Текст книги "Ты (СИ)"

Автор книги: Алана Инош

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 27 страниц)

                   – Мася! Ма-ась!

                   На это ласкательное имя откликнулся, конечно же, её сын. Следом за ним в комнату вернулась Наташа – с кислым и усталым лицом. Втроём они принялись настойчиво убеждать Дениса с дядей Славой перебраться на кухню, а я пошла за тобой: мне безотлагательно требовалось тебя обнять.

                   Переступив порог балкона, я прижалась к тебе сзади, не обращая внимания на присутствие Людочки.

                   – Уть... Я жутко устала. Пошли домой...

                   – Да? – Ты в ответ погладила мою обнимающую тебя руку. – Конечно, птенчик, пойдём. Люд... Извини, нам с Лёней пора. Было приятно познакомиться.

                   – Взаимно, – с милой улыбкой ответила Людочка.

                   – Осторожно, Утя, порожек, – предупредила я.

                   Но это было излишней предосторожностью: ты преодолела порог балкона легко и непринуждённо. Наташа, Светлана и Димасик тем временем достигли даже большего, чем изначально хотели: им удалось уложить Дениса с дядей Славой на раздвинутый диван. Те только что-то мычали напоследок – видимо, завершали своё телепатическое общение. Увидев нас с тобой, слегка запыхавшаяся маман встрепенулась:

                   – А?.. Вы куда?.. Уже уходите?..

                   – Да, нам, пожалуй, пора, – ответила ты. – Лёня устала.

                   – Я вас провожу, – сказала Светлана. – Спасибо, что пришли... Ах да! – Спохватившись, она сунула нам по новому носовому платочку и пояснила: – Обычай такой.

                   Роковой август раскинул над нами своё спокойное, покрытое лёгкими ванильными облаками небо: мы с тобой медленно шли к автобусной остановке. "Пылесос" потихоньку отпускал меня, не справившись с твоей тёплой и живительной силой, державшей меня на земле крепче металлического троса. А слезам вздумалось вернуться.

                   – Знаешь, Уть, – сдавленно пробормотала я, – у меня какое-то смутное ощущение, что я виновата. Сама не знаю, в чём.

                   – Глупости, птенчик, – твёрдо и ласково ответила ты. – Просто каждый выбирает свой путь и идёт по нему, как умеет.

                   Я не могла с этим не согласиться, но кое-чего ты всё-таки не знала. Прототипом отца главной героини романа был мой отец, и я написала его смерть. Чепуха, совпадение? Просто моя мнительность и не в меру живое воображение? Господи, сделай, чтобы это было именно так.

17. Запретное удовольствие и огненный след

                  Следы рокового августа в моей душе пришла загладить загадочная леди Осень. Шурша шлейфом золотых листьев, кутаясь в вуаль ночного тумана и рисуя на стекле дождями твой портрет, она пыталась заглушить гулкое эхо тоски и вины, принесённых мне её предшественником. У меня не шло из головы это жуткое совпадение – смерть отца героини моего романа и последовавшая вскоре смерть его прототипа – моего отца. Леди Осень утешала меня. Устроившись в кресле у нас в гостиной и потягивая из бокала горьковато-терпкую сентябрьскую настойку, она убеждала:

                   – Ну что ты, не придумывай глупостей. Это всего лишь совпадение. Не думай об августе, вспомни лучше, какое событие принесла в твою жизнь я.

                   Взяв меня прохладными пальцами за подбородок, леди в огненном платье приблизила к моему рту свои бруснично-красные губы, напоминая: четыре года назад случился наш первый поцелуй, а потом – предначертанное звёздами. Четыре года назад я впервые глубоко заглянула в незрячие солнца твоих глаз и поняла, что их свет мне нужнее воздуха, пищи, воды. И за это я буду вечно благодарить леди Осень – неизменную, как ежедневный восход солнца, и при этом всё же полную непредсказуемости и новизны.

                   Ей удалось меня на какое-то время успокоить; вскоре на её ярком платье из листвы заблестела изморозь от дыхания зимы. Эта холоднокровная леди взмахнула белым кружевом рукавов – и на землю легло снежное одеяло. Один из её "трёх белых коней", декабрь, оказался ко мне весьма немилостив – укусил меня ледяными зубами за горло, и пожалуйста – трахеобронхит. До Нового года оставалось всего несколько дней, а я сидела на больничном, без голоса и без настроения. Я измучилась сама и измучила тебя своим ночным кашлем, и когда накануне праздника к нам заехала твоя сестра, моя голова торчала в недрах конструкции из кастрюли с горячим отваром и полотенца.

                   – А это у нас что за Гюльчатай? – услышала я голос Александры, и на мои плечи легли её руки.

                   – Да ингаляцию делаю, кхе-кхе, – прохрипела я из-под полотенца.

                   Причину объяснять не требовалось: мой голос, а точнее, его отсутствие говорило само за себя. Пар, поднимаясь от отвара ромашки и ноготков, горячо обдавал мне лицо, с кончика носа и подбородка падали в кастрюлю капли воды.

                   – Ну, всё ясно с тобой, – с искренним огорчением проговорила Александра, поглаживая меня по лопатке. И проворчала: – Безобразие! Новый год, а она болеть вздумала...

                   – Ну, вот так вот получилось, – виновато просипела я из импровизированного ингалятора. – В этот раз нам вместе лучше не сидеть, а то ещё и тебе не хватало подцепить эту хворь...

                   – Ничего, не беспокойся, – усмехнулась Александра. – Примем меры.

                   Новый год мы всё-таки встречали вместе. В квартире стоял пронзительно-свежий, камфарный запах эвкалиптового масла: это я в качестве профилактической противомикробной меры зажгла аромалампу. Из-за моего плохого самочувствия было решено освободить меня от "кухонной повинности", и новогодний стол полностью оборудовала Александра, чем весьма меня удивила. Я считала, что она как крайне загруженный работой человек не утруждает себя долгим стоянием у плиты, а значит, и не умеет готовить что-то сложнее яичницы, но твоя сестра разрушила сложившийся у меня стереотип.

                   В шесть вечера раздался звонок в дверь, и Александра переступила порог – в короткой белой шубке нараспашку, в облегающих чёрных бриджах и высоких белых сапогах, красиво подчёркивавших её великолепные ноги.

                   – Привет, мои чижики, – весело поздоровалась она, опуская на пол в прихожей два объёмистых пакета. – Ну как, готовы к празднику?

                   Честно говоря, меня хватило только на лёгкую уборку квартиры, и то после неё я свалилась без сил и с поднявшейся температурой.

                   – Ну, ничего, сейчас сообразим что-нибудь, – бодро сказала Александра, вешая шубку и шарф на крючок. – За пустой стол не сядем, это я вам гарантирую.

                   Поставив одну из своих умопомрачительных ног на обувную полочку, она потянула вниз длиннющую молнию на белом сапоге... Я поспешно отвела глаза, поймав себя на том, что снова предаюсь своему "guilty pleasure" [7]7
  (англ. идиом.) «запретное удовольствие»


[Закрыть]: всякий раз, когда Александра надевала что-то облегающее, я просто не могла оторвать взгляда от её ног. Ты не видела, как я на них пялюсь, но это не освобождало меня от мук совести.

                   Наверно, это было неотъемлемое свойство твоей сестры: стоило ей войти в квартиру, как мы ощутили волну энергии и энтузиазма, сразу поднялось настроение и перспектива праздника с градусником под мышкой перестала ввергать в уныние. От одного звука её голоса мы зарядились бодростью, а когда на стол было выложено содержимое пакетов, стало ясно, что Новый год будет встречен достойно.

                   Переодевшись в принесённые ею старые джинсы и водолазку, повязав фартук и закатав рукава, Александра энергично принялась за дело. Пока в кастрюле тихонько кипел рис, она обжаривала порезанное кусочками филе горбуши. На посыпанном мукой столе лежал комок теста.

                   – Ммм, пирог с рыбой и рисом? – сипло мурлыкнула я.

                   Переворачивая в сковородке кусочки рыбы, Александра дружески подмигнула мне.

                   – Иди, солнышко, отдыхай. Не беспокойся, всё будет отлично.

                   Но совесть не позволяла мне бездельничать. Я так привыкла быть здесь хозяйкой, что роль пассивного наблюдателя пришлась мне совсем не по нутру. По исходным продуктам из пакетов я определила, что из них получится салат "Цезарь" и селёдка под шубой.

                   – Давай, я помогу, – предложила я. – Буду готовить что-нибудь параллельно, а то ты к Новому году точно не успеешь.

                   – Успею. Времени – вагон, – ответила Александра, бросив взгляд на кухонные часы. – Не напрягайся, Лёнечка.

                   Твои руки на моих плечах молчаливо сказали мне то же самое. Оттого, что на кухне хозяйничал кто-то другой вместо меня, мне было немного неуютно, но оно того стоило. Чтобы посмотреть на Александру в этой непривычной роли, а главное, увидеть, что у неё в итоге получится, не грех было и самоустраниться с кухни на время.

                   А в итоге весь фартук, а также водолазка и джинсы твоей сестры были в муке – да что там, даже на щеке Александры остался белый след, но пухлый овальный пирог с аккуратно защипанными краями и дырочкой в верхней корке румянился в духовке. Александра в это время готовила ингредиенты для "Цезаря": на одной сковородке поджаривала кубики хлеба в масле с чесночным соком, а на другой – куриное филе. Прислонившись к дверному косяку, я не могла оторвать взгляда от её стильной стрижки, которая ей неимоверно шла: когда Александра склонялась к духовке, чтобы проверить пирог, передние пряди чуть свешивались вниз, а затылок и виски были подстрижены очень коротко.

                   – Уфф, – выдохнула она, повернувшись ко мне с улыбкой. – Всё под контролем, помощь не требуется.

                   – Мне просто приятно смотреть, как ты тут хлопочешь, – призналась я. – Оказывается, ты умеешь готовить.

                   Александра сверкнула своей голливудской улыбкой.

                   – Уметь-то умею... Просто времени не всегда на это хватает.

                   Глядя, как она помешивает в сковородке подрумянившиеся кубики хлеба, я ощущала приятные и уютные мурашки по телу... Может, от лихорадки, а может, и от чего-то другого. В простой домашней одежде, в фартуке и с лопаточкой в руке, Александра стала мне намного ближе и роднее – почти такой же родной, как ты. Такую Александру было гораздо проще и естественнее называть Сашей, чем другую – щегольски одетую, сногсшибательно элегантную, красивую и стильную, властную и деловую, какой она обычно представала передо мной. Тот привычный облик окутывал её в моих глазах прохладной аурой недосягаемости, и я даже не представляла себе, что она может быть другой – простой и тёплой. Я подошла и стёрла с её щеки мучной след.

                   – Спасибо тебе, Саш, – сказала я. И пояснила, чтобы, не приведи Бог, этот жест не был понят превратно: – Тут у тебя... мука.

                   Глаза Александры снова озарились отсветом нежности. Как всегда, этот взгляд поверг меня в смущение и трепет – будто ветер свистел у висков, а под ногами у меня оказывался край пропасти.

                   Угощение вышло на славу. Всё было потрясающе вкусно, мы замечательно и душевно посидели втроём; позвонил Денис и поздравил с Новым годом... У меня отчего-то защемило сердце, а глаза защипало. Вот и всё, что осталось от моей семьи...

                   Нет, теперь у меня была новая семья.

                   Засиживаться далеко за полночь мы не стали и пошли спать около часа, но толку от этого было мало: меня мучил кашель, а у соседей гремела музыка. Я вылезла из постели и отправилась на кухню – заварить себе грудной сбор, раз уж всё равно не спалось.

                   Озноб щекотал меня ледяными пальцами, и я ёжилась около плиты, ловя кожей тепло вскипавшего чайника. Кашель опять согнул меня пополам. От частого напряжения у меня уже болели мышцы пресса.

                   – Ты чего тут, Лёнь?

                   На кухне появилась Александра – в джинсах, на ходу просовывая голову в горловину водолазки. Натянув её и пригладив чуть встрёпанные волосы, она озабоченно заглянула мне в глаза.

                   – Извини, я тебя, наверно, кашлем разбудила, – прохрипела я. – Травяной сбор себе заварить хочу.

                   Её руки бережно откинули пряди моих распущенных волос мне за спину.

                   – Бедный ребёнок... Угораздило же тебя... Знобит? Ну, иди сюда, я тебя погрею.

                   Не успев моргнуть глазом, я очутилась в тёплых объятиях Александры. Крепко прижатая к её груди, я боялась даже вздохнуть, а моё сердце ухнуло в бездну... Каждым сантиметром своего тела ощущая упругое и сильное, великолепное тело Александры, я мысленно ругала себя, обзывая похотливой дрянью и идиоткой. Господи, что я делаю, что я творю?! Меня обнимаешь не ты, а я ловлю кайф! Может быть, твоя сестра сделала это просто из человеческого сочувствия и желания пожалеть и приласкать, как младшую сестрёнку, а может...

                   Эта грустная нежность в её глазах – мой вечный призрак-преследователь и загадка, отдающая горечью.

                   От двусмысленности положения у меня запылали щёки, а из носика чайника тем временем уже валил пар.

                   – Саш, чайник уже... – пробормотала я, неуклюже пытаясь высвободиться. И добавила совсем уж беспомощно: – Не надо, а то ещё заразишься...

                   С мягким грудным смешком Александра отпустила меня, напоследок потеребив мне уши жестом любящей старшей сестры. Я заварила сбор, накрыла чайник полотенцем и присела к столу. Кашель словно царапал мне грудь когтями, но это хотя бы отвлекало от неуместного сладострастного напряжения, постепенно переходившего в неприятную слабость в коленях и презрение к себе. Уфф, да что же это?..

                   Это был шок.

                   – Ты чего трясёшься вся? – с тревогой тихо спросила твоя сестра, щупая мне лоб. – Так, где тут у тебя градусник?

                   – В спальне, на тумбочке у кровати, – поморщилась я. – Ладно, потом температуру измерю... Яну не буди.

                   – Не думаю, что она спит, – сказала Александра.

                   Через полминуты градусник уже торчал у меня под мышкой, а твои губы покрывали поцелуями мой лоб, веки и брови.

                   – Тебе плохо, маленький?

                   На твой вопрос мне следовало ответить "да": руки и ноги заледенели, но голова и грудь пылали страшным жаром, от которого, казалось, мозг был готов вытечь из ушей. Серебристый столбик ртути остановился у цифры 39,5.

                   – Ничего себе! – присвистнула Александра. – Почти сорок! Так, ну-ка, быстро пьём аспиринчик – и под одеяло. Малина у вас есть?

                   В заваренный мной грудной сбор была щедро добавлена засахаренная малина, а на ломтике лимона мне поднесли три растолчённые в порошок таблетки аспирина. От вашей с Александрой заботы у меня выступили на глазах слёзы: никого роднее вас у меня сейчас не было на целом свете.

                   Через полтора часа мучений меня прошиб пот, и чудовищное пекло отступило. Кашель вроде бы улёгся, а около четырёх утра угомонились и соседи. Закрыв горящие веки, я соскользнула в вязкое болото дрёмы...

                   И полетела в какой-то колодец. А потом комната вдруг наполнилась удушливым дымом, огонь охватил занавески, стены, мебель... Начал подбираться к кровати. Я не могла ни крикнуть, ни вздохнуть: казалось, мои лёгкие обуглились изнутри. Неимоверная тяжесть придавила моё тело, а внутри меня чёрной летучей мышью бился смертельный ужас... Не хочу, не хочу умирать!

                   Я проснулась от собственного хрипа: это не дым, а скопившаяся в лёгких мокрота душила меня. Свесившись с края кровати, я зашлась в раздирающем грудную клетку кашле, от которого, казалось, все мои внутренности были готовы вот-вот вывернуться наружу через рот. Выкашливая себя наизнанку, я свешивалась всё ниже, пока от очередной конвульсии не свалилась на пол.

                   – Лёнечка... Птенчик... – послышался рядом твой сонно-испуганный голос.

                   Я хотела извиниться, что опять тебя разбудила, но между приступами кашля не могла вставить ни слова. Доковыляв до ванной и скрючившись над раковиной, я кашляла туда, роняя тягучую слюну с губ. В груди что-то булькало и хрипело, рвалось наружу, а в зеркале отражалось моё побагровевшее от натуги лицо.

                   Кое-как прокашлявшись, я поставила на плиту кастрюлю с отваром. Сидя у стола с полотенцем на плече, тупо смотрела на синее газовое пламя...

                   – Маленький мой... – Твои руки легли мне на плечи.

                   Часы показывали семь утра. Устало закрыв глаза, я прильнула к твоей руке щекой.

                   Вдыхая пар, я ещё не знала, что случилось час назад на другом конце города.

                   После ингаляции я выпила ещё грудного сбора с малиной, взяла в рот пастилку от кашля и снова свернулась клубочком под одеялом: страдающий и больной организм требовал дополнительных часов сна. Кашель ещё пару раз царапнул мне грудь, но Морфей на сей раз оказался сильнее. Не успевшая рассосаться пастилка заночевала у меня за щекой...

                   Проснулась я в десять утра, ещё более усталая и разбитая, чем до этого. На кухне слышались голоса, и я пару минут лежала, слушая их и представляя себе пирог. Этот рассыпчатый рис внутри, розовое мясо горбуши, аппетитные полуколечки лука, пропитанная рыбным вкусом и запахом румяная корочка... Ммм, ням-ням. Поняв, что зверски хочу есть, я вылезла из постели и поплелась на кухню.

                   Там царило уютное тепло и вкусный рыбный запах. Вы с Александрой, не дождавшись моего пробуждения, заварили чай и вовсю уплетали вчерашний пирог.

                   – Доброе утро, солнышко наше, – сердечно поприветствовала меня твоя сестра. – Прости, что завтракаем без тебя... Ты так сладко спала, что жалко было будить. Учитывая, что ты полночи с кашлем промучилась, поспать тебе было просто необходимо.

                   Твои незрячие солнца нежно сияли мне.

                   – Лёнь, ты как?

                   Пошатываясь от слабости, я подошла и запустила пальцы в твои отросшие к зиме вихры.

                   – Получше, Утёночек. Есть хочу...

                   Александра с готовностью вскочила, усадила меня, щедро отрезала кусок пирога и налила чаю. Я впилась в пирог зубами так, будто не ела целую неделю: моё нутро просто горело от голода. У Александры тем временем зазвонил мобильный. Она вышла в прихожую, но её разговор был хорошо слышен.

                   – Да... Привет, зайка. И тебя с наступившим... Нормально, в кругу семьи, с моими сестрёнками. Нет, сегодня не работаю. Нет, я совершенно не против, а очень даже за... Давай. Во сколько за тобой заехать? Договорились, милая. Через час буду.

                   Значит, всё-таки сестрёнка, подумалось мне с облегчением. Ну и ладно, ну и слава Богу, а то двусмысленность так и свербела, так и язвила моё нутро, создавая это ненужное напряжение. Хорошо, что у Александры было кого назвать "зайкой" и "милой", в противном случае мне было бы очень и очень не по себе.

                   Заглянув на кухню, твоя сестра спросила:

                   – Чижики, вы не против, если я быстренько приму душ?

                   Ты, конечно, тоже всё слышала, а потому усмехнулась:

                   – Давай, давай... Мойся чисто, чтоб твоей зайке было приятно с тобой... гм, гм... общаться.

                   Александра засмеялась и ушла в ванную. Я принялась мыть посуду, параллельно соображая, как бы избежать лицезрения твоей сестры в максимальном неглиже после душа: это треклятое pleasure было слишком guilty, чтобы позволять ему вторгаться между тобой и мной. И я придумала: когда Александра вышла из ванной, моя голова по-страусиному пряталась, но не в песок, а под полотенцем. Всё, что я видела – это отражение моего собственного носа в кастрюле с отваром.

                   Когда я трусливо высунулась из своего укрытия, Александра была уже в облегающих чёрных бриджах и белом свитере с высокой тёплой горловиной. Изящно нагибаясь и ставя ногу на краешек обувной  полочки, она застёгивала в прихожей свои белоснежные сапоги. Вжик – одна молния, вжик – вторая... Надев шубку и небрежно намотав шарф, Александра сказала:

                   – Ну всё, чижики, поехала я... Отдыхайте тут. Лёнечка, лечись давай как следует.

                   В этот момент опять зазвонил мобильный – на сей раз твой. Сказав: "Одну секунду, Саш", – ты вышла из прихожей, и мы с твоей сестрой остались один на один. Не зная толком, что сказать, я пробормотала:

                   – Жаль, что ты уже уходишь...

                   Александра стояла передо мной – высокая, с убийственно прекрасными ногами, в этих дьявольски сексуальных бриджах и шикарных сапогах. Нет, я была совершенно спокойна, ведь она назвала меня сестрёнкой... Но тут же поразила снова, проговорив приглушённо:

                   – Если хочешь, я могу остаться. Скажи только слово.

                   У меня на миг язык прилип к нёбу. Сглотнув гадкий ком и прокашлявшись, я пролепетала:

                   – Нет, ну зачем же... А как же твоя девушка? Она ведь ждёт...

                   Александра, не сводя с меня пристально-нежного взгляда, качнула головой:

                   – Ничего, подождёт. Вы с Яськой для меня важнее всего на свете.

                   Я не успела ответить: вернулась ты. Тебе позвонил парень из твоей бывшей группы, ударник Илья – поздравил с Новым годом и предложил выступить в клубе послезавтра. Ты не выступала уже, наверное, целый год, но ответила другу отказом.

                   – Утя, ты что? – огорчилась я. – Выступила бы. Тебя же любят! Когда ты выступаешь, у публики такой восторг, что я прямо горжусь тобой... Зачем же ты отказалась... Зря.

                   Твои пальцы нежно коснулись моих щёк.

                   – Птенчик, пока ты болеешь, я не могу думать вообще ни о чём, – ответила ты. – Но ты не расстраивайся так, будто это был мой последний шанс... Выступление я могу себе устроить ещё тыщу раз в любое время – с администрацией клуба у меня давно всё на мази. Ты, главное, поправляйся, а там и всё остальное наладится.

                   – Присоединяюсь, – серьёзно, с чувством сказала Александра. – Выздоравливай скорее, солнышко. – Прижав нас с тобой к себе (одной рукой – тебя, а другой – меня) и крепко чмокнув, она шепнула: – Вы – мои родные чижики. Ну всё, мне пора.

                   Твоя сестра уехала, оставив меня озадаченной и в смятенных чувствах. Что же за отношения были у Александры с её новой девушкой, если она сказала: "Ничего, подождёт"? Я бы никогда не смогла так сказать о тебе: ты всегда стояла для меня на первом месте. И, разрываясь между написанием книги и тобой, я порой ощущала себя чудовищем.

                   – Птенчик, ты не против, если я пойду поработаю? – спросила ты, беря меня за руки. – Заказ хороший: работы максимум на неделю, а оплата – как за два месяца в школе. Я к пятому числу обещала выслать заказчику готовый материал, так что...

                   – Конечно, иди. – Я даже повернула и направила тебя за плечи в сторону студии. – Давай, давай. Всё равно нечего около меня тереться: я сейчас – бацилла ходячая. Не знаю вот даже, как бы вчерашние посиделки не сказались... Эвкалипт эвкалиптом, но фиг его знает...

                   Ты ушла в студию, а я с большой кружкой грудного сбора с мёдом устроилась на диване перед телевизором, закутавшись в одеяло. По какому-то из каналов шли без перерыва мультики, и мне вдруг захотелось впасть в детство: надоели юмористы и всяческие "Песни о главном".

                   Когда зазвонил мой мобильный, я ещё не знала, что случилось, а потому, увидев на дисплее имя брата, удивилась: он ведь вроде уже звонил, поздравлял...

                   – Привет, с наступившим тебя, – сказала я.

                   – П-привет... – голос Дениса звучал как-то странно – не то озадаченно, не то ошарашенно. – Слушай, тут такое... В нашем доме... ну, где родителей наших квартира... пожар случился. Ты ещё не в курсе?

                   – Н-нет, – от таких новостей я тоже начала заикаться. – Когда?

                   – В шесть часов... Какие-то пьяные придурки вышли во двор с утречка ракеты запускать... Уфф, – Денис выдохнул, потом снова вдохнул. – Ну, и зафигачили две ракеты в окна квартир... Нашей – ну, то есть, отца, и ещё одной, соседней. У нас ракета пробила балконное остекление, окно, залетела внутрь и там взорвалась. Ну, и заполыхало всё, конечно. Я как узнал-то? Светлане позвонил, хотел с праздником поздравить, а то вчера сети были перегружены, не дозвониться... А вот сейчас дозвонился... Она Новый год у дочери встречала, так что в квартире никого не было, когда всё это случилось. А вот соседям, кто дома был, не повезло. Одного мужика там с ожогами в больницу увезли. Мда... Встретили Новый год, называется.

                   Сегодняшний сон о пожаре сразу предстал в ином ключе. Значит, это не от скопившейся в лёгких мокроты... Неужели вещий? И приснился он мне как раз примерно в то время, когда всё это на самом деле произошло...

                   – Светлана в истерике, конечно, – сказал Денис. – Квартира, говорит, сильно пострадала. Та комната, куда ракета попала, вся выгорела, а дальняя – бывшая твоя – частично. Кухню не затронуло практически. Вот такие дела... Отхватить-то она отхватила отцову квартиру по завещанию, вот только придётся теперь туеву хучу денег вбухивать в ремонт. Ну, может, ещё с тех дятлов пьяных удастся что-то стрясти по суду, но сразу они всё выплатить вряд ли смогут... Геморрой, в общем.

                   После этого разговора мне вспомнилось ещё одно моё видение – то, что пришло ко мне на похоронах отца. Но вот странность: там были руины – обломки бетонных плит, мебели... Ёлка, торчащая из-под них. Гирлянда на клёне. Как будто рухнул если не весь дом, то целый подъезд как минимум. Что же это? Просто глюки? На экране телевизора мелькали кадры мультика, но мой мысленный взгляд пронзал пространство сквозь телеящик и устремлялся далее, к бывшему моему дому. Почему же не обрушение, а пожар? Нет, гадать бесполезно, я должна была увидеть всё своими глазами.

                   Отрывать тебя от работы я не стала: в твою святая святых я заходила только в самом крайнем случае – так уж у нас повелось. Потеплее одевшись и капитально закутав горло шарфом, сунув в карман пачку леденцов от кашля и проверив на кухне газ и воду, я вышла из дома.

                   Мороз щипал за щёки весьма ощутимо, и, пока я ждала транспорт, у меня успели подмёрзнуть ноги. Нервно перекатывая во рту леденец с лимонным вкусом, я всматривалась вдаль: не идёт ли нужная мне маршрутка? Вот она наконец подошла, и я, покашливая, забралась внутрь. Может, я даже успею вернуться до того, как ты оторвёшься от работы и заметишь моё отсутствие...

                   И вот он – дом, когда-то бывший моим. В глаза сразу бросались следы пожара в двух квартирах: страшные, зияющие дыры окон, чёрные пятна копоти на стене дома вокруг них. На снегу – обгоревшие обломки мебели, оконных рам, балконного остекления... Из сугроба торчал чёрный остов ёлки с остатками игрушек, а на ветках клёна повисла опалённая огнём ёлочная гирлянда.

                   Покрытые изморозью гроздья кленовых вертолётиков и гирлянда... Вот эта деталь точно совпадала. И ёлка, только в моём видении она не была обгоревшей.

                   Ледяной воздух врывался в мои больные лёгкие, как жидкий азот. Кашель согнул меня в три погибели, а под ногой у меня хрустнул обломок стеклянного ёлочного шара. Свисающий конец гирлянды чуть покачивался от ветра.

                   – Ой, Алёнушка, здравствуй!

                   Из подъезда вышла Нина Георгиевна, полная женщина с рыхлым добродушным лицом – соседка с первого этажа и подруга моей покойной мамы. Она помнила меня ещё ребёнком. В длинном пуховике и обычной серой шали, чуть одышливая и грузная, она ничуть не изменилась с моего отъезда.

                   – Давно тебя не было видно... Замуж вышла? – доброжелательно поинтересовалась она.

                   – Ну... В общем, да, – ответила я.

                   В тот момент мне было проще чуть покривить душой, чем объяснять правду. Вряд ли Нина Георгиевна поняла бы.

                   – А тут пожар был, сама видишь, – словоохотливо зачастила соседка. – Оболтусы какие-то нажрались как свиньи и ну ракеты пускать!

                   Нина Георгиевна рассказала мне, в целом, то же самое, что я только что узнала от Дениса, но она добавила одну деталь, от которой ледяная лапа зимы перехватила моё горло...

                   В тот же ранний час одинокая и не совсем здоровая психически женщина из соседнего подъезда, вздумав свести счёты с жизнью, открыла на кухне газ. Соседи, почувствовав запах, позвонили куда следует, и неудавшуюся самоубийцу спасли. Не рвануло только потому, что квартиры находились друг от друга достаточно далеко, но если бы ракета попала в окно кухни этой женщины, большой "бабах" был бы обеспечен.

                   – Ты чего кашляешь? Простыла, что ль? – сочувственно спросила Нина Георгиевна.

                   – Да... Есть немного, – прохрипела я.

                   Я смотрела на покачивавшуюся на ветру гирлянду. Что же это получается? Я увидела то, что могло случиться, но не случилось ввиду каких-то неизвестных причин? Некий нереализованный вариант развития событий? Как бы то ни было, если бы он реализовался, без человеческих жертв точно не обошлось бы.

                   Но что? Что сдвинуло событийную цепочку? Что заставило всё пойти по иному пути? Нина Георгиевна с удивлением наблюдала, как я бродила по двору, разглядывая снег, словно Шерлок Холмс – только увеличительного стекла не хватало. Вот, очевидно, то место, где пускались ракеты. Забыв о кашле, я пыталась прочитать следы новогоднего баловства, приведшего к таким печальным последствиям...

                   – Нина Георгиевна, а где живёт та женщина? – спросила я.

                   – Вон там, – озадаченно ответила соседка, показывая на окна квартиры. – А что?

                   Я встала напротив этих окон. На снегу виднелась лужица блевотины, алели несколько пятен крови и валялась парочка выбитых зубов. Кто-то подрался, кого-то стошнило. Что бы здесь ни произошло, это заставило пьяных любителей пиротехники отойти на другое место.

                   Попрощавшись с соседкой, я поспешила на остановку. Мне срочно нужна была горячая ингаляция: на морозе кашель усилился, а леденцы уже не помогали. Уже в маршрутке зазвонил мобильный.