Текст книги "В жерле вулкана"

Автор книги: Адам Холл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

Глава 7

В шести милях от берега море было абсолютно спокойным. Когда звук двигателя стих, наступила такая тишина, что заложило уши. По воде расплывался длинный след, оставленный лодкой; невдалеке он терялся в дымке испарений, поднимавшихся с поверхности.

За всю дорогу Эль Анджело заговорил только однажды, когда Рейнер спросил у него название показавшегося на юге острова.

– Это остров Ла-Пас.

В море лежала бесплодная скала, похожая на кулак. Рейнер слышал об этом острове, но ни разу не был рядом с ним.

– Сколько там каторжников?

– Тысяча душ.

Во вчерашней газете было напечатано сообщение о том, что президент Икаса пообещал расследовать условия содержания на острове, потому что месяц назад там произошел бунт среди заключенных, пятнадцать охранников было убито, а известия об этом событии достигли материка. Сегодня, проходя в миле от утеса, ни Рейнер, ни Эль Анджело, ни Мозес Гайавата не слышали оттуда никаких отзвуков волнения Он снова обрел соответствие своему имени – Остров Мира.

Гайамо, присев на корточки на баке лодки, смотрел в воду, куда минуту назад опустили красный узел свежих потрохов. Перед этим они уже стояли милях в трех от берега, время от времени заставляя суденышко описывать неторопливый круг и волоча за собой приманку, но так и не увидели ничего, кроме небольшого косячка летучих рыб; Тихий океан был неподвижен, как мертвый.

Рейнер прежде не понимал, насколько трудно будет разговорить Эль Анджело. Когда этот человек не управлял лодкой и не разбирал снасти, он пристально смотрел на воду, неподвижный, как корабельная носовая статуя. И обращаться к нему в это время было бы так же кощунственно, как кидать в статую камни. Мальчик тоже не разговаривал, хотя и знал, что этот англичанин понимает по-испански; в благоговейном ужасе, вызванном сосредоточенным состоянием его капитана, он молча сидел в стороне.

Перегнувшись через транец, Рейнер увидел, что вода изумительно прозрачна. Она, похоже, даже светилась изнутри, люминесцентно ясная, как будто впитав в себя белесое тепло неба. В глубине не было видно ни малейшего движения.

Временами слышалось, как хлюпает под форштевнем чуть заметная волна, но большей частью было настолько тихо, что он слышал даже дыхание Эль Анджело. Тот твердо стоял, широко расставив ноги, его большая голова поворачивалась, как у насторожившегося на охоте зверя, все чувства были настроены на выслеживание мельчайших признаков приближения добычи. Однажды на протяжении этого часа небо незримо пересек самолет, его тонкий слабый звук был похож на писк комара, попавшего в невидимую сеть.

Море, придавленное солнцем, было абсолютно спокойным. Лодка была неподвижна.

– Перед приманкой, – вдруг сказал Эль Анджело. Гайамо быстро придвинулся к нему, пристроив руку козырьком над глазами. Рейнер тоже прошел вперед. Он остро сознавал свое невежество: ведь он даже не знал, следует ли ему оставаться на месте, не издавая ни звука, или присоединиться к двоим рыбакам на носовой палубе.

Он был в середине лодки, когда вода в футе от правого борта потемнела и под поверхностью воды, не доставая до нее плавником, проплыла акула. Она была длиной в половину лодки. Эль Анджело метнул линь, на конце которого был закреплен огромный, больше его кулачища, стальной крюк с наживкой. Линь просвистел в воздухе, а вода вспенилась в тот же миг, когда наживка коснулась поверхности и окрасила кристально прозрачную воду красным.

– Держите! – Эль Анджело повернулся к Рейнеру и перебросил ему несколько петель каната. – Упритесь ногами в люк и держите крепче, когда она потянет.

Мальчик разложил линь, чтобы он не запутался, и побежал в корму за шестифутовым гарпуном. Рейнер, твердо встав около люка, увидел, что поверхность воды перед носом лодки забурлила. Там сразу несколько акул принялись потрошить приманку. Воду, минуту тому назад совершенно неподвижную, теперь пенили плавники; мелькали белые животы – это акулы переворачивались на спину, чтобы вцепиться в добычу. Самая проворная из акул вцепилась в связанные узлом внутренности вчерашней добычи, и кверху поднялось кровавое пятно. В тот же миг линь в руках Рейнера дернулся и натянулся с такой силой, что его прижало к брусу полубака. Англичанин издал непроизвольное рычание.

– Выдайте слабину, пусть побегает! – сразу же крикнул Эль Анджело.

Через борт полетел второй линь, и мальчик метнулся, чтобы не дать ему запутаться, так как серповидные челюсти схватили наживку прежде, чем крюк коснулся поверхности: рыба вырвалась из-под воды, изогнув свое сверкающее блеском синего металла тело, и скрылась. Линь тут же туго натянулся. Стая акул, терзающих приманку, и две, попавшиеся на крючок, поднимали фонтаны пенных брызг. Линь, который держал Рейнер, был туго натянут: гигантская рыбина устремилась в глубину. Когда же человек или рыба пытались потянуть на себя, он вибрировал, как тетива напряженного лука.

– Выпустите слабину! Дайте ей место!

Эль Анджело вываживал зацепившуюся акулу. Вот на палубу у борта легло одно кольцо каната, другое, третье… Наконец длинная темная тень оказалась перед самым форштевнем и вода вскипела под отчаянно работающим хвостом. Рейнер продолжал бороться со своей рыбой, когда Гайамо подал гарпун капитану. Эль Анджело взял его, быстрым движением завел линь на утку и стал выбирать момент для смертельного удара. Мальчик, затаив дыхание, стоял поодаль. На мгновение рыба, как несущаяся торпеда, показалась на поверхности воды, и гарпун сразу же глубоко вошел ей в глаз.

Они принялись крутить лебедку, закрепленную на фок-мачте, и выбирать гарпунный трос. Рейнер в это время стоял спокойно, линь в его руках был не напряжен. Когда акула Эль Анжело перевалилась через борт, солнце полыхнуло во всю длину ее синего тела и позолотило скатывающуюся воду. Огромная рыбина легла поперек носовой палубы, и доски заскрипели под ее тяжестью. В этот момент хвост акулы хлестнул Рейнера по руке, ободрав ему кожу от локтя до плеча. Неожиданный удар заставил его качнуться к грот-мачте, но Пол тут же восстановил равновесие, выбрал слабину на лине и принялся вываживать рыбу. Отражавшееся в воде солнце слепило его, однако он продолжал натягивать линь, хотя рыба на противоположном конце отчаянно изгибалась и дергала назад. В конце концов она оказалась в ярде от борта, перевернутая кверху белым брюхом.

Две акулы напали на раненую прежде, чем ее успели вытащить лебедкой, и Эль Анджело яростно взревел, обрушив на них гору проклятий. Именно это он ненавидел в них и именно к этому не мог привыкнуть – к их каннибализму, слепому стремлению жрать себе подобных, когда те еще живы, несмотря даже на то, что они ведут смертельную схватку с их общим врагом – человеком.

Рейнер изо всех сил упирался в фальшборт, пот больно щипал его глаза, а яркий свет слепил их. Он уже понял, как мог человек проклинать рыбу: между человеком и рыбой существовала связь, не имевшая ничего общего с натянутым между ними канатом – это была непредсказуемость исхода схватки, происходившей в пустынном море. Дважды Рейнер чуть не выпустил туго натянутый канат, но его остановило странное чувство – этим он опозорился бы перед врагом. Не перед Эль Анджело или мальчиком, но перед чудовищем, сопротивлявшимся ему с силой, какую он прежде и представить себе не мог.

Он выбрал еще ярд линя, а затем правая нога скользнула по слизи на дне лодки, Рейнер споткнулся о ванту и стукнулся головой о мачту. В это время рука Эль Анджело стремительно обхватила его поперек груди и остановила. Мальчик что-то крикнул и прыгнул с бака, держа в руке гарпун. При этом он обошел подальше пасть акулы, потому что, крикнул он, акула не мертва, пока не воняет – это вам может подтвердить Пуйо, однорукий Пуйо.

Рейнер не видел, что происходило в следующие несколько секунд, но почувствовал, что линь снова натянулся. Когда натяжение ослабло, он упал на дно лодки, так как Эль Анджело выпустил его, чтобы взять гарпун. Затем они вместе с мальчиком что-то выкрикнули, взвизгнула лебедка, и канат в руках у Рейнера провис, на этот раз окончательно.

Эль Анджело окликнул его, напомнив об осторожности; в это время акула за бортом взмахнула хвостом, окатив всю лодку водой, будто ударила волна.

Рыбу вытащили из воды, положили наискось на носовой палубе, рядом с первой, и Гайамо с бешенством страха принялся колотить ее.

– Ты испортишь шкуру, – остановил его Эль Анджело. Он дважды сильно ударил акулу гарпуном, а затем подошел к Рейнеру. – А теперь мы пойдем домой, – сказал он.

Под жаркими солнечными лучами кровь на виске, где Рейнер ссадил кожу, ударившись о мачту, успела свернуться, а рука стала темно-красной по всей длине.

Эль Анджело взял бутылку коньяка, стиснул руку Рейнера так, что он не мог ею пошевелить, и направил на рану золотой поток. Рейнер каким-то образом смог удержаться от вскрика боли.

– Кожа акулы обдирает как рашпиль, – сказал испанец, – но она чистая, не то, что укус. Все, теперь домой.

Спирт успел улетучиться, и Рейнер снова был в состоянии разговаривать.

– Поймав только две рыбы? Мы остаемся здесь.

Эль Анджело приказал мальчику запустить мотор, а сам начал выбирать канат с приманкой.

– Нет никакой нужды возвращаться, – продолжал Рейнер. – Я только начал входить во вкус.

– Мы идем.

– Я плачу сто песо за день, а у нас остается еще целых четыре часа до заката!

Эль Анджело освобождал руль.

– Вы не будете платить.

– А я буду настаивать на том, чтобы полностью расплатиться.

– Я не возьму.

Лодка уже легла на курс, и стая акул рассыпалась, чтобы вновь собраться на чью-то кровавую тризну в каком-то другом районе океана.

– Эль Анджело, если мы сейчас пойдем домой, завтра я не выйду в море на вашей лодке!

– Вы не выйдете в море ловить акул ни на чьей лодке самое меньшее три дня. Утром вы вспомните мои слова.

Рейнер был в бешенстве, так как сто песо проделали ощутимую брешь в его бюджете, а на то, что компания вышлет ему еще денег – теперь, после того, как его отозвали – надежды не было. За эти сто песо он должен был сразиться еще с несколькими акулами, причем сделать это аккуратнее и получить значительно больше времени для разговора с Эль Анджело в надежде повернуть беседу в нужное русло.

– Я в гневе, – выразительно произнес он по-испански.

– Это потому, что вам больно. – Лодка уверенно держалась на курсе, двигаясь ходом в три четверти по зеркальной поверхности воды.

– Мне не больно.

– Значит, вы не человек.

Рейнер совсем было настроился продолжать спор, но тут его желудок наконец-то отреагировал на недавнюю борьбу с рыболовной снастью под палящим солнцем и на резкую боль, вызванную коньяком, который обжег рану. Он неуклюже поплелся на корму и постарался скрыться от взглядов экипажа.

Через час впереди охристо-белой полоской завиделся берег. Рейнер теперь сидел под тентом и пытался собраться, размышляя о куске веревки, лежавшем у него в кармане.

Это была мера его сегодняшних успехов. Вскоре после восхода солнца, когда они втроем шли по берегу к причалу, он сказал Эль Анджело, что забыл свой пиджак и зажигалку в его доме (в действительности он нарочно оставил их там). Поспешно вернувшись, он пробыл в одиночестве достаточно долго для того, чтобы грубо снять расстояние с карты. На карте была отмечена гавань Пуэрто-Фуэго и пристань рыбачьей деревушки Касано, лежавшей южнее.

Теперь на веревке были завязаны три узла: один означал Пуэрто, другой – Касано, а третий – маленький вертикальный крест. Расстояние от гавани до Касано можно узнать по любой карте и таким образом узнать масштаб на карте Эль Анджело. А координаты креста были примерно десять градусов к югу от чистого запада.

Гнев Рейнера был вызван вовсе не тем, что Эль Анджело решил вернуться раньше времени, а угрызениями совести. Ему очень не нравилось, что пришлось обмануть отсутствовавшего хозяина в его собственном доме с помощью обрывка веревки.

Доктор жил в небольшом доме из кирпича-сырца на юге города, между пляжем и болотом; здание пряталось в густой растительности, полностью скрытое шелковистыми светло-зелеными листьями банановой пальмы. Рейнер подумал, что тот, кто построил этот дом, должен был прокладывать дорогу к нему топором.

Эль Анджело поступил очень мудро: он поручил Гайамо проводить этого англичанина к дому доктора. Когда Рейнер остался с мальчиком наедине, то немедленно предложил ему десять песо, чтобы тот забыл обо всем этом, но Гайамо просто сказал, что эль капитано будет бить его, если узнает, что он не выполнил приказа; так что и Рейнеру оставалось только повиноваться.

Ван Кеерлс оказался худощавым человеком с неторопливыми движениями и самыми длинными пальцами, которые когда-либо приходилось видеть Рейнеру; при разговоре он непрерывно сжимал и разжимал их. В его светло-синих глазах угадывалась боль; возможно, это было воспоминание о ком-то. Крошечный кабинет, в котором он обрабатывал ободранную руку, был безупречен – гигиенический оазис посреди буйной растительности, испускающей запах гнили. Деревья и лианы заглядывали в самые окна, придавая бледно-зеленый оттенок белым стенам и эмалированным шкафам.

Когда Рейнер вошел, доктор, видимо, был занят, так как на нем красовался белый халат, застегнутый на верхнюю пуговицу.

– Кто был этот мальчик, который, привел вас сюда? – Его английский язык не имел и следа акцента; доктор лишь несколько растягивал слова, да руки его двигались быстрее, чем язык.

– Его зовут Гайамо.

– Мальчик Эль Анджело?

– Да.

– Как вас угораздило? Ловили акулу?

Тут доктор разлил борную кислоту, и, включив миниатюрный пылесос, принялся размахивать им под ногами, так что разговаривать пришлось, перекрикивая гул. Когда ван Кеерлс выпрямился, Рейнер с удивлением увидел, что на его лице не появилось ни капли пота. Он передвигался неторопливо, но ловко, умело расходуя энергию. В крошечной клинике было жарко, как в пекарне.

– По-моему, Эль Анджело слишком упрям для того, чтобы преуспеть, – сказал Рейнер. – Я хотел остаться там и продолжать ловить рыбу. Конечно, не было никакой необходимости идти сюда и впустую тратить ваше время, но мальчик сказал, что его сильно побьют, если он не приведет меня к вам.

Может быть, доктор поддержит разговор об Эль Анджело. Это явилось бы началом.

– Спустите брюки и лежите смирно, – приказал ван Кеерлс вместо ответа. Он выпустил воздух и струйку жидкости из шприца над лотком.

– Зачем?

– Это только первый укол. Вам понадобится сделать еще три, по одному в день. Брюки, пожалуйста.

Игла оказалась острой, и Рейнер почти не почувствовал укола.

– Но я уверен, что это просто…

– Помолчите, пожалуйста. Лежите спокойно.

Когда доктор убрал шприц, он натянул брюки.

– Неужели полдня ловли акул означают…

– Это должно предупредить заражение. Ваша рука – просто идеальная среда для него. Вы, знаете ли, не в Англии. – Доктор принялся обматывать руку стерильным бинтом, и она сразу стала похожа на землянику, засыпанную сахаром. Потом он заклеил ссадину на виске. Было очевидно, что он не собирался обсуждать Эль Анджело. – Не буду накладывать вам повязку на голову, хотя и следовало бы. Вы все равно сняли бы ее через минуту после того, как вышли отсюда.

Он протянул Рейнеру маленькую круглую коробочку с каким-то порошком.

– Этим посыпьте ссадину на ночь перед тем, как ляжете спать. Вы спите под пологом?

– Да.

– Проверьте, чтобы в нем не было дырок. – Он написал что-то на бланке.

– С этим зайдете завтра утром к аптекарю на Пласа Пастеса, его зовут Лусильо. Вас еще раз уколют. Не обращайтесь больше никуда – в этом городе такие тупые иглы, что в вас проткнут здоровенную дыру, а Лусильо в этом отношении получше других.

– Откуда вы знаете мое имя? – спросил Рейнер, взглянув на рецепт.

– Вы представились, когда вошли.

– Не помню этого.

– Вы значительно хуже себя чувствовали, чем вам кажется сейчас. – Доктор улыбался открыто и ласково. В их противостоянии слова одного стоили слов другого. Он первым пошел на прямую ложь и знал это. Ван Кеерлс должен был понимать, что лишь Эль Анджело мог назвать ему имя пациента, когда посылал его сюда.

– Сколько я должен вам, доктор ван Кеерлс? – Но и этот намек не подействовал.

Они прошли через полутемный зал, где в цветочных горшках росли маленькие банановые пальмы. Может быть, этот человек страдал агорафобией?

Вопрос о деньгах остался без ответа, и Рейнер задал его повторно.

– Поговорим об этом позже, – сказал доктор, распахивая перед ним дверь.

– Но если остальные уколы мне сделает аптекарь…

– О, вы еще вернетесь сюда. – Ван Кеерлс окинул ласковым взглядом свои домашние джунгли. – Но если вы не так упрямы, как Эль Анджело, я позволю себе дать вам совет.

Рейнер сошел на прохладную тропинку; под ногами мягко пружинили переплетенные корни. На мгновение ему захотелось доставить себе удовольствие заткнуть уши. Но совет мог оказаться полезным, а Рейнер не мог себе позволить отказаться от любой крупинки информации.

– Уверен, что вы сделаете это из лучших побуждений, – сказал он со всей доступной ему сейчас вежливостью.

– О да. Жаркий сезон в Пуэрто наиболее нездоров для европейцев. – На губах играла добродушная улыбка, но глаза были серьезными. – А пока следите за своей рукой. – Он тихо закрыл дверь.

Глава 8

Карта в холле гостиницы, которую Уиллис рассматривал в вечер приезда, была достаточно точна и подробна. Рейнер узнал все, что ему было нужно. С помощью своей веревки с тремя узлами он смог приблизительно определить координаты креста: пятьдесят миль от береговой линии, десять градусов к югу от чисто западного направления. Это давало 83° долготы и 2° широты.

Пол присел к письменному столу. Весь день он пытался придумать, что же включить в письмо руководству Трансокеанской компании. Жаловаться на лихорадку, полученную от укуса песчаной мухи, не имело смысла, так как это означало, что он должен находиться в постели, если не в больнице, а Уиллис мог в любой момент разоблачить ложь: ведь если Рейнер однажды видел его в городе, то следовало предположить, что Уиллис тоже заметил его. Он выше ростом. А простое сообщение о «прогрессе» ни в коей мере не удовлетворило бы Гейтса.

Произвести на него впечатление можно было только одним способом: написать то, во что он должен был поверить, зная, что это могла быть правда. Поэтому Рейнер составил почтительное письмо, вращавшееся вокруг единственной осмысленной фразы: «Затонувший самолет обнаружен на глубине 65 фатомов».

Он приблизительно указал координаты и пеленг. Даже при таких допусках можно было с уверенностью в успехе направлять в этот район водолазов.

Выпивая первый за день бокал перно, он смотрел, как свет окрашивает золотом стены домов на изгибе Авениды. Это было очень красиво, если, конечно, отвлечься от все усиливавшегося гула москитов и не обращать внимание на струйки пота, непрерывно сползавшие под одеждой. Угасание дня среди бульваров, усаженных густыми деревьями, и изящных зданий в испанском колониальном стиле привнесло ощущение чего-то уходящего навсегда, более существенного, чем еще один завершающийся день.

Возможно, дело было в том, что события этого дня касались не только его лично, но и множества других людей, и от этих событий ложились тени длиннее, чем от деревьев там, внизу. Сегодня он встретил совершенно незнакомого человека, который знал его имя и посоветовал покинуть город. И сегодня же написал письмо, которое должно было произвести в изящном офисе президента T.O.A. эффект разорвавшейся бомбы.

Через пять минут, когда Рейнер сделал последний глоток, за окнами было совсем темно и в гостинице зажгли свет.

С одной рукой ему потребовалось полчаса, чтобы принять душ и вытереться; за это время он успел вспотеть снова. В руке чувствовалось какое-то покалывание, правда, не неприятное, а в голове начинала пульсировать кровь, стоило лишь немного ускорить шаг. Примерно в восемь часов, когда город вышел на улицы, он медленно прогуливался по Авениде в остывающем воздухе под деревьями и пытался найти ответы на некоторые из вопросов.

С доктором ван Кеерлсом все было ясно. Как врач он пользовался доверием каждого, кто заходил к нему для какого-нибудь лечения, а несчастные случаи в рыбацком квартале города происходили достаточно часто. Тот факт, что вчера англичанин заказал поездку с Эль Анджело, в течение нескольких часов стал общим достоянием. Попытавшись подкупить Вентуру (о чем не переставал сожалеть), он обнаружил свои намерения, и это выделило его среди прочих. Вентура – Пуйо – Эль Анджело – а теперь еще и ван Кеерлс: цепочка тянулась все дальше. Если Эль Анджело знал местоположение затонувшего самолета и был почему-то заинтересован в том, чтобы сохранить это в тайне, то, вполне вероятно, он знал, где находится Линдстром, но это тоже было его секретом.

Кто угодно из дюжины людей мог сказать ван Кеерлсу:

– Мы не хотим видеть здесь этого инглиза. Пока с ним ничего не случилось, пожалуйста, предупредите, что ему следует убраться.

Это гораздо лучше, чем выстрел из темноты, и он исполнен благодарности за это. Но если они обнаружат, что он остался, их терпение быстро истощится.

Вопрос о том, почему кому-то хочется накинуть вуаль тайны на исчезнувший самолет, был куда сложнее.

Один ключ, похоже, предоставил его выстрел навскидку, случайно попавший в цель. Он сказал Жизели Видаль: «Скоро я покину эту страну», а она спросила: «Как?»

Если она была здесь пленницей, то и Линдстром мог оказаться в таком же положении.

И при этом тайну скрывали от живых. Вентура наотрез отказался говорить. Эль Анджело нашел потерпевший аварию самолет и тщательно нарисовал вертикальный крест – силуэт аэроплана – вместо своего обычного кружка, обозначавшего прочие затонувшие объекты. Ван Кеерлс велел Рейнеру покинуть страну.

Закрытый клуб расширил свой круг: теперь в него входили не только оставшиеся в живых участники того полета.

Мимо торопливо прошла кучка испанских студентов; они чему-то беззаботно смеялись, освещенные фонарями. Впереди у них была целая ночь, целый город и целый мир. Один из них случайно задел больную руку Рейнера, и тот почувствовал, как на его лице высыпали капли пота. При этом вспомнились слова Эль Анджело: «Вы три дня не выйдете в море ни на какой лодке». Даже прогулка по проспекту служила неприятным доказательством правоты этого утверждения.

Он медленно шел в сторону «Ла-Ронды». Дело было не в том, что он надеялся вновь увидеть там эту женщину – она могла никогда больше не появиться, как, вероятно, и Линдстром перестал бывать в баре Вентуры после того, как его узнал Марш. Он просто собирался поговорить с официантами. Один из них пожал плечами, когда его спросили, как зовут эту женщину, но, возможно, их молчание стоило не так дорого, как молчание Вентуры.

В первый момент Рейнер не обратил внимания на микроавтобус цвета слоновой кости, стоявший под деревьями в нескольких ярдах от ресторана. Но цвет пробудил воспоминания, и он взглянул на номер. Автомобиль был пуст.

Он пересек тротуар. Ресторан был освещен тем же мягким светом, что и при первом посещении: фонари на Авениде светили ярче. Юноша в костюме новильеро[4]4
  Начинающего матадора (исп.).


[Закрыть] играл на гитаре, неторопливо и старательно исполняя «Романеску» Мударры; может быть, эта вещь действительно нравилась ему. Время для фламенко придет позже, когда люди будут не так заняты едой. Помещение было наполовину заполнено людьми, но между столиками оставалось еще достаточно свободного места. Рейнер выпил перно около стойки и, укрывшись в тени, падавшей от двух огромных винных бочек, составлявших часть оформления, принялся осматривать зал. Прошло две или три минуты, прежде чем он увидел ее за столиком у дальней стены под одной из ламп, изливавших янтарный свет.

Лицо сидевшего с нею мужчины было ему незнакомо. Должно быть, они были здесь уже довольно долго; на столе перед ними стояла корзиночка с фруктами. Рейнеру лишь удалось разглядеть, что мужчина был испанцем или белым латиноамериканцем. Лицо Жизели Видаль казалось бледным, волосы были собраны в узел.

Он выждал, пока в ресторан не вошло еще несколько человек, а затем не спеша пошел через зал, чтобы иметь возможность подольше наблюдать за этой парой, прежде чем они сами заметят его. Возможно, обменявшись с ними несколькими словами, он получит новые отправные точки. Даже несколько слов смогут дать какой-то намек, а он попытается объяснить, что при их первой встрече обознался из-за тусклого освещения.

Мужчина заметил Рейнера, когда тот оказался совсем рядом с их столиком. Рейнер действительно никогда прежде не видел этого лица; похоже, и сидящий за столом тоже не знал его. Он перевел взгляд на девушку и заметил, как в глубине ее больших аметистовых глаз узнавание сменилось испугом, а затем потрясением. Она непроизвольным движением откинула голову. Потрясение было вызвано вовсе не появлением Рейнера.

Рейнер услышал, что к нему обращаются по-испански. Одновременно кто-то взял его за руку. Он повернулся.

– Вы гость нашей страны, сеньор?

Их было трое: майор полиции и два лейтенанта в полной форме, с револьверами в кобурах.

– Да.

– Мы проверяем паспорта.

– Мой паспорт в гостинице, команданте.

– Мы должны взглянуть на него, сеньор.

Рейнер терпеть не мог вида полицейских при оружии – это было признаком слабости закона.

– Хорошо. Это недалеко, гостиница «Мирафлорес».

Майор пошел впереди, двое лугартеньентес замыкали шествие. В зале воцарилось минутное молчание. Даже гитара, казалось, спутала мотив.

Три вещи волновали Рейнера. Он потерял шанс ближе познакомиться с мадемуазель Видаль. Его бесцеремонно схватили под видом обычной паспортной проверки. Но обычную проверку не проводят офицеры полиции – если, конечно, они не намереваются задержать кого-то определенного. И еще один вопрос сверлил мозг: кто выследил его здесь?

Он сел в полицейский автомобиль, и дверь за ним захлопнулась.