Текст книги "В жерле вулкана"
Автор книги: Адам Холл
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)
Глава 5
Жизель Видаль выбрала столик около эстрады, на которой музыканты оставили свои инструменты, и села к ней спиной. Позади нее в полумраке угадывались формы гитар, да свисало со стула живописно брошенное яркое платье для фламенко.
Она находилась здесь уже час, глядя через открытые двери на проспект. Рейнер, продолжавший все так же держаться в отдалении от нее, сначала подумал, что женщина кого-то ожидает – но когда мимо проезжал автомобиль или пробегал промокший человек, она, казалось, не замечала их.
Вода все еще капала с его костюма. Она уже в первые минуты образовала на полу лужу, которая продолжала расширяться в сторону двери, в ней плавал чек из бара. Шум дождя был оглушительным; чтобы заказать себе еще один коктейль, Рейнеру пришлось подойти к официанту и говорить тому прямо в ухо. Стремительный поток воды несся по тротуару; переполненные желоба выкидывали ленты цветной бумаги, оставшиеся от последнего карнавала, и разворачивали их по шоссе; черная дворняга пыталась поймать в воде что-то живое – возможно, птицу, застигнутую дождем в воздухе и сбитую на землю.
Рейнер подошел поближе к официанту.
– Кто эта леди?
Но человек лишь пожал плечами и с мимолетной испанской улыбкой сказал:
– Смелее вперед – и она ваша.
Рейнер не стал сразу заговаривать с нею, так как надеялся, что она пришла сюда для встречи и он сможет увидеть еще кого-нибудь с одной из сорока двух фотографий. Теперь же он был просто в недоумении: на столе перед женщиной стоял бокал, но в течение часа она не прикоснулась к нему, не выкурила ни одной сигареты, не развернула никакого журнала.
Жизель Видаль уставилась в открытую дверь, словно загипнотизированная несущейся водой. Она не смотрела на Рейнера, но иногда, переводя взгляд с потопа за дверьми на женщину, он успевал заметить движение головы, будто она поспешно отводила глаза.
Он никогда не смог бы забыть ее лицо или позу, в которой она сидела. Если бы ее портрета не было среди фотографий, он все равно был бы рад попасть сюда и смотреть на нее, так же, как сейчас.
Где-то в пяти тысячах миль отсюда, возможно, близ Парижа, лежал могильный камень с ее именем; конечно, она не могла знать об этом, хотя все же должна была.
Рейнер подошел к ней, неслышный за шумом дождя. Она удивленно посмотрела на него.
Он уселся, положил руки на стол, сцепив пальцы и, не отрывая от них взгляда, сказал:
– Не ожидал увидеть вас снова. – Рейнер умолк. Тщательно продуманная фраза должна была означать: «Я тоже был там».
За тот час, который Рейнер глядел на женщину и снова и снова прокручивал предстоящие действия в мозгу, он понял одну очень важную вещь. Пассажиры хотя и разделили друг с другом момент истины, должны были остаться незнакомыми между собой. Пилоты могли всего лишь окинуть девяносто три лица беглым взглядом, проходя из кабины в туалет. Ни экипаж, ни пассажиры не узнали бы друг друга, доведись им нормально приземлиться и попасть в здание аэропорта.
На ее прекрасное лицо, конечно, глядели бы больше, чем на большинство других, но в салоне, похожем на трубу, никто не мог беспрепятственно подолгу разглядывать ее.
Его собственное лицо было ничем не примечательно; о нем сказали бы только «англичанин». Она не узнала бы его даже в таможне после нормального приземления. Тем более теперь.
– Кто вы? – ее голос был низким, но Рейнер ясно слышал его, несмотря на шум дождя.
Он ожидал услышать более сильный французский акцент. Собираясь подойти, он думал, не стоит ли обратиться к ней по-французски и назвать по имени: мадемуазель Видаль; но это грозило слишком сильно раскрыть карты. Лучше на некоторое время остаться незнакомыми.
– Мы не знаем, кто из нас кто, не так ли? – с улыбкой сказал он. – Это так опасно.
Ее неприступный вид сложился давно и стал частью внешнего облика; пальцы лежавших на столе рук сцепились и напряглись.
– Вы следили за мной? – резко спросила она.
– Все мы следили друг за другом, ведь правда? Или вы лишились памяти, когда это произошло? Все было так впечатляюще.
Рейнер видел, что она стиснула руки, пытаясь справиться с дрожью; губы женщины дергались, будто она не доверяла себе и пыталась найти правильные, неопасные слова. Если бы он наблюдал за ней не так внимательно, то мог бы обмануться ее внешне спокойным видом: Жизель твердо смотрела ему в глаза и не сменила позы с того момента, как он сел рядом с ней. Он понял, что ей, возможно, приходилось делать такие усилия в течение двух лет; но все же она сидела здесь по часу, даже не выкурив сигареты. Он выстрелил наудачу и попал в цель:
– Скоро я покину эту страну.
– Как?
Вопрос резанул ему слух. Значит, они были здесь в плену?
– Это еще не точно, – ответил Рейнер, слегка улыбнувшись, чтобы она не подумала, что он скрывает от нее правду.
– Когда вы уезжаете?
– Это еще не точно, – повторил Рейнер и понял странную вещь: ему больше не хотелось уехать из этого адского места. Ее «когда вы уезжаете?» опечалило его и вызвало всплеск эмоций.
– Думаю, вы и сами пробовали, – небрежно сказал он.
Он не знал, в чем была ошибка, но этим вопросом мгновенно превратил ее во врага. Глаза женщины стали холодными, а голос прорезался сквозь шум дождя:
– Я никогда не пробовала. Я совершенно не хочу уезжать.
– Вы когда-нибудь раньше видели мое лицо? – спросил Рейнер.
– Нет.
– Тогда чего же вы боитесь?
– Я не боюсь. В этом городе никто не станет иметь дела с незнакомцем… со шпионом. – В последнем слове слышалось глубокое презрение; Рейнер подумал, что оно было вызвано вспышкой гнева, а не являлось обдуманным оскорблением, поскольку она добавила: – Может быть, вы и не шпион…
– Мир круглый, – ответил он, – и очень маленький.
Она вновь посмотрела на дверь – там сквозь шум дождя донесся похожий на выстрел звук захлопнувшейся дверцы автомобиля. Женщина встала настолько поспешно, что ее бокал зашатался, упал и разбился, пока она не оборачиваясь шла между островками желтого света. В бар вошел мужчина и снял шоферскую фуражку. Жизель Видаль приостановилась, ожидая, пока он расплатится с барменом, а затем вышла. Она медленно шла даже по тротуару, где поток воды, конечно, сразу же насквозь промочил ее туфли. Шофер обогнал ее, распахнул дверь «мерседеса», женщина села и сразу же тронула машину с места.
Рейнер подошел к дверям и успел заметить номер белого микроавтобуса, двинувшегося вслед за «мерседесом». Он записал его, а рядом по памяти записал номер машины, на которой приехала Жизель.
Он вернулся и сел на прежнее место. Один из официантов вытер пролитый коктейль и собрал мелодично звеневшие осколки стекла. Казалось, будто он трогает струны какого-то инструмента, лежащего в тени на полу.
Когда аромат ее духов улетучился, Рейнер вышел из ресторана и пошел пешком в гостиницу, держась под черными облаками древесных крон; его ноги почти по щиколотку погружались в воду.
Он обнаружил сотрудника службы безопасности авиакомпании Уиллиса в гостинице, когда тот у стойки портье отправлял письмо. Портье облизывал марку нового выпуска, с портретом президента Икасы.
Уиллис сказал по-испански:
– Вам повезло – страну возглавляет такой человек, как ваш президент.
– Очень повезло, сеньор. – Портье пришлепнул марку кулаком, чтобы она получше приклеилась.
– Привет, Уиллис, – окликнул Рейнер.
Сотрудник службы безопасности посмотрел на его промокший до нитки костюм и криво улыбнулся.
– Забыли зонтик?
Они обменялись рукопожатием. Уиллис был высоким, тощим и сутулым человеком с устремленными куда-то вверх маленькими глазками. Казалось, что он все время разглядывает невидимую стену и не может решить, стоит ли ему влезть на нее и посмотреть, что же за ней находится. На плаще Уиллиса было всего несколько больших мокрых пятен от дождя: должно быть, он приехал сюда от причала гидросамолета на такси.
– Давайте выпьем, – предложил Рейнер, и они сели под лампой в углу зала. Уиллис передал ему письмо от председателя.
«Со всех точек зрения, Вы просто великолепно справились там с делами, и мы решили – как видите – послать Уиллиса, чтобы он принял от Вас эстафету. Пожалуйста, возвращайтесь ближайшим удобным рейсом. Я буду ожидать Вашего возвращения, чтобы выразить мою искреннюю благодарность за отличную работу, которую Вам удалось проделать в условиях, которые, как мне известно, были чрезвычайно тяжелыми».
Это казалось вполне естественным. Его оторвали от обычных обязанностей в лондонском аэропорту, исполнение которых доставляло ему удовольствие, и послали на экватор в жаркий сезон для охоты за химерами, причем в страну, которую он, как было известно, вообще терпеть не мог. Несколькими днями раньше он радостно помахал бы этим письмом над головой и бросился бы упаковывать чемоданы.
Даже благодарность была высказана в письме не случайно: эти слова, скорее всего, продиктовал сам Гейтс, уговоривший его приехать сюда.
– Я сдаю вам дела, – сказал он Уиллису, – впрочем, это вы, наверно, уже знаете.
– Да. Но вы не кажетесь от этого счастливее. – Уиллис глядел поверх него куда-то под потолок.
– Я слегка промок. – Рейнер положил письмо на стол. – Если не возражаете, я пойду в номер и попытаюсь отжать из себя воду.
За пятнадцать минут, которые потребовались, чтобы принять душ и переодеться в сухую одежду, он успел подумать. Когда Рейнер вновь вышел в холл, Уиллис изучал большой план города, висевший на стене.
– Это здесь? – спросил Уиллис, ткнув длинным бледным пальцем в карту.
– Да. Бар Вентуры.
– А где Марш ловил свою рыбу? – Он не упомянул название или имя Эль Анджело, так как в двух шагах находился портье.
– Здесь.
– Хорошо. Где мы можем поговорить?
– Если соблюдать осторожность, то прямо здесь.
– Хорошо. – Они снова сели, и Рейнер обнаружил, что его раздражает профессиональный подход этого человека и его интонации: «Здесь болит? Да? Хорошо!». Он мог бы потерять часть своего спокойствия завтра, поднимаясь под лучами здешнего солнца по бесконечной лестнице к Вентуре.
Уиллис говорил очень спокойно, перегибаясь длинным телом через стол.
– Они не включили это в письмо, но я от имени правления должен попросить вас ничего никому не говорить. Абсолютно ничего абсолютно никому.
– Слова сопровождала холодная как лед улыбка. – Совершенно секретно.
– Неужели пресса что-то пронюхала?
– Э-э, нет. Абсолютно ничего и никому. Это слова Гейтса. Теперь вы, конечно, пожелаете поскорее смыться от всего этого. – Он посмотрел на запертое окно, за которым дождевые капли, разбиваясь о подоконник, непрерывно обдавали стекло брызгами. – Хотя должен предупредить, что в Лондоне, когда я уезжал, было почти то же самое. Не будете ли добры поделиться со мной тем, что вам удалось узнать?
Рейнер совершил настолько странный поступок, что сам себе удивился. Он рассказал Уиллису о Вентуре и попытке подкупить его, и о женщине, которую видел на тротуаре Авениды-дель-Мар четыре дня тому назад. Но он не рассказал ему о сцене, которая произошла в ресторане всего за час до их беседы. Им был нужен Линдстром.
– Вы сказали, что заметили номер «мерседеса».
Рейнер назвал ему номер. Но не сказал при этом, что видел, как этот автомобиль проезжает по шоссе вдоль полуострова.
Все зависело от ответа Гейтса на телеграмму, которую он собирался послать. Пока он не прибыл, Уиллис мог разгребать любые норы, как хотел. Он умел это делать.
– Что вы обо всем этом думаете, мистер Рейнер? Мне бы ваше мнение очень пригодилось.
Это добавление было совершенно излишним. Уиллис и Гейтс были очень милы со своим добрым стариной Рейнером.
– Я полностью уверен, что Вентура знает, где находится Линдстром. Думаю, что он должен был рассказать Линдстрому о моем интересе, особенно после того, как раньше его узнал Марш. Маловероятно, что Линдстром появлялся в баре Вентуры после встречи с Маршем, еще менее вероятно, что он появится там теперь. У меня также вызывает сомнения человек по имени Луис. У него страшный шрам на лбу и всего одна рука. Его сын, Пепито, находится в тюрьме; его вместе с группой студентов схватили, когда они пытались взорвать железную дорогу. Поэтому Луис очень ожесточен. – Он обвел зал праздным взглядом. – Похоже, в этой стране не слишком жалуют важных шишек. По крайней мере, здесь.
– Точно! – Уиллис шлепнул по столу, как будто приклеивал почтовую марку.
Рейнер рассказал все, что мог, за исключением сцены в «Ла-Ронде», и наконец поднялся.
– Полагаю, вас не слишком раздосадует, если я еще некоторое время пробуду здесь, занимаясь этим делом?
Уиллис вскинул на него маленькие честные глазки.
– Я был бы только рад.
Рейнер отправился посылать свою телеграмму. Очевидно, Уиллис полагался на лондонское начальство, которое должно было отозвать Рейнера из Пуэрто-Фуэго, и мог позволить себе порадоваться его предложению.
Рейнер испытывал совершенно определенные чувства. Он был готов поставить свой палец на пари, что его отзывают для того, чтобы он не узнал слишком много, хотя доказать это никак не мог. Письмо Гейтса было совершенно естественным; пара любезностей, отпущенных Уиллисом, могла быть просто-напросто признаком хорошего самочувствия или радости по поводу того, что он сменил наконец место работы – Сингапур на Агуадор.
Телеграмма гласила:
«Прошу разрешения остаться на несколько дней. Убежден, что могу все завершить».
Первый текст, написанный на другом бланке, имел совсем иное содержание: «Подхватил песчаную лихорадку» – как оправдание задержки; но он выбрал другой вариант для того, чтобы с определенностью выяснить, действительно ли они не были заинтересованы в успехе расследования.
Отправив телеграмму, он совсем было решил вернуться и рассказать Уиллису о сцене в «Ла-Ронде», поскольку это расследование рано или поздно должно было коснуться нескольких тысяч человек, если, конечно, хоть какие-то его успехи станут достоянием общественности. Но тут в его мозгу зародилось сомнение, слишком ужасное для того, чтобы он мог позволить себе чересчур раскрыться на этой стадии. Нет, он будет ждать ответной депеши из Лондона.
Ее доставили в гостиницу перед полуночью, когда дождь ослабел и кратер вулкана снова проглянул сквозь туман, как отдаленное кроваво-красное пятно на темном небе.
«Прошу немедленно вернуться».
Но Рейнер уже твердо решил, что останется, какие бы трудности его ни ожидали.
Глава 6
Два самца меч-рыбы метались в смертельной схватке посреди гавани, то и дело выпрыгивая в полуденный знойный воздух; самки видно не было. Они носились по замершей в межень воде, вздымая клочья пены, и походили издалека на два ножа, режущих в клочки ватное одеяло.
Солнце достигло зенита, и тени исчезли повсюду, за исключением обширных крон деревьев и широких тентов. Около кучки вулканической золы, которую дождевые потоки намыли у причальной стенки прошлой ночью, стоял лишенный тени Уиллис, тощий и неподвижный, как аист. Он рассматривал кучку агентов гостиниц, казино и борделей, ожидавших подхода катера от гидросамолета.
Все эти агенты – индейцы, негры, метисы, мулаты, креолы, испанцы – все они продажны. Уиллис искал среди них наиболее умного на вид. Прибывая в незнакомый город, он узнавал от этих агентов гораздо больше, чем из любого другого источника. Это был для него, возможно, тысячный по счету незнакомый город, и он механически совершал обычную процедуру выбора осведомителя, размышляя при этом о чем-то совершенно другом.
Он думал о Рейнере, который перепутал все его карты. Он не должен был оставаться в Пуэрто-Фуэго; напротив, ему следовало вернуться в Лондон. Профессионализм этого человека и его преданность своим обязанностям были известны в T.O.A. А обеспечение безопасности авиакомпании в круг этих обязанностей никаким боком не входило. Помимо всего прочего, Уиллис сожалел о его упрямом решении остаться в Агуадоре. Гейтс сказал ему:
– Рейнер хорошо поработал там, но мы отзываем его по двум причинам: он узнал вполне достаточно для того, чтобы вы могли уверенно продолжить дела, и может вернуться к собственной работе. Может также выясниться, что нам придется и дальше держать язык за зубами, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Вы видите основания для осмотрительности, а он нет; это естественно. Пожалуйста, не забудьте сообщить ему от моего имени, что он не должен говорить абсолютно ничего и никому. Наша авиалиния перенесла сразу несколько ударов из-за несчастного случая с лайнером, и конкуренция стала куда жестче, чем когда-либо прежде. Мы хотим избежать любой утечки информации прежде, чем сможем представить Министерству авиации достаточно фактов – если, конечно, почувствуем, что это целесообразно сделать, учитывая интересы всех заинтересованных сторон.
Выбрав несколько ключевых слов из стереотипной бессмыслицы, Уиллис получил отправную точку. Это была его работа – сообщить о результатах расследования руководству Трансокеанских линий и предоставить им выбирать, как поступить с этими сведениями. Но Рейнер мог и не понять его и совершить какие-нибудь очень неуклюжие поступки.
В конце концов, Уиллис всегда предпочитал работать один, не считая неизбежных контактов с Интерполом и представительствами Т.О.А. в аэропортах. Рейнер оказался на одной тропе с ним, а это ни в коей мере не заслуживало одобрения.
Короткими решительными шагами он направился по раскаленным камням причала к индейцу в чистой рубашке и с аккуратной прической.
Вода посреди гавани была все еще спокойной; ее разрезал лишь плавник первой из акул, явившихся полакомиться мертвой меч-рыбой.
Грузовик рыбаков, низко просев на рессорах под тяжестью улова и тяжело переваливаясь, ехал по береговой дороге. Эль Анджело и мальчик вернулись на лодку, и это выглядело проявлением гнева Божьего: ведь теперь им нужно было отмыть суденышко дочиста и привести его в готовность к следующему рейсу несмотря на то, что лучи полуденного солнца нещадно бьют по песку, в который за миллионы прошедших полудней обратились некогда возвышавшиеся здесь скалы.
Гайамо то и дело бросался в море и снова выскакивал на берег, чтобы хоть немного охладиться. Его не останавливало даже недовольство Эль Анджело, как, впрочем и то, что в прилив в двух-трех футах от берега можно было наткнуться на синюю акулу, которые собирались сюда, чтобы поживиться выброшенной приманкой или внутренностями выпотрошенной рыбы. Он возвращался, разбрызгивая похожие на жемчужины капли, довольный мимолетным ощущением прохлады и собственной смелостью.
Рейнер подошел к лодке и обратился по-испански к огромному бородатому человеку, который ответил:
– Поговорим чуть позже. Подождите в моем доме, там тень.
Рейнер поднялся по горячему песку к лачуге, построенной из дерева и кирпича-сырца. Большую комнату украшали сети и пробочные поплавки, других помещений не было. Он знал, что под «домом» Эль Анджело имел в виду не здание со множеством комнат, а именно его собственное место жительства на земле. Место, где, возможно, жил его отец, где родился и, вероятно, однажды умрет он сам. Хотя в доме, конечно, была тень, но падающие отвесно лучи полуденного солнца так нагрели здание, что приходилось следить за дыханием, сознательным усилием втягивать тяжелый воздух в легкие и выталкивать обратно. Он пришел сюда, чтобы найти мальчика-индейца по имени Гайамо. Предварительно пришлось провести множество расспросов, начатых в баре Вентуры в тот самый день, когда он попытался подкупить его владельца. Вентура – Луис – Пепито, сын Луиса – студенты, пытавшиеся взорвать феррокарриль – среди них был мальчик Гайавата Мозес.
Ему было необходимо разузнать побольше о Луисе, чье второе имя, как удалось выяснить, было Пуйо. Мальчик мог бы помочь ему.
Он сказал Уиллису в гостинице этим утром:
– Я еще немного пробуду здесь, в городе, на тот случай, если вдруг понадоблюсь вам.
– Сочувствую. Я знаю, что вы ненавидите эту страну. – Уиллис отвернулся, не задавая прямого вопроса и не выражая никакого удивления. Рейнер ушел из гостиницы раньше, намереваясь исчезнуть из его поля зрения. Если он собирался выяснить как можно больше правды прежде, чем до нее доберется Уиллис, ему следовало упорно трудиться.
И теперь, находясь в доме Эль Анджело, Рейнер задавал себе вопрос: не понапрасну ли он тратит время? Полезнее было бы найти Луиса Пуйо и поговорить с ним, прислушиваясь к тончайшим оттенкам высказанных слов; но таким образом он мог бы сойтись на одной дорожке с Уиллисом. Было две причины, по которым он желал избегнуть этого. Одна из них была та, что Уиллис профессионал и должен желать работать в одиночку.
Он смотрел на большую карту, занимавшую всю стену лачуги Эль Анджело. Это не была типографская работа, чертеж был тщательно сделан вручную; вероятно, самим Эль Анджело. Масштаб был неразборчиво обозначен в углу – похоже было, что он составлял один дюйм на милю. Береговая линия была проложена небрежно, за исключением тех мест, где были ручьи и причалы, представляющие особый интерес для рыбаков. Зато океан был размечен куда точнее, и по различиям в разметке – кое-где использовались чернила, кое-где карандаш, цифры были неодинакового размера – становилось ясно, что карта составлялась небольшими участками и, вероятно, в течение многих лет. Это была, скорее всего, попытка зафиксировать всю сумму знания Эль Анджело об этих морских водах: рейс, занявший целый день, в течение которого, возможно, разыгрался шторм и был утерян такелаж, стал крошечным числом на этой карте, результатом измерения глубины или скорости пересеченного течения.
Большой кусок карты был покрыт потеками от ливней, с которыми не смогла совладать крыша лачуги, весь холст был засижен мухами, многие отметки трудно было разобрать, но Рейнер знал, что карта должна была являться самой ценной частью собственности Эль Анджело, даже дороже лодки. Лодку было легче построить и купить, чем сделать такую карту. Из этого следовало, что домишко на пляже был всего лишь его жилищем. Настоящим домом Эль Анджело был океан.
Он заметил крошечный крест случайно. В дюжине мест были отметки о затонувших судах: чернильный кружок с краткой легендой – несколькими словами по-испански: «Пробит борт, 50 фатомов, возможно, „Ла-Фиренца“, 1908… Лот запутался, поднята деталь лебедки с клеймом „Коллет и Браун“ Неизвестное…» Большинство затонувших судов находилось около линий, обозначавших длинный риф, протянувшийся с севера на юг параллельно побережью, приблизительно в тридцати милях от него. За рифом начинались большие глубины – двести и больше фатомов. Отметки показывали, что Эль Анджело, без всякого сомнения, был квалифицированным океанографом – за зоной больших глубин обнаружилось подводное плато со средней глубиной в шестьдесят пять фатомов.
Маленький вертикальный крест находился как раз на этом плато, приблизительно в пятидесяти морских милях, почти точно на запад от Пуэрто-Фуэго.
– Теперь мы можем поговорить, – сказал Эль Анджело, войдя в лачугу. Он снял с плеча тяжелый моток линя и повесил его на вбитый в стену костыль. – Вы не испанец и все-таки хорошо владеете этим языком. Как вам удается?
– Не очень. Боюсь, мой испанский далеко не столь изыскан, как ваш. – Фразы Эль Анджело были построены прямо-таки по-библейски, в его речи не было и тени диалекта. Рейнер отошел от карты и добавил: – Я хотел бы половить рыбу. – Сказать: «Я приехал половить рыбу» было бы ошибкой, так как Вентура знал, что он находился здесь уже больше месяца и за это время даже близко не подошел к лодке. Вентура – Пуйо – Пепито – Гайамо – Эль Анджело… Вы никогда не говорили с кем-то одним, но всегда со многими.
Эль Анджело отошел от стены и остановился перед Рейнером, сложив огромные ручищи. В считанные секунды там, где они касались тела, засверкали крупные капли пота и по смуглой коже побежали ручейки.
– У меня здесь не так давно был другой англичанин, его звали Мархе. Вы его не знаете?
– Как, вы сказали, его имя?
– Мархе.
– Нет, не знаю такого.
Рейнера так и подмывало обернуться и снова посмотреть на карту, но он не сделал этого. Интересно, что сказал бы Уиллис при виде этого маленького вертикального крестика? Наверно, выдумал бы какую-нибудь чертовски ловкую штуку. Уиллис был профессионалом.
– Вы ловили рыбу когда-нибудь? – спросил испанец. – Большую рыбу?
– Нет. – Лгать бесполезно, потому что в лодке его невежество сразу же проявилось бы.
– А почему же вы хотите ее ловить? – На великолепной бороде сверкали сбежавшие с висков струйки пота.
– Зачем люди забираются на горные вершины?
– Чтобы подчинить их себе.
– Ну вот… – Рейнер пожал плечами.
– Вы уже знаете кое-что об акуле, – сказал Эль Анджело, как будто эти слова убедили его. – Вы знаете, что если вы не сможете подчинить ее себе, то она вполне может завладеть вами. Это то же самое, что и с быками.
– Менее опасно, я бы сказал.
– Вы хотите, чтобы я взял вас в мою лодку ловить акул?
– Да.
– Тогда вы должны понять, что это опасно. Я всегда настаиваю на этом: мой гость должен знать об опасности. Завтра вы увидите это сами, но сначала нужно объяснить на словах.
– Я учитываю ваше предупреждение. – Он обернулся и посмотрел на карту.
– Насколько далеко от земли мы уйдем?
– Мы пойдем туда, где ходит рыба. А это может быть где угодно. На рассвете моя лодка будет готова. Это время вас устраивает?
– Прекрасно. – Он отвернулся от карты, так как Эль Анджело не проявил желания что-нибудь показать на ней. Раз они пойдут «куда угодно», то кроме как взмахом руки этот маршрут на карте не покажешь.
– Я беру сотню песо за день, – сказал Эль Анджело. – Мы возвращаемся на закате. – Он скептически посмотрел на Рейнера. – Или раньше, если вы пожелаете.
– Как только наловим больше, чем может поднять лодка.
Эль Анджело расслабленно уронил руки вдоль тела и чуть повернул свое большое тело, но посетителю вдруг стало ясно, что наступило время прощаться. Рейнер вышел на пляж и, пока шел до дороги, почти физически ощущал тяжесть солнечных лучей.
На открытом месте было невозможно думать. Позже он должен попытаться изобрести какой-нибудь способ навести Эль Анджело на разговор. Не было никакой надежды уговорить капитана взять от берега курс точно на запад и держаться его на протяжении пятидесяти миль. Независимо от того, что он нашел, этот человек поставил на карте не чернильный кружок, а крест, и сделал это, конечно, исходя из своих собственных сугубо личных целей.
Лишь раз, уже ближе к вечеру, Рейнер увидел Уиллиса, когда тот выходил из городской конторы Национального управления авиаперевозок на Авенида-дель-Мар. Он шел короткими решительными шагами по противоположной стороне улицы, новая панама нелепо выглядела на его длинной тощей фигуре. Если он и заметил Рейнера, то не подал виду.
Стоя под прохладным душем в гостинице, Рейнер вдруг осознал еще один вопрос. Что же все-таки заставило его остаться в Пуэрто: то ли он почувствовал вкус, проводя это расследование, которое вскоре разрастется до неведомых размеров, то ли причиной послужило то, что он вошел в «Ла-Ронду» во время дождя и простоял там час, глядя на женщину, прежде чем они обменялись несколькими словами? Жизель… Даже имя было прекрасным.
Но мысль была дурацкой, и Рейнеру пришлось ворчливо прогнать воспоминание о том, что вчера вечером, когда он вошел в эту комнату и постоял некоторое время у открытого окна, глядя на берег ненавистной страны, он впервые подумал, что вершина Катачунги, пылающая в черном небе, выглядит красиво.