Текст книги "Измена. Предателей не прощают (СИ)"
Автор книги: Агата Гец
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)
Глава 40. Марина
– Спят усталые игрушки, куклы спят…
Я напеваю колыбельную, сжимая в руках малышку. Но ей совершенно не хочется спать. У нее другие планы. Она смотрит на меня снизу-вверх своими огромными глазами и тянет ко мне ладошки. Я ловлю губами ее пальчики и с наслаждением вдыхаю нежный молочный запах моей крошки. Маленькие ножки резво стучат по моей ноге.
– Не спит? – слышу я за спиной тихий мужской голос.
– Нет, ей нравится, когда ты поешь, а не я, – к моей спине прислоняется что-то большое, сильное и спокойное. И я сразу выдыхаю. Все будет хорошо.
Сильная крепкая рука опускается к моей крошке. Кладу голову на мужское плечо.
И тихая колыбельная в мужском исполнении начинает витать вокруг.
Вдруг опора за моей спиной резко исчезает, и я падаю в темноту. Изо всех сил, прижимаю к себе мою малышку. Только не бойся, моя милая. Я здесь! Мама рядом!
Темнота раскрывается перед моими глазами, словно пасть дикого животного и сильнейший порыв ветра старается вырвать из моих рук кричащего ребёнка. Я сильнее прижимаю ее к своей груди. Я не отдам тебя! Никому! Только держись! Только будь со мной! Плач ребенка сливается с моим криком ужаса.
И я падаю в пустоту. Мои руки пусты.
– Пить… – то ли шепчу, то ли думаю я.
– О! Очнулась! Моя ты хорошая! – мягкий голос рядом.
Моих губ касается трубочка, я пытаюсь сделать глоток.
Теплая нежная рука поддерживает мой затылок. Опускаюсь на подушку и наконец вижу перед собой молодую женщину в форме медсестры. Ее большие ясные глаза смотрят на меня с таким участием.
– Где я? – разлепляю засохшие губы.
– В реанимации, – осторожно говорит медсестра, – Уже четыре дня…
– Четыре? – я пытаюсь пошевелиться.
– Лежите! – в ее голосе появляются нотки беспокойства.
Малышка! Моя малышка! Мои руки еще помнят тепло ее крохотного тельца, мои губы ощущают сладость ее пальчиков. Где она?
Мои руки блуждают по плоскому животу.
– Мой ребенок, – шепчу я с ужасом, – что с моим ребенком?
– Вам нельзя волноваться! – красивые пухлые губки моей собеседницы поджимаются. – Сейчас позову врача…
– Что с моим ребенком? – холодея спрашиваю я и вижу, что медсестра отводит глаза.
Нет! Нет! Только не это!
– Я не могу вам ничего сказать. Мне нельзя. Но вы только не волнуйтесь! Сейчас врач освободится…
– Я не могу ждать врача! – мое тело подается вверх, но крик лишает меня остатков сил, я падаю на подушки. – Не могу ждать… Каждая секунда пока я не знаю правды… Это ужасно… Понимаете?
Я сойду с ума, если не узнаю правды! Неужели она не понимает?!
Моя собеседница бросает короткий взгляд на входную дверь и в нерешительности теребит край своей фирменной футболки.
– Я не врач! Меня вообще могут уволить, – быстро шепчет медсестра, – вдруг я скажу что-то не то…
– Прошу, все что вы знаете… Пусть даже плохое… – мои дрожащие пальцы цепляются за ее руку.
Пусть самое страшное, но узнать сейчас, а не находиться в этих долгих муках незнания.
– Вы потеряли много крови, – мягко начинает она, – Но… Но вроде как угроза выкидыша миновала. Только пусть вам доктор все расскажет. А меня не выдавайте, пожалуйста. Я тут еще на испытательном сроке, а правила строгие. Давайте еще попьем.
Я жадно делаю глоток воды, ощущая, как влага растекается по моему сухому горлу.
– Больше пока нельзя, – медсестра убирает поилку от моего лица, – Сейчас позову Марка Антоновича!
Девушка быстро выбегает из палаты и мой взгляд начинает скользить по зеленым стенам помещения.
Я лежу в небольшой комнате. Жалюзи на окне колышутся от ветра.
Мои тонкие пальцы скользят по белой простынке. Замечаю, что в венах двух рук вставлены катетеры. На левом предплечье крепится какой-то механизм и провода тянутся к большой странной машине в углу комнаты.
Неприятное чувство.
И дико хочется пить. Я провожу кончиком языка по шершавым губам. Скорей бы пришел врач и все мне объяснил. Что произошло и как я тут оказалась.
Как я тут оказалась?
Медсестра сказала, что я тут целых четыре дня. Какой кошмар! А как же моя работа? Ладони сжимают тонкую простынь, но я тут же разжимаю пальцы. Нечего! Справятся без меня. Пришло время подумать только о себе.
Моя малышка! Я видела во сне девочку. Я уверена! Маленькую, сладкую девочку!
И рядом был мужчина. Я точно это помню. Пытаюсь вспомнить видела ли я во сне его лицо… Нет, только голос. Но мне было так хорошо с ним, так спокойно.
Это может быть только один человек! Только мой Леша.
Леша…
Стоило этой мысли промелькнуть в моей голове, как мозг услужливо вернул картинку воспоминания. Перед моими глазами лицо сумасшедшей, ступени лестницы в доме Леши.
Стоп! Что она сказала перед тем, как упала в темноту? Что-то очень важное! Что-то, что напугало меня до смерти… Но что…
Есть какая-то мысль, которая крутиться у меня в голове. Я силюсь поймать ее, но она ускользает.
Мои пальцы холодеют.
Вот я и та сумасшедшая…
Сердце начинает стучать сильнее, и странная штука в углу комнаты начинает пищать.
Вот она спихивает меня с лестницы…
Нет! Я не хочу вспоминать, что было дальше, но я сама откапала в своем сознании эту фразу.
Такую страшную. Такую ужасную! Не честную!
Вот она наклоняется надо мной…
Не надо! Не вспоминай дальше! Пожалуйста!
Вот она говорит…
С моих губ срывается крик. Обида, страх, боль, ужас – все это смешивается воедино, и я начинаю рыдать. Некрасиво. Громко. Я всхлипываю от ужаса и мои пальцы начинают рвать простынь. Крик заполняет все помещение. Мой страшный крик.
Он женат! Женат!!
Как он мог? За что он так со мной? За что?
Глава 41. Глеб
– Во всяком случае это просто хамство, скрывать от тебя, где находится твоя жена. По его между прочим вине! Этот Артемьев должен получить по заслугам. Подумать только, твоя Маринка сбежала к нему, а его жена, столкнула ее с лестницы. Знаешь, я думаю, так Маринке и надо! За все её выходки в ресторане! Это же надо такое учудить! Давид рвет и мечет до сих пор.
Продолжает бубнить мать, когда мы входим в вестибюль больницы.
– Бывшая жена, они давно в разводе, – устало повторяю я.
– Ах, какой он благородный! Не смог бросить до конца эту наркоманку! Впрочем, нам это сейчас на руку.
Разумеется, я всё рассказал матери, как только узнал о развитии событий. Почти все. Не стоит ей знать, с чьей помощью бывшая жена Артемьева пробралась в закрытый поселок.
Правда мне пришлось дождаться пока Ирку отпустят менты, а потом и просто, когда ее отпустит, но в конце-то она мне всё рассказала. Как миленькая. Но информацию я получил с опозданием на пару дней.
Мой план был задуман просто отлично. Шоколадка консьержке – и вот мы знаем, что Артемьев всегда привозит сына в квартиру накануне учебы, чтобы сынок поспал подольше. Хорошо, что Алексей такой предсказуемый отец.
Ну а что работников не будет, и дверь не закрывается – это прям повезло. Изначально я просто думал, что Ира перехватит Маринку в саду или ещё где-то. Это уже была не моя забота. Она получила деньги и должна была отработать.
С лестницей Ирка переборщила конечно. По плану, ей надо было просто объяснить мое жене на пальцах, что Алексей не так хорош, как кажется. Бросил жену, гад такой. Отобрал ребеночка, скотина этакая. А что жена наркоманка и давно вообще бывшая, говорить не обязательно. Тут главное, как рассказать!
Маринка должна была ужаснуться, испугаться, сбежать, ну и вернуться ко мне. Всё!
Я уже заготовил речь с покаяниями и уверениями, что с Ленкой все кончено.
Морщусь при воспоминании о Ленке. Эта дрянь начала визжать как резаная свинья, от моего вопроса, а точно ли бэбик мой и скрылась, хлопнув древью. Второй день не отвечает на звонки. Нечего. И с ней разберёмся.
Сейчас главное разыграть всю ситуацию с Маринкой в свою пользу, чтобы отец наконец отстал.
– Да, да, Марина Рогальская, – уточняет мать в регистратуре, – в реанимации?
Она бросает на меня взгляд, и я пожимаю плечами. О том, что произошло в доме я узнал вчера вечером. Дальше дело техники. Раз упала – то больница, раз больница – то его. Артемьев соучредитель только этой клиники. Всё. Мы здесь.
– Да, как нельзя? – возмущается мать на медсестру, – это же наша доченька любимая! Вот муж её! Что значит нельзя?
Подхожу ближе и облокачиваюсь на стойку.
– Девушка! – бросаю улыбку регистраторше, – мы поняли, что нельзя попасть в интенсивную терапию. Но у главврача проконсультироваться можно? Все-таки жена моя…
Девушка растерянно хлопает ресничками.
– Так четыре дня у нас лежит, а вы…
– Каюсь, был в отъезде. Вот только узнал и сразу к вам. С другого конца страны приехал, а страна у нас большая. Двое суток не спал.
Обезоруживающе улыбаюсь.
– Понимаю, – бормочет работница, – вы поднимитесь на четвертый этаж, там кабинет Марка Антоновича. Он сейчас у себя. Он вашу жену лично ведёт. И он вам всё расскажет.
– Спасибо вам, вы моя спасительница!
Румянец покрывает щечки девушки.
– А реанимация у вас…?
– На шестом, но вам туда нельзя. Бахилы вот возьмите.
Протягивает в окошко синие кулечки.
– Ну что, поехали к этому главврачу? – по-деловому уточняет мать, цокая каблуками по коридору.
– Нет, давай сразу с шестого начнем. Посмотрим, как там.
Стоило нам выйти на этаже из открытых дверей лифта, как навстречу, из одной палаты, выбегает медсестра.
– Девушка! – останавливаю я её, – жена моя тут лежит. Марина Рогальская, подскажите?
– Ой! – вздрагивает она и смотрит на дверь откуда, только что, выскочила.
Слежу за взглядом медсестры и запоминаю куда она посмотрела. Отлично, значит Маринка там.
– Да, но она только что в себя пришла. Вот, сейчас Марка Антоновича позову. Вам пока туда нельзя!
– Конечно, конечно! – со всей заботой говорю я, – Как она?
– Вы знаете, получше. И с ребёночком вроде дела хорошо! Четыре недели, еще такой срок опасный, но вроде всё обошлось!
Медсестра быстро запрыгивает в лифт и исчезает за закрытыми дверьми.
– Ребёнок? – переспрашиваю я.
– Четыре недели, Глеб! – мать прижимает руки ко рту.
И тут до меня начинает доходить.
– Она беременна от меня, что ли?
Пытаюсь вспомнить события месячной давности. Да, выходит мой. Ошарашено смотрю на мать.
– Это твой ребёнок, Глеб, – то ли уточняет, то ли спрашивает мать.
– Мой, – уверенно отвечаю я.
– Ну значит, пришло время с ней поговорить!
И расправив плечи, моя мать резко открывает дверь в палату Марины.
Глава 42. Марина
Я вытираю слезы и перевожу дыхание.
Пока нет сил думать. Надо просто успокоится.
Вдруг дверь резко распахивается и походкой от бедра в палату заходит последний человек на земле, которого я бы сейчас хотела видеть. Моя свекровь.
Нет, предпоследний…
Следом вальяжно заходит мой муж и прислоняется к дверному косяку, сложив руки на груди.
Непроизвольно натягиваю простынь до подбородка. Мне хочется съёжится и спрятаться. Я не готова воевать сейчас. Мне слишком больно сейчас и без них. И совершенно нет сил слушать еще и их оскорбления.
Но Изольда Марковна ведет себя необычно.
– Доченька моя родная! – кричит она и бросается ко мне.
– Уйдите! – я пытаюсь отодвинуться от ее навязчивых поцелуев.
– Ну что, ты девочка моя, – она садиться рядом со мной и с усилием выдергивает мою руку, и крепко сжимает в своей ладони, – не признала? Кому как не мне тебя сейчас поддержать. Медсестра сказала, с малышом все в порядке.
Моя рука невольно дергается при этих словах, но цепкие пальцы моей свекрови еще сильнее сжимают мою кисть. Она хищно заглядывает мне в глаза:
– Почему же ты скрыла это от нас, а? Девочка, моя! Ну это же такая радость, да Глебчик?
Меня пробивает в холодный пот. Я что-то должна сказать им, но у меня хватает сил только безмолвно открывать рот.
Глеб продолжает стоять в дверях, глядя на меня сверху вниз.
Откуда они знают? Как они тут очутились?
И главное – как мне себя вести?
– Бедняжка, – причитает свекровь, – Сколько же ты натерпелась, моя девочка.
Изольда Марковна даже пытает обнять меня. Я сижу не шелохнувшись.
Сколько всего они знают? Кто привез меня сюда?
Кому я могу верить?
Свекровь выжидательно смотрит на меня и видимо не довольна моим молчанием. Она картинно вздыхает и переходит в наступление:
– Глеб весь извелся. Ночами не спал! Он так переживал, так переживал! – она наклоняется к моему уху и говорит громким шепотом, – Мы разберемся с Леночкой. Я конечно от нее в шоке! Я так рада, что ты нас поставила в известность! Глебу было так стыдно нам признаться в своем поступке. Он оступился. Он так сожалеет. Он так переживает!
Перевожу взгляд на мужа. Кажется, он только что подавил зевок.
Хочу одного – чтобы меня оставили в покое! Мне надо подумать и разобраться в себе. Но моя свекровь не дает мне и минуты опомнится:
– Ты знаешь, – доверительно продолжает Изольда Марковна, – хоть она и твоя сестра, но… Нам кажется, что ребенок не от Глебушки. Мы думаем, она могла ему что-то подсыпать. Ну ты понимаешь… И вот он ее… Ну того… оступился! С кем не бывает, да? Может Лена вообще его приворожила! Ты прости, о твоей сестре конечно говорим, но вы прям с ней разные. Ты – умница и красавица, а она…
– Замолчите!
Свекровь поджимает губы и смотрит, на меня, как на расшалившегося ребенка.
– Мариночка, – бросается она на второй круг, – ты главное не переживай! Глеб за тебя ни за что не сердиться.
– Что?!
Они еще смеют «не сердиться» на меня? Внутри все клокочет от злости.
– Ну за Артемьева! – выпячивает глаза мама, – этот проходимец пытался вскружить тебе голову! Бедная девочка! А вдруг его сумасшедшая жена могла тебя убить? А если бы ты что-то случилось с малышом! Сколько же тебе пришлось пережить!
Я начинаю кусать губы. Да, действительно, упоминание про Лешину жену попало мне прямо в сердце и снова причинило боль.
Это был удар ниже пояса. Вся моя злость на свекровь отступает. Слезы подступают к глазам.
– Да, – муж наконец перестал подпирать стену и подходит ко мне ближе, – вот ведь как бывает. Иногда за маской приличного человека может скрываться такой подлец!
Мне хочется ответить ему, но я не могу подобрать слов. И главное, ведь пока выходит, что Алексей и правда подлец…
– А что ты так гневно смотришь на Глебшку? – вступает свекровь, – Ведь он прав! Да-да, этот Артемьев наверняка все это придумал, чтобы сорвать сделку Глеба. Я уже подумала про это! – тараторит она, – Ты что думаешь он в тебя влюбился? Нет, он просто подловил тебя! В сложную минуту этот мерзавец поймал тебя в свои хищные сети. Нет, я не оправдываю Глеба. – мать строго смотрит на мужа, – Глеб балбес, но он свой балбес! Он раскаялся Марин! Он ночами не спал. Мы так переживали где ты, как ты! Глеб, ну что ты молчишь?
– Мама выйди, нам надо поговорить наедине.
Свекровь быстро переводит взгляд с меня на мужа и встает с кровати:
– Хорошо, я подожду в коридоре.
Муж провожает ее взглядом, и когда дверь за его матерью закрывается подходит ко мне. Я невольно отодвигаюсь от него.
– Понимаю, что я не самый лучший муж, но обещаю, что исправлюсь. – вздыхает Глеб, – Ради тебя, ради нашего ребёнка. Понимаю, ты запуталась, и я повел себя не красиво с тобой. Сначала с этой глупой изменой. Потом запаниковал, что могу потерять тебя и наделал глупостей с банковскими карточками. Я не ценил тебя, и за это наказан.
Внимательно смотрю на мужа. Неужели он искренен со мной сейчас? Может я правда поспешила с выводами? Что я знаю об Артемьеве? Да мы знакомы с ним… Сколько? Неделю? Две?
А мужа я знаю уже несколько лет.
Как сказала свекровь, Глеб подлец, но это свой подлец!
Как же я устала. И запуталась. Мне надо подумать!
Я поднимаю на мужа глаза и задаю последний вопрос:
– А Лена? Если у нее все же твой ребенок, что мы будем делать?
– Если это мой ребенок, то я буду выделять на него деньги. Он не в чем не будет нуждаться. А для тебя я сделаю все, что могу – обещаю. Клянусь, ты забудешь этого Артемьева. Я понимаю, ты еще так юна и наивна… И ему удалось обвести тебя вокруг пальца… Но сейчас я рядом. Я смогу тебя защитить. Тебя и нашего ребенка. И каждый день всей нашей будущей жизни я буду доказывать тебе свою любовь. Я обещаю!
Глеб наклоняется ко мне и целует меня в лоб.
Дверь в палату открывается. На пороге стоит медсестра и мужчина в костюме врача:
– Что вы тут делаете? – громогласно спрашивает он. – Выйдете из палаты! Немедленно!
– Вообще-то я ее муж! – огрызается Глеб.
– Вообще-то сюда нельзя никому! Пройдите в коридор! – и продолжает, глядя на медсестру, – Юля! Как вы могли пустить посторонних! Почему вы оставили больную одну? Где Антонина Павловна?
Юля молча хлопает глазками.
– Отдыхай, любимая. Артемьев близко к тебе больше не подойдет. Я все улажу. Держите меня в курсе, доктор, – и добавляет громким голосом в дверях, – ради своей любимой жены я готов на все.
– Подлец, – одними губами бормочет врач, когда дверь за мужем закрывается, – Извините, Марина. Они не должны были сюда входить… Вообще у нас днем полный этаж медперсонала, не понимаю, как это произошло.
Он кидает быстрый взгляд на медсестру.
– Но разберусь! И, знаете… – он берет меня за руку и слушает пульс, – я бы не стал ему доверять.
– Вот как, – мои губы искривляются, и я сдерживаю слезы, – а кому бы вы доверились? Артемьеву?
Глава 43. Алексей
Долю секунды я смотрю на его ладонь Давида Рогальского. Что ж! Сын за отца не в ответе. Посмотрим, что ему надо.
Отвечаю на крепкое рукопожатие.
– Я хотел бы поговорить с вами, Алексей. Вы не против?
– Нет, Давид… – бросаю взгляд на его седины, – Григорьевич.
– Можно просто Давид. Я хотел узнать: как Марина?
Напрягаюсь. Старший Рогальский говорит очень спокойно, вежливо, но все равно ситуация щекотливая. И меньше всего на свете хочу, чтобы его сын знал, где сейчас Марина.
– Я понимаю ваше беспокойство, – вздыхает он. – Могу говорить откровенно?
Киваю. Кажется, разговор обещает быть интересным.
– Я не говорил никому о встрече с вами. И надеюсь, что этот разговор останется между нами. Во всяком случае какое-то время.
Молча киваю.
– Так как дела у Марины? Без изменений? Не удивляетесь, что я в курсе – у меня в этом городе много глаз и ушей. Я знаю, что произошло. В общих чертах.
– К сожалению, без изменений. Вы не довольны выбором больницы?
– Что вы! Я знаю Марка Антоновича не понаслышке. Тут хорошие специалисты. Марина в надежных руках. Скажите, Алексей, у вас есть в планах расторгнуть контракт с нашим заводом?
Мои брови взлетают вверх. Его так волнуют деньги? Ну и гнилая семейка.
Видимо все это отражает на моем лице, потому как Давид быстро себя поправляет:
– Я скверно выразился. Под ваш заказ были открыты новые рабочие места. Я хочу избежать увольнений. Я больше не руковожу всем, но мой голос решающий.
– Я понял! – останавливаю его, – Бизнес – это бизнес. Других людей это не касается. Я не собираюсь отзывать контракт. Мне это тоже не выгодно. Хоть и неприятно работать с…
Замолкаю. Передо мной его отец. И кажется, он порядочный человек.
– С подлецом! С мерзавцем! Продолжайте! Не стесняйтесь в высказывания, молодой человек! – вдруг прорывает моего собеседника.
Весь спокойный тон моментально исчезает, и я вижу, как гримаса злости отражается на красивом лице Давида.
Я невольно удивляюсь.
– Я вырастил подлеца! – продолжает он. – За свою жизнь я сделал много важных проектов, но завалил самый главный! Не смог вырастить из этого мальчишки достойного мужчину!
Давид Григорьевич поднимает отрешенный взгляд, и говорит, словно сквозь меня:
– Мы познакомились с его матерью, когда Глебу было почти тринадцать. Злой, ехидный, изворотливый – таким он достался мне. Я думал, это из-за того, что он рос без отца. Я любил его. Воспитывал. Старался не замечать его дрянные поступки и объяснять почему так нельзя. Изольда твердила, что он изменится, когда вырастит. Но становилось только хуже. Всю жизнь надеялся, что Глеб поймет, что значит быть мужчиной. А оказалось, что он научился только врать и сорить деньгами.
Я молчу в замешательстве. Вижу, что каждое слово дается Давиду Григорьевичу с трудом и болью. Его правая рука попеременно то сжимается в кулак, то невольно теребит ворот рубашки. В левой он по-прежнему держит папку.
«Хорошо, что мы в тени, – проскальзывает мысль, – как бы его еще сердечный приступ не хватил. Все-таки не мальчик»
Словно прочитав мои мысли, Давид лезет во внутренний карман пиджака и достает оттуда блистер с таблетками. Быстро отправляет одну под язык.
– Прошу прощения, Алексей! Нервы.
Сочувственно киваю.
– Да будет вам известно, что я пригрозил ему, когда он начал отношения с Мариной. Я, когда увидел эту девочку, такую чистую, такую хорошую, такую светлую… и умную! Да-да! не удивляетесь, Алексей! Я хорошо разбираюсь в людях. То, что Марина учительница начальной школы, не значит, что она не справилась бы с чем-то большем! Я хотел ей предложить начать свое дело – основать школу, или вообще попробовать себя в чем-то новом. Жена постоянно спорила со мной, мол главное для Марины – это родить внуков. А знаете, я так рад, что у них нет детей! Особенно в свете всех вот этих событий.
При упоминании о детях невольно вздрагиваю.
Давид Маркович переводит дух и протягивает мне папку.
– Тут документы. На квартиру. Она полностью принадлежит Марине в случае развода. Я думаю это придаст ей сил, когда она придет в себя, чтобы не бояться сделать правильный шаг.
Мои брови приподнимаются в удивлении.
– Понимаете, – продолжает Давид Григорьевич, свой долгий рассказ, – это я предложил купить молодым квартиру. Глеб рассказал, что Марина не хочет быть нахлебницей. Она продала свою долю в квартире, чтобы вложиться в совместное жилье. Тогда я предложил Глебу открыть счет на имя жены и положить туда эти деньги под процент. Но он все тянул. Деньги были у меня в офисе, и я сам вложил Маринины финансы в ценные бумаги. Глебу же сказал, что забрал деньги в счет квартиры.
Старший Рогальский вздыхает, словно ему крайне неприятно продолжать этот разговор со мной, но все еще не останавливается:
– Сделкой о покупке и оформлении квартиры занимался мой нотариус. А перед свадьбой, нотариус пишет мне, что Глеб оформляет квартиру только на себя. Я был взбешен! Попросил сказать моему пасынку, что все будет сделано, как он хочет. А сам забрал документы и приехал к Марине за подписью. Тут, – он протягивает мне папку, – документы на квартиру и выписка со счета. Деньги принесли хороший процент. Марина может очень уверенно стоять на ногах в будущем.
Кажется, за весь этот долгий разговор Давид впервые смотрит мне в глаза долгим взглядом:
– И я хочу сказать, вам, Алексей, Марина очень хорошая женщина. И если вы ее обидите…
– Я уже это сделал! – отвечаю со всей горечью, – не сумел ее защитить, и когда она придет в себя, не факт, что она захочет меня простить! Может она решит вернуться к Глебу…
– Что вы! Марина не глупая женщина! Главное, рассказать ей правду!
– Правду? – переспрашиваю я.
Мой телефон начинает пиликать в самый неподходящий момент. Ромка.
Я поднимаю глаза на Давида Григорьевича. Он кивает мне.
– Слушаю, Ром!
– Инфа от айтишников. Им удалось проследить путь, откуда пришёл запрос на внесение Иры в список гостей. Ты сидишь?
– Ром, не томи!
Выхожу из тени деревьев и бросаю взгляд на вход в клинику.
– Адрес: Изюмская, семьдесят три.
– Отлично, надо проверить, что там по этому адресу. Хотя вроде что-то знакомое.
– Конечно знакомое. И не надо нечего проверять. Ты там был. И не однократно.
Слышу за спиной мягкие шаги. Давид подходит по ближе.
– Это офис Глеба Рогальского! И теперь у нас есть доказательства!
– Вот…! – только наличие рядом отца этого гаденыша не позволяет мне сказать, все, что я думаю.
Давид кидает на меня взгляд:
– Думаю, вы сейчас узнали то же, что стало известно мне. Я не успел рассказать первым…
Дверь клиники распахивается, и мы оба удивленно смотрим, как на ступеньки выходят мать Глеба, и он сам, собственной персоной!
Я не знаю откуда он взялся тут в этот момент, но это не важно!
Мой телефон падает на землю, а я бросаюсь навстречу Рогальскому.
