Текст книги "Лэд"

Автор книги: Альберт Терхьюн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

Лэд сумел вырваться из его тисков и подняться к поверхности, но произошло это не на открытой воде, а подо льдом, в нескольких ярдах ниже по течению. Выплывая, он оглушительно стукнулся макушкой об изнанку ледяного щита.

В этот момент менее умная и менее сильная собака прекратила бы борьбу или стала бы метаться без толку, пока не утонула бы. Лэд, движимый то ли инстинктом, то ли рассудком, быстро поплыл к просвету – тому месту, где большой пролом в сером льду пропускал под воду солнечный свет.

Обычная собака не обучена плавать под водой. До сего дня остается загадкой, как Лэд сообразил задержать дыхание. Он пробивался против течения вперед, дюйм за дюймом, под шершавой нижней поверхностью льда – всегда только к свету. И когда его легкие уже готовы были взорваться, Лэд выбрался на открытое пространство.

Отплевываясь и тяжело дыша, Лэд направился к берегу. В конце концов он добрался до ледяной полосы, которая отделяла его от твердой земли, – как раз когда навстречу ему, лежа лицом вниз и извиваясь, как уж, по гнущемуся льду пополз Хозяин.

Дважды большой пес выпрыгивал из воды до верха ледяной кромки. В первый раз лед разломился под его весом, и Лэду пришлось снова с головой погрузиться в воду. Со второй попытки он сумел забросить передние лапы на лед и всем измученным телом пытался подняться выше, когда рука Хозяина схватила его за мокрый воротник.

Получив помощь, Лэд предпринял последнее усилие – усилие, которое оставило его в полном изнеможении, но в безопасности на размокшей поверхности толстого прибрежного льда. Те несколько футов, что все еще отделяли их от суши, он и Хозяин проползли бок о бок.

Лэд покачивался, когда двинулся вперед, чтобы поздороваться с Хозяйкой, его глаза все еще были мутными и красными после страшного испытания. Он еще не дошел до Хозяйки, когда дорогу ему преградила другая собака – и не просто преградила, а кинулась на него в радостном экстазе.

Лэд прочистил от воды ноздри, чтобы издать рык протеста. Сегодня он уже, кажется, достаточно сделал для Волчка, не хватало еще, чтобы он помешал его встрече с Хозяйкой. Он устал, он не в себе; и сейчас ему больше всего нужны ласки, и заботы, и похвалы, которые могла ему дать только боготворимая им Хозяйка.

Раздражение на назойливость щенка слегка прояснило туман в мыслях и глазах Лэда. Он замедлил свой неверный шаг и остолбенело уставился на того, кто мешал ему идти. Эта восторженно скачущая собака – не Волчок. Это же… это… о, да это же Леди! Это Леди!

– Мы только что доставили ее обратно к тебе, старина, – объяснял ему Хозяин. – Мы съездили за ней на машине сегодня утром. Она опять здорова, и…

Но Лэд не слышал его слов. Сейчас он осознавал только одно – он хотел осознавать только одно: что его подруга нетерпеливо прикусывает его ухо, требуя повозиться с ней.

Прикусывала так сильно, что это было больно.

Лэд обожал, когда его больно кусают за ухо.

Глава пятая
Ради ленточки

Лэд никогда не бывал в городе или среди большого скопления людей. Для него вселенная ограничивалась округлыми зелеными горами, что окаймляли долину и озеро. Усадьба стояла на краю озера, от нее к лесу разбегались луга и поля. Помимо ближайшей деревни, до которой было около мили, в округе почти не было других домов. Это было идеальное место для такой собаки, как Лэд, а Лэд был идеальной собакой для подобного места.

Все беды начались с одного гостя – гостя, который однажды провел в Усадьбе уикэнд и в котором любовь к собакам заметно превышала познания о них. Он много и громко восхищался Лэдом – мол, и статный он, и умный. Лэд же мужественно терпел его ласки, когда не удавалось вежливо избежать их.

– Вот что я вам скажу! – провозгласил гость перед отъездом. – Если бы у меня была собака вроде вашего Лэда, я бы выставлял ее – знаете, на той большой выставке на арене «Мэдисон-сквер-гарден». Она как раз в следующем месяце проводится. Может, и вам стоит попробовать и показать его там? Подумайте только, как вам будет приятно, если ваш пес выиграет Вестминстерскую синюю ленту! Да вы гоголем будете ходить!

То было легкомысленное заявление, сделанное, правда, с самыми благими намерениями. Никакого вреда оно не причинило бы, но буквально на следующий день Хозяину на глаза попалось объявление о той самой собачьей выставке, напечатанное в утренней газете. Он прочитал информацию от организаторов, занявшую четверть колонки, и вспомнил, о чем говорил уехавший гость. Для совета была призвана Хозяйка. И, как всегда, именно ее голос имел решающее значение.

– Лэд в два раза красивее, чем любой колли из тех, что мы когда-либо видели на Выставке, – твердо сказала она, – и ни один из них не сравнится с ним в уме, добронравии и… и человечности. И синяя лента – величайшая награда среди собак, если я правильно понимаю. Победа на Выставке стала бы знаменательным событием.

Хозяин незамедлительно написал письмо другу, который был заводчиком эрдельтерьеров. Вот такой ответ он получил:

«Не стану утверждать, будто являюсь экспертом во всем, что касается колли, поскольку моя специальность – эрдельтерьеры. Но Лэд – красавец, если я правильно помню, и среди его родословной в прошлом было немало чемпионов. На вашем месте я бы рискнул. Если все же у вас есть сомнения и вы не хотите начинать слишком резко, то почему бы вам не записаться в класс "Новичок"? Он как раз для тех собак, которые раньше никогда не участвовали в выставках. Запись в один класс обойдется вам в пять долларов, всего-то. И в "Новичке" Лэду не придется соревноваться ни с чемпионами, ни с призерами. Это попроще. В этом классе нет таких высоких требований, как в "Открытом" или даже в "Промежуточном". Если же он победит как новичок, то в следующий раз можете записать его в класс повыше. Я прилагаю к письму заявочный бланк – заполните его и пошлите секретарю, приложив оплату за участие. Адрес указан в нижней части бланка. Сам я везу на Выставку четырех из своих эрделей – так что встретимся».

Приободренный таким образом, Хозяин заполнил бланк и отослал вместе с чеком. И через положенное время им пришло уведомление о том, что Лэд из «Солнечного берега» официально внесен в списки класса «Новичок» Вестминстерской ежегодной выставки собак, проводимой в развлекательном комплексе «Мэдисон-сквер-гарден».

К этому времени и Хозяин, и Хозяйка оказались заражены опасным и почти неизлечимым вирусом – Выставочной Лихорадкой. Они не могли говорить ни о чем, кроме предстоящего События. Они читали всю литературу о собачьих выставках, какую только могли заполучить.

Что касается Лэда, то он пока находился в блаженном неведении о том, что ему предстоит.

У Хозяйки возникли некоторые опасения относительно того, каким тяжким испытанием может оказаться для пса Выставка, когда она прочитала в правилах Кинологического клуба о том, что с момента открытия Выставки, то есть с десяти часов утра среды, и вплоть до закрытия, то есть до десяти часов субботнего вечера, ни одну собаку нельзя забирать из здания «Гардена», за исключением строго указанного времени. Двенадцать часов в день – четыре дня подряд – каждый конкурсант обязан находиться в комплексе. Заплатив дополнительный взнос, владельцы могут забрать своего питомца на ночь в отель или питомник, но по очевидным причинам это послабление коснется далеко не всех собак.

– Но Лэд еще ни одной ночи не проводил вне дома! – воскликнула встревоженная Хозяйка. – Ему будет ужасно одиноко там – и днем, и особенно ночью.

Тем временем обладающий мистическим чутьем, свойственным лучшим из чистопородных колли, Лэд стал догадываться о том, что в атмосферу Усадьбы вторглось нечто необычное. Из-за своих догадок он стал беспокойным, однако не связывал происходящее с собой – до тех пор, пока Хозяйка не стала ежедневно купать его и расчесывать.

Вообще-то она и так каждый день расчесывала его мохнатую шерсть, чтобы она была блестящей и пушистой, а заплывы в озере обеспечивали ему чистоту, которой позавидовал бы и человек. Но никогда раньше не подвергался он столь тщательному массажу щеткой и гребнем, который теперь стал его уделом. Никогда он не знал таких мыльно-пенных помывок, которые стали его каждодневной участью на протяжении последней недели перед Выставкой.

В результате этих процедур волнистый мех Лэда стал похож на шелковую пряжу и стоял вокруг него облаком, словно прическа черкесской красавицы из цирка диковин. Грудь и передние лапы сияли снежной белизной, а бока, широкая спина и могучие плечи горели как бронза.

Он был великолепен – и несчастен. Лэд теперь отлично знал, что именно он является центром всей этой непривычной суматохи, что наводнила Усадьбу. Он ненавидел перемены любого рода, ведь чистопородные колли – ультраконсерваторы. А конкретно эта перемена к тому же угрожала его покою и, сверх того, приводила к тому, что его кожу бесконечно царапали гребнем, а шерсть провоняла мылом.

По мнению людей, лигроиновое мыло, с которым Хозяйка купала Лэда, вообще ничем не пахнет, а само оно до последнего атома смывается с шерсти теплой водой. Но человеческий нюх по сравнению с нюхом лучших из колли то же самое, что зрение подслеповатого кутенка по сравнению со зрением орла.

Всю Пасху, в последние дни перед Выставкой, сотни породистых псов проходили подготовку к соревнованию, которое для зрителя – восторг, а для многих четвероногих участников – разновидность бесконечной пытки. В оправдание Хозяину и Хозяйке надо отметить, что они не имели – тогда – об этом ни малейшего представления. Если бы знали, то все синие ленты в мире не заставили бы их подвергнуть любимого питомца такому мучению.

В некоторых питомниках эрдельтерьеров «ощипывают» вручную, чтобы избавиться от мягкого серого шерстяного покрова, являющегося главной природной красотой эрделей и ни единого волоса которого не должно быть видно во время выставки. В том, что касается ощущений, ощипка собаки – это примерно то же самое, что вырывание живых волос из головы человека. Но выставочные традиции требуют жертв.

Другие заводчики отбеливают и без того белый мех бультерьеров втиранием в нежную кожу трубочной глины. Чувствительные хвосты и еще более чувствительные уши обрабатывают наждачной бумагой – все ради пущей красоты несчастных мучеников, а внутреннюю сторону ушей выбривают безопасной бритвой.

Маленькие злобные ножи-гребни безбожно терзают уши и головы колли, чтобы втиснуть естественную мохнатость в рамки болезненной и неестественной элегантности. Еще у колли «мнут» уши до тех пор, пока их обладателей не начинает трясти от боли, – это для того, чтобы придать ушам форму идеального тюльпана, ибо так диктует мода для колли.

И так до бесконечности. Каждую породу, которую экспонируют, подвергают особому набору страданий – страданий, по сравнению с которыми ласковые, хоть и утомительные купания и расчесывания, доставшиеся Лэду, покажутся истинным наслаждением!

Очень малое количество из этих безжалостно «подготовленных» собак были домашними животными. Основная их масса была из питомников – этих животных разводили и выращивали по той же формуле, по какой выращивают призовых свиней или кур, и индивидуальный подход в этом процессе сводился к минимуму. Собак скрещивали между собой для того, чтобы подчеркнуть определенные «сильные» стороны, приносящие очки в ходе судейства и год от года меняющиеся.

Сообразительность, верность, добронравие – вся, так сказать, «человеческая» сторона собаки полностью игнорировались в стремлении вывести физически идеальное животное. Собак держали в конурах и в проволочных манежах подобно племенной скотине. За ними присматривал наемный персонал, и обучали их только тому, как выглядеть наилучшим образом в своей породе и завоевывать ленты. Некоторые из них даже не знали своих владельцев в лицо, проводя всю жизнь в платных питомниках.

Экстерьер – вот что имело значение. Сердцу, уму, безымянному прекрасному качеству собаки, которую вырастил и воспитал хозяин, значения не придавалось вообще. Эти черты не принесут награды на выставке, и потому тщеславные собаководы, чья единственная цель заключается в выигрывании лент и кубков, не озабочены их культивированием. (Обо всех этих не относящихся к делу замечаниях следует помнить, посещая собачью выставку.)

Рано утром в первый день Выставки Хозяйка и Хозяин отправились с Лэдом в город. Они поехали на своей маленькой машине, чтобы не подвергать пса риску запачкаться в поезде.

Лэд не съел ни кусочка из аппетитного завтрака, предложенного ему тем утром. Он не мог есть, когда в горле сухим комом стояли дурные предчувствия. Ездить в автомобиле ему доводилось часто, и обычно он катался с удовольствием. Но теперь он не вскочил в салон, а заполз с огромной неохотой. Пока машина не выехала на шоссе, его большие печальные глаза были обращены назад, к дому, в немой мольбе. Его энергия, его веселость, его стремительность полностью покинули его. Он понимал, что его увозят из милой Усадьбы и что машина мчит его навстречу какой-то страшной участи.

Для собаки, которую вывели и вырастили специально для выставок, они – обыденное мероприятие; оно неприятно, но неизбежно. Домашнему псу вроде Лэда это разбивает сердце. По дороге в город большой колли зарылся мордой в колени Хозяйки и безнадежно скрючился у ее ног. Машина неуклонно двигалась в сторону города.

Глубоко опечаленный пес – это самое несчастное создание на земле. Никакие уговоры и ласки Хозяйки не могли вывести Лэда из глухой апатии отчаяния. Обыкновенно в этот час он совершал чинный обход Усадьбы, следуя за одним из двух своих божеств. А теперь вместо этого его боги увозят его к чему-то невыразимо неприятному. Менее благородная собака сейчас выла бы или бешено сопротивлялась. Лэд, этот мохнатый мученик, достойно ожидал своей участи.

Через час или около того поездка подошла к концу. Машина затормозила на Мэдисон-сквер – рядом с огромным бледно-желтым зданием с аркадами и статуей Дианы на шпиле купола. Оно называлось «Гарден» и считалось почти исторической достопримечательностью, насколько исторические достопримечательности вообще возможны в Нью-Йорке.

С тех пор как авто въехало на остров Манхэттен, ноздри несчастного Лэда трепетали от миллиона новых и тревожных ароматов. Теперь, когда машина остановилась, все это множество странных запахов затмилось одним – всепоглощающим запахом собак. Человек, находясь на улице, этот запах не чувствовал. Для собаки он был нестерпимо сильным.

По команде Хозяина Лэд вылез из салона машины на тротуар и встал там, ошалело принюхиваясь. Его уши, до сего момента знавшие только глубокую тишину леса и озера, разрывались от безумолчного рева города. Сквозь этот шум он улавливал приглушенные звуки многоголосого лая и воя соплеменников.

Тот гомон, который во время собачьей выставки оглушает людей при входе в «Гарден», в полной мере был слышен Лэду еще с улицы. И как инстинкт или запах заставляет свинью упираться, когда ее ведут на скотобойню, так и наш галантный пес пал духом, вынужденно следуя за Хозяйкой и Хозяином внутрь здания.

Любой человек, хоть немного имевший дело с собаками, почти безошибочно может определить, означает ли собачий лай радость, или гнев, или страх, или скорбь, или любопытство. Для такого человека лай выразителен примерно так же, как интонации человеческого голоса. Собака же расслышит в лае другого пса гораздо больше оттенков. И в какофонии множества собачьих голосов, которые разрывали сейчас уши Лэда, он не услышал ничего, что развеяло бы его опасения.

Он был героем полудюжины лютых схваток. Он рисковал жизнью, чтобы спасти другое живое существо. Он гонял бродяг, коробейников и прочих непрошеных гостей, которые забредали на территорию Усадьбы. Но сейчас в его сердце закрался страх.

Он поднял взгляд на Хозяйку. В его глазах плескался океан мольбы. Она нежно коснулась его морды и шепнула ласковое слово, после чего он без дальнейших колебаний продолжил идти рядом с ней. Если они, его боги, ведут его на смерть, он не будет подвергать сомнению их право на такой поступок, он пойдет за ними, как полагается хорошему солдату.

Итак, они вошли внутрь. У турникета на Лэда равнодушно глянул зевающий ветеринар. Поскольку явных признаков нездоровья у собаки не имелось, ветеринар даже не стал прикасаться к ней, а просто кивком дозволил ей пройти. Этому ветеринару платили за то, чтобы он осматривал всех животных, прибывающих для участия в выставке. Возможно, кого-то из них он развернул восвояси, а возможно, всем дал допуск, но после этой выставки, как часто бывало после множества других подобных мероприятий, по питомникам пронеслись эпидемии собачьей чумы и других недугов, десятки и сотни собак не выжили. Это один из рисков, на которые идет владелец, экспонирующий собаку, а вернее, рискует не он, а его невезучий питомец. Хотя, напомним, зевающим ветеринарам платят за то, чтобы они отсеивали нездоровых участников.

Пройдя за турникет, Лэд невольно опять остановился. Собаки, собаки. СОБАКИ! Больше двух тысяч особей, от догов до той-терьеров, загнанных на демонстрационные помосты ряд за рядом, на всем бескрайнем пространстве арены «Гардена»! Лэд и не знал, что в мире столько собак.

Не менее полусотни из них тявкало, лаяло или выло. Чудовищно громкий звук взмывал под сводчатую крышу арены и отражался обратно бесчисленными ударами молоточков по барабанным перепонкам.

Хозяйка держала Лэда за цепь и мягко поглаживала сбитого с толку пса, а Хозяин отправился наводить справки. Лэд теснее прижался к колену Хозяйки в поисках убежища и, мигая, осматривался по сторонам.

В центре арены стояло несколько больших загородок из проволочной сетки и досок. Внутри каждой из них были установлены стол, стул и подвижная платформа. Эта платформа была около шести футов в высоту, со сторонами по четыре фута. В одном углу этих «судейских рингов» висели черные доски: на них мелом писали, какой класс будет оцениваться следующим.

Повсюду вокруг рингов тянулись коридоры, образованные сдвоенными рядами помостов, приподнятых на два фута от пола. Помосты были застелены соломой и разделялись высокими проволочными перегородками на ячейки площадью примерно по три квадратных фута. Каждая такая ячейка должна была стать местом пребывания в последующие четыре дня и четыре ночи одной из несчастных собак. Спереди ячейки были открыты, и собаки удерживались внутри короткими цепями.

Эти цепи давали животным достаточно свободны лишь для того, чтобы встать, лечь и передвинуться в границах крошечного пространства. Перед некоторыми из ячеек имелся проволочный барьер. Это означало, что их обитатель – буйный, а иными словами, что по истечении четырех дней он вполне может устать от того, что его разглядывают, щупают, щекочут, бесцеремонно треплют пятьдесят тысяч любопытных посетителей.

Хозяин вернулся в сопровождении смотрителя, получившего щедрые чаевые. Тот препроводил Лэда через вавилон лающих и рычащих представителей всех пород в секцию в северо-восточном углу «Гардена», над которой крупными черными буквами на белом фоне было написано: «КОЛЛИ». Здесь их проводник остановился перед ячейкой с номером 658.

– Ап, Лэд, – сказала Хозяйка, прикоснувшись к покрытому соломой помосту.

Обычно после такой команды Лэд готов был вспрыгнуть на указанную высоту – будь то пол автомобиля или верх стола – с легкостью кошки. Теперь же, лапа за лапой, он очень медленно взобрался в ячейку, которую уже начал ненавидеть – ячейку, в которую его хотели заточить на четыре нескончаемых дня. Там его, никогда не знавшего привязи, позорно посадили на цепь, словно сбежавшего щенка. Унижение окончательно сломило его истерзанную душу. Лэд лег на солому и уткнулся носом в лапы.

Хозяйка постаралась устроить его как можно удобнее. Поставила перед ним взятый с собой завтрак и попросила смотрителя принести воды.

Тем временем Хозяин встретил знакомого владельца колли, и вдвоем они прогуливались по секции, изучая сидящих в ячейках собак. Дюжины раз Хозяин посещал собачьи выставки, но теперь, когда участником стал Лэд, он изучал конкурсантов совсем другими глазами.

– Смотрите-ка, – хвастливо обратился он к своему спутнику, когда они остановились перед помостом, где были привязаны полдюжины псов из одного и того же прославленного питомника. – Эти собачки и рядом не стояли с моим Лэдом. Видите, носы у них заостряются, как зубочистки, и расстояние между ушами уже моей ладони. И глаза у них маленькие, да еще и раскосые, как у китайцев. А корпус-то как изогнут, почти как у борзой. По сравнению с Лэдом некоторые из них просто уроды. Точно, уроды – не все, конечно, но многие.

– В этом-то самый шик и есть, – снисходительно засмеялся владелец колли. – Нынешние колли – таков, по крайней мере, стиль в этом году – должны быть с головой как у борзой и с изящными, маленькими костями. Какой смысл в том, чтобы у собаки был ум или нюх? Она теперь разводится для выставок или живет в доме как питомец, а овец больше не пасет. Длинный нос, узкая голова…

– Зато Лэд однажды в снежную бурю шел по моим следам две мили, – возразил Хозяин. – И это по дороге, где после меня протопали пятьдесят человек. И он понимает каждое мое слово. Он…

– Да? – без малейшего интереса отозвался его знакомый. – Все это очень хорошо – но на выставке совершенно бесполезно. Некоторые из известных собаководов по-прежнему хотят иметь умных собак, они выращивают для себя настоящих друзей – Эйлин Моретта, например, Фред Лейтон и еще парочка других. Но остальных, как я посмотрю, волнуют только награды. Давайте же взглянем на вашего пса. Где он?

Шагая по проходу к ячейке 658, они встретились с обеспокоенной Хозяйкой.

– Лэд отказывается есть, – доложила она, – и дома он не поел перед нашим отъездом. Воду он пьет, и много, но не ест. Я боюсь, не болен ли он.

– Они всегда на выставке мало едят, – утешил ее владелец другого колли. – Так, куснут чего-нибудь. Это касается нервных собак. А воду – да, квартами пьют. А-а, так вот он, ваш пес, да? – воскликнул он, остановившись перед номером 658. – Хм!

Он стоял, расставив ноги, заложив руки за спину, и смотрел сверху вниз на Лэда. Колли лежал, как и раньше, не поднимая морды. На чужака он даже не глянул, но его большие умоляющие глаза метались между Хозяином и Хозяйкой. В этом ужасном месте только они могли спасти его.

– Хм! – задумчиво повторил знакомый Хозяина. – Глаза крупноваты и недостаточно скошены. Голова слишком широкая для носа такой длины. Уши слишком расставлены. И глаза, кстати, тоже. И в них нет «выражения, как у терьера». Слишком костист, слишком тяжел. Отличная шерсть, должен признать, великолепная! Лучшая из всех, что я видел за последние пять лет. И хвост хорош! В каком классе он выступает? В «Новичке», да? Можете получить там третье место. Он настоящий колли – но старомодный. Боюсь, даже для своего класса он слишком уж старомодный. Но – кто знает. Только вот жаль, что он не…

– Я не хочу, чтобы он хоть в чем-то был другим! – вспыхнула Хозяйка. – Он идеален таков, каков есть. Но вам это сейчас не видно, потому что Лэд сам не свой. Я никогда не видела его таким расстроенным и несчастным. Думаю, напрасно мы привезли его сюда.

– Он-то не виноват, – философски заметил владелец другого колли. – Ну, предположим, что вас привезли в незнакомое место вроде этого, и посадили в клетку на цепь, и держат там четверо суток, а вокруг сотни других узников кричат, и плачут, и орут во все легкие, и ни на минуту не затихают! И сотня тысяч людей прохаживаются мимо вашей клетки день и ночь, теребят вас, обсуждают, пытаются пощупать ваши уши и рот и требуют, чтобы вы пожали им руку… Вот тогда, скажите, захотите вы есть? Будет ли вам весело? Четырехдневная выставка – это самое страшное, что может случиться с тонко чувствующей собакой, если исключить вивисекцию, конечно. Короткая однодневная выставка, часов на восемь, допустим, не стала бы таким испытанием, особенно если хозяин собаки все время находится рядом с ней. Но четыре дня – это ад! Не понимаю, почему Общество защиты животных ничего не предпринимает по этому поводу.

– Ах, если бы я знала… если бы мы знали… – начала Хозяйка.

– Большинство участников знает! – перебил ее собаковод. – Они приезжают на выставки год за годом. В куске ленты, оказывается, таится мощное притяжение. На что только не идет ради нее собачник! Он рискует здоровьем собаки, превращает ее жизнь в кошмар. Он переправляет ее с выставки на выставку в тесном коробе, порой на тысячи миль. Некоторые собаки не выдерживают этих поездок и гибнут. И потом он платит по пять долларов за каждый класс, в котором выставляет собаку. Некоторые умудряются показать одного пса в пяти-шести классах. На эту Выставку билет для зрителей стоит один доллар. Толпы людей готовы заплатить такую цену. Участники не видят ни цента с этих денег. Все, на что они могут надеяться за свои пять или двадцать пять долларов, это ничтожный шанс получить жалкий обрезок цветного шелка, стоящий от силы четыре цента. Ну и, может быть, столь же ничтожный шанс на крошечный денежный приз, который не покроет и половины расходов. И тем не менее это самый честный спорт в мире. Тут ни капли взяточничества и почти никакой прибыли… Ну, рад был встрече! Желаю вам удачи.

Он двинулся дальше. Хозяйка часто моргала и, склонившись над Лэдом, гладила его и что-то нашептывала. Хозяина заинтересовала сцена поблизости: служитель одного из питомников держал колли, а второй человек при помощи изогнутых ножниц состригал шерсть с лап и лодыжек перепуганной собаки. Только тогда Хозяин обратил внимание на то, что почти все собаки, кроме Лэда, были пострижены таким же образом.

В соседней ячейке женщина обсыпала своего пса почти фунтом талька, чтобы его мех стал объемнее. И вокруг полным ходом шли не менее странные приготовления. А Лэда готовили только купанием и расчесыванием! Хозяин почувствовал себя довольно глупо.

Потом в секции колли настало время причесывать собак (что означало приглаживание шерсти против роста волос, чтобы вспушить ее) и накладывать завершающие штрихи на внешность бедных тварей. У номера 685 опять появился разговорчивый владелец колли.

– Сейчас на ринг колли будут вызывать новичков, – сообщил он Хозяйке. – Где ваш выставочный поводок и строгий ошейник? Я помогу вам надеть их на собаку.

– Ой, у нас только вот эта цепь, – сказала Хозяйка. – Мы купили ее для Лэда только вчера, а это его обычный ошейник – хотя мы им никогда не пользуемся. Нам нужно было купить какой-то другой?

– Да нет, это по желанию, – сказал владелец колли, – но со строгим ошейником было бы лучше. Понимаете, когда участник заводит собаку на ринг, он держит ее на коротком поводке, почти у самой шеи. И тогда, если на собаке строгий ошейник, ей приходится высоко поднимать голову – иначе никак, а то задохнется, как только потянут за поводок. В результате у собаки получается красивая, гордая посадка головы, а некоторые судьи очень на это обращают внимание. Кстати, все фотографии собак так и делаются, только потом на негативе затирают поводок. Ну, и в целом у собаки осанка выправляется – они тогда не сутулятся. Не особо-то посутулишься, когда вот-вот задохнешься.

– Как это ужасно! Ужасно! – содрогнулась Хозяйка. – Ни за какие награды я не надену такую штуку на Лэда. Когда я читала чудесную повесть Дэвиса «Собачья жизнь»[3]3
  «The Bar Sinister by Richard Harding Davis» (1903). В 1955 году по этому произведению сняли фильм «It’s a Dog’s Life» – «Собачья жизнь». – Примеч. пер.


[Закрыть], то подумала, что выставки собак – настоящее удовольствие для них. Теперь я вижу, что это…

– Ваш класс вызывают! – воскликнул владелец другого колли. – Заставьте его повыше держать голову, пусть он шагает как можно красивее. Ведите его рядом с собой, цепь возьмите покороче. Не пугайтесь, если другие собаки на ринге вдруг начнут задирать вашу. Смотрители обо всем этом позаботятся. Удачи.

Несчастная Хозяйка повела еще более несчастного Лэда по проходу к северо-восточному рингу. Большой пес угрюмо плелся за ней, не обращая внимания на множество колли, двигающихся в том же направлении. Арену тем временем битком набили зрители, и ринг окружило плотное кольцо «болельщиков». Классы колли, по традиции, были в числе тех, которые оцениваются в первый день выставки.

Итак, через ворота Хозяйка направила Лэда внутрь ринга. Там уже было шесть других псов-новичков. Все они были красавцы и, за исключением одного, принадлежали одному и тому же заводчику. За столом, заваленном стопками разноцветных лент, сидел клерк с тяжелым гроссбухом. Возле платформы стоял морщинистый старичок в твидовом костюме. Его звали Макгилед, он был назначен судьей по колли. Родом он был из Шотландии и имел собственное несгибаемое мнение обо всем, что касалось собак.

Судья подал команду, и собак породы колли класса «Новичок» стали водить по рингу. Большинство из них ступали высоко и часто и несли головы гордо запрокинутыми – поскольку им в горло врезался тонкий ошейник-удавка. Одним из конкурсантов был несмышленый щенок, который вертелся, кусался и визжал от страха.

Лэд подавленно шел сбоку от Хозяйки. Он не пыхтел, не делал курбетов, не рисовался. Он был несчастен, и каждая линия его превосходного тела выражала его несчастье. Хозяйка, поглядывая на других, более видных собак, тоже едва не плакала – не потому что боялась проиграть, а потому что проиграет Лэд. Ей было больно за него. Вновь и вновь корила она себя за то, что привезла его сюда.

Макгилед стоял, сунув руки в карманы, посасывая пустую курительную трубку из корня вереска и обозревая шествующих вокруг него собак. Спустя какое-то время он шагнул к Хозяйке, остановил ее и сказал мягким тоном:

– Пожалуйста, отведите вашего пса в дальний угол ринга. Пусть он посидит там и не мешает мне, пока я буду судить.

Да, говорил он довольно вежливо, но на Хозяйку его слова произвели эффект пощечины. Она покорно выполнила указание – побрела через весь ринг в самый дальний угол, ведя за собой бедного красавца Лэда. Какой позор, их исключили из соревнования в самом начале! Там, в стороне от остальных участников, она и стояла, маленькая и понурая, и ей казалось, будто все посмеиваются над провалом ее обожаемого пса.

Должно быть, Лэд, жмущийся к ней с поникшей мордой и поджатым хвостом, прочитал ее мысли, потому что тихонько заскулил и лизнул ее в руку, будто подбадривая. Она провела пальцами по его шелковистой макушке. Потом, чтобы удержаться от слез, она стала наблюдать за другими собаками на ринге.

А они больше не ходили вокруг судьи. По одному, по двое судья вызывал их на платформу. Он осматривал их зубы. Он сдавливал их головы между своими ладонями. Он «взвешивал», приподнимая, их бедра. Он проводил пальцами по их меху. Он прижимал ладонь к их подбрюшьям. Он производил на каждом из конкурсантов по десятку неприятных операций, но так быстро и уверенно, что даже самые капризные из псов не успевали выразить неудовольствие.