Текст книги "Исполни волю мою"

Автор книги: Аглая Оболенская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

– Значит, Марк находится в опасности, и его мать просила за него… – она говорила с трудом, почти шепотом. – Что может ему угрожать?

– Если бы я знала! Они, наверное, уже подъезжают к Петербургу. Эдуарду Петровичу удалось договориться с Павловской клиникой, чтобы операцию перенесли на более ранний срок. Завтра мальчиков начнут готовить. У Ромки полностью разрушат больной костный мозг и введут здоровые донорские клетки Марка. Затем его надолго изолируют в условиях полной стерильности, чтобы избежать инфекций и контролировать процесс восстановления. Это всё, что мне известно в общих чертах.

После ухода Лилии Германовны в квартире воцарилась тишина. Лена, чтобы отвлечься, загрузила стиральную машину постельным бельём и замочила в тазики рассортированную по цвету верхнюю одежду. Вспомнив об Аниной желтой футболке с капюшоном, она выглянула из ванной, но спросить не успела – осеклась. Подруга сидела на самом краю подоконника у раскрытого настеж окна, забравшись туда с ногами. Учитывая четвертый этаж и бетонный козырёк крыльца внизу, Лена решила, что шансов спастись при падении ноль целых ноль десятых. Вряд ли у Аньки суицидальные потуги, скорей всего она включила свои аналитические мозги и крепко задумалась… на глазах шокированной дворовой публики. Пока кто-нибудь озабоченный не вызвал пожарно-спасательную службу, необходимо подстраховаться. Неслышно, на цыпочках девушка подкралась к демокритовой прапраправнучке, и, схватив в объятия, в один миг смела с подоконника. Только что была, и нету! Затем высунулась в окошко, показала язык зевакам и плотно закрыла створки.

– Ну?

– Что ну?

– Озарило?

– Кажется, да. Знаю, кто нам поможет – Андрвал!

Лена прошла следом за подругой в комнату, и, плюхнувшись на диван, внимательно наблюдала, как эта мыслительная бомба на тонких ножках облачается во что попало.

– Ремень!

– А?

– Ремень застегни! И шнурки завяжи.

– А…

Пожалуй, стоит её проводить до больницы.

На улице Елена похвалила себя за правильность принятого решения. Анна двигалась автоматически, как зашоренная лошадь, лишенная периферического зрения. То и дело приходилось вытаскивать за руку из-под колёс или силой огибать натыкающихся на неё прохожих. С горем пополам они добрались до больницы.

– Андрей Валентинович отдыхает – ночью Герасимову оперировали, – с порога предупредила Ирочка.

– Мне срочно.

– А чего случилось-то?

– Пока ничего. Но может! – Аня накинула халат, отодвинула Иру плечом и оставила недоумевать в Лениной компании.

Андрвал спал, смешно выпятив губы и поджав под себя ступни в сине-чёрных клетчатых носках. Очки линзами вверх насажены под носом на подлокотник кресла, вместо одеяла плечи укрывает мятый халат. Мальчишеские вихры клубятся возле блестящей розовой макушки.

– Андрей Валентиныч! У-у, проснитесь, пожалуйста, – она легонько тряхнула доктора, – мне нужна ваша помощь!

Он открыл глаза, приподнял голову и близоруко сощурился в её сторону.

– Аня? Что Вы здесь делаете? Если мне не изменяет память, у Вас выходной.

– Я пришла поговорить о Марке. Ему угрожает какая-то опасность. Только не спрашивайте, откуда я это знаю. Знаю и всё.

– Во-первых, кто такой Марк? Во-вторых, присядьте и успокойтесь.

Девушка послушно опустилась в кресло:

– Марк Мицкевич, брат Романа из седьмого бокса. Они сегодня уехали в Петербург на операцию.

– Теперь понял о ком речь. Но при чем тут Марк, если трансплантации подвергнут Романа? – доктор поискал ногами туфли, одну поцепил носком, в другую промахнулся и отчекнул к столу.

– Скажите, вы уверены, что Марк здоров? Достаточно ли сделано проверок? – Аня извлекла из-под стола убежавшую туфлю и поставила рядом с его ногой.

– Я, честно говоря, до конца ни в чем не уверен. Но и причин для беспокойства особых не вижу. Кто поехал с братьями? Отец? Ну, значит, он держит всё под контролем. Серьёзный господин – нажал на нужные педали, и карту более чем двадцатилетней давности из другого государства прислали за два дня. Похвальная оперативность в наши дни.

– Какую карту, чью?

– Медицинскую карту вашего Марка, которую завели после его рождения.

– А что, её не было?

– Нет. Затерялась при переезде сюда. Что-то около двух лет повисло в воздухе.

– Это так важно?

– Аня, в медицине для постановки диагноза всё важно. Любая деталь, например, укол против оспы, не говоря уж о перенесённых заболеваниях и их лечении.

Девушка напряглась, почувствовав близость момента истины:

– Андрей Валентинович, что там было в этой карте?

– Да как раз ничего стоящего ваших тревог. Здоров Марк Мицкевич: привит по всем правилам, из детских болячек – лишь крапивница…

– Но это неправда!

– Что неправда, позвольте спросить?

– Какая, к черту, крапивница, когда он перенёс несколько переливаний крови. И плазму ему кололи, вот сюда, между шеей и затылком!

– Да с чего вы взяли? Откуда эта информация?

– От его матери. Почему вы-то об этом не знаете?.. А про амнезию там написано? Он головой об дерево стукнулся, потерял много крови и память – все свои младенческие воспоминания за два года. Говорить учился заново и понимать – что, зачем.

Андрвал прошелся по кабинету вдоль и поперек, остановился у окна:

– Если то, о чем ты говоришь – правда, а не бред воспалённого сознания, хочу тебя огорчить – дело пахнет керосином… – незаметно для себя главврач перешел с Аней на "ты", чего обычно не допускал с подчинёнными. – Выходит, господин Мицкевич-старший ввёл нас в заблуждение, предоставив ложную информацию. Подделка документов – дело уголовно наказуемое.

– Он сам себе Уголовный Кодекс. Большая шишка в этом бизнесе.

– Я одного не могу понять, Анна, зачем ему рисковать сыном

– Чтобы спасти другого сына. А разве жизни Марка что-то угрожает?

– При вновь открывшихся обстоятельствах не смогу поручиться за удачный исход. Дело в том, что при выборе донора учитываются и все переливания крови в прошлом, и расстройства психики. У Марка возможны непредвиденные осложнения. Кстати, я его об этом предупреждал.

– Что же делать? – теперь Аня выглядела по-настоящему испуганной.

– Я сказал – возможны. Это значит, есть надежда, что всё пройдёт благополучно.

– А если нет? Никогда не прощу себе этого!

– В данном случае, Анна, от Вас мало что зависит. Мы можем с вами немедленно послать факс с просьбой перепроверить данные медкарты. Но наше слово против слова родного отца? Да и карта выполнена на совесть – трудно заподозрить фальсификацию. Ну а если поверят всё-таки нам – перепроверка займёт слишком много времени, потребуются дополнительные анализы… А ведь вам известно, что времени Роману отпущено очень мало.

– Но существует же какой-то выход!

– Да, выход есть. Я дам вам недельную командировку в Санкт-Петербург. Вы отправитесь туда немедля и поговорите с братьями, расскажете им правду. Предвижу, что разговор будет трудным и болезненным. Марка, одержимого идеей спасти младшего брата, не остановит ваше признание – он готов к самопожертвованию и сделает всё, чтобы помешать Вам открыть правду Роману. Роман, в свою очередь, узнав от Вас о риске, которому подвергнет себя старший брат, не раздумывая откажется от трансплантации. Тем самым обречет себя на гибель. Этого вам не простит Марк, да и сами вы возьмёте на душу непосильный груз. Но это выход…

Аня опустила голову в ладони и тихонько, без слёз, заплакала.

Сто раз на дню пытался представить себе загробную жизнь – ни. Лезет всякая дурь на глаза: небо цвета ультрамарин, благостные лица в нимбах с крыльями, всё в цветущих садах и созревших плодах… Нет, в рай я не верю. Это должно быть что-то более реальное и масштабное, как кусочек ада, виденный мной во сне. Лет пять назад мне приснился сосед, который умер накануне. Проигрался однорукому, спустил зарплату всю до копейки, а три семёрки поймать не успел. Оставил джек-пот тому, кто закинет жетон уже после него. Пришёл домой и в ванной вскрыл себе вены. Хороший был дядька, наверное, по доброте душевной показал пацану Роме Нечто…Большой зал и его обитатели в черно-коричневой безликой обстановке, самым ярким пятном – серый свет из окна. Натыкаюсь на соседа – он в инвалидном кресле. Теперь, говорит, живу здесь. Страшно сожалею, что попал сюда. Страдаю за грех самоубийства. Умом я понимаю – это ад, но ни чертей, ни горящей сковородки, даже комнаты пыток из средневековья в помине нет. От чего страдаешь, спрашиваю. От того, что вечно обречен носить на себе. И в этот самый момент я замечаю на спине соседа горб. Тот начинает шевелиться, поднимается над его головой и оказывается маленьким уродцем, мерзким склизским чудищем. Бр-р-р!.. До сих пор меня передёргивает, как вспомню. Существо, которое живет телом и мозгом бедного страдальца, помыкает его мыслями и действиями и есть проклятое адово место – убивая в себе жизнь, выпускаешь наружу монстра, пьющего твою кровь бесконечно…

До рая добираются избранные, ставшие святыми уже при жизни. Остальные души ждут своей участи в чистилище, которое воспел давным-давно Данте Алигьери. Только наши взгляды с поэтом на данный объект не совпадают. Если для Данте чистилище – гора, где люди искупают свои грехи на пути в рай, то я представляю его себе японской многоэтажкой. Пятьдесят этажей над землёй и сто – под. И бесчисленное количество офисов, залов и холлов… Глупо, правда? А мне нравится! Душа, покинув тело, устремляется в это здание, где её просвечивают насквозь: грешна ли, злоблива, завистлива, или прямо здесь готова скинуть с себя последнюю оболочку в помощь ближнему? Затем направляют в нужный офис для нового воплощения: в камень, дерево, котёнка, а может быть в крошечного человечка, только что зачатого где-то там, в другом измерении. Это мой субъективный вариант реинкарнации, потому что я давно готов душой к переезду. Фу, как патетично! Может хватит врать хотя бы самому себе? Именно сейчас, когда забрезжил слабый свет в конце тоннеля…

Поезд прибыл в северную столицу ранним утром. Светило яркое солнце, набирая обороты конца августа, готовое помутнеть с наступлением осени. Всюду сновали люди, загруженные тяжелыми чемоданами, тележками и пустотой. Раскладывали товар уличные торговцы. В шесть утренних часов город походил на разбуженного великана с растрёпанными деревьями на голове и разбегающимися по лицу машинами – а ля Сальвадор Дали «Вид сверху». Бетонный переход с блёклыми лампами и кафельными стенами цвета среднего между салатовым и серо-голубым жадно поглощал Анины шаги. Она стремительно летела в Петербург по натруженным рельсам, мчалась по перрону к метро, и едва переставляла ноги, заметив больничные корпуса. Все больницы, разнясь архитектурными деталями, похожи друг на друга атмосферой покоя и ожидания. Покоя – вынужденного, ожидания – тревожного. Уверенность забираешь с собой после выписки, кладёшь в ту же сумку, что и мыло, зубную щетку, запасную пару нижнего белья, недочитанный детектив.

Первым, кого увидела за больничными воротами, был Марк. Он шёл по аллее перед главным входом, раскидывая опавшую листву носками белых мокасин. "Уже и тапочками запасся беленькими", – Аня не знала почему, но встречаться с ним не хотелось. По крайней мере, не с ним первым. Её необъяснимо тянуло к Ромке. Бумажка с направлением от волнения взмокла в руке. Марк поднял глаза и наткнулся на неё, как на стену. Аня кивнула. "Это всё на что ты способна? – подстегнула себя. – Да, черт побери, беги отсюда, пока тебя не остановили". Но бежать было некуда, ближайший поворот – за его спиной. Бежевые джинсы и сине-зелёный пуловер надвигались неотвратимо. На лице не удивление – вопрос: "Что ты здесь делаешь?" – "Гуляю". – "С какой же целью?" – "Ты дурак – не с целью, с миссией. Ну почему, почему твоя отвязанная мамочка выбрала меня? Если я открою свой рот и твои глаза, ты проклянёшь меня…"

Марк, наконец, дошел до неё и остановился:

– Здравствуй.

У Ани запершило в горле:

– Здравствуй. Не рад?

Заморозил взглядом:

– Что ты здесь делаешь?

Она откинула волосы назад – безполезно, ветер снова вернул их обратно.

– Странные у нас с тобой отношения, Марк. Чувствую, что скоро ты будешь меня презирать или ненавидеть, а не испытываю никаких эмоций. И плевать мне на твои тоже. Теперь могу сказать, зачем я здесь – остановить назначенную вам операцию, – он молча ожидал продолжения. – Почему-то именно я должна спасать человека. Некогда любимого… Но не из любви к нему, другой человек заслуживает любви гораздо больше. Сострадание, долг – громкие слова. Не про меня. Соблюдение баланса, правильная расстановка сил – это, пожалуй, подойдёт. Просто так уж получилось, что заступиться за тебя, кроме меня, некому.

Он с показным безразличием изучал асфальт под ногами, но Аня видела, как покраснел шов, рассекший бровь и дёргается кончик носа.

– Короче, тебе нужно дообследоваться. В раннем детстве тебя реанимировали после полученной черепно-мозговой травмы, много всего кололи и вливали. Это при нынешних обстоятельствах может вызвать негативную реакцию организма. Доказать я сейчас ничего не могу, но рассказать вам обоим в состоянии.

– Бред. Чушь собачья. Я тебе не верю. И потом, меня достаточно обследовали дома и здесь.

Вот она – точка кипения!

– Скорей всего ты веришь мне. Сопротивляешься сам себе спросить, откуда я знаю такие вещи. Боишься вспомнить. Не стану я отнимать твои детские страхи, пойду к Роману – он тоже имеет право знать.

Но Марк схватил и крепко сжал её запястье.

– Пожалуйста, уезжай. Прошу тебя. Действительно, что-то подобное я слышал от Андрвала. Но всё утрясётся, вот увидишь. У нас нет времени ждать – малыш угасает, как свечка. Я сильней – я выдержу. Потом поговорим обо всем.

Сильный и слабый одновременно, Марк умолял её глазами, оставляя на руке бело-красные отпечатки. Ане было жаль его, Ромку и себя, она запуталась, но сдаваться не собиралась.

– Я всё равно ему скажу. Хватит вам решать за него! И никакой он не малыш – давно уж вырос, ты просто не заметил.

Он вдруг ослабил хватку и горько усмехнулся:

– Значит, тебе решать? Ты же знаешь, что он не задумываясь спрыгнет вон с той крыши, если ты попросишь! Что ж, иди. Говори. Не вязать же тебя, в самом деле…

Аня потёрла запястье и по инерции ринулась от него к больнице. Второй этаж, палата двести тринадцать. Пусто. Опоздала? Дежурной медсестры на месте не оказалось, оставалось одно – ждать. "Зачем он выделил слово "ты"? Я имею власть над его братом? Я…" Она поняла, когда увидела Романа, которого везли по коридору на высокой каталке. Поняла, и чтобы не заплакать – рассмеялась, бросаясь навстречу. Обтянутые кожей скулы, испарина, усеявшая лоб крупными каплями и в пол-лица глаза, влажные и бездонные.

– Аня! Здорово, что ты приехала! Не ожидал. Меня тут измеряют по новой, чтоб точно дозу расчитать. Ещё магнитный резонанс пройду, и всё на сегодня. Ты подождёшь?

Она кивнула, прошла с ним несколько шагов по коридору и помахала вслед рукой.

Полчаса, сорок минут, час – время тянулось мучительно долго. В стоящее рядом кресло сел Марк:

– Я отослал отца подальше, он не должен тебя видеть. Если заподозрит неладное – приложит все усилия, чтобы изолировать тебя от Романа. Жесткий человек.

– Так ты знал?

– О том, что Ромка сводный брат? Конечно. Отец постоянно контролировал мою жизнь. Своими методами. Считал, что в моём случае все средства хороши. Два раза я слышал, как он сравнивал мою мать с распутной девкой. "Гены", "яблочко от яблоньки" – не надо быть очень умным, чтобы догадаться – речь идёт не о Лилечке. Но ты права, я гнал от себя такие мысли. Прозрел в детородном возрасте.

– Почему же позволил использовать себя?

– Плохое слово – использовать, Аня. Я хочу помочь самому близкому человеку. Он бы сделал для меня то же самое.

– Но ты рискуешь потерять здоровье.

– Я полагаюсь на Провидение. Потерять брата страшнее, всё равно, что осиротеть. Наверное, не всякому дано ощутить родство не только крови, но и души, – Марк устало улыбнулся. – Вы с ним очень похожи. Оба справедливые до абсурда, нервные, точней, импульсивные. Даже внешне похожи… И обоих я носил на руках.

– Пожалуйста, не продолжай! – Аня враз охрипла. – Я уже не знаю, что мне делать.

– Угораздило его в тебя влюбиться, – Марк, не останавливаясь, добивал Аню правдой. – На свою беду. Не переживай! Как говаривал Володя Ульянов-Ленин – мы пойдём другим путём. Папе обязательно удастся договориться или перетасовать козыри в колоде. Сложа руки мы с ним сидеть не будем. Да-а-а, по твоим глазам читаю: не дадим спокойно умереть, я прав?

Как он жесток! Кажется, его папа перепутал мамину яблоньку со своей – истинный сын-преемник. Хотя всё это можно понять, Марк борется за жизнь брата. Не дав ей ответить, он встал и направился к выходу. Через минут десять привезли Ромку:

– Я лежал сейчас в белом длинном гробу с дыркой для головы! Испытал наплыв клаустрофобии.

Аня отправилась следом в палату и ждала, когда его худое тело переложат с каталки на постель.

– Тебя очень долго там держали.

– Полчаса, не больше. Сначала очередь, потом пришлось остановить аппарат из-за этого, – он разжал ладонь и показал маленькую золотую звёздочку, висевшую когда-то в её ухе. – Забыл, что это тоже металлический предмет. И так не хотелось с ней расставаться!

После того как за санитаром закрылась дверь, Аня приблизилась и нежно коснулась рукой Ромкиных волос, очертила пальчиком овал лица, линию носа и почти неразличимых бескровных губ. Он поймал её руку и зажмурился. Тонкая простынь и грудная клетка не могли скрыть биения сердца, так же как и выпирающую из-под рёбер увеличенную селезёнку.

– Я с плохими вестями. У Марка обнаружилась болезнь в раннем детстве, о которой здешние врачи не знали. Ему придётся пройти ещё дополнительное обследование. Ты подождёшь?

– Я подожду, – сказал он шепотом и поднёс Анины пальцы к губам. – Ты здесь, со мной. И мне не страшно.

– Не хочешь узнать, что с ним?

– Что-то очень серьёзное, раз ты приехала… Я чувствовал это: нервозность, спешка, отец ведёт себя подозрительно. Не переживай! А-анечка…

Аня замерла. Непонятное, щемящее чувство заполнило её всю без остатка. Жалость, но не та, что давит слезами, другая, отчасти схожая с материнской любовью, перерастающая в острое желание. Вспомнилась Елена, нечто подобное Аня испытывала к ней в самые трудные моменты жизни. Осторожно оторвавшись от Романа, девушка замкнула дверь – до пяти часов в больницах тихий час, – вряд ли кто-то кинется её ломать. Затем запахнула льняные шторки и вернулась к кровати. Из-под густых тёмных ресниц он наблюдал за молнией на розовой кофточке, безудержно летящей вниз и переходящей в плавное скольжение молнии брюк. Сколько раз во сне он мечтал об этом? И не верил, что когда-нибудь увидит наяву. Теплые ладони взяли в плен его кисть и провели по обнаженной плоти, от тонкой шеи вниз, минуя грудь, едва прикрытую кусочком кружев, плоский живот и бёдра. С Ромкиным телом происходили странные метаморфозы: замученное болезнью, оно и сейчас ныло в неведомом напряжении, тяжелой волной подкатывало к горлу вибрирующее тепло. Он испугался, как в тех редких случаях, когда не мог контролировать себя. Почувствовав страх юноши, Аня опустилась на колени и положила голову рядом с его подушкой:

– Я тебя напугала, прости…

– Нет-нет! Это ты меня прости. Мне надо кое в чём тебе признаться. Я… У меня никогда этого не было. Близости, такой близости. Боюсь показаться тебе глупым и неловким.

Она улыбнулась и погладила топорщившийся ёжик его коротко остриженных волос:

– Надеюсь, моего опыта одной единственной ночи нам хватит на двоих.

Ромка втягивал подрагивающими ноздрями её запах, различая сливу, хмель, мускатный виноград и капельку сандала. Прерывистое дыхание тревожило блестящие каштановые пряди, выбившиеся из косы. Аня… Маленькое чудо, сбывшаяся мечта. Сердце ёкнуло в желудок и сжалось, когда девушка легла рядом. Губы её коснулись пульсирующего виска, глаз, переносицы. Раскрылись и овладели сначала верхней, затем нижней его губами. Нежный кончик языка проник внутрь, осторожно исследуя каждый закоулочек. Ромка не сразу ответил на поцелуй, целиком отдавшись её власти. Точно кошка, Аня приподнялась над ним, опираясь на локти и колени, выгнула спину и зубками откинула простыню. Коса расплелась окончательно и шёлковые волны обрушились на него, лишая воздуха, света и щекоча лицо. Он негромко засмеялся, опасаясь выдать боль под рёбрами. Аня потёрлась лбом о его подбородок и мурлыкнула на ушко:

– Ты не замёрзнешь, если я стяну твою футболку?

Действительно, невинность ситуации придавали его больничная одежда и её кружевное бельё. Ромка согласился не раздумывая, раз – и футболка улетела в сторону, мимо стула. На нём остались белые шорты, теперь они оба неуверенно глазели на эту набедренную жуть с голубыми лампасами.

– Давай меняться! Я сниму их с тебя, а ты что-нибудь с меня.

– А можно всё?

– Можно… – бравая киска внезапно смутилась, с головой забралась под простыню и медленно развязала голубые тесёмки. Подождала, когда малыш справится с застёжкой на её спине и аккуратно довершила начатое. Наконец, шорты приземлились на спинке стула, на них тут же шлёпнулся бежевый бюстгалтер с паралоновыми чашечками. От трусиков девушка избавилась сама, стараясь не зацепить его коленкой.

– Готов? Тогда занавес!

Простынка взметнулась вверх, открывая им друг друга. Преодолевая стыд и сомнения, Аня заставила себя распрямиться и взглянуть на юношу. Широкая кость маскировала его излишнюю худобу и вялые из-за малоподвижности мышцы. Сквозь песочную кожу, усеянную родинками, синяками и следами от уколов, просвечивали венки. Он тоже смотрел на неё. Лёгкий румянец на скулах выдавал волнение. Тонкие пальцы впились в простыню. В глазах – неуверенность. Она чуть сильнее сжала коленями его бёдра, наклонилась и стала ласкать шею, плечи, грудь. От её прикосновения к тёмной пуговке соска Ромка едва слышно вскрикнул и закусил губу. Аня поиграла с ним язычком и втянула в рот, чувствуя, как тело юноши покрывается мурашками. Продолжая обрабатывать лакомый кусочек, точно ненасытный младенец, девушка вслепую оторвала Ромкины пальцы от простыни и переплела со своими. Вскоре очереди дождался другой сосок, он был более крепким и податливым. Ромкины эмоции вырвались на волю… Животом ощущая увеличившийся в размере, ещё недавно безвольный комочек, она не торопилась впускать его. Наслаждалась звуками, рвавшими его горло, учащенным дыханием, зажмуренными глазами, гусиной кожей. Она и не догадывалась раньше о том, какое блаженство – обладать. Ты, словно жрица великого божества, служишь ему, забывая обо всём. И в то же время, ты – женщина, играющая на арфе. Твое прикосновение к волшебным струнам, твой трепет и тепло рождают неземную музыку. Миллиметр за миллиметром Аня продвигалась вниз, боясь упустить из виду малейшую родинку, клеточку, губами, ресницами, кожей даря им свою нежность. Перецеловав и нежно помассировав холодные пальцы ног, она медленно погрузила его в себя. Ромка больше не мог сдерживаться. Тело ему не подчинялось. Туго скрученная внутри пружина сорвалась с привычного стержня и пошла раскручиваться, набирая обороты, бросаясь искрами и сдавливая лёгкие. Яркая вспышка света, прыжок в небо с космической скоростью и плавное, бестелесное опадание. Встреча с самим собой…

Открыв глаза, он увидел Аню. Маленькие грудки царапнули лицо – девушка тянулась к полотенцу, висевшему в изголовье. Крошечные треугольники с гладкими круглыми сосками цвета кофе с молоком. Достав полотенце, девушка заметила направление Ромкиного взгляда и тайное желание, мелькнувшее в нём.

– Прикоснись ко мне, – прошептала едва слышно, но он услышал. Погладил указательным пальцем выпуклый сосок и, приблизившись, приник к нему губами. Обвёл вокруг языком, прорисовывая контуры и сделал несколько глотательных движений, причмокнув от удовольствия. Аня застонала.

Кто-то дёрнул дверь снаружи, постучался, снова дёрнул и всё смолкло.

– Тихий час окончен. Что там у вас дальше по графику?

– Ужин, – Ромка упал затылком в подушку и сладко зевнул.

– Я тебя утомила…

– Нет, что ты! Аня, знаешь, обычно такие слова говорят после долгих лет знакомства, а мне хочется сейчас сказать – как здорово, что ты есть…

Из палаты девушка вышла просветлённой, оставив тревоги за незримой чертой вместе с кошмарами и самоедством. Она победила демонов и поцеловала прекрасного принца. Теперь всё будет хорошо. Не может быть плохо. Просто не имеет права! В руках она комкала вафельное полотенце, впитавшее прозрачную густую влагу с Ромкиного живота – их общий любовный коктейль. Машинально спрятала руки за спину при виде Марка. Он шёл ей на встречу, издалека почувствовав разительную перемену в девушке. Распушившиеся волосы, небрежно собранные в хвост, блестящие глаза и глупая счастливая улыбка больно укололи в сердце. Не надо прятать полотенце, когда всё написано на лице. Заглавными буквами. Хотел пройти мимо, не смог.

– Ты откуда?

– Оттуда. Извини, мне надо идти в гостиницу. Увидимся завтра.

Почему так больно? Ты же сам её оттолкнул! Безвольная тряпка. И где наш папа, решающее слово за ним…