Текст книги "ТКС-2 (СИ)"

Автор книги: Агата Бариста

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 30 страниц)

Когда машина тронулась с места, я выглянула в окно. Фёдор Филиппович стоял на крыльце… жалкий, безвозвратно мёртвый… мы были последней надеждой на освобождение, но покидали его, уходили прочь… через мгновение тёмная фигура, крыльцо и сам дом скрыла пелена.

– Мы вернёмся, – пообещала я тихонько.

…Ехать до посёлка было недолго, но из-за тумана мы ползли минут десять. Я разглядывала ушебти, усаженного Кайлеаном на приборную доску в качестве зловещего сувенира, но думала о родителях. Вероятней всего, они находились в нашем доме – под домашним арестом. Несколько производственных циклов были замкнуты на отце, на его личной магии. Если захватчикам нужно, чтобы завод функционировал, они не могут причинить существенный вред отцу. И, разумеется, неприкосновенность моей матери являлась в таком случае необходимым условием для того, чтобы папа хоть пальцем пошевелил.

На подъезде к посёлку Кайлеан загнал машину в ближайший лесок, и дальше мы пошли пешком.

Низ джинсов сразу намок – роса на высокие травы выпала обильная. Ушебти, следовавший сбоку от дороги, скрылся полностью. Там где он двигался, роса осыпалась, и оставался тёмный след.

К счастью, мой дом располагался на окраине; можно было попасть к нему, пройдя узкой тропинкой вдоль соседских участков. В центре посёлка раскинулся многоэтажный квартал, но многие, вроде нашей семьи, предпочитали жить в собственном доме.

Тишина стояла неимоверная. И угнетающая. Ни петушиного крика, ни лая собак, ни щебета птиц. А ведь обычно в это время те, кто держал домашнюю скотину, просыпался. Но строения выплывали из тумана как покинутые корабли – тёмные силуэты с погашенными огнями. Я вдруг представила своих соседей в состоянии Фёдора Филипповича… оглянулась, взяла Кайлеана за руку, ощутила пожатие его тёплой сильной ладони… мне стало спокойнее.

Наконец, потянулся наш участок. Из серой дымки проступили фруктовые деревья – яблони, вишни… и ни на одной ветке я не увидела плодов. А ведь мама всегда по весне проводила обряд плодородия.

– Год… неурожайный… – оглянувшись, произнесла я дрогнувшим голосом.

Кайлеан остановил меня, не говоря ни слова переместил себе за спину и двинулся первым.

Мы подошли к задней калитке… пелена тумана скрывала дом, стоявший в глубине. Я просунула руку сквозь штакетник, нашарила крючок, скинула его, и мы ступили на участок.

Через мгновение открылся вид… дома не было. На его месте раскинулось пепелище… и оно было свежим. Кое-где под обуглившимися балками, наваленными друг на друга, вспыхивало оранжевым, и угли всё ещё потрескивали, и дым уходил в небо… Только полуразрушенные трубы – печная и каминная торчали в окружении груды кирпичей…

Остановившимся взглядом я таращилась на пепелище, не в силах уразуметь происходящее. Кайлеан обнял меня, притянул и прижал к себе. Наверное, если бы не он, я рухнула бы на землю.

…Справа в тумане послышалось металлическое звяканье. Я встрепенулась и уставилась в ту сторону с иррациональной надеждой, одновременно ощутив, как напряглись руки Кайлеана. Однако он оставался на месте, продолжая прижимать меня к себе.

Снова звякнуло, из тумана выступили сначала две человеческие фигуры, а за ними показалась третья… что-то высокое и странное. Они приблизились, и я узнала супружескую пару из соседнего дома, с которой наша семья поддерживала тёплые дружеские отношения. Ольга Петровна работала в заводской бухгалтерии, Валерий Егорович – в горячем цеху. А высокое и странное оказалось их бодливой и вредной коровой Ночкой, прозванной так за чёрную масть. На пастбище, что ли, они её вели в такую рань? Впрочем, это было совершенно неважно.

– Ольга Петровна, что произошло? Где мама с папой? Они в больнице? – Я рванулась было к соседям, но Кайлеан удержал меня, тихо сказав: «Не подходи».

– Ах, Данечка! – воскликнула бухгалтерша, всплеснув руками. – Видишь, горе-то у нас какое? Нет больше соседушек наших, сгорели, а ведь ровесники наши с Валериком… молодые ещё…

– Как… сгорели?! – Я уже не понимала, стою ли на своих ногах, или только поддержка Кайлеана позволяет мне оставаться в прежнем положении.

– Так и сгорели… в одночасье… одни уголёчки остались… а ведь люди-то какие хорошие были… Андрей Сергеевич, красавец, ясный сокол наш… и Ларочка-душечка…

Что-то в этих словах царапнуло слух. Соседи были людьми вполне современными, не старше моих родителей, и отца «ясным соколом» никогда не называли… да и маму «душечкой» тоже. Но задумываться о лингвистических тонкостях я сейчас была не в состоянии.

– Когда это произошло? – спросил Кайлеан.

– Так уж год как прошёл, – сообщил сосед, спокойно созерцая язычки пламени, вырывающиеся из-под развалин. – Прошлым летом всё и случилось. И пожар, и похороны…

– На Ивана-Купалу горело. Прошлым летом, – поддакнула его жена.

– Так ведь вон… дымится ещё… – Я в недоумении взглянула на Ольгу Петровну.

– Вижу, что дымится. Чай, не слепая, – отозвалась она. – А только было это прошлым летом. Всем заводом на кладбище проводили… и Андрея Сергеевича, и Ларочку… – Тут соседка запнулась, потом, глядя мне прямо в лицо, расстроено продолжила: – И девочку их, Данечку-умничку… зачем только на каникулы приехала… всех закопали!

– Что вы такое говорите, Ольга Петровна… – пробормотала я, всматриваясь в свою очередь в лицо соседки. На зомби она не походила… но в глазах явно плескалось безумие. Я почувствовала, как робкая надежда шевельнулась в душе. Если соседи под каким-то заклятием, всё, что они тут наговорили, может оказаться ложью.

– А то и говорю! – обиделась вдруг Ольга Петровна. – На кладбище сходи, Данечка… три могилки в ряд… ухоженные, не извольте беспокоиться! Цветочки поливаем…

– Всем цехом поливаем, – поддакнул Валерий Егорович. – По очереди, то есть. Ходим и поливаем. Первая смена поливает вечером, вторая – утром.

Я вывернулась и посмотрела на Кайлеана.

– Это же бред, – сказала я тихо. – Они под воздействием?

– Разумеется. Не думаю, что здесь есть кто-то в своём уме. Всё поселение накрыто магической сетью. Фонит тут сильно, вот искажения и сказываются.

– Пусть они бредят… Но… я не могу не пойти… туда…

– Проводите нас на кладбище, – велел Кайлеан соседям. – Вы идёте впереди, животное за вами. Мы пойдём следом.

– Ночка и так прекрасно дорогу знает, – возразила Ольга Петровна. – Она вас и проведёт. А мы пока с кем надо свяжемся, известим… Мы ведь как ближайшие соседи, обязаны доложить о посторонних…

– Непременно доложите. – Голос Кайлеана был обманчиво мягок. – А кому?

Лицо Ольги Петровны посветлело, глаза поднялись вверх.

– Мальчику… златокудрому светозарному ангелу… – залепетала она. – Ему просто надо крикнуть… и там, на облаках, он услышит…

Валерий Егорович кашлянул.

– Не слушайте её. Чушь разводит. Парнишка приезжал, рыженький такой. Вот ведь счастье Андрюхе привалило! Дочка сгорела, так тут же пацан, наследник объявился! Так что нам велено о посторонних докладывать. У соседушек наших ведь вещей дорогих много осталось, – он кивнул в сторону пепелища. – Рояль… этот, как его… Стейвей… яйца Фаберже… стулья гамбсовские… А мы охраняем. Вдруг кто позарится? Так что сейчас телеграмму-молнию наследничку отобьем… он обещался появиться сразу… и все дела.

Никакого рояля у нас никогда не было, равно как Фаберже и Гамбса, о чём я и сообщила Кайлеану. Он кивнул, следом протянул руку к соседям, произвёл движение, будто что-то зашивал и произнёс несколько слов на незнакомом языке. Я с оторопью увидала, что рты соседей действительно зашиты бечевой и кровь стекает по их подбородкам.

– Им больно? – воскликнула я.

Кайлеан пожал плечами.

– Понятия не имею. То, что ты видишь, просто внешнее отражение того факта, что эти люди никому не передадут информацию.

– А как-то по-другому нельзя?

Он опять пожал плечами и произвёл пару пассов. Бечева исчезла… вместе с губами. Соседские рты заросли кожей за одно мгновение.

– Надеюсь, ни у кого из них нет насморка, – безразлично уронил Кайлеан. – Первый вариант был безопасней. И менее затратный.

Я смотрела на него во все глаза, и он сказал с досадой:

– Данимира, я не злодей. Я берегу энергию. Сейчас её много… очень много… благодаря твоему дару. Но может случиться так, что и этого окажется мало. Потому заботиться о каждом встречном я не намерен. На первом месте твоя безопасность, а остальные… пусть терпят.

– Ты прав, конечно. Просто я не умею мыслить так, как ты.

– Нельзя спасти весь мир.

– Нельзя, – грустно согласилась я. – Но можно тех, кто попадётся по дороге.

Он взглянул как-то странно, затем сказал:

– Идём. Надо торопиться. Времени мало совсем.

Щёлкнув пальцами, Кайлеан погнал вперёд соседей вместе с их Ночкой.

И мы пошли сквозь туман – к могилам моих родителей… и к моей собственной могиле.

17

Кладбище приближалось. Туман приобрёл зеленоватый оттенок и стал более разреженным, расслоившись внизу на клочья. Неба и верхушек деревьев по-прежнему не было видно, но в образовавшихся просветах показалась странная флора – замшелые стволы светились как гнилушки, чёрные лопухи вымахали с человеческий рост, вьюны с фиолетовыми венчиками свисали с ветвей как змеи… И пахло как-то странно… подпорченными фруктами… сладко, и в то же время с гнильцой… В голове зазвучали слова разухабистой песни, ненароком запавшей в память: «Эй, ямщик, поворачивай к чёрту, это не наш лес, а чей-то чужой!..» К несчастью, последовать совету рокера я не могла и механически шагала вперёд, сожалея о том, что не могу оказаться на месте в мгновение ока, потому что теперь каждая минута неизвестности методично убивала мои нервные клетки.

Наконец показалась ограда и могильные камни за ней. Корова Ночка, всё время трусившая впереди бодрой, не свойственной коровам походкой, уверенно направилась к воротам. Промелькнула мысль, что коровам не место там, куда мы идём, но тут же затерялась в ворохе других мыслей, более тревожных. Если б не предшествующие признаки, что всё происходящее является мистификацией, я бы, наверное, уже поседела преждевременно.

Наши проводники, уверенно лавируя между могил, между тем вывели к небольшой поляне на отшибе, посреди которой темнели заросли бурьяна. Не имея возможности говорить, соседи многозначительно тыкали в заросли пальцами.

– Слушай, кажется, они наврали, – прерывающимся от волнения голосом сказала я. – Это же не те цветы, которые поливали в две смены? – Я подошла поближе. – Да это вообще просто крапива! Здоровенная, правда…

И растёт как-то странно… аккуратной продолговатой купиной посреди зелёной лужайки… Да, это были заросли крапивы, но какой… Приглядевшись, можно было заметить, как вибрируют толстенные стебли и листья величиной с ладонь, опушённые жгучими волосками. Они словно говорили – не подходи, зажалим до смерти… Похоже, на эти растения тоже повлияло злое колдовство, разлитое в воздухе.

Кайлеан подошёл и, прищурясь, взглянул на заросли.

– Ну, что, просто крапива? – с надеждой спросила я.

– Встань позади меня.

Щёлкнув пальцами, Кайлеан жестом отогнал от зарослей соседей и Ночку. Затем сложил руки рупором и выдохнул полосу кипящего пламени, которое прошлось по зарослям как напалм. Стебли, листья почернели и осыпались прахом, обнажив три надгробия.

Ольга Петровна и Валерий Егорович с видом «мы же говорили» переглянулись и радостно изобразили «дай пять», хлопнувшись ладонями.

– О, нет, – простонала я, сунувшись было прочесть, что написано на плитах, но на месте сгоревших растений тут же выросли новые и скрыли из виду могилы.

Кайлеан невнятно ругнулся и вновь выдохнул пламя.

На этот раз крапива восстановилась ещё быстрее… и, кажется, стала выше и гуще… но я сконцентрировалась и успела заметить, что на центральном камне высечено «Шергин Андрей Сергеевич» и какие-то цифры внизу… очевидно, годы жизни.

Я повернулась к Кайлеану.

– Подними отца, – сказала я, задыхаясь от новых, доселе неизведанных чувств. – Ты же некромант из некромантов. Подними. Я хочу знать, кто это сделал.

Кайлеан вначале изучил моё лицо и осторожно спросил:

– Даня… ты осознаёшь, о чём просишь?

– Подними. И спроси, кто это сделал. Если отец не ответит… поднимай мать.

Помедлив, Кайлеан обратил взгляд на заросли и застыл. Вначале он просто смотрел, потом его губы искривились, а брови сдвинулись от напряжения. Затем он вдруг расслабился, и его посетило уже знакомое мне выражение отрешённости. Только чуть заметное движение зрачков позволяло понять, что он что-то наблюдает внутренним взором. Наконец, он вернулся в этот мир, ко мне.

– Не могу, крапива мешает, – сказал он задумчиво. – Корни уходят метров на десять вглубь и образуют искажающую сетку. Одно могу сказать точно – с теми, кто в могилах, что-то не так… Твою кровь не чувствую… хотя что-то твоё… присутствует. Но эту траву лучше не трогать.

– Почему?

– Она заговорена на магическое воздействие. Чем больше магии к ней применяют, тем сильней она становится. И вообще никто с даром магии с ней ничего не сделает. – Его глаза вдруг хищно блеснули. – Твои соседи… Они маги?

Я кивнула.

– Оба маги. У Ольги Петровны вообще редкая специализация, она маг-цифровик. У неё восемь легко превращается в сто сорок семь, и никто не понимает, как ей это удаётся. Вернёмся в посёлок, я знаю, где живут немаги… с газонокосилкой.

– Время… Время поджимает… Я мог бы заставить животное… – в раздумье пробормотал Кайлеан.

– Корову? Ночку? – нахмурилась я.

– Она же травой питается… правда, не знаю, на сколько её хватит… глотку сожжёт…

Я твёрдо намеревалась узнать, что произошло. Но всё же сказала:

– Животное невинно. Ночку мучить не дам.

– Не так уж и невинно, – возразил Кайлеан. – Тоже сторожит. Твоя Ночка ведёт себя прилично только потому, что я сразу взял её под контроль, как и её хозяев, и контролирую до сих пор. На самом деле ей очень хочется устроить корриду – проткнуть рогами и затоптать любого, кто кажется ей подозрительным. Ты, например, ей очень подозрительна… Возвращаемся в посёлок. Попробуем допросить кого-нибудь. Подумай, кто скорей всего в курсе того, что случилось с твоими родителями…

И тут меня настигло озарение. Перед глазами встали поля с овечками, невинно-голубое небо, шелестящий седой ясень и древние мудрые глаза за стёклами очков… И вспомнились непонятные слова… тогда непонятные… «крапива на кладбище у вас ещё будет. Запомните, её надо рвать голыми руками. Только тогда ваши усилия увенчаются успехом…»

– Это же я! Я – не маг! Во мне сейчас нет ни капли магии!

Кайлеан секунду смотрел на меня, затем молниеносно ухватил моё запястье – как клещами.

– Нет.

– Главное, Мерлин сказал, что тогда мои усилия увенчаются успехом, понимаешь? Увенчаются успехом! Это сам Мерлин предсказал!

– Нет.

– Ты не имеешь никакого права меня удерживать! – Я безуспешно пыталась разжать железные пальцы.

– Уже имею! Забыла? Имею право, как связанный с тобой брачными клятвами.

Я перестала вырываться.

– А я сейчас дам королевское слово. Слово принцессы Аннмории. Что не прощу тебя никогда, если не подпустишь к могилам родителей.

Он отшатнулся и рявкнул:

– Данимира, прекрати! Ты ведёшь себя как ребёнок. Ещё неизвестно, что это за могилы…

– Вот и узнаем. И да, я веду себя как ребёнок. С родителями которого произошло что-то… неизвестное и страшное.

– Предлагаешь мне стоять и смотреть, как ты рук лишаешься? – зло осведомился Кайлеан.

– Милый… – сказала я и погладила его по щеке. – Ты ведь будешь любить меня и без рук, правда? – Хватка ослабла, и я по одному разжала его пальцы. – Я сейчас разберусь с этой крапивой, и тогда ты сможешь меня обезболить. С помощью магии. Как сегодня ночью.

– Сравнила, – буркнул он. – Данимира, давай вернёмся в посёлок.

– Ну, сделаешь это не так эротично. И помни – Мерлин предсказал, что всё должно получиться.

Я всегда без колебаний прыгала в холодную воду. И сейчас не стала медлить. Просто подошла, схватила ближайший стебель и дёрнула вверх. Как ни странно, растение поддалось, мне удалось выдернуть его из земли, оборвав корни. В земле образовалась ямка, новый стебель как раньше не вырос. Но появилось ощущение, будто я сунула руку в костёр и продолжаю держать её там. Я повернулась к Кайлеану, помахала выдернутым стеблем и оскалилась в улыбке. Хотелось крикнуть ему, что мне совсем не больно, но боль была такая, что я забыла, как произносятся слова.

Затем я позабыла свою сущность. После полудюжины стеблей боль перестала существовать отдельно от меня. Я и была сама боль. И самой главной задачей стало принуждать постороннее тело рядом выпалывать крапиву. Зачем это надо – я не помнила. Но тело хватало и тянуло, и дёргало вверх, и гора изломанных, убитых стеблей рядом росла… а потом тот, кто был сильней, оттащил тело от полностью обнажившихся трёх могил и странно знакомый голос сказал:

– Всё-всё-всё… остановись… ты сделала это, теперь мой черёд…

И боль не ушла навсегда, но затаилась; я обняла сильного человека, просунув оживающие руки под куртку… и обнаружила, что его футболка мокрая, хоть выжимай, а сам он дрожит… Кайлеана трясло.

– В следующий раз, Данимира, можешь давать хоть сто королевских слов подряд… – шипел Кайлеан, – только давать ты будешь их мысленно. Потому что я суну тебе кляп в рот, свяжу и отправлю в безопасное место. А выпущу только тогда, когда блажь уйдёт из твоей головы. И можешь подавиться своими принцесскими словами, я всё равно так и сделаю.

– К-корни… корни остались… – клацая зубами, выговорила я. – Обрывались… никак…

– Всё корни, сдохли без верхушек, успокойся.

– Родители… Теперь ты их поднимешь?

– На счёт раз.

– Тогда начинай считать. – Я отстранилась.

Кайлеан исподлобья уставился на могилы, и земля вспухла. Надгробия зашатались и отлетели набок. Пласты земли и песка полезли изнутри, и наконец три гроба показались из земли.

– Закрой глаза, – велел Кайлеан и, видимо уже не надеясь на мой здравый смысл, сам закрыл мне глаза ладонью.

А я и не сопротивлялась. Только теперь меня охватил такой ужас, какого я не испытывала, пожалуй, даже во время моего жертвоприношения.

Послышался треск – это отлетели крышки гробов.

Я зажмурилась крепче.

После недолгого молчания Кайлеан удовлетворённо произнёс:

– Ага.

И у меня будто камень с души свалился. Такое «ага» никак не могло относиться к папе и маме.

Я осторожно сдвинула ладонь Кайлеана ниже и взглянула.

Среди разваленных груд земли стоймя стояли три гроба, а в них – три фигуры в человеческий рост… три чучела из набитой джутовой мешковины.

Глаза-пуговицы… рты, обозначенные мазками алой помады… и знакомая одежда.

Чучело из среднего гроба – с волосами из спутанной медной проволоки – было облачено в папины джинсы и папин любимый домашний свитер, а на шее болтался расписанный вручную галстук – солнце, синее небо, зеленовато-голубая вода, собор Святого Марка… Я сама подарила этот галстук папе… и какие чудесные воспоминания были связаны с полоской яркого шёлка!

…Мне было десять, мама везла для консультации в венецианскую Марчиану одну из латинских рукописей, хранившихся в нашем Спецхране, и решила взять меня с собой. В самолёте пожилая дама, мамина коллега из Москвы, узнавшая, что я первый раз лечу в Венецию, нараспев прочла мне строки: «Золотая голубятня у воды, ласковой и млеюще-зеленой; заметает ветерок соленый черных лодок узкие следы. Сколько нежных, странных лиц в толпе. В каждой лавке яркие игрушки: с книгой лев на вышитой подушке, с книгой лев на мраморном столбе…»

Я была очарована волшебным городом и очень жалела оставшегося дома папу, поэтому когда увидала в сувенирной лавке широкий яркий галстук, то сразу поняла, что привезу папе этот кусочек счастья. Повзрослев, я оценила терпение отца – наверное, с месяц после поездки я каждое утро торжественно повязывала венецианский галстук на его шею и отправляла в таком виде на работу… и ведь папа носил его… по крайней мере, вечером он возвращался в том же виде… А теперь кто-то использовал светлые воспоминания для своих чёрных дел.

Я подошла ближе.

Правое чучело красовалось в одном из маминых летних платьев, длинная выбеленная пряжа разметалась по его плечам… и мамино ожерелье из лунного камня я сразу узнала…

Левое чучело, надо полагать, символизировало мою персону. Голубые джинсы могли быть чьими угодно, но дизайнерскую белую футболку с чёрным силуэтом танцующей монахини я привезла в питерскую квартиру и носила всё лето перед поступлением.

Стало быть, кто-то забрал её и привёз в Оленегорск…

Джутовое лицо с двумя крупными серебряными пуговицами обрамляли длинные уши какой-то странной шапки, смётанной на живую нитку из кусков светлой нестриженой овчины… кажется, это был коврик, лежавший на кресле в нашей гостиной…

Исполнение носило печать небрежности… притом сходство, бесспорно, присутствовало. Чучела слепо таращились на нас. Я скривилась в гримасе – кто-то ходил по нашему дому, по-хозяйски рылся в вещах, брал, всё, что хотел, для своих извращённых идей… тем не менее, я с облегчением осознавала, что могло быть неизмеримо хуже.

– Просто дурацкие куклы… пусть лучше так… – сказала я, обернувшись к Кайлеану. – Но к чему всё это?

Он тоже подошёл.

– Наверняка к тому, что на мнимых похоронах присутствовали маги. На тот момент в муляжи вложили мощный заряд магии, позволяющий имитировать реальных людей, а после… после взошла крапива.

– Это же означает, что папа с мамой живы?

– Произведённые манипуляции указывают на то, что твоих родителей не собирались уничтожать. По крайней мере, на тот момент.

Уточнение болезненно царапнуло меня по сердцу.

– Что нам теперь делать?

Кайлеан как-то злорадно усмехнулся.

– Видишь вон те бурые отметины? На галстуке, и по подолу платья? И на твоей футболке есть пятно, хотя на чёрном незаметно.

Я, придвинувшись, вгляделась.

– Это кровь?!

Он вновь усмехнулся:

– Это большая ошибка того, кто устроил спектакль. Кровь усилила иллюзию… но засохшая кровь – мёртвая кровь, рабочий инструмент некроманта. Она скажет мне, где искать.

При словах «мёртвая кровь» по лицу Кайлеана внезапно пробежала полуулыбка-полусудорога, и тон был такой… предвкушающий, что у меня мурашки по спине пробежали, но я строго напомнила себе, что это мой выбор. Бачили очи… и всё такое.

Дальнейшие слова Кайлеана смели прежние мысли.

– Кстати, здесь, – он небрежным кивком указал на чучела, – магия женская.

Я встрепенулась:

– То есть, это не Мортен проделал?

– Не знаю, как насчёт идеи, но исполнитель – женщина. К слову, история твоей подруги, потащившей на крышу телескоп, – возможно, того же авторства.

– С чего ты взял?

Кайлеан в затруднении пошевелил пальцами.

– Ты не поймёшь… Почерк один. То, как всё обставлено. Такое… определённое чувство юмора в деталях…

– Чувство юмора?! По-твоему, сбросить человека с крыши – это смешно? Это смешно?! – Я ткнула пальцем в гробы.

– Не кричи. – Он привлёк меня к себе и уткнулся в волосы, потом пробормотал. – Я универсал, Даня. Мне хорошо знакома тёмная сторона… но я умею отличать её от светлой… и честное слово, я рад, что ты не понимаешь того, что понимаю я.

– Тяжело любить универсала… – пожаловалась я, обнимая его тоже.

Его мышцы внезапно напряглись, и он спросил изменившимся голосом:

– А я? Я говорил, что люблю тебя?

Почему-то стало тревожно.

– Нет. Но это ничего, – я потёрлась носом о его плечо. – Можешь обойтись без слов, переживу уж как-нибудь.

– Я люблю тебя, – сказал он, взял за плечи и развернул.

Сначала я не поняла. Потом взгляд упал на конусовидную кучку чёрного песка, темневшую на траве неподалёку.

Сверху лежало маленькое копьё.

– Ушебти…

– Вот так наказывает Мортен, – произнёс Кайлеан. – Время вышло, Даня. Он знает.

И тут же Ольга Петровна и Валерий Егорович двинулись к нам, раскрыв объятия… но их пальцы были с когтями как у диких зверей, и длинные клыки выглядывали из перекошенных ртов.

Кайлеан жестом столкнул соседей друг с другом, они крепко стукнулись лбами и упали на землю как подкошенные.

Корова Ночка вдруг захрипела и бросилась в атаку, но была откинута пассом Кайлеана так, что проехалась по траве и в результате грузно осела на зад. Тогда, сидя, она задрала морду к небу и издала страшный звук… рёв тираннозавра, глас иерихонской трубы, возвещающей о конце света… Рогатая голова опустилась, томные доселе глаза засветились мутно-жёлтым и Ночка произнесла низким утробным басом:

– Де-е-вочка моя блудная вернулась… Жди меня, Данечка… скоро я приду-у за тобой…

Не смотря на запредельный звук, интонации я узнала.

– Придёшь, придёшь, – сквозь зубы проговорил Кайлеан, формируя и перекатывая в ладонях огненный шар, – куда денешься… – Он запустил в корову файерболом. Пламя объяло шкуру, и я увидала, что плоть как смола стекает с костей. Пылающий скелет сорвался с места и унёсся прочь, а на траве осталась чёрная глянцевая лужа.

Я в оторопи глядела, как лужа подрагивает, пытается приподняться и проползти вперёд, а в ушах звучало: «Я приду-у за тобой»…

– Теперь всё делаем быстро. – С этими словами Кайлеан текучим движением переместился к чучелу отца и взял в руки венецианский галстук. Поднёс его к лицу, прикрыл глаза. Провёл носом вдоль шёлковой ленты снизу вверх, потом обратно, задержался у тёмного пятна, уродовавшего лазурь, прикоснулся к нему губами и затих. Через несколько мгновений он, не открывая глаз, так же текуче переместился к материнскому чучелу и опустился на одно колено. Всё повторилось, только теперь это было проделано с подолом платья.

Затем он резко и широко открыл глаза.

– Они вместе. Это хорошо. Где у вас тут вода?

– Какая вода?

– Много воды в резервуаре круглой формы.

– Колодец? – неуверенно предположила я. – Пруд?

Кайлеан нетерпеливо помотал головой и встал.

– Больше. Много больше.

– Озеро в горах… круглое… Больше Имангры здесь ничего нет.

Он уставился на меня, что-то соображая, затем кивнул:

– Подходит. Далеко оно?

– Не то, что бы далеко, но дорога не очень. Туда ведь только отдыхать ездят. И ещё пешком. К самому озеру не подъехать. Часа за два доберёмся, наверное.

– Надо спешить. Если позволишь войти в твой разум, я перенесу нас туда. Сам не смогу – не знаю местности.

Не колеблясь ни секунды, я сказала:

– Сделай это. Я готова.

– Представь берег озера. Место, которое ты знаешь лучше всего. – Кайлеан крепко взял меня за виски, заговорив как-то слишком интимно, на мой взгляд: – И расслабься… доверься мне… доверься… позволь мне войти… Данимира! – Он отдёрнул руки. – Что это за вкрапления? Только берег озера, ничего больше!

– Оно само! – с досадой воскликнула я. – А зачем ты говоришь такие слова таким голосом? Давай заново… но лучше уж молчи, не говори ничего.

– Ох, когда всё закончится… – многообещающе сказал в небо Кайлеан и снова взялся за мои виски, предусмотрительно отодвинувшись подальше.

…Со второго раза мне удалось сосредоточиться. Я лишь моргнула, а мы уже стояли на берегу Имангры, у начала небольшого песчаного пляжика.

И здесь в пейзаже произошли изменения – гигантские чёрные папоротники окунали в воду свои траурные перья, хвоя сосен приобрела фиолетовый оттенок и слабо светилась, бледные грибы-мутанты с оборочками на тонких ножках достигали человеческого роста. Туман вблизи стлался лёгкой дымкой, а дальше вставал глухой стеной, скрывая от глаз половину озера и противоположный берег. Стояла мёртвая тишина, хотя обычно воздух наполнялся птичьим гомоном, шелестом ветра в кронах деревьев… возникло ощущение, что вместо Оленегорска мы переместились в какой-то съёмочный павильон, где всё нереально, всё бутафория…

Кайлеан подошёл к воде, присел на корточки и опустил ладонь на неподвижную водную гладь. Он низко склонился, во что-то вслушиваясь, затем подобрал плоский камень, лежавший на границе воды и песка, размахнулся и ловко запустил его вдаль, заставив прыгать по поверхности так, что невольно захотелось считать «блинчики». Камень с чуть слышным плеском скрылся в тумане, но вскоре тем же манером вернулся обратно и прыгнул в подставленную руку.

Чудеса дрессировки, подумалось мне.

Сжав камень в кулаке, Кайлеан постоял немного и, обернувшись, сказал:

– У озера есть остров.

– Безымянный. Гранитная скала из воды торчит. Со временем нанесло всего, деревья выросли, кустарники, мох…

– Похоже, твои родители на этой скале.

Я расширила глаза и испуганно забормотала:

– Там же нет ничего… как они там… а что с ними, ты увидел?

– Под чарами, – ответил Кайлеан коротко и, увидев, что я начала снимать куртку, придержал меня за плечи. – Подожди.

– Я хорошо плаваю, я двести раз до этого острова доплывала!..

– Данимира. – Он продолжал держать меня. – Там сторожевая магия, остынь. Без подготовки туда лучше не соваться.

– Так давай готовиться! – с готовностью воскликнула я. – Что надо делать?

Кайлеан огляделся, направился к толстой коряге с остатками корней и приволок её к моим ногам.

– Садись. Будешь вперёдсмотрящим. – Кайлеан наставил указательный палец в туман.

– Что, просто смотреть вперёд?

– Не просто, а очень внимательно. Я буду занят. Если увидишь впереди что-то… или кого-то… дашь знать. Мне нельзя отвлекаться.

Я помолчала, затем настороженно спросила:

– А кого я могу увидеть? Или что?

– Зависит от обстоятельств.

Не смотря на смутное подозрение, что меня заняли делом, чтобы я не мешалась под ногами, я, поелозив по неровностям коряги, пристроилась, выпрямила спину, сложила руки на коленях и с напряжением уставилась вдаль.

Кайлеан поглядел, хмыкнул, вернулся к озеру и – прямо в чём был – зашёл в воду по колено. Он немедля приступил к ворожбе, а я всё-таки наблюдала за его действиями, поглядывая искоса.

Это был вид колдовства, совершенно мне не знакомый, хотя иногда казалось, что у тарабарщины, легко и непринуждённо слетавшей с языка Кайлеана, латинские корни… с неким цыганско-румынским оттенком. Он часто нагибался и дотрагивался до воды – то кончиками пальцев, то плашмя укладывая ладони на поверхность. Вскоре из-под его рук выскользнула тонкая, будто пылающая огнём полоса, она выросла, набрала длину, расчертила озеро пополам и поднырнула под стену тумана.

Я взволнованно вздохнула. Очень хотелось верить, что родители заметят огненный знак и поймут, что помощь близка.

Вслед за огненной полосой по водной глади заскользила светящаяся ультрамарином цепочка слов, выведенных каллиграфической вязью… по крайней мере, казалось, что тонкие кружевные отрезки – строчки, состоящие из слов. Вязь так же направилась к туману, но на границе развернулась параллельно берегу и осталась в пределах видимости. Прилетевшая следом белая пунктирная полоса прошила синюю надпись и тоже улетела под полог тумана.

…Колдовство набирало силу. Кайлеан уже не притрагивался к воде, но разноцветные линии – прямые и закрученные серпантином, сплошные и пунктирные, без остановки расчерчивали поверхность озера замысловатой сеткой, а между ними в сложной, но явно существующей системе укладывались непонятные закорючки, схемы, рисунки и несколько раз я даже видела химические формулы.