Текст книги "Черный Легион (ЛП)"

Автор книги: Аарон Дембски-Боуден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

Он сидел, откинувшись назад, словно король без дела: слишком несгибаемый, чтобы сутулиться, и слишком бдительный, чтобы предаваться отдыху. Его рука лежала на эфесе черного меча. Каждый из нас знал легендарную историю этого клинка. Его убийственное лезвие лишило многих из нас братьев. Их кровь впиталась в черную сталь, стекая по надписям по всей ее длине. Изображение на оккулусе было слишком нечетким, чтобы прочесть слова, но я знал, что там окажется, когда картина прояснится: «Император Рекс». Клинок выковали, дабы воздать почести Императору, королю королей, Повелителю Человечества.

Волосы воина были коротко подстрижены и выбелены временем. Тонкий, рассеченный шрамами рот обрамляла короткая бородка. Возраст высушил его кожу и присыпал волосы инеем, но плечи не горбились, и даже помехи на оккулусе не могли скрыть ледяную ярость в его глазах. Этот взгляд пылал мщением. Он ждал нас здесь, ждал много десятков лет, и ждал правильно.

Он был нами, если посмотреть сквозь призму фанатичной преданности, сквозь зеркало возмущенной праведности. Я бы понял это даже до того, как несколько месяцев назад вкусил плоть мозга одного из его рыцарей. Я бы понял это в тот же миг, как мой взгляд упал бы на него – на этого древнего короля-рыцаря, восседающего на белокаменном троне и опирающегося на меч, который собрал урожай несказанного множества жизней во время нашего обреченного на провал мятежа.

Абаддон стоял и неотрывно глядел на него. Между раздвинувшихся губ виднелись покрытые резьбой зубы. Он был так же заворожен, как и все мы. Одно дело знать, что нас ждет, когда мы вырвемся на свободу, но видеть это собственными глазами – совсем иное. На его лице забрезжила улыбка, озаренные варпом глаза заблестели.

– Только ты, Сигизмунд, – произнес он, обращаясь к королю-рыцарю, – стал бы гнаться за обидчиком до самой границы преисподней. Это настолько чистая ненависть, что я невольно восхищен ею.

Древний рыцарь поднялся, поднимая свой меч в воинском салюте, который был мне знаком по сражениям бок о бок с Имперскими Кулаками в лучшие, более светлые дни. Он поцеловал эфес, а затем приложил лоб к холодному клинку.

– Я не потерплю, дабы нечистый жил.

Ухмылка Абаддона стала шире.

– Кровь Богов, я рад снова тебя видеть, Сигизмунд.

– Я отстаиваю честь Императора. Ведьму возненавижу и уничтожу. Я приму любой вызов, каковы бы ни были мои шансы.

Абаддон уже смеялся.

– Настоящий сын Рогала Дорна. Никогда не выказывай эмоций, когда их можно заменить хором обетов и клятв.

Но это были не клятвы. Не совсем. Это были обещания. Он записал эти обеты, дабы его орден следовал им, однако это были его собственные слова – не клятвы для повторения его рыцарями, а обещание врагам.

Сигизмунд, некогда Первый капитан Имперских Кулаков, а ныне Верховный Маршал Черных Храмовников глядел на нас с мостика «Вечного крестоносца». И все же он не желал обращаться к нам. Мы были ниже него и не заслуживали ничего, кроме величественного пренебрежения.

Наш же мостик, напротив, взорвался шумом. В оккулус полетели вопли и крики, полные жажды убийства – до нас, наконец, дошло чувство облегчения от освобождения из нашей тюрьмы и невероятная правда о том, что нам противостоят наши былые враги. Это изгнало прочь то ошеломленное и бесполезное молчание, которое охватило нас после выхода в Кадианские Врата, и мы ознаменовали этот миг симфонией звериного рева и глумливого улюлюканья. Из глоток людей, пастей мутантов и вокализаторов шлемов легионеров раскатился шум – надрывная волна насмешек и ярости, от которой содрогнулся зловонный воздух на мостике. В этом звуке слышались радость, злоба и бешенство. Он освобождал. Очищал. Виндикта обрела голос.

Сигизмунд смотрел на нас так, словно мы были всего лишь воющими варварами. С его точки зрения мы ими и являлись. Он так и не обратился к нам напрямую, и не отступил от этого и сейчас. Он отдал приказ экипажу своего мостика и сбросил с плеч плащ, разоблачаясь перед грядущим боем.

– В атаку.

Ультио немедленно отреагировала:

– «Вечный крестоносец» атакует.

Распоряжений она ждать не стала. «Мстительный дух» задрожал, двигаясь навстречу кораблю одного с ним типа. С тех пор, как они ходили в одном небе, прошли сотни лет. Теперь им предстояло встретиться вновь.

Полномасштабная война в пустоте ведется в категориях сфер контакта. Наиболее крупные флотилии сражаются друг с другом в трехмерном боевом пространстве, где подразделения каждого флота занимают сферические зоны конфликта. В этих сферах располагаются их корабли сопровождения и истребители, а также их цели. Аналогичным образом из групп отдельных сражений складывается вся война, ничем не отличающаяся от полковых стен щитов Железного Века или же морских баталий Эпохи Мореплавания.

Как же хорошо все это звучит в теории. В реальности повсюду куда меньше порядка. После контакта с врагом не сохраняется ни один из планов на бой.

Сферы представляют собой постоянно меняющиеся локации, которые ежесекундно перемещаются и перегруппировываются по мере развития битвы. Следить за этими не поддающимися отслеживанию миазмами, где с каждым ударом сердца теряются десятки тысяч жизней, а для каждой атаки необходима стремительная последовательность расчетов, способны лишь наши лучшие умы.

У нас одним из мастеров на этом поприще был Валикар Гине, нареченный Эзекилем магистром флота Черного Легиона.

Однако никто из наших капитанов, включая и Валикара, не мог сравниться с Анамнезис. Ультио подчинялась приказам Абаддона и Валикара, но они опирались на ее гениальность. Она была машинным духом корабля – самим кораблем – но еще и многим сверх того. Марсианский Механикум изначально создал ее как центр моего первого боевого корабля, ныне сгинувшего «Тлалока», покрыв ее суспензорную емкость сотнями когитаторов, подключенных к ее сознанию, а также изъятыми и хранящимися в баках вспомогательными мозгами. Они превратили ее в общностную сущность, дав ей имя Анамнезис, но подлинную самостоятельность она обрела, лишь слившись с древним и воинственным машинным духом флагмана нашего Легиона. Став сердцем «Мстительного духа», она вновь раскрыла в себе инстинкты смертной и объединила их со своим холодным и расчетливым разумом.

Эзекиль назвал ее Ультио: ироничная отсылка к богине войны и мести Старой Земли. А еще – уверен, это вас не удивит – еще одно обозначение виндикты.

Усовершенствованные чувства Ультио очень тесно срослись с «Мстительным духом», и она воспринимала огромное множество возможностей пустотной войны настолько хорошо, что сравниться с ней составило бы проблему даже для повелителей Легионов. Она являлась одним из крайне немногочисленных удачных прототипов Механикума, сочетавших в одном машинном духе человеческое сознание, общностную память и улучшенный интеллект, и благодаря этой редкости была столь же полезна, как и любой военачальников Абаддона. Возможно, полезнее любого из Эзекариона. Я не раз гадал, стремился ли Абаддон в первую очередь заполучить мои таланты, или же обеспечение моей преданности было лишь необходимой мерой для контроля над Анамнезис. Когда я задал ему этот вопрос ранее, он расхохотался, и это не дало вообще никакого ответа.

Абаддона лихорадило с того самого момента, когда он услышал, как Сигизмунд отдал приказ атаковать. Хотя мы и вырвались из Ока, певцы и вестники Пантеона кричали все громче, привлекая его внимание. Странно подумать, это все происходило до того, как он принял на себя их метку и взял демонический клинок. В последующие годы смотреть на него – на Осквернителя, на Лорда Хаоса Восходящего – было все равно что глядеть в сердце солнца.

Однако Пантеон взывал к нему, уже громче теперь, когда он стал на шаг ближе к участи, которой они желали для него – участи, которую ему предстояло всю жизнь реализовывать и отвергать, будучи величайшим шансом Богов на победу и в то же время единственным человеком, кому они не могли довериться и кого не могли лишить свободы. Он смотрел на «Вечный крестоносец», и в его глазах горел огонь.

Два флота двигались навстречу друг другу. Еще ни один корабль не вошел в зону визуального контакта, а дальнобойные орудия уже начали стрелять, полагаясь на расчеты. Палуба у нас под ногами громыхала от страшной силы двигателей и первых залпов, выплевываемых в безмятежную ночь. Отдельные боевые группы направились по назначенным векторам, начиная отдаляться, чтобы сформировать собственные сферы контакта. Мы только вернулись в реальное пространство, а уже бросали ему вызов воем батарей.

Так началась первая битва Долгой Войны.

Перед тем, как флоты сошлись, на какое-то время воцарился гнетущий покой. Я знал, что окружающий меня экипаж готовится, что сигналы горнов созывают воинов по боевым постам, пилотов по истребителям, а рабов из артиллерийских команд по орудийным палубам. Пока две армады еще находились на удалении друг от друга, какое-то время оставалось только ждать. Я знал, где буду нужен Абаддону, когда придет час, и потому оставался на мостике, ожидая его приказа.

У меня болела голова. Это была не просто боль, а физическое давление на черепную кость, сдерживающую мозг. Я чувствовал, как по ту сторону глаз набухают кровеносные сосуды.

Нефертари подошла ко мне, перемещаясь на свой чужеродно-плавный манер. Даже самые мельчайшие из ее движений были текучими, словно шелк, не содержа в себе при этом никакой чувственности. С ней был Нагваль, который почти что превосходил ее ростом и уж точно – размерами. Двое моих самых доверенных спутников, два моих лучших орудия, пусть даже обстоятельства и не позволяли мне последние годы пускать их в ход. Дева-чужая, в которой я более по-настоящему не нуждался, и простодушное отражение волчицы, которой я давным-давно лишился.

Хозяин, – передала мне рысь. Я проигнорировал ее. Я наблюдал за медленно увеличивающимися пятнышками вражеского флота. Мой воссозданный кулак сжимался и раскрывался, словно бионический цветок, выдавая мое беспокойство. Новые механические костяшки издавали урчание.

– Ты думаешь об Ашур-Кае, – предположила моя эльдар-подопечная. Она всегда держалась так уверенно и говорила так твердо, что было странно слышать в ее голосе вопрос.

– И да, и нет, – признался я. Я думал об Ашур-Кае – о Сароносе и увиденных мною метаморфозах – но также предавался размышлениям о Тагусе Даравеке. Я чувствовал, что мы неотвратимо движемся навстречу финальному противостоянию с Владыкой Воинств, и уже не верил, что смогу как-либо помочь Абаддону и братьям.

Они считали так же? Они увидят во мне обузу и уберут? Какое же странное это было ощущение: что тебе не доверяет ни один из твоих сородичей. Я так и продолжал читать их поверхностные мысли в поисках какой-либо тревоги, однако все они были сосредоточены на предстоящей битве.

– Саронос, – произнесла Нефертари, как будто пробуя имя на вкус. – Воин в сером действительно был Ашур-Каем?

– Да. Все это время это был он. Растяжение времени… – начал было я, но Нефертари заставила меня умолкнуть, коротко присвистнув сквозь зубы.

– Стало быть, Белый Провидец жив даже после того, как его принесли в жертву. Почему же тогда в тебе кипит столь неуместное и печальное беспокойство?

– Меня гнетет не Ашур-Кай, – согласился я. – Тагус Даравек сказал, что убил меня при Дрол Хейр.

В тот день на Нефертари были перчатки гидры – созданные в Комморре устройства, по желанию носителя выпускавшие наружу когтеподобные выросты живых кристаллов. Моя подопечная постучала фиолетовыми крустальными когтями по перилам, издавая неспешную звенящую мелодию. Та была размеренной, словно колыбельная, только искаженная и неритмичная.

Она мастерски владела различными диалектами готика, но ей тяжело давалось произношение. Рот и голосовые связки эльдар не подходили для того, что Нефертари определяла как «скотское блеяние, которое вы, люди, называете языком».

– Дрол Хейр, – повторила она название. – За то время, что мы были вместе, об этом месте говорили и союзники, и враги.

Ее темные глаза следили за напряженными фигурами экипажа мостика. Боевые корабли сокращали колоссальную дистанцию между собой. Палуба под нами подрагивала от далекого рева двигателей «Мстительного духа».

– В слухах о твоей гибели нет ничего нового. Ты умер там? Он сказал правд?

– Не знаю. Это может объяснить ту власть, которую он имеет над моей телесной формой.

– А еще это может быть ложь отчаявшегося чудовища, которое ищет любого преимущества, пока судьба ускользает от него сквозь пальцы.

– Мои воспоминания о том месте разрозненны. Несовершенны.

Впрочем, это также могло быть делом рук Даравека. Все это было настолько без толку. Мой разум сам себя запутывал.

Я убью его, – заверил меня Нагваль. Я качнул рукой, отмахиваясь от бесполезной преданности зверя. Нагваль пытался реализовать эту амбицию и терпел неудачу почти так же часто, как и я сам.

– Почему так многие твои братья и сестры думают, что ты умер в том месте? – поинтересовалась Нефертари.

– Потому что после Дрол Хейр я уединился. Покинул конклавы Тысячи Сынов, все еще собранные на Сорциариусе, и вместе с Ашур-Каем отправился прочь от остального нашего Легиона. Нас не видели десятки лет.

– Что вы делали, вошкарта? – спросила она, используя слово, которое в Комморре означало «рабовладелец». На какой-то миг я замешкался: она никогда прежде не выдавала своего интереса к моей жизни до того момента, как сама в ней появилась. Я почувствовал, что вот-вот улыбнусь.

– Мы искали путь наружу из Ока.

Она понимающе кивнула – хронология встала на место. Именно в тот период мы впервые повстречали Нефертари, дрейфовавшую на разбитом корабле из чужеродного металла и живых кристаллов. Своего рода спасательная капсула, которая кружилась в волнах Ока с единственной душой на борту.

Она согнула пальцы, и фиолетовые кристаллические когти втянулись.

– Насколько мне доводилось видеть, – произнесла Нефертари со своим сильным и трудновоспроизводимым акцентом, – вы, мон-кей, очень много чего заявляете, когда речь идет о вашей доблести. Наделяете себя одним титулом за другим, опьяняя свои души надеждой, что подобное позерство напугает ваших врагов.

– Бесспорно, это так, – согласился я, – хотя это и резкая критика для народа, что прибавляет к именам своих полубогов поэтичную чушь вроде «Буря Безмолвия» или «Крик Ветра», не так ли?

– Вы произносите почетные имена, бормоча глупости, которые делают их бессмысленными, – заметила Нефертари, – и это даже отдаленно не то же самое.

Как скажешь, – подумалось мне.

– Разумеется, – сказал я вслух.

– Возможно, он убил тебя и связал твой дух, – рассуждала Нефертари. – Возможно, играет на твоих страхах. Что от этого зависит для тебя здесь и сейчас?

– От этого зависит все. Если он подчинил мою душу своей воле… – я запнулся. Мне становилось все неуютнее. Дело слишком приближалось к тем вопросам, в которые мне бы не хотелось посвящать Нефертари – вопросам, касавшимся ее собственного существования. Она же резала дальше, оставляя мои сомнения без внимания.

– Ты неправ. От этого вообще ничего не зависит. Если ты его увидишь, то должен будешь убить. Вот что необходимо сделать. Неважно, какую власть он имеет над тобой. Это ничего не меняет.

– Благодарю тебя, – произнес я, – что без спроса внесла эту холодную ясность.

Я рассеянно провел бионической рукой по меху Нагваля. Зверь напрягся, едва не отпрянув от меня. Нефертари, слишком отличавшаяся от людей для демонстрации своих подлинных чувств, все же позволила себе бросить взгляд на это движение. Она знала этот жест по тем годам, когда рядом со мной была Гира.

Я посмотрел на огромную кошку-тигруса, глядя в несовершенные жемчужины ее глаз. По их взгляду я видел, как Нагваль меня боится: он страшился быть развоплощенным и изгнанным, разочаровав своего господина – как все слуги-демоны – но еще он боялся меня. Боялся моих мыслей. Моего гнева.

Создание, я скверно с тобой обращался те годы, что мы провели вместе, не так ли?

Громадная рысь поскребла палубу когтями.

Ты силен, хозяин, – передал Нагваль в ответ с инстинктивным смирением. Он намеревался служить мне, потому что я силен, потому что приковал его к моей воле. Он боялся меня, но пока что не собирался бросать мне вызов. Подобного примитивного и отчасти пустого подхода я и ждал, однако следующие слова Нагваля меня удивили.

И я не Гира. Только она не принимала от тебя страданий.

Я никогда не мучил Гиру. Ей не требовалось истязаний или каких-либо иных насильственных понуканий. Также я никогда не вымещал на ней гнев, поскольку долго служившая мне волчица была хитра настолько же, как и смертоносна.

Нагваль же полностью был хищником и разрушителем. Возможно, ранее я недооценивал эти качества. Об этом стоило подумать, когда мне представится роскошь в виде свободного времени. Если эта роскошь мне представится.

Я приложил кончики пальцев к закрытым глазам, борясь с хаотичной головной болью, которая продолжала давить на череп изнутри. Поверх моего зрения неразборчивой дымкой плясали образы из памяти. На командную палубу вокруг меня накладывались контуры мест, где я не бывал уже десятки лет. На краю обзора стояли давно мертвые братья. Я даже слышал их голоса – не вполне реальные, утратившие насыщенность в воспоминании, однако от них было не избавиться.

Тяжело приходилось не мне одному. Большинство из оставшихся на мостике воинов излучали ауру такой же боли, а у нескольких мутантов текла кровь из носа и ушей.

Цах`к, один из зверолюдей с «Тлалока», фыркнул, прочищая ноздри от кровавой слизи, и та брызнула на пол. Как и на моем прежнем корабле, он служил на «Мстительном духе» надсмотрщиком. Несмотря на то, что теперь он был стар – его шерсть побелела, а глаза затянула молочная муть – чтобы надзирать за рабочими, находившимися на его неласковом попечении, в глазах он не нуждался. Из его висков выдавались рога из черного стекла, а на подбородке и щеках торчали менее крупные шипы и гребни из того же обсидиана. На смену мохнатым когтистым рукам, которыми он когда-то держал лазерную винтовку или хлыст, пришли устрашающе острые кривые птичьи когти, плотно прижимаемые им к груди. Изменяющий благословил его – или проклял, если вам так угодно – но в любом случае я не исцелял его возрастные беды, поскольку ему более этого не требовалось. Бог Судьбы славно отметил его.

Он снова запыхтел и издал еще один короткий придыхательный лающий звук, избавляя нос от кровяной жижи. Зверочеловек ощутил мое внимание и оскалил желтеющие пеньки зубов в злобной гримасе.

– Боль, – проворчал он. Признание, не жалоба. – Боль с тех пор, как мы покинули Око.

Цах`к родился в Оке. Ему никогда не приходилось жить в материальной вселенной. Бремя физических законов вновь навалилось на всех нас, но сильнее всего оно давило на тех, кто был в реальности чужаком.

– Это время, – ответил я.

– Время, лорд Хайон?

– Боль, которую ты чувствуешь – это время идет вперед. Ты ощущаешь груз собственных костей и течение крови, твое тело стареет. То, что ты чувствуешь, Цах`к – это ход времени. Вот почему твоему разуму больно.

– Боль, – согласился зверочеловек. Мне было до него не так много дела, чтобы читать его мысли и смотреть, понял он меня или нет. Это едва ли имело значение.

– Хайон, – позвал меня Абаддон. Я оставил своих слуг и поднялся на возвышение к моему повелителю, готовясь наконец-то получить указания.

Когда я говорю, что казалось, будто его лихорадит, я не вполне справедливо описываю огонь в его взгляде. Это можно было бы назвать болезненным голодом или чистым фанатизмом и оба определения подошли бы безупречно. В его глазах я видел беззвучное бешенство, бунт подавляемых эмоций. Будь он зверем, – подумалось мне, – у него бы из пасти текла слюна.

При нем находилась Мориана. Она прохладно глянула на меня. Я ее проигнорировал.

– Я едва могу в это поверить, – тихо произнес Абаддон. – Свободны, спустя столько времени.

– Свободны, – согласился я. – Но надолго ли?

Он оскалился, зная, что я имею в виду. Империум уже довольно скоро услышит об этой битве. Мы были Легионом, однако наши враги обрушили бы на нас мощь целой империи.

– Достаточно долго, брат. Достаточно долго. Ты знаешь, чего я от тебя хочу?

– Как всегда. – Приблизившись к нему, я уже слышал это: трепещущую песнь варпа, которая расходилась по его ауре, как кровь затуманивает воду. А в этой вопящей гармонии слова. Слова на языке, не поддававшемся пониманию несмотря на многие десятки лет, на протяжении которых я был погружен в священные мелодии варпа. Эту песнь творили для одного лишь Абаддона, Пантеон тихо напевал ему о роке и судьбе. Я задался вопросом, что же именно они обещают, и эти ли посулы нашептывала Мориана в уши моего повелителя.

Этот вой сирен пронизывало одно слово – слово, отпечатывавшееся на самих костях Абаддона и чертившее себя в его крови. Единственное, которое я узнал.

– Драх`ниен, – произнес я вслух. – Здесь я слышу его песню отчетливее.

– Как и я, – сказал Абаддон. При этих его словах Мориана застыла.

– Искандар, сейчас не время для твоих подозрений.

Она положила свою маленькую, обнаженную человеческую руку на Коготь Гора. Меня порадовало, как аура Абаддона подернулась недоверием: как бы сильно он ни нуждался в ее словах, но иллюзий не питал. Казалось, он вот-вот скажет что-то еще, однако вместо этого он отодвинулся от тщедушной пророчицы и кивнул в направлении оккулуса:

– Хайон, ты готов к этому?

В его глазах на секунду мелькнуло сомнение? Мимолетный проблеск нерешительности?

Я посмотрел на флот, надвигавшийся на нас. Каким бы громадным тот ни был, с нашим ему было не сравниться. В авангарде шел «Вечный крестоносец», и я мысленно вновь увидел древнего рыцаря, столь царственно восседающего на троне.

– Не думаю, что к бою с Сигизмундом кто-то может быть готов, – отозвался я.

– Чемпион Императора, – тихо произнес Абаддон. Этим титулом Рогал Дорн наделил своего сына в Битве за Терру. О, как же по праву Сигизмунд получил этот титул. – Ты видел, как он стар.

– Эзекиль, если ты пытаешься убедить меня, что он утратил свое мастерство, то ты идешь путем глупца.

– Может и так. Он – это олицетворение всего, против чего мы сражаемся. Воплощенное невежество, марионетка на нитках слепой верности лжецу Императору. Однако я не могу питать к нему ненависти. Хайон, ну разве это не безумие? Вот символ всего, что мы стремимся уничтожить – легенда Империума – но я им восхищаюсь.

– Восхищайся человеком, – сказал я. – Уничтожь легенду.

Он ухмыльнулся.

– Мудрые слова.

– Возьми меня с собой, – продолжил я. – Я хочу сражаться в абордаже.

– Зачем? – тут же спросил Абаддон. Его веселье тут же прошло, стоило мне нарушить традицию. Один из Эзекариона должен был оставаться на борту флагмана, чтобы отдавать приказы Делварусу и работать вместе с Ультио. Так было заведено. Без Ашур-Кая логично было бы оставить меня, принимая во внимание мою связь с Анамнезис и способность управлять Дваждырожденными, несшими службу под началом Делваруса.

– Делварус и Рассеченные могут удерживать «Мстительный дух» без меня, а пепельные мертвецы подчинятся и другим колдунам. Я хочу участвовать в абордаже на «Вечном крестоносце».

– Зачем? – снова поинтересовался он, как будто сам этого не знал. Ему просто хотелось, чтобы это озвучил я.

– Чтобы сражаться рядом с тобой. Чтобы после заявлений Даравека ты доказал, что все еще мне доверяешь.

Лезвия Когтя тихо ударились друг о друга.

– Если бы я тебе не доверял, ты был бы мертв.

Я потянулся к его разуму, чтобы нас не услышала пророчица.

Так ли это, брат? Ты не доверяешь Мориане, но она до сих пор дышит.

Он разорвал психическую связь импульсом отрицания.

– Хайон, ты нужен мне здесь.

Я услышал в его словах железо. Спорить было бесполезно. Я уступил и кивнул, ощущая, как все глаза в зале обратились на меня, наблюдая отказ Абаддона. С одной стороны, я знал, что это всего лишь воображение, порожденное уязвленной гордостью, однако все равно чувствовал на себе эти взгляды.

– С тобой останется Леор, – решил Абаддон. Он, как всегда, оставался королем-воином, и при мысли о взятии «Вечного крестоносца» на абордаж в нем загорелась жизнь. Я практически слышал его неистовствующий пульс. – И, если вы потеряете мой корабль, я могу потерять терпение.

Сказав это, он вышел с мостика. За ним следовали Фальк и облаченные в черное терминаторы элитной гвардии Абаддона – некогда юстаэринцы, а ныне Сумрачный Клинок.

Я не стал смотреть, как он уходит. Раздраженный, я сосредоточил внимание на оккулусе, где два флота сходились все ближе. Сферы контакта противника вставали по своим местам, малые флотилии и боевые группы формировали собственный строй. Палуба затряслась – мы тяжело сделали вираж вбок, уходя от первых запущенных торпед. Посты экипажа взорвались криками и сообщениями о показаниях сенсоров.

Теперь все начиналось. Начиналось по-настоящему.

– Сестра, – воскликнула Ультио, обращаясь к «Вечному крестоносцу», собрату «Мстительного духа» и единственному линкору типа «Глориана» во вражеской армаде. На ее лице было выражение абсолютного ликования. – Ты промахнулась.

Двери мостика с грохотом закрылись за Абаддоном и элитой Черного Легиона. «Мстительный дух», уже содрогавшийся от перегрузки двигателей, каким-то образом прибавил хода, вторя жажде крови Анамнезис.

Война в пустоте

Я говорил о мощи нашего флота, но не о его скудности. Многочисленные демонические кузницы, которые впоследствии откликались на зов Абаддона, только недавно появились в Империи Ока. Наши технологии эпохи Ереси уже тогда постоянно деградировали, и мы мало чем могли заменить утраченное. Ресурсы вроде богатых минералами лун, корабельных заводов и мануфакторий Механикума были для нас столь же драгоценны, как свежая вода – они не только попадались мучительно редко, то также были подвержены собственным бедам. Группировки Легионов без конца грабили подобные места, бешено стремясь заполучить толику преимущества.

Вы уже слышали свидетельство об этом пожирании падали. Я рассказывал о Маэлеуме, о перенесенных им рейдах и нападениях, и о том, как мы недостойно ковырялись в его трупе. Все мы в те дни были стервятниками и воронами. Думаю, ими мы до сих пор и остаемся.

У нас кончались боеприпасы, броня трескалась, чинилась и снова трескалась, но правда состоит в том, что наши флоты находились в еще более скверном состоянии. Нам задали трепку во время Ереси, нас вышибли в изгнание во время Чистки, а пока Империум зализывал раны после нашего исчезновения, мы потратили эту эру в войне друг с другом.

На каждый корабль, которому мутация пошла на пользу, приходился такой, где она была проклятием. На каждый крейсер с превосходно отремонтированным или неповрежденным корпусом приходилось по такому, от былой славы которого осталась одна внешняя оболочка. В пространстве Ока наши корабли разъедало от контакта с варпом, что ускоряло естественный износ, а надежная возможность поставить капитальный корабль в док и провести ремонт предоставлялась поразительно редко. Внутри Ока, особенно в ту эпоху, рабочая и стабильная верфь являлась практически несбыточной мечтой. Именно их уничтожали в первую очередь, когда одна из группировок хотела стереть соперников в порошок.

На какое-то время новорожденный Черный Легион взял под контроль и защиту Ореол Ниобии – луну с верфью и кузницей, принадлежавшую Кераксии и Валикару. Этой опеке пришел конец, когда Тагус Даравек привел армию Несущих Слово и Гвардии Смерти, чтобы уничтожить наши доки и разграбить приобретенные нами богатства. В последовавшей битве сооружение погибло. После этого и Валикар, и Кераксия примкнули к Эзекариону в качестве магистра флота и хозяйки арсенала соответственно.

Многие из кораблей, на которых мы шли из Ока в готовые огневые сектора флота Черных Храмовников, носили на себе раны времени. Напор шторма, препятствовавшего нашему побегу, лишь усугубил нагрузку на корпуса после столетий гражданской войны и странствий по неспокойным ядовитым волнам пространства Ока. Имперские капитаны все эти тысячи лет часто отмечают, что флотилии Легионов-предателей и наших рабов состоят из звездолетов, которые похищены в окружающих Око секторах. Один только сектор Готик много веков снабжал нас кораблями в разных количествах. Такова печальная необходимость, поскольку наши корабли эпохи Крестового похода и Ереси необратимо разрушаются, теряются в когтях варпа, или же просто уничтожаются в перипетиях Долгой Войны.

Именно по этим причинам вы видите, что отдельные воины у нас экипированы древними и ненадежными типами оружия, или же вынуждены пользоваться неэффективным и устаревшим оборудованием. Несмотря на всю силу, которую придают мутации и ненависть, куда больше забирают износ, распад и вечная междуусобная война Девяти Легионов.

Мы сильны, но эта сила непрочна. В тот день мы превосходили армаду Сигизмунда числом, однако наше преимущество было хрупким. Мы не могли позволить себе роскошь беспечности. Основная часть силы нашего флота была сосредоточена в смертоносной мощи «Мстительного духа» и других наиболее крупных кораблей, некогда шедших в авангарде Великого крестового похода. Большинство из них за проведенное в Оке время подверглось существенным изменениям, и я знал, что возвращение в реальное пространство собьет их машинных духов с толку точно так же, как и всех по-настоящему живых существ.

Я не обладаю талантом вести войну в пустоте. Мне никогда не удавалось преодолеть чувство беспомощности, когда перед глазами происходят столь грандиозные разрушения, а моя судьба полностью зависит от корабля вокруг меня. Хуже всего то, что битва в пустоте не стремительна. Несмотря на то, что каждую секунду гибнут тысячи мужчин и женщин, непосредственно война разворачивается невыносимо неспешно.

Когда началось сражение, я остался на командной палубе. «Вечный крестоносец» и «Мстительный дух» мчались навстречу друг другу, но первыми в бой вступили не они. Эта честь выпала «Ведьме Тирезиана» – легкому крейсеру, который обогнал свою сферу контакта и немедленно оказался испещрен источающими газ ранами. К его обшивке, словно облачко кружащихся насекомых, прилипло звено имперских истребителей.

Все больше наших кораблей вырывалось из строя, устремляясь вперед по прихоти кровожадных капитанов, которых подстегивал уже давно недоступный вкус мести. Вид это, я покачал головой, но ответом на мое разочарование стало лишь фырканье Леорвина. Он стоял рядом со мной на возвышении и наблюдал на оккулусе те же самые картины. Звездолетам, которые покидали строй ради попытки личной мести, он сопереживал.

– Недисциплинированно, – произнес я.