Текст книги "Джон Леннон"

Автор книги: Алан Клейсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

Он знал о Beatlesбуквально все за несколько месяцев до того, как в NEMS пришел известный парень и спросил „My Bonnie“. Тогда Брайан попросил меня организовать встречу с ними в „Каверн“».

Эпштейн не чувствовал себя в «Каверн» таким чужаком, как тетя Мими, но ему пришлось снять консервативный костюм, рубашку, галстук и приличные туфли, чтобы посетить этот клуб и другие подобные заведения. Там он так часто оглядывался, чтобы оценить успех Beatles,что присутствующие заметили это и решили, что у него имеется вполне определенный интерес. Странно, что никто его не видел здесь раньше.

Очень много было написано о гомосексуализме Брайана – в течение многих лет он часто служил мишенью неприятных издевок Джона – и его эротической тяге к Beatles,особенно к Леннону. Однако Питер Бест в своей первой автобиографической книге «Beatle!» говорит о том, что первый недвусмысленный намек от Брайана услышал в 1962 году, но «в нем не было ничего гадкого, ничего оскорбительного; это был очень деликатный подход».

Когда группа – в ее составе уже не было Пита – взяла двухнедельный перерыв в насыщенном гастрольном графике с 27 апреля по 11 мая 1963 года, Брайан – крестный отец новорожденного сына Джона и Синтии, Джулиана, убеждал Леннона провести с ним 12 дней в Испании. По поводу допустимости такого приглашения от известного гомосексуалиста Пол Маккартни выразился так: «Джон был достаточно умен, чтобы использовать возможность произвести впечатление на мистера Эпштейна, который был нашим боссом. Он хотел, чтобы Брайан знал, с кем ему придется иметь дело. Не было даже намека на то, что Джон гей».

Однако некоторые знакомые Beatlesвообразили, что у отдыхавших вместе Брайана и Джона был роман, что Джон яростно отрицал – вплоть до пьяной драки с Бобом Вулером, который отпустил шутку насчет «медового месяца». Брайан, отвечая на вопросы корреспондента «Daily Mirror» Дона Шорта, тоже настаивал, что «все это просто ложь». В любом случае, как и в эпизоде с Питом Бестом, Эпштейн – по словам его помощницы Венди Хэнсон – «не сделал бы ничего такого, что могло бы испугать Джона. Джон бабник, а Брайан был чрезвычайно чутким человеком. Он никогда не навязывался».

Тем не менее бунтарь Леннон, который не отличался верностью как любовник и муж, мог решиться на эксперимент по тем же причинам, что и французский секс-символ Серж Гинзбур, который признался, что однажды имел гомосексуальный опыт, «чтобы не остаться в неведении». В вышедшей в 1983 году книге воспоминаний «My Life» школьный товарищ Леннона Пит Шоттон, тоже игравший в группе Quarry Men,писал, что Джон сам признавался в том, что в Испании имела место одна несмелая попытка заняться сексом. Возможно, подтверждением тому служит фраза самого Леннона: «Это была почти любовная связь, но не совсем. Она никогда не доходила до конца – но отношения были довольно глубокими». Подобные намеки содержатся в 60–минутном фильме 1991 года «The Hours And The Times», в котором описывается эта поездка в Испанию и в котором Леннона играет Йен Харт, тот же актер, что и в «Backbeat».

После поездки в Испанию, однако, не было никаких свидетельств того, что отношения между Джоном Ленноном и Брайаном Эпштейном выходят за рамки дружбы и бизнеса.

В сущности, какое это имеет значение? В 1961 году главной задачей Брайана было превратить четырех оболтусов в нечто, что респектабельный лондонский агент или глава звукозаписывающей компании посчитает достойной поп-группой. Брайан играл главные роли в школьных спектаклях и даже целый год проучился в Королевской академии драматического искусства и поэтому с радостью поделился несколькими советами относительно манер и профессионального поведения.

Некоторые считали, что он слишком стар, чтобы понимать потребности подростков, но он шел в ногу с современной поп-культурой – отчасти при помощи «Mersey Beat», а отчасти благодаря неугасающему интересу к слухам и событиям из мира шоу-бизнеса. Несмотря на то что Брайан уже не состоял членом британского профсоюза актеров «Equity», он время от времени просматривал «Melody Maker» и «New Musical Express» – теперь он изучал их так, как биржевой маклер изучает колебания индекса Доу-Джонса.

С самого начала Брайан решил, что Beatlesнужен более приличный имидж. Несмотря на резкие возражения Джона, он представлял себе их в модных, но не слишком экстравагантных костюмах – плюс соответствующие аксессуары. Он заплатит за них, а также выплатит долги группы за аппаратуру.

Были также вспышки неповиновения со стороны музыкантов, когда Брайан настоял, чтобы они играли заранее установленную программу и исключили из своей речи непристойности. Никаких выражений крепче слов «проклятье» или «дерьмо» – самых ужасных ругательств, допускаемых цензурой в кино. Кроме того, Джону было запрещено вставлять «неприличные» слова в текст песен, как, например, в «Oh Boy» Бадди Холли: «Всю свою жизнь я ждал: сегодняшняя ночь обойдется без мастурбации». Хорошо еще, что они решили вообще исключить из репертуара эту песню.

Beatlesдолжны были научиться кланяться после каждой песни и улыбаться, как джентльмены. Им нужно было адресовать эту улыбку не конкретному человеку, а всей публике.

Другими словами, Эпштейн хотел привить им выдержку и шарм, не говоря уже о том, чтобы улучшить дикцию во время исполнения. Однако Джон не воспринимал эти наставления серьезно и смотрел на Брайана приводящим в смущение пронзительным взглядом, не сулившим ничего, кроме безжалостных насмешек.

Выяснилось, что быть профессором Хиггинсом при Ленноне – это титанический труд. После того как он сменил тему, когда Брайан предложил вообще отказаться от разговоров на сцене, за исключением таких фраз, как «большое спасибо» или «добрый вечер», у Эпштейна не осталось выбора, кроме как позволить Джону изрыгать проклятия, ухмыляться, рассказывать непристойные шутки, сплевывать жевательную резинку и изображать из себя сосунка-эксгибициониста, которых так ненавидел Брайан.

Тем не менее, часть усилий менеджера не пропала даром – или, возможно, Джон так отчаянно стремился к успеху, что был готов подчиниться его требованиям, чтобы достичь желаемого результата. После того как цель была достигнута и он стал таким же сокровищем шоу-бизнеса, как Клифф Ричард, он мог вернуться к прежнему облику.

Леннона нельзя было заставить стать элегантным при помощи похвалы, но во время всех этих споров насчет костюмов и поклонов Джон осознал, что Эпштейн при любых трудностях умеет гораздо дольше сохранять хладнокровие и добиваться своего лучше, чем Алан Уильяме или Мона Бест, – даже перед лицом самого скупого антрепренера и его приспешников в рубашках с закатанными рукавами, которые возмущенно кричали, что контракт не стоит той бумаги, на которой он написан, и что Beatlesвсе равно его нарушат. Не повышая голоса, Брайан гасил страсти при помощи таких фраз, как «если вы позволите, я внесу поправку…» или «прошу прощения, но пять минут назад вы говорили, что…», которые изматывали противника и заставляли выплачивать оговоренную сумму – хотя она была настолько мала, что парни в течение часа спускали ее в ближайшем пабе.

В те дни «парни» состояли в основном из Джона, Джорджа и Пола. Теперь, когда матери Пита постоянно не было рядом, сам Пит стал отдаляться от остальной троицы – Тони Кертис среди Pilzenkopfs,не употреблявший прелудина и имевший благородные намерения в отношении своей подруги Кэти.

Стюарт Сатклифф, по крайней мере, взбунтовался, прежде чем решил окончательно уйти. Отбросив Beatlesкак глупое увлечение юности, он с тех пор стриг волосы «почти прилично». «Думаю, я это все перерос», – слегка грустно признавался он сестре Полин. Он заплатил высокую цену – как в психологическом, так и в физическом плане – за участие в группе, а затем наверстывая упущенное время в карьере художника. Здоровье Стюарта вызывало тревогу – приступы головокружения, судороги, хроническое несварение желудка и другие неприятные симптомы в последнее время усилились.

Переписка с Джоном была пронизана мрачным экзистенциалистским туманом и длинными монологами о бессмысленности существования, а также эзотерическими рассуждениями, в которых Джону приписывалась роль «Иоанна Крестителя», а сам Сатклифф ассоциировал себя с «Иисусом Христом». Из этой переписки чаще всего вспоминают и цитируют такие поэтические строчки, принадлежащие Джону: «Я не могу ничего вспомнить без грусти / Такой глубокой, что она почти не осознается мной / Такой глубокой, что ее слезы делают меня свидетелем собственной глупости». Если вдуматься в смысл этих туманных строк, то в них можно найти сходство с гимном «Come Down О Love Divine», гимном праздника Троицы, знакомым каждому мальчику, получившему религиозное воспитание.

Возможно, под влиянием этих диалогов Стюарт начал писать оставшийся незаконченным автобиографический роман, озаглавленный им «Spotlight On Johnny». Изобразив себя в виде второстепенного персонажа («Нхоук»), Стюарт пишет, что, вставая утром, он жалуется на «потерю памяти и ужасные головные боли». Поскольку это происходило с ним в реальной жизни, он проконсультировался у немецких врачей, которые прописали лечение, способное только замедлить, но не остановить развитие состояния, которое он мог описать лишь как «болезнь».

Некоторые могут ежедневно принимать амфетамины, причем безо всяких последствий, но Стюарт Сатклифф не относился к такому типу людей. Каменистая дорога к ставшему смертельным кровоизлиянию в мозг была вымощена типичными симптомами наркотической ломки. Кроме недомоганий, о которых он упоминал в письмах Полин и Джону, его преследовали приступы паники, раздражительности, гиперактивности, а также долгие периоды, когда он лежал в кровати без сна. Более серьезными симптомами можно считать бессмысленное бормотание, сопровождавшееся выкриками гитлеровского приветствия, туман перед глазами как предвестник временной потери зрения, раскачивание и пустой взгляд перед началом судорожного припадка, ночные галлюцинации («ужасы») и другие нарушения, превратившие Сатклиффа в жалкого нелюдима.

Его видели сидящим с Астрид в одном из клубов Гросс Фрейт за самым дальним столиком, погруженным в глубочайшую депрессию, с прижатыми ко лбу пальцами и плотно сомкнутыми губами, как будто он старался скрыть боль. Когда его глаза не были крепко зажмурены, Астрид замечала, что их блеск исчез, а потухший взгляд подчеркивался пурпурно-красными пятнами под глазами, напоминавшими высохший и потрескавшийся грим.

Для тех, кто остался на родине и не мог видеть его болезненного состояния, единственным признаком неблагополучия были письма, в которых фразы беспорядочно перескакивали от предмета к предмету и изобиловали странными, но вызывающими тревогу ассоциациями. Его почерк становился явно крупнее и неразборчивее, выродившись практически до непонятных каракулей, как в журнале капитана – полярника Скотта, который медленно умирал посреди антарктической пурги.

Смерть настигла Стюарта Сатклиффа 10 апреля 1962 года в 4.45 пополудни. Последним, что он видел в жизни, было лицо Астрид в машине «Скорой помощи».

Доктор Питер Хоммельхоф, осматривавший Сатклиффа в июне предыдущего года, пришел к выводу, что плохое состояние здоровья пациента стало следствием злоупотребления алкоголем и амфетаминами. Результаты вскрытия показали, что «паралич мозга был вызван кровоизлиянием в правое полушарие», и это стало явным подтверждением диагноза доктора Хоммельхофа, а не версии намеренного удара по голове, который ему нанес Джон Леннон или кто-то другой.

Джон узнал о смерти Стюарта непосредственно от Астрид, когда приехал в Гамбург за день до того, как Beatlesдолжны были открывать новую площадку, «Star-Club», который вскоре станет самым известным клубом на Гросс Фрейт. Ужасная новость прозвучала как гром среди ясного неба, и Леннон с трудом сохранял самообладание. Он напрягал ум в поисках веселого и оскорбительного ответа, который продемонстрировал бы его безразличие. Он должен был рассмеяться или хотя бы, не моргнув глазом, пожать плечами. Но не смог. После короткой паузы он просто молча обнял Астрид.

На следующий день он, правда, воздержался от сочувственных объятий, когда вместе с Астрид, Полом и Питом встречал мать Стюарта, Милли, в аэропорту в Гамбурге. Он показался ей слишком спокойным – как сторонний наблюдатель, не расстроенный и не затронутый трагедией. Со вчерашнего дня он снова решил стать суровым мужчиной, которому не пристало проливать слезы, что бы ни случилось.

Через несколько часов Beatlesс привычной живостью уже исполняли свою первую композицию в «Star-Club». Однако после того, как все эти дурацкие песни про быстрые автомобили и девушек закончились, Джон мог дать волю своим чувствам. Во время пирушки после концерта он был несдержан на язык, всадил в себя гигантское количество спиртного и возбуждающих таблеток. Казалось, Леннон вновь стал самим собой, но время от времени он замолкал, и в его перегруженном стимуляторами мозгу всплывали обрывки воспоминаний. Нередко это были обычные мелочи – Стюарт щелчком отбрасывает окурок сигареты в коридоре колледжа, покупает свою бас-гитару «President» в магазине Хесси, привлекает к себе внимание в тот первый вечер в «Индре»… Накапливавшиеся воспоминания о Стюарте прорывались в виде стычек с незнакомыми людьми в работающих до утра барах.

За внешней бравадой Джона скрывался потрясенный и страдающий человек, переживающий свое горе тем острее, чем лучше он понимал, кем был для него ушедший друг: советчиком, исповедником, врачевателем детских ран, тем, кому можно было выложить свои идеи и получить честные, благожелательные ответы. Такого, как Стюарт, больше не будет. Так ведь?

Стюарта Сатклиффа, парня, которому было многое дано, похоронили в могиле № 552 секции 1939 приходского кладбища в Хьютоне после заупокойной службы в церкви Св. Габриэла, где он однажды, будучи главным певчим, во время крестного хода нес крест. Связанные контрактом Beatlesне смогли присутствовать на похоронах. Последний раз они видели Стюарта в феврале 1962 года, во время его последнего визита домой. Несмотря на худобу и серое лицо, это был тот же Стюарт, которого они знали.

«Надел мамочкин костюм?» – саркастически заметил Пол, когда Сатклифф появился на пирушке в пиджаке без лацканов, застегнутом под самое горло, – одном из творений Астрид. Стюарт тоже рассмеялся – но не над собой. Огромное количество парней, подражающих Beatles, носили прическу Pilzenkopfs, которую теперь высмеивали Джон, Джордж и Пол. Он был готов поспорить, что совсем скоро они будут копировать и сценические костюмы группы, наглухо застегнутые пиджаки без лацканов.

6. «Я не знаю – а ты что думаешь?»

Леннон уже прожил больше половины отведенного ему на Земле срока, когда Beatlesпредприняли очередную попытку вырваться из утомительного и замкнутого маршрута Мерсисайд – Гамбург. Их новый менеджер энергично взялся за дело и, используя положение фирмы NEMS как крупнейшего розничного торговца грамзаписями, уговорил менеджера звукозаписывающей компании «Decca» Дика Роу прослушать его группу в первый день нового, 1962 года.

После того как в 1953 году композиция «Broken Wings» открытой им группы Stargazersимела ошеломляющий успех, этот человек стал считаться ведущим продюсером и открывателем талантов британской звукозаписывающей индустрии. Среди музыкантов конца 50–х годов, которые расцвели под его крылом как одного из руководителей компании «Decca», отвечавшего за артистов и репертуар, были Томми Стил, Энтони Ньюли и Билли Фьюэри. На некоторое время он покинул «Decca» ради фирмы «Тор Rank», для которой обеспечил попадание в чарты Джона Лейтона – правда, не без помощи независимого эксперта Джо Мика. После закрытия фирмы он вернулся в «Decca», чтобы способствовать новым ошеломляющим успехам, таким, как «Diamonds» Джета Харриса и Тони Миэна в 1963 году. Тем не менее, несмотря на все свои триумфы, Роу вошел в историю как человек, отвергнувший Beatles,мотивируя это тем, что «время групп с гитарами проходит».

Роу поручил прослушать Beatlesсвоему помощнику Майку Смиту, намекнув, что это, скорее всего, пустая трата времени, хотя заранее ничего сказать нельзя.

Слушая эти записи сегодня, можно сказать, что музыканты были не в лучшей форме, играя опоздавшему на полчаса человеку композиции, которые им указал Брайан, стремившийся продемонстрировать их «разносторонность». Пол, похоже, стремился понравиться, но голос Джона звучал неестественно вычурно. Все выглядело довольно напыщенно. Иллюстрацией этого мог служить Джордж, который производил впечатление наиболее яркой личности, что являлось первым условием в те времена, когда группам полагалось иметь официального лидера, – хотя идея под названием «Джордж Харрисон и „Beatles“» лишь на мгновение мелькнула в голове Майка Смита.

Дик Роу тоже не считал, что эти парни из Ливерпуля так уж хороши. Они умели управляться с инструментами, но были средними певцами, а их звучание ассоциировалось с захолустными молодежными клубами – безалкогольные напитки, настольный теннис и викарий в качестве президента, еще не догадывающийся, как и сам Роу, о раскатах грома из Мерсисайда. Такие группы, как Beatles,можно было найти буквально в любом городе страны. Только в прошлом месяце он, не дослушав, выключил пленку с записью The Zircons —это были победители линкольнширского фестиваля рок-групп в 1961 году.

«Decca» была не единственной компанией, которая отвергла The Zircons —а также Beatles.«Pye», «Philips» и три других лейбла EMI получили вторую копию записи, сделанной для «Decca», – это все, что могли предложить Джон, Пол, Джордж и Пит, помимо сомнительной и уже померкшей известности «My Bonnie». Каждая из компаний приносила извинения за задержку, ссылаясь на огромное количество подобных записей, приходящих им каждую неделю. Общее мнение было следующим: «Парни мистера Эпштейна, несомненно, талантливы, но с гитарными группами уже заключено достаточное количество контрактов». Поэтому пленка возвращалась с пожеланиями будущего успеха и т. д., и т. п.

Подавленное настроение вылилось в то, что Леннон завел вполне серьезный разговор о возможности обратиться в такие коммерческие компании, как «Embassy» и «Top Six», которые нанимали артистов для выпуска копий современных хитов – на долгоиграющем диске помещалось несколько таких треков. На конверте подобных дисков красовался риторический вопрос: «Вы можете определить разницу между ними и оригиналом?» Разумеется, разница была – но лишь в незначительных отличиях тембра исполнителя или неумелой сольной импровизации, встречавшихся в этих сомнительных подделках.

Теперь, когда «медовый месяц» закончился, Брайан стал козлом отпущения за то, что они топчутся на месте. Другой мишенью был Питер Бест, хотя все по-прежнему продолжали собираться в его доме. То, что Мона больше не держала Beatlesв своих руках, отразилось на отношении к Питу – недовольство им становилось все более зримым. Он постоянно ощущал симптомы разнообразных интриг – например, нередко Маккартни и Харрисон что-то обсуждали вполголоса, бросая на него явно недоброжелательные взгляды, или когда Маккартни и Леннон вдвоем бренчали на гитарах в укромном уголке за сценой.

Джон был красив грубоватой ярмарочной красотой, но Питу вряд ли можно было ставить в вину то, что он пользовался успехом у женщин благодаря более стандартной внешности и внутренней скромности; от него не исходило ощущения вызова зрителям – за исключением моментов, когда он уступал место за ударной установкой Полу, чтобы спеть композицию «Pepperminter Twister» группы Joey Dee And The Starliters.Он делал это с трогательным смущением вечно занятого главного бухгалтера, танцующего на корпоративной вечеринке с чувственной машинисткой. В толпе он видел свою мать, Кэти и брата Роя; их глаза сияли, но в те дни он почти лишился поддержки от Джорджа, Пола и Джона.

По мере того как сгущались тучи вокруг их профессиональной карьеры и личной жизни, дружелюбия в их отношениях становилось все меньше. Не став звездами, Beatlesбыли больше похожи на компанию приятелей, собравшихся погулять за счет заведения, чем на очередную бит-группу, живущую от одного разового ангажемента до другого. Вновь и вновь на тех же самых площадках – даже, слава богу, в клубе «Касбе», пока он не закрылся в июне 1962 года, – их нанимали играть за плату (по крайней мере, в Мерсисайде), которая в лучшем случае была стабильной. Антрепренеры в то время – как, впрочем, и сегодня, – не принимают во внимание инфляцию.

Музыка тоже не менялась. Зачем выдумывать что-то новое, когда лучшим достоинством считалось то, что пропущенный зрителем концерт в точности повторял уже виденный раньше? Никто не становился моложе; выступления на сцене – это единственное, что умели делать Beatles,и они двигались по той же прямой дороге, что и рокеры прошлого, такие, как Джин Винсент и Лорд Сатч, не имея другого выбора, кроме как продолжать движение, чтобы просто держаться на плаву.

Однако то, что они оставались центром всеобщего веселья, не могло служить достаточным материальным вознаграждением за вечер работы. Джон и остальные музыканты стали все чаще выступать с резкими и несправедливыми нападками на преданного Брайана, который – следует признать – только учился своей профессии и был повинен в одной или двух грубых ошибках, таких, как подбор репертуара для прослушивания в «Decca». За этими промахами последуют и другие. Его главным недостатком считалось то, что он был продавцом, а не пробивным человеком со связями. Кроме того, его честность и усердие вызывали подозрения в сфере, которая больше остальных была поражена приспособленчеством и невежеством, двуличием, мелкими предательствами, а также чрезмерной скупостью и столь же безоглядной расточительностью.

Помимо Брайана, Beatlesмогли винить за утрату интереса к группе только самих себя. Кроме того, перебранки помогали скоротать время. Тем не менее, благодаря своему менеджеру, который буквально натер палец о диск телефона, Beatlesработали, как выразился бы экономист, в определенном смысле «с полной загрузкой». Недельный ангажемент теперь превратился в дневной. За обеденным выступлением в «Каверн» могли следовать несколько часов отдыха, а затем вечернее выступление на той же сцене. Прежде чем публика успевала понять, что музыканты покидают клуб, те уже шли по улице по направлению к ратуше в Биркенхеде на той стороне реки.

Что касается Гамбурга, то во время их последнего визита в город они играли и общались с Фэтсом Домино, Джином Винсентом, Литтл Ричардом и другими героями своих школьных лет, которых «Star-Club» – в отличие от «Тор Теп» – мог позволить себе пригласить. Джордж Харрисон тут же начал высмеивать Билли Престона, 15–летнего органиста группы Литтл Ричарда, тогда как Джон стал намеренно высказывать неуважение к такому «божеству», как сам Ричард. Джон называл его «дедушкой» и заявлял, что лучше бы ему заткнуться, но, подобно всем остальным, усердно наблюдал за своим бывшим идолом и перенимал у него бесчисленное количество приемов.

В предыдущем месяце Эпштейну удалось добиться ангажемента в Страуде – торговом городе, который находился так же далеко на юге, как и Олдершот, – а также первого участия Пита, Джорджа, Джона и Пола в радиопередаче Би-би-си, где они исполнили три композиции в манчестерской студии. Однако и эти успехи не могли быть свидетельством того, что Beatlesподнялись над уровнем обычной местной группы – несмотря на восторженный прием публики в студии во время выступления, который в радиопередаче превратился в шум толпы.

С подобной реакцией сталкивалась группа из Бирмингема Denny Laine And The Diplomatsво время своего дебюта в передаче Ай-ти-ви «Midlands At Six». Фирма EMI пригласила группу в свою студию «Abbey Road», чтобы сделать несколько пробных записей, но из этого ничего достойного не вышло – точно так же, как из контактов Beatlesс «Decca».

На окраине столицы, в королевском танцзале в Тоттенхеме, безраздельно царила группа The Dave Clark Five– точно так же, как Beatlesв «Каверн». «Это был ад кромешный, – вспоминает их певец и органист Майк Смит, – снесенные барьеры и все такое. Полицейские из участка напротив обычно никого из сотрудников не отпускали с дежурства, когда мы были на сцене». Все прекрасно проводили время, когда в танцзале выступали Dave Clark Five,но этого было явно недостаточно, чтобы обеспечить успех трех синглов группы, выпущенных в 1962 году.

Пит Бест, подобно Кларку, пользовался наибольшим успехом в редких программах «Teenager's Turn». Однако он, по всей видимости, произвел впечатление наименее перспективного члена группы, когда Джордж Мартин, отвечавший за звукозапись в фирме «Parlophone», пригласил Beatlesсобраться в студии «Abbey Road» 6 июня 1962 года. из-за того что на концерте ударники нередко сбивались с ритма, в студии их чаще всего заменяли записью. Ходили слухи, что даже Дейв Кларк – хотя его работа за ударной установкой выглядела вполне прилично – на самом деле не держал в руках палочки при записи своих дисков.

«Причины были чисто финансовыми, – объясняет бывший ударник Джонни Кидда Клем Каттини, первый из стопроцентных рокеров, появившихся на звукозаписывающих площадках столицы. – Вы должны были закончить четыре трека – два сингла – за три часа. Группе могла потребоваться целая неделя, чтобы сделать две песни, и не из-за отсутствия профессионализма – просто сессия звукозаписи требует совсем иного мышления, чем выступления на сцене. Тут промахи не прощаются. Требуется быть более дисциплинированными».

Таким образом, замена Пита Беста на такого музыканта, как Каттини, ни в коем случае не могла считаться оскорблением, но мысли о необходимости такого шага оказалось достаточным, чтобы укрепить все обоснованное и необоснованное недовольство, которые были у остальных членов группы относительно Пита. Следствием этого стало безжалостное расставание с Питом несколько недель спустя.

Как изменилась бы жизнь Пита (и история культуры), если бы Брайан Эпштейн не познакомился с Джорджем Мартином в самый разгар семинедельных выступлений Beatlesв «Star-Club»? Брайан решил, что это будет последняя атака на звукозаписывающую индустрию, и она закончилась относительной победой – в офисе EMI в кабинете Джорджа Мартина на Манчестер-сквер. То, что Мартин услышал о группе мистера Эпштейна, выглядело не особенно заманчиво, но он подумал, что не будет никакого вреда, если послушать, как они звучат в студии.

Если бы он этого не сделал, можно с уверенностью утверждать, что его шансы получить рыцарский титул несколько десятилетий спустя были бы не выше, чем у Уолли Ридли, Норри Парамора и Джона Берджеса, руководителей компании EMI того же поколения, отличных парней и все такое прочее, но, подобно самому Джорджу, просто профессионалов, а не гениев. В тот момент никто не мог предвидеть, что в 2001 году будет выпущено шесть компакт-дисков, посвященных полувековой работе Мартина в индустрии звукозаписи – «Fifty Years In Recording».

В разгар безумного увлечения джазом он выпустил свой первый хит, ставший лучшим. Это был «Your Driving Me Crazy» в исполнении The Temperance Seven,возрожденная танцевальная мелодия 20–х годов со страстным вокальным рефреном. Правда, и до этого компания «Parlophone» была автором нескольких шумных успехов – если сравнивать с конкурирующими фирмами. Лейбл процветал в основном за счет танцевальной музыки, хоров и мелодий к любимым детским фильмам (например, «Nellie The Elephant») и к телевизионным сериалам, а также концертов легкой музыки (например, в исполнении «The George Martin Orchestra»). Они продавались хорошо, но практически никогда не попадали в хит-парады.

Те, кому удавалось пробиться в лучшую двадцатку, оказывались однодневками, такими, как «Robin Hood» Дика Джеймса, «My Boomerang Won't Come Back» Чарли Дрейка и «Right Said Fred» Бернарда Криббинса. Некоторые из них были заслугой Джорджа Мартина, однако наивысшим достижением его помощника Рона Ричардса стала организация записи Эллы Фицджеральд.

Если Мартин и Ричардс впоследствии проявили себя как наименее догматичные деятели звукозаписывающей индустрии, то сейчас оба они неукоснительно соблюдали формальности и принципы холодного профессионализма в работе, не выделяя никому дополнительного времени и не давая никаких поблажек. Профсоюз бросался на защиту любого педанта, который в разгар записи произносил безжалостные слова: «Время вышло».

Beatlesприходилось противостоять этим порядкам, работая ночи напролет и создавая то, что Джордж Харрисон описывал как «новый смысл старого репертуара». Однако еще до их приезда Мартин и Ричардс подготовили для фирмы «Parlophone» некий эквивалент, который их соперникам в чартах казался заурядным. Рон потерпел относительную неудачу с такими новичками, как Shane Fenton And The Fentones,гитаристом Джаддом Проктором, Полом Рэвеном (впоследствии Гари Глиттер) и The Clyde Valley Stampers.Как обычно, Ричардс получил задание сделать дебютную запись группы, однако заинтригованный Мартин, заглянув на минутку, чтобы проверить, как идут дела, вскоре взял управление на себя.

Прежде чем «большой босс» благожелательно распрощался с ними и они отправились в долгий обратный путь в Ливерпуль, Beatlesс удивлением узнали, что он приложил руку к выходу «Robin Hood», «Right Said Fred» и прочих хитов, а также был «повивальной бабкой» готовящегося к выходу сборника сатирических телевизионных передач «That Was the Week That Was» и выпусков «The Goons». Интересное совпадение: последняя запись «The Goons», которая стремительно ворвалась в хит-парад в 1965 году, представляла собой забавное выступление Питера Селлерса, который с шекспировской серьезностью декламировал «A Hard Day's Night» группы Beatles.

Один из небольших комедийных фильмов Селлерса, вышедший в 1969 году, «The Magic Christian», был посвящен Ринго Старру, бывшему ударнику группы Рори Сторма Hurricanes,который в 1962 году заменил Пита Беста. Новый член группы не был лучшим ударником в Ливерпуле, но, в отличие от Пита Беста, воспринимался поклонницами скорее как брат, а не как мужчина их мечты; кроме того, он был достаточно умен, чтобы не задавать много вопросов. Даже после совместной работы в «Кайзеркеллер» Старр не счел возможным пригласить остальных Beatlesна вечеринку по случаю своего двадцать первого дня рождения. Тем не менее во время следующих поездок в Гамбург и концертов в Мерсисайде они познакомились поближе. Несмотря на непривлекательную внешность, он был наделен острым умом, но, в отличие от жестокого Джона Леннона, абсолютно миролюбивым. «В Ливерпуле Ринго был своего рода звездой, – признавал Джон. – В нем была какая-то искра, но мы не могли точно определить, что это. То ли лицедейство, то ли пение, то ли игра на ударных. что-то в нем привлекало внимание».