Текст книги "В жерле вулкана"

Автор книги: Адам Холл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

Ответа не последовало. Рейнер понял, что слишком много говорил об этой женщине. Слишком много. Теперь уже не имело значения, что он мог им сказать: они не поверили бы ему. Он закрыл глаза. Конечно, как это могло выглядеть с точки зрения Гейтса? Перед ним был Рейнер, похожий на бродягу, его разыскивала полиция, он сказал президенту компании, что не доверяет ему, напрашиваясь на увольнение. Откуда Гейтс мог знать, что он не спятил, проведя месяц в этой убийственной жаре? Может быть он примкнул к какому-нибудь антипрезидентскому движению, с которым оказалась связана женщина, о которой он столько наговорил? Какие он мог доказать свое здравомыслие?

«Спросите консула Эммерсона – он расскажет, как меня арестовали». – Но ведь Эммерсон знает об этом только с его слов.

«Спросите доктора ван Кеерлса – он подтвердит, что я видел полковника Ибарру». – Но у ван Кеерлса были друзья, которых он не должен был подвести.

«Спросите Вентуру – он сообщит вам о том, как я пытался подкупить его, чтобы добыть адрес Линдстрома». – Вентура был глух и слеп. Они все, должно быть, слепоглухонемые. Пио. Эль Анджело. Все.

У него не было никаких доказательств для Гейтса. После пяти недель, затраченных на поиски, Линдстром все еще оставался скелетом в морских глубинах.

Его козырь теперь потерял силу. Он своими руками только что разорвал его. Это звучало бы просто абсурдно: случайно замеченный крест на карте.

Рейнер открыл глаза. Веки жгло от пота…

– Послушайте, – устало сказал он, – я знаю, где находится самолет. Я послал вам письмо. Я знаю глубину и координаты. Вы организуете отправку водолаза?

– Вы можете представить мне доказательства? – спросил Гейтс после продолжительной паузы.

Чернильный крест.

– Нет.

Гейтс посмотрел в сторону.

Рейнер встал, отодвинув металлическое кресло. На горизонте пылала ослепительная золотая полоса, рядом с которой огни реклам баров и магазинов казались тусклыми. При виде огней он почему то пришел в замешательство. Как полупьяный, он внимательно следил за своими ногами.

– Когда вы улетаете отсюда? – обратился он к Гейтсу.

– Завтра.

– Я постараюсь добыть что-нибудь до вашего отъезда. Какие-нибудь доказательства.

Рейнер повернулся спиной к сидевшим за столом и пошел прочь.

Глава 15

Они должны были долго смотреть ему вслед. Когда Рейнер поднялся из-за стола, Гейтс выглядел обеспокоенным – этого выражения на квадратном непроницаемом лице Рейнеру никогда еще не приходилось видеть. Один из его лучших руководителей наземных служб спятил, и теперь президент компании не знал как себя вести.

Среди открытых платьев и тропических костюмов вновь показались серо-коричневые пятна. Прежняя пара возвращалась назад, или шел следующий патруль? Двигаясь все так же неторопливо, Рейнер свернул в ближайшую улицу. Высокие здания весь день впитывали в себя тепло, а теперь волны жара то и дело ударяли по лицу. Как удавалось легким находить в этом воздухе хоть каплю кислорода, чтобы питать кровь?

Улица была узкой, но какой-то автомобиль свернул в нее с Авениды. Машина двигалась медленно, хотя большинство водителей после поворота сразу набирают скорость.

Улица пахла апельсинами, цветами, отбросами и марихуаной. Лавчонки в это время успевали за час наторговать больше, чем за весь день. Солнце зашло; полоса неба над крышами стала цвета индиго, в ней появились первые звезды. Острый запах выхлопа заполнил улицу. Автомобиль двигался самым малым ходом на первой скорости, а Рейнер шагал все так же неторопливо и не оглядывался.

Ему были нужны новые часы, ведь старые погибли в лавине. Он собирался зайти к первому попавшемуся ювелиру. В Пуэрто было столько же ювелиров, сколько и баров, так как в горах повсюду были разбросаны карликовые месторождения золота, изумрудов и алмазов. Каждый местный житель мог вместе с сыном год копаться в земле, найти один камешек, продать его и жить на эти деньги следующий год.

Вообще-то автомобиль должен был бы громким гудком потребовать, чтобы ему очистили дорогу, и горе тому, кто после предупреждения не успел бы укрыться в ближайшую дверь. Рейнер уже не думал, что это передвижной полицейский патруль: за это время кто-нибудь, конечно, догнал бы его пешком. Он ожидал, что двигатель заглохнет и хлопнет дверь, но автомобиль продолжал движение. Он мог принадлежать другой стороне, которую ван Кеерлс назвал «некоторые люди». На улице было немного бродяг подобных по виду ему, но у дверей многочисленных магазинчиков стояли кучки людей. Стрелять здесь было бы слишком опасно: у машины не было возможности быстро скрыться.

Неоновая вывеска, изображавшая карманные часы, была совсем рядом. Поравнявшись с окном магазина, Рейнер увидел узкое зеркало, обычное в ювелирных лавках. Сначала он увидел себя: высокий, худой, потрепанный белый безработный, совершенно непохожий на себя прежнего. А у него за спиной виднелся плоский радиатор «мерседеса» цвета слоновой кости.

Он шел по самой середине проезжей части, так что, когда обернулся, водителю пришлось резко затормозить. Рейнер отошел на шаг в сторону, но машина не стала объезжать его. В ней открылась дверь, и он сел внутрь. Автомобиль снова тронулся, добрался до небольшой площади, где стояла пара клетчатых такси, развернулся и направился по улице в сторону набережной, как будто внезапно решил, куда ехать.

Матерчатый чехол на сиденье был прохладным. Отсюда, с узкой улицы, Рейнер не мог видеть вершину вулкана, но знал, что теперь, когда солнце зашло, корона снова пылает над городом. Он хотел спать.

– Я была в «Ла Ронде», – с легким парижским акцентом сказала девушка, – и увидела, как вы идете по улице.

Он только сейчас понял, что удаляясь от металлического столика не видел ничего вокруг, и, не заметив, прошел мимо места, которое теперь стало для него таким важным.

– Куда мы едем? – спросил он. В душном воздухе пахло соленой водой, влажными снастями, смолой, дизельным топливом и гниющей рыбой.

– Туда, где меня не знают. Как вас зовут?

– Пол Рейнер. Enchant,[7]7
  Рад вас видеть (фр.).


[Закрыть] мадемуазель Видаль. – На руке, лежавшей на баранке, блеснуло единственное золотое кольцо.

В порту было тихо; землечерпалка не работала. Рыбаки, лодочники, гиды и прибрежные бездельники слонялись по берегу, глядя на небо, которое не видели с самого рассвета.

Они проехали между двумя караванами белых сосновых бревен, сгруженных с лесовоза, и вышли из машины в тот же миг, как смолк двигатель. Рейнер следовал за Жизель по камням причала к лачуге – бару, где уже выпивало несколько человек. В помещении пахло инсектицидом, а окна были закрыты сетками от москитов.

Они сели за столик в дальнем углу. Женщина держалась не так напряженно и не старалась казаться спокойной, как в тот раз, когда они так же сидели рядом в «Ла Ронде». Рейнер впервые увидел, что она улыбнулась ему. – Это не очень шикарное заведение, мсье Рейнер.

– Если вас здесь не знают, то откуда же вам известно это место?

– Я часто видела его с полуострова. Никому не придет в голову, что я могла отправиться сюда.

– У них здесь может быть шампанское?

– Я не люблю шампанское.

Отвращение, мелькнувшее в ее глазах, заставило Рейнера задуматься.

– Может быть, вы хотите говорить по-французски?

– А разве мой английский настолько плох?

– Он великолепен. Я просто подумал, что вы могли за два года соскучиться по родному языку. – Он заметил, что она не носила никаких украшений – только простое кольцо и дешевые наручные часы. Золотистые волосы спадали на простое белое платье; руки были смуглыми и тонкими.

– У меня остался ровно час.

К ним подошел креол, распространявший сильный запах марихуаны, и Рейнер спросил:

– Что вы будете пить?

– Все равно.

Он заказал два перно. На сей раз девушка не выказала никаких признаков отвращения: он следил за выражением ее лица. Эта француженка ненавидела шампанское и не тосковала по родному языку. Может быть, она не возвратилась во Францию, так как по каким-то причинам ненавидит собственную страну?

– У нас есть много, о чем поговорить, мадемуазель.

– Да. Но всего один час.

– Это совсем немного. Начинайте.

Она сложила руки на грубом деревянном столе, но уже не стискивала их, как прежде.

– Кто вы?

– Я не хочу пугать вас, как в прошлый раз.

– Я теперь знаю о вас больше.

– Откуда же?

– Я видела, как вас арестовывали. – В ее глазах опять мелькнул испуг.

– И это делает мою персону приемлемой?

– Да. Что они делали с вами?

– Попытались выслать из страны.

– Expulser?[8]8
  Изгонять, исключать (фр.).


[Закрыть] – переспросила Жизель: ее губы задрожали от удивления. Видимо, она хотела удостовериться, что правильно поняла его слова.

– Да, но я сбежал от них.

– Comment?[9]9
  Как? (фр.)


[Закрыть]

– Удрал от моих охранников. – Он знал, что они должны вскоре вернуться к ее первоначальному вопросу, и стремился избежать прямого ответа. Вопрос «Кто вы?» предполагал разговор о пропавшем самолете, и Рейнер боялся, что разговор о нем снова напугает девушку. Но она сама выбрала эту тему.

– Значит, вас не было в этом самолете, – утвердительно заметила девушка.

– Нет. – Он не стал спрашивать, откуда ей это известно. И она и другие уцелевшие участники этого рейса каким-то образом пребывали в положении заключенных, и высылка была для них несбыточной мечтой. И поэтому он не мог присоединиться к их закрытому клубу.

– Я поверила, что вы были в нем, – продолжала она.

– Я знаю. Мне хотелось, чтобы вы так думали. Простите меня. – Рейнер попытался поманить себя надеждой на то, что в ближайшие несколько секунд узнает ответы на все вопросы, что после этих мучительных недель наконец-то все элементы мозаики лягут на свои места: Вентура, Пуйо, Ибарра, крест на карте… Казалось, что вопросов слишком много, но рядом с ним был один из уцелевших пассажиров. Он не хотел слишком быстро переходить к главному вопросу, но все же задал его: – Что случилось с самолетом?

Девушка как могла долго смотрела ему в глаза, и когда отвела взгляд он понял, что надежда оказалась тщетной.

– Случилась авария над морем, – ответила она.

– Я знаю…

– Ну, и все.

– Самолет горел?

– Нет…

– Отказали двигатели?

– Нет…

– Тогда почему же произошла авария?

Ее неподвижные руки были теперь крепко стиснуты, смуглая кожа на пальцах побелела.

– А может быть случилась ошибка? – спросил он уже спокойнее.

– Comment?

– Ошибка пилота. Вы не отклонялись от курса?

– Не знаю. Я же была простой пассажиркой. – От разговора об этих событиях ее глаза наполнились болью; она проявлялась и в положении рук.

– Вам известно, отчего самолет упал в море? – Рейнер готов был возненавидеть сам себя за эту настойчивость.

Она молча смотрела на него.

– Но если вы знаете, то почему не можете сказать мне?

– Знать причину опасно для вас. А для меня опасно говорить о ней, – сказала она через мгновение и повторила: – Кто вы?

Креол принес стаканы с перно и кувшин воды со льдом.

– Для меня это праздничный день, – сказал Рейнер вместо ответа.

– Неужели?

– Да. Надеюсь, что на будущий год у вас тоже появится причина праздновать годовщину этого дня. – Он поднял свой стакан.

– Вы празднуете их неудачу с вашей высылкой?

– Нет. Но и это следует приветствовать. А что касается меня, то я работаю в Т.О.А. и приехал сюда, чтобы выяснить, что случилось с лайнером № 10.

– Понятно. – Она в упор посмотрела на него долгим взглядом так, что он чуть не утонул в синем взоре и потерял способность четко мыслить. – Но ведь это произошло два года тому назад.

– Пилота увидели совсем недавно. В этом городе. – Рейнер больше не чувствовал утомления, наоборот, он настолько ожил, что его вид, несомненно, должно было разительно отличаться от лица близкого к исступлению безумца, которое вызвало такую бурю эмоций у бедного старины Гейтса.

– Пилота? – переспросила девушка.

– Да. Вы часто видитесь с ним?

– Я не видела его с тех пор, как мы спаслись.

– Спаслись?

– Из самолета. Он тонул очень быстро.

– Скольким из вас удалось спастись?

– Не знаю точно. Наверно, шести-семи человека.

– Вы сами. Капитан Линдстром, полковник Ибарра. И кто еще?

Девушка немного отодвинулась. Рейнер легко накрыл ладонью ее руку, лежавшую на столе.

– Мадемуазель, у меня нет никакого права задавать вам вопросы, но вы же видите ситуацию. Я здесь для того, чтобы выяснить причины аварии, а вы могли бы сообщить мне так много, просто по доброте душевной.

В ее глазах зажглось недоверие, и Рейнер убрал руку. Эта девушка была вся изранена, некоторые ее душевные шрамы только-только успели затянуться. От грубого прикосновения раны могли бы вскрыться.

– Почему вас арестовали? – спросила она. Почему ее доверие к нему находилось в такой зависимости от этого ареста. Она боялась полиции – у нее был испуганный вид, когда она увидела полицейских, подходивших к ее столику в «Ла Ронде». Если они враги, то англичанин должен оказаться другом.

– Есть много людей, которые хотели бы оставить самолет там, где он есть – на дне моря. Я хочу поднять его, и им это известно. Поэтому меня скомпрометировали и я официально оказался нежелательной персоной.

– Я подумала, что вас забрали, чтобы расстрелять, – нервно сказала Жизель.

– За что?

– За то, что вы… – она умолкла и отпила из стакана. Продолжение фразы легко угадывалось: за то, что вы входите в закрытый клуб. За то, что вы уцелели.

– Был на том самолете? – закончил он небрежным тоном, но это ничего не дало: она смотрела в стол.

– Вы сами сказали: это все настолько опасно… – негромко сказала девушка.

Шаг за шагом обстановка прояснялась. Они не просто были здесь пленниками, но еще и боялись за свои жизни. Если их найдет полиция, то и эту девушку и Линдстрома и Ибарру арестуют. И расстреляют. За то, что были там. За то, что знали – знали, по чьей вине самолет оказался в океане.

Она только что сказала: шесть-семь человек…

– Но кто остальные? – спросил Рейнер. – Кому еще удалось спастись? Вы можете доверять мне, потому что…

Она вдруг порывисто встала.

– Нет. Я не могу доверять ни вам, ни кому-либо еще.

Рейнер тоже поднялся. В Пуэрто-Фуэго было столько же ювелирных магазинов, сколько и баров, но доверие было бесценным. Девушка уже шла к двери. Рейнер нашел в кармане несколько монеток, расплатился и вышел следом.

Жизель стояла подле «мерседеса». Горы бревен загораживали машину со стороны полуострова.

– Je regrette,[10]10
  Сожалею (фр.).


[Закрыть] мсье Рейнер.

– Понимаю. – Он выдавил из себя довольный смешок. – Меня теперь разыскивает полиция, как и вас и остальных, и потому я тоже не могу никому доверять. Я думал, что мы с вами сможем помочь друг другу. – Из занавешенных окон бара пробивался свет, но между горами бревен было темно. Звездный свет не позволял Рейнеру разглядеть лицо девушки. – Скажите, – спокойно добавил он, – какие сомнения у вас еще остаются?

Она прислонилась к автомобилю и закрыла глаза, вероятно, в раздумье.

– Откуда вам известно мое имя? Почему вы два раза следили за мной в «Ла-Ронде»?

– У меня есть фотографии многих пропавших пассажиров, на обороте каждой из них написано имя. Я узнал вас. Как еще я могу узнать, что произошло? Вы были там.

Она отошла на несколько шагов к гавани. Рейнер остался на месте. Ей нужно было подумать. А он не должен был теперь потерять ее. Она стояла на фоне темной воды, похожая на тонкую свечу, чуть заметную во мраке комнаты, по которой он бродил незваным гостем.

Рейнер закурил и стоял в ожидании. Перед ним было очень много факторов, которые не укладывались в картину. Никаких украшений, дешевые хромированные наручные часы, и при этом – красивый белый «мерседес», единственный в городе и так бросающийся в глаза. «У меня остался ровно час».

Она возвращалась. Рейнер отбросил сигарету и сказал негромко:

– Если вы еще задержитесь здесь, вас искусают москиты.

– Так или иначе, мне пора ехать, – ответила Жизель, глядя в сторону.

– Или вы нарушите слово.

– Comment?

– On ne doit pas manquer sa parole.[11]11
  Не должны нарушить свое слово (фр.)


[Закрыть] – Никаких драгоценностей, которые она могла бы продать, чтобы оплатить дорогу, дешевые часы, по которым можно узнать время, а автомобиль, который так легко проследить, дается ей на короткое совершенно определенное время. Белая рабыня. Эта мысль вызвала у Рейнера отвращение. Нет, это не могло быть правдой.

– Я скажу вам, почему должна уехать, и почему не могу доверится вам, – сказала Жизель. – Вы хотите выяснить, что случилось с самолетом. Если это станет известно, я должна буду умереть. – Она рывком открыла дверцу и села за руль. Ее руки крепко держали баранку. Она подняла к нему лицо и сидела настолько неподвижно, что в бледном свете звезд казалась похожей на куклу в хорошеньком игрушечном автомобильчике.

Он не собирался говорить ей об этом, так как это было бы похоже на предложение взятки, но теперь решил, что ей станет легче, если она будет об этом знать (если, конечно, поверит).

– Как только обломки самолета будут подняты, я отправлюсь домой, в Лондон. У меня есть возможность поместить вас на самолет в Сан-Доминго так, что никто об этом не узнает и не сможет вас остановить. Я могу это устроить.

Ее глаза были сейчас лишь синими тенями в темноте запрокинутого лица, но Рейнер был уверен, что она на мгновение увидела бульвары Парижа. Но когда она ответила, ее голос был грустным, как у расстроенного ребенка, а Париж оказался так же далек как и рай.

– У вас не будет времени, чтобы помочь мне. Это будет слишком поздно. Если вам удастся поднять самолет, то домой вы поедете один.

Заработал мотор, и Рейнер наклонился ближе к девушке, чтобы она могла его расслышать:

– Coutez.[12]12
  Послушайте (фр.).


[Закрыть] Я буду каждый день приходить в этот бар, и надеюсь получить от вас хоть словечко. Оставьте записку на имя сеньора француза – так вам будет легче запомнить.

Он отошел в сторону от автомобиля, и смотрел, как он разворачивается. Вскоре звук мотора замер в отдалении.

Впервые в этом городе он доверился человеку. Ей было достаточно всего-навсего сказать им: «Он будет там каждый день». И он обнаружит, что его там поджидают, и обломки самолета никогда не будут подняты, и она не должна будет умереть.

Глава 16

Куги Мерсер сидел на крыше рубки. Он вытянул ноги во всю длину, а его совершенно прямая спина была прижата к мачте. В тусклом свете звезд он казался частью такелажа лодки, тюком свернутой парусины.

Он смотрел на отлив и фосфоресцирующие вспышки прибоя. Рыбацкие суда вышли в море два часа назад, и там, где в воду попали капли масла, в волнах покачивались маленькие радуги. Далеко в океане он видел новорожденный месяц, такой хрупкий, такой чистый ночью, что хотелось взять его и принести в лодку, чтобы он мог расти в безопасности. На нулевой широте не часто удается увидеть что-нибудь, так украшающее небо и столь прохладное на вид.

– Удача… – сказал ему Сэм Стоув. Он слушал Сэма почти час. Теперь Сэм ушел, и он мог сидеть на кабине и смотреть на сине-зеленое мерцание прибоя, радуги в воде и чистую луну.

Сэм походил на большинство людей. Они никогда не думали о том, что происходит прямо сейчас, в эту самую минуту; они могли думать только о том, что случится назавтра и на будущий год – тогда им нужно будет сделать то-то и то-то, и после этого они по-настоящему разбогатеют и счастливо проживут остаток жизни. Они повсюду высматривают и раскапывают проклятое барахло и так озабочены этим, что у них уже не остается жизненных сил для самой жизни. Им никогда не придет в голову посмотреть на прибой, на луну или заглянуть в собственную душу.

– Удача… – сказал Сэм. Он говорил Мерсеру об этом уже шесть месяцев, с тех пор как тот привел свою «Морскую королеву» в Пуэрто-Фуэго, отдал якорь и принялся за дело. Но это дело подходило только для сумасшедших. Сэм где-то услышал, что в каюте шкипера «Дореа», тридцатитонного кеча, разбившегося о коралловый риф неподалеку от этого побережья лет пять тому назад, имелся сейф, битком набитый необработанными изумрудами.

– Куги, я видел бумаги. Этот шкип вез камни в Лиму, когда его судно потонуло вместе со всей командой. Парень из Акаригуа сказал, что в портовых бумагах написана чистая правда – ничего незаконного и тому подобного. Удача… Вы находите посудину, и мы делимся. Это справедливо. Вы единственный человек, которому я сказал, где лежит это суденышко. Не будет и сотни фатомов.

– И акул там набито, как сардин в банке.

– Но ты же не боишься акул, Куги, старый черт!

– Я не боюсь и автомобилей, но не отправляюсь гулять по середине Авениды.

Сэм плюнул в море.

– Малый, ты же можешь спуститься в клетке!

– Сэм, я однажды видел, как парень спускался в клетке. Спустился и не поднялся – зацепился за обломок.

Сэм удалился, как обычно, расстроенным. Разговор он закончил обычными словами:

– Куги, никто не знает, где это судно, кроме нас с тобой. Никогда не забывай об этом. Если ты кому-нибудь расскажешь, то это будет приравнено к пиратству в международных водах!

– О'кей, Синбад, это наше собственное тайное богатство, и оно спрятано надежнее, чем в любом банке, который ты только мог бы назвать.

Мерсер смотрел на бахрому прибоя, в котором миллионами изумрудов дробилось отражение звезд. Там, где на воде рябили масляные радуги, блистали топазы, сапфиры, опалы, рубины и жемчуга. А над всем этим, насколько хватало глаз, сияла небесная диадема.

Услышав шаги, он подумал, что это вернулся Сэм Стоув, но голос был другой.

– Вы мистер Мерсер?

Хозяин оторвал голову от мачты.

– Это я, Джек.

– Можно подняться на борт?

– Поищите сходню, она только что вымыта и еще мокрая.

Когда человек подошел поближе, Мерсер узнал его: это был какой-то лайми,[13]13
  Лайми (амер.) – жаргонное наименование американских военных моряков, позднее распространившееся на всех англичан.


[Закрыть] время от времени показывавшийся на пляже. На этот раз ему не помешало бы побриться.

– Вы водолаз?

– Угу.

– Мне о вас рассказал Бриссинг, агент Ллойда.

– А-а, понятно, – он встал. Похоже, предстояла торговля. – Давайте, спустимся вниз и выпьем по глоточку виски.

Прежде, чем зажечь лампу, он закрыл иллюминаторы сетками от москитов. В них не было видно ни одной дырочки, а медный резервуар керосиновой лампы сиял золотом.

– У вас хорошее судно, мистер Мерсер.

– Оно всего-навсего следит за собой, Джек.

Англичанин не представился. Впрочем, так поступали многие обитатели Пуэрто. Он налил себе немного виски.

Бриссинг, представитель Ллойда, сказал Рейнеру, что в городе имелся только один хороший водолаз. Мерсер не стремился ободрать клиентов, но его было трудно нанять. Он брался только за интересную для него работу. Рейнер не рассказывал Бриссингу, какую работу он хотел провести. Он лишь забрал свою сумку с молнией. На этот раз он оставил ее в другом пансионе – дряхлом особнячке под названием Кастильо Марко, расположенном в самом конце набережной, там, где от нее отходила дорога, ведущая на полуостров. Всякий раз, когда «мерседес» будет направляться в город, он непременно проедет мимо этого места.

Вместо паспорта он дал консьержке банкноту в пятьдесят песо, как подсказал один из гидов. Денег оставалось уже не так много, но для Мерсера должно было хватить.

– У вас есть подводная камера? – обратился Рейнер к хозяину.

– Предположим, что нет.

Рейнеру в эти немногие первые минуты следовало решить, насколько он может доверять Мерсеру. Если хоть кто-нибудь из «некоторых людей» услышит, что водолаз ищет «Глэмис Кастл», ему, скорее всего, попытаются помешать, и не остановятся перед убийством. Об этом обязательно нужно было сказать, и добавить еще одну-две вещи.

Ему понравилось лицо водолаза. Оно было практически плоским, кирпичного цвета. Нос, казалось, забыли вовремя приделать, и криво, наугад прилепили к лицу. Типично саксонские глаза глядели спокойно. Рот во время разговора искривлялся самым невероятным образом, а когда его обладатель молчал, плотно сжатые губы образовывали прямую линию над большим квадратным подбородком. Голос был грубым и хриплым, как у многих, кому приходится слишком часто бывать на слишком большой глубине.

Они сидели на рундуке украшенном изысканной азиатской росписью; переборки украшали панели резного дерева. Медная отделка была надраена до такой степени, что на некоторых шурупах стерлись шлицы. Все эти детали тоже были частью лица Мерсера, элементами его характера.

– Вся операция, – начал Рейнер, – должна проводиться тайно.

Мерсер, похоже, развеселился.

– Никогда не слышал о других, Джек. Только, надеюсь, это не изумруды. Меня уже совсем достал один парень с изумрудами.

– На борту нет никаких ценностей.

– Ну, это что-то новенькое! – Мерсер восхищенно посмотрел на обросшего густой щетиной Лайми.

– Я хочу сказать, ценностей, которые можно было бы продать. Но прежде всего – сколько вы просите за день работы?

Мерсер отпил небольшой глоток виски.

– Не могу вам сказать. Это зависит от расстояния и глубины, от того, какую аппаратуру приходится использовать и тому подобного. Я страхуюсь перед каждым погружением, и в страховку включается плата за глубину. Для глубоких погружений нужны глубокие карманы.

Рейнер и сам не ожидал, что водолаз согласится работать, не узнав всех подробностей. А Мерсер желал услышать, насколько серьезной будет «тайна» работы. Секретность тоже имеет свою цену.

– Хотя я и не хочу, чтобы кто-либо знал об этой работе, в ней нет ничего противозаконного. Тем не менее, много народу здесь, в городе, не хотят, чтобы она велась. Люди с этого берега, возможно, кто-то из ваших друзей.

Рейнер сделал паузу, но дождался лишь краткой реплики:

– Расскажите в чем дело, Джек.

– Думаю, что правительство Агуадора будет против этой затеи.

– Хм… Я-то американский подданный.

– В таком случае, возможно ли на вашем судне уйти на пятьдесят миль от побережья и незаметно проделать дневную работу?

– Никоим образом. Спросите любого из этих самых моих друзей с побережья, где в определенное время находится определенная лодка – они принюхаются к ветру и точно скажут вам. – Мерсер смотрел на англичанина, пытаясь составить о нем законченное мнение. Он сам ни разу не слышал о каком-либо затонувшем судне в пятидесяти милях от берега.

– Тогда как бы поступили вы? – он направлял разговор как прирожденный член парламента.

– Что ж, мы вышли бы ночью, одновременно с рыболовными судами, а когда они остановятся пошли бы дальше, нашли нужное место и дождались рассвета. Нельзя, конечно, утверждать, что нас никто не догонит, потому что Тихий океан – это прудик, в котором могут играть все Божьи дети.

– Можно ли взять подводную камеру напрокат?

– Предположим, что можно. Не знаю, правда, где. Неужели вам нужны только картинки?

– В данный момент.

– Ф-фух. – Мерсер долил виски в оба стакана. Он гораздо чаще отводил взгляд от собеседника, чем обычно.

– Чтобы показать спасателям, где оно находится?

– В частности, это. Но главным образом, чтобы доказать, что оно вообще там есть. – Виски расположило Рейнера к Мерсеру. Водолаз, казалось, был озадачен услышанной идеей. – Много народу не верит, что оно там есть.

– Неужели? – Мерсер с симпатией взглянул на Лайми (так он решил называть его про себя).

– Хотя полковник Ибарра верит.

– Разве?

– Конечно. Как и остальные.

– Понятно. – Теперь Мерсер уже задумался, как бы попроще выставить этого сумасброда из каюты и вообще с лодки.

– Мистер Мерсер, разве вас не удивляет, что Ибарра знает об этой аварии?

Мерсер поставил стакан на стол и молитвенным жестом сложил руки перед грудью.

– Вот что, Джек. Вы наверно удивились бы, узнав, что никогда не слышал о таком полковнике?

– Вы этого не говорили.

– Я не говорил? – Он потер ладони, задумавшись над последними словами.

Это было чертовски верно: он этого не говорил. Он всего лишь позволил говорить этому парню, потому что почувствовал странную симпатию к этому Лайми, который пришел сюда с лихорадочным блеском в глазах и стал рассказывать, что агуадорское правительство будет против его затеи, что много народу не верит в то, что обломки находятся там, и так далее. Что-то не складывалось, а из великих зеленых глубин к нему взывали русалки: «Не ввязывайся в это дело, Куги, не ввязывайся…»

– Я скажу вам еще немного, – продолжал тем временем Лайми. – Это не трудное погружение. Глубина порядка ста тридцати ярдов, а место – приблизительно пятьдесят миль на запад и десять градусов к югу от Пуэрто Фуэго. Там с севера на юг тянется подводное плато, и на нем находятся обломки. Именно поэтому глубина не так велика. Теперь вы представляете себе место, о котором я говорю?

Куги Мерсер взялся за бутылку, но англичанин накрыл свой стакан рукой, так что он налил только себе и выпил в одиночку. Странность теперь состояла в том, что парень говорил дело.

– Да. А теперь, мистер, скажите, насколько большой была авария?

– Это авиалайнер.

Мерсер, моргая, уставился на него. Внезапно он понял, что этот парень очень, очень серьезен.

– Валяйте дальше, Джек.

– Вы давно находитесь в Пуэрто-Фуэго?

– Шесть месяцев, может быть чуть-чуть подольше.

– А где вы были два года назад? В марте 1961?

– В шестьдесят первом я копался на Фиджи.

– Вы, конечно, не помните газетных новостей. Трансокеанский авиалайнер-10, направляясь в Сан-Доминго, упал в море неподалеку от этого побережья. Было проведено обычное расследование, закончившееся ничем, так как не удалось обнаружить никаких вещественных свидетельств катастрофы. По ряду причин моя компания – Трансокеанские авиалинии – начала новое расследование. Я полагаю, что аварию все же кто-то видел. Все, чего мы хотим от вас – сделать фотографии или по крайней мере подтвердить, что самолет находится там. Тогда мы поднимем его.

Мерсер на две минуты задумался, глядя в пространство.

– Еше одни вопрос. Как получилось, что так много народу хочет помешать найти самолет?

– Мы подозреваем саботаж.

Мерсер кивнул.

– Если вы находитесь здесь уже шесть месяцев, – продолжал Рейнер, – то у вас должны были появиться друзья на берегу. Некоторые из них пожелают остановить этот поиск, если узнают о нем.

– Конечно, у меня есть друзья. Но моя работа – это не их, а мое дело. – Он твердо взглянул в лицо своего клиента. – К тому же здесь есть и люди, не являющиеся моими друзьями, которые также могут попытаться остановить меня. Как далеко, по вашему мнению, они могут зайти?

– Они не остановятся перед убийством.

– Ф-фух. Это становится все интереснее. Вы будете готовы завтра к заходу солнца?

– Да.

– Значит, Джек, назначаем свидание.

Ночью задула трамонтана[14]14
  Трамонтана – «загорный ветер» (холодный северный и северо-восточный ветер с гор, особ. в Италии и Северной Испании)


[Закрыть] и к утру улицы были запорошены вулканическим пеплом. Уличное движение почти остановилось, так как колеса вздымали в воздух тучи пыли. Ближе к вечеру ветер стих, жара вернулась, и люди снова принялись искать убежища от солнца. Бары заполнились посетителями.

В тени ящиков на причале около бара Салидизо неподвижно лежали, распластавшись, бездомные собаки; они лишь иногда подергивали шкурой, отгоняя мух. Старуха дремала, сидя по-турецки. Она сгорбилась, на коленях у нее лежала рыболовная сеть, а в пальцах бессильно повисших рук были зажаты игла и нить каболки.