Текст книги "Лэд"

Автор книги: Альберт Терхьюн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

– Готовы, мистер Глюр? – спросил судья.

– Мы готовы! – бодро отозвался Фермер с Уолл-стрит.

Он сделал глубокую затяжку, вновь зажал сигару между двух пальцев правой руки и той же рукой повелительно указал на первый столб.

Не прозвучало ни звука, ни ползвука команды, тем не менее Лохинвар сорвался с места и побежал ровно по линии, проложенной жестом его владельца.

Когда мраморный пес приблизился к нужному столбу, Фермер с Уолл-стрит щелкнул пальцами. В то же мгновение Лохинвар прервал бег и застыл без движения, обернувшись в ожидании нового сигнала.

А «следующий сигнал» оказался полной импровизацией. Когда Фермер с Уолл-стрит щелкал пальцами, то совсем позабыл о том, что в них был зажат окурок. В результате подожженный конец сигары оказался между большим и указательным пальцами возле самой ладони.

Раскатисто хрюкнув от боли, Фермер с Уолл-стрит уронил окурок и энергично затряс обожженной рукой в воздухе. Толстые пальцы стучались друг о друга словно концы ожиревшей плетки-девятихвостки.

Этот-то жест и увидел Лохинвар, когда обернулся, ожидая новую команду.

Однако пляска святого Витта в исполнении трясущейся руки под аккомпанемент неуклюжего степа и сочных ругательств не представляет собой сигнала ни для одного, даже самого умного рабочего колли. Не является сигналом и засовывание двух обгоревших пальцев в рот сигнальщика, а именно таким было второе движение, попавшее в поле зрения Лохинвара.

Не в силах расшифровать значение ни одного из этих уникальных жестов, собака озадаченно стояла на месте. Фермер с Уолл-стрит вскоре совладал с собой и махнул собаке, чтобы она бежала к следующему столбу.

Мраморный не шелохнулся. Да, наконец-то поступил сигнал, который был ему понятен. Но, как и полагается отлично обученным рабочим собакам, он с ранних лет усвоил, что сначала нужно исполнить одну команду и только потом приступать к исполнению следующей.

Ему дали команду двигаться в каком-то направлении. Он повиновался. Потом последовал хорошо знакомый ему сигнал остановиться и ждать указаний. И опять он повиновался. Затем он увидел целую серию бурной жестикуляции, значение которой не смог уловить. За долгий курс обучения псу внушили, что он должен дождаться, когда ему объяснят новые непонятные жесты, и только потом переходить к исполнению простого сигнала, который был дан последним.

Таким было правило в его собачьей школе. Если ученик не понимал команды, он должен был оставаться на месте, пока ему не разъяснят, что это была за команда. Ему нельзя было браться за выполнение другой команды, которая могла быть адресована другому ученику.

Вот почему мраморно-голубой пес стоял как вкопанный. Фермер с Уолл-стрит повторил жест, указывающий на столб номер 2. Лохинвар вопросительно смотрел на владельца. Фермер с Уолл-стрит махнул в ту же сторону в третий раз – и ничего не добился, только усугубил недоумение в глазах собаки. Лохинвар неукоснительно следовал урокам, заученным во время жизни среди шотландских пустошей.

Среди зрителей раздались смешки. Кто-то торжествующе воскликнул:

– Лэд победил!

Фермер с Уолл-стрит услышал это. И опять его самообладание куда-то делось. Да что же это такое, эти презренные селяне вот-вот отберут у него награду, которую он считал своей, да еще и насмехаются над ним!

– Ах ты дворняга полоумная! – заорал он. – Живо иди туда!

Это изречение ровным счетом ничего не значило для Лохинвара, кроме того, что его владелец потерял контроль над собой, а вместе с ним и весь свой скудный авторитет.

Глюр взбесился – ну, или подошел к этому состоянию так близко, насколько это возможно. Он пересек квадрат, схватил прекрасного мраморного пса за шиворот и пнул его.

А вот это уже было нечто такое, что собака поняла превосходно. Этот крикливый вульгарный великан, которого мраморный колли невзлюбил с самого начала, посмел применить насилие по отношению к нему – к нему, чемпиону Лохинвару Третьему, собаке-аристократу, с которым всегда обращались почтительно и чей норовистый характер так и не выправила никакая дрессировка.

В зрительных рядах раздался возмущенный ропот, но куда более грозное возмущение слышалось в рычании, исходящем из гортани Лохинвара.

В мгновение ока мраморно-голубой пес вырвался из хватки своего владельца. И практически в тот же миг в голень Фермера с Уолл-стрит вонзились изогнутые клыки.

Рычащую, барахтающуюся пару бросились разнимать дрессировщик и судья. То, что сказал, подбегая, англичанин, зарумянило бы щеки и самого прожженного портового бармена. То, что сказал судья (без малейшего сожаления в голосе), сводилось к следующему:

– Мистер Глюр, вы нарушили правила конкурса, отойдя от центрального столба более, чем на три фута. Но ваша собака и так уже проиграла, отказавшись работать по вашей команде. Кубок Мори достается Лэду из «Солнечного берега».

Вот так и вышло, что в тот вечер в Усадьбу прибыли Золотая шляпа, а также более скромный серебряный кубок «Лучший колли». Хозяин установил блестящую уродину на трофейную полку, посмотрел на результат и сказал:

– Эта Золотая шляпа даже больше, чем кажется. В нее поместится тысяча ярдов стерильных повязок и сверх того галлоны лекарств и питательного бульона. Так тому и быть. Завтра я пошлю ее Вандерслайсу, в комитет Красного Креста.

– Отлично! – зааплодировала Хозяйка. – Отлично! Пошли ее от имени Лэда.

– Ладно. Я расскажу Вандерслайсу, как Лэд завоевал ее, и попрошу отдать на переплавку, чтобы потом закупить то, что нужно госпиталям. Если это не снимет с Шляпы проклятья неспортивного поведения, тогда не поможет ничто. А тебе, дорогая, я куплю вместо нее что-нибудь другое.

Но покупать замену Шляпе не потребовалось. Неделю спустя из комитета Красного Креста прислали почтой крошечный алый крестик, на серебряном обороте которого было выгравировано:

«Лэду из "Солнечного берега"; в память о щедром даре человечеству».

– Лэд, милый мой, номинальная стоимость этого крестика – центов пятьдесят, – заметила Хозяйка, навешивая кусочек красной эмали на лохматую шею пса. – Но его истинная цена – по крайней мере миллион долларов. И кроме того, его можно носить. И никто, никогда не смог бы носить Золотую шляпу доброго, славного мистера Хью Лестера Мори, разве только в страшном сне. Надо бы мне написать мистеру Глюру и рассказать ему обо всем. То-то он обрадуется, да, Лэд?

Глава девятая
Говоря о пользе

В развилке большого дерева сидел человек и цеплялся за ствол, как взъерошенный напуганный енот. Время от времени он вытягивал тощую шею и осматривался, но казалось, что спасения он не столько ждет, сколько боится. Потом он бросал на землю ненавидящий взгляд и изрыгал пару страстных проклятий.

У подножия дерева устроился большой пес. Он не тратил время и силы на призывный лай или восторженную беготню вокруг ствола. Нет, он величественно разлегся и поглядывал на загнанного на дерево человека с серьезной внимательностью.

Так эти двое – загнавший на дерево и загнанный на дерево – провели уже целые полчаса. Так, судя по всему, намеревались они просидеть до Рождества.

Ситуация, когда собака загоняет человека на дерево, традиционно считается уморительно смешной. В настоящем случае комичным был только человек.

Колли был огромного размера, массивный в плечах, с крутой и мохнатой грудной клеткой. Его передние лапы был белоснежными и удивительно тонкими. В его темных печальных глазах светилась не только сверхъестественная мудрость, но и душа. Короче говоря, это был Лэд, официальный страж покоя и безопасности Усадьбы.

Именно в этой роли он и караулил сейчас человека, которого заметил крадущимся через лесные заросли за хозяйственными постройками.

Еще когда Лэд был щенком, два его божества – Хозяин и Хозяйка – научили его простым положениям Закона Гостей. Он знал, например, что нельзя нападать на тех, кто открыто двигается к Усадьбе от шоссе, до которого была одна восьмая мили, по подъездной дорожке. Приближение такого посетителя допустимо – а ночью необходимо – обозначить лаем. Но лай в таком случае всего лишь оповещение, а не угроза.

С другой стороны, Закон требовал немедленно остановить продвижение всех подозрительных личностей – таких, которые пытаются проникнуть в дом от дороги или озера окольным путем или тайком. Подобные обходные методы означали одно: нарушение границ. Каждая хорошая сторожевая собака знает это. Но по-настоящему хороших сторожевых собак гораздо меньше, чем считает большинство людей, в том числе и владельцы этих собак. Лэд был одним из лучших.

Сегодняшний нарушитель пробирался на территорию Усадьбы через прилегающий лес. Он двигался быстро и скрытно, перебегал от одного укрытия к другому и таким образом достиг служебных строений, отстоящих от дома на сто ярдов к северу.

Да, он действовал умно. Никто из обитателей Усадьбы не видел и не слышал его. Даже Лэд, растянувшийся в полудреме на веранде, не заметил его приближения. Дело в том, что, вопреки всеобщему убеждению, в дневное время собаки видят не так остро и далеко, как люди. Тем не менее ветер принес новости о присутствии чужих в Усадьбе – присутствии, которое не подтвердилось после быстрого взгляда Лэда на подъездную дорожку и берег озера.

Тогда пес поднялся, потянулся, как любят это делать колли – во всю длину, и быстрой рысцой побежал на разведку. Запах, а потом и звук подсказывали ему, куда идти.

Через две минуты он сменил волчью рысь на медленную и неожиданно скованную походку. Он продвигался с опущенной головой, глухо рыча. Лэд направлялся прямо к рощице сумаха за конюшнями. Ему оставалось преодолеть десять футов.

Если собака мчится на человека с лаем и поднятой головой, опасаться ему нечего. Но если скорость движения собаки падает до напряженной ходьбы, а морда низко опущена – это верные признаки того, что объекту ее внимания пора серьезно задуматься об укрытии или обороне.

Должно быть, инстинкт, а может, опыт донес эту полезную истину до лазутчика в кустах сумаха, ибо при виде приближающегося колли он незамедлительно развернулся и бросился наутек, позабыв о скрытности. В то же мгновение Лэд рванул за ним.

У человека было преимущество в десять футов. Он использовал его для того, чтобы вскарабкаться на ветвистый орех, стоящий прямо у него на пути.

Вверх по иссеченному трещинами стволу до развилки он взлетел со скоростью спасающего свою шкуру кота. Подоспевшему к дереву Лэду удалось только оторвать кусок штанины с левой ноги верхолаза.

Лэд не принадлежал к тому классу собак, которые поднимают дикий шум, когда что-то оказывается вне досягаемости. Нет, он просто зевнул и улегся стеречь своего древесного пленника. Полчаса он так лежал, разнообразя бдение лишь тем, что пару раз задумчиво понюхал обрывок брючной ткани, зажатый между его передними лапами. Нюхал он этот лоскут так, будто пытался навсегда запомнить запах.

Человек не пытался призвать кого-нибудь на помощь. Наоборот, казалось, что он, как ни странно, не желает, чтобы в его бедственное положение вмешивались люди. Один-единственный выкрик привел бы к нему конюха из стоящей неподалеку конюшни, или кого-нибудь из дома, или даже сторожа из сторожки у ворот. Наверняка человек догадывался о такой возможности, однако голоса не подавал. Вместо этого он периодически ругался шепотом и ворчал на пленившего его пса.

Наконец его нервы стали сдавать. Пленник вытащил складной нож, вытащил лезвия с обоих концов и со всей силы швырнул его в собаку. В тот момент, когда человек зашевелился, доставая нож, Лэд выжидающе встал на ноги – у него возникла надежда, что его пленник собирается спуститься.

То, что Лэд стоял, когда в него полетел обоюдоострый снаряд, оказалось огромной удачей. Человек прицелился довольно метко, а лежащая собака не в состоянии быстро увернуться от опасности. Но совсем другое дело – собака, стоящая на четырех лапах, тем более если эта собака – колли.

Когда человек на дереве занес руку для броска, Лэд инстинктивно отпрыгнул в сторону. Нож просвистел мимо, не нанеся вреда, и приземлился в зарослях. Лэд оскалил зубы – это было похоже на улыбку, но таковой вовсе не являлось. Потом он снова улегся сторожить.

Минуту спустя он подскочил. Со стороны дома донесся пронзительный свист, а затем протяжный крик:

– Лэд! Лэ-э-эд!!

Его звал Хозяин. Такой призыв игнорировать невозможно. Обычно Лэд бежал к Хозяину с радостным нетерпением, но теперь… Лэд с тревогой посмотрел на дерево. Потом, приняв решение, он на всех парах умчался прочь.

Через десять секунд он уже был на веранде, где стоял Хозяин и беседовал с недавно прибывшим гостем. Прежде чем Хозяин успел что-то сказать собаке, Лэд подбежал к нему, заскулил в отчаянной мольбе, потом отпрыгнул на несколько шагов к конюшням, замедлил бег, оглянулся и опять заскулил.

– Что это с ним такое? – громко поинтересовался гость – грузный пожилой человек, одетый броско и не по годам. – Чего так завелась глупая псина?

– Он что-то нашел, – сказал Хозяин. – Нашел и хочет, чтобы я пошел и посмотрел, причем срочно.

– Почем вы знаете? – спросил гость.

– Просто я понимаю его язык, так же как он понимает мой, – ответил Хозяин.

Он двинулся вслед за возбужденной собакой. Гость тоже пошел за ними в более расслабленном темпе и не переставая жаловаться:

– Ну что за идиотизм! Позволять бестолковой собаке вытаскивать тебя из тени в такую жарищу, как сегодня! И все ради того, чтобы посмотреть на какого-нибудь дохлого бурундука!

– Возможно, – натянуто согласился Хозяин, не сбавляя шага. – Но если Лэд ведет себя таким образом, а важного повода для этого нет, то это означает, что он сильно изменился за последний час. Человек не прогадает, если прислушается к подсказке, данной ему собакой.

– Ну, как знаете, – ухмыльнулся гость. – Может, он приведет нас к пещере с сокровищами или к похищенной принцессе. В таком случае я с вами.

– Можете смеяться надо мной, раз вам так хочется, – сказал Хозяин.

– Хочется, – подтвердил гость. – Мне смешно видеть, когда взрослые люди носятся с собакой так, как вы носитесь с Лэдом. Да уж, вы носитесь с ним как с писаной торбой.

– Мой дом – единственный на всю округу, который ни разу не ограбили, – таков был ответ Хозяина. – Моя конюшня – единственная, откуда ни разу не стащили ни единой упряжи – ни ночные воры, ни те, которые делают свое грязное дело при свете дня, когда конюшни не заперты. За это я должен благодарить Лэда. Он…

Собака давно обогнала их. Она теперь стояла под ветвистым ореховым деревом и смотрела куда-то в крону.

– Он загнал на дерево кошку! – загоготал гость. Его смех был неприятен, как пинок. – Шикарно! Выходите и заработайте солнечный удар, люди! Выходите и посмотрите на кота, которого Лэд загнал на дерево!

Хозяин не отвечал на это. На дереве никакой кошки не было. Там вообще ничего, по-видимому, не было. Надежда на морде Лэда сменилась унынием. С извиняющимся видом он уставился на Хозяина. Потом опять стал обнюхивать кусок ткани, валяющийся на траве.

Хозяин подобрал обрывок и с ним подошел к дереву. На выступе коры болтался еще один клок той же ткани. Рука Хозяина опустилась на макушку Лэда, чтобы одобрительно погладить его.

– Это был не кот, – произнес он. – Это был человек. Видите обрывки одежды…

– Э, вздор! – фыркнул гость. – Еще чуть-чуть, и по коре дерева вы узнаете имя этого человека и его любимый одеколон. Вечно вы рассказываете мне о чудесных свойствах Лэда. И обычно кроме ваших слов никаких свидетельств у вас нет.

– Нет, мистер Глюр, – возразил Хозяин, из последних сил сдерживая гнев. – Нет. Наши слова – далеко не единственное свидетельство, которое мы можем привести в подтверждение качеств Лэда. Например, когда он собрал для вас разбежавшееся стадо призовых овец, доказательства были у вас перед глазами. И вы собственными глазами видели, как он выиграл Золотую шляпу на собачьей выставке в День Труда. Нет, есть масса доказательств того, что Лэд не зря ест свой хлеб. И давайте оставим эту тему. Не вернуться ли нам в дом? На веранде относительно прохладно. Кстати, зачем вы попросили меня позвать Лэда? Вы хотели видеть его. И…

– Ах да, вот какая возникла идея, – пустился в объяснения Глюр, когда они под палящим солнцем пошли обратно в тень крыльца. – Вот с каким разговором приехал я сюда. Сейчас я объезжаю весь наш регион. И кстати, видеть Лэда я вовсе не хотел. Я спросил, все ли вы еще держите его, а спросил это потому…

– О, – извинился Хозяин. – Я подумал, что вы хотели увидеть его. Очень часто люди просят его позвать, если он сам не прибегает при их появлении. Мы…

– Я спрашивал, у вас ли он еще, – продолжал мистер Глюр, – потому что надеялся, что уже нет. Надеялся, что вы в большей степени патриот.

– Патриот? – эхом отозвался недоумевающий Хозяин.

– Да. Вот почему я езжу по округу: чтобы воззвать к чувству долга владельцев собак. Я только что основал местное отделение Лиги экономии провизии…

– Прекрасная организация, – горячо одобрил эту инициативу Хозяин, – но какое отношение имеют владельцы собак…

– Какое отношение они имеют к Лиге? – закончил за него Глюр. – Никакого, в этом-то и жалость. Но им следует изменить ситуацию. Вот почему я вызвался сделать объезд по соседям. Это была исключительно моя идея. Кое-кто оказался настолько туп, что пробовал возражать, но так как именно я основал и профинансировал Хэмптонское отделение Лиги…

– О каком объезде соседей вы говорите? – спросил Хозяин, достаточно хорошо знавший Глюра, чтобы вовремя остановить его хвалебную песнь самому себе. – Вы сказали, что хотите воззвать к чувству долга собаководов. О чем именно речь? Мы, собачники, за прошедший год собрали не одну тысячу долларов на выставках под эгидой Красного Креста и взносов в различные военные фонды. А еще в фонд «Синий Крест» и Фонд скорой помощи для колли…

– Это кое-что получше, чем просто отдать лишнюю монету, – перебил его Глюр. – Это кое-что, связанное с жертвой. Необходимой жертвой во имя страны. Жертвой, которая может выиграть войну.

– Тогда рассчитывайте на меня! – от всего сердца воскликнул Хозяин. – Рассчитывайте на всех настоящих собачников. В чем состоит эта «жертва»?

– Это я сам придумал, – скромно похвастался Глюр и добавил: – То есть, конечно, мысль уже возникала и у других людей, они об этом писали в газеты и все такое, но я первый, кто вышел вперед и предпринял конкретные шаги.

– Ну, выкладывайте, – с некоторой настороженностью предложил Хозяин.

– Стрелять! – воскликнул Глюр. – Вот что я предлагаю сделать собачникам: стрелять!

– Ч-что? Что делать?

– Стрелять. Или травить. Или душить, – предлагал вариант за вариантом Глюр на волне вдохновения. – В общем, я предлагаю избавиться от всех до единой собаки.

Хозяин так и остолбенел. А потом стал медленно багроветь. Глюр же разливался соловьем:

– Видите ли, сосед, народ против этого. Когда в прошлом месяце объявили войну, страна оказалась не готовой к ней. Теперь нам приходится экономить. Сейчас еда на вес золота. Еда – это наше оружие против кайзера. Мы ограничиваем себя в сахаре, мясе, жире, но на каждый цент, сэкономленный таким образом, целый доллар выбрасывается на корм нашим собакам. Эти псы – бессмысленная, никчемная, дорогостоящая роскошь! От них ведь никакой практической пользы. Они съедают то, что должно было достаться солдатам. Я пытаюсь изменить это вопиющее положение дел хотя бы там, где живу, и убеждаю соседей избавиться от собак. Когда я докажу, что эта инициатива – настоящее спасение для нации, то возглавлю всеобщую кампанию от Калифорнии до Нью-Йорка, от…

– Стойте! – оборвал его Хозяин. Он вновь обрел голос, но при этом утратил всякое самообладание. – Что за чушь вы тут порете? Сколько владельцев собак, по-вашему, подпишется под этой безумной доктриной? Вы с кем-то уже говорили? Или я – ваша первая мишень?

– Жаль, что мою идею вы восприняли в штыки, – упрекнул его Глюр. – Я-то полагал, что вы человек более широких взглядов, но похоже, вы ничем не отличаетесь от остальных – такой же упертый.

– А, так значит, были и «остальные»? – подловил его на слове Хозяин. – «Остальные»! И я, значит, не первый? Рад, что у соседей хватило ума отправить вас ни с чем.

– Они просто слепо обожают собак, что один, что второй, – обиженно буркнул Глюр, – и вы, как оказалось, такой же. Один из них кричал мне вслед нечто совсем уж невообразимое, но я очень надеюсь, что просто ослышался, потому что в противном случае у меня есть все основания подать на него в суд за клевету. А другой болван и вовсе грозил взяться за оружие, если я не покину его владения.

– Эх, какая досада! – вздохнул Хозяин. – Кажется, те два человека сказали и сделали все, что только можно, и я уже ничего нового не придумаю. Хотя… послушайте меня всего две минуты. Я читал в газетах несколько статей против собак, но впервые лично сталкиваюсь с человеком, который поддерживает этот бред. И я собираюсь…

– Тут не о чем спорить, – высокомерно перебил его Глюр.

– Ничего подобного, – не сдавался Хозяин. – Спорить можно обо всем, кроме религии, любви и зубной боли. Вы говорите, что собак следует уничтожить, что это наш долг перед родиной, и основной ваш аргумент – это то, что они не приносят пользы. Только это неверно. Вы ошибаетесь с самого начала. Сейчас я не говорю об огромных питомниках, где один человек разводит сотни собак примерно так же, как разводят призовых свиней. Хотя вспомните, что сделали для страны владельцы таких питомников на прошлой нью-йоркской выставке в «Мэдисон-сквер-гарден»! Многотысячная прибыль от выставки, вся до последнего пенни, была отдана в Красный Крест! Но мы с вами говорим не о них, а о таких людях, которые держат одну, две или даже три собаки в качестве домашних животных. О таких, как я, например. Вы знаете, во что мне обходится содержание одной собаки?

– Меня не интересует статистика…

– Ну, разумеется. Когда это фанатиков интересовала статистика. В любом случае, я подсчитал это несколько недель назад, когда прочитал одну из тех антисобачьих статей. На всех моих собак у меня уходит меньше одного доллара в неделю. За год едва ли трачу полсотни долларов. Это факт. И…

– И эти пятьдесят долларов, – подхватил Глюр, – оплатили бы солдату…

– Не оплатили бы! – возразил Хозяин, из последних сил удерживаясь в рамках относительной вежливости. – Но могу сказать, на что их действительно придется потратить, если избавиться от собак. Часть этих денег уйдет на страховку от краж, которая сейчас мне не нужна, потому что ни один злоумышленник не рискует залезть в мой дом ночью. Еще мне придется тратить деньги на то, чтобы возместить украденное. Например, в моих конюшнях хранится пять комплектов первоклассной упряжи и две или три запасных автомобильных шины. Если я не очень заблуждаюсь, с большей половиной этих вещей я бы уже распрощался, если бы Лэд не загнал на дерево того человека, который нацеливался на них.

– Пфью, – взорвался презрением Глюр. – Никого мы на дереве не видели. Нет никаких доказательств того, что…

– Для меня там предостаточно доказательств, – продолжал Хозяин. – И если бы Лэд не учуял вора, его заметили бы другие мои собаки. Как я вам уже говорил, мой дом и моя конюшня – единственные на этом берегу озера, которые ни разу не были ограблены. Мой сад и мой огород – единственные, из которых не похищали урожай. И моя усадьба – единственная в округе, где собак круглый год держат не на привязи. Мои взносы за участие собак в выставках Красного Креста более чем оправдали их содержание, и все эти взносы были пущены на благотворительность…

– Но…

– Женщины моей семьи днем и ночью в такой безопасности, как будто их охраняет взвод автоматчиков. Здесь, в глуши Северного Джерси, подобное спокойствие дорогого стоит. Я не учитываю сейчас другие способы, которыми наши псы приносят нам прибыль. Мы даже не будем говорить о тех деньгах, которые Красный Крест получил благодаря Лэду – в тот раз, когда мы отправили на переплавку его награду – Золотую шляпу стоимостью тысяча шестьсот долларов. И также я не говорю о тех отношениях, которые существуют между нами и нашими собаками, и о том, как много они для нас значат. С какой стороны ни посмотри, от этих животных только польза, никакого вреда. И они вовсе не «безбилетники». Каждый год я плачу за них налог. Собаки – преданные, бескорыстные, дружелюбные существа, они не только непревзойденные сторожа Усадьбы, но и ее украшение. И все в обмен на объедки с нашего стола, снятое молоко, да еще покупаем сухого хлеба и мясных обрезков из лавки меньше чем на доллар в неделю. В чем, по-вашему, будет экономия для военных нужд, если я избавлюсь от собак?

– Как я уже сказал, – промолвил Глюр с холодной суровостью, – тут не о чем спорить. Я приехал сюда в надежде…

– Я не подвержен слащавой сентиментальности, – проговорил чуть смущенно Хозяин, – но в тот день, когда будет принят ваш идиотский закон об уничтожении собак, во всем мире раздастся жалобный плач маленьких детей – детей, скорбящих о ласковых защитниках и товарищах по играм, которых они любили всем сердцем. А еще будет миллион мужчин и женщин, чьи жизни разом станут пустыми, одинокими и безрадостными. Разве эта война приносит не достаточно слез и горя, чтобы вы приумножали их, убивая наших собак? И кстати говоря, разве служебные собаки не достаточно подвигов совершили в Европе, чтобы гарантировать справедливое отношение к их собратьям, оставшимся дома?

– Все это нагромождение сентиментальной чепухи, – провозгласил Глюр. – Все до последнего слова.

– Верно, – с готовностью признался Хозяин. – То же самое можно сказать обо всем, что по-настоящему ценно в нашей жизни.

– Помните, какие у меня были отменные собаки, – сказал Глюр, заходя с другой стороны. – Они стоили, в пересчете на штуку, дороже, чем собаки любого питомника в стране. Шикарные собаки у меня были. Вы наверняка помните того красавца мраморного колли и…

– И вашу редкостную прусскую овчарку? Или это была простофильская овчарка? Та, которую вам продал человек из Чикаго за тысячу сто долларов, – подсказал Хозяин, пряча усмешку. – Я помню. Я их всех помню. И что?

– А то, – возобновил свою речь Глюр, – что никто не сможет обвинить меня в том, будто я не делаю того, к чему призываю других. Свою важную кампанию я начал с того, что избавился от всех собак, которыми владел. Поэтому я…

– Ага, – согласился Хозяин. – Я читал об этом месяц назад в вашей местной газете. Среди ваших собак началась чума, и вы, вместо того чтобы позвать ветеринара, стали лечить их каким-то своим методом. И они все погибли. Какое невезение! Или вы специально так сделали? Ради своего важного дела? Мраморного колли особенно жаль. Он был…

– Ну, я вижу, с вами говорить бесполезно, – с раздражением выдохнул Глюр, тяжело поднялся и заковылял к машине. – Я весьма разочарован, потому что, честно признаюсь, считал вас менее тупоголовым и более патриотичным, чем эти мужланы.

– Ничуть не менее, – жизнерадостно согласился с оценкой Хозяин. – Ничуть, и страшно этому рад.

– Тогда, – подвел итог Глюр, залезая в автомобиль, – раз вы такого мнения об этом деле, нет смысла звать вас на маленькую скотоводческую ярмарку, которую я провожу через неделю. Средства от нее пойдут в том числе и в Лигу Экономии Провизии, знаете ли. А вы, как я понял, не поддерживаете…

– Лигу я поддерживаю всей душой, – заверил его Хозяин. – Карточка Лиги вывешена в нашем кухонном окне. Мы вступили в ее ряды и продвигаем ее идеи повсюду, где только можно, вот только собак ради нее не убиваем. Но в программе Лиги ничего такого нет, как вы и сами прекрасно знаете. Расскажите подробнее о ярмарке.

– Это мероприятие для соседей. – Глюр все еще дулся, но упустить возможного участника своей ярмарки он никак не мог. – Соберем сколько-то местной скотины. Будет кубок и розетка для лучшего представителя по породам и обычные ленты для второго и третьего мест. Взнос – три доллара за каждого животного. Всего один класс на породу. Допускаются только животные, выращенные самими участниками. Вход на ярмарку пятьдесят центов. Основной доход пойдет Красному Кресту. Я предложил для проведения южный луг в «Башнях» – тот самый, где проходила специальная выставка собак. И еще выделил сто долларов на организацию. Судить будет Микельсен.

– Крупным скотом я не занимаюсь, – сказал Хозяин. – Моя маленькая Буренка – единственная породистая телка, которую я вырастил. Сомневаюсь, что на ярмарке она займет хоть какое-то место, но готов привезти ее хотя бы ради того, чтобы список конкурсантов был подлиннее. Пришлите мне бланк заявки, пожалуйста.

Когда автомобиль Глюра запыхтел прочь, Лэд уныло поплелся к дому. Он был недоволен и несчастен. Отыскать запах человека, которого он загнал на дерево, не составило труда. Колли прошел по его следам через кустарник и лес, пока они не вывели его к шоссе.

И там он был вынужден остановиться. Еще будучи щенком, он выучил границы Усадьбы так же хорошо, как знали их Хозяйка и Хозяин, и твердо усвоил, что сфера его полномочий лежит внутри этих границ. За ними он не вправе преследовать даже самого опасного нарушителя. Шоссе для него было вне досягаемости.

Вот почему Лэд постоял-постоял у обочины и медленно повернул обратно. Погоня окончена, но гнев его не иссяк, и запах чужака навсегда остался в его памяти. Этот человек коварно проник на территорию Усадьбы, и ему удалось сбежать безнаказанно. Вот какие мысли крутились в собачьей голове…

Животноводческая ярмарка и в самом деле оказалась совсем немногочисленной, зато проводилась она среди чудесных пейзажей. По двум сторонам большого заливного луга на берегу реки Рамапо выросли временные загоны. Третья сторона ограничивалась чем-то вроде зрительной трибуны под навесом. Поросший деревьями берег реки служил границей с четвертой стороны. В центре луга веревками выгородили судейскую площадку, чтобы потом класс за классом заводить туда скотину.

Над пасторальной сценой нависало архитектурное безобразие, известное под именем «Башни» – цитадель Хамилькара К. Глюра, эсквайра.

Свой увесистый капитал Глюр сколотил на Уолл-стрит – кривой улочке, которая начинается от кладбища и заканчивается в реке. Став непристойно богатым, он возвел в горах Рамапо чудовищно дорогой особняк и со всем усердием принялся опекать соседних жителей. Себя он стал называть «Фермер с Уолл-стрит», и этот титул приводил в восторг не только его самого, но и обитателей всего региона.

В этой сельской глубинке среди коренного населения издавна шло нескончаемое дружеское соревнование во всем, что касалось разведения домашнего скота и птицы. Лошади, коровы, свиньи, куры, даже немного овец – все это выращивалось на протяжении многих поколений в соответствии с принципами, которые каждый животновод определял для себя сам и которые, как был уверен каждый такой животновод, однажды приведут его к совершенству.