Текст книги "Черный Легион (ЛП)"
Автор книги: Аарон Дембски-Боуден
Жанр:
Боевая фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)
Так что я перед лицом подавляющей мощи Ульреха я сохранял спокойствие – по крайней мере, внешне. Он наносил удары настолько быстро и сильно, что поддержание боевой концентрации давалось мне нелегко. Я представил себе, как Телемахон с отвращением наблюдает за моим выступлением. Представил, как Абаддон глядит на меня немигающим оценивающим взглядом. У меня больше не было сомнений насчет его мотивов – отнюдь, я уверился, что он послал меня на этот бой, чтобы посмотреть, как я умру. Плоды моих неудач, которые, наконец, настало время пожинать. И как же уместно было то, что все произойдет перед самим Даравеком и будет исполнено его же чемпионом.
Ульрех пустил первую кровь. Он воспользовался плохо исполненным отводом и рискнул нанести режущий удар мне по корпусу, оставив на нагруднике рассеченную прорезь. Ликующие крики его братьев стали вдвое громче.
Соберись, – предостерег я себя.
Наши клинки встретились, сомкнувшись возле рукоятей. Мы были так настолько близко друг к другу, что я видел отражение своего черного доспеха в грязно-серебристом керамите Ульреха.
– Почему ты вместе с ним? – спросил я Железного Воина, выискивая в его движениях признаки колебания. Их не было. – Почему ты с Даравеком?
Ульрех какой-то миг удерживал блок, а затем мы оба высвободились и разом сделали шаг назад.
– Абаддон – не меньший тиран, – коротко бросил мечник в ответ.
С этим я спорить не стал. Наши клинки сшиблись в серии взмахов и парирований. На сей раз я не отступал, а отводил все, что мог, и уклонялся вбок от того, что отвести не мог. Между нами и моими братьями оставалось лишь несколько метров. Двигаться уже было некуда.
Ульрех был не настолько молчалив, как я ожидал – когда силовые поля наших клинков оттолкнули друг друга с рыком энергетической перегрузки, он заговорил:
– Почему ты бросил свой Легион?
Признаюсь, вопрос меня удивил.
– Чтобы выйти из тени наших потерпевших неудачу отцов, – произнес я. – Позором с тенью преображены. В черном и золоте вновь рождены.
– Боевой клич фальшивого Легиона, – проворчал Ульрех.
– Боевой клич нового пути. Новой войны.
– От позора не сбежать, – рыкнул немногословный воин.
– Те, кто не учится на прошлом, – парировал я, – обречены его повторять.
Мы раз за разом скрещивали клинки, никому не удавалось добиться второй крови. Я постепенно оценивал его работу мечом, которая в худшем случае была мастерской, а в лучшем – исключительной. Возможно, Телемахон его бы уже победил. Я же мог лишь сохранять патовую ситуацию.
– Мне становится скучно, Хайон, – окликнул меня Абаддон. – Заканчивай с этим.
Кровь Богов, я пытался. Я сделал режущий замах, превратив его в колющий выпад в горло, когда Ульрех попался на приманку, но Железный Воин мгновенно восстановил равновесие и отбил клинок Сакраментума вбок.
– Маэлеум, – произнес Абаддон, обращаясь к Даравеку на фоне дуэли. Я не позволял их словам меня отвлекать. – Это было вдохновенное проявление враждебности.
Огромные крылья Даравека затрепетали, обдав нас дуновением смердящего углем воздуха.
– Маэлеум был наименьшим из оскорблений, нанесенных мною твоим владениям, Эзекиль.
В голосе Абаддона больше не было слышно веселья:
– Вот, значит, как.
Даравек принялся перечислять всю ту смуту и бесчестье, которым его силы подвергли нас. За недели, потребовавшиеся нам, чтобы добраться до края Ока, для армады Владыки Воинств прошли месяцы. Они бесчинствовали по всей нашей территории, неся смерть нашим гарнизонам и обрушивая гибель на крепости.
Даравек упоминал все – битву за битвой, падение за падением – скрупулезно приводя детали и смакуя их. Довольную речь военачальника оттеняли гул и грохот наших с Ульрехом активных силовых полей, поединок продолжался на протяжении всего монолога.
Легионер представляет собой трансчеловеческое создание, однако наша суть все еще формируется человечностью. Нас творят не без изъянов, и даже нашей эйдетической памяти не всегда легко восстановить отдельные движения в битве или дуэли. Причиной этого является самая непостоянная из стихий – эмоции. В особенности обычно ясные воспоминания воина может затуманить злоба, окрашивающая память в красное и окутывающая ее лихорадочным жаром.
С каждым словом, покидавшим изуродованные уста Даравека, мне становилось все труднее поддерживать медитацию дуэлянта. Концентрация начинала ускользать. Чтобы перехватывать удары Ульреха, я уже полагался не только на наблюдения за его стойкой и прогнозы на основании движений мышц, но в той же мере и на инстинкт. Хуже того, я чувствовал, как в мой разум вяло заползает тревога – это ощущалось на физическом уровне, по позвоночнику распространялся холод. Медитативные принципы давали мне наилучшие шансы выжить в этом бою, а Абаддон, будь он проклят, в самый неподходящий момент дал Даравеку повод для ядовитых слов.
Описание причиненной боли все продолжалось и продолжалось. Маэлеум растерзан орбитальной бомбардировкой, целые тектонические фрагменты планеты выломаны и загружены в массодвижители его флота. Мы сочли мир-могильник бесполезным, однако символизм этого поступка было невозможно игнорировать. Но худшее было еще впереди.
В армаде Даравека теперь шли три наших боевых корабля, захваченные в бою в качестве трофеев. Их защитников смяли, а выжившие члены экипажа стали рабами под бичами надсмотрщиков Даравека. Остальные были уничтожены или затерялись в пространстве Ока, изгнанные прочь от областей, которые они давали клятву оберегать.
На звездолете «Песнь гнева» – флагмане скромной флотилии, которую мы оставили присматривать за нашей территорией – были взяты заложники. В числе пленных находился и его командир, Ранегар Ковал.
Я хорошо знал Ковала. Бывший легионер Сынов Гора и помощник магистра флота Валикара, он был непреклонным и инициативным, добавляя свою выверенную агрессивную мудрость к холодным оборонительным расчетам Валикара.
Люди Даравека содрали с него броню при помощи бурильных лазеров, привязали цепями между двумя «Лендрейдерами» и растерзали на части. Разорванный надвое, он был еще жив, когда его скормили демоническим гончим, прикованным к командирскому трону на борту флагмана Даравека.
Участь прочих наших воинов была не менее бесславна. Часть из них, искалеченных и израненных, опустили в чаны с промышленной кислотой. Других ж неторопливо перемололи медленно крутящимися гусеницами боевых танков на глазах у глумящихся стай мутантов Даравека.
Финальное оскорбление состоялось, когда Даравек жестом велел одному из своих воинов выйти вперед, практически к границе поединка. Пожиратель Миров уронил на пол из призрачной кости смердящий черный плащ. На меня тут же обрушилась исходящая от темной ткани вонь мочи – застарелый, кислый и прогорклый запах. Пожиратель Миров пнул плащ, разворачивая его – это я только слышал, поскольку не мог растрачивать свое внимание на взгляды – однако реакция братьев сообщила мне истину с той же ясностью, с какой это могли бы сделать мои собственные глаза. Абаддон яростно выдохнул. Напрягшиеся сочленения доспеха Илиастера зарычали. Даже Телемахон что-то свистяще прошипел про себя, что было для него ближе всего к выражению своего недовольства.
В следующий раз, оторвавшись от Ульреха, я осмелился бросить взгляд, и, конечно же, оказался прав. Плащ был вовсе не плащом. Из центра полотнища взирало прищуренное Око Гора, расположенное поверх желтых расходящихся лучей Восьмеричного Пути.
В ткань была завернута груда костей, до сих пор покрытых красными следами крови и прожилками связок. В тех местах, где их глодали, остались следы клыков.
Знамя Черного Легиона. Они взяли одно из наших знамен, использовали его вместо погребального савана для изжеванных демонами костей Ранегара Ковала, а затем позволили ордам своих рабов пропитать его потоками их грязной мочи.
Теперь поединок портили крики. Из моего горла поднимался гортанный гневный рев, который я не осознавал, пока не выдохся. Покоя и медитативного раздумья больше не было, вместо них все покраснело от стремления к цели. Я наступал на Ульреха, вкладывая в каждый удар весь свой вес. Протестующие силовые поля разбрызгивали искры. Они взвизгивали от перенапряжения при каждом парирующем столкновении. Я обрушивал на него ливень ударов с двух рук, двигаясь быстрее, чем в каком-либо из памятных мне боев – думаю, быстрее, чем двигался когда-либо позже.
Несколько раз он пробивал мою защиту, но я дрался, практически не защищаясь. И все же ему не удалось нанести настоящих ран – каждый раз, когда он доставал мою броню клинком, ему снова приходилось смещаться назад и защищаться.
Я знал, что мне не победить. Мне было все равно. Даже когда я вынудил его обороняться, он бился лучше и быстрее меня. Он отступал, блокируя, отводя и не рискуя атаковать, но я не мог пробить его защиту. До этого мне тоже не было дела. Рыча, задыхаясь от смрада нечистот, исходившего от нашего оскверненного знамени и окровавленных костей моего брата, я нападал, не думая о ранах, которые получу.
Я хотел крови. Хотел отнять жизнь за отнятую. Хотел мести.
Это виндикта. Вот о чем я говорю, когда утверждаю, что она питает сердца воинов Черного Легиона, что бьется в наших венах вместе с кровью. Месть любой ценой. Воздаяние любыми средствами.
У меня в сознании не загорелось вдруг откровение, не было никакой вспышки мрачного понимания, развеявшей красную ярость. Впоследствии Телемахон высказался с точки зрения мастера клинка – единственный способ победить для меня состоял в том, чтобы не заботиться о поражении. Даже в самом кровавом пылу битвы все бойцы все равно стремятся защитить себя. Даже Пожиратели Миров, когда в их мозг вгрызаются Гвозди, обороняются за счет инстинктов и дара гладиаторской мышечной памяти.
В тот день, противостоя Ульреху, я отринул все попытки уцелеть. Вместо здравого мышления в моей голове струилась виндикта.
Я отдал ему свою руку.
Сознательно – пожертвовав ею, чтобы замедлить его клинок. Все заняло в сто раз меньше времени, чем требуется для рассказа об этом. Удар тыльной стороной кисти, чтобы отбить его меч в сторону. Яркая вспышка силового поля. Звуковой хлопок, от которого мое предплечье громко треснуло.
В ту же секунду я рванулся вперед. Никогда не забуду ни ту жуткую легкость, с которой погружался Сакраментум – эфес поцеловал расколотый керамит на груди Ульреха – ни то, как все его тело изогнулось в агонии, когда я провернул клинок, погрузившийся в основное сердце. Дернув вбок, я вытащил Сакраментум, на обратном пути уничтожив по меньшей мере одно из трех его легких
Зашипела кровь, испаряющаяся на лезвии клинка. Я уже был в движении и обрушил Сакраментум на руку Ульреха с мечом, раздробив его кулак и силовой генератор в рукояти. Возвратным ударом я вогнал свой клинок ему в бок, где оружие врезалось вглубь и крепко засело. Он отшатнулся прочь, испортив мне удар, который должен был бы рассечь его в поясе, но его замедляли внутренние повреждения. Я удержал Сакраментум в руке, сделал шаг ближе и вырвал клинок, для упора ударив сапогом в разбитый нагрудник Ульреха.
Я отступил от Железного Воина, который, будь он проклят, так и не желал падать. У него осталась одна рука, органы, вне всякого сомнения, горели от боли и грозили отказать, но он все так же отказывался давать слабину. Хрипя сквозь решетку шлема, он переводил взгляд с меня на свой упавший, переломленный меч.
Моя левая рука вспыхнула огнем. В кровеносную систему хлынули обезболивающие, и я вздрогнул, увидев, что рука заканчивается у локтя. С керамитового обрубка сорвалось несколько искр и капель липкой крови, рана уже начала затягиваться. Прежде я никогда не получал увечий. Мне не удавалось признать картину перед глазами реальной, даже когда я увидел на полу свою кисть и предплечье с расколотой броней.
Мне хотелось прикончить Ульреха. Ничего так не хотелось, как взять его голову и поднять ее ввысь, крича о своем триумфе безумным Богам, что наблюдали за нами. Я чувствовал, что того же желает и сам варп – незримые ветра доносили шепот демонов, которые жаждали появиться на свет от этого варварского поступка.
Но я опустил клинок. Вопреки всем инстинктам я опустил Сакраментум и заставил себя заговорить между неровными вдохами. Таков был наш путь в первые дни. Необходимо было сделать предложение от имени Абаддона. Для нашего Легиона оно было законом всегда, когда нам противостоял соперник, достойный его услышать.
– Все кончено, – сказал я Ульреху. Тот знал это не хуже меня. – Но я хочу, чтобы ты был мне братом, Ульрех Ансонтин. Позором с тенью преображены. В черном и золоте вновь рождены.
Я чувствовал, что Абаддон смотрит на меня. Я ожидал, что наш повелитель будет в ярости после того, как Даравек оскорбительно перечислял свои кощунства в наш адрес, однако на деле все обстояло ровно наоборот. Его вспышка была уловкой? Сейчас он был спокоен, его аура оставалась под тщательным контролем, лишь едва заметно выдавая веселое удовольствие.
Что я тебе говорил, – беззвучно передал он мне. Его слова были полны гордости. Как я и сказал, тебе требовалось вновь обрести ненависть.
Я наблюдал за Ульрехом.
– Мое предложение искренне, – обратился я к нему.
Так и было, хотя признаюсь – мне хотелось, чтобы он ответил отказом. Хотелось убить его за все содеянное им и армадой Даравека, но я понял, что сказал правильные слова, в тот самый миг, как произнес их. Я бы никогда не смог его простить, однако в Долгой Войне полагался бы на его злобу и ярость на моей стороне.
Его дыхание скрежетало, словно пила. Звук напоминал цепной меч, давящийся плохим топливом. Вероятно, я все-таки разрезал ему два легких и повредил третье.
Ансонтин сделал шаг ко мне. И умер.
Его голова в шлеме скатилась набок. Обезглавленное тело рухнуло на колени и сложилось с привычным глухим гулом керамита, бьющегося о керамит.
Позади упавшего трупа Даравек махнул топором вбок, стряхивая с лезвия кровь. Часть брызг попала на черное знамя, что могло быть сделано только умышленно.
– Мелочная тварь, – бросил я Даравеку.
– Хайон, все кончено, – позвал меня обратно к себе Абаддон. Я не послушался.
– Ты следующий, – посулил я Тагусу Даравеку. Тупая пульсация в обрубке руки раздражающе отвлекала. Я сконцентрировался, заставляя плоть срастаться по новой и начиная процесс выращивания, на который требуется время даже при наличии психического дара. И все же я поднял меч, направив острие на военачальника, которого не смог убить столько раз до этого. – Ты следующий.
– Тебе за них стыдно, не так ли? – спокойно отозвался он. – За все эти неудачи.
Он читал мои мысли. Не напрягаясь. Мне никогда не доводилось встречать другого колдуна, способного проникнуть в мой разум без колоссальных усилий, если вообще способного на это.
– Хайон, – позвал Абаддон, на сей раз громче, – все кончено.
Но я не шевелился.
– Чего ты хочешь от этого момента? – поинтересовался у меня Даравек. – Ну что, по-твоему, может произойти? Ты всего с одной рукой одолеешь меня на клинках? Пустишь против меня в ход свое могучее колдовство и выдернешь душу из тела?
Я шаг за шагом надвигался на него. Его воины потянулись к оружию, но я не обращал на них внимания. Без Нагваля и Нефертари, охотящихся возле меня, я ощущал себя как будто голым, но в моей крови многообещающе пел адреналин. Я мог его убить. Мог убить Даравека прямо там. Я это знал.
Он ухмыльнулся, и в щели его растянувшейся пасти показались почерневшие зубы.
– На колени, – сказал он мне.
И я опустился на колени. Они с жутковатым звоном ударились о пол из призрачной кости. Это была поза не воина, приносящего клятву службы, а раба перед господином. Я ощутил ошеломление братьев, но это было просто ничто в сравнении с моим собственным.
Эзекиль, – попытался предупредить я, однако мой беззвучный голос был сдавлен и задушен, как если бы военачальник держал меня руками за горло. Я попробовал подняться, но обнаружил, что меня парализовали спазмы мышц, а легкие перехватило так, что они едва могли сделать вдох.
Даравек приблизился ко мне. С его горящих крыльев падали пепельные перья, разлагающуюся голову окружал призрачный ореол величия.
– Извинись за эту неуместную выходку, – велел он с бесконечным терпением в голосе.
Я вырежу твое сердце из…
– Прости меня, – произнес я. Мой рот пришел в движение. Слова хлынули наружу.
– Простить тебя за что? – в уголке рта Даравека надулся и лопнул пузырь темной жижи. Я попытался встать. Вместо этого моя гортань извергла еще более тихие и спокойные слова покорности:
– Прости меня за эту неуместную выходку.
– Славно, – он облизнул зубы, демонстративно смакуя маслянистую слюну, висевшую между клыков. – Хайон, я гадал, скрываешь ли ты правду от братьев из страха, что они могут убить тебя за нее. Но теперь я вижу в твоих глазах незнание и понимаю, что ты ничего не скрываешь. Ты просто не помнишь Дрол Хейр.
Я ничего не мог поделать с отвратительной глумливостью его голоса.
– Там нечего помнить, – ответил я, безуспешно пытаясь подняться с колен. – Такая же битва, как и остальные.
Поверх его ухмылки проступила липкая пена ядовитой слизи, и он произнес слова, годами раздражавшие меня – слова, которые я слышал более сотни раз:
– Искандар Хайон умер при Дрол Хейр.
Этот глупый слух. Всего лишь очередная ложь в устах тех, кто так часто путешествовал между группировками по ненадежным ветрам нашего адского прибежища.
Какой бы властью надо мной они ни обладал, в тот момент она ослабла достаточно, чтобы я смог заговорить:
– Ты глупец, – сказал я ему.
– Я знаю, что ты умер, Хайон, – заверил меня Даравек. – Это я вспорол тебе горло.
Атака на мой разум произошла без предупреждения. Это было слишком фрагментарно для воспоминания, однако слишком ярко для психической имплантации. На меня обрушились образы и сцены, напрочь лишенные сколько-либо явной упорядоченности, а на их фоне – странное чувство медленно забрезжившего осознания.
Бег по колено в грязном, шипящем снегу Дрол Хейр. Белая шуга испещрена брызгами крови.
(кровь моя кровь это моя кровь)
Наполовину погребенные в снегу тела, заиндевевшие от мороза в тот же миг, как упали. Алхимический туман настолько густой, что напоминает утреннюю мглу. Вопли воинов и мутантов, утопающих в ядовитом смоге.
(сделай что-нибудь колдун)
Отдача болтера. Удары десантных капсул, рубрикаторы Ашур-Кая присоединяются к моим, и земля сотрясается от их прибытия. Мой топор
(Саэрн секира из кузнечных горнов Фенриса)
врезается в ржавый полумесяц: топор Даравека.
(Искандар Хайон наконец-то мы встретились)
Стремительный порыв воздуха
(треск керамита)
и ощущение невесомости, удушья, глаза высосаны досуха, пальцы немеют от мороза, собственный череп кажется невыносимым бременем,
(ты мой, сын Магнуса)
давление, как телекинез, но не физическое – давление не на тело, а на саму душу. Земля не просто содрогается, а дребезжит, словно солнце заслонила тень железного бога.
(идут богомашины-титаны)
Пронзительный визг боевого горна, предупреждающего тех, кто внизу. Привкус озона от перегруженных, подвергающихся испытанию пустотных щитов. Яростный волчий вой. Сталь рвется под массой шерсти и бритвенно-острых клыков.
(Гира моя волчица моя смертоносная охотница отнята у меня уничтожена Гором Перерожденным)
Кровь всасывается. Кость покидает свое место. Мясо превращается в фарш.
(где Нефертари почему она не здесь это было до ее прихода в Ока до того как она стала моим орудием)
А затем, на пределе напора на чувства, жалкая милость освобождения.
(это сейчас)
(это тогда)
Слабость и свобода, как у марионетки с обрезанными веревками. Лязг керамита о призрачную кость.
Я поднял глаза на Даравека, здесь, на Тайал`шаре, и выдохнул воздух, отдававший на вкус старой кровью.
– Ты не можешь убить меня, – с омерзительной благожелательностью произнес он. – Ты мой, Хайон. Я вспорол тебе горло триста лет назад и вырвал из раны твою душу.
Ты лжешь, – я резанул его этими словами, будто ножом. ЛЖЕШЬ.
Он отвел их, не приложив ни малейшего усилия.
– Мне не нужно лгать, маленький раб. Подумай о том, что узнал сегодня. Подумай о том, кому на самом деле служишь.
Я заставил себя посмотреть на других легионеров возле Даравека. Это была правда? Души скольких из них были связаны таким же образом?
Даравек взмахнул топором.
– А теперь возвращайся к своему хозяину, убийца.
Вновь став хозяином собственному телу, я судорожно глотнул воздуха. Мышцы сводило, нервы работали с перебоями, но я поднялся на ноги, преодолевая красную пелену боли и изо всех сил стараясь показать, что меня не потрясло то, как непринужденно он дергал мое тело за ниточки.
Сперва я убрал меч в заплечные ножны. Затем воспламенил оскверненное знамя психическим огнем и сжег его в пепел за три удара сердца. А потом подобрал серый железный шлем Ульреха, перевернул его, чтобы вытряхнуть отсеченную голову на пол из призрачной кости, и забрал шлем с собой – трофей в память об этом моменте.
Однако мои сердца громко стучали. Во мне струился стыд, стыд и чувство поражения. Теперь мои неудачи были резко подчеркнуты. Думаю, что до тех пор мои доклады о безуспешных попытках убийств вызывали у Абаддона сомнения. Чтобы убедиться, ему потребовалось увидеть все собственными глазами.
Теперь мы знали, почему я провалился.
Никто из братьев никак не прокомментировал мои мольбы, когда я вернулся в строй. Телемахон отодвинулся от меня, словно покорность Даравеку была заразной.
Очень бегло осмотрев обрубок моей руки, Илиастер покрыл его замазкой для брони. Он был практичен, а потеря конечностей едва ли критична, когда речь идет о ранениях легионеров.
– Ты знал? – спросил я у него. – Знал, что он убил меня при Дрол Хейр?
В моем исполнении эти слова звучали безумием.
– Это вообще правда?
По глазам Илиастера я понял, что ему ничего не было известно. Увидев меня на коленях, он считал это правдой, но нет – наверняка он в любом случае ничего не знал.
Телемахон первым встретился с Абаддоном взглядом. Его серебряное лицо было бесстрастно, но я ощущал его липкую радость от того, сколь явно открылась моя слабость. Вне всякого сомнения, он собирался поговорить с Абаддоном наедине – спросить, можно ли мне теперь доверять, можно ли было вообще когда-либо мне доверять…
Абаддон оставался закрыт от меня. Он ничего не проявлял и не выдавал. Я ожидал по меньшей мере злости, однако казалось, что нет даже ее.
Он окликнул Даравека:
– Даравек, если у тебя нет другого чемпиона, который хочет умереть, пора нам поговорить об этом перемирии.
– Думаю, твой любимчик донес свое мнение, а я донес свое, – Даравек шагнул вперед, копирую движение Абаддона. – Итак, начнем.
Призраки Варпа
Вам известно, мои радушные хозяева, что в промежутке между тем давним днем и нынешним пленом моя рука восстановилась. Я стою перед вами в этой камере, скованный и ослепленный, и вы можете видеть изменения, произведенные над моей плотью. Моя рука отросла – возможно, уместнее будет сказать «регенерировала» – хотя и сформировалась в сильно преображенном виде по сравнению с тем, какой была до ее потери.
Это была моя первая мутация и далеко не последняя. Рубрика Аримана очистила Тысячу Сынов от мутаций, но только тех, кто был слабо одарен психически, и исключительно путем уничтожения их физических тел. Остальные из нас податливы к капризам варпа и собственным прегрешениям точно так же, как и все прочие существа, обитающие внутри Ока. Если вы полагаете, будто мой бывший брат Азек никак не преобразился под своей броней, отмеченной прикосновением Ока, значит вы так же опасно наивны, как был он сам, когда разрушил наш Легион.
Ариман верит, будто совершенно не изменился. Вы знали об этом? Но я видел вопящую пустоту на том месте, где когда-то было его лицо.
Пока шла наша встреча с Даравеком, я изо всех сил старался не обращать внимания на муку потери и сводящую с ума иллюзию боли в отсутствующих пальцах, беззвучно повторяя просперские мантры концентрации.
– Я до сих пор чувствую свои пальцы, – в какой-то момент произнес я про себя.
Илиастер начал тихо описывать физиологические причины этого.
– Тихо, глупцы, – прошептал Телемахон, все еще сосредоточенный на Абаддоне с Даравеком.
Я понимал, почему Абаддон решил привести всего троих из нас, и осмелюсь заявить, что это показало Даравеку, сколь мало мы его опасались, однако из-за рисовки моего повелителя мы серьезно уступали в численности. Я обвел взглядом строй воинов перед нами, узнав пару из них по старым битвам. Одному из них, Эктралу Чешуйчатому, я даже служил как наемник в те годы, когда еще не надел черное. У меня не было уверенности, кто эти воины – новая элита телохранителей Даравека после того, как мы с Илиастером расправились с его былыми сородичами, или же собрание младших командиров, которое должно было произвести на нас впечатление. Я знал лишь одно – всех их нам не перебить.
Предсказывала ли Мориана детали этой встречи? Видела ли, чем она закончится? Как бы мне ни хотелось этого знать, но я не осмеливался рисковать, отправляя Абаддону телепатический импульс, чтобы Даравек не услышал наши общие мысли. Знание о том, что он способен читать мои, уже само по себе достаточно уязвляло.
В ночном небе над разрушенным куполом бурлил варп. Здесь его бесконечная песнь звучала громче, эссенция не-реальности нашептывала и пела тем, кто собирался стать ее чемпионами. Абаддон и Даравек являлись связующими звеньями для этих наполовину видимых, наполовину ощущаемых сил, но я не мог разобрать во взывающих к ним голосам ничего по-настоящему осмысленного. Слово «голоса» тут даже не вполне точно – первородные силы мягко запускали когти в души обоих воинов. Неясный звук был лишь формой, в которой мое чересчур человеческое сознание воспринимало игру богов.
Вид искажающегося неба навел меня на мысли о том, в чем признался Абаддон после моего возвращения с Маэлеума. Когда он сообщил Эзекариону о бремени, одолевающем его дух, речь также шла о разумах, не ограниченных смертью. У самого Абаддона толком не было ответов, он лишь упомянул о неотступной тяге – физической и духовной потребности – вновь выбраться в реальное пространство и отыскать источник песни варпа, безостановочно звучавшей у него в ушах.
– Я вижу меч, откованный на закате, – напряженным голосом сказал он нам. – Вижу, как умирает звезда, и ее пеплом питают машины великого золотого трона. Вижу первое убийство, когда брат губит брата, и ярость убийцы вместе с мукой убитого становятся бурей по ту сторону пелены.
В таком же стиле он говорил еще какое-то время. Я не стал смеяться над ним за подобную поэтичность. Она не вызывала у меня смеха – она ужасала меня. Мне никогда еще не доводилось видеть его столь близко к надлому. Зрелище того, как Абаддон бормочет о своих беспокойных снах полным пророчеств шепотом, было одним из самых тревожных в моей жизни. Его золотистые глаза остекленели в отчужденном безумии, как будто кто-то или что-то залезло ему в мозг и дергало за ниточки, принуждая клыкастый рот говорить от своего имени.
В бесконечной песни варп сулил ему невообразимый приз, однако ему было никак не узнать, что же это на самом деле за сокровище. Чем бы оно ни являлось, его трубный зов разносился по волнам эмпиреев. Оно вдыхало надежду и выдыхало обещания.
– Это демон? – спросил Леор, столь же пораженный и встревоженный, как и все мы. – Как ты можешь верить такому предложению?
– Мне нет нужды ему верить, – ответил Абаддон, резко очнувшись от своих скверных грез. – Мне надо лишь овладеть им.
– Он будет твоим, – заверила его Мориана. – С момента, когда ты возьмешь его, и до тех пор, когда возложишь себе на чело венец Императора, он будет твоим товарищем и твоим оружием.
Это мало кого убедило. За всех высказался Амураэль:
– И за это, – произнес он, – ты будешь воевать?
– Эта война священна, – отозвался Абаддон. – И она не моя, а наша. Мы вернемся в Империум и принесем огонь тем заблудшим душам, что сражаются под знаменами Ложного Императора. Это – виндикта. Это – причина, по которой мы носим черное. Что бы еще ни ждало за пределами Ока, при необходимости я это убью или возьму себе.
Тогда мы еще так мало знали о Драх`ниене. Когда я вспоминаю те ночи, наше неведение кажется мне чем-то вроде чистоты. Несмотря на всю ту силу, которую клинок Абаддона давал нам на протяжении столетий, и на урожай побед, снятый его визжащим лезвием, это все еще раковая опухоль, грозящая сделать сердце моего брата черным. Я не верю его нашептываниям. Ни единому из них.
Пока шли переговоры на Тайал`шаре, я слой за слоем выстраивал психическую защиту, надеясь не дать Даравеку непринужденно рыскать в моем сознании. Все это время я высматривал засаду, представлявшуюся неизбежной. Мы находились там, где было нужно Даравеку. Идея будто он может не воспользоваться таким шансом убить Абаддона, вызывала смех.
Хуже всего было думать о том, что он может заставить меня пойти против моего повелителя, и мне никак этому не помешать. Однако, если подобное в его власти, почему же он этого еще не пожелал?
Ответа не было. По крайней мере, я его не видел.
Мысли его воинов были спокойны и уверенны. Казалось, они убеждены, что в этом перемирии занимают господствующую позицию. Они пришли выдвигать требования противнику, которого считали слабее себя, а вовсе не заключать с ним соглашение.
Сами переговоры, как это часто бывает среди группировок Ока, были сущим мучением. Наша относительная сила лишь усложняла поиск решения. Ни одной из сторон не хотелось слишком надолго покидать свой флот из опасения, что из-за какого-нибудь ранее задуманного предательства может разразиться конфликт.
Мы не могли уничтожить их флот, не понеся ужасающих потерь, что сводило на нет всякую надежду пустить кровь Империуму – вне зависимости от того, ждали нас Черные Храмовники Сигизмунда или нет. Они не могли противостоять нам без риска лишиться столь же многого. Угроза гарантированного взаимного уничтожения смогла утихомирить даже самые ожесточенные сердца. И тем не менее, они осыпали нас дождем требований. Даравек хотел кораблей, воинов и технику в обмен на отказ от нападения. Ухмыляясь, он все настаивал и настаивал, будучи уверен, что Абаддон капитулирует ради того, чтобы сберечь основную часть флота.
– Я ничего тебе не дам, – всякий раз отвечал Абаддон. Устав от упрямства Даравека, он нетерпеливо глянул на Коготь. Автоматы заряжания с лязгом провернулись, реагируя на то, что его терпение подходило к концу. – Сказать тебе, что я думаю, Тагус?
Тагус превосходил Абаддона ростом – редкое зрелище, учитывая то, что Абаддона создали по образу и подобию Гора. Владыка Воинств, раздувшийся от своих молитв Силам, великодушно и поощрительно склонил голову, как будто одаривал милостью особенно забавного слугу. Мы трое ощетинились от нанесенного оскорбления, однако Абаддон лишь улыбнулся.