Текст книги "Ты (СИ)"

Автор книги: Алана Инош

                 Выполняя её указания, я отклонилась назад, стараясь придать голове кокетливый поворот. И допозировалась: стремянка угрожающе качнулась подо мной, и я, выпустив край фартука, схватилась за ветку второй рукой. Яблоки со стуком посыпались на землю, а мои ноги начали неумолимо терять под собой опору.

                 – Ай, ай, ай, я падаю! – истошно завопила я, изо всех сил цепляясь за яблоню.

                 Стремянка, побалансировав пару секунд в положении Пизанской башни, всё-таки решительно брякнулась вслед за яблоками. Я непременно повисла бы на ветке в глупейшем положении, если бы руки Ксении не обхватили нашедший на себя приключения нижний сантиметраж моей фигуры.

                 – Тихо, всё! Я держу! Отпускайте ветку.

                 – Ой, нет, я упаду! – зажмурившись, пищала я.

                 – Да нет же, я вас крепко держу! – успокаивала Ксения. – Тут совсем не высоко! Разжимайте руки, я вам помогу спуститься.

                 О да, держала она меня крепко – ниже талии. Как только я разжала руки, её объятия ослабели, и я с визгом соскользнула вниз.

                 Когда я открыла зажмуренные глаза, мои ноги чувствовали землю, а Ксения обнимала меня уже более традиционным способом – за верхнюю часть тела.

                 – Ну, вот и всё, – сказала она с улыбкой.

                 – Уфф, ну и фотосессия, – пробормотала я. – Травмоопасная...

                 Фотосессия закончилась, но фотограф не спешил опускать меня из объятий. Я осторожно попыталась высвободиться, но руки Ксении держали меня железно, а из её зрачков на меня веяло жаром.

                 – Э-э... – Я снова сделала движение, намекающее, что я хотела бы оказаться на свободе. – Я уже стою на ногах, можете отпустить.

                 – Мм... А я вот не уверена, что стою, – касаясь меня дыханием, проговорила Ксения. – По-моему, я где-то летаю... в облаках.

                 – Ну, тогда поскорее спускайтесь, потому что пора обедать, – сказала я.

                 Ещё никогда в жизни я так не рвалась к огурцам и помидорам, чтобы порезать их для салата. Я чувствовала себя... грязно, потому что позволила до себя дотрагиваться чужому человеку спустя ничтожно малое время после твоих похорон. "Башмаков ещё не износила..." [8]8
  * «Башмаков ещё не износила...» – из монолога Гамлета (акт 1, сцена 2) в одноимённой трагедии У. Шекспира. (Перев. Н.А. Полевого).
  О, женщины, ничтожество вам имя!
  Как? месяц... Башмаков еще не износила,
  В которых шла за гробом мужа,
  Как бедная вдова, в слезах... И вот – она,
  Она! О боже! Зверь без разума и чувства
  Грустил бы более!...


[Закрыть]Нож неистово и зверски рубил ни в чём не повинные овощи, а Ксения с виноватым видом стояла напротив, скрестив на груди руки и озадаченно теребя подбородок. Нас с ней разделял кухонный стол – и хорошо, что разделял, на мой взгляд.

                 – Простите, Лёня. Вам сейчас и так тяжело, а я слишком много себе позволяю... Всё это оттого, что вы мне безумно нравитесь. Но я постараюсь держать себя в руках.

                 В морозилке обнаружились голубцы, сделав лёгкий салатный перекус полноценным обедом. Тем временем настала пора сливать сок в банку. После этого тяжёлую и горячую ёмкость с яблочной мякотью нужно было освободить, но у меня отчего-то ослабели руки, и я не смогла её даже приподнять.

                 – Давайте, я помогу, – предложила Ксения.

                 Распаренные яблоки шмякнулись в тазик, исходя чудесным, тёплым и уютным ароматом, напомнившим мне о тебе. Сентябрьский день, наша годовщина, яблочный шашлык. И снова – ком в горле.

                 – А из этого вы что-то тоже будете делать? – спросила Ксения, кивая в сторону тазика с горячей яблочной массой.

                 – Протру лопаточкой через сито, и получится замечательно вкусное повидло, – ответила я.

                 Солнце лилось в кухонное окно прямо на мои руки: роковой август задабривал, прося прощения. Обшитые деревом стены, впитывая рассеянный солнечный свет, наполняли кухонную атмосферу янтарным теплом. Протирание яблок – работа монотонная и скучная, молчать во время которой просто невыносимо тошно, и мы с Ксенией снова разговорились. На неё невозможно было сердиться: её ясная и лучистая улыбка с ямочками на щеках могла растопить любой лёд и прогнать самую лютую обиду. Неловкость понемногу уходила, и вот – я уже рассказывала ей о том, как увольнялась.

                 – И тут она такая выходит, вся облитая кофе, трясущаяся... "Сама овца!!!"

                 Глаза Ксении от смеха сузились до блестящих щёлочек, и она, откинувшись на спинку стула, захлопала в ладоши.

                 – Браво! Просто браво... Вы неподражаемы, Лёнечка. Я-то думала, что вы ангел, а вы, оказывается, умеете быть и чертёнком!

                 – Ну, так терять-то мне было уже нечего, – смущённо усмехнулась я. – Вот и оторвалась напоследок.

                 Яблочное пюре оставалось только прогреть на водяной бане, помешивая, чтобы растаял сахар. Ксения с любопытством наблюдала, как я водружаю трёхлитровые кастрюли с пюре на пятилитровые – с кипящей на медленном огне водой.

                 – Интересная технология... А почему не просто на огне?

                 – Просто на огне – пригорает, – объяснила я. – А на водяной бане хоть и чуть дольше готовится, но зато можно не бояться, что пригорит.

                 Сидя на стуле верхом и облокотившись на спинку, Ксения смотрела на булькающее варево на плите. Помешивая пюре, я спросила:

                 – Вам не скучно? Все эти заготовки – довольно нудный процесс...

                 – Нет, что вы! – заверила она. – Честно говоря, мне всё это в новинку: у меня дачи нет.

                 – Что, и не видели, как варит варенье мама или бабушка? – удивилась я.

                 – Бабуля умерла, когда мне было полтора года, – сказала Ксения. – А мать ушла из семьи ещё через два... Дачи своей у нас не было. У матери, видите ли, любовь великая на стороне приключилась... Морской офицер, бравый красавчик... Вот она за ним во Владивосток и укатила. Отец через два года женился. Богатую невесту отхватил: её отец был подпольным дельцом, из цеховиков... В восьмидесятые годы дело было, в СССР ещё. Мачеха моя была единственной дочкой, вот мой новый дедуля отца в свой бизнес и припахал – в качестве наследника. Удачно. Дела пошли в гору... В лихие девяностые – сами знаете, что творилось: бандитская кровь лилась рекой. Но отцу везло: не только жив остался, но и выплыл как-то, преуспевал. Мачеха белоручкой была, для домашних дел постоянно нанимали экономок. Какой уж там сад... Кто бы в нём стал работать? Даже если бы отец и купил дачу, она бы там только отдыхала. Детей она отцу так и не родила, потом начала выпивать... Развелись они с отцом, в общем. Сейчас он с новой, молодой женой живёт, а два года назад у них родился сын. Ну, а я... Сама по себе. После того как отец узнал, что меня интересуют только девушки, мы с ним перестали общаться... Сейчас, правда, снова потихоньку наводим мосты.

                 – А с вашей родной матерью вы так больше и не виделись? – спросила я.

                 – О, там целая история вышла, – усмехнулась Ксения. – Пару лет назад я ездила в Сочи. Ну, и познакомилась там с девушкой... Нет, не в плане романтики, а просто разговорились. Хотя мне, конечно, она очень понравилась. Восемнадцать лет, хорошенькая... И имя сказочное – Настенька. Признаюсь, очень большой был соблазн. Она там с матерью отдыхала... Когда я их вместе увидела, то обалдела слегка... Я свою маман только по фотографиям помнила, да и изменилась она очень – растолстела, постарела, но это была она, вне всяких сомнений. Ну, а она меня, конечно, не узнала... Да и как бы ей меня узнать, если после её ухода мы вообще никак не пересекались? Пообщались мы. Я ей раскрывать свою личность не стала, а перед отъездом только Насте рассказала всю правду и координаты свои оставила на всякий случай. Встреча с маман моих чувств, по правде сказать, не особо затронула, а вот знакомству с сестрёнкой я была рада. Очень милая девчонка, светлая такая...

                 Рассказывая о сестре, Ксения улыбалась, её взгляд потеплел, а в голосе звучала нежность. Встав со стула, она подошла к окну и подставила лицо солнечным лучам.

                 – У нас завязалась переписка по Интернету, – продолжила она. – Каждый день общались. Сейчас она учится и работает, списываемся пару раз в неделю.

                 – А мать? – поинтересовалась я. – С ней вы так и не поговорили?

                 Ксения, вся озарённая солнечным светом, щурилась, устремив взгляд в небо.

                 – А что мать?.. Настя, конечно, не утерпела и рассказала ей обо мне, но она так и не изъявила желания со мной пообщаться. Может, из-за чувства вины не решилась – не знаю.

                 – Так может, вам самой стоило проявить инициативу? – заметила я. – Если она чувствует себя перед вами виноватой, то может так и не решиться... И так и будет жить с этим грузом до конца.

                 – Ну, так она почти тридцать лет с этим грузом живёт – привыкла, наверно, – усмехнулась Ксения холодно. – А может, и нет никакого груза... Ладно, довольно об этом, Лёнь.

                 Она отошла от окна, склонилась над раковиной и плеснула себе в лицо пригоршню воды. Я подала ей полотенце и сказала:

                 – И всё-таки, на вашем месте я попробовала бы поговорить с ней... Кто-то должен сделать первый шаг. А недосказанность – это плохо... Может быть, она просто боится, что вы не захотите с ней разговаривать? Особенно учитывая то, что в Сочи вы ей не открылись, дав понять, что налаживать отношения не желаете. Она ведь могла и так это расценить.

                 Ксения задумчиво взяла меня за руки. Её ладони были прохладными и чуть влажными после умывания.

                 – Вы слишком хорошего мнения о людях, – улыбнулась она.

                 – А зачем думать о них плохо? И вообще, как вы о людях думаете, той стороной они к вам и поворачиваются, – сказала я. – Если видите в них только плохое – ну, так и они и будут такими по отношению к вам.

                 – Это вам надо работать психологом, а не мне, – усмехнулась Ксения. – Может, вы и правы... Но оставим эту тему сейчас, если вы не против. Мне, кстати, пришла в голову одна идея насчёт этих фотографий. Хочу сделать вам подарок... Но это займёт какое-то время, придётся подождать.

                 – Хм, вы меня заинтриговали... Ну хоть намекните!

                 – Пусть это будет сюрпризом.

                 Повидла получилось шесть с небольшим литров. То, что осталось после расфасовки, я выложила в баночку из-под томат-пасты, а на столе рядком красовалось шесть литровых банок, ожидающих закатки. Пока кипятились крышки, Ксения с гулким звяканьем выскребала ложкой кастрюли дочиста.

                 – Мм... Объеденье! Потрясающий домашний вкус, – хватила она.

                 – Так возьмите баночку или даже две, если хотите, – предложила я. – Я уже двенадцать литров сварила, с этой партией будет восемнадцать... Нам – выше крыши. Хватит и ещё останется.

                 – Спасибо, – засмеялась Ксения. – Честно говоря, не откажусь... Уж очень вкусно! Домашнее повидло – это просто сказка. В супермаркете такого не купишь.

                 Потом мы пили чай с остатками повидла, устроившись на крыльце. Дневное солнечное золото превратилось в вечерний янтарь, в мельтешении зайчиков появилось ленца и усталость. Несколько утомлённых "зайцев", забравшись ко мне на колени, сонно затихли там, один даже залез в карман фартука, а другой принимал ванну в золотисто-коричневой глубине моей чашки. Ещё парочка облюбовала обтянутые джинсовой тканью колени Ксении, но там им было жестковато, и они то и дело ворочались с боку на бок, пытаясь устроиться поудобнее. Шляпа Ксении висела на завязках у неё за спиной, а в глазах притаился тёплый отблеск вечера. Мне было легко и приятно таять и млеть в этом ни к чему не обязывающем летнем времяпрепровождении, даже роковая острота августа смягчилась и отошла за беспечный шелест яблоневых крон. Тихое, светлое небо с ванильной дымкой облаков, соседские крыши и кустик полыни у крыльца, вкус ещё тёплого повидла и чайный уют...

                 Внезапный звонок мобильного прервал эту идиллию.

                 – Лёнь, ты где?

                 – Привет, Саш... Я на даче опять, с яблоками вожусь. Пять литров сока и шесть повидла получилось.

                 После обнаружения той верёвки с петлёй Александра всё время беспокоилась за меня. Хоть вслух она ничего не говорила, но по её глазам было видно, чего ей стоило уезжать утром на работу, оставляя меня одну. Бывало, она звонила по два-три раза за день – просто чтобы услышать мой голос.

                 – Ну, молодец... Ладно, только долго там не засиживайся.

                 – День сегодня замечательный, Саш. Домой даже как-то не хочется... Последние тёплые деньки. Осень скоро...

                 – Ну ладно, ладно. Не сиди только совсем-то уж дотемна.

                 Когда я вернулась на крыльцо, Ксения полюбопытствовала:

                 – А Саша – это кто?

                 – Старшая сестра Яны, – объяснила я. – Я временно у неё живу. Она очень меня поддерживает сейчас. Просто неоценимо. Ну и я её тоже... стараюсь.

                 – А она тоже творческий человек?

                 – Нет, Саша – предприниматель. У неё сеть подарочно-цветочных магазинов.

                 Тихий, янтарно-солнечный вечер наливался тёплой, медовой зрелостью. А Ксения тем временем спускалась со второго этажа с книгой в руках.

                 – У вас тут, оказывается, целая библиотека! Лёнечка, вы любите стихи?

                 – Люблю, – ответила я.

                 – Тогда вот, Федерико Гарсиа Лорка, "Дождь", – объявила Ксения, становясь в позу декламатора.

 
                 Есть в дожде откровенье – потаенная нежность.
                 И старинная сладость примиренной дремоты,
                 пробуждается с ним безыскусная песня,
                 и трепещет душа усыпленной природы.
 
 
                 Это землю лобзают поцелуем лазурным,
                 первобытное снова оживает поверье.
                 Сочетаются Небо и Земля, как впервые,
                 и великая кротость разлита в предвечерье.
 
 
                 Дождь – заря для плодов. Он приносит цветы нам,
                 овевает священным дуновением моря,
                 вызывает внезапно бытие на погостах,
                 а в душе сожаленье о немыслимых зорях,
 
 
                 роковое томленье по загубленной жизни,
                 неотступную думу: «Все напрасно, все поздно!»
                 Или призрак тревожный невозможного утра
                 и страдание плоти, где таится угроза...
 

                 Ксения была прирождённым чтецом. Её голос трепетно оживлял вдохновенно-завораживающие образы стихов, которые причудливо вплетались в канву реальности, перемешиваясь с умиротворённым, летним дыханием яблоневых крон, светлой грустью неба, хмельным золотом солнца.

 
                 Вслух малыши-топольки
                 читают букварь, а ветхий
                 тополь-учитель качает
                 в лад им иссохшею веткой.
                 Теперь на горе далекой,
                 наверно, играют в кости
                 покойники: им так скучно
                 весь век лежать на погосте!
 

                 «Малыши-топольки»... А молодые, сочно-салатовые побеги на стволе старой яблони – её вечно юная суть, устремляющаяся к солнцу, радующаяся ему независимо от количества годовых колец. Как яблоня не может жить без солнечных лучей, так и я не могла жить без тебя, без света твоих незрячих солнц; не имеет значения, сколько слов-капель уронено на стонущее полотно жизни, потому что без любви оно – лишь мёртвая ткань, пущенная на элегантные костюмы, а с нею – пульсирующая и мерцающая сеть мироздания...

                 – Гм, гм, – раздалось вдруг. – Прошу прощения, что прерываю ваш поэтический вечер... Кажется, я помешала.

                 По дорожке между кустами смородины, держа руки в карманах светло-бежевых летних брюк, шла Александра. Спокойное выражение её лица не могло меня обмануть: глаза твоей сестры блестели грозной и холодной сталью. Она смерила Ксению оценивающе-враждебным взглядом, но поздоровалась с безукоризненной вежливостью:

                 – Добрый вечер... Кого имею честь видеть перед собой?

                 – Саш, это Ксения, Ксения, это Саша, сестра Яны, – поспешила я представить их друг другу.

                 Ксения блеснула своей лучистой улыбкой, протягивая руку:

                 – Очень приятно познакомиться, Саша. Лёня мне о вас уже рассказала.

                 Увы, её зашкаливающая харизма и обаяние на Александру не возымели действия.

                 – Александра Евгеньевна, – с ледяным звоном в голосе поправила твоя сестра, но протянутую руку вежливо пожала.

                 – Саш, ну, не будь букой, – сказала я, заискивающе-ласково просовывая ладонь под её локоть. – Ксения – не твоя подчинённая, чтобы звать тебя по имени-отчеству. Кстати, хорошо, что ты пришла: мне надо опустить в погреб всё, что я наварила. Я слезу туда, а ты мне спусти банки в ведре, ладно? Ксению мне уже неудобно просить, она и так сегодня мне целый день помогала, хотя она тут гостья.

                 – Да какое неудобство, Лёнечка? – ответила Ксения. – Помогать вам – одно удовольствие!

                 – Я сама слезу, – заявила Александра, не обратив на её реплику внимания. – Упадёшь ещё.

                 – Да с какой стати я должна упасть-то? – усмехнулась я. – Ну ладно, как скажешь. Сама так сама.

                 Впрочем, будучи тренированной и сильной, Александра спустилась в погреб по скобам не в пример ловчее меня. Все банки, кроме одной, были спущены, и твоя сестра проворно, упруго и пружинисто выскочила из погреба, закрыла крышку и отряхнула ладони.

                 – А эту почему не опустила? – спросила она, увидев оставленную банку с повидлом.

                 – Это для Ксении, – пояснила я. – Оно ей очень понравилось. Давайте-ка за стол, сейчас чай заварю. По случаю вашего знакомства!

                 – А не пора ли нам домой? – заупрямилась Александра.

                 Всё это напомнило мне день нашей с тобой "ежевичной свадьбы" – твою ревность, песню про старика Козлодоева и жаркую ночь, когда ты повернулась спиной ко мне. Положив руки на плечи Александры, приподнявшись на цыпочки и чмокнув её в щёку, я сказала:

                 – За стол, за стол. Без возражений. Чаю попьём – и домой.

                 Это подействовало. Укрощённая Александра повиновалась и села к столу, где уже давно расположилась Ксения, остававшаяся безмятежной и доброжелательной, как сегодняшнее солнце. Я заварила чай со смородиной, разложила остатки повидла из маленькой баночки по розеткам и рассказала Александре историю моего знакомства с Ксенией. Кольцо на моём пальце как будто наливалось теплом... А может, это просто моё воображение и чувства разыгрались. Пока я ещё не могла вспоминать о тебе без этого горько-солёного кома в горле. Смородиновый аромат чая, запах и вкус повидла, предзакатная ласка солнца – во всём этом незримо присутствовала ты.

                 – И что это значит? – спросила Александра, когда мы уже ехали домой. – Ты времени не теряешь, однако. Что, всё ограничилось только стихами? Или же...

                 – Саш, не надо портить такой прекрасный день этими глупостями, – устало ответила я. – С Ксенией я просто общалась. Неужели ты думаешь, что сразу же после смерти Яны я способна начать отношения с кем бы то ни было? Я просто не могу, не могу! Мне никто не нужен больше!

                 Я прерывисто дышала горячим, солёно-влажным мраком ладоней. Боль-вдова опять проснулась и запричитала во мне, затмевая свет солнца своей траурной шалью. Её плач снова разрывал меня на части, вонзал в моё сердце тысячи копий. Дивный день был безнадёжно испорчен, свежая рана в душе разошлась и кровоточила.

                 – Лёнь... Не надо, – послышался тихий, виноватый голос Александры. – Не плачь, пожалуйста... Прости меня. Ты права, это глупость. Прости.

                 Но чёрная шаль душила меня. Мне хотелось выть во весь голос, но я изо всех сил давила в себе крик: а вдруг ты слышишь? Вдруг тебе от этого больно и плохо там? Из машины я вышла, спотыкаясь и почти ничего не видя от слёз, и Александра довела меня до двери под руку.

                 – Малыш, прости меня...

                 В прихожей я уткнулась в её льняную летнюю куртку, обхватила, вцепилась в неё обеими руками, как в спасательный круг... Чувствуя тёплую тяжесть её ладони на своей голове, затряслась в беззвучном рыдании.

                 – Солнышко, ну что ты!

                 Я была подхвачена на руки и отнесена в спальню. Подушка впитала все мои слёзы, а Александра, сидя рядом, перебирала пряди моих волос.

                 И вот, снова воскресное утро – пасмурное, серое. В форточку тянуло почти осенней прохладой, мелкий дождик наносил на стекло короткие штрихи. Глаза болели от вчерашних слёз. Было тихо: Александра, видимо, ещё не вставала, а я отчего-то проснулась – безбожно рано для воскресенья, спать бы ещё да спать. Натянув одеяло на озябшие плечи, я минут двадцать повалялась, а потом встала, умылась и поплелась на кухню. Безумно хотелось кофе – со светло-коричневой пеной, ароматного, согревающего. Плевать на противопоказания.

                 Я уже раскладывала омлет по тарелкам, а кофе дымился в чашках, когда на пороге кухни появилась Александра – в белой майке и пижамных коротких штанах, зевая и протирая пальцами слипающиеся глаза.

                 – Лёнь, ты чего вскочила? Рань такая... Охо-хо!

                 – Прости, если разбудила, – улыбнулась я. – Вот, завтрак готов, прошу.

                 – Ммм... Ангел ты мой родной, – щекотно шепнула Александра, целуя меня в ухо. – Сейчас, умоюсь только.

                 Это было хорошее утро, несмотря на дождь.