Текст книги "Шут и император"
Автор книги: Алан Гордон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)
Я начал раскидывать яблоки в темноту, откуда раздавались требовательные голоса. Для удовлетворения запросов моей публики понадобилось много яблок, и из всех припасов, которые я взял для подкрепления в ночи собственных сил, осталось то единственное, что я успел надкусить в начале номера.
На какое-то время все умолкли, с хрустом поедая фрукты.
– Скажи-ка, шут, что сейчас на улице: день или ночь? – спросил Исаак.
– Вечереет, мой повелитель. Как я понял, вас привезли сегодня утром?
– Да, вместе с моим другом, обладателем этого замогильного голоса, – сказал он. – Интересное местечко эта башня. Помнится, впервые попав во Влахернский дворец, я заходил в нее. Вряд ли я еще раз заглянул бы сюда по собственной воле, хотя внес свою лепту, обеспечив ее некоторым количеством узников. К счастью, никого из них уже не осталось в этой камере.
– Верно, господин, – отозвался кто-то. – Здесь вы среди друзей.
– Быть может, шут, ты приобщишься к философской дискуссии, которую мы вели до твоего прихода, – сказал Исаак. – Мы обсуждали аллегорию пещерного бытия Платона. Ты знаком с ним?
– Давненько я не перечитывал Платона, мой господин. Не могли бы вы освежить мои воспоминания?
– Суть в том, что учитель его, Сократ, изначально брал в рассмотрение некую пещеру с закованными в цепи узниками, которые могли видеть перед собой лишь одну стену. Весь их мир заключался в этой пещере. А все их знания о внешнем мире ограничивались вереницей теней на этой стене, которые отбрасывали предметы и люди, проходившие за их спинами по освещенной дальними факелами дороге. Для этих узников тени стали реальностью.
– Да, мой господин, теперь я вспомнил. И о чем же вы спорили?
– Являемся ли мы, слепцы, не видящие света белого в этом подземелье, но обладающие воспоминаниями о мире, более счастливыми, чем не ведающие о нем узники Сократа и Платона. Как по-твоему, шут?
– На мой взгляд, господин, знание всегда лучше невежества.
– Однако те узники не знали, что внешний мир может быть лучше. А мы знаем. И с этим знанием приходит отчаяние. А неведение приносит благословенное облегчение. И я прихожу к выводу, что мы находимся в менее выигрышной ситуации.
– Тогда дураком становитесь вы, мой господин, а не я.
– Каковы же твои аргументы?
– Вспомним доброго старого Екклесиаста, мой господин: «Я, Екклесиаст, был царем над Израилем в Иерусалиме…»[27]27
Екклесиаст, 1, 12
[Закрыть] Так же, как вы были царем, мой господин. И он же проповедует: «…во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь»[28]28
Екклесиаст, 1, 18
[Закрыть].
– Значит, он согласен со мной.
– Нет, мой господин, ибо он приходит к иному выводу, говоря: «И увидел я, что преимущество мудрости пред глупостию такое же, как преимущество света перед тьмою»[29]29
Екклесиаст, 2, 13-14
[Закрыть]. И понятно, мой господин, что вы не можете даже начать сравнивать себя с обитателями пещеры Сократа, ибо вы мудры и ваша мудрость освещает сие низкое узилище так, что никакие тени не смогут ввести вас в заблуждение. Этот проповедник, говорят, был мудрейшим из обитавших на земле мудрецов, и вправе ли такой дурак, как я, даже пытаться спорить с ним?
– Да ты и сам уже отчасти проповедник, не так ли, шут? – с усмешкой заметил Исаак.
– Я всего лишь блуждаю в поисках знаний, как все настоящие шуты.
– Тогда, я надеюсь, ты вышел на верный путь.
– Благодарю, мой господин.
– Тебе позволили принести с собой какой-то инструмент?
– У меня есть лютня, мой господин. Сыграть?
– Это могло бы порадовать нас.
Для этого мне, разумеется, не нужен был свет. Я начал тихую мелодию, рассчитывая пропеть всю ночь. Но моя песня побудила Исаака возобновить разговор.
– Я обязан жизнью одному шуту, – сказал он.
– Неужели, мой господин? Как же мог столь низкий человек, как я, уберечь такую высокую персону, как вы?
– Это случилось во времена царствования Андроника. Ты не был тогда в Константинополе?
– Her, мой господин, но мне рассказывали о тех временах.
– Самые худшие истории являются самыми достоверными, однако они и близко не описывают жестокости и порочности того изверга. Полагаясь на предсказания самых разных оракулов, он уничтожал всех своих возможных наследников. Однажды предсказание указало на меня, и он послал арестовать меня своего излюбленного палача, носившего неуместное по своей святости греческое прозвище Агиохристофорит. Мой дом тогда находился в юго-западном конце города, подальше от Влахернского дворца. Забыв об опасностях, я преспокойно спал в своей постели, когда меня разбудил странный голос: «Проснись, Ангел, ибо близок роковой час твоей судьбы! Подними меч и сражайся за твой город. Если ты восстанешь, твой город пойдет за тобой».
– Потрясающе, – сказал я.
– И как только я обнажил меч, этот палач ворвался ко мне во двор со своими подручными. Не успев даже облачиться в доспехи, я вскочил на лошадь и помчался на него, крича во всю мощь моих легких. Мне удалось захватить его врасплох и разрубить пополам. А потом я выехал на Месу и поскакал по ней к храму Святой Софии, по дороге признаваясь в содеянном и призывая всех следовать за мной. Взойдя на кафедру, я покаялся в моем преступлении и даже не успел осознать, как началось восстание.
Он вздохнул.
– Я думал, что меня разбудил небесный глас, – сказал он, – что божественное вдохновение призвало меня стать императором. И, став императором, я подумал, что и сам приобщился к небожителям. Но как-то раз, когда с тех пор прошло уже несколько лет, я слушал выступление одного из моих шутов. Его звали Чаливур. Ты не знал его?
– Знал, мой господин. Очень остроумный шут.
– Да-да, все верно. И с очень необычным голосом. И вдруг я узнал тот самый голос, что предупредил меня о приближении палача. Я стал благодарить Чаливура, но он делал вид, что совершенно не понимает, о чем я говорю. Однако мне удалось уличить его во лжи. И в конце концов он позволил мне наградить его. Я предоставил в его полное распоряжение императорские винные погреба.
– Весьма щедрое вознаграждение, – заметил я.
– Как оказалось позже, щедрость не всегда идет во благо, – сказал Исаак. – За год он успел спиться и умереть.
– Счастливая смерть для дурака, – сказал я. – Я и сам, наверное, предпочел бы такую кончину.
– Но с каким же разочарованием я осознал, что мое божественное вдохновение исходило из уст обычного земного шута! А через несколько лет меня сверг мой любимый братец. Ну да ладно, покончим с рассуждениями о небожителях.
– Он обошелся с вами очень жестоко, – сказал один из узников.
– Нет, он поступил так, как я мог бы поступить на его месте, – сказал Исаак. – На самом деле он проявил великодушие, поручив ослепить меня лучшим лекарям, чтобы они сохранили мне жизнь. Андроник самолично взялся бы за эту операцию и попросту убил бы меня.
Он умолк, задумавшись о своей судьбе. Я тихо перебирал струны и вскоре услышал, что кое-кто из моих слушателей начал похрапывать.
Потом зазвенели цепи одного из узников.
– Кто-то идет, – поднявшись на ноги, тихо сказал он.
Я перестал играть и насторожился. Мой слух не уловил ни малейшего шороха, но в данном случае следовало довериться ушам слепых. И точно, вскоре сверху донеслись звуки медленных тяжелых шагов. Лязгнули засовы, заскрипела крышка люка, и свет одинокого факела рассеял кромешный мрак.
Я прикрыл рукой глаза, давая им возможность привыкнуть к внезапному возвращению зрения. Все заключенные уже поднялись на ноги. Впервые я смог разглядеть их. Некоторые были закованы в цепи, другие имели свободу перемещения. В самом дальнем углу от входа стоял крепкий рыжеволосый мужчина, которому на вид можно было дать как сорок, так и девяносто лет, а за ним возвышался другой узник со спутанной черной бородой.
Пара грубых сапог. Они первыми появились в поле моего зрения, пока сам Симон еще спускался по лестнице. Постепенно вырисовались огромные ноги, мощный торс и голова. В левой руке храмовник держал факел, а в правой – тот длинный меч, которым он приструнил Стефана в «Петухе». Казалось, что с тех пор прошла целая жизнь. Жизнь длится до тех пор, пока человек живет. И у меня вдруг возникло ощущение, что мои часы сочтены.
– Ну наконец-то, я уже заждался тебя, – сказал я.
Он удивленно глянул на меня.
– Вот так встреча! – воскликнул он. – Нечаянная радость. Она избавит меня от лишних забот.
– Кто это? – спросил мужчина слева от меня.
– Тот, кто хочет убить Исаака, – сказал я. – И меня заодно. Ответишь мне на один вопрос, любезный трактирщик?
– Почему бы и нет? – сказал он, устанавливая факел в грубую стенную консоль. – Тебе все равно не уйти отсюда живым.
– Разве ты не принадлежишь к братству рыцарей Храма?
– Нет, что ты. Я лишь позаимствовал их наряд у того, кому он был уже без надобности. И я специально держал его на виду в своей комнате, понимая, что однажды ты сунешь туда любопытный нос. Надо же было чем-то занять ваши мысли.
– Мыслей у нас было достаточно. Вы со Станиславом, должно быть, немало посмеялись надо мной.
– Мы посмеялись над многими шутами, – сказал он. – И вскоре посмеемся еще над одним.
– К сожалению, тебе придется смеяться одному, – сказал я.
Симон слегка опешил, потом выставил меч перед собой.
– Значит, он уже мертв?
– Увы, да, – сказал я. – Надеюсь, с тобой расплатились заранее. Но ответь мне вот на что: если ты не храмовник, то кто же ты? Где ты воспитывался?
– Меня воспитал один старец, – сказал он. – Высоко в горах.
– Тайное общество ассасинов, – кивнул я. – Но теперь ты стал наемником.
– А почему бы и нет?
– Кто же нанял тебя?
– Часть вознаграждения оплачивала и мое молчание.
– Интересно. Как ни странно, но меня тоже воспитывал один старец.
Со спокойной уверенностью Симон держал меч обеими руками.
– Я уже познакомился с несколькими шутами, которых воспитывал тот старец. Теперь все они мертвы. И я не слишком высокого мнения об их воспитании.
– Понятно, – сказал я. – Но я был его лучшим учеником.
– Так же как и я у моего учителя.
– Отлично. Тогда давай проверим, чье воспитание окажется лучшим в данном поединке. Но помни, приятель, мне будут помогать эти славные господа.
Он расхохотался, окинув взглядом подземелье.
– А ты помни, шут, что в стране слепых одноглазый становится царем, – оскалившись, заявил он. – У меня есть меч, шут. А ты можешь обороняться только лютней, и, по-моему, в таком турнире меч победит лютню.
– Логично, – сказал я. – Но у меня есть еще и ведро помоев.
Я схватил ведро и выплеснул в него все содержимое. Он пригнулся, как я и рассчитывал, и поток человеческих нечистот попал на установленный в стене факел. Пламя его зашипело и погасло.
– В стране слепых преимущество принадлежит тем, кто дольше живет в темноте, – сказал я. – Господа, факел убийцы погас. Но вы узнаете его по запаху.
Узники устремились ко мне. В темноте взметнулись чьи-то тяжелые цепи, и просвистел меч. Металл лязгнул о металл, и кто-то вскрикнул от боли.
– Шут, – прошептал у моего уха замогильный голос. – Если у тебя есть хоть какое-то оружие, отдай его мне. Об остальном уж я сам позабочусь.
Сорвав струны с лютни, я сунул руку в ее корпус. Там хранился кинжал, не замеченный при тщательном обыске императорскими тюремщиками. Я вручил его моему новому союзнику и затаился.
Через мгновение послышался удар, вздох и несколько затихающих булькающих звуков. Потом наступила тишина.
– Он мертв, мой господин, – сказал басовитый телохранитель.
– Молодец, – сказал Исаак. – Что ж, сотоварищи и собратья мои. Я в неоплатном долгу перед всеми вами. Но, по-моему, это лишь временная отсрочка.
– Я так не думаю, мой господин, – сказал я. – Заговорщики наняли убийцу со стороны, чтобы никто не смог заявить, что вас убила императорская гвардия. По крайней мере, насколько я понимаю их замыслы. Мы постараемся уговорить вашего брата перевезти вас обратно в Диплокион. Сама попытка покушения на вашу жизнь должна убедить его.
– Кто ты такой, шут? – спросил он. – Ради чего ты так старался?
– Чаливур был моим другом, – ответил я. – Мне не хотелось, чтобы все его усилия пропали даром.
Не знаю, долго ли еще мы просидели в этой адской темноте. Судя по звукам, крысы вскоре обнаружили тело Симона. Я представил себе, что именно эти крысы долгое время мирно соседствовали с Цинцифицесом, хотя это было маловероятно.
Мы спали по очереди. Слепцы на дежурстве, подумать только. Но им удалось то, с чем не смогли справиться несколько шутов гильдии, поэтому в столь исключительной ситуации я не пожелал бы для себя лучших соратников.
Я проснулся оттого, что кто-то встряхнул меня.
– Еще кто-то идет, – прошептал голос.
Мы все встали и прислушались. Шаги, лязг засовов, скрип открывающегося люка. И вот несколько императорских гвардейцев спустились к нам с факелами и мечами в руках. Они молча стояли, глядя на труп Симона. Рукоятка моего кинжала торчала из его горла. Его меч лежал рядом с ним.
– Что здесь произошло? – спросил начальник стражи.
Овладев ситуацией, Исаак величественно выступил вперед.
– Этому человеку разрешили войти в наше подземелье с оружием, – сурово произнес он. – Он покушался на наши жизни. Мы требуем выяснить, кто в ответе за такое насилие.
Начальник оглянулся на своих подчиненных.
– Где ночная смена? – спросил он.
Остальные недоуменно пожали плечами. Он опять окинул заключенных взглядом и остановился на мне.
– А ты что здесь делаешь? – спросил он.
Вздрогнув, я протянул ему выписанный императором пропуск.
– Прошу прощения, командир, – просипел я. – Не знаю, что именно произошло, здесь было слишком темно, но этот убийца, ныне покойный, явился сюда, заявив, что ему нужна голова императора, началась какая-то драка, и я даже не представляю, кто с кем сражался. Мне просто хотелось бы как можно скорее покинуть это ужасное место, я шут императора, и именно он послал меня сюда.
– Выведи его, – приказал начальник. – Потом мы постараемся разобраться во всей этой чертовщине.
Я быстро поклонился узникам, и вскоре меня выпроводили из Анемасской башни.
Уже светало. Буря затихла. Солнце вставало над Босфором, и Аглая дожидалась меня за дверями этой темницы.
– Доброе утро, шут, – сказала она.
– Доброе утро, моя госпожа, – ответил я. – Надеюсь, ты видела хорошие сны.
– Врагу не пожелаешь, – сказала она. – Я видела, как Симон ночью вошел внутрь, но обратно он так и не появился.
– Мы можем подождать здесь, если ты жаждешь увидеть его появление, – сказал я. – Однако это займет какое-то время. Он ведь довольно тяжелый.
Она обняла меня.
– Я подозреваю, что «Петуху» понадобится новый хозяин.
– Полностью согласен с тобой, – сказал я. – В любом случае нам пора сматываться отсюда. Мне поднадоел вид этой башни.
Она проводила меня во дворец, где мне удалось проспать целый час до начала нового трудового дня.
ЭПИЛОГ
Безрассудно ты поступил теперь. Зато отныне будут у тебя войны.
2-я Паралипоменон, 16, 9.
Несмотря на танталовы усилия, городской совет Зары не достиг мирного соглашения с Венецией. Когда началась осада, городские христиане выставили на стены распятия, дабы укорить атакующих их христиан. И тем не менее в ноябре город был захвачен, и в сражениях погибло много народа. Пока я развлекал узников в подземелье Анемасской башни, Аглая передала наши сведения о заговоре Филоксениту. Мы полагали, что он оценит пользу сохранения жизни Исаака в том случае, если крестоносцы последуют за его сыном на Константинополь. Наличие выбора всегда предпочтительнее. Двое императорских гвардейцев, впустивших Симона в темницу, сами исчезли той же ночью. И в течение последующих нескольких месяцев тихо исчезло еще несколько наемников швабского происхождения. Когда я упомянул об этом императорскому казначею, он пожал плечами, а двое его подручных варягов демонстративно отвернулись к окну.
Мы с женой решили снять приличную квартиру к югу от Влахернского дворца, чтобы иметь возможность свободно гулять по городу. Продолжая ежедневно развлекать наших монарших покровителей, мы не теряли связи с горожанами и время от времени выступали на рыночных площадях.
Один любезный купец доставил наше послание Толстому Бэзилу в Фессалонику. А спустя месяц я заметил в городе юное дарование в запыленном шутовском костюме, которое ловко жонглировало шестью кольцами, стоя на одной ноге. Особую привлекательность его трюку придавало то, что нога эта стояла на высокой ходуле. Звался юноша Плоссом. Этот недавно успешно вылетевший из гнезда Дома гильдии птенец быстро освоился в столичном городе. Он поселился около ипподрома и стал любимчиком тамошних фракций.
А еще через пару недель, спокойно отдыхая на парапете и поедая инжир, я услышал странный шум. Вскоре появилась гурьба ребятишек, весело приплясывающих вокруг тележки, которую тащили два бурых ослика. Управляющий ими карлик, осыпая детей непристойными и оскорбительными насмешками, кидался в них пригоршнями сладостей. Проезжая мимо, он заметил меня и слегка кивнул.
Его звали Рико, и вид этого потешного угрюмца отлично сочетался с обличительными комичными тирадами и ругательствами, которые он с непревзойденной, на мой взгляд, легкостью рассыпал по любому поводу. Рико мгновенно завоевал мою симпатию. Когда я представил его при дворе, император после первого взгляда на него заблеял от восторга, а Рико с ходу повторил это блеяние и в дальнейшем частенько с забавными ужимками воспроизводил голос Алексея.
Рико стал любимчиком императора, и я с радостью уступил ему теплое местечко. Мне больше нравилось бродить по площадям и тавернам, заглядывать в темные переулки и заводить друзей в самых невероятных местах, пополняя копилку моих знаний. Сегодня, скажем, я мог посплетничать с Никитой Хониатом о делах сената, а назавтра отправиться под покровом ночи на ужин к отцу Эсайасу и заодно обменяться с ним полезными слухами и размышлениями.
Император предоставил в распоряжение Рико миниатюрный дворец, построенный когда-то для Нико и Пико. Мы дружно взялись помочь ему привести дом в порядок. Аглая тяжело вздохнула и, захватив пару покрывал, исчезла вместе с Рико в подполье. Они вытащили останки наших маленьких собратьев, и мы тайно похоронили их той же ночью. А вскоре проделали то же самое с Цинцифицесом.
Новый трубадур по имени Альфонсо, прибывший из Болоньи, начал курсировать между Фессалоникой и Константинополем. Виоле наконец удалось послать с ним весточку домой и сообщить ее детям, что она живет насыщенной жизнью.
– Но не безопасной, – заметила она, глянув на меня.
– Я никогда не обещал тебе безопасности, – возразил я.
– Верно, не обещал, – согласилась она.
А еще через несколько месяцев Альфонсо привез письма от Марка и Селии, и Виола с тех пор читала их каждую свободную минуту.
Впрочем, таких минут у нас было немного. Наша жизнь представляла собой круговорот представлений и тайных расследований, ловких маневров, а порой и спешных отступлений. По случаю новогодних празднеств мы временно объединились в своеобразный шутовской квинтет, включавший Рико, Плосса, Альфонсо, Аглаю и меня самого. Мы встали в углах огромного серебряного пятиугольника перед Кафизмой, где расположились все знатные особы Константинополя, сенаторы, представители разных фракций и родов войск.
Публика с восторгом смотрела, как затейливо пять шутов жонглировали дубинками. Но ни один зритель на ипподроме не слышал, какими памятными словами мы начали наш номер.
– За Игнатия, – подбросив первую дубинку, сказал Альфонсо.
– За Деметрия и Тиберия, – сказал Плосс, присоединяясь к нему.
– За Нико и Пико, – высоко подбросив дубинки, проворчал Рико.
– За Талию, – сказала Аглая, поскольку мы с ней согласились не сообщать гильдии, что она осталась жива.
– За Цинцифицеса, – добавил я, возвращая все-таки этого своенравного проповедника в родную паству.
– За гильдию! – хором воскликнули мы, и дубинки полетели через центр, образовав в конечном счете пятиконечную звезду.
Так мы помянули всех, кто покинул наш мир.
Не раз я пытался выяснить, куда же отправилась Талия, но ее больше никто не видел в Константинополе
Шло время, зимы сменялись веснами, а мы все продолжали жить там. Однажды вскоре после летнего солнцестояния ко мне заглянул Альфонсо и с каким-то нарочито небрежным видом вручил небольшой свиток. Я с удовольствием прочел его и, подняв глаза, увидел широкую ухмылку трубадура.
– Передай остальным, – велел я. – Отпразднуем вечером у нас.
Сегодня днем мы с женой договорились встретиться в городе. Решили воспользоваться тем редким случаем, когда у нас обоих образовалось свободное время, и просто прогуляться по Константинополю, полюбовавшись его роскошными видами. Свидание мы назначили на вершине колонны Аркадия, чтобы осуществить желание, высказанное Виолой еще во второй день по прибытии. Сделав кое-какие покупки, я закинул сумку за плечо и бодро направился вверх по Месе к Ксеролофону. Памятная колонна, установленная на мощном пьедестале, была сложена из больших каменных блоков, внутри нее проходила винтовая лесенка, поднимаясь по которой можно было любоваться замечательными видами, открывавшимися из окон.
Именно на вершине этой огромной башни я и нашел мою возлюбленную жену. Она смотрела на морские просторы и на залитую закатным солнцем Эгнациеву дорогу, уже более тысячи лет соединявшую эти земли с Грецией и Римом.
– Какая красота, правда? – сказала она.
– Да, несравненная, – признал я, и она усмехнулась, заметив, что я наслаждаюсь ее красотой, а вовсе не солнечным закатом.
– Посмотри, как много там собралось рыболовных судов, – сказала она. – Завтра можно будет попировать, закупив рыбных деликатесов.
– Попировать мы сможем уже сегодня. У меня отличные новости.
– Неужели?
Я вытащил свиток и прочитал кое-какие выдержки из него.
– Пишет отец Геральд: «В свете того, что твоя ученица успешно прошла множество испытаний под твоим руководством, и учитывая ее былые замечательные достижения и явные достоинства, мы решили принять ее в полноправные члены гильдии шутов. Отныне ей присваивается звание шута, и впредь она будет именоваться в гильдии…»
– Позволь, я попробую угадать, – перебила меня Виола. – Клавдием, верно?
– Почти, – сказал я. – Клавдией. Решено оставить тебя клоунессой. Поздравляю, любовь моя.
– Спасибо, учитель. Должна ли я по-прежнему называть тебя учителем?
– Никогда больше не называй меня так. Я принес тебе кое-что.
Я вручил ей объемистый предмет, лежавший в мешке из мягкой материи. Она развязала его и достала лютню.
– Какая прелесть, – воскликнула она и поцеловала меня.
Мгновенно настроив ее, она начала перебирать струны.
Порывшись в сумке, я извлек еще один инструмент – большую треугольную деревянную раму со струнами различной длины. Вооружившись парой молоточков, я начал ударять ими по струнам, извлекая мелодичные звуки.
– Что это такое? – спросила Виола.
– Местный музыкальный инструмент, – сказал я. – Вроде бы здесь его называют цимбалами. Я собираюсь освоить его. В конце концов, в чужой стране жить – чужой обычай любить.
Мы принялись импровизировать дуэтом.
– А я уже говорила тебе, что жду ребенка? – спросила она меня, не прерывая игру.
– Нет, ты даже не упоминала об этом, – заметил я, невозмутимо продолжая аккомпанировать ей.
Наконец я отложил молоточки и притянул Виолу к себе.
– Ты расстроился? – спросила она.
– Не расстроился, а растрогался, это же чудесная новость.
– Кстати, мне очень понравился этот город. Как ты думаешь, мы сможем здесь остаться?
– Я полагаю, это решать гильдии, – сказал я. – Но мы всегда будем вместе, куда бы нас ни закинула судьба. Это я тебе обещаю.
– Прекрасно, – вздохнув, сказала она.
Я обнимал ее, глядя на солнечный закат и морскую гладь, заполненную множеством возвращающихся рыболовных судов. Их было очень много.
– Слишком много.
– Что-то не так? – спросила она, когда я высунулся в окно, чтобы получше разглядеть их.
– Это не рыболовные суда, – сказал я. – Это, моя дорогая, венецианский флот.
