Текст книги "Кули. Усадьба господина Фуада"

Автор книги: Адам Шафи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

– Не бойся! Передай ему мой ответ. И запомни: его времена прошли. Мы здесь долго не останемся. Скоро все уйдут от него. Наверное, только ты одна и останешься. – Умари улыбнулся.

Киджакази бегом вернулась к хозяину и остановилась перед ним, не зная, что сказать.

– Где он? – строго спросил Фуад.

– Он сказал… он сказал… – Киджакази замялась.

– Ну?! Что он сказал? – крикнул Фуад, резко вставая со стула.

– Он сказал… что ему некогда, – ответила Киджакази, вся сжимаясь от страха.

– Ему некогда? Он посмел мне так ответить? Ну, пусть пеняет на себя. А ты что стоишь? Иди и займись делом! Я с ним еще поговорю!

Фуад понимал, что ничего не может сделать с Умари и другими батраками. Они тоже это знали. Только Киджакази не замечала изменений. Она, как и раньше, работала от зари до зари, а по вечерам, возвращаясь в свою каморку, падала на постель от усталости и лежала, уставившись в одну точку. Тусклый свет керосиновой лампы освещал убогое жилище. Она лежала, думала, и мысли ее все чаще возвращались к Мконгве и к их последнему разговору. Она старалась не думать об этом, но не могла. Сон подолгу не приходил, и мысли о Мконгве бередили душу. Зачем эта девушка наговаривала на хозяина?

Киджакази ворочалась с боку на бок, но заснуть все не удавалось. И она стала думать о Фуаде. Она вспомнила, как ласково разговаривал он с ней, когда болел. Но эти воспоминания уже не вызывали в ней радостного чувства, потому что на память сразу приходила незаслуженная обида, которую он нанес ей, когда она, по его же просьбе, попыталась спеть ему колыбельную. Она вспомнила слова Умари: «Не бойся! Его времена уже прошли!» Что он хотел этим сказать?

…Однажды ей приснился сон, будто она кормит грудью младенца. Но вдруг младенец начинает расти прямо на глазах. Ребенок душит ее, она задыхается… И вот это уже не ребенок, а хозяин – господин Фуад. Лицо его перекошено от гнева… Киджакази в ужасе проснулась.

Рассвело. Киджакази быстро встала, подмела двор, накормила и напоила коров и пошла выносить навоз. В это время ее позвал Фуад:

– Эй, Киджакази! Иди сюда!

Поставив ведро с навозом, Киджакази бегом бросилась в комнату хозяина. Фуад лежал в постели.

– Подойди ко мне. Сними с меня ботинки!

Киджакази села на краешек кровати и, положив ноги хозяина себе на колени, стала разувать его.

– Давай-ка побыстрее! Я спать хочу.

Впервые за много лет Киджакази вдруг решилась посмотреть хозяину в лицо. Глаза его ввалились, на лбу блестели капли пота. И тут сердце Киджакази пронзила острая жалость к нему. Сейчас он выглядел совсем беспомощным. Не успела она снять с него второй ботинок, как он захрапел. Киджакази смотрела на спящего Фуада и думала: «На чьей же стороне правда? Кто из них обманывает меня?»

А Фуад полдня провалялся в постели. Он был мрачен, ничто не радовало его.

В дверь постучали.

– Войдите, – закричал Фуад.

Посетителей было четверо. Это были незнакомые Фуаду молодые люди в широкополых соломенных шляпах, какие носят грузчики. В руках они держали колышки и большие мотки веревки. Фуад не знал, с чем связан их приход, но нутром чувствовал, что ничего хорошего он ему не предвещает.

– Пожалуйста, проходите в гостиную. Только извините меня, я на минутку выйду: мне надо умыться.

– Ничего, ничего. Не беспокойтесь. Мы подождем во дворе.

– Зачем же во дворе? Пожалуйста, заходите в дом, – уговаривал Фуад.

Не теряя времени на разговоры, молодые люди прошли в гостиную и сели, ожидая, когда хозяин вернется. Они молча разглядывали богатое убранство комнаты, а один из них, не выдержав, воскликнул:

– Ну и живут же люди!

Но ему никто не ответил.

Умывшись и одевшись, Фуад вышел к гостям.

– Я вас слушаю, – сказал он. Видно было, что он нервничает.

– Мы из отдела землеустройства, – сказал один из гостей.

Сердце Фуада тревожно забилось.

– Чем я могу быть вам полезен? – спросил Фуад трясущимися губами.

– Мы хотим попросить вас показать границы ваших владений.

– А по какому пра… – начал было Фуад, но осекся, подавив гнев, который был сейчас совершенно неуместен. – Значит, вы просите меня показать границы моих владений? – переспросил он.

– Да.

– Ну что ж. На севере они граничат с владениями Рувехи, на юге – с землями… – Но его перебили:

– Мы просим вас показать все на месте.

– Но это очень большая работа. Она займет целый день. Я думаю даже, что за один день мы можем не управиться.

– Ничего, это не важно.

Фуад подумал немного и сказал:

– Подождите, я сейчас. – Он вышел, бесцельно прошелся по дому и тут же вернулся.

– Пойдемте, я готов.

Обойти все владения Фуада было нелегко. К тому же молодые люди делали замеры, что-то записывали, вбивали колышки. Фуад устал. Он шатался, как после бутылки пальмовой водки. Еще ни разу в жизни ему не приходилось столько ходить пешком.

А дома его с тревогой ждала Киджакази. Она не знала, куда исчез хозяин, и очень волновалась. Она искала его повсюду, но нигде не могла найти. Тогда она решила зайти к Умари.

– Умари, сынок, ты не видел господина Фуада? – спросила она.

Умари с жалостью посмотрел на старую женщину, как будто говоря: «Бедная ты, бедная!» А потом спросил:

– Что это ты ищешь его?

– Он куда-то пропал. Что с ним могло случиться? – Было видно, что Киджакази встревожена не на шутку.

– Я тоже не видел его, – ответил Умари.

А Фуад ходил с землемерами до самого заката. Работу удалось закончить только к вечеру, и, когда они вернулись к дому Фуада, уже стемнело. У крыльца, понурив голову, сидела Киджакази, которая, увидев Фуада, обрадовалась, как ребенок.

Фуад предложил землемерам пройти в дом и посидеть в гостиной, отдохнуть. Все очень устали, и больше всех – Фуад.

– Киджакази! – позвал он служанку.

– Я здесь, – откликнулась она.

– Принеси-ка нам воды.

Через несколько минут Киджакази внесла в комнату кувшин с водой и стаканы. Она поставила их на стол и вышла.

– Кто это? – спросил один из землемеров.

– Это моя родственница. Она живет здесь уже давно: еще при покойном отце здесь поселилась, – ответил Фуад.

Гости подходили к столу, наливали себе воды и жадно пили. Фуада тоже мучила жажда, но он был не в силах подняться со стула.

– Мы должны вам сказать, – начал один из землемеров, – что ваши земли становятся собственностью государства и будут распределены между крестьянами. И поскольку вы так же, как и другие, имеете право пользоваться землей и добывать таким образом себе пропитание, мы выделяем вам участок в три акра в любом месте, где вы пожелаете.

Фуад вздрогнул, будто его ударили. Он открыл рот, чтобы ответить, но слова застряли у него в горле. На глаза навернулись слезы, и он с трудом сдержался, чтобы не заплакать. Наконец он сдавленно произнес:

– Значит, вы отнимаете у меня мои земли?

– А разве вы не слышали об аграрной реформе, проводимой революционным правительством?

– Почему, слышал, но… – Фуаду нечего было сказать.

– Что «но»?

– Но это моя земля, я законным путем унаследовал ее от моего отца!

– Вы обращаетесь не по адресу. Мы всего лишь землемеры и делаем то, что нам поручили. Если у вас есть жалобы, вы можете поехать в город в Главное управление землеустройства и изложить их там.

– Да ладно! Делайте что хотите, – сказал Фуад, опустив голову.

Гости ушли, и Фуад остался в гостиной один. Гнев и ненависть душили его.

Стало совсем темно. Фуад встал, зажег свет и снова сел.

Все это время Киджакази была недалеко от дома и, увидев, что хозяин долго не выходит, решила посмотреть, что с ним. Подойдя на цыпочках к гостиной, она заглянула внутрь и увидела, что Фуад спит, сидя на стуле. И снова старой служанке стало жалко хозяина: она поняла, что приход незваных гостей принес ему новые неприятности. Киджакази вошла, опустилась перед ним на колени и стала снимать с него ботинки, вымазанные красноватой глиной.

Вдруг Фуад проснулся и с силой пнул служанку ногой в грудь.

– Ты что здесь делаешь? Тебя кто звал? С каких это пор тебе позволено входить сюда без разрешения? Отвечай, грязная свинья! – заорал Фуад.

Киджакази упала, ударившись головой об пол. Она отползла в сторону и стала тяжело подниматься, держась рукой за стену. Ее трясло, как в ознобе.

– Простите меня, господин, простите! – проговорила она дрожащим голосом.

– Пошла вон, пока я не разбил тебе голову! Скройся с глаз моих, подлая старуха! – продолжал кричать Фуад, вымещая на Киджакази весь накопившийся в нем гнев.

Киджакази сначала попятилась, а потом со всех ног бросилась во двор. А Фуад, все больше распаляясь, кричал:

– Три акра! Три акра! Они думают, что мне этого достаточно! Мне вообще ничего не нужно! Пусть подавятся, кровопийцы! О аллах! О аллах, заклинаю тебя, покарай их! Пусть у меня отнимут землю, пусть! Но сделай так, чтобы эти мерзавцы рассыпались в прах! Сделай так, чтобы они сгинули!

Фуад вышел из гостиной и направился в свою комнату. Он так обессилел, что даже не смог раздеться. Скинув ботинки, он бросился на кровать и тут же заснул.

Утром Фуад проснулся в мрачном настроении. Ему хотелось, чтобы земля разверзлась и поглотила его: ведь его поля, его прекрасные плодородные земли, унаследованные от отца, покойного господина Малика, больше не принадлежали ему. Будь Фуад порешительнее, он спалил бы свое имение. Но он был храбрым только на словах, а на деле боялся народного правительства и людей, которые его представляли. Самое большее, на что его хватало, так это поносить революционное правительство в компании таких же, как он, бывших помещиков, которые время от времени заезжали к нему.

Прошло еще несколько дней. Теперь даже Киджакази заметила, что в усадьбе творится что-то необычное. Она видела на полях много незнакомых людей, и никто ими не командовал, все работали сами по себе. Киджакази решила спросить у кого-нибудь, что происходит. И конечно, никто не мог объяснить ей этого лучше, чем Умари. Поэтому вечером, когда люди возвратились с работы, она отправилась к нему.

Умари сидел у своей хижины и плел корзину. Увидев Киджакази, он улыбнулся:

– A-а, добро пожаловать!

Киджакази была настроена решительно. Она села на циновку напротив Умари и сразу же обрушила на него град вопросов:

– Скажи мне, Умари, что происходит?

– А что? – спросил Умари с улыбкой, начиная понимать, что привело к нему Киджакази.

– Как это «что»? Какие-то люди свободно ходят по всему имению и никого не боятся. Что, наш господин продал имение? – спросила Киджакази и посмотрела на Умари, нетерпеливо ожидая ответа.

– А разве я не говорил тебе, что у Фуада больше нет земли? Помнишь, в тот день, когда я работал в поле, а ты пришла сказать мне, что он меня зовет?

– Да? Ну и когда же он продал его? – удивленно спросила Киджакази. – И зачем ему продавать такие хорошие земли?

Умари оторвался от своей почти уже сплетенной корзины и внимательно посмотрел на Киджакази:

– А он и не продавал их.

– Как же это? Ты что, хочешь сказать, что он отдал их даром?

– Нет, не отдал. Их отобрало у него правительство и поделило между безземельными крестьянами. Вот и я получил участок – целых три акра.

– Отобрало правительство? – Киджакази была озадачена. – Что же это такое делается? И что такое «правительство»?

– И откуда ты только такая взялась? – насмешливо сказал Умари, снова принимаясь за корзину.

– Почему ты спрашиваешь? – удивилась Киджакази. – Ты же знаешь, что я здесь родилась и никогда отсюда не уезжала.

– Да я не это имею в виду, – сказал Умари. – Как можно не знать о том, что режим султана свергнут и страной теперь правит революционное правительство, которое отняло землю у помещиков и разделило ее между крестьянами!

– Вот это да! А как же господин Фуад?

– Ему придется взять в руки мотыгу и самому обрабатывать свой участок.

– Бедный мальчик! Он же не умеет этого делать!

– Пусть учится. Почему мы можем, а он нет? – ехидно спросил Умари. – А тебе, Киджакази, я вот что скажу: хватит прислуживать ему как рабыня! Он больше тебе не хозяин.

– Конечно, мне уже тяжело жить в услужении, – сказала Киджакази, – но куда же я пойду?

– Если захочешь, то и ты сможешь получить участок в три акра, – предложил Умари.

– Что?! И не заикайся об этом! Мне не нужно краденого. Ну ладно, я пошла.

Сон не шел в ту ночь к Киджакази. Чего только она не передумала! Снова и снова мысль ее возвращалась к тому, последнему, разговору с Мконгве перед тем, как девушка покинула имение навсегда. Киджакази впервые задумалась о своей жизни, вспомнила свое детство, когда она в поте лица работала на господина Малика, и с горечью решила, что жизнь ее прожита зря. Киджакази вспоминала, как нянчила Фуада, и думала о том, каким он стал. Почему ей приходится терпеть от него только побои, издевательства и унижения? Она посмотрела на свои мозолистые ладони, и ей показалось, что она видит их впервые: раньше ей было некогда рассматривать собственные руки, да это и в голову не приходило.

А потом Киджакази опять подумала о Фуаде. «Пусть я бедна, пусть я низкого происхождения, – рассуждала она, – но неужели в нем нет никакого уважения к моему возрасту? За что он бьет меня?»

В ту ночь что-то переменилось в ее душе. Она поняла, что ее усердие не было и никогда не будет оценено. Наоборот, чем больше она старалась угодить Фуаду, тем сильнее он презирал ее. И она решила уйти от него.

Наступила суббота, и Фуад с утра уехал в город развлекаться: ему нечего было делать в имении, которое больше ему не принадлежало. А Киджакази впервые в жизни решила устроить себе выходной.

Она помылась у колодца, тщательно оделась, покрыла голову накидкой и вышла во двор. Бесцельно побродив по двору, она села в тени мангового дерева и опять вспомнила разговор с Мконгве.

– Бедная девочка! Я зря обидела ее. Что она сейчас думает обо мне? Нет, мне нужно обязательно увидеться и поговорить с ней.

И тут, подняв глаза, она увидела девушку, которая шла к ней. Ей хотелось броситься навстречу Мконгве, но она осталась на месте. Мконгве подошла и весело поздоровалась.

– Ну что, Киджакази, вы все еще сердитесь на меня? – спросила она.

– Нет, дочка, что ты! За что мне сердиться?

Мконгве с жалостью посмотрела на старую служанку. За время, пока они не виделись, Киджакази еще больше постарела и высохла. На глаза девушки навернулись слезы. Она хотела сказать Киджакази, чтобы та уходила от Фуада в кооператив, но потом передумала, решив, что сначала лучше показать ей, как они живут. «Может быть, это поможет ей сделать правильный выбор?» – подумала она.

– А почему вы не работаете? – спросила девушка.

– Устала я! Не могу больше! Я ему во всем стараюсь услужить, а он только бьет и ругает меня. Он даже не уважает мои седины. И чем дальше, тем хуже.

Мконгве не ожидала услышать такое от Киджакази. Да, сейчас было самое время сводить ее в кооператив.

– Послушайте! Давайте сходим погулять, – предложила Мконгве.

– Гулять? Под таким солнцем? – удивилась Киджакази. – Что ты! У меня и ноги уже не те. Ты, наверное, что-то затеяла, если решила куда-то тащить меня, старуху?

– Пойдемте, пойдемте. Вы все сами увидите, и, я думаю, вам там понравится, – сказала Мконгве. – Я хочу вам показать, где я сейчас живу и работаю.

– Я бы рада, да не знаю, когда он вернется. Ведь он убьет меня, если не застанет дома. Хотя… Аллах с ним! Пойдем! А это не очень далеко?

– Нет, совсем близко, – обрадовалась Мконгве. Она подала Киджакази руку, помогла ей встать, и они отправились в путь. Вскоре они увидели большое каменное строение, а в стороне от него – разбросанные по равнине маленькие аккуратные домики.

– Ну, вот мы и пришли, – сказала Мконгве.

Когда они подошли к каменному строению, Киджакази уловила с детства знакомый ей запах навоза. Это был новый коровник. Мконгве предложила зайти внутрь.

– Заходите! Чего вы боитесь? Думаете, вы в имении Фуада?

Киджакази пришла в изумление: она никогда не видала столько животных сразу. В коровнике быстро и слаженно работали несколько женщин. Вокруг царили чистота и порядок.

– Мконгве, чьи это коровы? – спросила она.

– Наши. Они принадлежат кооперативу.

Киджакази внимательно разглядывала коров, останавливаясь возле тех, которые ей особенно нравились, и все спрашивала:

– И это тоже ваша?

– Наша, наша. Здесь все наши.

– Скажи мне, как ее зовут?

– А это написано здесь, на дощечке.

– Ты смеешься надо мной, доченька. Я же не умею читать. Значит, на этих дощечках написаны имена коров?

– Да, на каждой дощечке написаны имя, возраст, количество съедаемого за день корма и суточный надой молока.

Киджакази восхищенно покачала головой.

Осмотрев коровник, они пошли к девушке домой. Мконгве открыла дверь, и они попали в светлую, уютную комнату с цветами на окнах, зашторенных белыми тюлевыми занавесками. Посреди комнаты стоял стол, покрытый скатертью, и два стула, а у стены – кровать, застеленная белым покрывалом. В углу висело зеркало.

– Кто здесь живет? – спросила Киджакази.

– Я, – коротко ответила Мконгве. Она включила радиоприемник, и вся комната наполнилась приятной негромкой музыкой.

– Вот это да! Совсем как у господина Фуада! И ты умеешь его включать! – не переставала удивляться Киджакази. Она села на краешек стула и стала слушать музыку. Мконгве присела на кровать. И тут Киджакази почувствовала, как она устала.

– Мконгве, доченька, у меня в горле пересохло. Дай, пожалуйста, воды, – попросила она.

Мконгве принесла стакан холодной воды, и Киджакази залпом выпила его. Они поговорили еще немного, и тут стенные часы пробили семь.

– Уже семь часов, а я еще здесь! – воскликнула Киджакази. – Хозяин убьет меня. Он, наверное, уже вернулся из города, а меня нет. Такого еще никогда не было. – И, даже не попрощавшись с Мконгве, она бегом бросилась домой. По дороге вспомнила, что забыла покормить коров. К счастью, со вчерашнего дня осталось немного травы, и она, не теряя времени, стала раскладывать ее в пустые ясли. Голодные коровы жалобно мычали, а Киджакази просила у них прощения, утешая их, как маленьких детей. Разнося корм, она рассказывала им о тех коровах, которых видела на скотном дворе кооператива, о том, какие они ухоженные, в каком хорошем коровнике живут. Покормив скотину, она ушла в свою каморку. Фуада нигде не было.

С тех пор Киджакази часто вспоминала о том, что видела в кооперативе. Кооператив процветал. А хозяйство Фуада постепенно приходило в упадок. Крыша коровника прохудилась, курятник покосился, но Фуада это не заботило. Зато удручало Киджакази. Она вложила в хозяйство много сил и продолжала честно трудиться, хотя и без былого усердия.

Однажды утром, когда Киджакази, как всегда, возилась в коровнике, она снова вспомнила о кооперативе и решила: «Все-таки, я зря так плохо думала о тех «безбожниках». Вот ведь какие чудеса они творят! Какие дома и коровники строят! Не такие уж они плохие, если так заботятся и о людях, и о животных. И понятно, почему Фуад ругает их на чем свет стоит. Ведь он же богач, а богачи всегда против простых людей, таких, как Мконгве и я. Они привыкли помыкать нами. Конечно, им не хочется работать вместе с теми, кого они раньше угнетали. Нет, эти люди сильнее, чем Фуад. Но кто дал им такую силу? Может быть, правительство, о котором мне рассказывал Умари?

Киджакази сидела, погруженная в свои мысли, и не сразу услышала окрик Фуада:

– Киджакази! Эй, Киджакази! Ты где? А ну, быстро иди сюда!

Киджакази тут же бросилась в дом.

Комната Фуада тонула в табачном дыму. Уже с порога Киджакази почувствовала сильный запах спиртного. По комнате были разбросаны пустые бутылки и стаканы. Стояли они и на столе. Видно, у хозяина всю ночь были гости.

– Целый час уже кричу тебе, сука ты старая! Где ты шляешься? – орал Фуад.

И вдруг, к своему собственному удивлению, Киджакази сказала твердо:

– Я не сука. Я такой же человек, как и вы. И пришла я сразу же, как только вы позвали меня. А где я была, вы знаете – работала на вас. Я одна делаю в этом доме всю работу, и у меня только две руки.

Фуад удивился.

– Ладно, замолчи. Лучше сними с меня ботинки, – приказал он.

Не говоря ни слова, Киджакази опустилась перед хозяином на колени и стала развязывать ботинки. Фуад продолжал ругаться, а потом попытался пнуть Киджакази ногой, но та успела отскочить в сторону.

– Перестань копаться! – прорычал он пьяным голосом.

– Если я копаюсь, можете снимать свои ботинки сами.

Лицо Фуада налилось кровью.

– Ты что, отказываешься выполнять мое приказание? – взревел он.

Киджакази отошла в сторону, выпрямилась и, смело глядя хозяину в лицо, сказала:

– Слушайте меня внимательно, Фуад. Если вы хотите, чтобы я работала на вас, как раньше, не бейте меня больше. Я устала! Мне надоело выполнять самую грязную работу, не получая за это ни денег, ни благодарности. Нет в вас ни стыда, ни совести! – Разгневанная Киджакази впервые назвала своего хозяина просто Фуад, не прибавив к имени слова «господин». А Фуад был так пьян, что еле держался на стуле.

– Как ты смеешь ослушаться моего приказа, да еще говорить мне такое! Ты еще никогда не позволяла себе подобной дерзости. Как ты, скотина, можешь перечить мне! – кричал он.

– Я встану на колени перед любой коровой в хлеву, но больше никогда не унижусь так перед вами! – Голос Киджакази дрожал.

Фуад, шатаясь, встал со стула и указал пальцем на дверь.

– Вон! Вон отсюда! Прочь с глаз моих! Собирай свои манатки и убирайся из моего дома! – Фуад снова сел и попытался развязать шнурок сам, но это ему не удалось. Он поднял голову и с ненавистью посмотрел на Киджакази.

– Нет тебе больше веры! Убирайся отсюда! Иди куда хочешь! Ты еще пожалеешь об этом: захочешь вернуться, но будет поздно. Как тебе не стыдно? Столько лет мы жили вместе, делили радость и горе, а ты…

Но Киджакази перебила его:

– Я знала здесь только горе!

И тут Фуаду стало ясно, что Киджакази не шутит и дело принимает серьезный оборот.

– Послушай, Киджакази. Ведь ты растила меня, рассказывала мне сказки, пела песни. Неужели ты все это забыла?

– Я-то не забыла, я буду помнить это всю свою жизнь. А вот вы и вправду стали многое забывать. Вот и сейчас вы хотите, чтобы я встала перед вами на колени. Зачем вам это? Я нянчила вас, носила на руках, но, чуть только вы подросли, вы стали относиться ко мне как к рабочей скотине.

До Фуада начало доходить, что если Киджакази уйдет, то он останется совсем один.

– Ну ладно, что было – то прошло, – сказал он примирительно. – Конечно, бывает, я и покричу на тебя, но ты же знаешь мой характер. Ведь не один день вместе прожили. Ты мне как родная. Здесь зарыта пуповина, связывавшая тебя с твоей матерью[40]40
  Обряд захоронения возле дома пуповины, связывавшей новорожденного ребенка с матерью, бытует у многих африканских народов. На Занзибаре он сохранился как один из языческих обычаев, осуждаемых исламом.


[Закрыть], я знаю, что ты не бросишь меня в трудную минуту.

– А я и не собираюсь уходить отсюда, если вы сами не выгоните меня. Здесь я родилась, здесь и умру. Я уже стара, мне поздно начинать жизнь заново.

Киджакази говорила спокойно, смело глядя Фуаду в глаза. Куда девались ее былое раболепие и страх! Она была уверена, что Фуад больше не посмеет сделать ей ничего дурного. И верно: он всеми силами старался задобрить ее.

– Мы с тобой, Киджакази, должны помогать друг другу: ты мне, я – тебе. Да, что это ты все стоишь передо мной, а я тебе даже сесть не предложу. Вот, садись, пожалуйста, отдохни.

Киджакази никак не ожидала такого оборота. Она не верила своим ушам: неужели Фуад предлагает ей сесть подле себя на этот красивый стул с мягкой бархатной подушкой?! А может быть, он просто испытывает ее, хочет проверить, решится ли она на такую дерзость? Но Киджакази все же села, вытянув усталые ноги.

Фуад действительно не думал, что Киджакази отважится сесть в его присутствии, и вот сейчас, глядя на свою служанку, он с горечью размышлял о том, как меняются времена. Фуад понимал, откуда ветер дует: Киджакази наверняка виделась с Мконгве и говорила с ней. А раз так, то от нее сейчас всего можно ожидать. Ему же оставалось только делать вид, будто он одобряет слова и поступки Киджакази. Раньше она никогда не посмела бы сесть рядом с ним в гостиной, а теперь ишь как уселась: словно это не стул, а трон.

И вдруг взгляд Фуада упал на ее ноги.

– Киджакази, что у тебя с ногами?

– А что?

– Почему ты не носишь обуви?

Действительно, на ноги Киджакази было больно смотреть. Все в трещинах, мозолях и ссадинах, они напоминали кусок плохо обожженной глины.

– А вы что, в первый раз их видите? – спросила Киджакази, глядя Фуаду в лицо. – Откуда же мне взять обувь? Вот если бы вы…

Но Фуад перебил ее:

– Если бы ты мне сказала, я обязательно купил бы тебе что-нибудь на ноги. Но ничего. У меня где-то есть пара хороших ботинок. Я дам их тебе – носи на здоровье.

– Я много о чем вам говорила, но за всю жизнь вы ничего для меня не сделали!

Фуад молчал, понурив голову. Ему нечего было сказать в ответ.

– Посмотрите на мои ноги! Разве человека можно доводить до такого состояния? – продолжала Киджакази.

– Ну, ты это… – начал Фуад с натянутой улыбкой. – Ты тоже виновата. Не следила за собой, вот и искалечила ноги.

Эти слова вывели Киджакази из себя.

– Что?! Я сама искалечила свои ноги? – воскликнула она, кипя от негодования. – Как только у вас язык поворачивается говорить такие слова? – Губы ее тряслись, казалось, что вся боль и вся ненависть, накопившиеся за долгую жизнь в этом бессловесном, забитом существе, сейчас вылились наружу. – Послушай, Фуад! Я тебе прямо говорю: с сегодняшнего дня ты больше не посмеешь помыкать мною. Я устала. Я достаточно поработала на тебя, а теперь я состарилась, и мне пора отдохнуть. Я буду браться только за то, что мне по силам, а снимать ботинки и обслуживать себя тебе придется самому. – Киджакази встала и твердой походкой направилась к двери.

– Послушай, ты! Я понимаю, что у тебя на уме! – закричал Фуад, который снова начал выходить из себя. – Думаешь, я не знаю, что ты снюхалась с Мконгве? Но она обманывает тебя. Все, что она говорила тебе о кооперативе, – ложь! Кто, например, в нем председатель? A-а, не знаешь. А если бы знала, то не поддалась бы так легко на ее обман. Ведь главный в их кооперативе – я! Я, Фуад бин-Малик, сын Малика бин-Хальфана!

– Сам ты лжешь! – повысила голос Киджакази. – Никакой ты не главный!

– Да как ты можешь так говорить! Ты посмела назвать меня лжецом, старая карга! Ну подожди, сейчас я тебе покажу, продажная шкура! – Фуад вскочил и потянулся за своей палкой. Киджакази, ни секунды не мешкая, выбежала из гостиной. А Фуад тяжело опустился на стул, налил себе виски и залпом осушил стакан. Потом он закурил сигарету и долго сидел, стараясь унять нервную дрожь.

Киджакази выскочила из дома и побежала прочь. Она должна была встретиться с Мконгве и поговорить с ней. Киджакази бежала так, как не бегала никогда, будто сбросила она с плеч свои годы и вновь обрела молодость. В голове ее вертелась одна мысль: неужели Фуаду действительно удалось пролезть в кооператив и даже стать его председателем? Если это так, то она скажет Мконгве, что его нужно как можно скорее выгнать оттуда, а не то все опять пойдет по-старому. Фуад станет, как и раньше, издеваться над крестьянами и расправляться с неугодными. Она много раз повторяла про себя все, что скажет Мконгве.

Вот и домики, выстроенные для членов кооператива, но в каком из них живет Мконгве? Навстречу шел какой-то человек. Незнакомец оказался стройным и крепким юношей. На нем были синие брюки, белая рубашка, резиновые сапоги и широкополая соломенная шляпа.

– Вы кого-то ищете, мамаша? – спросил он.

– Да, сынок, ищу Мконгве, – ответила Киджакази, тяжело дыша. Она все еще не могла прийти в себя после бега.

– Она, наверное, там, в коровнике. А вы что, нездешняя? – поинтересовался юноша.

– Я – нездешняя? – вскипела Киджакази. – Да я родилась здесь, в Коани.

– А как вас зовут? – удивился юноша.

– Мое имя Киджакази. Я работаю у Фуада.

– Ага! Так это вы и есть! – закивал головой юноша, с интересом глядя на старую женщину: мало кто из жителей Коани не слышал о ней. – А меня зовут Мачано, – представился он и предложил: – Давайте я отведу вас к Мконгве.

– Пойдем, сынок.

По пути Киджакази стала рассказывать Мачано о своих несчастьях. Речь ее была сбивчива, она путалась, перескакивала с одного на другое.

– Давайте присядем, – предложил ей Мачано, и они сели на бревно в тени под раскидистым деревом. Юноша внимательно, не перебивая выслушал ее рассказ и предложил:

– Знаете, вам нужно поговорить с председателем кооператива. Я сейчас позову его.

Он ушел, а Киджакази осталась сидеть на бревне. Она сидела долго, никто не приходил. Наступил вечер, начало смеркаться. Дул приятный ветерок, и Киджакази, вытянув уставшие ноги, вдруг незаметно для себя уснула.

Проснулась она как от толчка и увидела перед собой высокого человека. Его лицо показалось ей знакомым, и, приглядевшись, она с удивлением узнала в нем Вуаи, бывшего батрака, который когда-то работал на Фуада. Киджакази хорошо помнила, как Фуад выгнал его и как сама она осуждала Вуаи, считая, что он наказан справедливо.

Вуаи был удивлен не меньше Киджакази. Он помнил, как предана она была своему господину и с каким усердием работала на него, и не понимал, что привело ее в кооператив.

– О, Киджакази! Не ожидал вас здесь увидеть. Так это вы хотели со мной поговорить?

– Я.

– А вы узнали меня? – спросил Вуаи, приветливо улыбаясь.

– Конечно, узнала.

– Кто же я?

– Боюсь ошибиться, но мне кажется, что ты Вуаи. Мы вместе работали с тобой у Фуада.

– Правильно! – весело рассмеялся Вуаи. – Что случилось, Киджакази? Солнце уже почти село, а вы все еще здесь. Хотите сказать что-нибудь важное?

– Да, потому я и пришла сюда.

– Вы все еще у Фуада? – спросил Вуаи.

– Сейчас я оттуда, но думаю, что не вернусь к нему.

Вуаи присел на бревно рядом с Киджакази и посмотрел ей в лицо.

– Что же вам сказал Фуад? Он сам вас послал сюда?

Киджакази хотела все рассказать Вуаи, но не могла справиться с волнением. Она не знала, с чего начать, и в конце концов разрыдалась.

– Он подлый! Подлый! – говорила она сквозь слезы.

– Я знаю, – сказал Вуаи, кладя руку ей на плечо.

– А вы еще назначили его здесь главным. Ведь ты знаешь, как он мучил своих батраков. Если скажет: сними с меня ботинки, – значит, ползай перед ним на коленях, а если замешкаешься, станет бить ногами, да так, что потом не вздохнешь. Он ненавидит всех нас, презирает, а вы его – главным. Дураки!

Киджакази долго рассказывала Вуаи о Фуаде, забыв о том, что он и сам был его батраком и на своей шкуре испытал все «милости» помещика. Но Вуаи не перебивал, понимая, что творится у нее на душе.

– Кто же вам сказал, что Фуад у нас главный? – спросил он, когда Киджакази замолчала.

– Он сам и сказал.

– Это неправда. Он обманул вас. Запугать, наверное, хотел.

– Значит, не он главный? – обрадовалась Киджакази.

– Даже если бы он захотел стать простым членом кооператива, мы бы не приняли его. Знаем мы этих помещиков!