Текст книги "Выпуск 1. Том 8"

Автор книги: Агата Кристи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 27 страниц)

Глава 4
Дознание

Дознание по поводу смерти Алекса Притчарда проводилось на следующий день. Доктор Томас давал показания касательно покойного.

– Ведь он был еще жив? – спросил коронер[8].

– Ну да, еще дышал. Однако надежды, что он придет в себя, не было. Положение его туловища…

И доктор принялся излагать сугубо медицинские подробности.

– Проще говоря, у него был сломан позвоночник? – уточнил коронер, пожалев присяжных.

– Да. Если вам угодно выразить это таким образом, – со скорбью в голосе подтвердил доктор Томас и стал рассказывать, как отправился за помощью, оставив умирающего на попечении Бобби.

– Доктор Томас, что, по-вашему, могло послужить причиной несчастья?

– Принимая во внимание, что у нас нет никаких сведений, так сказать, о душевном состоянии покойного, я рискнул предположить, что он случайно сошел с тропы, оступился и упал с утеса. С моря поднимался туман, а в этом месте тропа как раз круто поворачивает от берега. Из-за тумана покойный мог не заметить опасного поворота – тут достаточно и одного неверного шага, чтобы сорваться.

– Вы не заметили каких-нибудь признаков насилия? Таких, которые можно было бы объяснить вмешательством другого лица?

– Могу только сказать, что все имеющиеся повреждения полностью объяснимы тем, что тело ударилось о камни, упав с высоты в пятьдесят – шестьдесят футов.

– Остается еще один вопрос: не самоубийство ли это?

– Это, разумеется, не исключается. Оступился покойный, или сам бросился с утеса – тут я не могу сказать ничего определенного.

Следующим вызвали Роберта Джоунза.

Бобби рассказал, как он с доктором Томасом играл в гольф и как после его, Бобби, неверного удара мяч срезался и отлетел в сторону моря. А с моря в это время поднимался туман, и ничего нельзя было толком разглядеть. Ему показалось, будто кто-то крикнул, и он было испугался, что угодил в кого-то, кто шел в этот момент по тропе. Но потом решил, что так далеко мяч залететь не мог.

– Мяч-то вы нашли?

– Да, ярдах в ста от тропы.

Потом он рассказал, что они повели мячи от следующей метки и что он сам спустился в расселину, так как его мяч опять улетел, теперь уже вниз.

Тут коронер прервал Бобби (так как его показания были бы повторением показаний доктора) и стал подробно расспрашивать его о крике, который ему послышался.

– Это был просто крик.

– Крик о помощи?

– Не сказал бы. Просто возглас. В сущности, я толком не понял, действительно ли я его слышал или мне просто показалось.

– А возглас испуганный?

– Пожалуй да, – с благодарностью подхватил Бобби. – Примерно так человек мог вскрикнуть, если бы в него неожиданно угодил мяч.

– Или если бы шагнул в пустоту, будучи уверенным, что идет по тропе?

– Да.

Потом Бобби рассказал про то, как незнакомец умер, – минут через пять после ухода доктора. На этом мучениям Бобби пришел конец, его отпустили.

А коронеру уже не терпелось покончить с расследованием этого простейшего дела.

Он вызвал миссис Лео Кэймен.

От жгучего разочарования Бобби чуть не задохнулся. Куда подевалось лицо, которое он видел на фотографии, выпавшей из кармана покойного? Да так обманывать умеют только фотографы, с отвращением подумал он. Конечно, фотография была сделана несколько лет назад, но все равно трудно было поверить, что та обаятельная красавица с широко распахнутыми глазами могла превратиться в эту вульгарную на вид женщину с выщипанными бровями и явно крашеными волосами. «Страшная штука время, – вдруг подумал Бобби. – Как будет выглядеть, скажем, Франки лет через двадцать?» Его невольно передернуло.

Тем временем Амелия Кэймен, проживающая в Паддингтоне, Лондон, по улице Сент-Леонард-гарденз, 17, давала показания.

Покойный, Александр Причард, был ее единственным братом. В последний раз она его видела за день до трагедии, и он тогда объявил ей, что намерен поехать в Уэльс и немного там побродить. Брат недавно вернулся с Востока.

– Как по-вашему, он не был в подавленном состоянии?

– Еще чего. Алекс был всегда веселый, сроду не маялся хандрой.

– А не одолевали его какие-нибудь тяжкие мысли?

– Ой нет! Это уж как пить дать. Наоборот, он радовался предстоящей поездке.

– Денежных.., или каких-нибудь иных затруднений у него в последнее время не было?

– Ну, сказать по чести, про такие дела я не больно знаю, – ответила миссис Кэймен. – Понимаете, он ведь только воротился, а до того мы не встречались десять лет, а писать он был небольшой охотник. Но он приглашал меня в театры и на обеды в Лондоне и пару раз делал подарки – видать, деньжата у него водились, и такое настроение у него было хорошее, нет, сдается мне, ничего его не точило.

– Кто был ваш брат по профессии, миссис Кэймен? Казалось, вопрос слегка ее смутил.

– Да я толком и не знаю. Изыскатель.., так он сам это называл. Он в Англии очень редко бывал.

– Вам не известно ничего такого, что могло бы заставить его наложить на себя руки?

– Ой нет, и ни в жисть не поверю, будто он такое над собой сотворил. Это был несчастный случай.

– Как вы объясните, что у вашего брата не было с собой никакого багажа.., рюкзака?

– Не любил он таскать рюкзаки. Он собирался через день отправлять посылки. Накануне отъезда он отправил посылку с ночными принадлежностями и с парой носок, только в адресе вместо Дербишира указал Дербшир, вот посылка и пришла только сегодня.

– А-а! Это объясняет одно несколько странное обстоятельство.

Миссис Кэймен принялась рассказывать, как с ней связались через фотографа, чья фамилия была обозначена на фотографии, которая была у ее брата с собой. Она вместе с мужем приехала в Марчболт и тут же признала, что это тело брата.

При последних словах она громко шмыгнула носом и заплакала.

Коронер произнес несколько утешительных слов и отпустил ее.

Потом обратился к присяжным. Их задача состояла в том, чтобы точно определить причину смерти этого человека. По счастью, на его взгляд дело это чрезвычайно простое. Нет оснований полагать, будто мистер Причард был чем-то обеспокоен, или огорчен, или находился в таком душевном состоянии, что был способен наложить на себя руки. Напротив, он был в добром здравии и в хорошем настроении, предвкушая предстоящий ему отдых. К сожалению, в тот день с моря как раз поднялся туман, и тропа, идущая по краю скалы, стала опасной…

И возможно, присяжные с ним согласятся, давно пора принять какие-то меры, чтобы не подвергать риску жизнь людей.

Вердикт присяжных не заставил себя ждать.

«Мы считаем, что причиной смерти покойного является несчастный случай, и полагаем необходимым обязать муниципальный совет немедленно поставить ограждение или перила со стороны моря, там, где тропа огибает расселину».

Коронер кивком выразил одобрение.

Следствие было окончено.

Глава 5
Мистер и миссис Кэймен

Когда примерно через полчаса Бобби вернулся домой, оказалось, что он все еще вовлечен в перипетии, связанные со смертью Алекса Причарда, – его хотели видеть мистер и миссис Кэймен, которые сейчас находились в кабинете викария. Бобби направился туда и обнаружил, что отец его храбро, хотя явно без особого удовольствия, ведет с гостями светскую беседу.

– А, вот и Бобби! – произнес викарий с некоторым облегчением.

Мистер Кэймен встал и, протянув руку, пошел навстречу молодому человеку. Крупный, лицо в красных прожилках, он держался с напускной сердечностью, которую изобличали его холодные, с хитрецой глаза. Что до миссис Кэймен, то, хотя ей, пожалуй, нельзя было отказать в некой грубой, дерзкой привлекательности, у нее сейчас было весьма мало общего с той ее фотографией, от былого мечтательного выражения не осталось и следа. Бобби подумалось, что, не узнай она сама себя на этой фотографии, вряд ли ее мог бы узнать кто-нибудь другой.

– Я приехал с женой, – сказал мистер Кэймен, крепко, до боли пожимая руку Бобби. – Сами понимаете, надо было ее поддержать – Амелия, понятное дело, в расстроенных чувствах.

Миссис Кэймен шмыгнула носом.

– Мы зашли с вами повидаться, – продолжал мистер Кэймен. – Ведь брат моей бедной жены умер, можно сказать, у вас на руках. Она, ясное дело, хотела бы услышать об его последних минутах.

– Конечно, – огорченно сказал Бобби. – Ну, конечно.

Он беспокойно хмыкнул и тотчас уловил вздох отца – то был вздох христианского смирения.

– Бедный Алекс, – всхлипнула миссис Кэймен, утирая глаза. – Бедный, бедный Алекс.

– Да, – сказал Бобби. – Просто ужасно.

Он тревожно поежился.

– Понимаете, мне бы надо знать, может, он что напоследок сказал или велел передать, – с надеждой глядя на Бобби, проговорила миссис Кэймен.

– Да, да, конечно, – снова отозвался Бобби. – Только, видите ли, ничего он не сказал и не передал.

– Ни словечка?

Миссис Кэймен смотрела на него разочарованно и недоверчиво. Бобби почувствовал себя виноватым.

– Да.., вот какое дело.., ни словечка.

– Оно и к лучшему, – внушительно произнес мистер Кэймен. – Скончаться в бессознательном состоянии.., без боли.., это по-божески, Амелия.

– Да, выходит, так. По-вашему, он не чувствовал боли?

– Наверняка не чувствовал, – сказал Бобби. Миссис Кэймен глубоко вздохнула.

– Что ж, слава Богу. Я и впрямь надеялась, что он напоследок что-нибудь велел передать, а теперь вижу, так оно лучше. Бедный Алекс. А ведь как он любил попутешествовать.

– Да уж наверно. – Бобби вспомнил бронзовый загар покойного, его синие глаза. Привлекательным человеком был этот Алекс Причард, даже на пороге смерти таким оставался. Странно, что у него такая сестра, как миссис Кэймен, и.., такой зять. Он явно был достоин лучшего.

– Что ж, мы, ясное дело, очень вам обязаны, – сказала миссис Кэймен.

– Ох, не надо об этом, – сказал Бобби. – Понимаете.., ну, я ничего больше не мог сделать.., понимаете… Он, растерявшись, покраснел.

– Мы никогда этого не забудем, – сказал мистер Кэймен.

Бобби опять ощутил его до боли крепкое рукопожатие. Потом его пальцы вяло сжала миссис Кэймен. Затем последовало прощание с отцом, и Бобби проводил гостей до парадной двери.

– А чем вы занимаетесь, молодой человек? – спросил Кэймен. – Приехали домой в отпуск.., так я понял?

– Сейчас я занят поисками работы. – После небольшой паузы Бобби добавил:

– Я служил на флоте.

– Тяжелые времена.., тяжелые нынче времена. – Кэймен покачал головой. – Ну, ясное дело, желаю удачи.

– Большое спасибо, – вежливо ответил Бобби и все смотрел им вслед, пока они шли по заросшей сорняками подъездной аллее.

Он погрузился в мрачное раздумье. Разные мысли беспорядочно мелькали у него в голове.., неясные соображения.., фотография.., лицо той девушки с широко расставленными глазами и пепельными волосами.., а через десять – пятнадцать лет эта Кэймен, грубо намазанная, с выщипанными бровями… Широко расставленные глаза утонули в жирных складках и походили теперь на свиные глазки, а эти ее нестерпимо рыжие, крашенные хной волосы! От юной чистоты не осталось и следа. Какая жалость! А все, наверно, оттого, что вышла замуж за напористого прохвоста, за этого Кэймена. Вышла бы за кого-нибудь поприличней, возможно, даже и в свои годы выглядела бы поизящней. Легкая седина, на бледном, без морщин лице, прежние распахнутые глаза. А впрочем, кто знает… Бобби вздохнул и покачал головой.

– Да, брак у нее – хуже некуда, – хмуро произнес он.

– Что ты сказал?

Бобби вынырнул из глубокой задумчивости и увидел рядом Франки, он и не слышал, как она подошла.

– Привет, – сказал он.

– Привет. Почему вдруг брак? И чей?

– Меня занимали общие рассуждения, – ответил Бобби.

– А именно?..

– Насчет разрушительных последствий брака.

– На ком это сказалось?

Бобби пояснил. Но Франки придерживалась иного мнения.

– Глупости. Женщина в точности как на фотографии.

– Где ты ее видела? Ты была на следствии?

– Разумеется, была. А ты как думал? Здесь решительно некуда себя деть. Это следствие – настоящая находка. Я еще никогда не присутствовала на следствии. Меня пробрало аж до костей. Разумеется, если бы речь шла о загадочном отравлении, было бы гораздо интереснее – огласили бы результаты лабораторных исследований и прочие занимательные подробности. Но, когда подворачивается подобное удовольствие, не надо быть слишком требовательным. Я до самого конца надеялась, что тут все-таки пахнет преступлением, но, увы, об этом, похоже, не может быть и речи.

– До чего же ты кровожадная, Франки.

– Знаю. Это, по-видимому, атавизм – или как там это называется?.. Тебе так не кажется? Я наверняка натура атавистическая. В школе меня даже прозвали обезьянкой.

– Обезьянкам нравится, когда убивают? – вопросил Бобби.

– Ты будто корреспондент «Санди таймс»[9], – фыркнула Франки. – «У нашего корреспондента на сей счет взгляд весьма определенный…»

– Знаешь, – сказал Бобби, возвращаясь к предмету их беседы, – я с тобой не согласен.., я говорю об этой особе, о Кэймен. Та ее фотография была очаровательна.

– Ее просто-напросто отретушировали, – сказала Франки.

– Ну, значит, уж так отретушировали, что никогда и в голову не придет, будто это один и тот же человек.

– Ты слеп, – возразила Франки, – Фотограф сделал все, что мог, но глядеть на нее все равно тошно.

– Совершенно не согласен, – холодно возразил Бобби. – Но где ты видела фотографию?

– В «Вечернем эхе». Это местная газетка.

– Должно быть, она плохо отпечатана.

– По-моему, ты совершенно спятил из-за какой-то размалеванной, истасканной сучки.., да, сучки.., из-за этой Кэймен, – выпалила в сердцах Франки.

– Франки, ты меня удивляешь. Такие речи, да еще у дома священника. Можно сказать, почти на святом месте…

– Нечего было городить всякую чушь.

Теперь оба молчали, и скоро ее внезапный гнев улетучился.

– Что и вправду нелепо, так это пререкаться из-за такой гнусной особы. Я ведь пришла предложить тебе партию в гольф. Что ты на это скажешь?

– О'кей, босс, мой повелитель, – радостно отозвался Бобби.

И они зашагали прочь, мирно беседуя уже об иных предметах – о подрезке или отработке «стружащего удара», коим мяч загоняют на лужайку вокруг лунки.

Недавняя трагедия уже не занимала их мысли, и вдруг, медленным, легким ударом загнав мяч в лунку, Бобби вскрикнул.

– Что такое?

– Ничего. Просто кое-что вспомнил.

– Что же?

– Понимаешь, эта пара, Кэймены.., они пришли, чтобы узнать, не сказал ли тот бедняга что-нибудь перед смертью.., и я уверил их, что он ничего не сказал.

– Ну?

– А сейчас вдруг вспомнил, что тогда он кое-что все-таки сказал.

– Да, нынче ты не в самой блестящей форме.

– Понимаешь, они ни о чем таком не спрашивали. Потому я, видимо, и запамятовал.

– Ну и что же он сказал? – полюбопытствовала Франки.

– «Почему же не Эванс?» – вот что.

– Как странно… И больше ничего?

– Он просто открыл глаза и сказал это.., совершенно неожиданно.., и умер, бедняга.

– Вот что, – сказала Франки, подумав. – По-моему, тебе не из-за чего беспокоиться. Это несущественно.

– Да, конечно. И все-таки лучше бы я помянул об этом. Понимаешь, я их заверил, что он ничего не сказал.

– А это все равно что ничего, – сказала Франки. – То есть это ведь не то, что, к примеру… «Передайте Глэдис, я всегда ее любил», или «Завещание в ореховом бюро», или еще какие-нибудь подходящие романтические «последние слова», как, бывает, пишут в книгах.

– Может быть, стоит им об этом написать, как, по-твоему?

– Я бы не стала. Не было в его словах ничего существенного.

– Должно быть, ты права, – сказал Бобби и снова сосредоточился на игре.

Но окончательно избавиться от этих мыслей ему так и не удалось. Вроде бы пустяк, но он все равно не давал ему покоя… Из-за этого Бобби было слегка не по себе. Франки конечно же рассудила и правильно и разумно. Это в самом деле несущественно, хватит об этом думать. И все же его мучила совесть. Ведь он заверил Кэйменов, что покойный ничего не сказал. Выходит, обманул. Казалось бы, ерунда – но ему было как-то не по себе.

Наконец вечером, поддавшись неодолимому порыву, он сел-таки за письмо:

«Уважаемый мистер Кэймен, я только теперь вспомнил, что Ваш зять перед смертью все-таки кое-что сказал. Вот, по-моему, его доподлинные слова: „Почему же не Эванс?“ Прошу извинить, что не упомянул об этом утром, но я тогда просто не придал им значения и, вероятно, потому они и вылетели у меня из головы.

Искренне Ваш

Роберт Джоунз».

Через день он получил ответ:

«Уважаемый мистер Джоунз, получил Ваше письмо от 6-го срочной почтой. Спасибо Вам огромное, что расстарались в точности повторить слова моего несчастного зятя, хотя они этого и не стоят. Жена надеялась, может, он напоследок велел ей что-нибудь передать. Но все равно спасибо Вам за Вашу добросовестность.

С совершенным почтением

Лео Кэймен».

Бобби почувствовал себя униженным.

Глава 6
Чем кончился пикник

Назавтра Бобби получил письмо совсем в ином духе:

«Все в порядке, старик (писал Бэджер такими каракулями, каковые никак не делали чести дорогой привилегированной школе, в которой он получил образование). Вчера уже раздобыл пять автомобилей, заплатил пятнадцать фунтов за всю партию – один „остин“, два „морриса“ и парочку „ровверов“. Не скажу, что они сейчас на ходу, но, я думаю, мы сумеем их как-нибудь наладить, будь они неладны. Ну а автомобиль есть автомобиль. Если он все же довезет клиента до дому, чего ж еще нужно. Я хочу открыть гараж в следующий понедельник и полагаюсь на тебя, так уж ты смотри не подведи, старик, заметано? Тетушка Кэри, скажу тебе, была молодчина. Однажды я разбил окно у одного ее соседа, он вечно ей грубил из-за ее кошек, так она всю жизнь была мне благодарна. К Рождеству всегда посылала пятифунтовый билет.., а теперь еще и это.

Мы просто обречены на успех. Дело это верняк. Что ни говори, а автомобиль есть автомобиль. Купить можно за гроши. Кое-где подмазать краской, а дурачье больше ни на что и не смотрит. Дело наше мигом развернется. Только не забудь. В следующий понедельник. Я на тебя полагаюсь.

Всегда твой Бэджер».

Бобби сообщил отцу, что в следующий понедельник едет в Лондон и начнет там работать. Род его будущей деятельности отнюдь не привел викария в восторг. Надо заметить, с Бэджером Бидоном ему уже как-то случилось встретиться. После чего он прочел Бобби длинную лекцию о том, как нецелесообразно связывать себя какими-то обязательствами. Он не был особо искушен ни в финансовой, ни в предпринимательской областях, и практически ничего присоветовать не мог, но смысл его слов не вызывал сомнений.

На этой же неделе в среду Бобби получил еще одно письмо. Адрес был написан почерком с не свойственным англичанину наклоном. Содержание письма несколько удивило молодого человека.

Письмо было от фирмы «Хенрик и Далло», из Буэнос-Айреса, говоря коротко, они предлагали Бобби работу с окладом тысяча фунтов в год.

Поначалу молодой человек решил, что грезит наяву. Тысяча в год. Он перечел письмо более внимательно. Там говорилось, что фирме желательно сотрудничать с человеком, служившим на флоте. Из письма явствовало, что кто-то его порекомендовал (имени этого благодетеля названо не было). Ответ от него ожидали немедленно, а отправиться в Буэнос-Айрес он должен не позднее, чем через неделю.

– Черт возьми! – не сдержался Бобби.

– Бобби!

– Прости, папа. Забыл, что ты тут.

Мистер Джоунз прокашлялся.

– Позволь заметить…

Бобби почувствовал, что не вынесет этой, как правило, долгой отповеди.

Избежать ее удалось благодаря всего одной лишь фразе:

– Мне предлагают тысячу в год.

Викарий замер с открытым ртом, не зная, что на это сказать.

«Сразу забыл про свои нотации», – с удовлетворением подумал Бобби.

– Дорогой мой Бобби, я правильно тебя понял? Тебе предлагают тысячу в год? Тысячу?

– Мяч в лунке, па, – подтвердил Бобби.

– Быть этого не может, – сказал викарий. Откровенное недоверие отца не обидело Бобби. Его собственное представление о стоимости его собственной персоны мало отличалось от отцовского.

– Похоже, это какие-то болваны, – охотно согласился он.

– А, собственно.., кто они такие!

Бобби протянул ему письмо. Вытащив пенсне, викарий недоверчиво уставился на листок. Потом дважды его прочел.

– Поразительно, – сказал он наконец. – В высшей степени поразительно.

– Ненормальные, – сказал Бобби.

– Да, мой мальчик. Что ни говори, великое дело быть англичанином, – начал свою речь викарий. – Честность – вот что мы символизируем. Благодаря королевскому флоту наша порядочность стала известна всему свету. Слово англичанина! Южноамериканская фирма знает цену молодому человеку, который в любых обстоятельствах останется неподкупен и в чьей верности и преданности работодатели могут быть уверены. Никто и никогда не усомнится в том, что англичанин будет вести только честную игру…

– И бить прямо в цель, – подхватил Бобби. Викарий в сомнении посмотрел на сына. С губ уже готова была сорваться сентенция, отличная сентенция, однако что-то в тоне сына показалось ему неискренним. Но молодой человек был совершенно серьезен.

– И все-таки, папа, почему именно я? – сказал он.

– То есть как почему именно ты?

– В Англии полным-полно англичан, – сказал Бобби. – Жизнерадостных и честных парней.

– Возможно, тебя рекомендовал твой последний командир.

– Да, похоже, – не очень уверенно сказал Бобби. – Но это, в сущности, не важно. Я не могу принять их предложение.

– Не можешь принять их предложение? Дорогой мой, что это значит?

– Ну, видишь ли, я уже связан обязательствами. С Бэджером.

– С Бэджером Бидоном? Глупости, мой мальчик. Речь идет о серьезном деле.

– Признаться, случай нелегкий, – со вздохом сказал Бобби.

– Все твои ребяческие договоренности с молодым Бэджером никак нельзя принимать в расчет.

– А я принимаю.

– Молодой Бидон – личность совершенно безответственная. Насколько мне известно, для своих родителей он уже был источником значительных неприятностей и расходов.

– Ему здорово не везло. Бэджер катастрофически доверчив.

– Не везло.., не везло! Просто сей молодой человек никогда в жизни палец о палец не ударил.

– Глупости, папа. Да он каждый день вставал в пять утра кормить этих мерзких кур. Он ведь не виноват, что они заболели этим рупом или крупом[10], или как там это еще называется.

– Мне всегда была не по вкусу эта затея с гаражом. Чистое безрассудство. Тебе следует от нее отказаться.

– Не могу, сэр. Я обещал. Я не могу подвести старину Бэджера. Он на меня рассчитывает.

Они продолжали спорить. Руководствуясь исключительно своим взглядом на Бэджера, викарий не в силах был согласиться, что обещание, данное этому молодому человеку, непременно следует выполнять. Он полагал, что Бобби упрямец, который вознамерился любой ценой вести праздную жизнь в обществе едва ли не самого неподходящего из всех возможных компаньонов. Бобби же упорно твердил свое: он не может «подвести старину Бэджера».

Кончилось тем, что викарий в гневе вышел из комнаты, а Бобби тотчас сел писать фирме «Хенрик и Далло», что не может принять их предложения.

Писал он с тяжелым сердцем, ибо упускал случай, который едва ли еще подвернется. Но иначе он поступить не мог.

Позднее на площадке для гольфа он рассказал о письме Франки. Она слушала его очень внимательно.

– Тебе пришлось бы поехать в Южную Америку?

– Да.

– Ты был бы рад?

– Да, почему бы и не съездить?

Франки вздохнула.

– Как бы там ни было, по-моему, ты поступил правильно, – твердо сказала она.

– Ты это насчет Бэджера?

– Да.

– Не мог же я подвести горемыку, верно?

– Верно, только смотри, чтобы этот, как ты его называешь, «горемыка», не пустил тебя по миру.

– О, постараюсь быть осмотрительным. А вообще, чего мне бояться? У меня же ничего нет.

– В этом есть даже некая прелесть, – сказала Франки.

– И какая же?

– Сама не знаю. Во всяком случае, звучит довольно мило и бесшабашно. Хотя, знаешь, если честно, у меня, пожалуй, тоже мало что есть. То есть отец дает мне деньги на карманные расходы. У меня есть дома, где я могу жить, и наряды, и горничные, и какие-то жуткие семейные драгоценности.., и предостаточный кредит в магазинах, но ведь это все принадлежит моему семейству, а не мне.

– Да, но… – Бобби замолчал.

– Ну, конечно, я не сравниваю.

– Да, у меня ситуация несколько иная, – сказал Бобби.

Он вдруг ощутил страшную подавленность. Они в молчании дошли до следующей метки.

– А я завтра еду в Лондон, – сказала Франки, когда Бобби установил мяч для первого удара.

– Завтра? Жаль.., а я хотел пригласить тебя на пикник.

– Я бы с удовольствием. Но, увы, не могу. Понимаешь, у отца опять разыгралась подагра.

– Тебе надо бы остаться дома и ухаживать за ним, – сказал Бобби.

– Он не любит, чтобы за ним ухаживали. Его это ужасно раздражает. Предпочитает, чтобы с ним оставался лакей. Тот ему сочувствует и безропотно терпит, когда в него кидают чем попало и обзывают болваном.

Бобби зацепил мяч поверху, и тот тихонько скатился в канавку.

– Не повезло! – сказала Франки и тут же послала мяч отличным прямым ударом. – Кстати, – заметила она, – в Лондоне мы могли бы видеться. Ты скоро приедешь?

– В понедельник. Но.., понимаешь.., ни к чему это.

– Что значит ни к чему?

– Ну, видишь ли, большую часть времени я буду работать механиком. Понимаешь…

– Я думаю, это не помешает тебе, как всем прочим моим друзьям, прийти ко мне на коктейль и расслабиться, – сказала Франки.

Бобби только покачал головой.

– Если тебе не нравится коктейль, можем устроить вечеринку с пивом и сосисками, – сказала Франки, желая его ободрить.

– Послушай, Франки, к чему это? Мы люди разного круга. Боюсь, мне будет не совсем комфортно в компании твоих друзей.

– Поверь, у меня бывает очень разношерстная публика.

– Не делай вида, будто не понимаешь, о чем я толкую.

– Ну хочешь, прихвати с собой Бэджера. Раз ты так дорожишь его дружбой.

– У тебя предубежденье против Бэджера.

– Наверно, оттого, что он заика. Когда при мне кто-нибудь заикается, я тоже начинаю заикаться.

– Послушай, Франки, ни к чему это, ты сама знаешь. Когда мы тут, все понятно. Тут особо не развлечешься, и я, вероятно, лучше, чем ничего. Ты всегда была ко мне внимательна, и я страшно тебе благодарен. Но, понимаешь, я отлично знаю, что я – никто.., и понимаешь…

– Когда ты выговоришься относительно своей неполноценности, – холодно произнесла Франки, – будь любезен, выведи мяч из лунки и лучше нибликом, а не короткой клюшкой.

– Неужели я.., о, черт! – Бобби поспешил запихнуть короткую клюшку в мешок и достал ниблик.

Франки не без злорадства наблюдала, как он пять раз подряд ударил по мячу. Вокруг носились клубы песка.

– У тебя очко, – сказал Бобби, подбирая мяч.

– Да уж надо думать, – сказала Франки. – И значит, я выиграла.

– Сыграем еще одну напоследок?

– Пожалуй, нет. У меня куча дел.

– Понял. Иначе и быть не может. Они молча направились к зданию клуба.

– Что ж, до свиданья, Бобби, – сказала Франки, протягивая ему руку. – Было распрекрасно иметь тебя на подхвате и пользоваться твоими услугами, пока я была здесь. Быть может, мы вновь с тобой свидимся, если не подвернется ничего более интересного.

– Послушай, Франки…

– Быть может, ты удостоишь своим присутствием мой прием в саду. Надеюсь, в «Вулвортсе» ты сумеешь по дешевке обзавестись перламутровыми пуговицами.

– Франки…

Слова Бобби потонули в шуме мотора, Франки уже завела свой «бентли». Небрежно махнув ему рукой, она отъехала.

– Черт! – вырвалось у Бобби. Это уж она чересчур. Возможно, он высказался не слишком тактично, но, черт побери, ведь, по существу-то, он прав.

Хотя, возможно, и не следовало так откровенничать. Оставшиеся до отъезда три дня тянулись бесконечно. У викария разболелось горло, и разговаривал он исключительно шепотом и совсем мало. Присутствие своего четвертого сына он переносил с христианским смирением. Только раз или два не удержался – процитировал строфу из Шекспира о том, что «укуса змей страшнее детей неблагодарность…»[11].

В субботу Бобби понял, что накаленную атмосферу родных пенатов ему больше не вынести. Он попросил миссис Робертс, заправлявшую вместе с мужем хозяйством викария, сделать ему несколько сандвичей и, прихватив еще заранее купленную бутылку пива, в одиночестве отправился на пикник.

В последние дни ему отчаянно не хватало Франки. Эти старики просто невыносимы… Знай долдонят одно и то же.

Бобби растянулся на заросшем папоротниками берегу реки, обдумывая важный вопрос: то ли ему сперва закусить, а потом поспать, то ли сперва поспать, а потом закусить.

Вскоре его сморил сон, и все решилось само собой.

Проснулся он уже в половине третьего. При мысли о том, как осудил бы подобное времяпрепровождение отец, Бобби усмехнулся. Прошагать пешком миль двенадцать по свежему воздуху – вот как должно проводить досуг здоровому молодому человеку. И только тогда сей молодой человек с полным правом мог бы произнести сакраментальное: «А теперь, полагаю, я заработал право на обед».

«Чушь какая-то, – подумал Бобби. – Почему право на обед надо зарабатывать, шляясь по округе, когда тебе совсем этого не хочется? И какая в этом заслуга? Если тебе нравится ходить, тогда ты просто потакаешь своим желаниям, а если нет, надо быть полным идиотом, чтобы тащиться в такую даль».

Придя к такому заключению, он принялся за сандвичи, смакуя каждый кусочек. Потом, удовлетворенно вздохнув, откупорил бутылку пива. Пиво оказалось непривычно горькое, но освежало…

Бобби забросил пустую бутылку в заросли вереска и опять откинулся на землю.

Он ощутил себя чуть ли не Господом Богом. Мир лежал у его ног. Слова не новые, но чем они плохи? Все ему подвластно.., все, стоит только захотеть! Великолепнейшие планы, смелые замыслы мелькали в голове. Потом опять стало клонить в сон. Все смешалось. Он уснул… Тяжелым, цепенящим сном…