Текст книги "Конформист"

Автор книги: Альберто Моравиа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

После обеда Джулия захотела вернуться в гостиницу и переодеться, прежде чем отправиться к Квадри. Но как только они вышли из лифта, она обняла Марчелло и прошептала:

– Это неправда, что я хочу переодеться… мне просто захотелось немного побыть с тобой наедине.

Идя по длинному пустому коридору между двумя рядами закрытых дверей, чувствуя на талии ласковую руку жены, Марчелло невольно подумал, что для него поездка в Париж была прежде всего связана с заданием, а для Джулии она только свадебное путешествие. Значит, ему не позволялось выходить из роли молодожена, которую он, садясь с Джулией в поезд, согласился играть, несмотря на то, что порой, как сейчас, он испытывал чувство беспокойства и тревоги, весьма далекое от любовного смятения. Но это и была нормальность, к которой он так страстно стремился: рука, обвивавшаяся вокруг его талии, эти взгляды, эти ласки. И то, что ему предстояло совершить с Орландо, было всего лишь кровавой ценой, заплаченной за эту нормальность. Тем временем они дошли до своего номера; Джулия, продолжая обнимать его одной рукой, открыла дверь и вошла вместе с ним.

Оказавшись в комнате, она отпустила Марчелло, повернула ключ в замке и сказала ему:

– Прикрой окно, ладно?

Марчелло подошел к окну и опустил жалюзи. Обернувшись, он увидел, что Джулия, стоя у кровати, уже снимала через голову одежду, и ему показалось, он понял, что она имела в виду, говоря: "Мне просто хотелось немного побыть с тобой наедине". Молча он сел на противоположный от Джулии край кровати. Она осталась в комбинации и чулках, очень аккуратно сложила платье на стул, стоявший у изголовья кровати, села, сняла туфли, затем, неумело закинув на кровать ноги, сначала одну, потом другую, растянулась позади него на спине, положив руку под голову. Она помолчала, потом сказала:

– Марчелло…

– Что такое?

– Почему ты не ляжешь рядом со мной?

Марчелло послушно нагнулся, снял ботинки и лег на кровать рядом с женой. Джулия сразу потянулась к нему, быстро прижалась всем телом и спросила, тяжело дыша:

– Что с тобой?

Со мной? Ничего… – ответил он. – Это мое обычное настроение, я человек не легкомысленный, но это не значит, что я чем-то обеспокоен.

Она замолчала, обнимая его. Потом сказала:

– Я попросила тебя прийти сюда не потому, что хотела переодеться… но и не потому, что хотела побыть с тобой наедине… дело совсем в другом.

На сей раз Марчелло изумился, и ему едва не стало стыдно, что он заподозрил ее в обычной жажде эротических наслаждений. Опустив голову, он увидел, что она смотрит на него глазами, полными слез. Ласково, но не без некоторой досады, он спросил:

– Можно узнать, почему ты плачешь?

Джулия всхлипнула и ответила:

Просто так… потому что я дурочка, – но в ее опечаленном голосе уже звучали нотки утешения.

Марчелло, глядя на нее, настаивал:

– Ну-ка… почему ты плачешь?

Она взглянула на него заплаканными глазами, в которых, казалось, уже промелькнул луч надежды. Потом Джулия чуть улыбнулась и рукой нашарила у него в кармане носовой платок. Она вытерла глаза, высморкалась, положила платок обратно в карман и, снова обняв его, прошептала:

– Если я скажу тебе, почему я плакала, ты подумаешь, что я сошла с ума.

– Давай, смелее, – сказал он, лаская ее, – скажи мне, почему ты плакала.

Представь себе, – начала она, – сегодня за обедом ты показался мне таким рассеянным, точнее, озабоченным, что я подумала, что уже надоела тебе и ты жалеешь, что женился на мне… может быть, из-за того, что я рассказала тебе в поезде, ну знаешь, об этом адвокате, может быть, потому, что ты уже понял, что совершил глупость… ты, с таким будущим, с твоим умом, с твоей добротой взял да и женился на такой неудачнице, как я… ну вот, подумав так, я решила действовать сама… то есть решила уехать, ничего тебе не сказав, чтобы избавить тебя от неприятностей, связанных с прощанием… я решила, как только мы вернемся в гостиницу, сложить чемодан и уехать… сразу же вернуться в Италию, оставив тебя в Париже.

– Ты шутишь! – воскликнул пораженный Марчелло.

Нисколько не шучу, – ответила она, улыбаясь, польщенная его изумлением. – Пока мы были в холле и ты отошел ненадолго, чтобы купить сигарет, я попросила портье заказать мне место в спальном вагоне до Рима на сегодня на вечер… так что я совсем не шучу, как видишь.

– Да ты с ума сошла! – сказал Марчелло, невольно повышая голос.

Я говорила тебе, – ответила она, – ты подумаешь, что я сошла с ума… Но в ту минуту, однако, я была уверена, абсолютно уверена, что, оставив тебя и уехав, я поступлю так ради твоего блага. Я была так же уверена, как уверена сейчас, – добавила она, вытянувшись и коснувшись губами его рта, – что целую тебя.

– Почему ты была так уверена? – смущенно спросил Марчелло.

– Не знаю… так… есть вещи, в которых бываешь уверен без всякой причины.

– А потом, – невольно спросил он с легким, едва уловимым оттенком сожаления, – почему ты передумала?

Почему? Кто знает?.. Может, потому, что в лифте ты как-то особенно взглянул на меня или, по крайней мере, мне так показалось… но когда потом я вспомнила, что решила уехать и заказала спальный вагон, когда подумала, что теперь мне уже нельзя отступать, я расплакалась.

Марчелло ничего не сказал. Джулия по-своему истолковала его молчание и спросила:

Ты сердишься? Скажи… ты сердишься из-за спального вагона?.. Но билет можно сдать, потеряв только двадцать процентов.

– Какие глупости… – медленно, словно размышляя, ответил он.

Тогда, – сказала она, подавив недоверчивый смешок, в котором дрожал еще страх, – ты сердишься оттого, что я на самом деле не уехала?

– Новые глупости, – ответил он. Но на сей раз ему показалось, что он не совсем искренен.

И, чтобы рассеять последние сомнения или последние угрызения совести, он добавил: – Если бы ты уехала, вся моя жизнь рухнула бы. – Он подумал, что теперь сказал правду, хотя она и звучала несколько двусмысленно. Разве не лучше было бы, чтобы его жизнь, та жизнь, которую он выстроил после смерти Лино, рухнула бы окончательно, вместо того чтобы новое бремя, новые обязанности отягощали ее, делая похожей на нелепый дом, к которому увлеченный владелец пристраивает террасы, башенки и балконы, подвергая риску его прочность?

Он почувствовал, как руки Джулии сжимают его все крепче в любовном объятии, потом она прошептала:

– Ты говоришь правду?

– Да, – ответил он, – я говорю правду.

Но что бы ты сделал, – настаивала она с довольным и почти тщеславным любопытством, – если бы я в самом деле оставила тебя и уехала? Ты постарался бы догнать.

Он поколебался, а когда заговорил, ему снова показалось, что в голосе его звучит скрытое сожаление:

Нет, не думаю… разве я не сказал тебе, что вся моя жизнь рухнула бы?

– Ты бы остался во Франции?

– Да, наверное.

– А твоя карьера? Ты бы сломал свою карьеру?

Без тебя она больше не имела бы смысла, – спокойно объяснил он, – я делаю то, что делаю, потому что ты рядом.

Но что бы ты тогда стал делать? – Она, казалось, испытывала жестокое удовольствие, представляя его одного, без нее.

Я сделал бы то, что делают все, кто оставляет свою страну и профессию из-за особых причин. Я бы приноровился к какому-нибудь ремеслу, пошел бы мыть посуду, стал бы моряком, шофером или записался бы в Иностранный легион. Но зачем тебе нужно это знать?

Так… я просто спрашиваю… В Иностранный легион? Под чужим именем?

– Вероятно.

– А где находится Иностранный легион?

– Кажется, в Марокко. ив других местах тоже.

В Марокко… видишь, а я осталась, – пробормотала она, прижимаясь к нему с жадной, ревнивой силой.

Затем последовало молчание. Джулия не двигалась, и, когда Марчелло посмотрел на нее, глаза ее были закрыты, казалось, она спала. Тогда он тоже закрыл глаза с желанием подремать. Но заснуть ему не удалось, хотя он был раздавлен смертельной усталостью и оцепенением. Он испытывал глубокое и мучительное чувство протеста против своего положения, он чувствовал себя проводом высокого напряжения, по которому непрерывно текла энергия страшной силы, не причиняя беспокойства, а, напротив, наполняя его большой жизненной мощью, но иногда, как, например, сейчас, напряжение казалось Марчелло непереносимым, и ему хотелось быть не натянутым и вибрирующим, а отключенным и бесформенным мотком в куче хлама в глубине заводского двора. И потом, почему именно через него должен был передаваться поток энергии, тогда как других это даже не касалось? И почему поток никогда не прерывался, не переставал ни на минуту струиться сквозь него? Сравнение развивалось, ветвилось вопросами, на которые не было ответа, и одновременно росло болезненное оцепенение, туманившее мозг, затемнявшее зеркало сознания. Наконец Марчелло заснул, но в ту же минуту он почувствовал, что чья-то рука коснулась его плеча; он вскочил и увидел Джулию, стоящую у кровати, уже одетую, в шляпе. Она тихо спросила:

Ты спишь? Разве мы не должны идти к Квадри?

Марчелло с трудом приподнялся и какое-то время молча глядел в полутьму комнаты, мысленно повторяя: "Разве мы не должны убить Квадри?" Потом в шутку спросил:

– А если нам не пойти к Квадри? Что, если нам хорошенько выспаться?

Это важный вопрос, подумал он, глядя на Джулию снизу вверх, может, было еще не поздно послать все к черту. Он видел, как она неуверенно, почти недовольно посмотрела на него: ведь он предлагал ей остаться в гостинице, тогда как она уже приготовилась выйти. Она сказала:

Но ты уже проспал почти целый час, и потом, разве ты не говорил, что визит к этому Квадри важен для твоей карьеры?

Марчелло помолчал, затем ответил:

– Да, это верно: очень важен.

Тогда, – весело заявила она, наклоняясь и целуя его в лоб, – чего же ты раздумываешь? Давай поторапливайся, одевайся, не ленись!

Но я не хочу туда идти, – сказал Марчелло, притворно зевая. – Я хочу только спать, – прибавил он, и ему показалось, что он искренен, – спать, спать и спать.

Выспишься сегодня ночью, – легко ответила Джулия, подойдя к зеркалу и внимательно смотрясь в него. – Ты взял на себя обязательства, теперь поздно менять программу.

Она говорила, как обычно, с благодушным благоразумием, и было удивительно и в то же время странно знаменательно, что она, сама того не зная, говорила верные вещи. В это время на ночном столике зазвонил телефон. Марчелло, приподнявшись на локте, взял трубку и поднес ее к уху. Это был портье, который сообщил ему, что место в спальном вагоне до Рима на сегодняшний вечер заказано.

Я отказываюсь от билета, – не колеблясь сказал Марчелло, – синьора остается. – Джулия, глядя в зеркало, бросила на него взгляд, полный робкой благодарности. Положив трубку, Марчелло сказал: – Ну вот, дело сделано… они отменят заказ, и ты никуда не уедешь.

– Ты злишься на меня?

– Что это тебе пришло в голову?

Он спустился с кровати, сунул ноги в туфли, пошел в ванную комнату. Умываясь и причесываясь, он спрашивал себя, что сказала бы Джулия, если бы он открыл ей правду о своей профессии и свадебном путешествии. Он почти с уверенностью мог сказать, что она не осудила бы его. За пределами семейных отношений для нее начинался темный, непонятный мир, в котором могло случиться так, что горбатого и бородатого профессора убивают по политическим мотивам. Точно так же, подумал он, выходя из ванной, должна думать и чувствовать жена агента Орландо. Джулия ждала его, сидя на кровати. Она встала и спросила:

– Ты сердишься, что я не дала тебе поспать? Ты предпочел бы не ходить к Квадри?

– Напротив, ты очень хорошо сделала, – ответил Марчелло, выходя впереди нее в коридор.

Сейчас он приободрился и, казалось, уже не восставал против своей судьбы. Поток энергии по-прежнему тек сквозь его тело, но легко и безболезненно, как по естественному руслу. На улице, на набережной Сены, он посмотрел на серый профиль огромного города, раскинувшегося под просторным ясным небом. Перед ним выстроились в ряд лотки со старыми книгами, прохожие шли не спеша, останавливаясь, чтобы покопаться в них. Ему показалось даже, что он снова увидел плохо одетого юношу с книгой под мышкой, который шел по тротуару по направлению к Нотр-Дам. А может, это был кто-то другой, похожий на него одеждой, манерами и судьбой. Но Марчелло теперь смотрел на него без зависти, хотя и с холодным и неизменным чувством бессилия. Мимо ехало такси, он остановил его, сделав знак рукой, и сел вслед за Джулией, назвав адрес Квадри.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Когда Марчелло вошел в дом Квадри, то сразу был поражен его отличием от римской квартиры профессора. Теперь Квадри жил в современном квартале, в глубине извилистой улочки, в одном из зданий со множеством прямоугольных балконов, выступавших из ровного фасада, похожем на комод с раскрытыми ящиками.

Внутри разница была еще ощутимее: римская квартира – старая, темная, загроможденная мебелью, книгами, бумагами – была пыльной и запущенной; в этой же, новой, светлой, чистенькой, было мало мебели и никаких следов научных занятий. Марчелло с Джулией несколько минут прождали в просторной и пустой гостиной, где только в углу вокруг стола со стеклянной столешницей стояло несколько кресел. Единственной особенностью, свидетельствовавшей о не вполне обычном вкусе, была большая картина художника-кубиста, висевшая на одной из стен, – холодная, декоративная смесь разноцветных сфер, кубов, цилиндров и параллельных линий. Книг, так поразивших Марчелло в Риме, не было вовсе. Он смотрел на натертый воском паркет, на длинные светлые занавески, на голые стены, и ему казалось, что он участвует в изящной, сделанной на скорую руку постановке современного театра с небольшим числом действующих лиц, построенной на одной сюжетной линии. Несомненно, главными героями в ней были он и Квадри, и, хотя сюжет был ему теперь известен, Марчелло показалось вдруг, что не все персонажи присутствуют на сцене. Кого-то еще не хватало, и как знать, быть может, появление этого незнакомца могло все совершенно изменить.

Словно в подтверждение этого смутного предчувствия дверь в глубине гостиной открылась, и вместо Квадри вошла молодая женщина, вероятно, та самая, что говорила с Марчелло по-французски по телефону. Она приближалась к ним по зеркальному полу, высокая, поразительно гибкая и грациозная, в летнем белом платье с расширяющейся книзу юбкой. Марчелло украдкой и с удовольствием невольно засмотрелся на четкие очертания ее тела, вырисовывавшегося под прозрачным платьем, изящного тела гимнастки или танцовщицы. Потом он взглянул на ее лицо, и у него возникла уверенность, что он уже видел ее раньше, хотя и не мог вспомнить где и когда. Она подошла к Джулии, с почти ласковой непринужденностью пожала ей обе руки и объяснила на правильном итальянском, но с сильным французским акцентом, что профессор занят и выйдет через несколько минут. Марчелло она поприветствовала издали, менее сердечно и даже как будто мимоходом. Пока она беседовала с Джулией, Марчелло внимательно разглядывал ее, пытаясь разобраться, откуда у него возникло смутное ощущение, что он ее уже знает. Она была высокого роста, с большими руками и ногами, широкоплечая, с невероятно тонкой талией, которую подчеркивали пышная грудь и широкие бедра. Бледное лицо без всякой косметики, несвежее и словно помятое, хотя и молодое, отличалось живым, беспокойно-тревожным и непосредственным выражением. Где он уже видел ее? Словно почувствовав, что за ней наблюдают, она внезапно повернулась к нему, и он сразу вспомнил, где встречал ее, точнее, женщину, на нее похожую: в доме терпимости в С., когда, войдя в общую залу, чтобы взять свою шляпу, увидел Орландо в компании проститутки Луизы. Сказать по правде, сходство состояло лишь в особой форме, белизне и сиянии лба. В остальном обе они существенно различались. У проститутки был широкий, тонкогубый рот, у этой – маленький, пухлый, круглый, похожий на маленькую розу с плотными, чуть привядшими лепестками. Рука проститутки была женственной, гладкой, чувственной, у этой – почти мужская, жесткая, красная, нервная. Наконец, у проститутки был противный хриплый голос, часто встречающийся среди женщин ее профессии, у этой, напротив, голос был сухим, звонким, приятным и звучал словно размеренная, утонченная музыка – то был светский голос.

Марчелло отметил черты сходства и различия, а затем, пока женщина беседовала с Джулией, обратил внимание и на ее крайнюю холодность по отношению к нему. Возможно, подумал он, Квадри рассказал ей о его политических симпатиях, и она предпочла бы не принимать его. Он спрашивал себя, кем она могла бы быть: Квадри, насколько он помнил, не был женат, женщина же своими официальными манерами походила на секретаршу или, по крайней мере, на поклонницу, играющую роль секретарши. Он вспомнил чувство, испытанное им в С., когда увидел, как проститутка Луиза поднимается по лестнице рядом с Орландо: чувство беспомощного возмущения, мучительной жалости, и вдруг понял, что в действительности это было не что иное, как чувственное желание, замаскированное духовной ревностью; теперь оно вновь вернулось к нему без всяких прикрас, и он испытывал его к женщине, сидевшей напротив. Она нравилась ему, по-новому, волнующе, и он хотел нравиться ей, поэтому враждебность, сквозившая в каждом ее жесте, горько печалила его. Наконец он вымолвил, невольно думая не о Квадри, а о ней:

У меня такое впечатление, что наш визит неприятен профессору… вероятно, он очень занят.

Женщина ответила сразу, не глядя на него:

Напротив, муж сказал мне, что увидится с вами с удовольствием… он прекрасно вас помнит. Все, кто приезжает из Италии, находят здесь радушный прием… Он действительно очень занят, но ваш визит ему особенно приятен. Погодите, я пойду посмотрю, не освободился ли он. – Эти слова были произнесены с неожиданной любезностью, согревшей сердце Марчелло.

Когда женщина вышла, Джулия спросила, однако без всякого любопытства:

– Почему ты считаешь, что профессору Квадри будет неприятно нас видеть?

Марчелло спокойно ответил:

– Меня заставило так подумать враждебное отношение этой синьоры.

Странно! – воскликнула Джулия. – На меня она произвела противоположное впечатление… мне показалось, что она так рада нам, словно мы уже были знакомы. Ты ее видел раньше?

– Нет, – ответил Марчелло с ощущением, что говорит неправду, – я даже не знаю, кто она.

– Разве она не жена профессора?

– Не знаю, по-моему, Квадри не женат; может быть, это его секретарша.

Но она же сказала: "мой муж"! – удивленно воскликнула Джулия. – Что с тобой? Она ведь сказала: "мой муж"… о чем же ты думал?

Значит, отметил Марчелло, женщина волновала его настолько, что он становился рассеянным, ничего не слыша вокруг. Это открытие было ему приятно, и, странным образом, ему вдруг захотелось поговорить об этом с Джулией, словно она вовсе не имела к этому отношения, а была посторонним человеком, которому он мог свободно довериться. Он сказал:

– Я отвлекся… Жена? Значит, он женился недавно.

– А вы с Квадри не переписывались?

Нет, он был моим профессором, затем он обосновался во Франции, и с тех пор я его не видел.

– Любопытно, я-то думала, вы были друзьями.

Последовало долгое молчание. Потом дверь, на которую Марчелло глядел пристально, не без нетерпения, открылась, и на пороге появился кто-то, в ком он не сразу узнал Квадри. Потом взгляд Марчелло скользнул к плечу вошедшего, он увидел горб, доходящий почти до самого уха, и понял, что Квадри просто сбрил бороду. Теперь он узнавал и странную, почти шестиугольную форму лица, его двумерность, отчего лицо походило на плоскую нарисованную маску, снабженную черным париком. Узнавал глаза, неподвижные и блестящие, обведенные красным, треугольный нос и бесформенный рот – мясистый красный живой круг. Новым был лишь подбородок, прежде скрытый бородой. Он оказался маленьким и кривым, крючком торчавшим под нижней губой, и в его уродстве, возможно, проявлялся характер человека.

Вместо прежнего сюртука, в котором Марчелло видел его во время их единственного свидания, Квадри был одет в спортивного покроя серый костюм. Под пиджаком у него была рубашка в красно-зеленую клетку, как у американского ковбоя, и яркий галстук. Идя навстречу Марчелло, он сказал сердечным и в то же время совершенно равнодушным тоном:

– Клеричи, не так ли? Конечно же, я прекрасно вас помню, вы были последним студентом, посетившим меня перед моим отъездом из Италии… я очень рад снова повидаться с вами, Клеричи.

Голос, подумал Марчелло, остался прежним: одновременно притворным и равнодушным, ласковым и рассеянным. Он представил Квадри жене, и тот с галантностью нагнулся, чтобы поцеловать руку, которую ему протянула Джулия.

Когда они сели, Марчелло сказал смущенно:

Я в Париже, в свадебном путешествии, и решил зайти повидать вас… вы были моим профессором… но, может быть, я вас потревожил?

– Да нет, милый мальчик, – ответил Квадри с обычной слащавостью, – нет, напротив, мне очень приятно… вы прекрасно сделали, что вспомнили обо мне. Я рад всякому, кто приезжает из Италии, хотя бы потому, что он говорит со мной на дивном итальянском языке. – Он взял со стола коробку с сигаретами, заглянул внутрь и, увидев, что осталась всего одна сигарета, со вздохом предложил ее Джулии: – Возьмите, синьора… я не курю, моя жена тоже, поэтому мы всегда забываем, что другие любят покурить… Итак, нравится вам Париж?.. Полагаю, вы приехали сюда не в первый раз?

Значит, подумал Марчелло, Квадри решил завести обычный светский разговор, и ответил за Джулию:

– Нет, мы оба здесь впервые.

В таком случае, – быстро сказал Квадри, – я вам завидую… всегда завидуешь тому, кто впервые попадает в этот красивейший город… к тому же в свадебное путешествие, да еще в это время года, лучшее для Парижа. – Он снова вздохнул и вежливо спросил у Джулии: – А какое впечатление произвел Париж на вас, синьора?

На меня? – переспросила Джулия, глядя не на Квадри, а на мужа. – По правде говоря, у меня еще не было времени увидеть его… мы приехали вчера.

Вы увидите, синьора, город очень красив, поразительно красив, – сказал Квадри с неопределенной интонацией, как бы думая о другом. – И чем дольше вы здесь живете, тем больше вас захватывает его красота. Но вы, синьора, смотрите не только на памятники, пусть ваш муж поводит вас по разным парижским кварталам… жизнь в этом городе отличается поразительным многообразием.

Пока мы мало что видели, – ответила Джулия, кажется, не отдававшая отчета в неискреннем и почти ироническом тоне Квадри. Повернувшись к мужу и коснувшись его руки, она ласково сказала: – Походим по городу, правда, Марчелло?

– Конечно, – ответил Марчелло.

Вам следовало бы, – продолжал Квадри все в том же тоне, – прежде всего узнать французов, это народ симпатичный, умный, свободный и, хотя это отчасти и противоречит обычному представлению, добрый. Вы кого-нибудь знаете в Париже?

– Нет, никого, – ответил Марчелло, – и, боюсь, не узнаем, мы приехали только на неделю.

– Жаль, очень жаль… нельзя по-настоящему оценить страну, если не знать ее жителей.

Париж – город развлечений, не правда ли? – спросила Джулия, которая, казалось, прекрасно чувствовала себя во время этой, похожей на диалог беседы из туристского разговорника. – Мы еще ничего не видели, говорят, здесь столько танцевальных залов и всяких ночных заведений, верно?

Ах да, tabarins, bootes – коробки, как они их здесь называют, – рассеянно сказал профессор. – Монмартр, Монпарнас… мы, говоря по правде, не часто туда ходим… так, иногда по приезде какого-нибудь друга из Италии мы пользуемся его неведением в этом вопросе, чтобы и самим подучиться… однако всегда одно и то же… хотя все сделано с грацией и элегантностью, присущим этому городу. Видите ли, синьора, французы – народ серьезный, очень серьезный… с сильными семейными привязанностями. Возможно, я удивлю вас, если скажу, что большинство парижан никогда и ногой не ступало в bootes. Семья здесь очень важна, еще больше, чем в Италии, и часто французы, добрые католики, лучше итальянцев, их набожность менее формальна, но более содержательна… поэтому неудивительно, что bootes они оставляют нам, иностранцам. Кстати, это прекрасный источник доходов. Париж в большой мере обязан своим процветанием именно bootes и ночной жизни в целом.

Интересно, – сказала Джулия, – я, напротив, думала, что французы много развлекаются по ночам. – Она покраснела и добавила: – Мне рассказывали, что tabarins открыты всю ночь, и там всегда полно народу, как у нас во время карнавала.

Да, – рассеянно подтвердил профессор, – но те, кто туда ходит, по преимуществу иностранцы.

Неважно, – сказала Джулия, – мне бы очень хотелось побывать в кабаре, чтобы похвастаться потом, что я там была.

Дверь открылась, и вошла синьора Квадри, держа в руках поднос с кофейником и кофейными чашками.

Извините меня, – весело сказала она, закрывая дверь ногой, – но французская прислуга не то, что итальянская… сегодня у моей горничной выходной день, и она ушла сразу после завтрака, приходится все делать самим.

В ней действительно есть живость и задор, подумал Марчелло, причем проявляются они неожиданно.

Лина, – растерянно произнес профессор, – синьора Клеричи хотела бы посетить какое-нибудь ночное заведение… что мы можем ей порекомендовать?

О, их столько, вот уж в чем недостатка нет, – весело ответила Лина, разливая кофе по чашкам, при этом отставив ножку, чтобы показать крупную ступню, обутую в туфлю без каблучка, – есть на все вкусы и для любого кошелька. – Она протянула Джулии чашку и добавила небрежно: – Давай сходим с ними, Эдмондо… это будет для тебя случай немного развлечься.

Квадри провел рукой по подбородку, словно хотел погладить бороду, и ответил:

– Конечно, разумеется, почему бы и нет?

Знаете, что мы сделаем? – сказала Лина, подавая кофе Марчелло и мужу. – Поскольку сегодня мы все равно ужинаем не дома, поужинаем вместе в маленьком ресторанчике на правом берегу, он недорогой, но там вкусно кормят, – Le coq au vin [1]1
  «Петух в вине» (название блюда французской кухни).


[Закрыть], а потом после ужина пойдем в одно весьма странное заведение… но синьора Клеричи может быть шокирована.

Джулия засмеялась:

– Меня не так-то легко шокировать.

Это boote, которая называется La cravate noire, "Черный галстук", – объяснила Лина, садясь на диван рядом с Джулией. – Туда ходят несколько необычные личности, – прибавила она, глядя на Джулию и улыбаясь.

– То есть?

Женщины, имеющие своеобразные вкусы… вы увидите… хозяйка и официантки носят смокинги, с черными галстуками… они такие забавные.

А, теперь понимаю, – сказала Джулия, слегка сконфузившись, – но мужчинам там можно бывать?

Этот вопрос рассмешил Лину:

Ну, разумеется… это общественное заведение… там маленький танцевальный зал… просто его содержит женщина, имеющая необычные наклонности, кстати, большая умница, но туда может прийти любой – это вовсе не монастырь. – Она рассмеялась мелким смешком, глядя на Джулию, потом живо добавила: – Но если вам не нравится, мы можем пойти в другое место, хотя и менее оригинальное.

– Нет, – сказала Джулия, – пойдемте туда, мне стало любопытно.

Бедняжки, – сказал профессор неопределенно. Потом поднялся. – Дорогой Клеричи, должен сказать, что мне было очень приятно повидать вас и еще приятнее будет поужинать сегодня вечером с вами и вашей женой… побеседуем… вы по-прежнему разделяете те же идеи, что и прежде?

Марчелло спокойно ответил:

– Я не занимаюсь политикой…

Тем лучше, тем лучше. – Профессор взял его руку и, пожимая ее, добавил тоном ласковым, печальным и сокрушенным, словно священник, обращающийся к атеисту: – Тогда мы можем надеяться привлечь вас на свою сторону. – Он поднес руку к сердцу, и Марчелло с изумлением увидел, как в его круглых глазах навыкате блеснула слеза и взгляд стал умоляющим. Потом, словно пытаясь скрыть волнение, Квадри поспешно распрощался с Джулией и, уходя, сказал: – Моя жена договорится с вами насчет сегодняшнего вечера.

Дверь закрылась, и Марчелло, несколько растерянный, остался сидеть в кресле перед диваном, где разместились обе женщины. Теперь, когда Квадри ушел, враждебность Лины казалась ему очевидной. Она подчеркнуто игнорировала его присутствие и обращалась только к Джулии:

Вы уже видели модные магазины, портних, модисток? Улица Мира, Фобур Сент-Оноре, авеню Матиньон?

Честно говоря… – ответила Джулия с видом человека, впервые услышавшего эти названия, – честно говоря, нет.

Вам хотелось бы посмотреть эти улицы, зайти в магазины, побывать в домах моделей? Уверяю вас, это очень интересно, – продолжала синьора Квадри с настойчивой, вкрадчивой, обволакивающей, покровительственной любезностью.

Ах да, конечно. – Джулия посмотрела на мужа, потом добавила: – Я бы хотела купить что-нибудь… шляпу, например.

Хотите, я вас туда отведу? – спросила женщина. За ее вопросами неизбежно должно было последовать подобное предложение. – Я хорошо знаю некоторые дома моделей… я могла бы и посоветовать вам.

– Пожалуй, – сказала Джулия с несколько вымученной благодарностью.

Можем пойти сегодня днем, через час, хотите? Вы ведь позволите мне забрать вашу жену на несколько часов? – Эти последние слова были обращены к Марчелло, но тон их был совсем иной, нежели тот, с которым она обращалась к Джулии: торопливый, почти пренебрежительный. Марчелло вздрогнул и ответил:

– Разумеется… если Джулия этого хочет.

Ему показалось, что жена предпочла бы избавиться от опеки синьоры Квадри, по крайней мере, если судить по ее вопросительному взгляду, обращенному к нему. И он заметил, что в свою очередь ответил ей взглядом, приказывающим согласиться. Но тут же спросил себя: я делаю это, потому что женщина мне нравится и я хочу снова увидеть ее или же потому, что мне надо выполнить задание и не стоит вызывать ее неудовольствие? Он вдруг сильно встревожился, не зная, объяснялись ли его поступки одним только желанием или тем, что совпадали с его планами. Тем временем Джулия попыталась возразить:

– Я, правда, думала зайти на минуту в гостиницу…

Но та, другая, не дала ей закончить:

Вы хотите немного освежиться перед выходом? Привести себя в порядок?.. Но вам нет необходимости возвращаться в гостиницу. Вы, если хотите, можете отдохнуть здесь, на моей кровати… я знаю, как это утомительно, когда путешествуешь, быть на ногах целый день, без минуты передышки, особенно для нас, женщин… Пойдемте… пойдемте со мной, дорогая.

И прежде чем Джулия успела вымолвить хоть слово, она заставила ее подняться с дивана и ласково, но уверенно подтолкнула к двери. На пороге, чтобы успокоить Джулию, она произнесла кисло-сладким тоном:

Ваш муж подождет вас здесь… не бойтесь, вы его не потеряете, – затем, обняв ее рукой за талию, увела в коридор и закрыла дверь.