Текст книги "В жерле вулкана"

Автор книги: Адам Холл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

Рейнер присоединился к кучке людей, входивших в бар. Он заказал перно и осмотрел помещение, словно рассчитывал увидеть здесь знакомого. Его взгляд бесстрастно пробежал по лицам: испанский креол, индеец с побережья, метис, мулат, залетевшие на край света сыновья сыновей царей Аравии и инкских принцев, заброшенных сюда некогда пассатными ветрами, и поселившихся на этом берегу. Лишь немногие их них смотрели на Рейнера. Один из них был красивый юноша-левантинец.[15]15
  Левантинец – житель одной из стран западного побережья Средиземного моря, Ближнего Востока.


[Закрыть]

Несколько зазывал играли в покер. Гидросамолет местной линии должен был прорезать гавань белым пенным следом только через час…

Владелец оказался рядом, в глубине бара. Рейнер подошел к нему и просил на ухо.

– У вас не оставляли ничего для сеньора француза?

Ответный жест означал, вероятно, предложение подождать. Рейнер снова сел, праздно глядя на лица. Левую руку он положил на колени, так как его то и дело толкали люди, пробиравшиеся между его столом и стойкой вглубь помещения, откуда вздымались самые густые клубы дыма марихуаны.

Хозяин заведения, массивный обрюзгший метис с гибрид с приоткрытым ртом и постоянно полузакрытыми черно-оливковыми глазами, вернулся к стойке и с видимым усилием покачал головой. Ничего не передавали. Рейнер и не ожидал так быстро что-нибудь получить. Ей требовалось время подумать. А подумав, она вполне могла решить ничего не передавать. Но она должна была понимать, почему он пообещал приходить сюда каждый день, вверяя ей свою безопасность и, возможно, даже жизнь. Это был единственный способ заручиться ее доверием.

Креол принес перно и кувшин воды со льдом.

Между игроками в покер вспыхнула ссора. Деньги посыпались на пол. а игроки, визжа, как обезьяны, стали вырывать их друг у друга. Хозяин протиснулся среди стоящих посетителей и принялся колотить зазывал по головам. Те отчаянно оправдывались; каждый настаивал на том, что он-то как раз ни в чем не виноват. Не прошло и двух минут, как в баре вновь стало относительно тихо, а игра возобновилась.

Рейнер влил воду в перно и совсем было поднес стакан к губам, когда что-то заметил. Он опустил стакан на стол и внимательно посмотрел на него. Жидкость не помутнела, как это всегда бывало; содержимое стакана сохраняло бледно-желтый цвет и оставалось прозрачным.

Он закурил сигарету и обвел лица скучающим взглядом. Только один человек так же праздно наблюдал за ним черно-оливковыми глазами из-под полузакрытых век. Значит сообщение для сеньора француза все-таки передали.

Глава 17

Сквозь сломанную пластинку жалюзи пробился золотой свет и бросил луч поперек бара. Когда люди пересекали его, их лица приобретали ненатуральный цвет. В луче клубился дым. Все в баре, кроме игроков в покер, непрерывно разговаривали.

Рейнер посмотрел на кристально прозрачную жидкость в своем стакане. Несколько недель назад он просто подумал бы, что бармен по ошибке принес ему джасинта-кину вместо перно, или что перно простоял в этой дыре лишних два-три года. Несколько недель назад он счел бы мелодраматической мысль о том, что изменение химического состава напитка было, вероятно, смертельным. Но теперь он стал на несколько недель старше. Неважно, что добавили в этот стакан, но случайно это оказался ингибитор, и реакция, вызывающая помутнение содержимого, не состоялась. Они, кто бы это ни был, плохо знали химию.

Огромный метис-хозяин отвернулся и его полузакрытые глаза следили уже за кем-то другим. Этот взгляд сонной жабы мог вовсе ничего не значить. Рейнер взял стакан в ладонь, чтобы никто не видел цвета его содержимого, и снова обежал взглядом присутствующих. Все лица были ему незнакомы, кроме креола-официанта и хозяина – их он видел вчера. В течение десяти минут он ничего заметил, кроме, пожалуй, одного – красивый левантинец покинул бар. И это тоже могло ничего не значить: двое вошли, один вышел – что могло быть естественнее.

Было вполне возможно, что они позволят ему уйти живым и предпримут следующую попытку позже. Рейнер отметил про себя, где находятся хозяин и креол-бармен, поднялся и, взяв с собой стакан, начал протискиваться сквозь толпу. Если они захотят сразу же разделаться с ним – что ж, у них есть шанс. Ничего не стоило всадить ему нож под ребро, отвернуться и спокойно отойти на несколько шагов прежде, чем он зашатается и упадет.

Рейнер медленно шел сквозь толпу, крепко держа стакан со спиртным, не глядя в лица людей, обращая внимание только на руки тех, мимо кого протискивался. («Perd n…») Он чувствовал тепло прижатых друг к другу тел, вдыхал дымок суматранских сорняков, которые здесь выдавали за табак, и марихуаны, обонял запах пота и испарений алкоголя… («Perd n…») Порой он быстро вскидывал взгляд, проверяя где находятся креол и хозяин, не возвратился ли левантинец; левую руку он держал согнутой, прикрывая сердце («Perd n…»), а люди, толкая соседей, уступали ему дорогу. Им не было дела до него, они были поглощены своими разговорами о большой рыбе, налоге на дизельное топливо, девочках из борделя, а Рейнер тем временем приближался к двери. В конце концов он вступил в освещенный прямоугольник и на него нахлынул дневной жар.

Отодвинув тростниковую портьеру, Рейнер боком шагнул за дверь – на случай, если за ней кто-то поджидает. Солнце ослепило его, и пришлось несколько секунд выждать, прежде, чем он смог разглядеть детали: длинный шлейф рыболовной сети, спящую старуху, дворнягу, спавшую в тени ларя на причале – Рейнер помнил о ней. Не было ни малейших признаков какого-либо движения.

Он медленно шел, держа стакан в руке так, чтобы его, по возможности, не было видно со стороны. Наконец он присел на корточки в тени ларя и поднес стакан к собачьему носу.

– Tom, guapo… tom…[16]16
  Tom, guapo… tom… (исп.) – Пей, красавица… пей.


[Закрыть] – Ему пришлось повторить эти слова несколько раз, прежде чем собака проснулась и вскочила на ноги, слишком слабая для того, чтобы убежать. Глаза животного были полны страха.

Ни одна собака не могла устоять перед запахом аниса, а Рейнер терпеть не мог подозревать невиновных.

– Tom, perrito…[17]17
  Tom, perrito… (исп.) – Пей, собачка…


[Закрыть] – язык наконец нашел источник такого привлекательного запаха. Когда собака вылакала жидкость, Рейнер выпрямился, бросил стакан в воду у причала и встал в клочке тени, поглядывая на дверь бара Салидисо через прогал между штабелями бревен, в котором накануне вечером стоял «мерседес». «Вы хотите выяснить, что случилось с самолетом. Если это станет известно, я должна буду умереть».

Никто не проходил сквозь тростниковую портьеру. Посреди гавани скрежетала землечерпалка, заполняя небо своей странной музыкой.

Когда по телу собаки пробежали ужасные судороги, Рейнер пошел прочь. Он обернулся только однажды, отойдя на изрядное расстояние, чтобы удостовериться в том, что оказался прав. Его охватила ненависть к себе за то, что для спасения своей жизни пришлось отнять другую – пусть даже у этого жалкого создания.

Лодки вышли в море вскоре после заката, их темные тени прорезали фосфоресцирующую полосу прибоя и переваливались в волнах до тех пор, пока не загудели моторы и винты не повлекли их прочь от берега. Из затона в южной части гавани вышло двадцать-тридцать суденышек, и «Морская королева» скользнула мимо зеленого маяка, чтобы присоединиться к ним. Темное море было испещрено белыми барашками на волнах. Вскоре первые лодки достигли района промысла и на мачтах вспыхнули сигнальные огни. Короткие резкие волны беспорядочно побрасывали их.

Над морем раздались голоса, шелест разматывающихся линей и плеск брошенной в море приманки. И вот уже первая акула прорезала толщу воды следом кометы, и первый водонепроницаемый фонарь пошел в глубину, когда первая наживка была схвачена.

«Морская королева» продолжала идти на средней скорости. Мерсер передал штурвал одному из членов своего экипажа, состоявшего из трех человек. Через несколько минут последние огни рыбацкой флотилии остались на востоке, между судном и землей.

– Видел нас кто-нибудь?

– Трудно сказать, Джек. По крайней мере, никто не окликнул.

Они уже обсудили плату за поиск и сошлись для начала на ста пятидесяти песо.

– Я пока не искал камеру. Вам же ни к чему платить за прокат прежде, чем мы точно определим, где находится эта штука. Ее могло куда-нибудь переместить подводное течение – поблизости от края плато есть восходящие потоки воды из глубины, которые потом пересекают весь этот участок. Конечно, течение не должно быть сильным – я видел там водоросли. Эй, нам не пора поесть? – вдруг крикнул Мерсер, обращаясь к механику.

Механик, которого звали Ибитуба, прошел на корму, забросил в воду снасть на тонкой леске и принялся поджидать поклевки. Рейнер повернулся к Мерсеру и сказал, что хочет лечь поспать.

– О'кей, Джек. Возьмите одеяло, будет холодно. – Водолаза охватило мечтательное настроение: он неотрывно смотрел как отражение полумесяца, скачущее в воде через гребни и провалы волн, неотвязно, как чайка, сопровождает судно.

Рейнера разбудили за час до рассвета, в пять часов. Судно стояло, над верхней палубой горели рабочие огни, команда готовила оборудование. Ветер совсем стих, и море было гладким, как стекло, в котором так же ярко, как в небе, сияли звезды.

– Мы на месте, Джек. Точно на месте. Маловероятно, что оно могло куда-нибудь уползти.

Рейнеру внезапно пришло в голову, что крест на карет был слишком мал для того, чтобы можно было так точно выйти на него. От вида бескрайнего океана, озаренного одними звездами, его настроение упало еще больше: если придонные течения здесь достаточно сильны, то они вполне могли за это время унести самолет с плато в океанские глубины, куда не сможет погрузиться никакой водолаз. Он не знал, как давно крест был нарисован, и какие течения пробежали по дну океана с тех пор, как Эль Анджело нанес отметку на карту.

– Улыбнитесь, Джек. Сейчас темно, как в аду, но когда взойдет солнце, вы сможете здесь разглядеть дно.

Мерсер продолжал проверку снаряжения, время от времени переговариваясь со своим экипажем – тремя индейцами – на смеси английского и испанского языков и каких-то прибрежных наречий. Рейнер тем временем смотрел на небо на востоке. За какие-то двадцать минут из-за шпилей Анд появился свет и залил землю, небо и океан. Кожа сразу почувствовала тепло, а глаза сами собой прищурились – такими им предстояло оставаться весь день.

Лицо и ладони Мерсера обрызгали какой-то непрозрачной черной жидкостью из аэрозольного баллона. Его водолазный костюм был весь черный, даже пряжки ремней, ободок маски и воздушные баллоны на спине. Он одарил Рейнера белозубой голливудской улыбкой.

– Побольше оптимизма, Джек. За полчаса до рассвета надежда всегда улетучивается, как воздух из баллона. Посмотрите-ка за борт.

Поверхность воды с каждой минутой обретала все большую прозрачность; стали видны мелкие рыбешки, висевшие в толще воды, как плавучие булавки. Может быть и впрямь в этот важнейший день все пойдет хорошо. Ведь нужно только доверие Куги Мерсера, яркий солнечный свет и немного везения.

– Не буду надевать глубинный костюм, пока не найду нужное место. Сейчас пойду вниз примерно до середины, чтобы оглядеться, отсюда я увижу чуть не половину плато, а авиалайнер – достаточно большая птичка, если, конечно, не развалился на перышки. – Он помахал Рейнеру рукой со скрещенными пальцами и предоставил помощникам надеть на себя легководолазный шлем поверх незапотевающей маски.

– Тут бывают акулы? – спросил Рейнер у механика.

– Попадаются. Но они почти никогда не нападают на черные предметы в глубине воды. Босс их не боится. – На его лице мелькнула и исчезла быстрая улыбка. – Но, сеньор, ничего не бросайте за борт, даже пепел с сигареты.

Мерсер вытравил нейлоновый страховочный конец и кивнул. Матросы помогли ему перебраться через борт и запустили лебедку. Трос пошел внатяг. Водолаз медленно пошел вниз, оставляя за собой цепочку взлетающих к поверхности пузырьков воздуха. Через две минуты он исчез из виду, словно растворился в зеленой воде.

«Морская королева» вернулась незадолго до вечера. Судно сделало крюк на север и обогнув полуостров вошло в гавань, так как иначе с берега можно было бы легко определить ее курс. Рейнер с час пролежал на своей кровати в Кастильо Марко, пытаясь вырваться из черного отчаяния, охватившего его после того как Мерсер ободряюще сказал:

– О'кей, Джек, придется попробовать еще.

Мерсер сделал шесть погружений, переводя лодку на новое место каждый раз после того, как всплывал на поверхность. Однажды он облачился в глубинный костюм, так как увидел грубое подобие креста – но это оказалось всего лишь скальное образование на склоне плато. Сомнения Рейнера, которые до сих пор он упрямо загонял в самый отдаленный угол сознания, проявились во всей своей ошеломляющей силе, и в конце концов он почти убедил себя в том, что Эль Анджело разглядел под водой этот скальный крест, был озадачен увиденным и сделал пометку на своей карте, чтобы позднее исследовать и выяснить, не были ли это обломки рангоута затонувшего судна, упавшие таким причудливым образом.

Остатки командировочных, полученных от компании, позволяли ему пользоваться услугами Мерсера в течение еще двух дней. А на то, чтобы найти «Глэмис Кастл» мог потребоваться и месяц, да и то лишь, если самолет не унесло течением с плато в глубину.

Завтра в девять утра фирма «Пан-Агуадор» сообщит о пропаже автомобиля, а к сумеркам полиция Пуэрто начнет на него охоту. Он уже начал беситься от необходимости постоянно быть настороже на улицах и даже здесь в пансионе. Тот, кто отравил его перно, кем бы он ни был, знал, что он не умер. Даже гордость требовала от его врагов на следующий раз удостовериться в успехе.

Лежа в сырой духоте и слушая гудение мух, он пытался, как на протяжении всего дня, истребить это черное сомнение во всем, тем не менее оно непрерывно терзало его, пока он не заставил себя думать о другом. Чтобы продолжать все это, он должен был снова пойти туда. Ведь он обещал: каждый день.

Он пришел на причал перед самым закатом и увидел, что труп собаки исчез. Он уже превратился в скелет среди мусора, устилающего дно гавани. Старуха больше не спала – она со стонами перебирала сеть скрюченными пальцами.

В баре Салидисо было всего шесть человек. Хозяин дремал в огромном плетенном кресле, давно превратившемся под его весом в корзину. Креол стоял за стойкой. Левантинца не было видно. Рейнер узнал троих, бывших здесь накануне, остальных он никогда прежде не видел. Войдя, он приветствовал присутствовавших диалектным оборотом из тех, что употребляли рыбаки; один отозвался. Они говорили между собой, но прервали разговор, когда Рейнер вошел. Над головами крутился электрический вентилятор; у него не хватало одной лопасти, и каждый оборот сопровождался щелчком испорченного подшипника. Вентилятор не мог потревожить спертый воздух в помещении. Он лишь издавал шум, похожий на шипение иглы на закончившейся патефонной пластинке.

Рейнер встал так, чтобы видеть тростниковую портьеру на двери.

– Выпьете, сеньор?

– Нет.

Подшипник безостановочно щелкал. Огромный метис в своей корзине захрапел. Один из посетителей вышел, и тростниковая завеса издала глухой звон.

Рейнер подошел к хозяину и потряс его. Впечатление было такое, будто он толкал гранитный валун; тем не менее жабьи глазки приоткрылись. Пот, сбегавший с висков, капал с подбородка.

– Que hay?[18]18
  Que hay (исп.) – Что случилось?


[Закрыть]

– Tiene Usted uno mensaje para Se or French?[19]19
  Tiene Usted uno mensaje para Senor French? – У вас нет записки для сеньора француза?


[Закрыть]

Темные золотистые глаза не мигая разглядывали его, огромные легкие с хрипом перекачивали воздух, пот капал с лица.

Рейнер направился было к двери, но тут услышал за спиной скрип тростникового кресла.

– Momento.

Толстяк с трудом поднялся на ноги и зашаркал за стойку, оттолкнув креола. Тот, однако, не вышел в зал, а остался там же.

Пятеро посетителей завели на редкость примитивный и обезоруживающе нейтральный разговор.

– Море хорошее нынче.

– Прошлой ночью я видел манту.

– Вот это да!

Им было известно, что он понимал по-испански. Рейнер опять повернулся к двери. Тот человек вышел наружу уже несколько минут назад. Хозяин протянет сколько сможет. А он должен ждать.

Кривобокий вентилятор щелкал, щелкал…

Из задней двери бара принесло запах жареного осьминога, смешанный с марихуаной. Пятеро продолжали свой дурацкий разговор, никто не глядел на Рейнера.

– Si!

Рот хозяина искривился в подобие довольной улыбки. Рейнер взял конверт.

– Gracias. – Он раздвинул тростниковую портьеру. – Saludji, se ores!

Опять отозвался только один из них.

Рейнер нашел тенистое место у стены, с хорошо просматривающимися подходами, и прочел записку:

«Я буду на том же месте, где мы разговаривали. Не в баре. Сегодня на закате».

Никакой подписи. Оставался еще час. Это там, между кучами бревен.

За пять минут до заката человека, вошедшего в узкий проход между караванами бревен, можно было бы ясно разглядеть. Через пять минут после заката будет совсем темно. Два человека, по одному с каждой стороны, полностью перекроют проход, и оттуда невозможно будет удрать.

Хотя о том, чтобы не ходить туда, не могло быть и речи.

Глава 18

Рейнер не отошел от стены, когда прочел записку: ведь отсюда он видел вход в бар, а его продолжал занимать вопрос: кто был тот человек, который покинул бар, пока он там находился.

Старуха опять заснула с иглой в руках. Почему она сидела на солнце и была одета в черное, спросил он себя. Кто она такая? Теперь для него было очень важно знать, кто есть кто.

В отдалении на нагретом солнцем каменном причале топтались гиды и зазывалы. Через пятнадцать минут ожидалось прибытие гидросамолета. Ярко освещенную полосу пересекли две фигуры. Они шли целеустремленно, не сонной походкой, характерной для жаркого сезона. Рейнера, стоявшего в тени, они не заметили, а сразу же направились в бар Салидисо. Один из них был вчерашним левантинцем. Менее, чем через полминуты он вышел один и остановился у двери, осматриваясь. Нанем была белая шелковая рубаха, даже, скорее, блуза, джинсы в обтяжку, а на ногах сандалии с веревочными подошвами, прекрасно защищающие ноги от раскаленных камней.

Рейнер пошевелился, юноша увидел его и с изяществом крадущейся кошки медленно пошел в его сторону. Рейнер двинулся ему навстречу. Если бы не ниспадающая шлейфом цвета засохшей крови рыбацкая сеть, площадка была бы совсем пуста: ничейная земля из камня и солнца. Они сошлись примерно посредине, и остановились, глядя друг на друга – одни под плавно вращающимся небосводом.

Небрежно повернув красивую голову, левантинец взглянул, нет ли кого-нибудь поблизости. Никого не было. Старуха была деталью пристани, такой же, как ларь на причале. Юноша выхватил нож, красивый нож с рукояткой слоновой кости и коротким узким лезвием, украшенным гравированной змеей: этот мальчишка не стал бы носить с собой одну из грубых индейских поделок с резной деревянной рукояткой, которыми пользовались рыбаки.

– Кто послал тебя? – спросил Рейнер по-испански.

Левантинец сложил красивые пухлые губы в улыбку и не ответил.

– Полковник Ибарра?

Улыбка.

– Пуйо?

Но когда садится гидроплан, любой житель Пуэрто-Фуэего глохнет.

Рейнер сделал шаг вперед. Он был разъярен, но справиться с мальчишкой можно было только спровоцировав его на нападение. Тот переступил с ноги на ногу, готовясь к прыжку. Рейнер тем временем остановился и одним взмахом обернул носовой платок вокруг левой руки – это был его единственный щит. Он думал, насколько удивительно было, что даже здесь, в городе, где многие из обитателей могли манипулировать законом по своему усмотрению, этого юношу должны были подготовить для того, чтобы в открытую, при дневном свете убивать людей. Не исключено, что ему хотелось устроить представление для тех, кто будет наблюдать за происходящим из окон бара – тяга к эксгибиционизму непреодолима.

Рейнер теперь находился на расстоянии вытянутой руки от противника. Он не отрывал взора от яркого лезвия: к мальчишке можно было сейчас относиться как к постороннему свидетелю, его врагом был только нож. Если удастся отбить атаку, мальчик захнычет и бросится наутек; это было написано в его нежных серых глазах. Тем не менее, он знал свое дело. Нож он держал острием вверх, как человек держит горящий факел. Этот способ требовал большой силы, ведь обычно правая рука использует мускульную силу для нисходящих ударов, как при работе молотком. Направленное вверх лезвие вызывает ужас, его тайная цель – мягкое подреберье, живот и желудок – вместо твердых плеч и ребер. Вы можете надеяться перехватить поднятый нож прежде, чем он наберет силу в движении вниз, но если лезвие направлено вверх, у вас этот не получится: вы просто напоретесь на нож. Атака против такого ножа очень опасна, так как в этом случае солнечное сплетение остается открытым и знает об этом. В кризисной ситуации солнечное сплетение несет не меньшую мыслительную нагрузку, чем мозг.

Мальчишка должен знать все это: похоже, его хорошо учили. Он ожидал от противника ошибки – нападения. Рейнер снова осторожно переступил с ноги на ногу, поворачиваясь таким образом, чтобы на пути удара оказалось бедро, а не живот. При этом он не выпускал из виду ножа, отмечая насколько твердо левантинец его держит. Он знал, что должен попытаться захватить руку не сейчас, а позднее, когда она придет в движение, пытаясь дотянуться до нижней кромки ребер с сердечной стороны. Левше в этой истории было бы удобнее, так как он мог бы подставить свой правый бок вместо левого.

Рейнер перемещался на какие-то сантиметры. Он мысленно настраивал руку на твердый захват и готовил мускулы к стремительному броску. При высокой скорости движения им потребуется много кислорода, и в такой жаре они быстро устанут, но, тем не менее, будут достаточно эластичными. Сила, необходимая для броска, уже понемногу уходила. Возможно, мальчишка тоже знал это, но выжидал; его губы были искривлены, приоткрыв зубы, он дышал поверхностно, держа легкие заполненными воздухом – вряд ли в нужный момент удастся сделать глубокий вдох, а значит, выдохнув, он рискует остаться без столь необходимого ему кислорода. Мускулатура руки высасывала кислород из крови, и опасность кислородного голодания все возрастала.

Солнце сделало сталь цветной: лезвие испускало оранжевые и синие блики. Рейнер уже запомнил изображение змеи до мельчайших подробностей – еще бы, он почти сроднился с ножом за эти десять секунд. Среди отблесков был цвет его собственного отражения. Лезвие слегка подрагивало из-за напряжения мускулов; рука, вероятно, была сейчас самой горячей частью тела мальчишки – предплечье блестело от пота.

Небесный жар палил их тела, разливаясь по камням – их общий враг. В граните вспыхивали искры, и свет бил по глазам, как песок. В гавани звонили безумные колокола землечерпалки и их эхо отдавалось от стен. Вокруг царил зной, а среди мира чуть подрагивало лезвие.

Когда Рейнер перевел правую руку в другое положение, мальчишка со всхлипом выдохнул, нож, вспыхнув, взлетел вверх, а нога переместилась, так как баланс оказался нарушен. Руки обоих противников вступили в схватку; одна наносила удары, а другая отражала их; рубашка Рейнера уже оказалась разрезана и показалась кровь, а мальчишка чуть отступил, делая выпад за выпадом, каждый раз по-новому поворачивая лезвие, чтобы пройти защиту. Рейнер защищался в низкой стойке, используя грудную клетку и бедра для защиты живота и отбивая каждый выпад завернутым в платок запястьем. Одновременно он пытался незаметно поставить левую ногу между сандалиями с плетенными подошвами, чтобы при первой возможности сделать подсечку. Вот нож взлетел наверх, пролетел, с визгом распоров воздух, рукоятью вниз перед лицом Рейнера, пытаясь задеть его, и оставил рану на плече, но Рейнеру удалось впервые перехватить запястье. Он, правда, упустил его, но поймал снова и стиснул, выжимая пот из кожи.

Его левая нога занимала нужную позицию, и он навалился на мальчишку. Тот сопротивлялся, но его рука уже зашла за спину, голова откинулась назад, и он потерял равновесие. Падая на колени, левантинец попытался вырваться, но его рука была зажата, как тисками. Его лицо исказилось от боли и он опустился на подогнувшихся ногах. Ни один, ни другой больше не двигались – теперь окончательная победа была только вопросом времени. Пальцы пойманной руки распухли: артерии слишком быстро закачивали в них кровь, и пережатые вены не успевали ее отвести. Нож продолжал висеть в ладони, прижатый согнутым большим пальцем. Рейнер выбил его, и он отлетел, звякнув о камни, на которых капли крови высыхали в момент падения.

– Кто тебя подослал?

Лицо теперь потеряло свою красоту и стало похоже на лицо любого человека, страдающего от боли. Распухшие пальцы на глазах посинели и торчали из руки Рейнера, словно какой-то отвратительный плод. Он не ослаблял захват, так как мальчишка выжидал, чтобы удрать, а если бы он удрал, то уже не ответил бы ни на какие вопросы. Чтобы выиграть время Рейнер перехватил руку и начал понемногу нажимать.

– Кто тебя подослал?

– А-а-й…

Нажим. Вопрос. Лицо искажено гримасой боли.

– Кто?

– Не могу говорить. Больно.

– Это еще цветочки. Кто тебя подослал? – Он боялся вывихнуть мальчишке руку. Тогда он мог упасть в обморок, и тоже ничего не сказать.

Нажим.

– Кто?

– Ибарра.

Рейнер ослабил нажим, красивое лицо исказилось, а голова вскинулась.

– Подними нож.

Рука дернулась достаточно быстро, пальцы скользнули по камням.

– Дай мне.

Мальчишка держал нож за рукоятку, лезвием к Рейнеру. Если хочешь, то попробуй взять, говорили его глаза. Поэтому Рейнер нажал на руку посильнее, так, что запястье сломалось, и левантинец потерял сознание. Он зашвырнул нож в воду, взял своего противника за рубашку и доволок до бара. Было слишком жарко для того, чтобы оставлять его на улице. Рейнеру пришлось поднять его во весь рост и толкнуть сквозь тростниковую портьеру.

По-над морем стоял целый ряд лачуг, они торчали в гавани, как гнилые зубы во рту. Рейнер остановился у первой же двери, которая не была видна из бара Салидисо и стучал до тех пор, пока ему не отворила испуганная женщина. Раны были неглубокие, но вся рубашка была в крови. Над головой вращалось медное небо; оно хватало лачуги за коньки крыш, и крутило вместе с собой.

Его речь была невнятной, но он старался, чтобы голос звучал достаточно твердо – может быть это успокоит женщину – в первый момент у нее был такой вид, будто она собиралась сразу же захлопнуть дверь.

– Agua, senora… agua fresco – an poco de agua fresco, por favore.[20]20
  Воды, сеньора… свежей воды… немного свежей воды, прошу вас.


[Закрыть]

– Pobre chico – pobre, pobre…[21]21
  Бедный парень… бедный, бедный.


[Закрыть] – в ее словах звучала интонация матери, единственное спасение, которое когда-либо знал мир. Она взяла Рейнера за руку и ввела внутрь.

Две девушки, одна из них очень красивая цыганка, заглянули в дверь, когда мадам промывала раны и поливала их спиртом. Она отослала их прочь:

– Потом!

– Хорошие девушки, – сказал он с благодарностью.

– Чистые и горячие, – ответила женщина тоном матери, напевающей колыбельную. – Откуда вы знаете мой дом, chico mio?[22]22
  Мой мальчик.


[Закрыть]

– У него хорошая репутация, madre.[23]23
  Мать.


[Закрыть]

Когда она обработала последнюю рану, он спросил нет ли случайно у ее почтенного супруга рубашки, которую можно было бы купить. Она принесла отглаженную и пахнувшую мылом синюю хлопчатобумажную рыбацкую рубаху, спросила такую цену, за которую можно было бы купить дюжину новых, и Рейнер охотно заплатил. Его могли бы схватить по дороге к любому из ближайших магазинов: с левой рукой, замотанной в бинты ван Кеерлса и ножевыми ранами на торсе он больше всего походил на жертву автокатастрофы, сбежавшую с носилок.

Эмалированные часы с видом Толедо показывали двадцать минут шестого. Невероятно. Закат будет в шесть. Женщина помогла ему одеть рукав на левую руку. Она ни разу не спросила, что с ним случилось – осмотрительность была ее ремеслом.

– Вам не следует идти прямо сейчас, chico. Вы еще слишком слабы.

– Может быть, я еще вернусь.

– У вас еще никогда не было такого выбора.

– Уверен в этом.

Рейнер поблагодарил хозяйку и попросил выпустить его черным ходом. Через десять минут он уже был на Пласа Пастеса, и аптекарь Лусильо по рецепту ван Кеерлса сделал ему укол. В соседнем доме оказалась парикмахерская. Чисто выбритый и подстриженный, Рейнер почувствовал прилив энтузиазма. Он знал имя по крайней мере одного врага, Ибарры. А левантинец был месяца на два выведен из строя – у него сломана правая рука.

Он ждал в заранее выбранном месте, между опор неподвижного крана, вознесшегося в темнеющее небо над белыми сосновыми стволами. На автомобиле она могла подъехать только с одной стороны, а подойти пешком – с другой. Невдалеке Рейнер видел бар Салидисо. Прямо перед ним штабель кончался, и он не мог не заметить любого, кто подошел бы хоть с одной, хоть с другой стороны.

Землечерпалка остановилась, и над водой разносились негромкие звуки двигавшихся по заливу судов и суденышек. Солнце погрузилось в воду за полуостровом. На минуту прибрежная часть города окрасилась в красный цвет, но сразу же навалилась темнота и вот уже не осталось ничего, кроме бледных прямоугольников окон и тонкой цепочки фонарей, растянувшейся вдоль берега. Еще через несколько секунд зажглись огни на пристани, осветив бревна и раструбы двух переулков, за которыми Рейнер должен был наблюдать. В кармане он нащупал свернутый лист бумаги, как будто чтобы верить в реальность записки, ему нужно было физически ощущать ее.