхность, так что ни ветер, ни шаги живого существа не могли поднять песок в воздух. Это была совсем другая пустыня, не похожая на ту, что они пересекли в последние дни, или на пустыню Твердой Земли, где он оказался много лет назад. Эта пустыня казалась словно застывшей, и ветер здесь был не властителем, а пленником, заточенным среди гор, в кольце которых его свободы хватало лишь на несколько дней.

Пустыни принято считать царством солнца, песка и ветра, но здесь песок и ветер отступали на второй план перед безграничной властью солнца, палившего так, что и представить невозможно.

Как провести целый день в топке печи?

Как дышится в полдень в сердце этой долины, если даже на ее окраинах в вечерние часы дышать почти невозможно?

И как можно передвигаться по раскаленной земле, над которой удушающим маревом колышется горячий воздух?

Каким же капризным должен быть Творец, чтобы придумать и создать подобное место!

Капризным и жестоким.

Он будто решил окончательно доконать несчастного Сьенфуэгоса бесконечной чередой своих капризов. С другой стороны, он наделил канарца поистине неисчерпаемым запасом сил – именно для того, чтобы тот мог бороться со всеми невзгодами, выпавшими на его долю.

Но на этот раз ему, похоже, было недостаточно диких зверей, свирепых дикарей и враждебной природы, Творцу понадобилось ввергнуть Сьенфуэгоса в глубины ада, чтобы он попытался выбраться живым из этого места, где жизнь, казалось, в принципе невозможна.

Рассвет застал канарца на вершине скалы – он созерцал, как первые лучи солнца понемногу заливают светом северную сторону долины, резко выделяющуюся на фоне окружающего пейзажа: казалось, она была покрыта белоснежным саваном, ожидающим неосторожного путника, чтобы заключить его в смертоносные объятия.

Через час он заметил, что стаи птиц с севера пролетают над его головой и сворачивают на восток, чтобы избежать яркого сияния и, вероятно, поднимающегося от поверхности жара. Это место было похоже не только на топку, но и на гигантское зеркало.

Он ступил на белоснежную равнину, прошел по ней несколько сотен метров, сел на песок и закрыл глаза, пытаясь представить, что их ждет, когда они окажутся в самом сердце этого ада, а солнце достигнет зенита.

Через считанные минуты с него ручьями потек пот, а стоило положить ладонь на песок, оказавшийся в действительности почти чистой солью, как руку пронзила почти невыносимая боль.

– Вот черт! Это просто невозможно выдержать!

Он выдержал еще целый час.

Вернувшись к спутникам, молча наблюдавшим за ним, Сьенфуэгос ободряюще улыбнулся Белке, смотревшей на него огромными, широко открытыми глазами.

– Честно предупреждаю: наши шансы выбраться живыми из этой долины невелики, – прямо заявил он. – Я попытаюсь это сделать, но не вправе заставлять вас следовать за мной.

Когда же все трое ответили, что готовы его сопровождать, он добавил:

– Ладно! Каждый волен выбирать, где умереть. Сейчас первым делом нужно собрать всю возможную воду, а что не поместится в бурдюки, нужно уничтожить, чтобы не досталось команчам. Придется как следует потрудиться, если хотим сохранить свои шкуры.

Несколько часов они неустанно работали, но с приходом сумерек, разглядев вдали группу команчей без тени, приближающихся с востока, они спустились в пасть дьявола – температура там как раз упала, так что ее можно было терпеть.

Но прежде они подожгли подлесок и близлежащие кусты, позволив пламени распространяться, как вздумается.

Когда на небосклоне появились первые звезды, указывая путь, они были уже в долине.

23

Тусклый свет убывающей луны делал пейзаж еще более призрачным, даже в слабом свете каждый крошечный кристаллик соли сиял, отбрасывая блики, и отраженный свет причудливо искажал контуры теней путников, шагавших с такой скоростью, с какой только несли ноги.

С каждой минутой ими всё сильнее овладевала усталость.

Камни, миллионы лет назад лежавшие на дне моря, запертого между горами, от резкой смены температур снова и снова раскалывались, пока не превратились в мелкую пыль минералов, что когда-то хранили в себе.

А морская вода, испарившись, оставила в северной, самой глубокой части долины свою соль, так что это место стало самым большим хранилищем минералов на свете.

Когда в редчайшие ночи здесь выпадал ливень, вода причудливо растекалась по поверхности, растворяя соль, но уже наутро нещадное солнце испаряло влагу, и тогда Долина Смерти вновь оправдывала свое имя.

Хотя, по правде говоря, северную часть пустыни справедливее было бы назвать Долиной без жизни, ведь чтобы в ней умереть, сначала нужно было хоть немного здесь прожить, а среди необъятных просторов мрачной пустыни никаких признаков жизни и близко не наблюдалось.

– Скорее, скорее! – снова и снова подгонял спутников канарец. – К утру мы должны пройти как можно дальше.

Никакие ноги не движутся быстрее подгоняемых страхом, а лучше всего гонит кровь то сердце, что стремится к свободе, но после стольких дней и ночей бесконечного бегства легкие и мышцы начали восставать и требовать отдыха.

Вдали, за их спинами, еще полыхали отсветы пожара, устроенного в последние минуты перед бегством, но факелов пока не было видно, ведь огонь уничтожил все, из чего преследователи могли бы их сделать.

Возможно, команчам вполне хватало тусклого лунного света, чтобы разглядеть следы, но все же это значительно труднее, чем при свете факелов, и индейцам теперь приходилось двигаться гораздо медленнее.

Сьенфуэгос резко сменил курс и повернул на север, а затем – на северо-запад, чтобы запутать следы и сбить преследователей с толку.

Сильвестре Андухар громко запротестовал:

– Чего ты добиваешься? – воскликнул он. – Нужно как можно скорее выбраться из этого ада солнца и соли.

– Ошибаешься! – убежденно ответил канарец. – Как только мы покинем долину, они тут же сделают то же самое, а этого нельзя допустить. Доверься мне!

По пути они сделали лишь два коротких привала, чтобы немного попить и отдохнуть несколько минут, когда же первые лучи нового дня осветили долину, беглецы едва могли разглядеть вдали то место, откуда начали путь.

Зато они отчетливо разглядели, пусть еще и очень далеко, дюжину воинов, по-прежнему неотступно их преследующих.

А в дымке они различили контуры гор на западе.

Прошло больше часа, прежде чем безжалостное солнце обрушило на глубокую долину всю свою ярость, снова превратив ее в преддверие ада. Тогда Сьенфуэгос велел всем остановиться, выпить воды, отдохнуть и приготовиться к долгому и трудному дню.

Первым делом они обулись в сандалии, которые сплели накануне из веток ближайшего кустарника. Обувь оказалась не слишком устойчивой, и путники шатались как пьяные, зато сандалии защищали ноги от соприкосновения с почвой, жар от которой стал невыносимым.

Затем они соорудили что-то вроде навеса из ветвей и остатков старого паруса. Теперь они могли продолжить путь – пусть и несколько медленнее, но зато под защитой от солнечных лучей и жара, исходящего от земли.

И у них еще оставалась запасы воды на весь день.

А в миле позади отряд краснокожих воинов, от которых в панике бежало все живое, пришел в ужас, внезапно обнаружив, что земля под ногами превращается в раскаленную сковородку.

Они привыкли всегда ходить босиком, и их ступни покрывала толстая мозолистая кожа, позволяющая ходить даже по колючкам и острым камням, нагретым солнцем. Но вскоре оказалось, что температура здешнего песка, смешанного с солью, превысила все возможные пределы.

Ноги у них вспотели, соленый пот разъедал кожу, и в конце концов ступни покрылись глубокими болезненными язвами.

Солнце палило нещадно, а свирепые команчи, гордящиеся своим прозвищем, теперь, сами того не желая, действительно остались без тени.

Оказавшись без тени, без воды и без обуви посреди раскаленной сковородки, они наконец поняли, что угодили в дьявольскую ловушку, из которой, казалось, нет спасения.

Те, кто решил не останавливаться посреди пустыни и позволить полуденному солнцу медленно лишать их всякой жидкости, вскоре обнаружили, что ступни превратились в кровавое месиво, и как ни пытались индейцы их защитить, прикрыв кусочками шкур от набедренных повязок, поднимающийся от поверхности жар не позволял сделать ни шагу.

Команчи беспомощно наблюдали за теми, кого недавно преследовали, за жертвами, еще несколько часов назад находившихся на расстоянии протянутой руки, а сейчас скрывающимися за горизонтом. И хотя туземцы были людьми гордыми, они покорились судьбе, признали поражение и сели на песок в ожидании неминуемой смерти.

Выжить удалось лишь троим, и потом, уже в старости, они рассказывали внукам, как им довелось побывать на Мертвой Земле, однако ни единым словом не упоминали о том, как воины враждебного племени разбили наголову лучший отряд отважных команчей.

К полудню, окончательно убедившись, что их больше не преследуют, совершенно измученные путники наконец решились остановиться. Они воткнули в песок колья и, накинув на них шкуру-парус, расположились в тени. Они долго и жадно пили воду, после чего, несмотря на удушающую жару, забылись тревожным сном и проспали до вечера, когда снова повеяло прохладой.

Тогда они снова пустились в путь – на этот раз не спеша, стараясь беречь силы. В скором времени луна, прежде чем скрыться за горизонтом, озарила прощальным светом пейзаж, и путники внезапно обнаружили, что ненавистная Мертвая Земля кончается всего в полумиле впереди.

Рассвет принес с собой не только новый день, но и новый пейзаж.

За цепью гор, окружающей ужасное место, позднее названное Долиной Смерти, начиналась благословенная земля, спустя несколько столетий ставшая самым вожделенным местом для миллионов людей – легендарная Калифорния, настоящий Эльдорадо, которым до сих пор бредят миллионы людей.

Теперь они шли по этой земле, радуясь, что уцелели и теперь могут свободно идти по земному раю, не страшась опасности.

Иногда на пути встречались кукурузные поля и уединенные индейские хижины, порой они видели и самих туземцев в оленьих шкурах. Местные жители упорно не желали налаживать контакт, но и враждебности тоже не проявляли.

Однажды теплым вечером путники поднялись на вершину небольшого холма, поросшего великолепными гигантскими секвойями, и их взорам предстало новое, грандиозное и невероятное зрелище.

Перед ними простиралось безбрежное пространство тихих глубоких вод.

Они достигли берегов нового океана.

– Боже милостивый! – невольно воскликнул Сильвестре Андухар и плюхнулся на землю. – Уж не добрались ли мы до того места, где приходит конец всему?

– Однажды я тебе уже сказал, что конец всему приходит в том месте, где мы испускаем последний вздох, – с легкой иронией ответил канарец, усаживаясь рядом. – И совершенно неважно, произойдет это здесь или у подножия башни Хиральда. Но теперь мне совершенно ясно, что чертов адмирал оказался полным профаном, когда производил свои расчеты, если потерял целый континент. А сейчас, сдается мне, перед нами предстал новый океан.

– И будем делать? – спросил Андухар.

– Опять начинается?

– Прости, но ведь такого мы и предположить не могли.

– Так пока не увидишь, и не предскажешь, – заметил Сьенфуэгос. – Всё на свете происходит неожиданно, от одного сюрприза к другому, вот уж полный кавардак. И меня не удивит, если этот океан окажется поболее Атлантического.

– Погоди-ка! – воскликнул Андухар. – А может, Земля действительно круглая, просто она гораздо больше, чем мы думали?

– Да пес ее знает! – фыркнул Сьенфуэгос. – У меня и без того проблем хватает. Куда важнее найти способ вернуться домой, чем ломать голову по поводу размера и формы чертовой Земли. – Пожав плечами в знак того, что для него это и впрямь совершенно неважно, он добавил: – Лично мне это просто все равно!

– Согласен, только это не решает наших проблем, – заявил Андухар. – Сколько месяцев мы шли на запад, и в итоге уперлись в океан. Ясно, что на запад идти больше нельзя. Возвращаться назад тоже бессмысленно. Так куда нам еще двинуться? На север? Б-р-р! Там холодно, того и гляди, яйца отморозишь! – с этими словами он кивнул в сторону бесконечного пляжа, тянущегося слева, и добавил: – А значит, у нас остается лишь один путь: на юг.

– Понятия не имею, что нас может ждать на юге. И, честно говоря, не имею ни малейшего желания узнать. Насколько я понял за минувшие месяцы, здесь на каждом шагу поджидают сюрпризы. Так что какая разница, куда теперь идти?

– Есть еще одна проблема.

– Только одна? – удивился Сьенфуэгос.

– Может быть, и не одна, но эта – самая серьезная, – Сильвестре Андухар ненадолго задумался, прежде чем решился продолжить: – Как ты намерен поступить с Белкой?

– А что с ней случилось?

– Она стала женщиной, и ты это знаешь.

– Если у нее начались месячные, это еще не значит, что она стала женщиной; во всяком случае, не для меня.

– Она рисковала жизнью ради нас, убила воина команчей, безропотно терпела бесконечные лишения и проявила такое мужество, которому могли бы позавидовать многие взрослые женщины. Поверь, она заслужила награду и достойна быть твоей женой. Я считаю, что ты не вправе ей отказать.

– Но ведь ей не больше тринадцати лет!

– В свои тринадцать она более зрелая женщина, чем моя мать была в пятьдесят, – ответил Андухар. – Бедняжка была святой – и тонула в стакане воды.

– Я не хочу причинять ей боль.

– Боль? Боль, о которой ты говоришь, ей придется терпеть от силы пару дней, пока она не войдет во вкус. Но если ты ее отвергнешь, то просто убьешь.

– Ты преувеличиваешь.

– Вовсе нет. Поставь себя на ее место. Ты для Белки – настоящий полубог, явившийся из далекого мира, чтобы спасти ее от рабства, где кто угодно смог овладеть ею, как только бы она стала женщиной. Она обожает тебя, а теперь уже созрела и по обычаям своего народа вполне может принадлежать тебе, но ты по-прежнему ею пренебрегаешь, несмотря на все, что она для нас сделала, – андалузец снова покачал головой, чтобы добавить своим словам вескости. – И это несправедливо! Просто несправедливо!

– Было бы бесчестно с моей стороны воспользоваться тем, что меня считают полубогом, хотя на самом деле я не более чем неграмотный канарский пастух втрое старше ее. Я много размышлял об этом и, в конце концов, пришел к выводу, что, по законам ее народа, она принадлежит не мне, а тебе.

– Это еще что за чертовщина? – спросил озадаченный андалузец.

– Ведь спас ее не я, а ты, я-то даже понятия не имел о ее существовании, – и канарец ткнул пальцем ему в грудь. – Но меня беспокоит другое: ты ведь знал об этом с самого начала, но почему-то молчал.

– Что за чушь ты несешь? – возмутился Андухар. – Какая муха тебя укусила?

– Чушь? Вовсе это не чушь. Сколько тебе лет?

– Двадцать четыре.

– Ну что ж, вполне подходящий возраст, чтобы покорить сердце такой красивой, умной и жизнерадостной девушки, особенно если напомнить, как ты спас ее вместе с отцом, забыв о том, что твоя собственная жизнь в опасности. – Сьенфуэгос цокнул языком и подмигнул, давая понять, что решил переложить эту обязанность на своего друга. – Так что это твоя заслуга, приятель, и я не вправе принять незаслуженную награду.

– Но она же любит тебя!

– А вот это уже не моя, а ее проблема. А также твоя, если ты имеешь что-то против того, что по законам навахо она теперь принадлежит тебе. Что же касается меня, то здесь все предельно ясно: я не намерен ни идти против своих принципов, ни подвергать опасности это хрупкое создание.

– Теперь ты преувеличиваешь.

– Возможно. Но Ингрид мне объяснила, что, учитывая некоторые особенности моей анатомии, я рискую просто порвать женщину, и она умрет от потери крови, а если и выживет, то не сможет иметь детей. До сих пор помню ее слова: «Природа одарила тебя столь щедро, чтобы ты давал женщинам радость, а не для того, чтобы заставлял их страдать. Так что будь осторожен».

– И такое тебе говорила собственная жена?

– Именно потому, что она моя жена и останется ею до самой моей смерти, она имеет право говорить мне подобные вещи.

– Кто бы мог подумать! Ну ладно! – заявил Андухар, давая понять, что разговор окончен. – Делай, что хочешь, но имей в виду, если ты по-прежнему будешь пренебрегать Белкой, в конце концов она тебя возненавидит.