Текст книги "В жерле вулкана"

Автор книги: Адам Холл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

Глава 19

Кастильо Марко был предназначен на слом; в противном случае он должен был вскоре развалиться сам. Номер Рейнера был похож на заброшенный съемочный павильон Голливуда: там имелась даже кровать с балдахином на витых столбиках, а по огромному потолку летали пыльные ангелы. Жужжание москитов, облепивших сетку на окне, вполне могло бы сойти за отзвук скрипок менестрелей на наружной галерее.

Рейнер не мог до конца поверить в то, что она была здесь. Они сидели, не зажигая света, чтобы не приманивать насекомых, хотя те уже успели пробраться в комнату. По стенам разливалось сияние уличных огней с Авениды дель Мар, и он видел ее лицо почти так же ясно, как и при дневном свете. Комнату наполнял ее аромат.

Она оставила «мерседес» невдалеке от причала вскоре после шести; он увидел ее прежде, чем она успела подойти к горам бревен, они дошли пешком до Авениды, взяли такси, и у входа в Кастильо он купил ей розовую орхидею. Этот вечер вполне мог происходить в Кенсингтоне.

– Простите мое опоздание, – сказала она.

– Я думал, что вы не приедете.

– Было… Оказалось не так просто уйти из дома.

– Почему вы пришли?

– Почему? – Она взглянула на огни Авениды за окном.

– Ладно. Вы собираетесь решиться рассказать мне. А я не ожидаю, что вы это сделаете.

– Теперь я могу доверять вам, – ответила она.

– Почему?

– Вы сказали, что полиция разыскивает вас, и в то же время пообещали каждый день приходить туда, где мы были. Я узнала ваше имя.

– Вы никому не говорили, где меня можно найти? – спросил он. – Я не имею в виду полицию. Кому-нибудь из ваших друзей. Скажем, Ибарре?

– У меня нет друзей. Именно поэтому я и пришла. Теперь я должна рассказать вам.

– Теперь у вас есть друг.

– Мне так кажется, – она попыталась улыбнуться.

– Теперь вы знаете, где я живу. Я у вас в руках. – Как смеялся бы Гейтс. Впрочем, к чертям Гейтса.

– Почему вы спрашиваете меня об этом?

– Кому-то стало известно, что я должен там быть. Но это не важно. Наверно, за мной следили уже несколько дней. Но пожалуйста, не говорите никому, что я здесь остановился, даже если вы доверяете этому человеку.

– Я не могу доверять никому…

– Мне.

– Да, – она по-настоящему улыбнулась. Интересно, когда она так улыбалась последний раз. Он протянул в полутьме руку, и она взяла ее в свою.

– Я намерен сделать все, что в моих силах, для того, чтобы поднять затонувший самолет, но хочу прежде всего удостовериться, что это не повредит вам.

– Это не имеет значения. Когда-нибудь все должно закончиться. Двух лет вполне достаточно…

– Расскажите мне, что произошло. – Он встал и склонился к окну, потому что она могла бы не захотеть о чем-нибудь говорить из-за этих дешевых часов, отсутствия драгоценностей и автомобиля… Странная акустика загроможденной комнаты приглушала ее голос.

– Я не знаю, что вы хотите услышать.

– Все, что вы пожелаете мне рассказать.

– Но если я помогу вам узнать, что произошло, это будет означать… – взволнованно начала она после паузы.

– Это не будет означать ничего, Жизель. Даю вам слово.

– Я полетела в Агуадор потому что муж оставил мне по завещанию земельный участок. Не слишком большой, но я все же захотела на него взглянуть. Но не увидела его. – Ее голос сорвался. – Не знаю, что еще сказать.

– Позвольте, я помогу вам, Жизель. Вы сказали, что, возможно, в живых осталось семь человек. Как часто вы их видите?

– Пол, вы не сможете узнать, говорю я правду или лгу.

– Вы не станете лгать, потому что мы верим друг другу и можем друг другу помочь. У нас с вами больше нет друзей в этом городе.

Прошла почти минута. Она заговорила. Очень медленно, переходя порой на французский язык, так как усилие, которого требовал рассказ, сковывало ее.

– Самолет оставался на поверхности около двух часов. Когда стемнело, командир надул два плота, и мы покинули самолет. Нас было человек пятнадцать, часть на одном плоту, а часть на другом. Командир самолета был ранен, но старался изо всех сил. Я не знаю его имени. Мы были должны промазать плоты каким-то маслом. На них было несколько факелов, и мы могли видеть, что происходит. Нас относило от самолета; кто-то пел в темноте. Три человека были тяжело ранены. Потом мы потеряли второй плот из виду. Нас было человек семь, и мы дрейфовали три дня. У нас не было воды, но было несколько пакетов с пищевыми концентратами. Вокруг каждый день плавали акулы. Один сошел с ума и бросился в воду. это было…

Наступила тишина. Она не заплакала. Он отвернулся от окна, увидел, что она, напряженно выпрямившись, стоит посреди комнаты, подошел и поддержал ее, а она уткнулась лицом ему в плечо, и прижалась к нему, дрожа всем телом.

– Жизель, это все, что мне нужно было узнать.

– Нет, теперь я расскажу вам все, – она говорила прямо ему в плечо. – Я плохо помню, что было со мной. – Когда нас поднесло к берегу, мне захотелось покоя, и я прыгнула в воду, как тот человек. Была ночь. Они звали меня назад. Я не хотела плыть, но все-таки какое-то время плыла. Больше я ничего не помню, что было в ту ночь. Утром меня нашли на камнях около гавани. Это все.

Он стоял, поглаживая ее по голове, и выждал долгую паузу, прежде, чем спросить:

– Зачем вам нужно было покрывать плоты смазкой?

Она помотала головой, то ли не зная ответа, то ли потому, что не хотела врать ему.

– Кто еще был на вашем плоту?

– Командир. И офицер агуадорской армии.

– Полковник Ибарра?

– Я не знала их имен. Он командовал нами, говорил, что надо делать.

– И что вы должны были делать?

– Это было очень опасно, – больше она ничего не сказала в ответ на этот вопрос.

Он решил больше не спрашивать ее ни о чем. Когда самолет поднимут, можно будет получить ответы на все вопросы, не подвергая никого опасности. Она, должно быть, частично лишилась рассудка, после трех дней, проведенных на плоту, без воды, под лучами палящего солнца. Ей повезло, когда она бросилась в воду: рыбацкая флотилия находилась в море, и акулы ушли вместе с нею.

– Я долго была больна, – ровным голосом сказала она ему в плечо. – Человек по имени Гарсия дель Рио нашел меня на частном пляже среди скал, и забрал домой. Он заставил меня назваться его женой. Я несколько раз пыталась убежать. Мне каждый день разрешают в течение двух часов пользоваться автомобилем, но я должна вовремя возвращаться назад, иначе он отправит полицию искать меня, а когда найдут, меня расстреляют. Иногда я уезжаю от города на расстояние часа езды, но не могу заставить себя преодолеть mi-chemin[24]24
  Середина пути (фр.)


[Закрыть] – чтобы все это случилось…

– Точку возврата…

– Да. Я потеряла смелость, и сама злюсь из-за этого, но злость не заменяет смелости…

– Ваши нервы были истерзаны. Вам повезло, что вы прошли через все это.

– Он погладил ее красивые волосы.

– Однажды я попыталась улететь на гидроплане в Сан-Доминго. За первый год я накопила денег на билет. Но когда увидела самолет на воде, мне стало дурно, и я ушла. Не могу видеть самолеты на воде. У меня нет ни паспорта, ни выездной визы, ни денег; все дорожные чеки погибли вместе с самолетом. Я потеряла смелость, Пол…

– Она вернется. Нужно только время.

– Это трудно, когда человек один.

– Теперь это будет легче.

– Не могу в это поверить. – Она повернула голову и взглянула на огни за окном. – Я не смогла помочь вам, хотя и очень хотела.

– О, нет, вы очень помогли мне.

Самолет оставался на плаву два часа, поскольку кабина сохранила герметичность, а топливные баки на три четверти опустели за время полета из Панамы до Сан-Доминго. Это значит, что не было никакой бомбы, никакого пожара, никакого огня. Они обмазали плоты маслом. Этому могла быть только одна причина: они не хотели, чтобы их обнаружили с воздуха, когда рассветет. А команды отдавал Ибарра.

Что могло находиться на борту «Глэмис Кастла» такого, что не могло быть доставлено прямо в Сан-Доминго, что необходимо было скрыть, даже ценой девяноста девяти жизней? Члены закрытого клуба были единственными на свете людьми, знавшими это. А он не входил в их число.

– Вы, наверно, написали много писем в Париж? – спросил он, дотронувшись большим пальцем до прохладного завитка ее уха.

– Да. И чуть не отправила одно из них. Но тогда немедленно началось бы расследование.

– Наподобие того, что провожу я…

– Да. А я не хочу умирать, даже теперь.

– Особенно теперь.

– Да. Особенно теперь. – Он почувствовал, что она улыбнулась.

Она попыталась посмотреть на свои часы.

– Все в порядке, – успокоил он. – Остается еще час. Жизель, а что произойдет, если вы не вернетесь?

Она отстранилась от него, и опять посмотрела в освещенное окно.

– Он позвонит по телефону. После этого меня схватит тайная полиция. И расстреляет.

Она явно повторяла предупреждение, которое вбивалось в нее с настойчивой гипнотизирующей регулярностью, пока не стало частью ее души.

– Почему? – мягко спросил он. Она отвернулась, свет упал на ее тонкую шею и отбросил тени в волосах.

– Потому что я принадлежу ему, а когда надоем, у меня больше не должно быть мужчин. – Она шагнула вглубь полутемной комнаты. Ей хотелось рассказать Рейнеру больше, но это было трудно, поскольку она еще ни с кем об этом не говорила. Выходящим из тюрьмы расстояния до окружающих предметов кажутся пугающе огромными. – Я почему-то стала необходимой Гарсии. Не знаю почему. Наверно, он и сам не знает. – Говоря это, она видела лицо Гарсии, каким оно было в тот момент, когда он не думал, что она могла видеть его. Его глаза, полные призраков. Его игрушка, которая должна быть под рукой в любой момент, когда ему захочется для успокоения или отдыха обнять ее. Жестокий ребенок, ужасно боящийся темноты, которую лишь она одна в состоянии отогнать.

Она повернулась, чтобы посмотреть на англичанина. Его фигура силуэтом выделялась на фоне ярко освещенного окна, а лицо было темным. Это была та самая темнота, которой Гарсия учил бояться. Посторонних – значит каждого. Захватчика. Попавшего в этот город из дальних стран забытого детства Гарсии. Немезиду.

Как переносил Гарсия короткие часы ее свободы? Частенько он посылал шофера, чтобы тот разыскал «мерседес» в городе и привез ее назад. Если она не вернется через час, то воспаленный мир Гарсии дель Рио может обезуметь и рухнуть, втянув ее в губительный вихрь.

Каким нормальным и чистым казался этот силуэт. Каким сильным. Но Гарсия был сильнее. Его рука в золотых перстнях возьмет телефонную трубку, и они придут за ней – полицейские. И ей придется умереть.

Пол, глядя в свете уличных огней на ее внезапно застывшее лицо, думал: «Необходимой… Величайшая потребность любой женщины – быть необходимой. Это вытекает из самой природы материнства. Роль, подходящая актрисе, больше любой другой…»

– Жизель… – Нет, это бессмысленно.

– Да, Пол?

Он сказал первое, что ему пришло в голову.

– Мы должны идти. В это время улицы забиты, а нам нужно добраться до «мерседеса».

Она шагнула к нему.

– Вы не это хотели сказать.

– Да. Не это. Но мы должны идти.

Она долго стояла неподвижно, глядя в его темное лицо.

– Я смогу еще увидеть вас, Пол? – Несмотря на жару, ее охватил озноб.

– Как только захотите. – Он стал деловитым, и, пройдя мимо нее, нашел на секретере, в мусоре, оставшемся от предыдущего жильца, карандаш и обрывок бумаги. – Если я вам срочно понадоблюсь, звоните. Только спрячьте этот номер подальше. А еще лучше – постарайтесь запомнить его. Если меня не будет, попросите передать сеньору французу. С консьержем все должно быть в порядке – я хорошо заплатил ему. Но не рискуйте.

Она была взволнована переменой в его настроении. Голос стал очень четким и по-английски холодным.

– Вы сердитесь?

– Очень. – Он достал из сумки с молнией свитер.

– Почему? – спросила она.

– Сейчас нет времени, чтобы объяснить это вам. Я должен сделать несколько вещей. Часть из них связана с вами, а я не уверен, что имею хоть какое-то право поступать так, как должен. Когда я могу надеяться увидеть вас снова, Жизель?

– Вы встретите меня на пути. Ведь вам нужен самолет…

– Да. Правда, я думаю, что он пропал, его унесло в глубину. – Он стоял перед ней, обеспокоенный собственным решением. – Я должен быть здесь завтра ближе к вечеру. Вы придете?

– Постараюсь.

– Помните, я с вами, до конца. Cent pour cent.[25]25
  Полностью, на сто процентов (фр.)


[Закрыть]

Они взяли одно из раскрашенных в клеточку частных такси и вышли, немного не доехав до места, где оставался «мерседес». Быстро выходя из машины, они успели увидеть, что за рулем ее автомобиля кто-то сидит.

– Это Гарсия, – сказала она.

– Что он здесь делает?

– Ждет меня.

В свете уличных фонарей он увидел на ее окаменевшем лице безнадежное выражение.

– Вы знали, что он будет ждать вас?

Вероятно, она увидела тень подозрения в его глазах.

– Нет. – Ее пальцы вцепились в его ладонь. – Если мы не останемся друзьями, для меня все кончено. Вы тоже должны доверять мне. – Она пошла прочь, а он ждал, стоя в темноте, в глубине широкого тротуара, пока «мерседес» не развернулся. Он заранее надел темные очки, и не повернул головы, когда машина проезжала мимо. Она не могла видеть его и, конечно, не ожидала, что он все еще находится поблизости.

– Вот уж не ожидал, Джек, что вы ходите на шоу, – приветствовал его Мерсер, когда Рейнер пришел на «Морскую королеву».

– Извините, задержался. – Медные части сверкали в свете каютной лампы.

– Пришлось подраться?

Пятна засохшей крови на брюках. Мерсер был из тех людей, которые хорошо замечают детали.

– Да.

– А как другой?

– Похуже. Мы уже готовы к отплытию?

– Полагаю, что за нами не будет погони, но, если хотите, можем выключить огни. – Он изучающе поглядывал на пассажира. Лайми сегодня, выглядел чрезвычайно светским человеком; для этого, несомненно, были свои причины. – Мы упустили рыбаков, они ушли на закате. Но у нас большой выбор направлений. – Он крикнул на палубу несколько приказаний на прибрежном диалекте испанского языка и дождался ответа.

Через пятнадцать минут «Морская королева» скользнула среди огней гавани, уваливаясь к северу, словно собиралась направиться в Эсмеральдас.[26]26
  Эсмеральдас – провинция и порт в Эквадоре.


[Закрыть] Она шла этим курсом больше часа, а затем свернула на вест-зюйд-вест, оставив рыбацкую флотилию из Пуэрто за горизонтом. К полуночи судно шло точным курсом в открытом океане. В зените прогудел самолет, направлявшийся в Панаму. Море под ним было непроницаемо черным.

Глава 20

Вода на глубине в двадцать фатомов была бледно-нефритового цвета. Солнце, приближавшееся к зениту, виднелось из-под воды бронзовым пятном, а подле его края огромным черным стручком плыла лодка. Из выпускного клапана вырывался поток жемчужных в подводном освещении пузырьков. Поблизости, сверкая в свете солнца, стояла стайка похожих на позолоченные стрелки дорао, заинтересованных происходящим.

Мерсер в черном костюме сделал три погружения на малую глубину. Плавая с аквалангом и ножными и ручными ластами, он осматривал квадрат за квадратом, охватывая примерно полмили. Затем судно перемещалось в следующий квадрат, не удаляясь при этом от восточного края подводного плато.

Вода была почти неправдоподобно прозрачна. Водорослям, почти сплошной бахромой покрывавшим дно, еще не пришло время отмирать, и потому от них почти не было «пыли», которая затрудняла бы обзор. Планктон уносило прочь сезонным течением, которое, выходя из-за рифа, проходило вдоль прибрежных мелей Сакапу и уходило к северу почти точно в направлении Эсмеральдас. Море было идеальным для погружения: ласковое, предсказуемое и спокойное. Так что брать деньги с Лайми было просто позором.

Стайка дорао неотступно следовала за ним. Рыбки плыли параллельно, а как только он останавливался поворачивались на девяносто градусов и смотрели на странного гостя. Он вообще-то хотел, чтобы они уплыли куда-нибудь подальше, и имел для этого желания вполне достаточные основания: мелкая рыба привлекает крупную. Пока что он видел только одну двадцатифутовую голубую акулу, которая подплыла взглянуть на него во время второго погружения. Она лениво сделала пару пируэтов поблизости и удалилась. Ее появление совершенно не обеспокоило водолаза.

Мерсер снова пересек край плато, направляясь назад, к судну. Он наслаждался пребыванием в воде. Давление было порядка тридцати семи фунтов, а вода тепла настолько, что тело почти не ощущало ее. На плато под ним были заметны признаки течения: оно пригибало вниз водоросли и вымывало из-под них грунт, обнажая белесые корни. Вниз по склону спускалась туча личинок камбалы: новорожденные уже включились в бесцельную гонку из ниоткуда в никуда и обратно, и дорао просто из жадности устремились за ними, выхватывая из хвоста косяка лакомые кусочки.

Он находился под водой уже двадцать минут, и стрелка манометра дошла до пятого сектора. В запасе было еще десять минут. Три акулы-молота подошли с запада и находились у него за спиной; поэтому он не заметил их вовремя. Прежде он увидел в воде их длинные тени. Быстро осмотревшись, он свел вместе ноги, прижал руки к телу и замер.

Это были взрослые самцы длиной футов в двадцать пять каждый, светло-песчаного цвета в нефритовом освещении. Они кружились вокруг него просто потому что у них не было плавательных пузырей, благодаря которым остальные рыбы могут неподвижно висеть в воде. Широкие Т-образные головы делали их похожими на реактивные высотные самолеты в вираже, а тени пронизывали глубину воды, как темные лучи прожектора. Одна из гигантских рыб медленно подплыла, и Куги Мерсер принялся обзывать ее про себя всевозможными кличками, которые только мог придумать, так как акула-молот способна, как готовая к старту ракета, сорваться с места с немыслимой скоростью. А после ее таранного удара он будет мертв прежде, чем остальные две соберутся подплыть и принять участие в пикнике.

Для того, чтобы не любить акулу-молот, было достаточно причин. Начать с того, что их род насчитывает три с половиной сотни миллионов лет, и каждая рыбина выглядела на эти сотни миллионов, со своими раскосыми глазами, посаженными прямо на концах лопастей головы, и сморщенной как старая кожа шкурой на загривке. Она вообще не была похожа на рыбу. Она казалась каким-то порождением неимоверных глубин, покинувшим бездну, и неспособным туда вернуться. Привидение въяви, уродливое, как ночной кошмар но питающие пристрастие к поеданию живой плоти.

– Убирайтесь, ну! – сказал Мерсер в маску. Чудище сделало еще один круг, ближе, чем двое остальных. Затем оно сделало рывок, описав пятидесятиярдовую кривую, нанесло мощный удар в пустоту и вернулось на прежнее место, проскользнув так близко от водолаза, что того развернуло потоком. Две других акулы повторили маневр первой. Они вели себя все беспокойнее.

Он вновь взглянул на манометр. Оставалось восемь минут. Это было хорошо. Если эти ублюдки не покончат с ним за шестьдесят секунд, то наверняка уберутся прочь. Эти парни не любят околачиваться вокруг добычи; они предпочитают урвать и удрать.

Поперек откоса внизу появилась широкая тень: возвращалась стая личинок. Крошки-камбалы не привлекли внимания акул: не тот размер, у них еще совсем нет крови. За облаком проследовали полдюжины дорао в два-три фута длиной, но гиганты и их проигнорировали. Три акулы кружились между плато и темнотой, уходящей на пятьсот фатомов к дну океана. Они держались на расстоянии в дюжину ярдов одна от другой; бронзовый жар солнца слегка подкрашивал их коричнево-песчаные спины и мутно поблескивал на прилипалах, висевших под брюхами хозяев морей. Они медленно кружили, одна за другой, а Мерсеру приходилось слегка пошевеливать ручными ластами, чтобы поворачиваться к ним лицом и не выпускать из поля зрения. Он начал терять ориентацию; казалось, что солнце светит со всех сторон, а вид плато с появлением косяка мальков изменился.

– Ублюдки. Чтоб вас черти забрали!

У него не было никакого оружия, так что он не мог бы даже попытаться защищаться, если бы они набросились на него. Но оно все равно не помогло бы Стоит пустить одной кровь, и остальные осатанеют. Он видел, как это бывает, на Фиджи, в девяноста милях от берега, где обитают глубоководные акулы. Местный ныряльщик, добывавший белые кораллы на рифе, поцарапал ногу и поднялся вдохнуть воздуха. Кровь оставила в воде чуть заметный след – тут же появилась совсем молодая еще некрупная тигровая акула и отхватила ему сразу полноги, прежде, чем с судна успели метнуть бросательный конец. Не прошло и трех минут, как налетела стая и начался ужас. Такое порой бывает вокруг косяков тунца, когда в воду попадает кровь. В свору собрались убийцы всех пород – голубые, белые, серые, тигровые, песчаные, мако, молоты, даже ленивые акулы-няньки – риф кишел ими, вода буквально кипела под их плавниками; они примчались на запах крови и нападали на все, что видели; в безумии вырывали кишки друг другу, бились о судно, и на тех из них, кто на несколько секунд оказывался оглушенным сильным ударом, тут же набрасывались соседи. Море покраснело от акульей крови. Тридцатифутовая мако попала под винт судна, и терзала свой собственный бок до тех пор, пока стая не разорвала ее в клочья.

– Вы уберетесь, наконец, проклятые? – На манометре оставалось уже шесть минут. Самая большая опять направилась к нему, начав движение ярдов с двадцати. Она шла точно на водолаза и сначала казалась маленькой: просто холмик коричнево-песчаного цвета с торчащими по бокам лопастями головы, откуда твердо смотрят холодные глаза, высокий спинной плавник, тонкий изогнутый хвост, похожий на кривой турецкий симитар, колеблющийся как в замедленном кино… и вот все это стремительно вырастает, несется на него – три плавника швыряют полтонны дедвейта и акула описывает полный виток вокруг него… На этот раз на всем его теле во время атаки выступил пот, потому что теперь ему стало страшно.

Они пришли сюда по делу. Сначала они шли осторожно, потому что прежде уже пытались таранить черный обломок, плавающий в воде, ушибли свои чувствительные носы и не забыли об этом. Но они помнили еще и о том, что обломки судов порой плавают среди трупов команды.

Он был испуган, но теперь точно знал, что должен сам напугать врагов. Они кружились все ближе и ближе, поощряемые смелостью большой, которая держалась уже совсем рядом. Акулы боятся странного до тех пор, пока не почувствуют запах крови, но учуяв ее, они не боится больше ничего. Это настоящие трусы, которых лишь жадность делает смелыми.

Выжидая, Мерсер отсчитал шестьдесят секунд. Он слегка взмахивал перчатками-ластами, чтобы поворачиваться к ним, когда они перемещались вокруг него, чтобы наблюдать за ними, как они наблюдали за ним, и вот самое большое из чудищ сделало плавный разворот и двинулось к нему издалека, слишком нетерпеливое и, вероятно, слишком голодное, чтобы и на этот раз уклониться в сторону, выбрав ложную цель. Да, на сей раз акула неслась прямо на него – глаза сфокусированы на ближней цели, прилипала, свисающая с брюха, по мере разгона все ярче сверкала золотом, и очертания акулы становились с каждой долей секунды все больше, а она неслась прямо на человека, чтобы уничтожить его страшным ударом.

Он выждал, пока не увидел, как под двухлопастной головой раскрылась пасть, и тогда резким движением выбросил в стороны руки и ноги, и почувствовал движение воды когда чудище пронеслось у него над головой. Акуле потребовалось одно движение плавников, чтобы уклониться от этой странной вещи, которая внезапно так сильно изменилась, а сразу же вверх устремился и Мерсер. Он не размашисто, но сильно греб руками и ногами. На несколько секунд они с акулой потеряли друг друга из виду; он порадовался этому, но продолжал упорно подниматься, зная, что они последуют за ним и что теперь все зависит от времени, скорости, удачи, от того, где находится судно и от того, насколько сейчас занят Бог – но давление понижалось, а свет становился ярче, и шанс у него был, тот самый шанс, который он уже столько раз использовал, и выкручивался из неприятностей во имя Удачи Мерсера.

Он бросил взгляд вниз и увидел, что они поднимаются следом; теперь солнечный свет окрашивал их золотом. Его грудь, сдавленная резиновым гидрокостюмом, напрягалась всякий раз, когда он вдыхал воздух из пустеющих баллонов, пот стекал по ногам, но голова оставалась ясной, и он сразу понял, что ему протягивают отпорный крюк, а не гарпун, который пустил бы этим ублюдкам кровь и привел их в неистовство. Перед его глазами ослепительно вспыхнул свет и мир сразу стал синим и белым; он услышал человеческий крик, но не смог разобрать слов; слева от него появилась темная тень, он ткнул туда багром и принялся наносить длинные медленные удары в том направлении, уже не видя, уплывает ли чудовище прочь или готовится к страшному рывку и удару, который сразу сломает ему хребет. Большая тень судна была совсем близко, и сквозь пот, заливавший глаза, он разглядел, что в его сторону летит канат. Это был трос с лебедки, и его потянули в тот же миг, как он схватился за него и просунул ногу в петлю. Когда его оторвали от поверхности воды, он стукнулся плечом о борт, но плотная резина смягчила удар. В его поле зрения, ограниченном маской, мелькнули небо, солнце и фок-мачта, потом лицо с разинутым в крике ртом, а потом он оказался на полубаке, упал на бухту троса, сглотнул вязкую слюну и ударил по защелке ремней, чтобы сбросить с себя акваланг.

Лайми отстегнул защелки у него на голове и подхватил свалившуюся маску. После погружения в безмолвие моря звуки на воздухе казались очень громкими, в первый момент ему даже показалось, что Лайми кричит на него.

– Мерсер, с вами все в порядке?

– Конечно. Джек, найдите-ка мне сигаретку.

Двое индейцев выбирали линь всплывшего отпорного крюка.

– Кто бросил эту штуку? – спросил Мерсер. Один из них ответил. Мерсер очень просто поблагодарил его и взглянул на механика Ибитубу.

– Подготовь глубинный скафандр.

Рейнер сел рядом водолазом на бухту троса и закурил.

– Думаю, Мерсер, что этот день следует считать завершенным.

Акула-молот появилась на поверхности всего в нескольких футах от борта, и Рейнер не мог оторвать от нее глаз. Ее челюсти закрылись со звуком, какой издает крикетная бита, посылая неотразимый мяч. Гигантское чудовище было таким ужасным, что у него от страха холодным спазмом сжало мошонку. Кто-то из экипажа сказал, что их было три. Три таких!…

– Отработали еще один квадрат, Джек.

– Посудите сами: я дал вам далеко не точные координаты. Конечно, я сделал все, что мог, но уж на милю-то легко мог ошибиться. На поиски могут уйти месяцы.

– Ну, конечно.

– Я даже не уверен, что эта отметка означает самолет, а не следы какой-то другой аварии. Если бы я знал, что вам могут повстречаться такие вот штуки, то и вовсе не пошел бы к вам со столь приблизительными данными.

– Конечно.

Рейнер погасил сигарету, но не бросил окурок за борт.

– Я посоветую моей компании прислать судно с оборудованием для глубокого траления и подводными телекамерами. Если самолет там, то они найдут его.

– Предположим, что так, Джек. – Мерсер повернулся к рулевому. – О'кей, идем на зюйд, сорок пять вест, примерно полмили.

Застучал двигатель. Ибитуба разворачивал на палубе глубоководный скафандр. Рейнер взглянул в лицо водолазу. Вымазанный черной краской, он походил на бродячего артиста – белого исполнителя негритянских песен, которые так много было в Америке в начале века.

– У меня больше нет денег, чтобы платить за погружения.

– Понимаю, Джек. Это будет за мой счет. – Мерсер загасил сигарету в лужице воды, щелчком отбросил окурок в шпигат, встал и пошел в каюту.

Рейнер не последовал за ним. Этот человек собирался снова уйти под воду не ради каких-то там обломков, а просто потому, что должен был это сделать. Он присел на корточки рядом с Ибитубой.

– Что, в этом костюме ему будет безопаснее?

Индеец пожал плечами; выражение его вытянутого лица не изменилось.

– Он знает, что делает. А я прицепил сюда акулий репеллент. – Он показал удлиненный тонкий цилиндрик. – Хорошая штука. Его делают в Штатах. Для военных моряков.

– И что она дает?

– Она выпускает черную жидкость, такую же, как у каракатицы, с запахом, который не нравится акулам. Эти вещи спасли уже много американских моряков.

– А он станет пользоваться ею?

– Нет.

Райнер выпрямился, подошел к борту и, перегнувшись через леер, взглянул в прозрачную воду. Там ничего не было. Убегавшая из-под форштевня волна казалась скульптурным украшением на зеркальной глади воды.

Солнце всей своей тяжестью обрушивалось на море и кораблик. Палуба была закрыта тентом, а двое матросов то и дело черпали ведрами воду из-за борта и поливали головы. Мерсер вышел из каюты, ему вновь зачернили лицо и обрядили в костюм для глубинных погружений. У этого шлем был намного больше, чем у легководолазного, в котором он плавал до сих пор, и герметично соединялся со скафандром. Команда с аккуратностью, достойной военных моряков, при помощи лебедки опустила водолаза за борт. Часы показывали час сорок.

Судно было неподвижно. К югу пронеслась стайка летучих рыб; они выскакивали из воды и вновь касались ее, почти не тревожа глади океана. Насколько хватал глаз, виднелся один-единственный предмет. Он появился с востока, от берега.

– Что это за лодка?

Рулевой посмотрел из-под руки, взял подзорную трубу и ответил через несколько секунд:

– Рыбацкая лодка, сеньор. Из Пуэрто.

– А вы не можете сказать, чья она.

Матрос еще некоторое время изучал судно.

– Нет, – его это вовсе не интересовало.

Лодка не приближалась, а дрейфовала милях в трех. Рейнер все время наблюдал за ней. Он мог разглядеть рубку и детали мачты, но не видел никого из экипажа. Если там и был водолаз, то он погружался с противоположного борта и с такого расстояния его невозможно было разглядеть.

Два пятнадцать. Вскоре трос несколько раз дернулся, и Ибитуба запустил лебедку. Трос выходил очень медленно, механик внимательно следил за нанесенными на него отметками и несколько раз останавливал машину. В два тридцать пять на глубине в десять-двенадцать фатомов показался черный шлем. После еще одной остановки для декомпрессии Мерсера извлекли на поверхность и подняли на палубу. Он двигался легко, на скафандре не было видно никаких следов повреждений. С водолаза сняли шлем, он смачно сплюнул на палубу, прошелся вразвалку несколько шагов туда и обратно, и, наконец, сказал, обращаясь к Рейнеру:

– Он здесь, Джек. На плато. Целехонький.