Текст книги "Ты (СИ)"

Автор книги: Алана Инош

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 27 страниц)

                 Хмель затуманил её взгляд, сделав его пристально-ласковым, редко мигающим – даже мурашки бежали от него по телу. В темноте её зрачков плясали огненные драконы, и их танец меня одновременно завораживал и пугал. Но я всё-таки осмелилась протянуть руку и поймать одного из них за хвост, сконцентрировавшись на нём, как на медитативном образе.  Хвост, пасть, глаза. Шершавость чешуи, трепыхание крыльев.

                 Дракон влетел мне в грудь и разорвался там на миллионы алых искр. Пальцы Александры расшнуровали корсет, дышать стало легче, я легла и раскрылась ей навстречу. Её руки на моей груди, губы – возле моих, горячее дыхание, соприкосновение, влажное проникновение...

                 Хвост другого дракона проник в меня, пронзая стрелами безумного наслаждения. Моя пятерня – на спине Александры; что-то горячее влажно прикоснулось к шее – её язык. Мои пальцы – в её волосах, её дыхание обжигало мне ухо. Дракончики в глазах, безумная пляска огня, сплетение пальцев, сплетение ног, сплетение душ.

                 – Милая...

                 – Мм?

                 – А ты мне не снишься?

                 Обхватив меня руками и ещё для верности – ногами, Александра мягко и влажно касалась губами моей кожи, потом устроила голову у меня на плече и стала щекотно дышать в шею. Рассматривая кольцо на своём пальце, поднесла руку к моей – с таким же кольцом:

                 – Нет, всё-таки, наверно, это не сон.

                 Погружая губы в волосы над её лбом, я шептала глупые и смешные ласкательные прозвища, придумывая их на ходу, а Александра жмурилась и посмеивалась. Она сегодня сделала большие успехи, ни разу за всю вечеринку не поцапавшись с Ксенией – осталась спокойной, даже когда та пригласила меня на танец. Так, глядишь, отношения и выправятся.

                 – Лёлик...

                 – Мм?

                 – Ты знаешь, девочка, я ведь не люблю тебя.

                 – ?

                 – ...Я тебя обожаю.

                 Я тихо засмеялась и прикусила в поцелуе её нижнюю губу. Её глаза, усталые, немного пьяные, дремотно полуприкрытые, из стальных и пронзительных стали нежно-жемчужными. Очень красивые глаза, ресницы чёрные и густые – одарила же природа такими. Если бы не седина, она выглядела бы моей ровесницей... Впрочем, и в моих волосах за эти месяцы появилось много серебра. Такими темпами я скоро её догоню.

                 – Маленький мой...

                 – Что, Саш?

                 – Ты устала?

                 – Совсем чуть-чуть.

                 – Ну, тогда спи. Спи, солнышко.

                 Сама Александра уснула быстро, а мне не спалось, хотя устала я отнюдь не чуть-чуть, а смертельно. Свечи ещё горели, и из-за зеркала казалось, что их шесть, а не три. Оригинального ночника с солью больше не было: его расколотила Алиса, устроив Александре скандал при расставании.

                 Осторожно, чтобы не разбудить моего усталого ангела, я встала с кровати, накинула халат и потихоньку достала из ящика тумбочки тонометр. Неслышно ступая босиком, вышла в кабинет, забралась с ногами в солидное кожаное кресло и включила настольную лампу. Кабинет озарился приглушённым уютным светом, на столе янтарно заблестели древесные узоры под полировкой. Отражение лампы зажглось в стеклянной дверце книжного шкафа. Манжета, кнопка, привычное гудение и сдавливание. Писк, стравливание воздуха, цифры на дисплее.

                 Высоковато... Оттого-то я и чувствовала себя так неважно. Сняв манжету и отодвинув прибор, я перебралась с кресла на диванчик у окна и закрыла глаза. "Саша пусть спит, зачем её тревожить? Ничего, не помру... Будет совсем хреново – приму таблетки, хотя на них тоже далеко не уедешь. Интересно, куда теперь всю эту кучу шаров девать? Пусть повисят немного для красоты, а потом полопать их, что ли? Вот задачка..." Мои глаза открылись, потом снова закрылись, и сон наконец наполз на меня, накрыл и укутал.

                 ...Я увидела две светлых и гладких жемчужинки на какой-то серебристой, залитой тонким слоем воды поверхности. Потрясающе красивая картинка, вот бы заснять – обалденное было бы фото... жаль только, во сне у меня не было фотоаппарата...

                 Александра в коротком чёрном халате стояла в дверях, прислонившись к косяку и грустно глядя на меня. Утренние лучи озаряли кабинет янтарным светом, наполняли складки халата Александры шёлковыми переливами, оживляли вышитых на нём золотисто-красных драконов. Я села на диване, протирая глаза.

                 – Саш... Доброе утро. Ты чего такая расстроенная?

                 Александра отделилась от косяка, прошлась босиком по кабинету, заложив руки за спину. Я опять невольно залюбовалась её длинными, гладкими ногами.

                 – Как же мне не расстраиваться, если моя жена в первую брачную ночь ушла от меня на диван? – сказала она с шутливой грустинкой. – Просыпаюсь, хочу тебя обнять и поцеловать – а тебя нет...

                 Мой организм бунтовал, не желая просыпаться. Каждой клеточкой он стремился растечься по дивану и впасть в кому.

                 – Прости, Сашунь... Я, вообще-то, собиралась вернуться, но что-то задремала тут, – хрипло простонала я.

                 – Ну ладно, тогда я хочу моральную компенсацию в виде идеально сваренного кофе и завтрака, – сказала Александра, блестя солнечными искорками в жемчужных глазах. – Пока я принимаю душ – чтоб всё было готово!

                 Встряхнув волосами, я изо всех сил старалась сбросить с себя наползающий и опутывающий меня своими осьминожьими щупальцами коматоз.

                 – Хорошо, сейчас всё сделаю...

                 Александра заставила меня снова сесть, надавив на плечо: она увидела на столе тонометр.

                 – Так, стоп-стоп, – нахмурилась она. – Лёлик, ты плохо себя чувствуешь?

                 – Нет, всё нормально, – попыталась я заверить её. – Это я так – для контроля измеряла.

                 – А вот сейчас мы и проконтролируем ещё раз, – сказала Александра, беря со стола прибор.

                 Деваться было некуда. Я просунула руку в манжету, про себя молясь: "Только бы понизилось, только бы понизилось". Мне очень не хотелось огорчать моего ангела-хранителя.

                 Давление хоть и снизилось по сравнению с ночным, но всё равно нормальным его назвать было нельзя. Александра вздохнула, покачала головой... Не успев и ойкнуть, я снова оказалась у неё на руках, а потом – в постели. Через пятнадцать минут моя супруга с чуть влажными причёсанными волосами принесла наш традиционный завтрак – омлет, поджаренный хлеб, кофе и черносмородиновый джем. Правда, в моей чашке вместо кофе был ромашковый отвар с мелиссой – золотистый, полный солнечного тепла и напоминающий о лете.

                 – Чего с шарами-то этими делать? – всплыл у меня ночной вопрос.

                 – А чего? – Александра аппетитно хрустнула тостом, намазанным вареньем. – Пусть повисят. Заходишь домой – и будто праздник.

                 – Ладно. – Я уютно устроила голову на её плече и закрыла глаза.

                 Да, август прошёл спокойно, но его роль на себя решил взять грядущий апрель. Впрочем, мы пока ещё не знали об этом и просто растворялись в счастье настоящего дня. Сентябрьское солнце приветливо щекотало веки, а со спины меня прикрывало от холодного дыхания неизвестности надёжное и сильное крыло.

 25. Ты меня не любишь

                 – Здравствуйте, извините за беспокойство. Мне нужно поговорить с Сашей. Трубку она не берёт, а разговор важный и срочный. Это единственный способ до неё достучаться.

                 – Её ещё нет. Она на работе.

                 – Я понимаю... Но я приехала издалека, мои вещи на вокзале в камере хранения, идти мне некуда. Могу я её подождать?

                 Да, корифеи литературы не рекомендуют начинать текст с диалога, и это вполне обоснованно: кто произнёс реплики в начале главы? Где и когда происходит действие? Из самих только реплик это не всегда понятно, читателю приходится догадываться. Но автору этих записок многие мудрые советы не идут впрок. Своевольный он, автор – что хоТИТ, то и вороТИТ, самоуверенно полагая, что из таких вот приёмчиков – либо не рекомендуемых, либо избитых, либо рискованных – делает свои "фишки", как-то оригинально их обыгрывая. Что ж, позволим автору и далее пребывать в этой уверенности... Тем более, что персонаж-то, произнёсший самую первую реплику – вот он.

                 – Ну хорошо, проходите, – удивлённо проговорила я, открывая дверь и впуская в квартиру девушку в короткой кожаной курточке, чёрной мини-юбке и красных лаковых сапожках на высоченных шпильках.

                 Это была брюнеточка Алиса – бывшая девушка Александры. Зачем я её вообще впустила? Ну, если со мною ведут себя вежливо и адекватно, то и я обычно отвечаю взаимностью, а Алиса разговаривала именно так.

                 – Можете не разуваться, вытрите только ноги о коврик, – сказала я. – И проходите в гостиную.

                 Алиса старательно выполнила мою инструкцию. Усевшись в кресло, она уставилась на свои сцепленные замком пальцы с длиннющими накладными ногтями. Я хотела было вернуться к прерванной работе, но некстати вспомнила о гостеприимстве.

                 – Чаю или кофе? Или, может, воды, сока?

                 – Спасибо большое, от чашки кофе не откажусь, – ответила Алиса. – На улице холодина жуткая.

                 Возясь на кухне с кофеваркой, я задумалась: а с какого, собственно говоря, перепугу я перед ней так расшаркиваюсь и обхаживаю её, как дорогую и званую гостью? Вежливость вежливостью, но и без кофе она, в принципе, прекрасно обошлась бы... Тем более, что неясно, с какими целями она вообще сюда явилась. Больше года о ней не было ни слуху ни духу, и вот вам – здравствуйте, я ваша тётя!.. Но кофе был сварен – не выливать же, и я понесла чашку ароматной арабики неожиданной вечерней гостье.

                 – Спасибо огромное, – поблагодарила Алиса. Принимая чашку, она слегка царапнула меня своими пластмассовыми когтями.

                 Считая свой долг хозяйки исполненным, я вернулась в кабинет, к компьютеру, но сосредоточиться не очень получалось. Мои мысли беспокойно возвращались к одной и той же теме: какого лешего Алисе понадобилась Александра и что у неё за разговор такой важный, ради которого она не постеснялась заявиться к нам в дом? В гостиной слышался стук каблуков: гостья расхаживала по комнате, и меня это напрягало. Нет, не то чтобы я опасалась, что она что-нибудь украдёт, но внутренний голос советовал мне хоть краем глаза, да приглядывать за ней.

                 Остановившись в дверях, я спросила:

                 – А можно поинтересоваться хотя бы в общих чертах, что у вас за дело к Саше?

                 Пустая чашка уже стояла на столике, а Алиса рассматривала наши семейные фотографии на полке. Обернувшись, она со странной, сальной улыбочкой ответила:

                 – Ну... Я не могу вам этого сказать. Это личное. Касается только нас с ней.

                 – Вообще-то, если я вас впустила и разрешила ждать, то как бы имею моральное право знать, – возразила я.

                 – Вы ставите меня в неловкое положение, – продолжая всё так же многозначительно ухмыляться, сказала она. – Вам что, все интимные подробности выложить, что ли?

                 Меня словно кипятком ошпарило изнутри.

                 – Ка... какие ещё интимные подробности? – пробормотала я.

                 – Ну... вот такие, – с кривой усмешечкой ответила Алиса, изящно вышагивая вдоль ковра с заложенными за спину руками – ни дать ни взять профессор, читающий лекцию. – Вы же знаете Сашин любвеобильный характер и вкусы... Ей нравятся молодые, красивые, ухоженные девушки, а не домашние клуши. Одними борщами да пирогами её, знаете ли, не удержишь... Вы на себя посмотрите. – Она окинула меня оценивающе-презрительным взглядом. – Хоть бы волосы покрасили, что ли... И в спортзал бы походили, а то выглядите, как сорокалетняя баба!

                 Я слушала и, не побоюсь этого слова, охреневала от такой наглости. В моей голове моментально пронеслось всё время, проведённое с Александрой: никаких признаков остывания чувств, никакой небрежности, грубости и невнимательности с её стороны я не замечала. В её взгляде всегда тихо светилась нежность – какой бы усталой она ни приходила с работы. На моём столе в кабинете всегда стоял букет цветов, а когда увядал – сменялся свежим, и я не могла припомнить такого дня, когда бы ваза пустовала. Встретившись в Новый год с Элей, я уже не комплексовала при виде её шубы: на мне была шуба не хуже – подарок на день рождения, а на шее, в ушах и на пальце сверкали голубые топазы – новогодний подарок. Если я себя неважно чувствовала, для меня не существовало лекарства лучше, чем расслабляющий массаж, с любовью сделанный тёплыми, сильными, искусными и ласковыми руками моего ангела-хранителя, а уж благодарной быть я умела: без своей доли удовольствия мой ангел не оставался. Часто эти родные руки переносили меня, закутанную в махровую простыню, из ванной на кровать, а потом бережно расчёсывали и сушили мне волосы, в то время как губы зацеловывали мне шею и плечи... А потом – всё тело, вплоть до пальцев ног. Стали бы они это делать, если любовь остыла?

                 И вот, во всё это наглая брюнеточка Алиса, выпив гостеприимно поданный мною кофе, смачно плюнула, ещё и намекая на какое-то продолжение своих отношений с Александрой. Расхаживая вдоль кромки ковра, она неосторожно повернулась ко мне спиной... Это было ошибкой. Я пантерой прыгнула на неё, опрокинула ничком, вцепилась в волосы и с холодной яростью припечатала её смазливую накрашенную мордашку об пол. Сразу же из её носа хлынула кровь с соплями, но я ещё парочку раз устроила её физиономии встречу с паркетом – для закрепления урока.

                 – Заткнись, сука, – прошипела я, за волосы задирая ей голову вверх. – И не смей врать. Нет у вас ничего и быть не может! Ни единому твоему слову не верю.

                 – Что тут происходит?! – раздался голос Александры. – Лёня, прекрати немедленно! Что ты делаешь!

                 Я не особо сопротивлялась её рукам, оттащившим меня от Алисы, и не особо вслушивалась в то, что эта девка истерично визжала, размазывая по лицу слёзы и кровавые сопли. В голове стоял колокольный гул, колени подкашивались, руки тряслись. Александра, не успевшая даже снять плащ и переобуться, что-то говорила мне – я видела это по движению её губ, но из-за шума в ушах ничего не могла разобрать. Она увела Алису в ванную – умываться, а я, с безжизненно повисшими между колен руками, осталась сидеть на диване...

                 Гул колоколов постепенно отступал, затихал: я уже слышала, как Александра достаёт из морозилки лёд – хрустит гибкой формой, выковыривая из неё кусочки. В ванной шумела вода и булькали всхлипы – мне так и представлялись сопливо-кровавые пузыри, надувавшиеся из ноздрей брюнетки. Шаги Александры: она понесла лёд – прикладывать к разбитой морде Алисы. Негромкие голоса...

                 Шатаясь, я подошла поближе... Пол ступенчато уходил из-под ног, и я ухватилась за дверной косяк, слушая.

                 – С чего ты взяла, что я должна снабжать тебя деньгами?

                 – Саш, мне больше не к кому... обратиться. Если я не верну деньги, мне крышка...

                 – А я здесь при чём? Не надо было ввязываться во всякое дерьмо.

                 – Саш... Пожалуйста... У тебя же водятся бабки... Что для тебя пятнадцать косарей зелёных? Ерунда... А мне – позарез надо...

                 – Голубушка моя, ты так говоришь, будто денежки мне с неба сыплются, как дождик. Я работаю и кручусь для этого. Я не одна теперь живу, у меня – жена. У неё здоровье слабенькое... И в любое время деньги могут потребоваться на лечение.

                 – На кой тебе сдалась эта больная курица...

                 В ванной послышался льдистый, колючий смех.

                 – А-а, я поняла, за что Лёня тебя проучила... Правильно сделала, я считаю. За языком следить надо, дорогуша – могут и укоротить.

                 – Значит, не дашь денег?

                 – Прости, красавица. Я и так на тебя потратилась в своё время... Хватит. Да и ведёшь ты себя, мягко говоря, странно. Приходишь просить у меня денег – и оскорбляешь мою жену. На что ты рассчитываешь?

                 Я вернулась в кабинет и опустилась в кресло. Из меня словно выкачали все силы и душу – осталось только тело, способное двигаться, как зомби. Значит, всё-таки не личный вопрос, а денежный... И Алиса врала про "интимные подробности". Вот только для чего ей это? Просто уязвить меня? Хотя бы ехидным словом достать меня за то, что Александра когда-то указала ей на дверь?

                 Александра остановилась в дверном проёме, постояла секунду и вошла. Её кожаный плащ поблёскивал в свете настольной лампы.

                 – Что, она тебе гадостей наговорила?

                 Я молчала, глядя в монитор, но совершенно не понимая текста на экране: всё сливалось в сплошной готический шрифт. От гула в голове осталась только тошнотворная, шершавая и терпкая, как кофейная гуща, пульсация в висках. Александра устало оперлась на спинку кресла, склонившись надо мной. Бахрома её тонкого шарфа защекотала моё плечо.

                 – Ладно... В общем, сейчас я её на вокзал отвезу, билет ей куплю, и пусть катится на все четыре стороны. Сама вляпалась в какую-то афёру – пусть сама и выкручивается.

                 Похоже, моё сознание снова забиралось в аварийную капсулу... А на поверхности остались хаотичные помехи, сполохи, эхо и отрывки мыслей и чувств – всё всмятку, вперемешку, растёртое в мелкий порошок. Взвесь из капель крови, клочков души и песка в болотной воде.

                 – Саш... А правда, зачем тебе такая больная курица, как я? – спросил этот остаточный разум.

                 Она подвинула к креслу стул и села, облокотившись на колени. Свет настольной лампы с сочувствием и нежностью озарял её усталое до бледности лицо, как бы стараясь дать мне понять: ну зачем эти глупые вопросы?

                 – А зачем тебе я, м? Лёнь? Если уж на то пошло. Зачем ты со мной живёшь?

                 Что мог ответить болтающийся в состоянии кроваво-песочной взвеси остаточный разум?

                 – Потому что я тебя люблю, Саш.

                 Она грустно покачала головой.

                 – Нет... Лёнь, милая, давай посмотрим правде в глаза... Не любишь ты меня. Вернее, ты пытаешься себе внушить, что любишь, иногда даже получается... Но на первом месте для тебя всегда будет Яна. Нет, винить тебя за это нельзя, просто ты – однолюб, моя девочка. Так уж получается...

                 "Как, почему, откуда? – хотели спросить остатки разума и кровавые обрывки души. – Почему ты так решила? С чего ты это взяла?" Но пересохшие губы не смогли разомкнуться.

                 – Брось, Лёнь, по твоим глазкам всё видно, – глядя на меня с безграничной и нежной печалью, ответила Александра на этот не заданный вихрь вопросов. – В них навечно поселилась эта тоска, которая не проходит... Даже когда ты улыбаешься. Даже когда мы с тобой занимаемся любовью. Я всё прекрасно видела и понимала, когда принимала решение... Я думала, что смогу любить за двоих – лишь бы ты была со мной. Тебе нужна поддержка, забота, защита... Кто-то сильный рядом. Я решила, что буду для тебя этим плечом несмотря ни на что. Даже если от тебя никогда не будет полной взаимности. Не знаю... Не знаю, правильно ли я поступила... и как долго это продлится.

                 Свет настольной лампы пытался прогнать печальные тени от её глаз, но не мог. Не могли и остатки разума понять, что же я сделала не так... Слишком мало их было для этого в сумасшедшей смеси из боли и недоумения. Не под силу было этим крупицам постичь, какой любви от меня ждал мой ангел-хранитель, и что такое в его понимании полная взаимность.

                 Вздохнув, Александра встала – с тусклым, серым лицом и усталым взглядом.

                 – Ладно... Надо отвезти эту дуру на вокзал. Скоро вернусь, не беспокойся.

                 На что способны остатки разума? Да ни на что особенное. Разве что дать пальцам команду бесцельно складывать во много раз бумажку, потом разворачивать и снова складывать – уже по-другому. И так – снова и снова, пока на ней от сгибов живого места не останется. А потом – скомкать, кинуть в мусорную корзину и оторвать от блока новую...

                 Светлое приталенное пальто с расклёшенным низом, широкий пояс с прямоугольной пряжкой, белые сапоги и шёлковое красное кашне – нет, не похожа на сорокалетнюю бабу. Если не приглядываться к серебряным нитям в волосах – совсем юная девушка. Бегущая по волнам. Или по снегу.

                 Апрельские сумерки, подмороженная грязь под ногами. Первая половина этого месяца у нас – почти зима, а потом в рекордные сроки апрель-снегогон готовит землю к маю, к первым листочкам. Но не исключено, что и в мае снег может пойти...

                 Огни окон, фары машин. Небо... Небо, а небо? Скажи, я правда похожа на старую тётку? Скажи, что мне сделать, чтобы мой ангел-хранитель поверил в мою любовь? Неужели всё, что я делала для этого, было зря?

                 Город – огромный, серый и грязный, а я – маленькая одинокая фигурка в светлом пальто. Кому я нужна здесь? Здесь каждый – за себя. "Попрятались суки в окошки отдельных квартир". Люди не смотрели больше на звёзды, лишь под ноги себе – в слякоть, перемешанную с фантиками и окурками.

                 Куда пойти в этом городе? В сумочке нашлись кое-какие деньги – можно прожить пару-тройку дней. В нашей с тобой квартире жили чужие люди, а как бы мне хотелось сейчас подняться по родным ступенькам!

                 Я не смогу вернуться домой, пока не пойму, что делать – как убедить моего ангела, что я люблю.

                 Эх, апрель, что же ты делаешь? До майских праздников – пара дней, а ты снег вздумал сыпать. Кончай шутки шутить, мы же не за полярным кругом. Ветер, зачем ты выдуваешь из моей груди тепло, выстуживаешь мне сердце? Чем же я буду любить моего ангела-хранителя?

                 Какая-то малознакомая часть города. Как меня сюда занесло? Как заблудившуюся Герду – но не в поисках Кая, а в процессе изобретения лекарства для собственного сердца. Маршрутка, ещё маршрутка. Опять непонятно, где я. И что со мной? Я – чаша с взболтанной смесью боли, тоски, небесного холода, умирающего запаха прихваченной морозом яблоневой ветки. По сосудам в голове – алый огонь, яд, убивающий клетки. Сердце – вялый мешок, уставший качать кровь. А какой смысл, если Александра не верила мне?

                 В висках – ад, от которого седеют волосы. Где, где оно, чудодейственное средство, одна капля которого заставляет прозреть слепые сердца? И слепые души. Может быть, на дне этой банки с семиградусной розовой газированной бурдой со вкусом якобы клубники и шампанского? Супермаркет – супер-брюхо города, средоточие света, тепла и еды. Охранник. Есть деньги – есть еда, нет денег – уходи подобру-поздорову. У меня были деньги и выглядела я прилично, но не за едой я сюда пришла, а погреться, спасаясь от убийственного ветра и самой настоящей метели. Охранник уже поглядывал на меня, потому что я только бродила вдоль полок, ничего не покупая. Ладно, не будем вызывать подозрений. Сейчас бы чего-нибудь горячего... Ну да ладно, сойдёт и горячительное. Всё равно, какое. Например, вот это, с серебристо-зелёненькой этикеткой – очень подходящий цвет для змия... Что, лукавая рептилия, заключим сделку? Ты мне – тепло, а я тебе – часть своей печени... ну, так уж и быть, и души тоже.

                 Зелёный согласился и быстренько повёл меня в очередь на кассу. Впереди меня была широкая, кожано-пиджачная мужская спина и такой же кожаный затылок – флегматично-успокоительное и усыпляющее зрелище, как слоновья задница или кирпичная стена... Когда долго смотришь на кирпичную стену, начинают закрываться глаза и у тела, и у души, испытано. А серая слоновья задница помахивает хвостом, в то время как хобот спокойненько рвёт траву и пихает в рот. Тоже идиллическая картинка.

                 А вот со спины мне не повезло. Вскоре за мной пристроилось крайне несуразное и дурно пахнущее существо непонятного пола, в замурзанной оранжевой жилетке дворника, затасканных и грязных безразмерных штанах с пузырями на коленях – тоже от какой-то спецодежды. Из-под чёрной шерстяной шапчонки, залихватски сдвинутой набекрень, торчали засаленные клочки волос неопределённо-серого цвета, с проседью. Обрюзглое, морщинистое лицо существа имело выраженные алконавтические признаки. Небольшой лапкой с кривыми, грязными пальцами оно поставило на движущуюся ленту чекушку водки. Заметив мой взгляд, растянуло свои морщины в улыбочке и подмигнуло мешковатым глазом. Я отвернулась от неприятного зрелища.

                 Лента двигалась медленно, заваленная кучей продуктов. Слоново-кожаная спина впереди, переваливаясь с ноги на ногу, делала шажок за шажком, вонючее существо сзади тоже не отставало. Личностью оно оказалось крайне беспокойной – ни секунды не могло постоять на месте, озиралось, топталось, шмыгало носом, что-то бормотало. Потом, обратив внимание на наши соседствующие на ленте бутылки, сказало:

                 – Эт-самое... Прям как мы с тобой, да?

                 Голос у него был тоже непонятный – не то высокий мужской, не то грубый женский, глуховато-шепелявый из-за отсутствия части зубов. Я глянула и не могла не согласиться, что сходство подмечено точно. Моя бутылка, высокая, стройная, элегантная, вся радужно-зелёно-серебристая – я, а неказистая чекушечка дешёвой водяры – мой пахучий сосед. Удивившись сохранности образного мышления у столь опустившегося субъекта, я не удержалась от ухмылки. Лучше бы я отвернулась... А то, похоже, мою усмешку приняли за проявление дружелюбия.

                 – Красивая ты, принцесса... Может, пойдём, бухнём на парочку? – предсказуемо поступило предложение.

                 – Вот ещё, – буркнула я, отворачиваясь.

                 Скорее бы уж добраться до кассирши и – пулей от такого малоприятного соседства... Увы, завалы продуктов на ленте расчищались медленнее, чем хотелось бы.

                 – Чё, брезгуешь мной? – хмыкнул субъект. – Эх, ты... Где уж нам, со свиным-то рылом, таких жар-птиц ловить...

                 Слоново-кожаная спина впереди наконец-то подошла к кассе, а это значило, что и мне осталось недолго терпеть эту пахучую компанию. На свободу, пусть и в метель, но подальше от...

                 И вот – свершилось. Забрав сдачу и сунув бутылку в сумочку (из последней горлышко безбожно торчало, не влезая полностью), я оглянулась. Вонючий субъект замешкался у кассы, рассчитываясь за водку мелочью, которую, видимо, смог наскрести с великим трудом. Он высыпал перед кассиршей целую горсть монет в один и два рубля, и той пришлось заняться счётом. Это дало мне достаточно времени, чтобы сбежать.

                 В красивой бутылке оказалась какая-то дрянь. В этом я смогла убедиться, удалившись от огней супермаркета и спрятавшись от ветра в пустом остановочном павильончике. Этикетка гласила, что сие пойло – коктейль, содержащий абсент. Уж лучше бы взяла тот клубничный шампусик... Но зелёный дракон всё же пробрался в меня, и вскоре я ощутила, что зря его ругала: он дал мне обещанное тепло. Вильнув хвостом, он раздвинул пелену метели и показал мне небо, полное звёзд, а среди них – твою. Ту самую, тёплую и яркую, на которой поселилась твоя душа и ласково взирала на меня... несчастную и заблудившуюся.

                 ..."Бух, бух", – отдавалось у меня в голове. Кто-то немилосердно бил меня по лицу. Сморщившись от боли, я открыла глаза... Они не сразу смогли настроиться и поймать картинку, а вот нос сработал быстрее, уловив знакомую вонь.

                 – Э, принцесса! Ты чего тут, на улице-то, забухала? Замёрзнешь же! Говорю же – айда ко мне, там хоть и не хоромы царские, зато теплее!

                 Ветер по-прежнему бесновался вокруг остановки, злясь, что не может меня достать, а надо мной склонился мой недавний сосед по очереди в супермаркете и хлопал меня по щекам, приводя в чувство. К его собственному "аромату" добавился водочный запах: видно, чекушку свою он уже приголубил. Зелёный дракон ещё плескался в бутылке, и я впустила в себя ещё пару глотков. Какой смысл во всём этом? Какой толк топтать асфальт и дышать мертвящей вьюгой, если моему ангелу-хранителю недостаточно той любви, которую я ему даю?

                 – Айда, айда, – повторял сосед, помогая мне встать со скамейки. – Тебя как звать-то, красавица?

                 – Лёня, – двигая моими губами, ответил дракон.

                 – А я – Манька... А погоняло у меня – Воробьиха. Слушай, я на мели нынче, а у тебя бабло должно водиться: по тебе видно. Зайдём-ка сначала за бухлом да жрачкой, а то мне тебя даже угостить-то нечем, жар-птицу мою ненаглядную...

                 Итак, сей "ароматный" субъект оказался женщиной... Впрочем, этим словом назвать такое существо язык как-то не поворачивался. Женщина в моём представлении – это что-то нежное, изящное, чистое и красивое, а передо мной была просто женская особь вида "алконавт обыкновенный". Работала Воробьиха дворником и пила по-чёрному, был у неё за плечами и небольшой срок в колонии. По дороге к супермаркету она сообщила мне о себе ещё один важный факт:

                 – Я, эт-самое... баб люблю. С мужиками выпить только могу, а в постели мне бабёнку надо. Есть у меня одна мадам... Тонька, разведёнка. Тоже выпивку любит, а мужики, говорит, козлы... Вот, ко мне, значит, и приласкалась... На безрыбье и рак рыба, а на безмужье и Манька Воробьиха – мужик. Но сегодня пусть гуляет лесом, сегодня у меня гостья получше... Когда ж мне ещё счастье-то такое выпадет – жар-птицу поймать?

                 Мои белые элегантные сапоги стучали каблуками следом за растоптанными кирзачами Воробьихи. А что поделать? Не нашлось пока лекарства для разбитого сердца Герды, закружила её метель, запорошила и разум, и дорогу. Цедя через соломинку коктейль из безумия, зелёного драконьего огня и чёрного океана безысходности, я уже не различала, где плодородная почва для размышлений, а где просто городская грязь... Грязь, на которой не могло вырасти ничего, кроме больных трущобных одуванчиков.