Текст книги "Гомер: «Илиада» и «Одиссея»"

Автор книги: Альберто Мангель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

Песнь XXIII. Узнав о возвращении Улисса от Эвриклеи, Пенелопа отказывается поверить в это. С целью испытать Улисса, она велит Эвриклее передвинуть их супружеское ложе из спальни, прекрасно зная, что кровать слишком тяжела, чтобы её можно было сдвинуть с места. Услышав о таком приказе царицы, Улисс гневается, что убеждает её окончательно в том, что перед ней – её муж. Супруги ложатся в постель и делятся друг с другом произошедшими с ними событиями.

Песнь XXIV. Гермес сопровождает души умерщвлённых женихов в Аид, где тех встречают призраки Агамемнона, Аякса, Патрокла и Ахиллеса. Улисс же навещает своего отца Лаэрта, который удалился от светской жизни, и через некоторое время раскрывает отцу своё истинное лицо. Родня сватавшихся к Пенелопе мужчин замышляет отмщение, однако Афина, всё ещё в обличье Ментора, наделяет Лаэрта достаточной силой для убийства одного из родственников, после чего Итака наконец благословлена Афиной на долгую эпоху мира и согласия.

Проблема жизнеописания Гомера

Гомер, или какой-то другой грек, именуемый Гомером…

Оскар Уайльд, «Застольные беседы»

Гомер или, по крайней мере, та личность, которую мы называем Гомером, – фигура, о которой нам мало что известно. Его биографы (или те люди, что выдумали его) предполагают, что он родился вскоре после падения Трои, традиционно датируемого 1184 годом до н. э.[11]11
  Mustafa El-Abbadi, Life and Fate of the Ancient Library of Alexandria (Unesco: Paris, 1990).


[Закрыть] Эратосфен из Кирены, работавший в Александрийской библиотеке, довольно точно вычисливший радиус Земли, указал, что Гомер, скорее всего, был современником Гектора и Ахиллеса. Конечно, у древних греков вопроса о реальности существования Гомера не возникало. Для них он просто был величайшим поэтом, человеком из плоти и крови, жившим когда-то в далёком прошлом и сочинившим литературные произведения, которые легли в основу греческой культуры. Речь идёт не только об «Илиаде» и «Одиссее», но также о других его песнях и эпосах: повествование о походе Амфиарея против Фив, так называемая «Малая Илиада», «Фокея», «Керкопы», «Война мышей и лягушек». Большинство из них на данный момент утеряны; авторство многих подвергается сомнению. Ещё в V веке до н. э. знаменитый историк Геродот ставил под сомнение авторство некоторых из вышеприведённых работ, однако он не оспаривал существования Гомера[12]12
  Геродот, История, II:117


[Закрыть]. За несколько десятилетий до Геродота Эсхил, пьесы которого (по крайней мере, известные нам) сюжетно не связаны ни с «Илиадой», ни с «Одиссеей», признавал своё творчество лишь «остатками снеди после великого гомеровского пира»[13]13
  Athenaeus, The Deipnosophists, VIII:347e, translated and edited by Charles B. Gulick (W. Heinemann: London, 1950)


[Закрыть],утверждая таким образом, что кроме двух наиболее нам известных были и другие труды Гомера, вдохновившие его. Как бы то ни было, даже если какие-то его произведения и затерялись в веках – слава Гомера бессмертна. Уже во II веке Архелай из Приен на высеченном им мраморном рельефе изобразил Гомера в венце времени и пространства (т. е. по сути всей Ойкумены, освоенной греками территории), восхваляемого музами истории (Клио), трагедии (Мельпомена), комедии (Талия) и эпической поэзии (Каллиопа). У ног аэда – его детища, «Илиада» и «Одиссея». Изображение в верхней части рельефа Зевса в окружении отдающих ему дань почтения богов проводит параллель между отцом богов и Гомером, «отцом человечества»[14]14
  F. Zeitlin, «Visions and Revisions of Homer» in S. Goldhill, editor, Being Greek under Rome (Cambridge University Press: Cambridge and New York, 2001)


[Закрыть], ещё более возвеличивая поэта.

Под «отцом человечества» греки зачастую подразумевали отца человеческой, а точнее их, греческой, истории. Событиям обеих монументальных поэм Гомера предшествует десятилетие: действие «Илиады» разворачивается через десять лет после начала осады Трои, а действие «Одиссеи» – через десять лет после её разрушения. Можно предположить, что для древних греков временной промежуток длиной в десять лет имел некое магическое или символическое значение, так как являлся своего рода границей между эпохой богов и эпохой людей. Само летоисчисление велось у греков с года, когда, по их подсчётам, пала Троя. Безусловно, были известны и, что немаловажно, зафиксированы более ранние даты. Так, на мраморной табличке с острова Парос, которая в настоящее время хранится в музее Эшмолин в Оксфорде, высечена дата, по современному летоисчислению являющаяся 1582 годом до н. э. – именно этот год мы можем считать точкой отсчёта греческой истории. Тем не менее, именно разрушение легендарного города рассматривалось греками как начало эпохи более или менее достоверных событий. Шумерские эпические песни о Гильгамеше и мифы древних египтян – это исток, предыстория, но поэмы Гомера – начало всех наших историй, созданных силой слова.

Поэмы Гомера – первые памятники древнегреческой литературы, отмеченные характерными именно для письменной традиции чертами: большой объём текста, который поэту уже не нужно удерживать в памяти от первой строки и до последней; большая сюжетная содержательность и более яркая прорисовка характеров героев, чем в устной традиции; подробная, детальная разработка событийной линии как результат того, что и автор, и читатель в любой момент могли обратиться к предыдущим фрагментам текста, уже содержащим некоторую важную для сюжета информацию; и, наконец, цельность, единство текста, который теперь мог быть оценён не только на слух, но и визуально. Кроме того, важным достоинством записанного произведения стало то, что число людей, имевших возможность с ним ознакомиться, существенно возросло, ведь читателю уже не обязательно было находиться в непосредственной близости к автору. Алфавитная письменность появилась в Греции не раньше IX-VIII веков до н. э.; её распространению предшествовали два или три столетия, последовавшие за падением крито-микенской культуры и выходом из употребления так называемого линейного письма Б, использовавшегося для архаического греческого языка. Первые примеры литературных произведений, записанных алфавитным письмом, датируются серединой VIII века и представляют собой примеры финикийского консонантного письма, названные Геродотом «финикийскими письмами»[15]15
  Геродот, История, V:58


[Закрыть]. В шестой песни «Илиады» Главк рассказывает, как его деда, Беллерофонта, злокозненный Прет «в Ликию выслал… и вручил злосоветные знаки, / Много на дщице складной начертав, ему на погибель»[16]16
  Илиада, VI: 198-199


[Закрыть].Становится очевидным, что Гомер был знаком с подобными табличками и сам пользовался ими для записи своих произведений. Некоторые современные исследователи[17]17
  Cf. Bruce Heiden, «The Placement of Book Divisions in the Iliad», in Journal of Hellenic Studies, 1998. Также Minna Skafte Jensen, «Dividing Homer: When and How were the Iliad and the Odissey Divided into Songs?» in Symbolae Osloenses, 1999.


[Закрыть], не уверенные в существовании Гомера, допускают возможность написания «Илиады» и «Одиссеи» поэтом-ионийцем (или же несколькими поэтами) не на табличках, а на свитках папируса, завезённых из Египта. Вспомним, что в VII веке до н. э. жители Ионии вели активную торговлю, в том числе с такими далёкими от них землями, как западный район дельты Нила. Имя одного из них, наиболее предприимчивого, вырезано на бедре гигантской статуи в Абу-Симбеле. Именно ионийцы привезли из Египта чудесное изобретение египтян, свитки папируса, которые, как свидетельствует Геродот, они называли diphterai – «кожи», «шкуры» (их собственные книги изготовлялись из более тонкого пергамента). Если Гомер действительно писал свои произведения на свитках, их длина во многом определялась тем объёмом текста, какой мог уместиться на свитке. Возможно, именно этим объясняется одинаковый объём обеих поэм – двадцать четыре песни[18]18
  Jean Irigoin, «Homere, l'écriture et le livre» in Europe, 79e année, №865 (Paris, May 2001).


[Закрыть].

Но сначала следует всё же ответить на вопрос о существовании самого аэда и, если его существование будет признано достоверным фактом, о том, где он родился и какой была его жизнь. Относительно места рождения Гомера нет однозначных данных; знаменитый спор за право называться родным городом поэта вёлся между семью городами: Хиосом, Смирной, Колофоном, Саламином, Родосом, Аргосом и Афинами. В разные эпохи спор этот приобретал некую иносказательную трактовку. Так, в XVII веке английский драматург Томас Хейвуд усмотрел в нём аллегорию творческого пути человека, отдавшего жизнь искусству и лишь после смерти отмеченного славой:

 
Семь городов сражались за Гомера-мертвеца,
Кто, будучи в живых, родного не имел крыльца[19]19
  «Seven cities warred for Homer, being dead, Who, living, had no roof to shroud his head» – Thomas Heywood, The Hierarchy of the Blessed Angells. Their names, orders, and offices; the fall of Lucifer with his angells [1635] (Da Capo Press: New York, 1973).


[Закрыть].
 

Мигель Сервантес, напротив, посчитал, что в споре семи городов проявилось равнодушие судьбы, позволившей им делить славу величайшего поэта древности. Подобное случилось и с его героем Дон Кихотом: его родной город Сид Ахмет «отказывался назвать, так как хотел, чтобы все города Ла-Манчи, большие и малые, соперничали между собой за право овладеть частицей его доброго имени, назвав его своим, так, как произошло это с Гомером, за которого боролись семь городов»[20]20
  Miguel de Cervantes Saavedra, El Ingenioso Hidalgo Don Quijote de la Manca, II:74 (Edición y notas, Celina S. de Cortázar e Isaías Lerner (editorial Universitaria de Buenos Aires, 1969).


[Закрыть].

Одна из первых гипотез предполагает, что Гомер появился на свет на острое Хиос в конце VII века до н. э. «Гимн Аполлону Делосскому», авторство которого приписывается Гомеру, был известен как поэтический труд «слепца с гористого Хиоса»[21]21
  «Hymn to Delian Apollo» v.175, in The Homeric Hymns, translated by Jules Cashford with and Introduction and Notes by Nicholas Richardson (Penguin Books: London and New York, 2003).


[Закрыть]. Именно Хиос в конце концов доказал своё право считаться местом рождения великого аэда. В наши дни туристам часто показывают небольшую пещеру в скале неподалёку от Хиоса, рассказывая, будто там Гомер, а позже – гомериды (рапсоды, которые считали себя потомками Гомера и его последователями) отдыхали за прочтением друг другу своих стихов. Существует ещё два факта, подкрепляющих версию о том, что именно Хиос является родиной Гомера. Первый касается языка его поэзии, по преимуществу ионийского диалекта, распространённого среди ранних греческих поселенцев на территории запада Малой Азии и близлежащих островов, в том числе и Хиоса. Впрочем, возможно, этот диалект был общепринятым поэтическим диалектом, которым Гомер пользовался среди прочих поэтов. Второй факт, говорящий в пользу Хиоса, – ссылки в Гомеровской поэзии, в особенности в «Илиаде», на географию тех мест (например, упоминание о том, что со стороны Трои были видны горные пики Самофракии), доказывающие, что ландшафт был хорошо знаком Гомеру.

Если Хиос претендовал на право называться местом рождения Гомера, то другой греческий остров, Кос, спорил за право называться местом его смерти. Притязания эти были оспорены Кипром: согласно легенде, матерью Гомера была кипрская женщина по имени Темисто; подле места захоронения её праха и пожелал умереть великий аэд[22]22
  [Thomas Blackwell], An Enquiry into the Life and Writings of Homer, second edition (J. Oswald: London, 1736).


[Закрыть].

В течение III-II веков до н. э., видимо, вследствие ощущавшейся необходимости добавить живописности туманному образу Гомера, появилось несколько книг, представлявших собой якобы биографии Гомера и подписанных для большего правдоподобия именами известных авторов. Самая объёмная из этих книг, как полагали, принадлежала перу Геродота (в наше время доказано, что это не так): она содержала подробное описание путешествий Гомера, а также детали его генеалогии. В качестве матери поэта называлась не Темисто, а некая Кретис.

Вышеупомянутая книга, «Жизнь Гомера», была написана в V или IV веке до н. э. Несмотря на то, что её авторство приписывалось Геродоту, на самом деле написавший её, скорее всего, происходил из Смирны. Тот факт, что он называет Смирну в качестве места рождения Гомера, даёт основания предположить в этом попытку прославления своего родного города: «Гомер был из эолийцев, не из ионийцев и не из дорийцев, доказательством чему – моё слово», – так с завидной уверенностью пишет автор. Откуда бы ни происходил автор, он написал свой труд на том же ионийском диалекте, каким пользовался Гомер[23]23
  Herodotus, Vie d'Homére, mise en français d'Amyot par J.-J. van Dooren (Librarie Ancienne Edouard Champion: Paris, 1926).


[Закрыть], и продемонстрировал свободное владение этим диалектом, а также знание обычаев области, в которой тот был распространён.

Из «Жизни Гомера» мы узнаём следующее. Родители матери Гомера умерли молодыми, оставив свою дочь Кретис на попечение своему другу. Через несколько лет Кретис забеременела от своего возлюбленного, и её попечитель из страха, что о позоре молодой женщины станет известно, отослал её в новый на тот момент город Смирну. Автор утверждает, что Гомер родился через 168 лет после Троянской войны на берегах реки Мелет, протекавшей неподалёку от Смирны, и мать назвала его Мелесингом, т. е. «рождённым Мелетом» (вспомним строки Мильтона: «Был Мелесинг слепой с тех пор Гомером зван»[24]24
  «Blind Melesigenes thence Homer call'd» – John Milton, Paradise Regained, IV:259.


[Закрыть]). Когда ребёнок подрос, Кретис отдала его в школу, где вскоре, когда были замечены его блестящие способности, он стал преподавать. Однажды путешественник, оказавшийся в Смирне, убедил Мелесинга покинуть город и посмотреть мир, и молодой человек, на разных кораблях бороздя угодья Посейдона, повидал многое из того, что позже было им описано в «Одиссее» – в том числе и родную для Улисса Итаку. Именно в период его морских странствований он и начал развлекать своих товарищей по плаванию стихами собственного сочинения. Почти всех встреченных он позднее изобразил в своих поэмах: Ментора из Итаки, аэда Фемия, Ментеса, предводителя пиратов с острова Тафос, кожевенных дел мастер Тихия, сделавшего щит Аяксу. Автор книги часто обвиняет другие источники в недостоверности их сведений, а порой и в неприкрытой лжи. Так, он пишет, что, несмотря на заявления жителей Итаки о том, будто Гомер ослеп, находясь в их городе, событие это произошло на самом деле в Колофоне (и с тем, как он отмечает, соглашаются жители Колофона). Но, по-видимому, Мелесинг стал Гомером (что с эолийского диалекта переводится как «слепец», а также как «пророк», «поэт») всё же в Киммерии, где аэд предложил местным властям предоставить ему жильё и пропитание в обмен на то, чтобы он прославил их город своими песнями. Те, как и свойственно властям, отказались от такого предложения, заявив, что позволь они такому случиться единожды, и всю Киммерию заполонят нищие слепцы («гомеры»), каждый из которых будет требовать еды и крова. Чтобы устыдить отказавших ему, поэт и взял себе имя Гомер.

Автор «Жизни Гомера» также оспаривает версию смерти Гомера, предложенную философом-стоиком Гераклитом в VI веке до н. э.: Гомер умер от разочарования, так как не мог успешно разрешить детскую загадку о ловле вошек[25]25
  Héraclite, Fragments: Citations et témoignages, traduction et presentation par Jean-Francois Pradeau, 2e edition corrigée (Flammarion: Paris, 2004).


[Закрыть]. По его утверждению, Гомер умер на острове Иос вовсе не от тщетных попыток разрешить загадку, а от общей телесной слабости[26]26
  Herodotus, Vie d'Homére.


[Закрыть]. На протяжении всей так называемой биографии автор вплетает в историю жизни Гомера детали, явно почерпнутые из «Одиссеи»: мать Гомера, как верная царица Пенелопа, чешет и сучит шерсть; добросердечный козопас Главк принимает Гомера у себя в жилище так же, как свинопас Евмей принял переодетого бродягой Улисса. Всё это вкупе рисует нам картину довольно романтическую: слепой аэд Гомер путешествует по Греции, исполняя свои прекрасные песни.

Восприятие образа Гомера в свете одного из его героев – нередкое явление. Для современников, слышавших поэмы Гомера или читавших их, он был рапсодом, сочинителем и исполнителем эпических поэм, «царём поэтов», не единожды участвовавшим в поэтических состязаниях. По рассказу Гераклита, однажды оппонентом Гомера в таком поединке стал Гесиод[27]27
  [Jean-Francois Pradeau ed.] Héraclite, Fragments: Citations et témoignages.


[Закрыть]. Описание подобного поэтического поединка мы находим в «Одиссее», когда при дворе царя Алкиноя слепой певец Демодок исполняет под аккомпанемент кифары три песни. Первая, слава которой достигла ушей самих богов, – о раздоре Улисса и Ахиллеса[28]28
  Одиссея, VIII:51-99.


[Закрыть]; вторая, исполненная для удовольствия гостей – о страсти Ареса и Афродиты[29]29
  Одиссея, VIII:302-410.


[Закрыть]; наконец, третья, приуроченная к отбытию Улисса, – песнь о деревянном коне и взятии Трои[30]30
  Одиссея, VIII:552-584.


[Закрыть]. Первая и последняя песни являют собой превосходный образец «повествования в повествовании», поскольку сам Улисс, скрывающий своё настоящее «я», находится в числе гостей и плачет при воспоминании о воспеваемых Демодоком событиях. (Есть также и другое, более раннее описание выступления барда, а именно певца из Итаки Фемия, который при дворе Улисса развлекает женихов Пенелопы[31]31
  Одиссея, I:178.


[Закрыть]).

О феномене древнегреческих рапсодов нам практически ничего не известно, кроме разрозненных фактов: они часто страдали слепотой, путешествовали от города к городу, зарабатывая на жизнь выступлениями в местах скопления народа, а также при дворах правителей. Со слов самого Гомера мы знаем также, что аэды (именно этот термин употребляет Гомер для обозначения странствующего певца) «воспевали великие деяния героев-воинов»[32]32
  Одиссея, VIII:87.


[Закрыть]и то, предложит ли им кто-нибудь еду и ночлег, всецело зависело от щедрости слушателей. Именно этим фактом Т. Э. Лоуренс, известный также как Лоуренс Аравийский, объясняет чрезмерную растянутость завершающих событий «Одиссеи»: «Возможно, утомительная пространность повествования, которому потребовалось десять глав на то, чтобы дойти до развязки, суть следствие уловок исполнителя, желавшего подольше занимать гостеприимного и щедрого хозяина»[33]33
  E. T. «Translator's Note» in The Odyssey of Homer, translated into English prose by T. E. Shaw (Colonel T. E. Lawrence), (Oxford University Press, Galaxy Books: New York, 1956).


[Закрыть].

Интересно отметить, что традиция странствующих певцов сохранилась практически без изменений и в наше время. В 30-е годы XX века американский филолог Мильман Пэрри и его ученик Альберт Лорд в ходе своей работы по изучению культуры бардов бывшей Югославии обнаружили, что народные исполнители в мусульманской Сербии являются прямыми преемниками древней эпической техники, весьма схожей с техникой Гомера, чей текст в значительной степени состоял из устойчивых поэтических формул и эпитетов. Это позволило Пэрри и Лорду предположить, что «Илиада» и «Одиссея» исполнялись без опоры на записанный текст, подобно тому, как исполнялись песни такого рода на Балканах: барды, аккомпанировавшие себе на струнном инструменте, импровизировали на материале передаваемого из поколения в поколение содержания, по-своему интонируя те или иные фрагменты[34]34
  Albert B. Lord, The Singer of Tales (Harvard University Press: Cambridge, Mass., 1960).


[Закрыть]. Иными словами, используя готовые формулировки для пересказа историй, давно известных слушателям, барды всякий раз исполняли нечто новое.

К IV веку до н. э. культура исполнения несколько изменилась. Теперь, хотя певец по-прежнему считался посредником между собственно поэтом и слушателями, «интерпретатором поэтической мысли»[35]35
  Платон, диалог «Ион».


[Закрыть], ему больше не нужен был такой ранее необходимый атрибут, как лира; зато появилось одеяние по моде тех времён и посох. Аэды стали такими, какими видел их Сократ: «Как часто я завидую вам, рапсоды, и вашему занятию. От вас всего лишь требуется разгуливать в пышном облачении, поражая всех великолепием облика, а вы тем временем заводите знакомство с выдающимися поэтами, из которых величайший, славный своим божественным даром, – Гомер»[36]36
  Платон, «Ион».


[Закрыть].

До сих пор не дано чётких ответов на вопросы: привносили ли рапсоды в исполняемые ими песни личностное, индивидуальное начало? Или же они просто заучивали произведение, в редких случаях отступая от его сюжетной канвы? Обязаны ли они были придерживаться оригинального текста, и если да, насколько строго? Как и кем осуществлялся отбор репертуара? Из всех аэдов лишь имя Гомера осталось в истории как имя человека, мастерство которого было и осталось непревзойдённым и чьи произведения стали мерилом поэтического искусства. Сохранился указ, к сожалению, недатированный, а потому приписываемый и Солону, и Писистрату, и Гиппарху, требующий, чтобы и «Илиада» и «Одиссея» в полном их объёме зачитывались на Панафинеях, июльских празднествах в честь Афины[37]37
  Claude Mosseé, La Gréce archaique d'Homére à Eschyle (Editions du Seuil: Paris, 1984).


[Закрыть]. Коль скоро Гомер был единственным автором, столь высокочтимым, публике хотелось знать о нём больше – с этой целью и создавались его биографии.

Однако было бы смехотворным полагать, что существование биографий Гомера – факт, подтверждающий существование самого Гомера. «Некоторые говорят, такого человека, как Гомер, никогда не существовало, – писал Томас де Куинси в 1841 году. – Как же не существовало, возражают им другие, когда их существовало превеликое множество!»[38]38
  Thomas De Quincey, «Homer and the Homeridae» in The Works of Thomas De Quincey, volume 13, edited by G. Lindop et alt. (Pickering and Chatto: London, 2001).


[Закрыть]Возможно, разгадка в том, что Гомер – не живший когда-то человек из плоти и крови, а символ, придуманный странствующими бардами для выражения духа их творчества и воплотивший отдельный вид искусства в легендарном «отце» этого искусства, известном своим сказочным мастерством знаменитом предке всех, кто позже посвятил себя этому искусству. Когда в процессе интервью Пэрри задал балканским народным певцам вопрос о том, кого они считают лучшим из их числа, несколько опрошенных назвали барда, известного под двумя именами: Исак и Хусо. Место рождения этого человека никому не было точно известно, однако знали, что с детства он был одарён и дожил до глубочайшей старости; его репертуар включал в себя огромное количество песен, но никто и никогда лично не посещал его выступлений, а лишь слышал отзывы о них[39]39
  J. M. Foley, Homer's Traditional Art (Penn State University Press: University Park, Penn, 1999).


[Закрыть]. Можно предположить, что так же, как история этого балканского рапсода, зарождалась и история Гомера.

Чем объясняется то, что известность так рано пришла к Гомеру? Дело в том, что в гомеровских текстах жители всех уголков разобщённой Греции, какой она была во времена Гомера, увидели два объединивших их момента: близкие им всем сюжеты и общих для всех них богов. Историк Гилберт Мюррей поясняет это следующим образом: «В противостоянии города и клана у олимпийских богов было одно неоспоримое преимущество: к тому времени они, в отличие от всех остальных богов, уже не принадлежали ни к городу, ни к клану. Они были известны повсюду, но не привязаны к какому-либо одному городу или области, кроме тех случаев, когда их можно было отождествить с местным божком. Они были славны, величественны, прекрасны. Весь их пантеон должен был вот-вот стать Poliouchoi, покровителями городов, или, что ещё более вероятно, – Hellanioi, покровителями целой Эллады»[40]40
  Gilbert Murray, Five Stages of Greek Religion, third edition with a new introduction by the author (Doubleday: New York, 1951).


[Закрыть].

Поэмы Гомера стали каноническими произведениями, представляющими космополитизм в изображении богов и героев. Однако интерпретация этого содержания неоднозначна. Можно утверждать, что эти тексты есть документированная истина, равно как и приводить метафизические аргументы в пользу аллегорических толкований. Этим спором и занялись две школы философской мысли. С одной стороны, историки соглашались с тем, что сюжетная линия, изложенная в поэмах Гомера, представляет собой более или менее достоверную параллель прошлых событий, отображение фактической реальности. Так, по мнению историка Страбона, «Одиссея» была написана с целью обучения географии: «Гомеру простительно… смешение в тексте выдуманных деталей, так как в итоге цель этого смешения – просвещать и наставлять»[41]41
  Страбон, «География», 1:73.


[Закрыть]. С другой стороны, философы заявляли, что поведанные Гомером истории суть поэтические иносказания. Многие, например, стоики, ссылались на Гомера для подкрепления своей позиции в споре или рассуждениях; в то же время другие, в том числе Аристотель, отказывались аллегорически истолковывать полностью вымышленные истории[42]42
  Аристотель, «Метафизика» B4, 10000a19.


[Закрыть].

Историк Пол Вейн считает, что «в глазах философа миф представляет собой иносказательное обращение к философским истинам; для историка же миф – это не более чем незначительное отклонение от истинно имевших место событий»[43]43
  Paul Veyne, Les Grees ont-ils cru á leurs mythes? (Editions du Seuil: Paris, 1983).


[Закрыть]. И для тех, и для других тексты Гомера являлись источниками, обойти которые вниманием не представлялось возможным. Поэтому два подхода к прочтению гомеровского эпоса и сейчас влияют на методы исследования и анализа творчества Гомера. Существуют те, по преимуществу археологи, кто полагает, что события, описанные в «Илиаде» и «Одиссее», на самом деле происходили и даются автором с величайшей точностью, включая место действия. Существуют также и те, кто ратует за иносказательную трактовку этих произведений, примеры чему встречаются со времён эпохи Рима.

К VI веку до н. э. Гомер стал не только величайшим поэтом древней Греции; он также оказал сильное влияние на картину мира своих соотечественников, на то, какими им виделись боги, и смертные, и те смертные, что пытались сравняться с богами, зачастую ведя себя отнюдь не так, как подобает богам. Как верно отметил философ Ксенофан, «Гомер и Гесиод приписали богам те качества, которые даже у смертных заслуживают порицания; их боги крадут, изменяют и обманывают друг друга»[44]44
  John Burnet, Early Greek Philosophy (Adam and Charles Black: Edinburgh, 1892).


[Закрыть]. Гомер показал, что в суровом и изменчивом мире человеку нужно надеяться на себя самого, на свои силы и находчивость, а не на ветреных богов. Иллюстрацией к тому может послужить описанное в «Илиаде» без преувеличения отталкивающее поведение небожителей по отношению к Гектору. Сначала помощь Приамиду оказывают Зевс и Аполлон; затем они по собственному произволу оставляют его; более того, Афина под личиной одного из братьев Гектора вводит героя в заблуждение, побуждая вступить в схватку с Ахиллесом, которую – и ей это отлично известно – он проиграет[45]45
  Cf. Jacqueline de Romily, La Grèce antique contre la violence (Editions de Fallois: Paris, 2000).


[Закрыть]. Боги Гомера зачастую жестоки и вероломны.

Поведение же смертных героев Гомера нередко представляет собой поистине образец для подражания. Согласно этике греческих воинов, лучший воин – тот, кто сохраняет хладнокровие в бою и верность своим товарищам. Для лучшего понимания воинской культуры древней Греции важно вчитаться в строки Гомера, когда тот описывает просчёты Агамемнона, преданность Ахиллеса Патроклу и их крепкую дружбу, решительность твёрдого характером Гектора, просчитанную до мелочей стратегию Нестора, хитроумие Улисса. Поэтому уже десятки веков назад образование не мыслилось без обращения к творчеству Гомера. Когда молодой Алкивиад в ходе своего посещения школы около 430 года до н. э. обратился к учителю за книгой Гомера и услышал в ответ, что таковой в школьной библиотеке нет, он ни много ни мало свалил учителя с ног ударом кулака[46]46
  Плутарх, «Алкивиад» в «Сравнительных жизнеописаниях».


[Закрыть]; школа без Гомера – это не школа, а лишь жалкое место для обучения без источника знаний!