Текст книги "Кули. Усадьба господина Фуада"

Автор книги: Адам Шафи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

Киджакази поднялась с первыми петухами и сразу пошла доить коров. Закончив дойку, она вышла из коровника и лицом к лицу столкнулась с Фуадом, который уже проснулся и прохаживался по двору, стряхивая с себя остатки сна. Она остановилась в замешательстве, сердце ее учащенно забилось.

– Ну что, подоила коров? – строго спросил хозяин.

– Да, господин, – ответила Киджакази.

– Ладно, чтобы к моему возвращению все коровы были накормлены! – распорядился Фуад и отправился посмотреть, как идут работы в поле. Пройдя немного, он остановился и позвал Киджакази:

– Эй ты!

Она вздрогнула от неожиданности и обернулась, чуть не расплескав молоко.

– Не забудь попасти коз, – распорядился Фуад.

Сделав еще несколько шагов, он снова окликнул служанку:

– Да, кстати, сегодня нужно еще коровник вычистить.

Киджакази отнесла молоко под навес у дома. Фуад сам следил за тем, сколько молока надоено, не доверяя слугам, носившим его в город на продажу.

Во время разговора с хозяином Киджакази со страхом ждала, что Фуад напомнит ей о вчерашнем, но он ничего не сказал, и теперь словно гора свалилась у нее с плеч.

Киджакази жила в своем замкнутом мирке, не зная того, что происходило вокруг. А события в стране принимали невиданный доселе оборот. Рабочие начали борьбу за свои права. Колониальная полиция подавляла их выступления, применяя огнестрельное оружие, дубинки, гранаты со слезоточивым газом. Рабочие вожаки и наиболее активные участники выступлений попадали в застенки, где их зверски пытали. И все же, несмотря на репрессии, забастовки, демонстрации, митинги и тайные сходки не прекращались. Народ требовал уничтожения эксплуатации и предоставления стране независимости.

Но Киджакази жила вне времени. С детства она гнула спину на хозяина и не представляла себе иной жизни. Друзей у нее не было; никто никогда не разговаривал с ней, никто не мог рассказать ей о том, что происходит вокруг. До нее долетали лишь обрывки случайно услышанных чужих разговоров, но ей не было до них никакого дела. Она довольствовалась тем, что имела, и благодарила бога за то, что он дает ей силы честно выполнять свой долг.

Батраки – мужчины и женщины, взрослые и дети – приходили и уходили, а Киджакази оставалась. Многие из батраков работали у Фуада так недолго, что она даже не успевала узнать их имен, а люди у хозяина долго не задерживались: мало кто мог терпеть его жестокость и грубые выходки. Ко всем, кто работал на него, он относился как к своим рабам.

На Фуада батрачило много людей, но не все были такие покорные, как Киджакази. Взять хотя бы Мариам. Это была симпатичная девушка с красивой фигурой. Ее искрящиеся глаза были похожи на яркие звезды, свет которых пробивается даже через толщу облаков. Мариам работала очень старательно, но не хотела, чтобы из нее выжимали все соки и помыкали ею как скотиной. Если она чувствовала, что устала, то находила время отдохнуть.

Фуад заметил красоту молодой батрачки и, словно кот, охваченный любовной истомой, начал кругами ходить вокруг нее.

Однажды Мариам понесла в коровник корм для скота. Увидев это, Фуад тут же пошел за ней.

– Мариам, подойди сюда, я тебе кое-что скажу, – вкрадчиво позвал он девушку.

Мариам очень удивилась, что хозяин против своего обыкновения так ласково заговорил с ней. Она подошла поближе и остановилась в нескольких шагах от него.

– Знаешь, Мариам, я давно хотел тебе сказать, но все как-то не представлялось случая… – начал Фуад.

– Что же вы хотели мне сказать, господин?

– Что? Подойди поближе – скажу.

– Говорите, господин. Я и отсюда все слышу.

В Фуаде снова заговорил хозяин:

– Если я тебя зову, значит, ты должна… – но, не закончив фразу, он бросился на Мариам, обхватил ее руками и начал целовать.

– Я не хочу, не хочу! Отпустите меня! – закричала девушка. Ей в конце концов удалось вырваться из рук хозяина и выбежать наружу.

– Грязная свинья! – донесся до нее голос рассвирепевшего помещика.

Неподалеку от коровника трудились батраки, и Фуад, естественно, не хотел, чтобы они знали подлинную причину его гнева. Поэтому, выйдя наружу, он закричал на девушку:

– Я покажу тебе, как надо работать! Если я еще раз увижу, что ты прохлаждаешься, я разобью тебе голову и прогоню на все четыре стороны. Вот так я поступаю с лентяями!

Батраки прекратили работу и с тревогой наблюдали за происходящим.

– А вы что встали? Это вас не касается! Занимайтесь своим делом, – заорал на них Фуад и ушел в дом, а Мариам так и осталась стоять у коровника, дрожа от страха.

– Что случилось? – с сочувствием спросил у Мариам один из батраков, не отрываясь от работы: хозяин мог в любой момент вернуться, и тогда не избежать новых неприятностей.

– Он хотел меня ударить, – ответила Мариам, придерживая рукой разорванное платье. Она тоже решила не говорить, что произошло между ней и Фуадом.

– За что? – спросил тот же батрак, но Мариам ничего не смогла ему ответить. От жгучей обиды перехватило горло, закапали слезы. Она отвернулась и, размазывая их по лицу, побрела обратно в хлев.

А в это время Фуад зашел в свою комнату, бросился на кровать, вытащил из-под подушки пачку сигарет и закурил. Все больше распаляясь, он думал о Мариам. Сердце ныло от любовной истомы, но барское самолюбие было ущемлено: "Как это она, рабыня, посмела отказать мне, своему господину? Да еще кричала: "Не хочу!" Ах, какой стыд! Ну да ничего, она еще поплатится за это. Попрошу кого-нибудь из батраков помочь мне ее поймать и затащить сюда…"

Фуад понимал, что в одиночку ему с Мариам не справиться: хотя он был рослым мужчиной, в теле его не было силы – ведь он никогда не занимался физическим трудом.

Он вышел из дому и направился к коровнику. Подойдя к нему, он что есть силы рванул дверь и вошел. Обернувшись на шум, Мариам увидела в дверях перекошенное от ярости лицо хозяина.

– А ну иди-ка сюда! – приказал Фуад. Он собирался было подозвать работавших неподалеку батраков, но девушка выскользнула из коровника, бегом бросилась к лесу и вскоре исчезла в зарослях.

– Бегите! Хватайте ее! Приведите сюда! – закричал Фуад батракам. Все побросали мотыги и побежали в лес искать Мариам, но, несмотря на долгие поиски, найти ее так и не удалось.

Хотя для помещика считалось зазорным якшаться с простыми крестьянками, Фуад ничего не мог с собой поделать. Он часто слышал от своих друзей, сынков богатых помещиков, истории о том, как хорошо они развлекались с крестьянскими девушками, и Фуад мечтал найти себе какую-нибудь деревенскую красотку, чтобы убедиться в правдивости этих историй.

Каждый день после вечерней молитвы он отправлялся гулять в деревню, заходил в дома крестьян, притворяясь, будто бы интересуется их жизнью, а на самом деле высматривал молодых девушек.

Однажды он зашел к старику Шарвани и просидел у него целый вечер. Старик жил в маленькой хижине, все богатство которой состояло из скрипучей кровати, покрытой изношенной циновкой, низенькой скамеечки да груды кокосовой скорлупы для очага. Старик Шарвани не знал, что привело к нему хозяина, но если бы и догадался, то счел бы это за честь. Как же, его внучка приглянулась самому помещику! Встреченный восторженными приветствиями, Фуад осторожно, чтобы не испачкать свою нарядную одежду, вошел внутрь. Старик Шарвани, немного суетясь от волнения, достал откуда-то новую циновку, постелил ее на полу, пригласил Фуада сесть, а сам уселся на скамеечку. Мало-помалу завязалась беседа. Шарвани многое повидал на своем веку, он рассказывал о тех временах, когда господин Малик был еще совсем молод. Старик вспоминал и о том, какие торжества были устроены в Коани в честь рождения Фуада. Но в основном разговор шел о прежнем хозяине поместья.

– Господин Малик был очень аккуратным человеком. Даже муха не решалась сесть на его белоснежную канзу. Да, он был очень хорошим человеком – на всем острове не найти было второго такого.

К восхвалениям родителей Фуада сводились все рассказы старика Шарвани: а вот господин Малик… а вот госпожа Маимуна… И не то чтобы покойные господа были такими уж хорошими – просто старику хотелось сказать Фуаду что-нибудь приятное. Но Фуад пришел, конечно, не за этим. Дело в том, что у старика Шарвани была внучка – молодая девушка по имени Мконгве.

– На днях я видел Мконгве. Большая выросла, – вдруг не к месту вставил Фуад, которому надоели эти бесконечные воспоминания.

– Да, уже настоящая невеста, – отозвался старик Шарвани с улыбкой.

Фуаду было так жарко, что казалось, будто его поджаривают на костре. Чад от самодельной керосиновой лампы щипал глаза.

– А чем она занимается?

Старик Шарвани широко улыбнулся, обнажив совершенно беззубый рот.

– Она работает в поле, помогает мне во всем. Вот циновку, на которой вы сидите, она сплела, У внучки золотые руки.

В хижине стало еще жарче, и Фуад больше не мог терпеть.

– Я, пожалуй, пойду. Надо еще помолиться.

– До свидания, господин Фуад. Приходите еще, – говорил старик, раболепно кланяясь.

Фуад зашел в небольшую молельню, которую он велел построить неподалеку от своего дома, но молиться в тот день он не мог – все его мысли были о Мконгве. В конце концов он решил снова зайти к старику Шарвани и ходить к нему до тех пор, пока тот не согласится послать свою внучку в господскую усадьбу.

Хотя Фуад частенько ездил в город и встречался там с женщинами, лицо Мконгве все время стояло перед его глазами. Он досадовал на себя за то, что мечтает о крестьянской девушке, которая по происхождению недостойна его. Он все время изводил себя вопросами: "Что мне сделать, чтобы перестать думать о ней? Может быть, зазвать домой и там овладеть ею силой? Или одарить ее одеждой и деньгами, чтобы она сама согласилась стать моею? А может, просто выкинуть ее из головы и зря не мучить себя?" Но где там! Чем больше он думал об этом, тем больше ему хотелось добиться ее любви. Нет, нужно во что бы то ни стало уговорить деда, пусть он позволит ей работать у него. Фуад был уверен: если Мконгве станет его батрачкой, то со временем ему удастся добиться своего.

Он все чаще захаживал к старику Шарвани и каждый раз спрашивал, почему Мконгве не желает у него работать. Старик отвечал на это, что внучке не хочется бросать деда. И тем не менее в следующее посещение Фуад повторял свой вопрос и получал все тот же ответ.

От увещеваний Фуад перешел к угрозам:

– Ну что же, старик, я вижу, что ты не хочешь, чтобы Мконгве работала у меня. Смотри, как бы не было хуже!

– Что вы, господин Фуад, – защищался старик, – я вовсе не против. Если бы она захотела пойти к вам, то, клянусь аллахом, я не стал бы ей мешать.

– Ну хорошо. Скажи, чтобы завтра она пришла ко мне.

– Хорошо, господин Фуад. Я обязательно скажу ей, и если она сможет, то обязательно придет. До свидания, господин Фуад! Заходите еще!

После долгих разговоров, посулов и запугиваний Фуаду все же удалось настоять на своем, и Мконгве начала работать вместе с Киджакази.

Как-то она пришла к колодцу за водой. Мконгве не подозревала, что за ней незаметно наблюдает притаившийся в зарослях Фуад. Пожирая девушку глазами, он восхищался свежестью ее щек, пышными черными волосами. Обернутая вокруг тела каники[35]35
  Кусок черной хлопчатобумажной ткани, повседневная женская одежда на Занзибаре.


[Закрыть] подчеркивала полноту груди, накинутая на голову канга мягко ниспадала на плечи. Упругое молодое тело дышало свежестью.

Фуад долго смотрел на Мконгве, а потом покинул свое укрытие и подошел к колодцу. Девушка вздрогнула и запахнула кангу на груди.

– Как дела? – хмурясь, спросил Фуад. Голос его звучал сурово.

– Хорошо, господин.

Фуад с ног до головы оглядел девушку, повернулся и, ничего не говоря, пошел прочь.

Мконгве взяли вовсе не для того, чтобы она помогала пожилой женщине, разделив с нею обязанности. На двоих и работы было вдвое больше. Киджакази трудилась, как всегда, без отдыха: сделает одно и тут же принимается за другое. Первое время Мконгве старалась угнаться за ней, но вскоре поняла, что так она только надорвется.

Однажды в полдень под палящим солнцем Киджакази и Мконгве косили траву для коров. Киджакази работала молча, не поднимая головы. Вдруг Мконгве распрямилась и внимательно посмотрела на нее. Перехватив этот взгляд, женщина приостановилась и тяжело перевела дух.

– Киджакази, зачем вы так работаете? Вы же убиваете себя. Что это вам дает? – спросила Мконгве.

Киджакази вздрогнула, как от удара. Еще никто не говорил ей таких слов. Они задели ее за живое. В то же время было приятно, что девушка оценила ее усердие.

– Я работаю так всю жизнь. А что до смерти, то я ее не боюсь. Здесь я родилась, здесь и умру.

Мконгве посмотрела на Киджакази с состраданием:

– Я ничего не говорю – трудиться надо честно. Но зачем так мучить себя – ведь никто не собирается вас выгонять?

– А я по-другому работать и не умею. Так уж меня приучили, – ответила Киджакази.

Мконгве не раз потом начинала этот разговор и всегда слышала один и тот же ответ: "Здесь я родилась, здесь и умру". Так что в конце концов девушке надоело убеждать Киджакази.

Когда наступило время собирать гвоздику, Фуад нанял сезонных рабочих, а чтобы вести учет собранного урожая, из города приехали его родственники. Батраки, работавшие у Фуада постоянно, оставив свои обычные дела, готовили временное жилье для поденщиков. Фуад ни минуты не сидел без дела. Еще бы: в эту пору деньги рекой текли в его карман. В это время он бывал придирчивее, чем обычно. Плохо приходилось тому, кто оставит на поле хотя бы зернышко гвоздики: провинившемуся грозило суровое наказание.

В один из вечеров Киджакази и Мконгве сидели на циновке друг против друга и очищали гвоздику. Устав от тяжелого однообразного занятия, Мконгве завела свой обычный разговор:

– Госпожа Киджакази, скажите мне, до каких пор вы будете так работать?

Киджакази вздрогнула: никогда в жизни ее еще не называли госпожой. Единственная настоящая госпожа, которую она знала, была Маимуна, умершая много лет тому назад.

– Что ты сказала? Госпожа? Не надо меня так больше называть. Зови просто Киджакази.

– Я назвала вас госпожой из уважения к вашему возрасту. Вы же мне в матери годитесь. Вот я вас и спрашиваю: до каких пор, госпожа Киджакази, вы будете так работать?

– До конца моих дней.

– Послушайте, госпожа Киджакази! Вам нельзя работать так, как раньше. Этим вы наносите вред не только себе, но и другим. Господин Фуад постоянно ставит вас в пример. Из-за вас нам всем приходится трудно. А я вот не хочу всю жизнь мучиться, как вы.

Слова девушки удивили Киджакази. Трудно было поверить тому, что она сказала: Фуад доволен ею, он хвалит ее. И все это за ее спиной – сама же она слышит от него только попреки да ругань.

– Неужели это правда? Господин Фуад действительно хвалит меня? – радостно спросила Киджакази.

– Госпожа Киджакази, мы не должны работать без отдыха. Мы такие же люди, как и господин Фуад! Неужели вы не видите, что ваш хозяин – кровопийца?

Но Киджакази не слышала этих слов. Она думала о том, что впервые за всю ее жизнь господин Фуад похвалил ее. Теперь она знает наверняка: хозяин доволен ею. Киджакази размышляла, почему она никогда не слышала от господина Фуада доброго слова. Ведь мог же он сказать ей, что она хорошо работает, или хотя бы улыбнуться! Но все это неважно. Фуад был ее любимым ребенком, ее воспитанником. Как там сказала Мконгве? Он ставит ее в пример другим батракам? Да, это искупает всю его вину.

Мконгве поняла, что продолжать разговор бесполезно, и замолчала. До полуночи они не сказали друг другу ни слова.

А волна выступлений рабочих и крестьян против своих хозяев все нарастала. Помещики отвечали тем, что сгоняли крестьян с земли, жгли их посевы. Крестьяне бежали в город, многие селились в районе Киджангвани.

У людей, оказавшихся в Киджангвани, была общая беда: их лишили единственного источника пропитания – земли. Все они говорили и думали об одном: что делать, как жить дальше. Они ненавидели тех, по чьей вине им приходилось страдать.

В районе Киджангвани бывали люди со всех уголков острова, которые, возвращаясь к себе в деревню, рассказывали односельчанам обо всем увиденном и услышанном там.

Фуад тем временем занимался сбытом гвоздики. Каждое утро он придирчиво осматривал себя в зеркале и выходил во двор. Здесь его ждал грузовик, который с вечера загружался высушенной гвоздикой, предназначенной для продажи.

– Куда шофер делся? Найти его сейчас же! – кричал Фуад своему работнику, сидящему в кузове на мешках. Но шофер тут же появлялся, заводил машину. Фуад садился рядом с ним в кабину, и они отправлялись в город.

Такие дни были для Фуада праздником, поэтому вместо обычной одежды Фуад надевал рубашку с длинными рукавами, серые шерстяные брюки и высокие кожаные ботинки черного цвета, до блеска начищенные Киджакази.

Путь от Коани до рынка был недолгим. Там их уже ждали.

– Двадцать мешков отличного товара, – говорил приемщик, переставляя гири весов и взвешивая гвоздику.

Фуаду выписывали чек, он шел в банк, находившийся неподалеку, и получал деньги наличными.

– Вы возвращайтесь, а я приеду вечером на такси, – говорил он шоферу и грузчику, давая каждому из них по два шиллинга.

Они ждали, пока Фуад не скроется из виду, а потом вылезали из грузовика и шли по своим делам. Так уж было заведено: день, когда Фуад отвозил гвоздику в город, был праздником и для его батраков. Они могли делать все что хотели: отдыхать, работать на своем участке или идти, куда им вздумается. В такой день на Фуада трудилась только Киджакази. А сам Фуад в это время предавался всевозможным наслаждениям и возвращался в имение только ночью, причем такой пьяный, что ему ни до чего не было дела.

Для батрака по имени Вуаи и его единомышленников это было как нельзя кстати, поскольку в один из таких дней в Киджангвани должна была состояться тайная сходка. В день сходки батраки собрались на совет и решили послать туда Вуаи как своего представителя. Не теряя времени, он пустился в путь и быстро добрался до города на попутной машине.

А в это время Фуад, закончив все неотложные дела, шел к приятелю, которого звали Нассор. Отец Нассора тоже был помещиком, но разорился и вскоре умер. Не получив наследства, Нассор в поисках удачи подался в город. Фуад не любил городских, но Нассора терпел, потому что тот знал все злачные места в округе. На этот раз они выбрали бар "Луситания", расположенный недалеко от площади Двух минаретов. Там уже было полно людей. Обменявшись шутками и приветствиями с завсегдатаями, приятели направились к пустому столику в углу.

– Что будешь пить? – спросил Фуад.

– Пиво.

Фуад заказал два пива, потом несколько раз повторил заказ, а когда пиво ему надоело, заказал виски. Скоро хмель ударил ему в голову. В припадке пьяного великодушия он стал угощать вином всех присутствующих, и через некоторое время вокруг них собралась целая толпа, а на столе вырос лес бутылок. Совершенно опьянев, гуляки стали горланить песни: арабские, индийские, суахилийские. Фуад и Нассор просидели в баре до вечера, а когда стемнело, отправились к женщинам.

Получив в городе все доступные удовольствия, Фуад взял такси и поехал домой. А в Коани Киджакази уже беспокоилась за хозяина. С шести часов вечера она ждала его у дороги, прося аллаха, чтобы Фуад вернулся живым и невредимым. В девять часов вечера подъехало такси. Фуад вылез из машины, покачиваясь прошел в свою комнату и, не раздеваясь, свалился на кровать.

"Ну, слава аллаху, господин живой и здоровый", – подумала Киджакази. Чтобы убедиться, что все в порядке, она заглянула в комнату хозяина. Фуад храпел, развалясь на постели: из открытого рта текла слюна, голова свесилась, ноги лежали на подушке. Кряхтя, Киджакази перевернула хозяина, сняла с него ботинки и носки. Она хотела снять и одежду, но он был слишком тяжел, и приподнять его она не смогла. Опустив москитную сетку, она еще немного постояла у постели хозяина, с любовью глядя на него, а потом погасила свет и затворила за собой дверь.

Вуаи вернулся в деревню раньше Фуада, но, только убедившись, что тот приехал и ушел спать, решил собрать своих товарищей. Их тайные сходки происходили, как правило, по ночам, в условленном месте недалеко от дороги. Когда Вуаи пришел туда, все уже были в сборе.

– Ну что? Как там в городе? – сразу же спросил один из батраков.

Вуаи усмехнулся:

– Не спеши.

Поприветствовав присутствующих и устроившись поудобнее, Вуаи заговорил:

– Я слышал, что покупают большой земельный надел и все, кого согнали с земли, получат свой участок.

– А откуда они возьмут деньги на покупку такого надела? – спросил кто-то.

– Не знаю. Достанут откуда-то, – ответил Вуаи.

– Старики говорят: "Если видишь, что твой друг бреется, налей воды и для себя". Как ты думаешь, Вуаи, что будет с нами?

– Думаю, что и до нас может дойти черед, и нас могут согнать с земли.

– А за что их согнали с земли? – спросил пожилой крестьянин.

– Просто людям надоело, чтобы ими помыкали как скотиной, а помещикам это не понравилось, – объяснил Вуаи.

Долго говорили батраки о своем житье-бытье; по домам разошлись только за полночь.

Утром Фуад решил продолжить развлечения в городе. Он наскоро помылся и послал за шофером. Тот, решив, что хозяин собирается везти на рынок новую партию гвоздики, подогнал к крыльцу грузовик. Но машина в тот день ушла порожняком: в ней сидел только один пассажир – Фуад. По дороге он думал о деньгах, о батраках, о ценах на гвоздику, но потом решил, что раз уж он едет развлекаться, то нужно выкинуть из головы мысли о делах. Тогда он представил себя разъезжающим по городу в шикарном автомобиле, на который оглядывается каждый встречный. "Да, такому богатому человеку, как я, не пристало сидеть в кабине грузовика рядом с каким-то шофером. И на такси надоело ездить: этим таксистам слова не скажи. Ведь они не у меня на службе…"

Через несколько дней Фуад купил большой автомобиль марки "рэмблер" цвета морской волны. Он не был бережлив, как отец, у которого каждый цент был на счету и который все свои расходы планировал заранее. Это и понятно: господин Малик нажил свое состояние, а Фуаду оно досталось в наследство – однажды утром он просто открыл глаза и оказался владельцем земель, капиталов и крестьян, которыми мог распоряжаться, как ему заблагорассудится.

Городская молодежь завидовала Фуаду. Его знали все знатные и состоятельные люди, и каждый, у кого была на выданье дочь, мечтал породниться с ним. Фуада с радостью принимали в богатых домах, и он использовал любую возможность, чтобы познакомиться с девушками, которых, как драгоценные камни, скрывали там от посторонних глаз.

Фуад не прочь был жениться. Ему надоели холостяцкие развлечения, и он решил найти себе подругу жизни. В округе было много молодых девушек, дочерей соседских помещиков, но ни дома, ни в городе он не мог встретить ту, которую хотел бы сделать своей избранницей.

Девушка, которую искал Фуад, должна была быть сказочно красива, а среди тех, кого он встречал, такой не находилось. Все чаще заводил он свою машину и отправлялся ездить по городу, придирчиво разглядывая всех девушек, попадавшихся ему на пути.

Киджакази от всего сердца желала Фуаду добра, и у нее замирало сердце, когда она видела, как он носится по дорогам в своем автомобиле. "Не дай бог эта громадина перевернется. Ведь он разобьется насмерть". Каждый раз Киджакази не находила себе места до тех пор, пока Фуад не возвращался домой живой и невредимый.

Шло время, а положение крестьян продолжало ухудшаться. Гнет помещиков, которых поддерживали колониальные власти, становился все невыносимее. Надо было что-то делать. Вуаи все чаще бывал в городе, говорил с людьми, а потом пересказывал все, о чем удалось узнать, своим товарищам в Коани. Однажды он услышал о том, что готовится большой митинг, на котором пойдет речь о положении трудящихся в стране, и решил во что бы то ни стало попасть на него.

Митинг состоялся в один из воскресных дней в Paxa-Лeo. На нем присутствовали тысячи людей. Вуаи ловил каждое слово ораторов, призывавших к борьбе за права крестьян и городской бедноты. Как только митинг закончился, он сразу же пустился в обратный путь; ему так не терпелось пересказать услышанное друзьям, что он пришел на условленное место раньше обычного. Когда все собрались, Вуаи с жаром начал:

– Скоро Фуад и ему подобные уже не будут издеваться над нами. Конечно, мы не сможем ничего изменить, пока страной правят колонизаторы. Но мы прогоним их – и тогда простой народ сам будет решать свою судьбу.

– Ну да?

– На митинге говорили, что крестьяне – это такие же люди, как и все, и что они должны жить по-человечески: в хороших современных домах с электричеством, – и что они должны забрать землю у помещиков… И мы заберем ее, как только прогоним колонизаторов, – добавил он после паузы.

– И вправду, хозяева издеваются над нами, как хотят, а мы что же, ничем не можем ответить им? – воскликнул юноша, до этого внимательно слушавший Вуаи.

Вуаи и его друзья решили установить связи с революционерами в городе.

Надо было идти в Киджангвани, и Вуаи ждал удобного случая. Вскоре такой случай представился: Фуад поехал в город с очередной партией гвоздики. Лишь только "рэмблер" и грузовик скрылись за поворотом, Вуаи отправился в путь. В Киджангвани он разыскал небольшое кирпичное строение. У входа он замешкался. Входили и выходили люди, многие из них, судя по одежде, – крестьяне.

– Послушай! – обратился он к одному из них. – Мне тут нужно посоветоваться по важному делу.

– Что, и тебя согнали с земли?

– Пока нет. У меня другое, – уклончиво ответил Вуаи. Ему не хотелось делиться своими проблемами с первым встречным.

– Тогда – как войдешь, справа увидишь дверь. Там и расскажешь, что у тебя за дело.

В комнате, куда пришел Вуаи, за столом сидел молодой человек и что-то писал. Потом он поднял голову и посмотрел на Вуаи.

– Заходи, товарищ.

Пригласив его сесть, молодой человек спросил:

– Чем я могу тебе помочь?

– Дело в том, господин, что…

– Извини, товарищ, сразу хочу тебе сказать: у нас здесь нет господ. Все мы товарищи, товарищи по борьбе с помещиками и капиталистами.

– Да, я понял, господин, – ответил Вуаи. От привычки называть господами всех образованных людей отделаться сразу было невозможно. Молодой человек, видимо, понял это и больше не перебивал.

– Я, господин, пришел из Коани. Я там работаю на местного помещика господина Фуада. Я часто бывал на ваших митингах и сходках, но мы с товарищами хотим, чтобы вы нам еще кое-что объяснили.

– Ты хорошо сделал, что пришел, – сказал молодой человек. – Мы сами ищем таких людей, как ты, которые еще не во всем разобрались, но хотят разобраться. Наша работа в том и состоит, чтобы разъяснять людям цели нашей борьбы. Как ты сказал, у кого ты работаешь?

– У господина Фуада.

– Фуад… Фуад… – повторил молодой человек, будто пытаясь что-то вспомнить. – А, Фуад! Кое-что нам о нем известно. Подожди-ка немного.

Он встал и подошел к шкафу. Достав из него кипу каких-то бумаг, он начал перелистывать их.

– А, вот. Фуад. Здесь о нем все есть. Так… Пытался изнасиловать свою батрачку. С тобой не работала девушка по имени Мариам?

– Мариам? Да, но она сбежала. Мы думали, что Фуад хотел избить ее, – ответил Вуаи.

– Нет, он пытался ее изнасиловать.

– Ну-у? – удивленно протянул Вуаи.

– А теперь слушай: те, кто работает с тобой у Фуада, – надежные люди?

– Есть надежные, а есть не очень.

– Нет, я говорю только о тебе и твоих товарищах.

– В них я не сомневаюсь.

– Знаешь что, – сказал молодой человек, – пойди и скажи своим товарищам, что жизнь крестьян скоро изменится, хочет этого Фуад или нет. А я постараюсь на днях прийти к вам в Коани и сам поговорю с крестьянами. Хорошо?

– Он сказал, что скоро наша жизнь изменится, хочет этого Фуад или нет. А еще он сказал, что может сам прийти сюда и поговорить с нами, – пересказывал Вуаи слова молодого человека.

– А как понимать его слова про Фуада? Значит, если он не захочет, чтобы мы жили по-другому, нам придется силой заставить его поступить так, как нам надо? – спросил один из крестьян.

– Не знаю. Но наша жизнь обязательно изменится, – с уверенностью сказал Вуаи.

– Странно, – пожал плечами крестьянин, задавший вопрос.

– Да, странно, – поддержал его другой.

Теперь Вуаи приходилось думать не только о себе. Он становился крестьянским вожаком и должен указывать людям путь к лучшей жизни. Одни верили ему, другие сомневались. Но он не обижался на сомневающихся. Он знал, что все хотят жить по-новому, что никто больше не хочет терпеть издевательств помещика. И это придавало ему силы.

– Наша главная задача сейчас, – говорил он, – организовать встречу с этим молодым человеком.

– Ты думаешь, это просто? Ведь господин Фуад с нас глаз не спускает.

– Неужели мы все вместе не сможем перехитрить одного хозяина? – с усмешкой спросил Вуаи.

– Перехитрить? Как? Где найти безопасное место?

– Место всегда можно найти. Важно решить, хотим ли мы этой встречи. Я считаю, что не стоит так уж бояться Фуада. Даже если он потом узнает об этом, бог с ним! – убеждал Вуаи друзей.

– Никто его не боится, но неплохо бы и поостеречься, – заговорил батрак по имени Умари. – Что, если он отнимет у нас землю и выгонит отсюда?

– Послушай, Умари, – перебил его Вуаи, – сколько таких, как мы, крестьян уже лишились земли – и ничего, все до сих пор живы. Я считаю, что если уж мы решим провести встречу, то нужно сделать это во что бы то ни стало.

– Ну хорошо. Давайте позовем его и попробуем найти безопасное место, – наконец согласился Умари. – А когда ты в следующий раз пойдешь в город?

– Как всегда: как только Фуад повезет гвоздику на рынок.

Однажды Фуад в очередной раз возвратился из города мертвецки пьяным. Он резко затормозил у ворот и отчаянно засигналил. В баре он слышал разговоры, будто бы появилась какая-то организация, которая хочет отнять землю у помещиков и передать ее крестьянам. Эти слухи вывели его из себя. Стуча кулаком по столу, он поклялся, что убьет каждого, кто посмеет распространять эту заразу среди его батраков.

Фуад неистово жал на клаксон, но на его зов откликнулась лишь верная Киджакази. Она вскочила с постели и бегом бросилась к автомобилю. Кабина была открыта, Фуад сидел за рулем.

– Что тебе здесь нужно? – спросил он служанку заплетающимся языком.

– Господин, вы сигналили. Я думала, вам нужна помощь…

– Помощь? Ха-ха-ха! – загоготал он пьяным смехом. – Чем такая дряхлая старушонка, как ты, можешь помочь мне? Пошла вон, старая дура!

Киджакази быстро пошла прочь, но хозяин окликнул ее:

– Эй, постой!

Киджакази вернулась.

– Послушай, где Мконгве? – спросил он.

– Я думаю, она уже легла.

– Ну ладно, иди отсюда.

Фуад вылез наружу, захлопнул дверь и с минуту постоял, держась за машину, чтобы не упасть. В тот вечер он вдруг вспомнил о Мконгве, которую уже давно собирался навестить. Решив, что подходящий момент настал, Фуад, покачиваясь и спотыкаясь, направился к ее хижине. Не спросив разрешения войти, он с грохотом распахнул хлипкую дверь. Разбуженная Мконгве в испуге вскочила и, не понимая, в чем дело, закричала во весь голос: