Текст книги "Кули. Усадьба господина Фуада"

Автор книги: Адам Шафи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

Глава XI

До окончания срока, предоставленного руководству компании «Смит-Макензи», оставалась всего одна неделя, а никакого ответа от компании не поступало. Тогда решили созвать митинг, на котором предполагалось официально объявить о начале забастовки.

Зал в здании профсоюза портовых рабочих был в тот день забит до отказа. Слово взял Фараджи:

– Товарищи! Два месяца и одна неделя на исходе, а мы не получили никакого ответа на наши требования. Нам не остается ничего другого, как бастовать. Сначала мы устроим сидячую забастовку. В субботу, когда истекает срок нашего ультиматума, мы все явимся в порт, но работать не будем.

– Правильно! – закричали из зала.

В пятницу вечером за ужином Амина сказала Рашиди:

– В лавку привезли новые канги, такие красивые: белые с красной каймой. Можно мне купить?

– А сколько они стоят?

– Всего десять шиллингов.

В это время в дверь постучали.

– Можно?

Амина узнала голос Фараджи и не на шутку разозлилась.

– Опять пожаловал! Когда этот черт за тобой заходит, ты на целый вечер исчезаешь. Вот и сейчас опять уйдешь, а потом скажешь, что было очень важное дело. Самое важное дело – это быть с женой. Сегодня ты никуда не пойдешь! Подожди, я сама открою.

– Кто там? – строго сказала она, приоткрыв дверь.

– Рашиди дома? – спросил Фараджи.

– Его нет, и я не знаю, куда он ушел. Ищи его там, где он каждый день пропадает, – сварливо проговорила Амина. Но тут из своей комнаты откликнулся Рашиди:

– Эй, Фараджи! Я здесь!

Фараджи недоуменно пожал плечами.

– Что это с ней? – спросил он у Рашиди, когда тот вышел к нему.

– A-а, не обращай внимания. Это с ней теперь часто бывает. Как дела? К завтрашнему дню все готово?

– Надо еще кое-что сделать. Пойдем, тебя ждут.

– Я сейчас.

Рашиди зашел в комнату, чтобы переодеться.

– Ну вот. Я же говорила, что он опять тебя куда-то позовет. – В глазах у Амины блеснули слезы. – Но сегодня лучше оставайся ночевать там, куда идешь. Я ни за что не открою тебе дверь. Или, если я тебе надоела, можешь вернуть меня отцу!

– Дорогая женушка, я каждый день тебе объясняю, а ты не понимаешь или не хочешь понять, что я занимаюсь важным делом.

– Что еще за важное дело? У тебя каждый день важное дело! – Амина зарыдала.

Рашиди подошел к ней, взял в руки ее мокрое от слез лицо и поцеловал в лоб.

– Я постараюсь быть дома как можно раньше, а когда приду, мы поговорим о покупке новой канги. Хорошо?

Рашиди вернулся в полночь, и Амина, не решившись выполнить свою угрозу, открыла ему дверь. Раздеваясь, он спросил:

– Значит, ты хочешь купить кангу?

– Мне сейчас не до этого. Гаси свет, и давай спать, – сказала она.

– Ты что, уже передумала? – спросил Рашиди, садясь рядом с ней на кровать.

– Оставь меня в покое. Сказала – не до этого мне сейчас. Я плохо себя чувствую, а ты обо мне даже не думаешь.

Амина легла поудобнее и сразу уснула. Рашиди смотрел на ее родное лицо и старался представить, какой будет их жизнь после рождения ребенка, какие новые радости и заботы придут к ним в дом. Он услышал, как часы у соседей пробили час ночи, и подумал о том, что наступает новый день – суббота. Он представил себе толпу рабочих, заполнившую порт; ему даже показалось, что он слышит их гневные голоса и по их угрожающему шуму понимает: работать сегодня никто не будет. Он погасил лампу и лег.

Наступило субботнее утро.

– Амина, сегодня у нас забастовка, – сказал он жене.

– Что за забастовка? – спросила она, потягиваясь.

– Ты разве не знаешь, что это такое?

– Нет, никогда не слышала этого слова.

– Если коротко, то мы сегодня пойдем на работу, но работать не будем. Мы не хотим работать.

– Что? – Глаза Амины стали круглыми от удивления. – А почему вы не хотите?

– Нам надоело терпеть, и мы решили бастовать до тех пор, пока наши требования не будут удовлетворены или… нас всех не уволят.

– А что, если вас уволят? И так жизни никакой нет, а без работы совсем плохо будет.

Рашиди ничего не ответил. Он пристально посмотрел на нее, махнул рукой и вышел из дому.

В порту уже собралось много народу. Стоял невообразимый шум. Раздался гудок, но его как будто и не слышали. Рабочие спокойно расселись у причала. Прошло полчаса, но никто и не думал двигаться с места. Мистер Джордж и другие служащие компании не могли понять, в чем дело: подобное поведение было для них в новинку. Они высыпали из конторы и стали смотреть на рабочих, думая, что те, увидев их, испугаются и разойдутся по местам, но не тут-то было: на них просто не обращали внимания. Служащие вернулись в контору, посовещались и снова вышли.

Мистер Джордж подошел к группе рабочих, кружком сидящих на земле, и властно сказал:

– А ну-ка марш на работу!

– Сегодня сам иди на работу вместе со своими дружками, а мы отдохнем, – ответил ему один из грузчиков.

– Что ты сказал? – грозно спросил мистер Джордж, теряя терпение.

– Что слышал! – спокойно ответил ему рабочий.

Мистер Джордж повернулся к другой группе:

– Вы что, не слышали, что я сказал?!

– Пошел к черту! – раздался голос.

– Ну сейчас вы у мне попляшете! – с угрозой в голосе проговорил мистер Джордж и направился к конторе. Он с трудом пробирался между сидящими на земле рабочими, натыкаясь на них и слыша вдогонку насмешки и ругательства. Шум и крики усилились, рабочие возмущенно заговорили все разом, и уже ничего невозможно было разобрать.

Войдя в контору, мистер Джордж подошел к телефону и набрал номер полиции.

Полиция прибыла в считанные минуты. Полицейские в шлемах, с дубинками в руках выскакивали из грузовиков и, стуча тяжелыми башмаками, бежали к причалу, где выстраивались в шеренги. Ими командовал тот самый офицер-англичанин, который в свое время руководил разгоном митинга в Миембени. Увидев шеренги полицейских, развернутые в их сторону, рабочие разом поднялись со своих мест, готовые лицом к лицу встретить надвигающуюся опасность. Грузчики поправляли железные крюки, висевшие у пояса, чтобы в случае необходимости пустить их в ход.

Рашиди стоял в первом ряду, и офицер, посмотрев на него, узнал в нем того юношу, который тогда, в день митинга, выхватил у него из-под носа папку с документами.

Из громкоговорителя раздался голос:

– Всем рабочим порта надлежит разойтись по своим местам и приступить к работе.

В воздухе повисла зловещая тишина. Голос в громкоговорителе повторил фразу еще раз, потом еще, с каждым разом все громче и громче:

– Всем рабочим порта надлежит разойтись по своим местам и приступить к работе!

Но никто не двинулся с места.

Полицейский офицер прошелся вдоль толпы и остановился напротив Рашиди.

– Эй, ты! Подойди сюда! – приказал он.

Рашиди молча стоял и смотрел на офицера.

– Я тебе сказал: подойди сюда! – громко повторил полицейский.

Но Рашиди не двинулся с места.

– Сколько раз мне тебе повторять… – Офицер одной рукой схватил Рашиди за рубашку, а другой замахнулся на него. Рашиди рванулся в сторону и ударил англичанина первым. Офицер закричал, и полицейские набросились на рабочих. Толпа оказала им яростное сопротивление, и на причале закипело настоящее сражение.

Очутившись напротив Рашиди, офицер замахнулся, но Рашиди снова опередил его и сам нанес ему удар в челюсть. Не успел полицейский опомниться, как второй удар сбил его с ног, и Рашиди, вновь накинувшись на офицера, схватил его за горло. На помощь своему начальнику поспешили другие полицейские. Один из них выхватил дубинку и с силой обрушил ее на голову Рашиди. Брызнула кровь; она ручейками побежала по лицу Рашиди, но он продолжал отчаянно сражаться. Все тело Рашиди болело от ударов, рубашка была залита кровью. От ее сладковатого запаха в голове у Рашиди начало мутиться, а полицейские, почувствовав, что их жертва слабеет, разом набросились на него и стали избивать дубинками. В конце концов Рашиди схватили и отвезли в полицейский участок.

Причал был залит кровью. Рабочие дали полицейским такой решительный отпор, что тем пришлось вызвать подкрепление, и, лишь применив гранаты со слезоточивым газом, им удалось рассеять толпу. На причале остались только раненые, которые не могли передвигаться без посторонней помощи.

Три дня не получала Амина вестей от мужа. От волнения она не находила себе места. Она уже слышала о побоище в порту – известие о столкновении рабочих с полицией прогремело на всю страну. Размышляя о том, что ей делать и где разыскивать Рашиди, она в конце концов решила найти Фараджи, который – она была уверена – знает, что произошло с ее мужем.

Она не знала, где живет Фараджи, поэтому целый день бродила по улицам города и только к вечеру разыскала его дом. Она постучала и, не дождавшись ответа, сама открыла дверь. Фараджи вздрогнул, увидев Амину на пороге: он сразу понял, что привело ее к нему.

– Где Рашиди? – спросила Амина, переводя дух.

Фараджи молча посмотрел ей в лицо, но так и не решившись ничего сказать, опустил глаза.

– Где Рашиди? – повторила она свой вопрос. – И не обманывай меня – я уже слышала, что произошло у вас в порту.

– Рашиди арестован, – тихо сказал Фараджи.

Амина с ненавистью посмотрела на Фараджи, как будто именно он был виноват в ее несчастье. Не в силах больше сдерживаться, она заплакала навзрыд.

– О мой бедный Рашиди! Что же мне делать одной с ребенком? О бедный Рашиди!

Фараджи попытался ее успокоить:

– Послушай, Амина! Не плачь, успокойся! Твоего мужа арестовали не за то, что он что-то украл или поступил нечестно. Его арестовали за то, что он боролся за наши права. Он молодец, он – герой, и все рабочие порта восхищаются им… Сейчас ты лучше иди домой, а завтра или в крайнем случае послезавтра я зайду к тебе, и мы обо всем подробно поговорим.

Амина перестала плакать, попрощалась слабым голосом, вытерла слезы и вышла на улицу.

Всю ночь она не сомкнула глаз. В памяти снова и снова всплывали слова Фараджи: "Его арестовали за то, что он боролся за наши права. Он молодец, он – герой…"

* * *

Новое выступление портовых рабочих заставило колониальное правительство объявить в стране чрезвычайное положение. Были запрещены всякие собрания. Улицы города патрулировались усиленными нарядами полиции. Был запрещен выпуск газет, кроме тех, которые контролировались властями. В городе действовал комендантский час: после восьми вечера появляться на улице не разрешалось.

Забастовка продолжалась уже вторую неделю. Исполком профсоюза действовал активно, оказывая забастовщикам материальную помощь. Однако главная трудность заключалась в координации действий бастующих – надо было во что бы то ни стало созвать митинг.

Однажды вечером в дом Амины постучали.

– Можно войти? – раздался голос.

Амина на цыпочках подошла к двери и прислушалась. Ей показалось, что это голос Фараджи, но она на всякий случай спросила:

– Кто там?

– Это я, Фараджи.

Не успела она открыть ему, как Фараджи проскользнул в дом и плотно прикрыл за собой дверь.

– Зачем ты пришел так поздно?

– Тс-с-с! – Фараджи приложил палец к губам.

– Какая темнота! Давай зажжем свет, чтобы хоть видеть друг друга.

Амина стала шарить руками в темноте.

– Что ты ищешь?

– Спички.

– На, у меня есть.

Фараджи дал ей коробок, и Амина зажгла лампу.

– Что случилось? – спросила Амина, на этот раз уже шепотом.

– Как один из руководителей профсоюза, хочу знать, не нуждаешься ли ты в чем-нибудь?

– А ты не боишься ходить в такое время – ведь скоро комендантский час?

– Амина, не задавай лишних вопросов – я спешу. Нужно побывать еще во многих местах.

Она замялась в нерешительности. Тогда Фараджи протянул ей бумажку в двадцать шиллингов.

– Вот, возьми. Это деньги от профсоюза – специально для тебя. Может, они помогут тебе продержаться дня два-три.

– Спасибо.

– Ну ладно, мне пора. До свидания! Мы еще увидимся. Да, чуть не забыл. Привет тебе от Рашиди, у него все в порядке, он здоров.

Услышав имя мужа, Амина вздрогнула.

– Фараджи, скажи мне правду – что он сделал? За что его посадили?

– Я уже говорил тебе: он боролся за права трудящихся, а в нашей стране каждого, кто поступает по совести, сажают в тюрьму. Когда-нибудь и нас ждет та же участь, это только вопрос времени. – Он помолчал, задумавшись. – Теперь они даже собираться запретили, ну да ничего, мы все равно устроим митинг!

– А вы не боитесь?

– А чего нам бояться? Раз вода уже намочила одежду, отчего бы не искупаться.

Фараджи уже повернулся, чтобы идти, но вдруг, словно вспомнив что-то, остановился.

– Так мне передать Рашиди привет от тебя?

– А как же этот привет дойдет до него?

– Не беспокойся, дойдет.

– Тогда передайте ему привет, скажите, что я здорова, и да хранит его аллах!

– Ладно. До свидания.

– До свидания. Спасибо.

Фараджи исчез в темных, глухих закоулках.

Каждый день приносил бастующим новые трудности. Профсоюз делал все, чтобы помочь им, но деньги, полученные от портовиков Дар-эс-Салама, и средства, собранные до забастовки своими силами, подходили к концу. Фараджи решил посоветоваться с Бакари, но того нигде не было.

Солнце стояло в зените, лучи его жгли как огонь. Фараджи почувствовал голод – с утра он ничего не ел. Под деревьями женщины торговали горячей пищей. Он сел на скамью и пересчитал свои деньги – один шиллинг и семьдесят пять центов. "Хорошо, – подумал он, – этого хватит". Тут одна из женщин подошла к нему.

– Где ж вы все пропадаете? Я знаю, вы бастуете, но почему бы просто так не подойти, не поговорить?

– Дела, мамаша, дела, – со вздохом сказал Фараджи, снимая шапку и приглаживая волосы. – Дай-ка мне тарелку маниоки.

– Одной маниоки? А рыбы не положить?

– На рыбу у меня денег не хватит.

Женщина улыбнулась.

– Ладно уж, рыбу я тебе дам бесплатно. Просто из любви к тебе, сынок.

– Спасибо, мамаша.

– С тех пор как у вас началась забастовка, торговля совсем расстроилась, сынок, – пожаловалась женщина. – Раньше я продавала за день по четыре-пять котелков, а сейчас и трех не продаю. Но ничего, вы все равно держитесь! Ваша победа будет и нашей победой. Мы все за вас. – Женщина положила в тарелку маниоки, два кусочка рыбы и протянула ее Фараджи. – Мы бы хотели вам помочь, да дать-то вам нечего: сам знаешь, что мне тебе рассказывать, Но если кому-нибудь из ваших нечего будет есть, пусть приходят – мы накормим.

Фараджи был удивлен. Он не раз слышал, как эта женщина ругалась с грузчиками за каждый цент. Кто бы мог подумать, что у нее такое доброе сердце!

– Спасибо, мамаша. Я им передам.

Фараджи быстро поел и продолжил поиски Бакари.

– Целый день тебя ищу! – раздраженно сказал Фараджи, когда наконец нашел его.

– А я вот как раз от тебя.

– Пойдем обратно. Надо кое-что обсудить, а в штаб-квартиру сейчас нельзя. Я проходил мимо – там все полицией оцеплено.

– Делать им нечего, собакам, – зло проговорил Бакари.

Они быстро дошли до дома Фараджи.

– Так вот, нам надо решить много вопросов, – начал грузчик.

– Подожди. Дай сначала стакан воды, а то я умру от жажды.

– Муаджума! – позвал Фараджи.

– Что? – послышался голос со двора.

– Принеси нам попить! – крикнул Фараджи и продолжил: – В общем, обстоятельства таковы. Деньги, кончаются – это раз. Собрания запрещены, и мы никак не можем поддерживать связь с членами профсоюза – это два.

– Вот вода. – В комнату вошла девочка и поставила перед ними два стакана.

Бакари тяжело вздохнул и, задумавшись, почесал затылок.

– А знаешь что? – вдруг оживился он. – Завтра я на лодке уплываю в Дар-эс-Салам. Там я попрошу у наших друзей дополнительную помощь. Я думаю, они нам не откажут. Кроме того, там я отпечатаю листовки, в которых мы изложим нашу точку зрения по поводу создавшегося положения и укажем дату предстоящего митинга. Когда я вернусь, мы распространим эти листовки среди бастующих. Другого выхода я не вижу.

– Правильно. Поезжай, проси помощь, печатай листовки, а когда вернешься, мы найдем способ распространить их среди рабочих.

– Что за способ?

– Да есть один. И их получат не только наши рабочие, но и все жители города. А правительство даже не узнает, откуда они берутся. Когда ты отправляешься?

– Сегодня вечером я уезжаю из города. Из Фумбы мой приятель-рыбак перевезет меня на ту сторону в своей лодке.

– Когда ты вернешься?

– Думаю, что послезавтра утром. Если все будет нормально, я сяду на первую же попутную машину, которая идет в город. А когда вернусь, то сразу же зайду к тебе. Согласен?

– Хорошо.

– Ну, я пошел. До встречи!

– До свидания! Передавай привет нашим друзьям в Дар-эс-Саламе.

Через день утром Бакари, как и обещал, был уже у дома Фараджи. Тот еще спал, но стук в дверь разбудил его.

– Пойдем – поможешь, – коротко сказал Бакари.

Они завернули за угол, где их ждала машина, которая довезла Бакари до города. Шофер открыл багажник, и Бакари достал оттуда большую корзину, сверху прикрытую тряпкой и обвязанную веревкой. Машина уехала, а друзья отнесли корзину в дом Фараджи.

– Тяжелая, – заметил Фараджи.

– Да, это те листовки, о которых я тебе говорил. Но разговоры – потом. Устал я страшно. Два дня не спал.

– Подожди, я сейчас попрошу жену постелить тебе.

– Это лишнее. Я посплю здесь, на циновке.

– Ладно, ты пока поспи, а я схожу к Амине. Узнаю, как там у нее.

– Идешь к Амине? Тогда постой. – Бакари вынул из кармана несколько банкнотов. – Передай ей эти деньги. Скажи, что от профсоюза.

– Вот это здорово! А то я зашел к ней вчера и обнаружил, что она уже два дня ничего не ела. А здоровье у нее сейчас не очень. Ты же знаешь: она беременна, а живет впроголодь. И, как назло, я был на мели – всего три шиллинга в кармане. Ну я ей все и отдал.

– Это правильно. А теперь отнеси ей пятьдесят шиллингов.

Придя к Амине, Фараджи передал ей деньги и, не задерживаясь, отправился к рынку в Малинди. Он подошел к женщине, торговавшей горячими завтраками, и сел на скамью.

– Мамаша, дай-ка мне тарелку маниоки, два куска рыбы и чай.

Знакомая торговка обрадовалась, увидев его:

– Решил снова прийти к нам поесть?

– Да.

Женщина положила ему полную тарелку маниоки, рыбу, налила в чашку чай и поставила завтрак перед ним на стол.

– Послушай, мамаша, – вдруг прошептал ей Фараджи, – тут есть одно дело, в котором нужна твоя помощь.

– Что за дело? – Женщина подошла поближе и присела рядом с Фараджи.

Он огляделся, чтобы удостовериться, что их никто не подслушивает.

– Меня послали к тебе наши друзья, – начал он. – Ты знаешь, что правительство запретило проводить всякие митинги, но мы решили во что бы то ни стало собраться. – Фараджи сделал паузу и взглянул на женщину, которая с недоумением смотрела на него. Улыбнувшись, он продолжал: – Вот нам и понадобится твоя помощь. Твоя и твоих подруг, которые продают еду здесь, на рынке.

– Как же мы можем помочь вам, сынок?

– Значит, так. У нас есть листовки, которые нужно тайно раздать рабочим. Сами мы этого сделать не можем, потому что за нами следят. А вам сделать это будет легче.

– А как же мы будем распространять ваши листовки?

– Очень просто. Я принесу их тебе, ты раздашь их своим товаркам, и вы будете заворачивать в них еду. А рабочих предупреждайте, чтобы они внимательно читали то, что написано на оберточной бумаге.

– Эй, тетка! Перестань болтать. Лучше иди-ка сюда и дай мне чего-нибудь поесть. Подыхаю с голоду, – нетерпеливо вмешался в разговор подошедший к прилавку грузчик, по пояс голый, весь мокрый от пота.

– Ничего, подождешь! Не видишь – разговариваю с человеком, а ты знай глотку драть. На жену свою так же орешь?

– Давай жрать, я тебе сказал! Да и на кой черт мне нужна жена, которая, как ты, целыми днями чешет язык неизвестно с кем.

– А ты думаешь, я бы за тебя пошла?

– Да дай ему чего-нибудь, – сказал Фараджи. – Ты что, грузчиков не знаешь? Будет стоять здесь и ругаться.

Женщина накормила грузчика и возвратилась к Фараджи.

– Ну как, ты согласна? Сможешь нам помочь?

– Конечно, сынок. Сделаю все, как ты сказал, и подругам своим передам. Они согласятся, ты не сомневайся. Вы не думайте, мы с вами.

– Ну спасибо, мамаша. Тогда я пошел.

Придя домой, Фараджи разбудил Бакари.

– Ах, как я сладко спал, – сказал тот, потягиваясь. – А ты сходил к Амине?

– Сходил.

– Значит, дела таковы. Я виделся с нашими друзьями в Дар-эс-Саламе и получил от них две тысячи шиллингов. Больше дать они не смогли: бастуют портовые рабочие в Танге и им тоже нужны деньги.

– Ничего. То, что мы получили, – это тоже немало. Ну, на сегодня все. Листовки мы раздадим завтра. Я уже договорился. Все будет в порядке.

– Хорошо. Тогда до завтра.

– Да, вот еще что. Если встретишь кого-нибудь из наших, передай, чтобы завтра заходили на рынок, туда, где под деревьями продают еду.

– Зачем?

– Так надо.

Бакари посмотрел на Фараджи и улыбнулся.

– Хорошо, если кого увижу – предупрежу.

К вечеру город опустел и умолк. По улицам ездили только машины с полицией и солдатами.

На следующее утро Фараджи разложил поудобнее листовки в корзине, накрыл их тряпкой, накрепко завязал сверху веревкой и пошел на рынок. Он шел медленно, держа корзину на голове, опасаясь, как бы полицейский патруль не остановил его и не стал проверять. К счастью, он добрался до Малинди без приключений, но знакомой женщины на месте не оказалось. Он отошел в сторону, оглядевшись, поставил корзину на землю и стал прохаживаться по рыночной площади, поминутно бросая взгляд на свою драгоценную ношу. В семь часов начали открываться склады, засновали взад-вперед грузчики с тележками, и рынок стал оживать. Уже заняли свои места под деревьями другие торговки, а знакомой женщины все не было, и Фараджи начал беспокоиться. Наконец показалась и она, неся на голове большой котелок с дымящейся едой. За нею поспевали два ее сынишки, каждый из них тоже тащил по котелку поменьше.

Фараджи подошел к ней и поздоровался:

– Шикамоо!

– Марахаба, сынок. Как дела?

– Все по-прежнему. Дай я тебе помогу, – и он поднял руку, чтобы взять у женщины котелок.

– Спасибо, сынок, не надо. Я уже почти донесла.

Фараджи проводил женщину до ее прилавка и помог ей снять ношу. Когда женщина начала подметать около своего прилавка, он нагнулся к ней и прошептал на ухо:

– Я принес листовки.

– Где они?

– Сейчас.

Он подтащил корзину к прилавку.

– Ну ладно, я пошел. Надеюсь, ты все сделаешь, как договорились.

– Не беспокойся, сынок.

Женщина развязала корзину, достала листовки и раздала их своим товаркам. Скоро под деревьями начали собираться люди. Первый покупатель, который подошел к прилавку, начал было возмущаться:

– Вот это да! Совсем обнищали! Даже мисок не стало – еду в бумагу заворачивают.

Но женщина тихо сказала ему:

– Ты бы не кричал, а поел бы и прочел, что написано в этом листке.

Мужчина заинтересовался. Поев, он расправил листок и стал читать:

Товарищи рабочие!

Пошла третья неделя нашей забастовки. Мы переживаем большие трудности и поэтому просим вас прийти на наш митинг в Мвемберекунда. Нам нужна поддержка всех рабочих страны, и одним из проявлений ее будет ваше участие в митинге, который состоится сегодня в четыре часа дня.

Прочитай этот листок и передай его другому.

Да здравствует единство трудящихся!

– Ну и дела! – удивился мужчина.

Подняв глаза, он увидел в руках у многих такие же листки. Люди собирались группами, и умеющие читать зачитывали их вслух. Женщины продолжали заворачивать еду в бумагу, но покупателей в тот день было не меньше, а больше обычного. Многие из них приходили не столько поесть, сколько прочитать, что написано в листовке, и часа через четыре все листовки были розданы, а в городе не оставалось ни одного уголка, где бы их не читали.

– Они с ума сошли, – громко говорил своему приятелю какой-то грузчик средних лет, – забыли, что собрания запрещены.

– Как бы не так! Они знают, что делают, – отвечал ему товарищ.

– Вот они сколько уже бастуют, а что из этого вышло? – не унимался грузчик. – Когда взвоют от голода, как миленькие на работу вернутся!

– Вот ты какой? Значит, если мы начнем забастовку, ты струсишь?

Подобные споры разгорались повсюду. Одни поддерживали портовых рабочих, другие сомневались. Листовки взбудоражили весь город.

В два часа дня Бакари зашел к Фараджи.

– Наши листовки читает весь город! – возбужденно выпалил он.

– А я что тебе говорил?

– Как же тебе это удалось?

– Рыночные торговки помогли.

– Да, они свое дело знают. Если бы мы попробовали распространять листовки сами, нас бы уже давно схватили.

– Они сделали для нас большое дело.

– Значит, сегодня митинг? – спросил Бакари, радостно улыбаясь.

– Да, к четырем часам мы должны быть на месте. Я уверен, что там будет полно народу – нас многие поддерживают. Давай теперь подумаем, что мы скажем.

Бакари поудобнее устроился на стуле.

– Главное, чтобы все узнали, что наша забастовка продолжается. Надо воодушевить забастовщиков, которые сейчас терпят лишения, и предупредить их, что, возможно, впереди нас ждут еще более серьезные испытания. Нужно призвать других рабочих поддержать бастующих и, может быть, прямо на митинге организовать сбор денег в их пользу. Я думаю, это не помешает: ведь денег, которые мне удалось получить в Дар-эс-Саламе, вряд ли хватит надолго.

– Ты прав. Нам нужны деньги, – согласился Фараджи.

С трех часов люди начали стекаться в Мвемберикунда и рассаживаться под манговыми деревьями в ожидании митинга. Площадь, где он должен был состояться, – открытое место с импровизированной трибуной посередине – постепенно заполнялась народом. Здесь были почти все бастующие портовые рабочие. Над площадью стоял гул.

Люди сидели на земле. Фараджи, Бакари и другие члены исполкома профсоюза расположились поближе к трибуне. Бакари встал, чтобы получше рассмотреть пришедших на митинг, и тут же гул затих. Сотни глаз устремились на Бакари: его знали и любили. Он обвел глазами площадь и посмотрел на Фараджи.

– Начинай, – сказал тот.

В полной тишине Бакари поднялся на трибуну. Он видел лица людей, познавших все тяготы и лишения бедняцкой жизни. В стороне стояла группа женщин в кангах и буибуи. За спинами у многих были привязаны дети. Пришли сюда и рыночные торговки, которые помогли рабочим созвать митинг и считали его теперь своим кровным делом.

Бакари еще раз оглядел площадь и заговорил:

– Товарищи! Я благодарю всех вас за то, что вы откликнулись на наш призыв, несмотря на напряженное положение в стране и угрозы властей. Я благодарю вас за мужество, которое вы проявили, придя сюда, презрев распоряжение правительства. Сегодня…

И вдруг Бакари заметил, что люди тревожно переглядываются. Повернувшись, он увидел четыре грузовика с вооруженными полицейскими, которые приближались к площади. Полицейские машины подъезжали со всех сторон, и Бакари понял, что площадь оцеплена.

Люди стали жаться друг к другу, пятиться, и Бакари, опасаясь, как бы не началась паника, решительно крикнул:

– Спокойно! Спокойно, товарищи! Не устраивайте давки!

Полицейские напали на безоружных людей и стали избивать их ногами и ружейными прикладами. Бакари еще не успел спуститься с трибуны.

– Бей их! – крикнул он во всю мощь своих легких. – Бей!

Разгорелось настоящее сражение. Рабочие яростно отбивались от наседавших полицейских, но нескольким "блюстителям порядка" все же удалось пробиться к трибуне. Один из них попытался ударить Фараджи прикладом, но тот ловко увернулся, а Бакари сверху ударил полицейского ногой в подбородок. Быстро обернувшись, Бакари хотел было оттолкнуть и другого полицейского, который пытался за ногу стащить его с трибуны, но в этот момент раздался выстрел, и он рухнул на руки Фараджи. Из раны хлынула кровь, тело его несколько раз дернулось, он выпрямился и затих.

– Бакари! Бакари, вставай! – крикнул Фараджи. Он еще не мог поверить в то, что произошло. Осторожно положив на землю тело друга, он встал.

– Собаки! Убийцы! – крикнул он. Увидев перед собой полицейского, он бросился на него, схватил за горло, но в этот момент раздался еще один выстрел, и Фараджи с простреленной головой упал на землю.

Сражение становилось все яростнее. Люди разобрали поленницу, находившуюся неподалеку, у печи, где выпекали лепешки, и пустили в ход поленья. Они обламывали сучья на манговых деревьях и пользовались ими как дубинками. Женщины бились плечом к плечу с мужчинами. Те из них, кто жил по соседству, сбегали домой и принесли ножи, железные прутья, жернова ручных мельниц; в оружие превратилось все, что было под рукой.

Полицейские применили гранаты со слезоточивым газом, и рабочие побежали. Ничего не видя перед собой, они натыкались на изгороди, стены домов, налетали друг на друга. Через полчаса на площади остались лишь трупы убитых. Никто не знает, сколько человек погибло тогда.

Голод и нужда сломили сопротивление портовых рабочих. Через неделю после разгона митинга они один за другим стали выходить на работу, многие – даже не залечив ран, полученных при столкновении с полицией.

Рашиди находился под следствием три месяца. Наконец был назначен суд.