Текст книги "Лэд"

Автор книги: Альберт Терхьюн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

– Отдал жизнь, – повторила за ним гостья. – Я… я не понимаю. Не могла же я ударить его так сильно, чтобы…

– Нет, – ответил Хозяин. – Это сделал змеиный укус.

– Вы хотите сказать, что он…

– Я хочу сказать, что это свойственно животным: уходить в лес, в глушь, чтобы там в одиночестве умереть. Они более чутки, чем мы, люди. Они стараются не доставлять лишних хлопот тем, кого любили. Лэд принял смерть от яда мокасиновой змеи. Он понял это. И пока все мы были заняты волшебным выздоровлением Малышки, он тихо ушел – умирать.

Хозяйка поспешно встала и вышла из комнаты. Она полюбила большого пса так, как любила мало кого из людей. Гостья плакала от запоздалого раскаяния.

– А я поколотила его, – причитала она. – Поколотила – жестоко! А в это самое время он умирал от яда, от которого спас мое дитя! О, никогда я не прощу себя за это, до самого последнего дня своей жизни.

– До самого последнего дня далеко, – сухо произнес Хозяин. – И простить себя – задача нетрудная. В конце концов, Лэд был всего лишь собакой. И поэтому он мертв.

Исцеление Малышки создало в Усадьбе праздничную атмосферу. Ее робкие, но неизменно успешные попытки ходить стали источником ежечасных восторгов.

Но на фоне всеобщей радости Хозяин и Хозяйка не всегда могли удержать на лице улыбку. Даже гостья впадала в уныние – часто, громко и многоречиво скорбя о гибели Лэда. А Малышка и вовсе была безутешна.

На рассвете четвертого дня Хозяин молча покинул дом, чтобы совершить свою обычную прогулку перед завтраком – прогулку, в которой много лет его неизменным спутником был Лэд. С тяжелым сердцем пустился он в путь.

Когда он захлопнул за собой дверь веранды, что-то неуклюже поднялось с коврика на крыльце – что-то такое, на что Хозяин воззрился в полнейшем недоумении.

Это была собака – но ни одна такая собака прежде не нарушала чистоту надраенной веранды Усадьбы.

Тело животного исхудало до костей. Голова отекла – хотя, похоже, отек уже начал спадать. Мех от загривка до задних лап, от кончика носа до кончика хвоста скрылся под сплошной бесформенной коркой подсохшей грязи.

Хозяин резко присел на пол веранды рядом с покрытым грязью существом и обхватил его руками, несвязно бормоча:

– Лэд! Дружочек мой… Друг мой!.. Ты опять живой! Ты… ты… жив!

Да, Лэд знал достаточно, чтобы уползти в лес умирать. Но благодаря струе волчьей крови в родословной колли, он догадался сделать кое-что поумнее, чем просто околеть.

На три дня он похоронил себя, по самые ноздри, в непостижимо целебной жиже болота, что лежало за рощей, и эта грязевая ванна сделала для него то же, что и для миллионов диких зверей. Она высосала из его тела змеиный яд, оставив пса живым – тощим, трясущимся от слабости, с опухшей головой, но живым.

– Он такой… но он такой грязный, да? – заметила гостья, когда полубезумный торжествующий клич Хозяина собрал всех домочадцев, наскоро накинувших кое-какую одежду, на веранде. – Такой грязный и…

– Да, – коротко согласился Хозяин, нежно держа в руках голову Лэда. – Очень грязный и потому все еще живой.

Глава четвертая
Его сынок

Подруга Лэда Леди была единственной из Малого народца, населяющего Усадьбу, кто отказывался смотреть на Лэда с должным почтением. Когда на нее нападало веселье, она безжалостно дразнила его, повелевая и помыкая им самым величественным образом – и за все это Лэд обожал ее. Были у него и другие причины любить Леди: она изящна, красива и относится к нему с нежностью, а главное – он завоевал ее в честной схватке не на жизнь, а на смерть с более молодым и задиристым Плутом.

Обратив Плута в бегство, Лэд некоторое время блаженствовал, безраздельно завладев обществом Леди. Вместе прочесывали они леса за Усадьбой в поисках зайцев. Вместе, плечом к плечу, растягивались они на потертом коврике перед камином в гостиной. Вместе они поклонялись своим лучшим в мире божествам – Хозяйке и Хозяину.

Но в конце лета у Лэда появился новый соперник – а точнее, три соперника. И они захватили все время, и все внимание, и всю любовь Леди. Бедняга Лэд чувствовал себя совершенно забытым. Трое соперников, которые так внезапно отобрали у него Леди, были пушистыми, толстыми, размером с котенка. Короче говоря, это были три чистокровных щенка колли.

Двое из них были желтовато-коричневыми с белыми передними лапками и грудкой. Третий окрасом походил не на Лэда, а на мать – по крайней мере, все, что не было в нем белым, пока было неопределенного мышиного цвета, но по достижении щенком трехмесячного возраста обещало превратиться в бледно-золотистую шерсть.

Когда им было недели по две, то есть когда только-только открылись их большие скорбные глаза, двое коричневых щенков умерли. Их смертям не было очевидного объяснения, но надо помнить о том, что разводить колли всегда либо необычайно легко, либо практически невозможно.

Пушистый сероватый малыш остался в одиночестве – тот щенок, который со временем должен был стать золотистым. Хозяйка назвала его Волчок.

Вот этому-то крошечному Волчку и посвятила всю себя Леди, ввергнув тем самым Лэда в пучину тоски. По дюжине раз на день большой колли с трогательным рвением пытался заманить подругу пробежаться по лесу или повозиться на лужайке, но на все его призывы Леди отвечала равнодушием или оскалом. А когда Лэд в пылу уговоров подходил слишком близко к пушистому комочку, мать отгоняла его грозным рыком, а то и укусом блестящих белых зубов.

Пес никак не мог понять, что происходит. Бесформенный писклявый комок шерсти, беспомощно жмущийся к боку возлюбленной подруги Лэда, не вызывал в нем особого интереса, лишь неодобрительное любопытство. Потребность денно и нощно оберегать щенка, материнская любовь, которая привязала Леди к Волчку, была выше понимания Лэда.

Через неделю или две безуспешных усилий вернуть к себе интерес Леди Лэд с холодной безысходностью отказался от дальнейших попыток. В полном одиночестве отправлялся он на долгие прогулки по лесу, часами напролет предавался унынию в своей излюбленной «пещере» под пианино в гостиной и как мог утешал себя, проводя остаток дня в компании Хозяина и Хозяйки. А еще он остро невзлюбил Волчка. Разглядев в маленьком пришельце причину отчуждения Леди, Лэд не желал иметь с щенком ничего общего.

А тот постепенно сбрасывал с себя младенческую бесформенность. Его шубка из пуховой сменилась на шелковистую, и на ней все явственнее проступал золотистый окрас. Тупоносая мордочка вытянулась и заострилась. Круглое тельце превратилось в удлиненное, стали вырисовываться очертания мощных лап. Теперь он стал похож на собаку, а не на живую муфту. В юном сердце Волчка проснулось дьявольское озорство, неукротимое желание играть. В матери он нашел сносного партнера для игр, но только до определенного момента. Как только Леди казалось, что игра зашла слишком далеко (то есть как только неумеренная шаловливость сына начинала действовать ей на нервы), она прекращала ее болезненным щипком острых зубов или ударом лапы – такой силы, что у Волчка перехватывало дух.

И потому, в поисках еще одного товарища по играм, проказливый щенок обратился к Лэду, но тот наотрез отказывался с ним играть. Большой колли показал весьма и весьма красноречиво, так что стало понятно всем – кроме глупыша Волчка, что у него нет ни малейшего желания гоняться, возиться или как-то иначе совместно проводить время с этим существом, которое вытеснило его из сердца Леди. Поскольку природа наградила Лэда слишком мягкой и широкой душой, обидеть такое беспомощное создание, как Волчок, он не мог. Когда щенок досаждал ему, Лэд не кусал его, не рычал, как Леди, а просто уходил прочь, унося свое оскорбленное достоинство.

У Волчка же обнаружился настоящий талант мучить Лэда. Дремлет, например, огромный колли на веранде или под зарослями глицинии, пережидая самый жаркий час дня. И вдруг, откуда ни возьмись, на него вскакивает Волчок.

Щенок хватает ухо спящего отца и яростно вонзает в него остренькие молочные зубки. Потом весь подбирается и начинает тянуть изо всех сил назад, вероятно обуреваемый желанием потаскать Лэда по земле.

Лэд просыпается от боли, встает с мученическим видом и бредет с висящим на ухе щенком. Поскольку Волчок – колли, а не бульдог, то как только его маленькое пухлое тело оказывается в воздухе, он теряет хватку. Неуклюжим галопом он гонится за Лэдом, бросается под лапы отцу, покусывает его тонкие лодыжки.

Для Лэда все это было пыткой и к тому же – горьким унижением, особенно если свидетелями сцены становились люди. Тем не менее он никогда не устраивал щенку трепку; он просто скрывался.

Теперь Лэд оставлял половину своей порции несъеденной, и у него появилась привычка хандрить, а хандра вредна и человеку, и собаке. В его унынии не было ни раздражения, ни злости – ничего кроме душевной боли из-за отчуждения подруги и безмолвной неприязни к надоедливому щенку. Мало того что этот Волчок занял его место в сердце Леди, он еще и превратил жизнь Лэда в тяжкое бремя, к тому же срамил его в глазах человеческих божеств.

Вот почему Лэд хандрил. Леди продолжала неустанно заботиться о своем единственном детеныше, а Волчок продолжал быть очаровательным, но несносным шалуном. Хозяйка и Хозяин что только ни делали, чтобы помочь Лэду перенести выпавшие на его долю невзгоды, но его скорбная печаль усиливалась день ото дня.

Однажды ноябрьским утром Леди встретила безудержный задор Волчка таким злобным визгом, что щенок в смертельном страхе бросился наутек, а из кабинета бегом примчался Хозяин – ибо ни одна нормальная собака не издаст столь пронзительный звук, если только она не мучается от боли или от тяжкого недуга, да и не всякая боль заставит породистую собаку настолько забыть о приличиях.

Хозяин подозвал Леди к себе. Она угрюмо повиновалась, приковыляв к нему с вялой неохотой. Нос у нее оказался горячим и сухим, нежные карие глаза будто затянула пелена, а их белки покраснели. Густая шерсть свалялась.

После быстрого осмотра Хозяин запер собаку в конуре и по телефону вызвал ветеринара.

– Она больна худшей разновидностью собачьей чумы, – часом позже доложил ветеринар, – если не чем-нибудь похуже. Собаки старше года редко заболевают чумой, но если это случилось, то опасность особенно велика. Заберу-ка я ее к себе в лечебницу, надо ее изолировать, а то чума может выкосить псарню быстрее, чем холера – зараженный район. Может, мне удастся вылечить ее за месяц или два… а может, и нет. В любом случае, нет смысла подвергать риску других ваших собак, оставляя с ними Леди.

Так и сделали. Лэд видел, как его дорогую подругу увозят в кузове машины, за рулем которой сидел незнакомый человек.

Леди не хотела уезжать. Она скулила и упиралась, когда ветеринар поднимал ее на борт. Заслышав ее жалобный плач, Лэд двинулся вперед: морда низко опущена, губы оттянуты назад, обнажая стиснутые клыки, мохнатое горло вибрирует грозным рычанием. Резкая команда Хозяина заставила его остановиться, и он застыл в нерешительности, глядя молящими темными глазами то на увозимую подругу, то на Хозяина.

– Все хорошо, Лэд, – постарался утешить его Хозяин и погладил прекрасную голову пса. – Все хорошо. Мы пытаемся спасти ее.

Точный смысл слов до Лэда не дошел, но интонация, с которой они были сказаны, немного успокоили его. По крайней мере, Леди увозят с разрешения Хозяина, и мешать этому нельзя. Печальным взглядом провожал Лэд автомобиль, пока он не скрылся из виду за поворотом подъездной дороги, потом тяжело вздохнул и поплелся в свою «пещеру» под пианино.

На следующее утро, как только открыли двери, он выскочил из дома и обнюхал каждый уголок Усадьбы в тщетной надежде на то, что ночью Леди привезли обратно.

Леди он не нашел. Зато Волчок очень быстро отыскал Лэда. Щенку тоже было тоскливо – невероятно тоскливо. Эту ночь он провел в одиночестве – впервые за три месяца жизни. Как же он скучал по теплому мохнатому телу, под защитой которого всегда устраивался спать! Как же он скучал без своего компаньона по играм – без красавицы матери, которая всегда была рядом!

Мало кто в мире сравнится по скорбности взгляда с щенком колли, даже если это самый веселый щенок, а этим утром одиночество превратило меланхолию в глазах Волчка во вселенскую тоску. Однако при виде Лэда щенок тут же залился писклявым радостным лаем. Все-таки мир не совсем опустел. Да, мать безжалостно бросила его, но вот идет еще один возможный товарищ по играм – все лучше, чем ничего. И воспрянувший духом щенок оптимистично поскакал навстречу Лэду.

Лэд заметил его приближение и сбавил шаг. Он хотел было по привычке свернуть в сторону от надоедливой малявки. Но потом, не закончив движения, встал мордой к щенку.

Леди увезли – вероятно, увезли навсегда. И теперь Лэду напоминает о ней лишь этот кусачий и прыгучий малыш, ее сын. Леди любила детеныша – а Лэд любил Леди. Так вышло, что от нее остался только Волчок, который неким загадочным образом был частью Леди.

Поэтому, вместо того чтобы сбежать при появлении щенка, Лэд остался на месте. Волчок подпрыгнул и по своему обыкновению весело прикусил нежное ухо Лэда. Взрослый пес не стряхнул своего мучителя, не скрылся. Невзирая на боль, он оставался неподвижен и только поглядывал на резвящегося щенка с дружелюбным сочувствием. Казалось, он понял, что Волчок совсем беспомощен и тоже одинок.

Когда Волчку прискучило терзать несопротивляющееся ухо, он накинулся на белые передние лапы Лэда и счастливо впился в них зубами. То говорил в нем, неведомо для него самого, опыт его волчьих предков: так они обездвиживали врага – перекусывая кость лапы. Щенячьи забавы, на первый взгляд бесцельные и бессмысленные, имеют в своей основе древние инстинкты.

Это новое испытание Лэд вынес не моргнув глазом. В конце концов Волчку наскучило и это занятие. Тогда Лэд прошествовал к веранде и улегся там. Щенок просеменил следом и встал над большим колли: ушки торчком и голова набок, словно планировал очередную атаку на безропотную жертву. Но, подумав немного, он удовлетворенно тявкнул, свернулся калачиком под лохматым боком отца и заснул.

Лэда несколько озадачил такой поворот. Сначала он хотел возмутиться тем, что его так фамильярно используют в качестве подушки. Он уставился на маленького соню, но вдруг заметил, что шерстка на макушке щенка взъерошена. И тогда Лэд нагнул морду и стал осторожно прилизывать языком – малиновым языком с одним странным иссиня-черным пятнышком посередине – непокорный вихор. Щенок что-то проворчал сквозь сон и плотнее прижался к своему новому покровителю.

Вот так Лэд принял на себя опеку над своим беспокойным маленьким сыном. К этим обязанностям он относился куда трепетнее, чем в последнее время относилась к ним Леди. Дело в том, что в животном мире матери быстро растрачивают рьяную самоотверженную любовь к своим малышам. К тому моменту, когда у детенышей появляется кое-какая самостоятельность, материнская забота иссякает. А потом некогда нерасторжимая связь между матерью и потомством начисто стирается из памяти.

Отцовство среди собак вообще никак не проявляется – ни пока щенки малы, ни, тем более, позднее. Вероятно, Лэд понятия не имел о родственных связях со своим новым подопечным. Он взял Волчка под защиту во имя любви к Леди и еще потому, что его большое нежное сердце не могло оставаться равнодушным при виде беспомощности другого.

Да, Лэд самым серьезным образом выполнял роль опекуна. Он не только смирился с бесконечными приставаниями Волчка, но и решил заняться его воспитанием, чем немало позабавил обитателей Усадьбы. Правда, все старались прятать улыбки, ведь Лэд скорее согласится на плетку, чем смирится с насмешкой.

Воспитание любого щенка – это, между прочим, неимоверно трудоемкий и длительный процесс, который может до предела истощить терпение учителя и не лучшим образом сказаться на его настроении и характере. Неудивительно, что многие люди теряют и терпение, и добрый нрав в ходе обучения четвероногого питомца и по слабости прибегают к хлысту, носку ботинка и крику. В результате щенок получает не должное воспитание, а либо трусливый и сломленный дух, либо неизлечимую подлость, и это значит, что другом человека он не сможет быть уже никогда.

Время, терпение, твердость, мудрость, самоконтроль, ласка – вот шесть абсолютно необходимых ингредиентов обучения щенка. Счастлив тот человек, кому повезло иметь хотя бы три из этих качеств. Лэд, будучи всего лишь собакой, с избытком обладал всеми шестью. И все они ему пригодились.

Начать с того, что у Волчка была страсть рвать или закапывать все, что можно было порвать или закопать. Он до безумия любил портить вещи. Оброненный на пол кружевной платок, подушка, оставленная на траве, книга или шляпа на шезлонге – за этими и тысячами других предметов он охотился, словно за сокровищами, чтобы затем как можно скорее и с огромным наслаждением уничтожить.

Еще он обожал запрыгивать на лицо или тело любого, кто по неосторожности заснет в гамаке. Почти каждую ночь он выл на луну – долго и жалобно. Если ночь случалась безлунной, он выл из принципиальных соображений. Он дрожал от счастья, когда ему выпадал шанс погонять кур, фазанов, голубей или иных представителей Малых народцев, которых он считал законной добычей. Раз – всего только раз – попытался он третировать таким же образом темпераментного серого кота Хозяйки, Питера Гримма. Остаток того дня Волчок лелеял расцарапанный нос и порванное ухо, и это научило его обходить всех котов стороной или, самое большее, гневно облаивать их с безопасного расстояния.

Помимо этого, Волчок имел неутолимую жажду познавать, все ли на земле съедобно. Киплинг пишет о попытках щенка съесть мыло и ваксу для сапог. Волчок добавил к этому краткому списку сотни пунктов, от прищепок до сигар. Кульминация наступила, когда он нашел на столе на веранде коробку с двумя фунтами шоколадных конфет, с которой еще не сняли обертку и золоченую ленточку. Волчок слопал не только конфеты, но и коробку, и бумагу, и ленту – после чего его долго и сокрушительно тошнило.

Все вышеперечисленное – лишь малая доля его беззаботных грехов. И тяжкое бремя по превращению Волчка в приличного представителя семейства псовых пала на плечи респектабельного, взрослого Лэда. Лэда, который в свое время был одним из тех редкостных щенков, усваивающих Закон с потрясающей легкостью. Хватало одной-единственной команды, одного запрета, чтобы закрепить правило в его почти человеческом мозгу. Возможно, если бы коричневые щенки выжили, один из них или даже оба унаследовали бы характер отца. Но Волчок уродился истинным сыном импульсивной, своенравной Леди, и задача перед Лэдом стояла ох какая нелегкая.

Лэд взялся за нее, как брался за все – с галантной напористостью, под которой скрывался неистощимый запас сил и выносливости. Однажды, к примеру, Волчок с лаем подскочил к полупрозрачному квадратику носового платка, который только что выпал из-за пояса Хозяйки. Прежде чем острые зубки изорвали тонкую ткань в клочки, щенок, к полному своему недоумению, оказался поднятым над землей за шкирку. Так он и висел в воздухе, пока не выпустил платок из зубов.

Затем Лэд мягко опустил Волчка на траву – и щенок тут же снова рванулся к платку, только для того чтобы через секунду опять очутиться в подвешенном состоянии: было не больно, но очень-очень страшно. После того, как это повторилось пять раз, в дурьей башке забрезжил наконец свет разума, и щенок мрачно потрусил прочь, оставив платок нетронутым.

В другой раз, когда Волчок бросился в погоню за добродушным выводком молодых фазанов, у него на пути вдруг выросла преграда – такая же непробиваемая, как каменная стена. Это Лэд метнулся между щенком и фазанчиком, чтобы остановить атаку собственным телом. От столкновения на полной скорости Волчка перевернуло в воздухе, и целую минуту он потом лежал на спине, потому что из него напрочь вышибло дух.

Дольше, но легче давалась Волчку наука о том, на кого можно лаять, а на кого нельзя. Резким рыком или грозным изгибом губ Лэд обрывал громогласное приветствие юнца, если в Усадьбе появлялся гость или работник, как пешком, так и на машине. Если же по дорожке к дому брел какой-нибудь попрошайка или коробейник, тогда Лэд своим собственным оглушительным лаем побуждал Волчка к аналогичному выплеску эмоций.

Полный пересказ того, как шло воспитание Волчка, занял бы многие страницы. Порой Хозяйка и Хозяин, наблюдая со стороны, дивились упорству Лэда и опасались, что успеха он все равно не добьется. Тем не менее мало-помалу – и за поразительно короткий период времени, учитывая необъятность поставленной задачи, – поведение Волчка стало приобретать желаемую форму. Конечно, безудержная щенячья энергия била в нем ключом, из-за чего он иногда нарушал даже те разделы Закона, которые были ему уже совершенно понятны. Но все-таки Волчок был чистопородным колли и сыном умных родителей. Поэтому обучался он в целом с удовлетворительной скоростью – и гораздо быстрее, чем под руководством любого, даже самого опытного человека.

Нельзя сказать, что воспитание Волчка полностью сводилось к нудной долбежке. Лэд вносил разнообразие в учебный процесс, беря щенка на долгие прогулки по декабрьскому лесу или устраивая обстоятельную возню на лужайке.

Волчок со временем полюбил отца так, как никогда не любил Леди. Дисциплина и неизменная ласковая твердость Лэда возымели благотворное действие не только на манеры щенка, но и на его нрав. Они задели в его душе такие струны, которые оставались вне досягаемости матери, чередовавшей любвеобилие со строгостью.

По правде говоря, Волчок, похоже, вовсе позабыл Леди. А Лэд нет. Каждое утро, как только его выпускали из дома, первым делом он бежал к конуре Леди, чтобы проверить – а вдруг она вернулась домой среди ночи? Отчаянная надежда светилась в больших темных глазах, пока он торопился через двор к пустующей будке, а когда возвращался после безуспешных поисков, вся его фигура выражала безысходное уныние.

Серая поздняя осень как-то за одну ночь превратилась в белую раннюю зиму. Всю территорию Усадьбы накрыло снежное одеяло. Озеро, к которому сбегал от дома газон, от берега до берега покрылось коркой льда. Под натиском вьюжного ветра клонились к земле деревья, словно стыдясь своей черной наготы. Казалось, сама природа вслед за птицами улетела на юг, оставив северный мир таким же мертвым, пустым и безрадостным, как брошенное гнездо.

Снег привел щенка в полный восторг. Волчок и катался в нем, и кусал его, ни на секунду не переставая заливисто лаять. Его золотисто-белая шуба стала теперь гуще и длиннее, так что мороз ему был не страшен, а снег и завывающий ветер были для него друзьями по игре.

Но больше всего Волчка заворожило замерзшее озеро. Поначалу, когда Лэд учил его плавать, Волчок боялся заходить в холодную черную воду. Теперь же, к его восхищенному непониманию, он мог бегать по этой воде так же легко, как по земле – правда, лапы почему-то разъезжались. Это было чудом, которое щенок не уставал испытывать снова и снова. Половину дня он теперь проводил на льду, несмотря на приключавшиеся время от времени жесткие падения.

Один лишь раз за все шесть недель отсутствия Леди – за шесть недель его одиночества – Лэд обнаружил нечто, что напомнило ему о потерянной подруге, и эта находка заставила его впервые за годы безупречного поведения нарушить самый святой из всех простых законов Усадьбы – незыблемый Закон гостей.

Случилось это в самом конце ноября. По подъездной дороге к передней двери дома подъехал небольшой автомобиль. В нем сидел тот самый ветеринар, который увез Леди. На самом деле он направлялся в Патерсон, но по пути решил завернуть на минутку в Усадьбу и сообщить о том, как чувствует себя Леди в его лечебнице.

Лэд в это время был в гостиной. Когда на стук в дверь горничная пошла открывать, пес двинулся следом за ней, чтобы гостеприимно поприветствовать посетителя. Ветеринар вошел с крыльца в прихожую в тот самый момент, когда из другой комнаты туда же входил Хозяин – к счастью для ветеринара.

С первого взгляда Лэд узнал в госте человека, который похитил Леди. И тогда, без единого звука или иного предупреждающего знака, он бросил свое мощное тело прямо к горлу ветеринара.

Как ни опытен был ветеринар в общении с собаками, к этой атаке он едва успел подготовиться – только выставил перед собой руку. А в следующий миг восемьдесят фунтов живой силы ударили его в грудь, мощные челюсти тисками сжались на предплечье, оберегающем горло. В толстую ткань пальто впились белые зубы и пронзили насквозь и рукав пальто, и рукав пиджака, и рукава льняной рубашки и фланелевой поддевки – пронзили все на пути к плоти.

– Лэд! – крикнул Хозяин, бросаясь на помощь ветеринару.

Повинуясь резкому приказу, Лэд разжал зубы и опустился на пол на все четыре лапы. От еле сдерживаемой ярости его мелко трясло.

Сквозь туман бешенства, который застил сейчас его ум, пробивалось понимание того, что он нарушил Закон. Он еще никогда не заслуживал серьезного наказания и не боялся его. Но гневное неодобрение в голосе Хозяина причинило чувствительной душе собаки куда больше боли, чем причинила бы телу любая плеть.

– Лэд! – опять вскричал Хозяин с упреком.

Собака повернулась, медленно прошла к Хозяину и легла у его ног. Хозяин, не говоря больше ни слова, открыл входную дверь и указал пальцем наружу. Лэд поднялся и побрел во двор. Его изгнали из дома… в присутствии чужака!

– Он думает, что это я виноват в том, что с ним нет Леди, – сказал ветеринар, разглядывая разорванный рукав. – Вот почему он набросился на меня. Зла на него я не держу, так что не секите его.

– Сечь его я не собираюсь, – проворчал Хозяин. – Это почти так же невозможно, как высечь женщину. Кроме того, я только что наказал его куда жестче, чем если бы отдубасил топорищем. Пришлите мне счет за пальто.

Во второй половине декабря пришла оттепель – настоящая оттепель, которая превратила белый покров земли в коричневую грязь и разъела гладкий озерный лед до серой слякоти. Весь день и всю ночь деревья и навесы рассылали противное кап-кап-кап. Это была традиционная январская оттепель, на месяц опередившая свое время.

В третье и последнее теплое утро Волчок, как обычно, поскакал к озеру. Лэд неспешно бежал с ним рядом. Когда они достигли линии берега, Лэд фыркнул и остановился. Какое-то сверхъестественное шестое чувство подсказало ему, что впереди опасность.

А Волчок пребывал на той стадии ранней юности, когда ни собаки, ни люди не обращают внимания на предчувствия. Перед ним протянулось огромное полотно льда, на котором ему так нравится куролесить. И он без раздумий помчался вперед.

Низкий рык Лэда заставил его оглянуться, но притяжение льда было сильнее, чем зов долга.

В этом месте озера подводное течение делало крутой изгиб к берегу. Поэтому первые несколько ярдов ноздреватый лед был все еще толстым, но там, где начиналась струя течения, он истончился и набух водой, как промокашка – о чем Волчок очень скоро узнал.

Он выскочил на тонкий лед и вцепился когтями задних лап в пористую поверхность, готовясь к следующему прыжку. К его неудовольствию лед под лапами распался. Послышался глухой хруст. От основного поля льда оторвался десятифутовый кусок и тут же рассыпался на дюжину мелких обломков. И Волчок ухнул – хвостом вперед – в быстро бегущую воду.

На поверхность щенок вынырнул у дальнего края полыньи. Он был зол, зол как никогда в жизни, на коварную шутку, которую сыграло с ним его обожаемое озеро. Волчок поплыл к берегу. Достигнув берегового края водного окна, он стал беспомощно бить передними лапами по целому еще льду. Ему не хватало то ли сил, то ли сообразительности, чтобы заползти на твердую поверхность и так добраться до земли. От стылой воды уже сводило мускулы. Сильное течение тянуло вниз заднюю половину его тела. Злость уступила место панике. К тому же щенок растрачивал быстро тающие силы на то, чтобы как можно громче лаять.

Оглушительные призывы были услышаны Хозяином и Хозяйкой, которые как раз подъехали к воротам Усадьбы, в четверти мили от берега. Оттуда, даже на таком расстоянии, озеро было прекрасно видно сквозь голые деревья, и они с одного взгляда поняли, что трагедия неминуема. Выпрыгнув из автомашины, они побежали к водоему. Путь был неблизкий, а ноги вязли в липкой грязи. У них не было надежды успеть к месту происшествия прежде, чем щенка покинут силы.

Зато Лэд уже был там. При первом же лае Волчка он выпрыгнул на лед, который гнулся, хлюпал и трещал под его весом. Стремительный рывок привел его на самый край льда, и там, наклоняясь вперед и упираясь всеми четырьмя до смешного тонкими лапами, Лэд попробовал поймать щенка за загривок и поднять его из воды. Но прежде чем его спасительные челюсти сомкнулись на шубе Волчка, дряблый лед не выдержал нагрузки, и десятифутовое окно чистой ото льда воды расширилось еще на двадцать футов.

Лэд рухнул в воду, но почти сразу же показался вновь, в нескольких футах от того места, где беспомощно бултыхался Волчок среди кусков дрейфующего льда. Обвал прибрежной ледяной твердыни под весом Лэда лишил щенка последней опоры. Его к тому же окатило водой, и теперь он даже выть не мог.

С пастью, полной воды, обезумев от ужаса, Волчок захлебывался и неистово молотил лапами. Лэд вплавь бросился к нему, расталкивая широкими плечами глыбы льда и так сильно работая лапами, что его коричневатое тело на треть поднялось из воды. Его челюсти схватили Волчка за середину спины, и с этим грузом Лэд направился к берегу. У края ледяного поля он сделал рывок, для которого пришлось напрячь все занемевшие мышцы огромного тела и который, несмотря на груз, снова поднял его голову и плечи высоко над водой.

Таким вот образом Лэд сумел забросить Волчка на ледяную ступеньку – только половину его тела, но все-таки щенок успел в нужный миг вцепиться когтями передних лап в лед. Его острые клыки погрузились в пористую корку наста. Еще одно отчаянное усилие, и он полностью выскочил из воды, на более толстый слой прибрежного льда. Через секунду он уже был на суше и как сумасшедший понесся вверх по газону в свое самое надежное укрытие – конуру.

Но где-то на полпути к мокрому продрогшему щенку вернулась храбрость. Он замедлил шаг, повернулся и залпом писклявого лая призвал подлую воду выйти на берег и принять честный бой.

А что же его отец? Когда Волчок, подброшенный Лэдом, зацепился передними лапами за лед, то он помогал себе выбраться, что было мочи дрыгая задними лапами. И обеими задними лапами ударил Лэда по голове, да так, что тот скрылся под водой. Там большого колли подхватило течение.