Текст книги "Искатель. 1984. Выпуск №6"

Автор книги: Агата Кристи

Соавторы: Александр Кулешов,Тимур Свиридов,Павел Панов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

– Ну а если агрессивность возьмет верх в его нетвердом сознании, – неожиданно, зашипел профессор. – тогда он сделает из планеты чудесный факел. А почему должны гибнуть остальные? Хотя бы те же насекомые, одних только видов которых больше, чем видимых звезд па небе? – Квастму откинулся в кресле и умолк.

Я тоже не произносил ни звука.

Передача закончилась, и на экране замелькали мультипликации. Окончательная темнота сгустилась в комнате и плавала под потолком. Музыка, словно утихомирившись и упростившись, ленивым легким ветерком струилась в воздухе, лаская слух.

У меня по коже бегали мурашки. Даже со скидкой на манию величия Квастму удалось ввести меня в такое состояние, что масштабные вопросы я начал воспринимать без обычной иронии.

Музыка стихла.

Снаружи послышалось негромкое тявканье.

Профессор поднялся и подошел к окну.

– Это ты, Жорж?

Снаружи опять поскулили.

– Иди, иди. Пусть Рюгер даст вам еды. Я занят.

Опять раздалось визгливое тявканье, более низкого тона.

– Нет, – повысил голос Квастму, – не нужно. Идите.

Профессор отошел от окна, приблизился темным пятном ко мне и навис сверху.

Я инстинктивно напрягся. Меня начинала бить нервная дрожь.

– Послушайте, журналист! – сказал он. – Мне удалось научиться управлять мутациями вирусов. Я пошел дальше природы: кроме обыкновенных вирусов, то есть таких, которые организм использует для своих целей, я создал вирусы особые. Они работают независимо от того, желает организм ими воспользоваться или нет. – И он криво улыбнулся. Улыбку я понял только по блеснувшим в полумраке зубам. – Всего два месяца, – жарко прошептал он мне в лицо, – и человек превращается в собаку. Или обезьяну. Понимаете? Я заражаю людей, любого, своим вирусом, и через два месяца – отличный, сверхумный пес!

Я отшатнулся от него, широко открыв глаза.

– Одна только беда: эти вирусы сами не размножаются. К сожалению, я пока еще не в состоянии вызвать цепную инфекцию, но это уже дело техники.

В диктофоне кончилась кассета, и он тихонько пропищал, информируя меня об этом.

– У вас лента кончилась, журналист. – Квастму отошел от моего кресла.

Я вздохнул свободнее и потянул воротник рубашки, ослабляя его. Потом неторопливо достал диктофон и сменил кассету.

– Пройдет совсем немного времени, и они заговорят по-иному! Они все поймут, что власть матери-природы безгранична!

Я по-прежнему молчал, прикидывая, насколько можно доверять словам Квастму. Если то, что он сказал, – правда, то это просто кошмарно. Неужели этот тип всерьез думает о том, чтобы биологически подорвать цивилизацию? Я представил себе, что произойдет, когда в результате необычной эпидемии все начнут обрастать шерстью. И у всех начнут расти хвосты. Ужас!

– А теперь, честно, журналист, что вы обо всем этом думаете? Только не лицемерьте. Бесполезно.

– Это бред, профессор, – сказал я и не узнал своего голоса. Он налился какой-то внутренней силон и напором, словно во мне говорили сотни бесчисленных поколений людей, сражающихся за свое будущее. – Мне странно слышать от вас такое.

– Какое «такое»? – передразнил меня Квастму. – Такое страшное, что «ах-вдруг-люди-начнут-гибнуть, ах-цивилизация-разрушится?». Ну и что? – добавил он гораздо более резким и требовательным тоном. Профессор снова подошел к окну, и теперь его фигура чернела на фоне еще светлого неба.

– Наша цивилизация никчемна. И, как все никчемное, она обречена на гибель. Да, на гибель! А я даю шанс выжить. Термоядерная война не может вестись без солдат, а псы не солдаты. Ха-ха! А может быть, я кое-кого сделаю и не собакой! – Он поигрывал голосом, как заправский зазывала. – Ведь мои собаки – это только первый шаг на пути к спасению биосферы Земли. Я уверен, что смогу превращать любое существо в любое другое. Представляете, больше не будет редких и исчезающих видов. Доза вирусов, два месяца инкубации – и вот какой-нибудь бухарский олень или лошадь Пржевальского. А? Правда, заманчивая перспектива? – Квастму словно понесло, и он говорил все громче и громче. Слова его сотрясали сам воздух и разносились далеко вокруг – ведь он по-прежнему стоял у раскрытого окна.

– Полностью сбалансированная экология! Разумные, истинно человеческие отношения между всеми группами и видами животных. А растения! Я превращу самых больших идиотов в деревья, чтобы они не мешали жить остальным. Я представляю, какие у них будут корявые стволы и невзрачные листья!

– Кеннет Квастму! – почти истерически крикнул я. – Но ведь это же повлечет за собою целую лавину смертей. Это же будет крахом всего того, что накоплено за сотни веков развития и прогресса!

– К черту то развитие и тот прогресс. Они нас едва не ввергли в ядерную пучину. Многие погибнут? Так что ж? Разве не гибли миллиардами дикие животные из-за мимолетных и бессмысленных человеческих желаний? Я не буду приводить вам примеры – вы их и без меня должны знать сотни. Пусть останется хоть десятая часть того, что мы имеем сейчас, и этого будет вполне достаточно.

– Достаточно для чего? – Объятый ужасом, я вцепился в подлокотники мертвой хваткой. Я вдруг ясно осознал, что Квастму не шутит.

– Для того чтобы создавать новый мир, более чистый и более честный. Возвратившись в животное и растительное царства, они наконец пересмотрят свое отношение к жизни и окружающему. Возможно, они перестанут желать смерти всему, в том числе и себе подобным. Миру нужна хорошая встряска. Этой металлизированной никелированной цивилизации, этому омеханичившемуся человечеству я предлагаю альтернативу предельной биологизации и уверен, что это даст свои плоды.

– Но ведь цивилизация погибнет. Неминуемо погибнет, ведь ни одно животное не приспособлено для создания культуры.

– Такой, какой она сейчас есть. да. Но я говорю о другом мире, о том, что еще только должно возникнуть на руинах старого. И потом, кто вам сказал, что я собираюсь превращать в животных поголовно всех? Нет! Останется группа моих единомышленников, которая в состоянии будет контролировать ход перестройки всей экологии на планете!

– Понятно! Большие белые господа! Пулеметы вы тоже наверняка себе оставите?

Квастму отошел от окна и пришаркивающей походкой направился к двери.

– Я вижу, – неприятным голосом проскрипел он. – вы придерживаетесь убеждении, противоположных моим. Очень жаль!

Меня пронзило током. Я вдруг сообразил, что подвергаюсь смертельной опасности, что по желанию этого выжившего из ума старца через два месяца могу стать заправским псом. Я понял, почему проверял мои документы и рылся в сумке профессор. Да-а! Ему было чего опасаться, и он наверняка ждал гостей из другого ведомства. Но, на его счастье, еще никто ничего не подозревает. Понял я и то, почему так смышлены здешние собаки и почему местные старики называют эти места дьявольским садом.

– Квастму, – крикнул я хрипло, – а ваши собаки…

– Угадали. Коллеги не разделяли моих взглядов. Это было чрезвычайно опасно для дела. А я так надеялся… – Он остановился у самой двери. – Почти пятнадцать лет я исподволь готовил их сознание к этому. А видели бы вы, как замечательно они изменились. Каждый стал таким, каким был на самом деле. Здесь работали всего двое стоящих людей, которых мне и теперь недостает больше всего. И в отличие от прочей шушеры они стали настоящими псами.

– Ризен и овчарка?

– Именно. Покойной ночи! – Он отворил дверь и скрылся за ней.

Телевизор продолжал работать, и изображение на нем по-прежнему было бессмысленно и безмолвно.

Бах давно умолк.

«Заразил он меня или нет? – горячо пульсировало в мозгу. – Успел ли? Как он это делает – неужели в бутылке «пепси» или тостах…»

Оглушительно загукало сердце.

«Может быть, он еще не успел? Может, просто решил постращать ожидающей меня участью, чтобы я согласился с ним сотрудничать?»

Я проклинал день и час, когда отправился в эту поездку.

«Пожалуй, еще не успел, – наконец решил я, – он сделал только первые шаги. Вот завтра…»

Бежать!

Меня не страшили больше ни собаки, ни прочие прелести его ужасного экосада. С собаками можно договориться, раз в прошлом они были людьми. Да и вряд ли они такие уж послушные ему. Наверняка работают только из надежды, что, когда прогремит иерихонская труба и разверзнется Апокалипсис, он их расколдует и сделает своими приспешниками.

Я осторожно поднялся. Сделал несколько шагов, и это получилось достаточно беззвучно. Голова кружилась, и тысячи мыслей бураном теснились во мне.

Коридор и прихожая были бесконечно длинны и темны. Однако моя цепкая память выручила – я детально помнил расположение нехитрой мебели и удачно обошел все препятствия, не издав ни единого звука.

Вот и входная дверь.

Я нащупал несколько замков и широкий крепкий металлический засов. Засов подался мягко, без лишнего шума. Два замка сверху тоже лишь чуть скрипнули. Но я замер, прислушиваясь, оглушенный стуком собственного сердца.

Где-то послышались осторожные, крадущиеся шаги. Далеко. Скорее всего на лестнице.

Я занялся третьим, последним замком, и он оказался самым неподатливым. Когда я наконец разобрался в его системе, он глухо щелкнул, срабатывая. Звук был достаточно громким, и я снова замер.

– Бэрни! – раздался истерический вопль. – Сейчас же отойдите от двери! Вы с ума сошли!!!

Я рванул на себя дверь, не раздумывая. Не вышло. Я вспомнил, что она открывается наружу, и толкнул ее вперед.

– Остановитесь! – раздался ужасный крик.

Я собрался было выбежать, но чье-то грузное мохнатое тело бросилось на меня и сбило с ног. Я упал на спину и успел заметить, как еще одна собака стремительно кинулась в темноту комнат.

– А-а-а! – закричал страшным голосом Квастму, и тут же загрохотали выстрелы. Послышалось злобное, ожесточенное рычание и визг. Что-то мягкое упало, началась возня. Выстрелы прекратились.

Помутившись сознанием, я поднялся на ноги и бросился вон. Меня не интересовали происшествия в этом сумасшедшем доме: прочь, прочь отсюда! Но едва я вышел за порог и спустился с крыльца, как ноги мои подкосились, я повалился в траву и потерял сознание. Придя в себя через некоторое время, я почувствовал, что у меня начался жар. Словно судорогой сводило тело, наизнанку выворачивало нутро.

Я понял, что это такое…

* * *

Яркий солнечный блик прорвался через лиственную гущу надо мной и упал мне прямо в глаза. Я чуть передвинулся и снова расслабился. Я позволил себе отдохнуть немного. Через час снова пойду в дом.

Рауль уже выздоравливает. Он лежит теперь рядом со мной и, высунув розовый мягкий язык, часто дышит. Кеннету Квастму удалось прострелить ризеншнауцера, коим и был Рауль, в трех местах, но он все же успел перегрызть горло дьявольскому профессору.

За Раулем ухаживает вместе с прочей мелюзгой Андрэ – крупная серая овчарка. Он очень ловок и умеет лучше всех открывать холодильники и коробки с продуктами.

Труп Квастму Андрэ вытащил из дома и уволок подальше в чащу экосада, куда иногда отваживаются заглядывать койоты и стервятники. Никто из нас туда больше не ходил.

А я прохожу «адаптацию», каждый день оглядываю себя и с ужасом замечаю, как что-то во мне меняется. И целыми днями копаюсь в бумагах Квастму, пытаюсь разобраться в его склянках, наполненных какими-то жидкостями, ищу противоядие. Оно обязательно должно быть. Ведь самому-то Квастму удавалось не заразиться своими вирусами.

Я тороплюсь. Подгоняет «адаптация», каждый час, днем и ночью, она превращает меня в кого-то. Иногда даже интересно: в кого же?

Последнее время я чувствую в душе какое-то странное волнение: мне кажется, что это чувство родства со всем, что меня окружает, чувство уверенности и надежды на то, что все окончится благополучно.

Во мне даже начинает просыпаться нечто репортерское:

«Ощущения человека, в буквальном смысле попавшего в собачью шкуру, невозможно передать словами. Весь мир вокруг словно преображается, ибо угол зрения намного ближе к земле. А эти запахи! На первых порах кажется, что у тебя открылось новое, дотоле неведомое чувство, но потом начинаешь понемногу осваиваться в лавине разнообразнейших оттенков запахов. Если мне все-таки будет суждено вновь преобразиться в человека, пожалуй, будет жаль этого чувства. Впрочем, что я говорю? С новыми вирусами профессора, Квастму, наверное, можно будет приобретать любые чувства…»

Все мы строго следим, чтобы никто не забрел в экосад. Наедут полицейские, нагрянут журналисты, перепутают, перебьют колбы. Тогда прощай все наши надежды. Кто обратит внимание на собак? А может случиться и худшее: вдруг у Квастму был все-таки припасен вирус, способный вызвать эпидемию?

Я потягиваюсь и встаю.

– Надо идти, – говорю Раулю. Говорю как-то странно, с подвыванием и подлаиванием. – Прохлаждаться мне теперь никак нельзя.

Рауль вздыхает и подталкивает меня холодным носом:

– Вставай!..

Павел ПАНОВ
БАЛЛАДА О ГОРАХ

Встречали десятую экспедицию, вернувшуюся с Чужой планеты, из района Красного Пятна.

И, когда отыграли свое оркестры, когда отзвучали все хорошие слова, Егор пробрался сквозь толпу к Ольге и протянул ей цветы. Цветов было так много, что Ольга сразу скрылась за ними. Егор рассмеялся и обнял ее вместе с букетом

– Здравствуй, моя хорошая! Я опять вернулся.

Они сели в дискоид, и Егор сказал:

– Сейчас мы приедем домой, и это будет самый последний дом, до которого я наконец-то добрался.

– Признавайся, у тебя появился еще какой-нибудь дом? – лукаво спросила Ольга.

Егор поднял дискоид в воздух и только потом ответил:

– Понимаешь, когда на монтаже заканчивался рабочий день, то мы обычно говорили друг другу: «Пошли домой». Врубали ранцы и плыли в пустоте к орбитальному модулю. Это и был наш первый дом. Там можно снять скафандры, разговаривать без радиопомех, видеть лица ребят, не закрытые черными светофильтрами… Потом заканчивалась вахта, и мы «летели домой», то есть на корабль, где гравитация, баня, бассейн, отдельные каюты и все остальное.

Ольга внимательно слушала. Дискоид набирал высоту. Его слегка покачивало на восходящих потоках.

– Потом построили факторию в Красном Пятне и стали говорить «спускаемся домой», когда вылетали с корабля на планету. Странно, Чужая стала нам более близкой, чем земной корабль, потому что там все-таки твердь под ногами, настоящий воздух с ветрами и запахами.

Егор замолчал.

– Говори, Егорушка, говори, – прошептала Ольга, вглядываясь в его лицо.

– Вот и все. Можно сказать, что и солнечная система – наш большой, обжитый дом, и Земля родная… Один чудак еще на орбите Плутона закричал: «Мы уже почти приехали!» А сейчас мы долетим до нашего с тобой дома…

Егор усмехнулся и пробормотал:

– Так что у меня этих домов, как у зайца лёжек.

– Ты у меня скорее волк. Космический волк, – засмеялась Ольга.

– Вот уж нет! Не хочу быть волком. Это жестокий зверь. Их было много там, в Красном Пятне…

Егор знал, что каждый раз после большой разлуки даже близким людям приходится привыкать друг к другу – Раньше он это делал мучительно – надолго замолкал, всматривался в Ольгу и находил новые, чужие для него черты, по-детски обижался, что она не осталась такой же, как три года назад. Потом решил, что этот трудный, неизбежный период нужно форсировать. И, возвращаясь со звезд, он начинал помногу шутить, рассказывать космические байки, болтать безобидную чепуху. Так он сам оттаивал от черного холода.

На Земле в первые же дни после возвращения весь дом обычно был наполнен их смехом, громкими спорами и песнями. Егор припомнил все это, представил новую встречу и облегченно вздохнул.

– Кстати, Оля, а где Женька? Что же он не пришел встречать? Может быть, его нет на Земле?

– Я не знаю, – быстро сказала Ольга. – Я потом тебе все расскажу.

А через секунду она тихо добавила:

– Он… на Земле. Он давно на Земле.

Егор молча кивнул и плотнее взялся за штурвал. Машина со свистом вспарывала воздух, дрожа от напряжения. Егор любил скорость. У него была такая профессия – любить скорость.

Он открыл дверь своим ключом и долго стоял на пороге, привыкая. Ольга подошла сзади, ткнулась головой в его плечо и тихонько сказала:

– Ну, проходи же…

Прямо посреди комнаты стоял праздничный стол, накрытый на двоих. Егор улыбнулся и осторожно вошел в дом Он мягко ступал по пушистому ковру, кончиками пальцев дотрагивался до вещей, гладил корешки книг и думал о том. что надо бы позвонить Женьке, узнать, почему он не пришел встречать… Вот н Оля накрыла стол только на двоих… Конечно, она не видела его три года, здесь даже лучший друг может, наверное, помешать.

– Нет, – сказал себе шепотом Егор, – настоящие друзья никогда не мешают.

Он подошел к видео, быстро набрал номер Женькиного дома, но экран мигнул голубой заставкой «ответа нет» и погас.

Егор постоял у порога, подумал…

– Оленька! Я добегу сейчас до Женьки. Давай поужинаем сегодня втроем!

– Не надо, Егор! – отчаянно крикнула Ольга – Не ходи сегодня туда…

– Ну что за вздор? Поссорились мы с ним тогда по делу. Что он – три года будет дуться?..

– Его нет, Егор, – медленно сказала Ольга.

– Как нет? Ты же сказала, что он на Земле.

– Теперь он всегда будет на Земле. Он… погиб

Могила Евгения Ануфриева была на перевале, рядом с горой Качакур. Егор оставил дискоид на каменистой площадке и пошел к ней, чувствуя в груди гулкую пустоту.

На могиле стоял памятник, но это был необычный, странный памятник альпинисту. Огромная глыба прозрачного кварца походила на кусок зеленоватого льда. Часть глыбы была отполирована – там, в глубине холодного камня, светилось цветное стереофото. Там Женька, только что спустившийся с гор. счастливо улыбался, а его борода была покрыта намерзшим льдом.

С какой-то дотошной аккуратностью, словно искал ошибку. Егор прочитал надпись: «Ануфриев Евгений Алексеевич, мастер спорта по альпинизму». Он рассматривал даты жизни и смерти и все боялся вспомнить или невольно сосчитать – сколько же было Женьке лет? Боялся, потому что этот счастливый усталый парень на стереофото был еще такой молодой…

Егор внимательно прочитал эпитафию: «Горы, горы – счастье и горе», и только тогда жесткий комок застрял в горле, да так, что ни закричать, ни прокашляться.

«Горы, горы… горе, горе…» – твердил про себя Егор и чувствовал, что если сейчас не сумеет заплакать, то этот комок задушит его.

Егор шагнул вперед и оперся рукой о ледяной кварц. И внезапно внутри сверкающей глыбы раздался тихий звон, словно там оборвали струну. Звон повторился, и только тогда Егор понял, что это играет гитара. Потом он узнал и песню, вспомнились слова и хрипловатый голос певца: «Так оставьте ненужные споры. Я себе уже все доказал. Лучше гор могут быть только горы, на которых никто не бывал…»

Песня сбила комок в горле, отвлекла на мгновение. Егор слушал ее с нарастающим недоумением, и постепенно рядом со звериной тоской вырастали обида и гнев. Как они могли не уберечь такого парня, как они посмели допустить, что он лежит здесь, на этом мрачном, диком перевале?! Нужно было немедленно что-то делать, что-то исправить… Здесь нельзя было оставаться!

Егор бросился к дискоиду, взлетел круто, завалив машину на бок, и черная громада горы метнулась ему навстречу. Егор поднялся над горами, резко спикировал и вырвал дискоид из пике лишь в нескольких метрах от острой заснеженной вершины, так что снежную пыль столбом закрутило.

Потом он пришел в себя, завис над вершиной и долго разглядывал серые невзрачные скалы, торчащие из снега.

Так вот куда шел Женька! Зачем? Зачем этот бессмысленный, страшный спорт, который и спортом-то назвать нельзя… Проклятые горы!

Он не мог наказать их. Не мог потребовать от них ответа, но где-то там, внизу, оставались люди, и среди них Олег – душа альпинистская, друг сердечный.

Егор резко развернул дискоид на запад, и в голове заметались обрывки горьких фраз: «Значит, всё… Скорбная нехитрая символика… Горы-горе… А вот песня не зазвучит, пока к памятнику рукой не прикоснешься…»

Он бросил дискоид рядом с домом Олега, торопливо поднялся по лестнице, ударом кулака отбросил дверь и остановился на пороге, хрипло дыша, не в силах сказать пока ни слова.

Олег сидел на полу и разглядывал разодранную палатку. Вокруг валялись связки крючьев, спальные мешки, какие-то красные веревки, в углу стоял собранный рюкзак.

Олег поднял голову и, встретившись с Егором взглядом, спокойно сказал:

– Значит, вернулся… Давно?

– Я-то вернулся, – с нажимом начал говорить Егор и, не выдержав, выкрикнул: – А вот почему здесь, на Земле, не все возвращаются?! Я вернулся! Я не только вернулся, я всех своих людей назад привел! Всех!.. Да, конечно, у Андрея обожжено лицо, а у Гельмута все еще в гипсе. Но они живы! Живы все двенадцать! А мы не на родной Земле моционы совершали, мы делом занимались, мы работали! Там, на Красном Пятне! Там, откуда не вернулись Седьмая и Девятая экспедиции!..

Он вдруг подскочил к Олегу и начал суетливо поднимать его с пола.

– Пойдем… Пойдем, я покажу тебе всех своих ребят… Они здесь недалеко живут… Ну, пойдем же… А потом ты мне покажешь своих! Нет, всех не надо! Ты мне только покажи Женьку Ануфриева!!

Олег сидел неподвижно. Его лицо окаменело. Внезапно Егор ослаб. Он отпустил Олега и сказал ему в затылок:

– Ну вот и все… Доигрались… Романтики…

Он осторожно обошел Олега и, сутулясь, побрел к выходу.

– Тебе нужно отдохнуть, – услышал он за спиной.

– Отдохнуть… Сил набраться… – бормотал Егор, подходя к двери.

Внезапно, словно встречая прыжок желтого волка, он резко ударил ногой в полупрозрачную дверь. Прочнейший пластик разлетелся вдребезги. Перешагнув через обломки, он побрел дальше, убеждая вслух самого себя:

– Есть силы… Вон их еще сколько… А он мне какую-то ерунду: «От-дох-ну-у-уть!»

Тоска не отпускала. Все тело ломило от этой тоски, ее нужно было истратить, разрядить, иначе – беда.

Но его отстранили от полетов, снова предложили отдохнуть. Да и Ольга почувствовала эту тоску, темную, готовую разорваться, и сама посоветовала Егору уехать.

– Поезжай к Антону, – сказала она. – Там тайга, глушь… Я тебя ждала три года и еще подожду, пока ты вернешься моим, настоящим…

B Егор улетел в Сибирь. Похоже, начальство было действительно обеспокоено его здоровьем, потому что и отпуск разрешили сразу, и в Сибирь отвезли на служебном дискоиде, не доверив управление самому.

…Диск опустился на заснеженную поляну, рядом с рубленной из сосновых бревен избой. Егор спрыгнул в снег, провалился почти по пояс и побрел, не оглядываясь, к избе. Он слышал, как с пронзительным звоном диск зависал над поляной и набирал высоту.

Когда Егор добрался до избы, было уже так тихо, как бывает только в зимней вековой тайге. На высоком крыльце стоял Антон, и было непонятно – улыбается он в густую бороду или хмурится. Однако руку он Егору подал, и по плечам похлопал, и к щеке прижался колючей бородой.

Антон повел гостя в дом, усадил перед камином, где торопливо и весело горели сосновые дрова, и лишь потом проворчал:

– Чего пилота в дом не позвал? Спрыгнул с диска – ни здравствуй, ни прощай, как с извозчика. Я чай свежий заварил, надо было парня хоть чаем напоить… Кто так делает? Чего молчишь?.. Или ты на автопилоте долетел?

– М-да… – неопределенно промычал Егор.

– То-то твой автопилот фитиля в небо дал, того и гляди на орбиту выскочит.

– Не ворчи, Антон. Не до чая ему было. Он все знает – не обидится.

– Ну ладно. Сам-то чай будешь пить? Или чего посерьезней достать?

– Давай посерьезней! – медленно сказал Егор.

Он смотрел, как Антон хозяйничает у стола, потом начал разглядывать комнату. Здесь мало что изменилось. Степы из тесаных бревен светились мягкой желтизной, камин, сложенный из розоватых камней; напротив камина стояла широкая деревянная кровать, и на стене висела огромная медвежья шкура, оленьи рога, и на них грудой – бинокль, полуавтомат, патронташ и старый бластер.

Вот только книг на полке заметно прибавилось и над столом появилась новая картина – яркие весенние горы.

– У тебя здесь почти ничего не меняется, – сказал Егор.

– А зачем? Я привык… Но ты погоди выводы делать, завтра покажу новые книги, записи и еще кой-какой, транспорт.

– Технику сменил?

– Сменил.

В этот момент Егору почудилось, что он слышит тихое лошадиное ржанье. Он вопросительно взглянул на Антона.

– Конь?

– Три! Три отличные лошади! Орлик, Каурый и Чалый.

– Ну, поздравляю!

– Завтра обязательно прокатимся в санях. А сейчас давай к столу.

– Может, здесь расположимся? Давно не видел живого огня. Ишь как он… трудится.

– Давай, – легко согласился Антон.

Огонь в камине догорал, и сейчас была та редкая минута, когда угли переливаются бархатными сполохами, играют, завораживают человека. В такие минуты нужно молчать, глядя неподвижно на угли, или, не отводя от них глаз, говорить тихо и неторопливо. Перед угасающим огнем, как и перед вечностью, нужно быть немного философом, простить судьбе ее крутой нрав, как прощали ей, в конце концов, все наши предки.

– Зачем они ходят в горы? – глядя на огонь, спросил Егор.

Антон вымученно улыбнулся:

– Знаешь, когда я учился в Лесной академии, то, как и все студенты, очень любил поговорить о жизни. Однажды даже составили план по диспутам. В этом плане был такой пунктик: «В чем смысл жизни? – 1 час». Ты задаешь мне вопрос из разряда вечных и хочешь, чтобы я после глотка водки быстренько тебе растолковал, в чем смысл жизни, зачем люди ходят в горы, что такое любовь и откуда дети берутся…

– Я обязательно должен в этом разобраться, – тихо сказал Егор. – Это же не спорт. Спорт – когда зрители, аплодисменты, телекамеры… Глупейшее занятие – лезть в гору, которая тебе абсолютно не нужна… А ты посмотри, кто ходит в горы – умницы, золотые ребята. Трудностей им не хватает? Так пусть идут работать к нам, в космос.

– Не всем же работать в космосе, – возразил Антон. – А Женька любил Землю. Наверное, он смог бы работать у вас, но он слишком любил Землю. А на нашей ухоженной, благоустроенной Земле, может, и вправду хочется трудностей?

– Он был крепкий парень, но небольшого роста. Может быть, в этом дело?.. Когда поднимался на вершину, то чувствовал себя выше гор… Наверное, так н было вначале! Потом привык, в горах появились новые друзья, новые песни… Наверно, это очень приятно, когда у тебя где-то там. под ногами, парит орел, и облака под ногами, а выше тебя – только небо, небо и небо…

– Егорушка… Если бы только орлы под ногами да новая компания, то Женька бы быстро переболел горами. Только из-за этого никто не пошел бы в горы…

– Последнее, что он успел крикнуть: «Ребята, лавина!» И тут их накрыло! Все остались тогда живы, а он… – Егор захлебывался словами. – А ведь среди них он был самый опытный, самый сильный… Ну почему?!

Антон долго сидел с закрытыми глазами, потом хрипло сказал:

– Подбрось-ка в огонь, парень.

Утром они запрягали коней. Кони перебирали тонкими ногами, всхрапывали, косились на людей испуганными огромными глазами.

Егор с затаенным наслаждением гладил их по лоснящимся крупам, и у него подрагивали ноздри, когда он вдыхал запах лошадиного пота. Он с такой деловитой серьезностью помогал Антону, что тот не выдержал, заговорил:

– Ах ты цыганенок… Цыган – вот ты кто! Только сейчас я тебя понял. И лошадей ты любишь, и по космосу кочуешь, и кудри у тебя черные, и глаза диковатые – вон как у Орлика. Цыган ты и есть…

– Шутишь, борода! Сам посуди – часто ли такое видим? Лесных зверей бережем, лелеем, а живую лошадь только в таких краях найти и можно. В пригородных лесах лоси бродят, однажды мне белка на плечо прыгнула – ругается чего-то, чихвостит меня за что-то чертенок такой… Это хорошо, конечно. Но вот собаку свою. Нанду, пришлось тебе отдать. Не житье ей было в большом городе. Как она сейчас, кстати?

– Умница. Приедем – увидишь. Я ее на заимке оставил. Стережет подкормку для соболей. В этот год волков много развелось, боюсь – растащат подкормку.

Ах, как несли их эти кони! Дробно стучали копыта, полозья саней поскрипывали по накатанной дороге, а вокруг стояли такие золотые сосны, что казалось, это не деревья, а колоннада языческого храма, которая поддерживала купол синего неба. И такой покой стоял вокруг, что сердце по-детски щемило, словно в предчувствии нового, еще одного чуда.

Антон правил лошадьми и внимательно поглядывал по сторонам. Вдруг он привстал, завороженно глядя куда-то назад, потом резко повернулся к лошадям и, нахлестывая их, крикнул:

– Волки! Ах ты, беда… Н-но! Н-но!! Ах ты, загубил лошадей! Это же волки!

Егор мгновенно перевернулся на живот, встал па колени и, придерживаясь одной рукой за сани, внимательно осмотрел лес.

Стая волков гналась за санями. Волки шли то легким наметом, то стелились над землей в беге, и уже было видно, как стан вытягивается и охватывает тропку с флангов, изгибается гигантской подковой.

– Бластер! – крикнул Егор. – Где бластер?!

– Егор, мне нельзя их отстреливать! – простонал Антон, яростно нахлестывая лошадей.

– Это тебе нельзя! А мне можно! Я не хочу сидеть под личной биозащитой и смотреть, как они будут рвать твоих лошадок! Где, я спрашиваю, бластер?!

– Где-то под ногами… Егор, попробуй их только отпугнуть!

– Попробую, – сказал Егор и влепит заряд в грудь первому хищнику. Волки есть волки – па Земле или в Красном Пятне чужой планеты. Ото очень серьезные звери, с которыми не стыдно встретиться п открытом бою.

Он выстрелил еще раз, и белый фонтан пара взорвался перед стаей. Та дружно взвыла и прибавила ходу.

И пошла работа! Лошади неслись, роняя хлопья пены, Антон свистел по-разбойному, ругался и все кричал Егору, чтобы тот старался только «отпугивать»… А сани болтались, раскачивались от этой бешеной гонки, и стрелять прицельно было очень трудно Егор стрелял торопливо, навскидку, словно спешил потратить побыстрей все заряды.

Подбитые сгустками огня волки зарывались в снег оскаленными мордами, другие, нелепо перевернувшись в воздухе, тяжело падали и замирали неподвижно, третьи вдруг останавливались и начинали крутиться на месте, хватая себя зубами за обожженные бока.

Ах, как летели кони! Егор хмелел от бешеной гонки, от близкой, серьезной опасности, он глотал морозный земной воздух, смеялся, кричал и стрелял

И когда бластер вместо мгновенного страшного удара выплюнул желтенький язычок остатков энергии, Егор усмехнулся, протянул руку и сорвал у Антона с пояса охотничий нож. Потом легко спрыгнул с саней.

Антон что-то жалобно закричал, но храпящие кони несли неудержимо, их можно было убить, но только не остановить.

Стая, растянувшаяся в беге, вначале проскочила мимо Егора, лишь один крупный волк с ходу метнулся ему на грудь. Егор увернулся от лязгнувшей пасти и резко ударил ножом. С коротким хрипом волк свалился ему под ноги и забился на снегу.

Стая медленно возвращалась, окружала Егора, стягивала кольцо.