Текст книги "Лэд"

Автор книги: Альберт Терхьюн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

* * *

Моя книга посвящается памяти Лэда, пса благородных кровей и благородной души

Глава первая
Его подруга

Леди была такой же неотъемлемой частью ежедневного благополучия Лэда[1]1
  Lad (англ.) – приятель. – Примеч. ред.


[Закрыть], как солнечный свет. В его глазах она была столь же совершенна и столь же незаменима. Он не в силах был представить жизнь без Леди – как не мог бы представить жизнь без солнца. И ему никогда даже в голову не приходило, что Леди может быть преданна ему менее, чем он ей… пока в Усадьбе не появился Плут.

Лэд – это восьмидесятифунтовый колли чистых кровей и чистых помыслов. Он обладал тем кротким достоинством, которое можно получить только в наследство от бесконечных поколений высокородных предков. Другими его свойствами были веселая храбрость Д’Артаньяна и поразительная мудрость. А еще – кто бы сомневался, хоть раз заглянув в его печальные карие глаза, – у него была Душа.

Его лохматая шуба, отороченная белоснежными воротником и грудкой, была цвета красного дерева с апельсиновыми искрами. До смешного крошечные передние лапы – предмет его непомерной гордости – были серебристо-белыми.

Однажды, три года назад, когда Лэд только-только превратился из щенка во взрослую собаку, но еще не налились мощью его широкая грудь и плечи, а коричневатый мех еще не стал таким длинным, в Усадьбе появилась Леди. Ее принесли в кармане пальто Хозяина, где она свернулась в пушистый, мягкий золотисто-серый комочек – не больше котенка.

Хозяин выудил месячного щенка из пещеры кармана и положил его на пол веранды – лапы в стороны, тельце дрожит, сам жалобно тявкает. Лэд осторожно пересек веранду и вопросительно принюхался к моргающей малявке, а та предприняла храбрую попытку зарычать на огромного обитателя незнакомого места – и с этого момента он взял ее под свою защиту.

Сначала это было естественное побуждение благородного существа – зверя ли, человека ли: оберегать слабого. Потом, когда бесформенный желтый малыш вырос в стройного изящного колли, опека Лэда превратилась в бесконечное обожание. Он стал рабом Леди на всю жизнь.

А она – она безжалостно помыкала им, вертела мягкосердечным гигантом самым бессовестным образом: прогоняла с теплого местечка у камина, беззастенчиво, но при этом грациозно вытаскивала лучшую косточку из их общей миски, заставляла свою степенную жертву возиться и гоняться по газону в жаркую погоду, когда он предпочел бы подремать в тени деревьев на берегу озера.

Ее капризы, приставания, случайные вспышки дурного настроения Лэд сносил даже не смиренно, а с радостью. Все, что она делала, в его глазах было идеальным. И Леди милостиво позволяла боготворить себя, поскольку в каком-то смысле была удивительно похожа на человека. Лэд, породистый пес, чья родословная насчитывала сотни чистокровных поколений, менее походил на человека и был более бескорыстен.

Жизнь в Усадьбе для обоих колли протекала с невыразимой приятностью. Там были густые леса, где можно бегать бок о бок, были белки, за которыми можно гоняться, и зайцы, которых можно ловить. (Конечно, если бы белки играли честно, а не взбирались на дерево при малейшей опасности – это крайне неспортивно! – тогда в улове были бы и белки. Что касается зайцев, то их поймать не составляло особого труда. Разумеется, львиную долю добычи всегда получала Леди.) В холодное как лед озеро было так здорово плюхнуться после прогулки в пыли под июльским солнцем. В гостиной перед камином имелся уютный старый коврик, на котором так сладко лежать ночами, привалившись друг к другу спинами, пока среди голых деревьев воет ветер да жалобно скребется в окна снег. Но самым лучшим в Усадьбе было то, что там жили Хозяин и Хозяйка. Особенно Хозяйка.

Любой человек, располагающий определенной суммой, может стать владельцем собаки. Но ни один человек, сколько бы денег, корма и усилий он ни потратил, не станет Хозяином собаки, если собака ни согласится. Уловили разницу? Но тот, кого собака однажды признает Хозяином, станет для нее Богом.

И для Лэда, и для Леди человек, купивший их, с самого начала стал не просто владельцем, а настоящим Хозяином, стал безусловным повелителем жизни и смерти, тем, кто услышит и ответит, стал Высшим Законом. Ему они повиновались беспрекословно, какую бы команду он ни отдал.

Со щенячьего возраста Лэд и Леди воспитывались в рамках Закона. Сколько они себя помнили, они всегда знали и соблюдали простые правила Усадьбы.

Например: всех животных в лесу можно беспрепятственно гонять и ловить; но любимых цыплят Хозяйки и прочих малорослых обитателей Усадьбы запрещено трогать, даже если колли случится быть очень голодным или очень игривым. Человека, шагающего в полный рост или въезжающего в ворота Усадьбы в дневное время, облаивать нельзя, можно лишь дружеским лаем возвестить о его прибытии. Но любого, кто вторгнется в Усадьбу иным, чем через ворота, путем, любого, кто передвигается скрытно или пригнувшись, следовало без промедления атаковать.

Внутренняя обстановка Усадьбы является абсолютно неприкосновенной. В доме вести себя нужно безупречно. Не царапать ковры, ничего не мусолить, ничего не ломать. Леди единственный раз отхлестали плеткой, и случилось это после того, как она в приступе щенячьей веселости попыталась «поиграть» с чучелом огромного белоголового орлана, стоящим на пне из папье-маше в кабинете Хозяина – соседней с гостиной комнате.

Хозяин сам подстрелил этого орлана, когда хищник атаковал выводок цыплят во дворе Усадьбы, и поэтому очень гордился чучелом. И когда Леди чуть не испортила его трофей, он преподнес ей урок, после которого она еще несколько недель сжималась при виде плетки. Да и по сей день она, когда приходилось миновать орлана, обходила его как можно дальше.

Но то наказание она понесла, пока была еще бестолковым щенком. Когда Леди повзрослела, увидеть ее посягающей на орлана или какой-то другой предмет в доме можно было не чаще, чем увидеть человека, стоящего на голове посреди церкви.

И вот однажды весенним утром прибыл Плут – эффектный, роскошный колли, весь рыже-золотой, кроме черного пятна на спине, и с яркими желтоватыми глазами.

Плут принадлежал не Хозяину, а другому человеку, который, отправляясь на месяц в Европу, просил в его отсутствие присмотреть за псом. Хозяин не прочь был украсить Усадьбу столь чудесной собакой и с готовностью согласился. И был вознагражден, уже когда ехал из города на поезде: багажный вагон обступила толпа восхищенных пассажиров, желающих полюбоваться красавцем колли.

Единственным, кто не влился в хвалебный хор, был старый ворчливый грузчик.

– Может, он и чистопородный, как вы изволите говорить, – бурчал старик, стоя рядом с Хозяином, – но что-то не встречал я породистых псов с желтыми глазами. Да еще и уши у него торчком.

Плут широко зевнул – вот сколь равнодушен он был к этим глупым нападкам.

– И это, вы говорите, чистая порода? – воскликнул грузчик. – С желто-розовыми полосками на нёбе? Где это видано, чтобы у чистокровки нёбо было не чисто черное?

Но добровольные собаковеды, собравшиеся в багажном вагоне, только отмахнулись от оскорбительных слов старика. На своей станции Хозяин сошел с поезда, держа на поводке весело рвущегося вперед Плута. Когда они добрались до Усадьбы и свернули на подъездную дорожку, из-за дома выскочили Лэд и Леди – заслышав шаги Хозяина, они поспешили поздороваться с ним.

Незнакомую собаку два колли увидели и учуяли одновременно – и разом прервали восторженный бег. Вздыбились загривки, опустились к земле морды.

Леди метнулась вперед, чтобы сразиться с чужаком, который нагло захватил все внимание Хозяина. Плут был отнюдь не прочь подраться (особенно с собакой меньшего размера). Он подобрался и тоже двинулся вперед: лапы напряжены, клыки обнажены.

Неожиданно он вскинул морду; замерший дыбом хвост заплясал из стороны в сторону; уголки пасти оттянулись книзу: он осознал, что его предполагаемый соперник не относится к тому же полу, что он сам. (Между прочим, нигде в животном мире, кроме человеческой расы, взрослый самец не обидит самку своего вида и даже не станет обороняться от нее).

Леди заметила внезапную перемену в настроении чужака и неуверенно застыла. В это мгновение мимо нее пронесся Лэд. И бросился прямо на горло Плута.

Хозяин выкрикнул:

– Лежать, Лэд! Лежать!

Еще в воздухе колли прервал прыжок – и упал на землю вздыбленный, яростный, но без единой мысли о том, чтобы ослушаться. Плут, увидев, что этот противник не собирается нападать, снова обратил внимание на Леди.

– Лэд, – негромким твердым голосом произнес Хозяин, – не приставай к нему. Понятно? Не трогать его.

Лэд понял – годы обучения и многовековая родословная научили его понимать каждое желание, высказанное Хозяином. Нужно забыть о вражде с этим незваным гостем, которого он возненавидел с первого взгляда. Таков Закон, и никаких отступлений от него быть не может.

В тисках бессильной ярости Лэд наблюдал за тем, как новичок обустраивается в Усадьбе. С печальным недоумением он осознал, что отныне заботу Хозяина и Хозяйки он вынужден делить с этим пришельцем. Его боль еще обострилась, когда ему пришлось смириться с симпатией Плута к Леди и с очевидной готовностью Леди принимать знаки внимания гостя. Прощайте, былые дни безмятежного блаженства.

Леди всегда считала Лэда своей собственностью – данной ей, чтобы дразнить, повелевать и лишать лакомых кусочков. К Плуту же она относилась совсем иначе. С красивым черно-золотым псом она кокетничала, совсем как человек: вот она как будто пренебрегает им, а вот уже отвечает на его заигрывания с восторгом и дружелюбием.

Она никогда не пыталась помыкать им, как помыкала Лэдом. Плут зачаровал ее. Вроде бы она и не бегала за ним, но всегда была где-то поблизости. Лэда глубоко ранило внезапное безразличие подруги к нему, ее преданному обожателю, и он пытался вернуть ее интерес всеми способами, которые только могла измыслить его простая душа: затевал неуклюжую возню с Леди, когда с ней играл ловкий самоуверенный Плут, выгонял к ней зайцев во время прогулок по лесу, то так, то эдак ненавязчиво попадался ей на глаза.

Но все было напрасно. Леди едва замечала его. Порой его робкие предложения дружбы раздражали ее, и тогда она отвечала на них нетерпеливым рычанием или укусом. А затем снова и снова обращала взгляд на триумфатора Плута, будто загипнотизированная.

Когда у Лэда не осталось никаких сомнений в том, что его дама совершенно утратила к нему интерес, его большое сердце разбилось. Будучи всего лишь псом и по-рыцарски благородным в помыслах, Лэд не мог знать, что увлечение Леди их гостем по большей части объяснялось новизной Плута и его непохожестью на все то, что она до сих пор знала. Не догадывался он и о том, что когда новизна сотрется, это увлечение неизбежно угаснет.

Лэд знал только одно: он любит Леди, а она бросила его ради нахального чужака.

Поскольку Закон запрещал отомстить Плуту в истинно собачьей манере – схваткой, а бегать за непостоянной возлюбленной не позволяла гордость, Лэд печально отстранился от неравного соперничества. Больше он не пытался встревать в веселую возню на лужайке, а лежал в отдалении, положив прекрасную узкую морду между серебристо-белых передних лап и карими глазами, в которых стояла тоска, наблюдал за шалостями игривой парочки.

И во время лесных прогулок Лэд больше не навязывал Леди и Плуту свое общество. Он погрузился в хандру – одинокий и бесконечно несчастный. Может, и есть на свете нечто более грустное, чем горюющий пес, но пока это не удалось обнаружить.

Плут с самого начала выказывал по отношению к Лэду презрительное равнодушие. Не понимая Закона, он истолковал отказ старшего колли от драки как похвальное благоразумие с примесью трусости и потому смотрел на Лэда сверху вниз.

Однажды Плут вернулся домой после утренней пробежки по лесу один, без Леди. Ни призывы Хозяина, ни пронзительные рулады его собачьего свистка не заставили ее прийти в Усадьбу. И тогда Лэд тяжело поднялся со своего любимого места для отдыха – под пианино в гостиной – и рысцой направился в лес. Он тоже не вернулся.

Через несколько часов ожидания на поиски отправился Хозяин, следом за ним вприпрыжку поскакал Плут.

На краю леса Хозяин позвал Лэда – в ответ донесся далекий лай. Пойдя на звук через густой кустарник, он обнаружил Леди на опушке – ее передняя левая лапа застряла в стальных челюстях капкана, поставленного на лису. Леди охранял Лэд. То и дело наклоняясь к ней, он лизал ее защемленную лапу и утешительно выл, а порой угрожающе порыкивал на стаю ворон, которые кружили над жертвой в надежде на поживу.

Хозяин раскрыл капкан, и Плут радостно подскочил к Леди, чтобы порезвиться с освобожденной подружкой. Однако Леди была не в состоянии играть. Лапа была так изувечена, что две недели кряду на нее невозможно было даже ступить.

Прошло какое-то время. Одним удушающе знойным августовским утром Леди, прихрамывая, вошла в дом в поисках прохладного местечка, где можно было бы отдохнуть и полизать ноющую рану. Лэд, как обычно, лежал под пианино в гостиной. Он робко стукнул хвостом об пол в знак приветствия, когда Леди проходила мимо, но она сделала вид, что не заметила его, и похромала дальше, в кабинет Хозяина.

Из распахнутого окна тянул легкий ветерок. Обойдя по широкой дуге чучело орлана, Леди собралась было улечься под окном, но слишком резко ступила на больную лапу и невольно взвизгнула от боли. В тот же миг в комнату ворвался порыв сквозняка, и дверь захлопнулась. Леди оказалась взаперти.

При обычных обстоятельствах это ее ничуть не смутило бы, потому что открытое окно находилось всего в тридцати дюймах от пола, а от подоконника до настила открытой веранды было едва ли больше трех футов. Для Леди не составило бы ни малейшего труда выпрыгнуть наружу, как только пленение наскучило бы ей.

Но приземление на незажившую лапу, которая отзывалась болью на любое, даже самое осторожное прикосновение, ей было не по силам, и Леди смирилась с заточением. Она свернулась на полу в самой далекой от орлана точке, издала тихий стон и замерла.

Услышав визг Леди, Лэд сразу бросился к ней с сочувственным тявканьем, но путь преградила захлопнувшаяся дверь. Он метался перед ней, терзаемый тревогой и невозможностью прийти на помощь своей возлюбленной.

Тем временем вернувшийся из леса после веселой охоты в одиночку Плут искал Леди. Он тоже услышал, как она взвизгнула, и его стоячие уши тотчас определили, откуда донесся звук. Протрусив вдоль веранды к открытому окну кабинета, Плут перемахнул через подоконник и оказался в комнате.

Так случилось, что это был его первый визит в кабинет. Обычно дверь держали закрытой, чтобы сквозняк не сдул со стола бумаги Хозяина, да и сам Плут не стремился исследовать все закоулки в доме. Он был дворовой собакой и предпочитал проводить время под открытым небом.

Теперь он двинулся к Леди: хвост помахивает, голова склонена на бок – само обаяние! Но вот на глаза ему попалось чучело. При виде огромной птицы с белым хохолком и шестифутовым размахом крыльев он так и присел на задние лапы. Для Плута это было совершенно новое зрелище, и он приветствовал его хриплым лаем, в котором страх смешивался с бравадой. Однако чуткий нос быстро подсказал ему, что это большекрылое создание не живое, и, устыдившись своей секундной трусости, Плут отправился изучать громадину.

На ходу он бросил Леди призывный взгляд через плечо – пойдем вместе! Она поняла его приглашение, но воспоминание о перенесенной в щенячестве взбучке заставило ее вздрогнуть. Плут увидел ее нерешительность и с восторгом понял, что Леди, оказывается, боится этой безжизненной штуковины, которая никому не может причинить вреда. Желая продемонстрировать собственный героизм и движимый присущей озорным собакам страстью к разрушению, он с рычанием набросился на птицу.

Пень из папье-маше завалился на бок. Огромное чучело грохнулось на пол. Белые зубы Плута погрузились в мягкие перья на птичьей груди.

При виде такого кощунства Леди в ужасе заскулила. Но ее плач только раззадорил Плута. Он прижал птицу лапами и – раз! – одним движением оторвал правое крыло от туловища. Выкашляв из пасти пыльные перья, он вцепился орлану в горло. Покрепче упершись передними лапами, Плут резко потянул. Два! – голова и шея птицы остались у него в зубах. Но выплюнуть их и продолжить уничтожение чучела он не успел, потому что послышались шаги Хозяина.

И тут выяснилось, что Плут все-таки что-то знал о Законе – или, по крайней мере, о наказаниях, которые предусматривает Закон, хотя акт вандализма вроде бы свидетельствовал о его полной неосведомленности. Его охватила внезапная паника. Он бросился к окну, напрочь забыв о серебристой голове орлана, зажатой у него в челюстях. Как пружина, взвился он в воздух и выскочил в открытое окно. В отчаянном стремлении скрыться Плут даже не заметил, что наступил на раненую лапу Леди.

Крик боли, вырвавшийся у нее, не заставил его остановиться. Плут улепетывал до тех пор, пока не оказался возле курятника. Там он залез под строение и бросил обличающую его птичью голову в самый дальний, самый темный угол. Потом, убедившись, что его не преследуют, Плут выбрался наружу и с невинным видом потрусил обратно к веранде.

Хозяин, войдя в дом и шагая через гостиную к лестнице, услышал плач Леди и стал ее искать, поняв, что она, должно быть, в беде. Его взгляд упал на Лэда, который, снедаемый нетерпением и тревогой, припадал к полу перед закрытой дверью кабинета.

Тогда Хозяин открыл дверь, вошел в кабинет… и, сделав всего один шаг, в ужасе остановился. Повсюду валялись части того, что еще недавно было дорогим его сердцу орланом. А в углу жалась Леди – испуганная и, разумеется, виноватая. Людей «правомерно» предавали смерти на основании куда меньшего количества улик, чем было их вокруг Леди.

Хозяин был ошеломлен. Уже более двух лет Леди свободно передвигалась по дому. И это был ее первый грех – и притом грех не достойный породистой, хорошо воспитанной собаки, у которой остались позади юный возраст и молочные зубы. Он бы ни за что не поверил, если бы не видел своими глазами. Но и увидев все собственными глазами, он не мог поверить. Тем не менее вот они, жуткие доказательства преступления, разбросаны по всему кабинету.

Дверь была закрыта, но окно стояло распахнутое настежь. Несомненно, так она и попала в комнату – через окно. А он, рассуждал Хозяин, застал ее врасплох за вандализмом, прежде чем она успела сбежать тем же путем.

Хозяин был всего лишь человеком, со всеми присущими людям недостатками. Но подобное преступление возмутило бы даже самого жалостливого и мягкосердечного обожателя собак. Не говоря ни слова, он подошел к стене и снял с крючка плетеный хлыст для собак, запылившийся оттого, что им давно не пользовались.

Леди знала, что последует. Будучи благородной породистой собакой, она не пыталась убежать или умолять о прощении. Не двигаясь с места, она съежилась, склонилась носом к полу и ждала своей участи.

Хлыст, взлетев, рассек воздух и опустился с присвистом – так присвистывает человек со сломанным зубом. Удар пришелся на стройные ляжки Леди – удар, пущенный со всей мощью сильной мужской руки. Леди содрогнулась от хвоста до ушей. Но не издала ни звука. Эта нежная собака, скулящая от случайного прикосновения к ее больной лапе, была нема, принимая от человека наказание.

Но Лэд не молчал. Когда рука Хозяина поднялась для второго удара, он услышал у себя за спиной низкое горловое рычание, в котором звучала злоба большая, чем десять тысяч словесных угроз.

Хозяин развернулся. За ним стоял Лэд – пасть оскалена, глаза красные, голова опущена, в коричневатом теле напряжен каждый мускул.

Хозяину оставалось только непонимающе моргать. Происходило нечто еще более невозможное, чем гибель чучела от лап и зубов Леди, нечто сверх всякого вероятия!

Потому что, знаете ли, собака не рычит на своего Хозяина. На владельца – возможно; но на Хозяина – никогда. Скорее священник проклянет свое божество.

А еще знайте: собака не станет рычать и опускать голову, если только не намерена напасть. Бояться нечего, если собака на вас лает или даже рычит – до тех пор, пока она держит голову прямо. Но раз она зарычала и опустила морду – берегитесь, это означает только одно.

Хозяин был Хозяином – безукоризненным, слепо обожаемым и бесконечно почитаемым Хозяином – на протяжении всех лет образцового поведения Лэда. А теперь – рычание, опущенная голова – пес ему угрожает!

Для Лэда это было наивысшее страдание, ад при жизни. Потому что впервые в его душе Галахада[2]2
  Галахад – один из рыцарей Круглого стола. – Примеч. пер.


[Закрыть] столкнулись друг с другом две всепоглощающие любви. И любовь к бедной, несправедливо обвиненной Леди взяла верх над сверхлюбовью к Хозяину.

Колли отлично понимал, какова будет плата за то, что он оскалил зубы на своего господина. Но он не дрогнул. Догадываясь, что ему, скорее всего, суждена быстрая смерть, он твердо стоял на своем.

(Существует ли любовь беззаветнее этой? Люди – обожатели, воздыхатели, обремененные обетами ухажеры, может хоть один из вас сравниться с Лэдом? Сомневаюсь. Думаю, что даже хваленые Антонии уступят ему пальму первенства. Потому что ради любви они отказываются лишь от мирского признания.)

Хозяин сжал губы. Он был так же несчастлив, как и его пес. Ситуацию он понял и был в достаточной степени мужчиной, чтобы уважить предложенную Лэдом жертву. И тем не менее собака должна быть наказана, и наказана немедленно – позволь ей хоть раз зарычать или злобно оскалить на тебя зубы, не подави этот бунт самым решительным образом, и все, ты навсегда перестанешь быть Хозяином, став простым владельцем, а твоя таинственная власть над собакой исчезает навечно.

Оставив Леди за спиной, Хозяин замахнулся хлыстом. Лэд видел, что грядет удар. Он не струсил. Не съежился. Рычание прекратилось. Оранжево-коричневый колли стоял прямо. Плетеный хлыст опустился на плечи Лэда… опустился еще раз – на бедра… и еще раз, и еще.

Не двигаясь – морда поднята, темные нежные глаза не мигают – пес-герой принял кару. Когда все закончилось, он дождался, когда Хозяин отбросит хлыст в угол кабинета. Потом, убедившись, что Леди ничего не угрожает, Лэд с достоинством удалился в свою «пещеру» под пианино и с долгим, прерывистым вздохом улегся на пол.

Его дух был сломлен. Впервые за свою чистопородную жизнь он подвергся порке. Лэд был одним из тех исключительно редких псов, для которых слово укора значит больше, чем побои, для которых удар – это не боль, а проклятие и неисправимое бесчестье. Если бы человек – не Хозяин, а кто-то другой – вздумал ударить Лэда, обидчику пришлось бы спасать свою жизнь.

Мало-помалу из-под немой скорби Лэда стали пробиваться ростки лютой ненависти к Плуту, из-за которого Леди и попала в беду. Лэд-то прекрасно знал, что произошло за той закрытой дверью кабинета, знал так, как будто видел все сам – уши и нюх расскажут колли все, чего не увидят глаза.

Хозяин, как и его любимый пес, пребывал в унынии. Ведь он любил Лэда, как отец любит родного сына. И Леди он «освободил» от положенного ей наказания только ради того, чтобы не усугублять огорчение ее защитника, хотя Лэд и не догадывался об этом. Хозяин просто приказал ей уйти из кабинета.

Когда она, прихрамывая, побрела прочь, Хозяин попытался возродить свое негодование и подавить угрызения совести. С этой целью он стал собирать истерзанные фрагменты орлана. Птица восстановлению не подлежала, но, пришло потом Хозяину в голову, ее серебристую голову с пронзительными глазами все-таки можно будет прикрепить к доске и повесить на стену – пусть хоть такая память останется о его трофее.

Только вот голову он никак не мог найти.

Хозяин обыскал весь кабинет, а ее не нашел. Он отчетливо помнил, что Леди шумно дышала, когда ковыляла из кабинета. А собаки, у которых во рту что-то есть, не могут шумно дышать. Значит, Леди не унесла голову с собой. Пропажа головы еще более омрачила его настроение и добавила растерянности. В конце концов Хозяин отказался от попыток разрешить свалившиеся на него неприятные загадки – от неожиданного вандализма Леди до исчезновения головы орлана.

Прошло целых два дня, прежде чем Лэд рискнул показаться на глаза Леди – виновнице и свидетелю его наказания. Томимый желанием увидеть ее и добиться хотя бы мимолетного, хотя бы неохотного признания своего существования, Лэд прервал сорокавосьмичасовую самоизоляцию и двинулся на поиски подруги.

Он отыскал ее в тени сиреневого куста возле подсобных построек. Леди вырыла одной лапой небольшую яму в прохладной земле, свернулась в ней клубком и погрузилась в сон. Рядом с ней растянулся и тоже заснул Плут.

При виде врага у Лэда вздыбилась шерсть. Однако он прошел мимо него и, приблизившись к Леди, в робкой ласке прикоснулся к ее морде влажным носом. Она приоткрыла один глаз, сонно мигнула и вновь задремала.

Появление Лэда пробудило Плута. Освеженный сном, он проснулся в игривом настроении. Сначала он попробовал уговорить Леди порезвиться с ним, однако она предпочла сон. Тогда Плут стал прикидывать, чем бы поиграть, и случайно вспомнил о трофее – недавно добытом и спрятанном под курятником.

Он бросился прочь и вскоре вернулся с головой орлана в зубах. На бегу Плут бросал ее в воздух и опять ловил – он давно научился этому забавному трюку, только раньше бросал теннисный мячик.

Лэд, который улегся так близко к сонной неприветливой Леди, как только посмел, поднял глаза и увидел играющего Плута. Поняв, чем именно играет Плут, он пришел в ярость. Это же та самая штука, из-за которой Леди хотели наказать, а сам он подвергся черному позору!

Второй раз в его жизни – и второй раз за три дня – Лэд нарушил Закон. В один миг он забыл приказ «Не трогать его!». И бесшумный, грозный, налетел он на резвящегося Плута.

Плут заметил опасность в самый последний момент, но успел отбросить птичью голову и развернуться навстречу противнику. Он был на три года младше Лэда и фунтов на пять тяжелее. Более того, постоянная физическая активность поддерживала его тело в превосходном состоянии, меж тем как у Лэда, проводившего дни в тоскливом одиночестве в доме, мышцы, когда-то налитые, стали терять упругость.

Вообще-то Плут слегка удивился тому, что пес, которого он считал размазней и безнадежным трусом, вдруг проявил такую боевитость. Однако поучаствовать в схватке Плут был совсем не прочь: ведь победа несомненно останется за ним, и тогда в глазах Леди он окончательно станет несравненным героем.

Подобно двум мохнатым вихрям бросились колли друг на друга. Они сшиблись, привстав на задних лапах, оскалившись, по-волчьи целясь во вражеское горло, молотя передними лапами, чтобы удержать равновесие. Потом они повалились на землю и покатились, слившись в отнюдь не дружеских объятиях, и кусали, и рвали, и рычали…

Лэд не отвлекался от своей цели – от горла противника. В его челюстях уже торчал пук золотистых волос Плута. Дело в том, что за исключением точки по самому центру горло колли защищено от нападения густой шерстью воротника – так же надежно, как тюки с хлопком защищали позиции Эндрю Джексона под Новым Орлеаном. Но в уязвимую центральную точку Лэд не попал.

Несколько раз они перекатились друг через друга, а потом подскочили и снова встали на задние лапы. Клык Лэда, очертаниями похожий на саблю, прорезал борозду на атласном лбу Плута. Ответный укус Плута, от которого его сопернику удалось уклониться лишь частично, вскрыл вену в левом ухе Лэда.

Что касается Леди, то у нее к этому моменту сна не было ни в одном глазу. Она стояла без движения, но находилась в диком возбуждении, что испокон веков свойственно любой самке, за которую сражаются самцы и которой суждено стать наградой победителю. От нее не ускользало ни одно движение соперников.

Вновь встав на задние лапы, псы столкнулись грудь в грудь. К Плуту вдруг вернулись инстинкты древних предков – волков: он сосредоточился на передних лапах Лэда в надежде сломать одну из них в тисках покрытых пеной челюстей.

Он промахнулся всего на долю дюйма и прокусил только кожу. По одной из узких белых лап Лэда, которые он вылизывал по часу в день, чтобы сохранить их снежную белизну, потек ручеек крови.

Этот промах дорого обошелся Плуту, потому что зубы Лэда тут же нашли его левое плечо – и вонзились глубоко в плоть. Плут крутился и вертелся изо всех сил, но никакие старания не помогли бы ему освободиться, если бы не чистая случайность – золотистый мех противника забил Лэду ноздри, едва не задохнувшись, он на мгновение ослабил челюсти, чтобы наполнить легкие воздухом. Плут молниеносно вырвался на свободу, оставив в зубах врага еще один клок шерсти с кожей.

В том же рывке, который освободил его – и который заставил Лэда повалиться вперед из-за утраты опоры – Плут увидел свой шанс и не упустил его. Опять ему на помощь пришло наследие предков, так как он предпринял маневр, известный только волкам и колли. Перепрыгнув через голову потерявшего равновесие врага, Плут вцепился в него зубами сзади, чуть ниже основания черепа. Навалившись на Лэда всем своим весом, стискивал челюсти все сильнее – еще немного, и он перегрыз бы противнику спинной мозг.

Лэд отчаянно бился под Плутом, хотя знал – спасения нет. В этом положении он был так же бессилен что-либо сделать, как щенок, поднятый за загривок. Лэд ожидал своей участи. Он больше не рычал и не скалился.

Его терпеливые, налитые кровью глаза с тоской искали Леди, но не находили ее.

Дело в том, что в противостоянии двух самцов появился новый элемент. Леди, до сих пор с истинно женским смирением ожидавшая исхода борьбы, почувствовала, что ее бывшая пассия полностью во власти смертельной хватки челюстей Плута. И она, в нарушение всех канонов и заветов родословной, повиновалась импульсу, который не пыталась понять и которому не пыталась сопротивляться, и прыгнула вперед. Забыв о боли в незажившей ране, она резко тяпнула Плута в заднюю лапу. Потом она словно устыдилась своего поведения и отскочила в сторону.

Но дело было уже сделано.

Сквозь красную пелену убийственного ража Плут смутно ощутил, что сзади на него нападают. Вероятно, этот новый противник хотел – и имел прекрасную возможность для этого! – вцепиться в него такой же мертвой хваткой, которой он сам сейчас держал Лэда.

Плут раздвинул челюсти и, хищно щерясь, повернулся мордой к новой опасности. Но не успел он завершить это молниеносное движение, как Лэд уже впился ему в шею.

То был далеко не смертельный укус. Тем не менее он не только причинял острую боль, но и делал жертву совершенно беспомощной – каким только что был Лэд. Наседая всем своим весом, неумолимо сжимая мелкие белые резцы и желтоватые клыки, Лэд постепенно придавил голову Плута к земле и не отпускал ее.