Текст книги "В ожидании зимы (СИ)"

Автор книги: Алана Инош

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 41 страниц)

«Куколка-то свадебная – с начинкой, внутри целое богатство, – шепнул Цветанке Нетарь. – Её по обычаю желтяками [16] набивают – в подарок жениху с невестой. Давай так: я пугаю лошадей, а ты под шумок берёшь куклу. – И добавил с усмешкой: – Ты же у нас невидимка».

Цветанка не успела обдумать его предложение: Нетарь не стал дожидаться её согласия и кинулся наперерез повозке, размахивая чёрной шапкой и изображая бурное веселье.

«Многие лета счастья молодым! – вопил он, кривляясь и махая руками, как ошпаренный. – Детишек ораву, богатство в дом!»

Он всё рассчитал верно: его внезапное появление и бешеные движения испугали лошадей, и те, заржав, начали шарахаться. Парни в кушаках пытались успокоить животных, а свадебная песня оборвалась: девушки-певицы кинулись врассыпную, подальше от опасных копыт. Цветанке не оставалось ничего иного, как только юркнуть под днище повозки. Это было опасно: лошади дёргались туда-сюда, и Цветанка рисковала быть придавленной колесом.

Повозка скрипела и тряслась. От толчка кукла свалилась с задка и тяжело шмякнулась наземь – прямо перед Цветанкой, лежавшей между задних колёс. Воровка с трудом подтащила её к себе, скинула кафтан и обернула им добычу. На голову кукле она напялила свою шапку – ни дать ни взять, ребёнок. Когда она выкарабкалась из-под повозки, какой-то дядька со всклокоченной бородой воскликнул рядом:

«Ох, батюшки, ребятишек чуть телегой не затоптали! Малец, ты цел? Младшенького-то не зашибли?»

«Целы мы, дяденька», – ответила Цветанка и дала стрекача.

Тяжесть денег в кукле гнула Цветанку к земле, а кровоточащее сердце в груди нести было ещё труднее. Лучше бы с повозки упала Нежана! Уж Цветанка избавила бы её от надобности терпеть этого пузатого, завитого и расфуфыренного хряка, который относился к молодой жене, как к покупке…

Её догнал Нетарь, перехватил куклу, и они вместе побежали дальше, пока не оказались за чертой города, на заросшем бурьяном пустыре. Там они развернули Цветанкин кафтан, и Нетарь вспорол куклу ножом.

«Мы богаты!» – возбуждённо прохрипел он, сверкая горящими в предвкушении глазами.

Воришки надеялись, что их ослепит блеск золота, но из куклы с издевательским стуком посыпались мелкие черепки битой глиняной посуды вперемешку с гвоздями. Откуда им было знать, что настоящую денежную куклу молодым вручат только дома, а эту посадили на повозку именно для страховки от воров?

«Ну что, богач? – затряслась Цветанка от хохота. – Околпачили тебя? Начиночка-то… того!»

«Вот же жлобы, – ругнулся Нетарь, вскочив на ноги. – Жлобьё торгашеское!»

С этими словами он в сердцах пнул куклу, да только ушиб ногу о её жёсткую набивку. Взвыв, он схватился за пострадавшую ступню, а Цветанку душил странный, болезненный смех, неостановимый и изнуряющий, пополам со слезами. Перед её глазами стояло бледное лицо Нежаны под покрывалом. Если бы она могла вырвать её из золотой клетки, умыкнуть от мужа, который, без сомнения, будет Нежане постыл и ненавистен!.. Не стерпится, не слюбится. Не бывать этому.

Махнув рукой, Нетарь плюхнулся в траву и тоже расхохотался, не улавливая в смехе Цветанки мучительный надрыв – почти крик.

«Да-а… – протянул он. – Здорово они нам зад на палку натянули! Но всё-таки какими же жлобами надо быть, чтобы вместо настоящих звонких монет совать хлам! Это же свадьба, могли б и по-настоящему обычай соблюсти…»

«Не жлобы, а… бережливые люди, – заикаясь от нездорового хохота, подколола Цветанка. – Им своих денег жалко – а вдруг с ними в толпе что-то… приключится?»

Холодный ветер дул в грудь и остужал сердце, рыжеющий простор трав не радовал своей свободой: как дышать волей в одиночку, зная, что та, кому эта воля нужнее, ею никогда не будет обладать? Слишком невыносимо. Слишком серое и равнодушное было это небо, чтобы понять тоску Цветанки. Не понимал этого и Нетарь, который всё ещё поражался тому, как они лопухнулись с куклой – то плевался, то хохотал, то ругался и расшвыривал в стороны черепки и гвозди.

Никто не мог этого понять, лишь в зеркальных глазах призрачного волка, которого Цветанка время от времени видела во сне, отражалось точно такое же страдание. Цветанка понемногу перестала обмирать перед ним в безмолвном ужасе, а однажды даже решилась поговорить с ним: больше не с кем было поделиться своей невысказанной болью. Бабушку юная воровка не хотела беспокоить лишний раз своими тревогами, чтобы та прожила оставшееся ей время безмятежно; волк же, казалось, сам жил Цветанкиными мыслями и понимал её, как никто другой. Странно было найти родственную душу в этом бесплотном чудовище, этом сгустке холодной мглы, но, наверное, лучше такой собеседник, чем никакого…

Опять мохнатые громады, дома-медведи, дышали в полусне-полубодрствовании – одним глазом дремали, а другим наблюдали за Цветанкой и вполуха слушали её речи. Обхватив колени одной рукой, меж пальцев другой она пропускала пряди низко стлавшегося по стылой земле тумана, а напротив неё полупрозрачной глыбой лежал волк, устроив голову на лапах. Это был не разговор в обычном смысле: Цветанка просто думала обо всём, что её снедало, и мысли сочились в неуютный мрак этого места, сплетаясь в нити печального призрачного шёпота.

Настал день, а вернее, ночь, когда ей захотелось дотронуться до косматой шеи волка, почесать ему за ухом. Ей казалось, что зверь тоже томится от немой печали, и хотелось его как-нибудь утешить. Приласкать призрачное чудовище? Как ни странно – да. Когда её пальцы погрузились в белёсые волокна тумана, из которого состояла шерсть волка, их словно отрезало уничтожающим, мертвящим холодом, как если бы они попали в снежный буран невероятной силы. А морда зверя начала видоизменяться, принимая человеческие черты… Собственное лицо увидела Цветанка в глубине серебристо-молочного вещества, из которого состоял волк-призрак!

И проснулась.

Ей предстояла куча дел: штопать дыры, ставить заплатки; топить печь, таскать воду, греть её и стирать одежонку своих подопечных; когда печка остынет, устроить ребятам баню прямо в ней. Внутри было достаточно места, чтобы устроиться взрослому человеку, и даже оставалось пространство, чтобы поставить банные принадлежности; многие, не имея собственной отдельной бани и не желая идти в общую, мылись так. Вычистив печь от золы, углей и сажи, Цветанка выстлала её изнутри соломой, поставила кадку с отваром душистых трав, шайку со щёлоком и разложила заблаговременно распаренные веники.

«А ну-ка, пирожки мои румяные, запрыгивай! – велела она ребятам. – По двое, живо! Бодрее, пошевеливайся!»

Ребята со смехом и шутками полезли в печку, представляя себя калачами. Маленького Драгаша подсадили на длинной лопате для хлеба; тот подумал, что его и правда собрались запекать, испугался и заревел. Впрочем, увидев внутри живых и здоровых мальчишек, растиравшихся мочалкой, скоро успокоился.

«Живее, мелюзга, живее, – поторапливала Цветанка. – Вымылся – вон из печки, другим дай место! Вас куча, а печка одна!»

Сама она при всех раздеваться не стала, сказав, что помоется потом: слишком много дел сегодня. Скрывая своё естество, она улучала для мытья минутки, когда в доме никого, кроме неё с бабушкой, не было. Забиралась обычно в большое корыто, наскоро растиралась мочалкой, промывала в щёлоке или отваре мыльнянки голову, ополаскивалась – и готово. Месячные у неё пока не наступали вообще, и она, честно говоря, ждала их прихода с ужасом, завидуя бабушке, уже свободной от этой женской напасти. Даже представить было трудно, как она станет скрывать это неприятное обстоятельство… Если б она могла не взрослеть и не созревать!

Когда земля оделась в первый, ещё совсем тонкий зимний убор, стряслась беда: поймали Нетаря. Они с Цветанкой, как всегда, орудовали на базаре; незадолго до этого у них состоялся неприятный разговор.

«Слушай, Заяц… Может, это не моё дело, но сколько верёвочку ни вить, а кончику быть, – сказал парень. – Не знаю, как тебе удалось обвести вокруг пальца всех остальных, особенно Ярилко, но я тебя уже давно раскусил… Девка ведь ты. Понимаю, почему ты это скрываешь: боишься, что домогаться тебя начнут, шмарой сделают. Знаю, что не от хорошего житья ты с нами снюхалась, но я б на твоём месте держался от воровского братства подальше».

Цветанка молча скатала снежок. Рыхлый пушистый снег обжигающе таял, пальцы побелели, а нутро заледенело.

«Ты не на моём месте, – процедила она ожесточённо. – И не тебе меня учить, что мне делать».

«Так ведь боязно мне за тебя, – промолвил Нетарь. – Вдруг правда вскроется? Ума не приложу, где были Ярилкины глаза, когда он тебя к нам привёл… И почему он до сей поры как слепой. Может ты, как твоя бабка – того? Ведьмачишь?»

«А ежели и так, то какое твоё дело? – прищурилась Цветанка. – Смотри, держи язык за зубами. Рассержусь – наколдовать могу, мало не покажется».

Она сама не знала, почему пригрозила Нетарю, а не попросила по-хорошему… Из всей шайки Ярилко он был единственным, кого ей хотелось бы назвать другом, но слишком неожиданно и резко он обнаружил свою осведомлённость. Цветанка чувствовала себя уязвлённой и беззащитной. Получалось, что всё это время Нетарь знал её тайну, и Цветанка находилась в его руках. В его воле было проболтаться или промолчать, а кому ж сладко висеть на ниточке чужой воли? Нет, она знала, чувствовала: Нетарь – не Гойник, до домогательств не опустится, но… Всякий раз, когда кто-то прикасался к её «больному месту», ей хотелось свернуться ежом и выставить колючки. Что она и делала сейчас.

«Как ты догадался?» – угрюмо спросила она.

«Я заходил как-то раз к тебе, – признался Нетарь. – Дома была одна бабка. Ну, я спросил про тебя… А она тебя Цветанкой назвала – тут и дурак поймёт, что к чему».

Если небылица об умершей внучке и тихом помешательстве бабушки Чернавы ещё могла сгодиться для маленьких беспризорников, то перед Нетарем выкручиваться было слишком поздно. К счастью для Цветанки, Ярилко и его шайка не жаловали своим вниманием её родную улочку: там жили одни бедняки, у которых и взять-то нечего. Что же привело туда Нетаря? Любопытство?

Не успела эта мысль всплыть из растревоженной глубины души, как ярко-синие глаза парня приблизились, а его губы жарко накрыли рот Цветанки. К её горлу подступил горячий ком дурноты, и она, оттолкнув Нетаря, сплюнула в снег. Это было лишним. Нетарь всё испортил, запятнал дружбу иными желаниями, от которых Цветанку передёргивало. Она не могла представить себя с парнем или мужчиной. От мысли о Гойнике в горло толкался рвотный позыв, ей мерещился вздутый до неузнаваемости труп, который вылавливают из воды баграми… Ни к селу ни к городу ей вдруг привиделся и вместо Нетаря сине-зелёный утопленник. Бррр. Похоже, теперь эта гадость будет ей чудиться всякий раз, когда к ней попытается прикоснуться мужчина.

«Не надо, – пробормотала она. – Ты мне как друг люб, иного – не хочу. Не тронь меня».

«У тебя кто-то другой на уме?» – прищурился Нетарь, колюче подрагивая снежинками на ресницах.

«Да ну тебя», – рассердилась Цветанка.

Она скрылась от него в рыночной толпе. Хотелось попросить у зимы белые крылья и взмыть над грязным суетливым городом, подставить грудь ветру и выстудить её до полной бесчувственности, до хрусткого снежного равнодушия… Хорошо деревьям в зимнем сне! Ни забот, ни тоски, стой себе и жди весны. Но, с другой стороны, деревьям и не улыбаются хорошенькие девчонки, а Цветанке сейчас как раз строила глазки одна юная красотка. Обута девица была в лапти с шерстяными онучами [17], одета в поношенный кафтанишко цвета земли, а вот голову и плечи ей окутывал яркий, пёстрый платок с бахромой – вещь, которой она явно гордилась и щеголяла. Розовый румянец во всю щёку, весёлые тёмные глаза с озорным блеском, сочный ротик, соболиные брови роскошными дугами – у Цветанки аж сердце защемило. Захотелось совершить какое-нибудь безрассудство – ну, хотя бы взять, набраться нахальства и поцеловать эту голубушку, тем более, что она, кажется, сама положила глаз на Цветанку. Жуя бублик с маком, девица делала вид, что разглядывает обувной ряд, а корзинка на её руке болталась пустая: к покупкам она явно ещё не приступала. Ну и что, что красотка на пару лет старше? Не считая это препятствием, Цветанка сдвинула шапку на одно ухо и походкой вразвалочку направилась к ней, но не прямиком, а сперва задержалась у лавки с украшениями. Разноцветные бусы, ожерелья, мониста, серьги, запястья – у любой девицы глаза загорятся, но только не у Цветанки. До женских побрякушек она не была падка, а вот женская красота загадочным образом действовала на её сердце, озаряя его тёплыми искрами радости и заставляя забывать о заботах и печалях. Как кот, распушивший хвост перед кошкой, она прошлась вдоль прилавков с товарами, бросая многозначительные взгляды в сторону девицы в платке, и даже подмигнула. Та изобразила негодование, но не слишком убедительно: уж слишком ярко блестели при этом её большие, влекущие глаза, слишком весело подрагивали уголки губ в еле сдерживаемой улыбке. Похоже, милашка была не прочь завести знакомство, и Цветанка, забыв о неприятном разговоре с Нетарем, решительно направилась к ней.

«Ай-ай, пристало ли незамужней девице этак-то нескромно глазками стрелять? – шутливо сдвинув брови, молвила она. – А если в чьё-нибудь сердце попадёшь?»

«А ты почём знаешь, что незамужняя я?» – рассмеялась темнобровая красотка.

«Замужние дома сидят, – ответила Цветанка, ужом увиваясь вокруг обладательницы очаровательных глаз. И спросила: – Не студёно ножкам в лаптях-то?»

«От сапожек я б не отказалась, – заявила девица. – Да кто ж мне их купит?»

Внутри шевельнулось смутное неприятное чувство, но Цветанке было всё равно. Рана на сердце сомкнулась, кровь засохла – чего бояться?

«Тебя как звать, красавица?» – спросила она.

«Ивой, – ответила девица, теребя бахрому узорчатого платка. – А тебя?»

«Заяц я, – представилась Цветанка. И пошла в наступление: – Ежели хочешь, куплю тебе сапожки, но не задаром. За три поцелуя твоих уст медовых, моя голубка».

«Ах ты! – зарделась Ива. – Ты за кого меня принимаешь, охальник? Ступай себе своей дорогой!»

«Ну, значит, не так уж нужны тебе сапожки, проходишь зиму и в лаптях, – нарочито сухо подытожила Цветанка. – Прощевай тогда, милая красавица!»

Она от души забавлялась. Мысль о поцелуе этих привередливо надутых, полненьких, на вид таких вкусных губок была сладкой и пробуждала в низу живота жаркие, колко-волнующие ощущения, но и в случае отказа Цветанка не стала бы долго предаваться досаде. Мимолётная радость, случайной птахой севшая на плечо – вот и всё, что представляла собой для неё Ива. Затянувшуюся рану этой девице не разбередить, ничего опасного для себя сердце Цветанки здесь не чувствовало. Только лёгкую щекотку, как от слабой лапки новорождённого котёнка.

С небрежным видом, как бы говорящим: «Не очень-то и хотелось!» – Цветанка развернулась и всё так же, вразвалочку, зашагала прочь. В толпе мелькнули глаза Нетаря: тот напряжённо наблюдал за её заигрываниями с девицей. Может, думал, что Цветанка выбрала её себе в жертвы… Однако кража не состоялась, а потому Нетарь, скорее всего, недоумевал, какого рожна Цветанка так мило беседовала с ней.

Они воссоединились. Молчание тянулось между ними нитью, невысказанные вопросы порхали в воздухе белыми бабочками, а расстояние не позволяло постороннему заподозрить, что они – сообщники. Избегая прямых переглядок, они, тем не менее, держались на привычной связи, основанной не на зрении или слухе, а на каком-то слепоглухонемом чутье. Даже не видя Нетаря, Цветанка чувствовала его и могла безошибочно найти. Затоптанный множеством ног снег потерял девственную чистоту, но на язык снежинки падали свежими, холодными капельками. Взгляд Нетаря не хуже вытянутого пальца указал Цветанке на человека в чёрной одежде. Шуба с длинными, до пят, рукавами и огромным меховым воротником была богато расшита серебром, глаза неприветливо и остро блестели из-под околыша шапки, подстриженная бородка выдавалась вперёд, а нос изгибался свирепым крючком. Подойдя к прилавку с лошадиной упряжью и прочими кожаными изделиями, незнакомец стал присматриваться к плёткам. Расплачиваясь за плётку-семихвостку, он неосмотрительно обнаружил увесистый кошелёк – именно то, за чем охотились Цветанка с Нетарем.

По накатанному порядку Нетарь хлопнулся рядом с незнакомцем в снег и заохал:

«Ох, ох, худо, погибаю… Ох, люди добрые… Дяденька хороший, помоги!»

Цветанка тем временем уже произнесла слова заговора, сжала ожерелье и подкралась к жертве сзади. Мужчина в чёрном, хмурясь и поигрывая только что купленной плетью, смотрел на «погибающего» у его ног Нетаря, но на помощь не спешил; Цветанка времени не теряла – ловко срезала кошелёк и улизнула на безопасное расстояние, никем не замеченная. Нетарь должен был сбежать от жертвы и вскоре присоединиться к своей подельнице, чтобы разделить добычу пополам, но, сколько ни ждала Цветанка, воришка всё не появлялся.

Возвращаться на торг сразу же после совершённой кражи было неблагоразумно и небезопасно, но Цветанка на свой страх и риск вернулась. Ни незнакомца в чёрном, ни Нетаря возле кожаных товаров она не нашла; расспрашивать, само собой, не стала, но навострила уши. Двое мужиков обсуждали случившееся:

«Ишь, развелось ворья… Ловко это выдумали – на живца их ловить!»

«И то верно… Стыд-позор ведь: такой малец, а уже по скользкой дорожке пошёл! Жалко дурака, заклеймят теперь, а то и пальцы отрубят… Денег-то, правда, при нём не нашли, ну, да под пытками-то заговорит, небось… Выдаст подельничков».

Из разговора похолодевшая Цветанка поняла, что незнакомец выполнял особое задание – отлавливал уличных воров, сам являясь для них приманкой. Подобные облавы изредка проводились по приказу городского главы Островида: так посадник делал вид, что следит за порядком и борется с его нарушителями. Почему лишь вид? Да потому что ловилась лишь мелкая сошка, а крупная рыба, имея в кармане достаточно, чтобы купить свободу, могла не беспокоиться. Взятки были немаловажной статьёй Островидова дохода.

Что делать? Первая мысль: бежать к Ярилко, просить, чтоб выкупил Нетаря у насквозь продажных власть имущих, но воздух застыл в груди Цветанки мертвящим куском льда, а заячьи ноги подвели её… Грязный снег, серое небо и – неожиданно – искрящиеся игривостью глаза Ивы. Откуда девица взялась? Наверно, случай свёл их опять, но в этот раз Цветанка была не в том состоянии, чтобы продолжать ухаживание. А Ива, видимо, успела всё взвесить и изменить своё решение.

«Я согласная», – заявила она, с надеждой поглядывая на Цветанку.

«На что ты согласная?» – не поняла та. Вероятно, леденящее чувство беды отшибло у неё память.

«Ну… поцеловать тебя, – пояснила Ива с искорками недоумения в жгуче-тёмных глазах. – Купи сапожки… И я тебя сколько хошь раз поцелую».

Цветанка молча взяла девицу за руку и повела к торговцу готовой обувью. Должно быть, Ива испугалась её странного вида, потому что остановилась и упёрлась:

«Ты чего это? Что с тобой? На тебе лица нет, будто ты убил кого… Пожалуй, ещё и меня ограбишь и убьёшь! Нет, никуда с тобой не пойду!»

Мысли Цветанки сейчас метались вокруг судьбы приятеля-вора. Она ошалело стояла под снегопадом, не понимая, зачем это всё: сапоги, поцелуи, колышущаяся бахрома платка… Хлёсткий удар плетью в душу: «Будто ты убил кого». Девчонка сама не знала, насколько точно она попала. Впрочем, ни к чему ей знать про Гойника. Один взгляд на ноги Ивы в лаптях, зябко переминавшиеся на снегу, вернул Цветанке способность чувствовать что-то иное, кроме страха и тревоги, а именно – желание сделать так, чтобы эти ножки не мёрзли в мороз. Просто так, без поцелуев.

«Пошли, дурёха, – процедила она глухо. – Мне некогда, дела. Купим тебе сапоги, а расплатишься потом».

Она всё-таки притащила недоумевающую Иву к прилавку с обувью. Торговец сперва даже не поглядел на скромно одетых покупателей, но когда Цветанка высыпала на прилавок горсть серебряников из недавно срезанного кошелька, он тут же расплылся в услужливой улыбке.

«Чего изволите? Сапожки на кого смотрите? Подберём тотчас любые!»

«На неё, – сказала Цветанка, кивнув на Иву. – Чтоб и красивыми, и тёплыми были».

Торговец полез под прилавок, а вынырнул с охапкой всевозможных сапожек – красных, жёлтых, зелёных, с вышивкой и без, с кисточками, с золотой тесьмой, с загнутыми носками, со скрипом, из мягкой кожи и из жёсткой, с мехом внутри… Одним словом, на любой вкус.

«Вот, извольте выбирать!»

Ива, не веря своему счастью, хваталась то за одну пару, то за другую. Ей хотелось обувку покрасивее, пощеголеватее, но Цветанка посоветовала:

«На зиму берёшь ведь, чтоб ноги не зябли. Лучше с меховым нутром возьми».

В итоге Ива остановила свой выбор на красных сапожках с золотыми кисточками и загнутыми носочками: уж больно хороши! Глядя на её радость, Цветанка начала оттаивать сердцем, будто сквозь сонную пелену туч блеснуло по-весеннему солнце.

Потом Цветанка провожала Иву. Та не могла налюбоваться своей обновкой и с удовольствием скрипела по притоптанному снегу. Если торговец обувью умерял своё любопытство в интересах прибыли, то Ива от таких рамок была свободна.

«Откуда у тебя такое богатство?» – спросила она.

«Работаю старательно», – усмехнулась Цветанка.

«Да ладно тебе! Работает он, – засмеялась Ива. – Вор, поди?»

Цветанка нахмурилась, а Ива вытаращила глаза и замахала руками.

«Я никому не скажу, что ты! Ты славный, собой пригож… Вот только боюсь я за тебя, хорошего такого… Как бы тебя не словили!»

Снова каменная тяжесть придавила сердце. Цветанка остановилась и ласково сжала руку Ивы.

«Пора мне, Ивушка. Дела неотложные, спешу я. Носи сапожки на здоровье, пусть твоим ножкам будет в них тепло».

«Постой… Как найти тебя? – уцепилась за неё Ива. – Хочу всё-таки долг тебе вернуть».

С этими словами она шаловливо опустила пушистые ресницы и зарумянилась, а у Цветанки потеплело на душе. Первый из трёх поцелуев она сорвала с губ Ивы тут же, прямо на улице.

«За остальными приду туда, куда скажешь», – шепнула она.

«Ладно, – также шёпотом ответила Ива, отвечая на пожатие руки Цветанки таким же многообещающим пожатием. – Я у Живены, головных уборов мастерицы, на выучке состою, ремесло перенимаю. Туда ко мне лучше на надо – Живена заругает… Давай на огородах, там сейчас пусто. Знаешь, где капустное поле? Там ещё овражек такой небольшой, ручей и кусты. Вот там завтра после обеда жди меня: тогда мастерица отдыхает, и мне можно отлучаться на часок».

На том они и простились, и Цветанка побежала к Ярилко. Найти его было трудно, но возможно: он не имел собственного дома и обретался на постоялых дворах – то здесь, то там… А вот Жига, казначей братства, держал гончарную мастерскую, хоть это, на первый взгляд, и противоречило воровским обычаям. На самом деле мастерская служила ворам притоном, а в погребе за тяжёлой дверью хранился «котёл» – общие деньги братства. Найти Ярилко можно было и там. Туда Цветанка и устремилась со всех своих заячьих ног.

В жарком переднем помещении домика в обмазанной глиной печи трещал огонь: там сушились горшки, кувшины, корчаги, миски. Худой и необыкновенно длиннорукий мужичок в рабочем переднике, с подвязанными шнурком волосами, сутуло сидел на обрубке бревна и время от времени прикладывался к кувшину с квасом. На Цветанку он даже не обратил внимания, продолжая сонно щуриться на рыжий ободок света, окружавший печную заслонку. На деревянных полках стояли ряды готовой посуды, на вид вполне прилично сделанной. Мужичок по имени Ваба был здесь единственным, кто поддерживал в печи огонь и трудился на гончарном круге; в рабочем помещении имелась дверь, толкнув которую, Цветанка очутилась почти в княжеской палате. Стены пестрели коврами, по лавкам лежали подушки, а стол, как говорится, ломился от яств… В маленькое мутное окошко проникало слишком мало света, и комнату озаряло несколько плошек с огнём, расставленных между кушаньями. Во главе стола в большом троноподобном кресле сидел Ярилко, а точнее, полулежал, навалившись боком на подушку и закинув ногу на подлокотник. На лице его вместе с отблеском от светильников застыло сонно-презрительное выражение пресыщенного вельможи: судя по всему, он был придавлен хмелем. По правую руку от него сидел Жига и с совершенно трезвым видом считал золотые монеты, раскладывая их в стопки. Их блеск отражался в его глазах, придавая его лицу выражение кровавой, ни перед чем не останавливающейся алчности.

«Ярилко, Нетаря сегодня схватили на рынке! – выпалила Цветанка, запыхавшаяся от бега. – На живца поймали…»

Стараясь не глядеть на еду и не вдыхать её тошнотворный, выворачивающий голодные кишки запах, она описала человека в чёрном.

«Надо выкупить его, заплатить, кому надо… чтоб его отпустили! – взволнованно частила она. – Ему же пальцы отрубят… или кнутами засекут!»

На лице Ярилко не отразилось и тени каких-либо чувств. Он по-прежнему сохранял надменно-скучающий вид и был ко всему равнодушен.

«А пёс с ним, – изрёк он наконец лениво и медленно, с трудом ворочая языком. – Дурак, раз спалился. Хороший вор этих засланных ребят за версту чуять должен и бежать от них, как от огня. Дурак твой Нетарь. Поделом ему».

«Ярилко, ты что, хочешь им его отдать на растерзание? – не поверила своим ушам Цветанка. – Этого нельзя так оставлять!»

«Тебе надо, ты и давай им на лапу», – устало отмахнулся Ярилко, прикрыв глаза.

Цветанка на некоторое время онемела – от негодования. Где же эта хвалёная взаимовыручка, о которой толковал главарь, принимая её в братство?

«А как же – брат за брата?» – сипло выдавила она наконец.

«Пф», – фыркнул Ярилко с безмерной усталостью, кислый и квёлый.

«А если они станут его пытать, и он твоё имя назовёт? – хлестнула Цветанка последним доводом, поражённая таким равнодушием. – При нём ничего не нашли, значит – пытать будут, как пить дать!»

У Ярилко даже сомкнутые ресницы не дрогнули. Вместо него ответил Жига:

«Остынь, малой, не бухти. Не видишь – вожак наш изрядно выкушать изволил… Не до дел ему сейчас маленько. Как будет тверёз – так я ему перескажу всё. На ясную голову что-нибудь и придумаем. А насчёт пыток не сумлевайся – Нетарь парень твёрдый, вор правильный. Своих не сдаст».

Грудь Цветанки распирало, словно там зашевелился кто-то большой и лохматый – зверь с кровавым огнём в глазах и ядовитой слюной, тянущейся нитями с оскаленных клыков. К кулакам прилил жар, и она шарахнула по столу – аж посуда подпрыгнула.

«Его надо вызволять сейчас! – рявкнула она. – А не ждать, когда пытки начнутся!»

Ярилко открыл глаза – пустые и туманно-холодные.

«Пошёл вон», – коротко сказал он.

Казначей неодобрительно насупился, чуть приметно кивнул кому-то, и Цветанку подхватили сзади под мышки. Странно: в комнате как будто находились лишь Ярилко с Жигой – откуда же эти жёсткие руки? Может быть, взволнованная Цветанка просто не видела дальше своего носа, потому и не заметила присутствия других людей. Как бы то ни было, её грубо выкинули в жаркую мастерскую, где Ваба всё так же глубокомысленно глядел на печь и потягивал квас, а может, и что покрепче. Когда Цветанка лягушонком плюхнулась перед ним на пол, он только неопределённо хмыкнул. Воровских тайн выдать он не мог, будучи глухонемым с рождения.

Затравленным зверем металась Цветанка, не находя себе места. Даже чуть не забыла о свидании на заснеженных огородах, назначенном ей Ивой, а вспомнив, поморщилась. Не до того ей было, но и заставлять красивую девчонку ждать попусту она не хотела. Без подарка идти ей показалось неприличным, и Цветанка отправилась на рынок, чтоб купить какую-нибудь безделушку. Выбрав красные сердоликовые бусы, она уже устремилась было в сторону огородов, как вдруг заметила вчерашнего «чёрного человека» – уже в другой шубе, зелёной с золотым узором. Как и в прошлый раз, он делал вид, что ищет какой-то товар, но на самом деле его острый взгляд щупал толпу. Неслыханная самоуверенность с его стороны! Неужто он полагал, что после поимки Нетаря воры о нём не узнали и не поняли, что он «засланец»? Цветанка вдруг почувствовала: он ищет именно её. Сердце бухнуло, кровь стукнула в висках, опасность вонзила под кожу тысячи раскалённых игл и заставила тело запеть песню мести. Зверь шелохнулся в ней, требуя отплатить за Нетаря, и Цветанка, шныряя меж людей, направилась к сыщику.

Она не трогала ожерелья и не отводила глаз – хотела, чтоб он её увидел. Снег косо летел, холодными каплями тая на щеках, оседал на сдвинутых бровях Цветанки и цеплялся за ресницы. Белая завеса мельтешила между нею и сыщиком, а бусы крутились на пальце. С ледяным лязгом взгляды скрестились. Цветанка показалась сыщику на миг и нырнула в толпу, зная, что он за ней погонится.

Она не ошиблась. Сыщик двинулся сначала шагом, постепенно ускоряясь, потом перешёл на бег, лавируя меж людьми и зорко высматривая Цветанку. Вскоре из толпы выделились ещё трое бегущих человек – его помощники; пришлось воровке доставать своё тёплое янтарное ожерелье и шептать на бегу заговор отвода глаз, чтобы отсечь эту ненужную троицу от своего главного врага. Ценой долгой и изнурительной беготни она добивалась, чтобы они отстали, а носатый сыщик не потерял её из виду: шепча слова заговора, она захлёстывала невидимую петлю вокруг себя с ним, дабы остальные упустили также и своего начальника. И у неё таки получилось! Дыша зимним ветром и ловя на язык снежинки, Цветанка понеслась к реке.

Не очень толстый, «молодой» лёд крякнул под её ногами, но не сломался. Ожерелье грело ладонь и было, пожалуй, единственной тёплой вещью: даже сердце застыло промёрзшим куском скалы. Запыхавшийся сыщик спустился с берега к кромке льда и осторожно попробовал его ногой.

«Не уйдёшь!» – одышливо крикнул он Цветанке.

На поясе у ловца воров висел короткий меч; дотронувшись до рукояти, он явственно дал Цветанке понять, что не шутит. Сыщик остался без помощников, но, как видно, не сомневался, что поймает Цветанку один.

«Где Нетарь? Что вы сделали с ним, псы?» – с безопасного расстояния рявкнула она.

«Ребята малость перестарались, допрашивая его, – оскалился сыщик, раздувая ноздри и выдыхая белый морозный парок. – Он не выдюжил пыток, испустил дух. Не раскололся, щенок! Ну да ничего – ты, я думаю, будешь поразговорчивее! Девка твоя у нас. Ежели не хочешь, чтобы ребята с нею поразвлеклись, ты нам всё расскажешь!»

Сердце-скала не дрогнуло, только глубоко внутри на один-единственный миг что-то жалобно тренькнуло, будто лопнула тонкая струнка, державшая Цветанку в этой жизни. Сыщик полагал, что ей есть что терять, но он ошибался.