Текст книги "Черный Легион (ЛП)"

Автор книги: Аарон Дембски-Боуден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

В минувшие эпохи его называли бы королем-воином – одним из тех монархов Бронзового Века, которые не управляли войной издалека или же участвовали только в утомительно благородных поединках, а сражались на передовой и вдохновляли своих людей среди хаоса стен щитов.

Вне пекла битвы, как бы он ни тренировался, ему не хватает той глубины жестокости и злобы, которая делает его столь грозным в настоящей войне. Ему совершенно по силам тренировочные дуэли на мечах, однако это никогда не являлось его талантом. Любой из Эзекариона, будучи на пике формы, мог сравняться с ним на клинках. Телемахон и Вортигерн могли его победить сравнительно легко.

Мы бились наедине. Мерцающие сполохи задетых силовых полей освещали наши доспехи. Знамена над нами вспыхивали, словно в грозу. Они слегка покачивались на фальшивом ветру от порывов воздуха, вытесняемого сшибающимися клинками.

Странно мысленно возвращаться к тому, каким он был тогда, еще до того, как Пантеон осыпал его одним благословением за другим. Когда он был просто Эзекилем, моим братом и признанным повелителем, а не Магистром Войны Абаддоном, Избранником Богов. По прошествии некоторого времени я уже едва мог стоять рядом с ним – его постоянно омывала колышущаяся субстанция душ, пропитывающая его и восстанавливающая силы, а сам варп порождал хор, возвещающий о каждом его движении. Он уже не мог заворчать без того, чтобы не попятились даже самые приближенные к нему воины, или же кивнуть головой без одобрительного вопля тысяч демонов.

Но еще не тогда. Я видел силуэты нерожденных демонов, пытающихся появиться на свет через его ауру и кормящихся его ненавистью, и видел, как варп сосредотачивается вокруг него, словно он был неким центром, однако подобное происходит со многими значимыми персонами внутри Ока. Тогда я еще не знал, что становлюсь свидетелем лишь жалкой толики его будущего величия.

Пока мы вели поединок, к нам присоединились еще двое. Первой была Нефертари – я ощущал, что она наблюдает за нами, сидя среди сводчатых перекрытий. Ей не следовало здесь находиться, но Абаддон, также почувствовав чужую, лишь скривил губы и никак более не отреагировал. Вторым был Нагваль, возникший из тени и следивший за схваткой горящими белыми глазами.

Хозяин, – приветствовал он меня. Я мог лишь отправить в ответ краткий подтверждающий импульс. Мое лицо блестело от пота. В глазах плясали размазанные остаточные вспышки, смешивающиеся с трескучими молниями от двух сходящихся клинков.

– Нагваль, – поприветствовал мою рысь Абаддон, неровно дыша от напряжения боя. Рысь зевнула в ответ.

Ты не должен быть здесь, Нагваль, – передал я.

Холодная Охотница здесь.

Абаддон почувствовал, что я отвлекся, и сделал колющий выпад понизу. Я едва отвел его, плашмя ударив клинком по его оружию и отклонив его вбок в последний момент.

Здесь, – согласился я. Но у Нефертари, по крайней мере, хватает ума не показываться на глаза.

Сражаясь, Абаддон все время держал Коготь опущенным и отведенным назад, зная, что тому не место на спарринге, а кроме того – что при чрезмерном приближении к этому оружию мое психическое чутье терзали кровавые отголоски. Как бы я ни привык за прошедшие годы выдерживать давление от его близости, но, прищурив глаза, до сих пор видел дымку отзвуков смерти, окружавшую кривые лезвия. Эта пелена психической силы привлекала бессчетное множество неоформившихся демонических тварей. Их я тоже мог видеть, сконцентрировавшись. Они молились оружию. Любяще нашептывали ему, издавая нечеловеческое хвалебное бормотание о том, сколько всего оно способно сделать, чтобы изменить пути будущего. Они пели свои визгливые и завывающие песни, благодаря за все, что оно совершило, чертя тропы прошлого. Пленительный и отвратительный, Коготь во множестве отношений был пробой того, чему предстояло случиться, когда Абаддон взял себе Драх`ниен.

Даже отвлекаясь, я брал верх. Необходимость отводить Коготь вниз и назад нарушала его равновесие, пусть даже терминаторская броня и делала его физическую мощь куда больше моей. Мне приходилось держать Сакраментум обеими руками, поскольку только так можно было принимать тяжелые удары, усиленные его огромным доспехом.

– Мориана, – произнес он, когда наши клинки со скрежетом разошлись, и с обоих мечей на палубу посыпался дождь искр. – Ты ей не доверяешь.

– Я не доверяю никому из провидцев, – заметил я.

– Нет? – он подался назад, поднимая клинок в положение «к бою». – Ты доверяешь Ашур-Каю.

Это было спорное утверждение. Я точно не верил в его пророчества, поскольку не верил ни в какие пророчества, но не хотел ввязываться в этот спор. Я знал, зачем он задержал меня здесь, и Мориана была тут не при чем.

– Тебе следовало убить Даравека, – сказал он в ответ на мое молчание.

Ах да. Вот и оно. Наконец-то наказание.

Я никогда не обманывал себя насчет того, что могу искупить вину исключительно выполнив тривиальное задание отправиться на Маэлеум, чтобы проверить флуктуацию телеметрии. Возвращение со свидетельством существования Черных Храмовников и даже привод в наш круг Морианы никак не извиняло прочих моих неудач.

На очень краткий миг я задался вопросом, намерен ли он убить меня. На протяжении нескольких ударов сердца, пока наши клинки взвизгивали и гремели, это представлялось вероятным. Поступил бы он так, скажи ему Мориана, что это необходимо, чтобы обеспечить ее туманное будущее? Этого я не знал.

Стал ли я вкладывать чуть больше силы в свои удары, когда он напомнил мне, что Даравек еще жив? Возможно. Возможно, стал. Впрочем, я ничего не сказал. Сказать было нечего. Я не собирался ни отрицать провал, ни оправдываться за него.

– Цель, которую ты не можешь убить, Хайон, – он защищался более небрежными отводами, не поспевая за моей скоростью. – Этому суждено стать частым событием? Мне нужен новый убийца? Когда мне в следующий раз понадобится чья-то смерть, мне послать кого-то другого? Телемахона?

Я стиснул зубы так, что челюстям стало больно. Высоко вверху я услышал тихий смех Нефертари. От трех следующих ударов, обрушившихся на клинок Абаддона, нам обоим в лицо полетели искры. И все же я промолчал.

– Ты же слышал, как Мориана говорит о Даравеке, – продолжил Абаддон. Теперь он уже рычал слова, его гнев нарастал, как и мой. – Шепчет о предначертанной угрозе и помехах судьбы.

– В ее словах нет смысла, – я резко ответил вертикальным режущим ударом, опуская клинок обеими руками. Он принял его прямо на клинок. Я услышал, как сервоприводы его плеча и локтя издали рык от усилия, необходимого, чтобы удерживать меня.

Я вырвался, и Абаддон рассмеялся. Впрочем, он заблокировал и следующие удары, каждый раз отбрасывая меня и скаля зубы в улыбке.

– Я десятилетиями хотел смерти Даравека, Искандар. Но он еще жив. Я пять раз приставлял к его горлу свое драгоценное оружие, однако он все еще дышит.

Я не лишен гордости. Ни один из воинов ее не лишен. Я мог бы принять свою неудачу и вынести позор, но от его насмешек у меня закипела кровь. Я встретил злость в его глазах своей собственной. Наши удары переставали походить на выпады спарринга. Замахи становились сильнее, попадания – тяжелее. Коготь блестел возле бока Абаддона, подергиваясь. Эзекиль говорил все громче.

– Даравек объединяет против нас десятки группировок, – нажимал Абаддон. – Блокирует наши флоты. Он смеется над нами и мочится на все, что мы пытались построить. И он до сих пор жив. Почему?

Он отступал, медленно пятясь, парируя и отводя удары, но не нанося ответных. Теперь я брал над ним верх. Я видел задержки его движений, указывавшие на неспособность поддерживать темп. Однако все это время он смеялся злым и язвительным смехом, встречаясь со мной взглядом, чтобы разделить свое мрачное веселье от моего провала. Он был искренен. От этого у меня скрежетали зубы, а язык утратил дар речи. Это была не шутка, не насмешка из злобы. Он был искренен. Он смеялся надо мной, но он был в ярости. Обещанное Морианой возвышение Даравека добавило к моей неспособности исполнять приказы Абаддона более серьезные последствия.

Коготь с грохотом отбил Сакраментум в сторону, а Абаддон тем же плавным движением бросил свой клинок и обрушил свободную руку на мое горло, обхватив его и подняв меня под рев гидравлики сочленений терминаторского доспеха. Мои сапоги оторвались от палубы. Я не мог вдохнуть. Легионер способен много минут жить без кислорода, но я посмотрел в полные гнева глаза Абаддона и усомнился, что меня прикончит удушье.

– Это ты сломался? – эти слова прозвучали словно грохочущий рык зверя. Между его зубов натянулись нитки слюны.

Хозяин… – передал Нагваль откуда-то изблизи. Я не двигался. Двинуться означало вызвать у Абаддона ярость, усугубляя ее падение в штопор. Я знал эти приступы ярости и знал, что чаще всего они бывали заслужены.

Не подходи.

Но хозяин…

Не подходи, Нагваль.

Дуновение ветра и шелковистое мурлыканье механизмов чужих возвестили о том, что Нефертари спустилась вниз. Абаддон обратился к теням, не отрывая глаз от меня:

– Чужая. Зверь. Если кто из вас приблизится хоть на шаг, это из наказания превратится в казнь.

Керамит его перчатки крепче сжал мне горло. Мой хребет щелкнул и затрещал. Подбородок пульсировал болью в такт обоим сердцам.

– Ты сломан, Хайон.

Абаддон отпустил меня. Мои подошвы гулко ударились о палубу.

– Сломан, – продолжал он, – но не безвозвратно.

Я медленно вдохнул сдавленной гортанью, глядя на него в упор. Голос не слушался.

Брат? – спросил я, передавая от разума к разуму.

– Хайон, ты больше не ненавидишь. Ты свыкся с этим изгнанием в Око. В тебе уже не бурлит потребность отомстить Империуму за все неправедное, что он сделал нам. Ты говоришь, что больше не видишь во сне Волков, и сияешь гордостью, как будто это наконец-то преодоленный недостаток.

Абаддон покачал головой. Его золотистые глаза мерцали от невысказанных откровений.

– Ненависть ценна. Она делала тебя убийцей. Ненависть поддерживает нас. Ненависть – это все, что у нас есть. Виндикта, брат. Месть. Наше топливо. Наша пища. Где твоя жажда продолжать эту войну? Где потребность увидеть, как Волки Фенриса истекают кровью за то, что сделали с тобой? За украденную у тебя жизнь? Где твоя ярость по отношению к Императору за то, что он наказал ваш Легион и запретил те самые таланты, которые отличали Тысячу Сынов от прочих?

Я знал ярость по отношению к Гору Луперкалю, обманом заставившему Волков уничтожить мой родной мир. Ярость по отношению к самим Волкам за их исступленный, идиотский фанатизм и невежественные верования. Ярость по отношению к Магнусу Рыжему, принесшему нас на алтарь собственного мученичества и не защищавшему Тизку вместе с нами.

Но ярость по отношению к Императору? С тем же успехом можно ненавидеть солнце или законы физики. Я сказал об этом Абаддону, и тот, к моему ошеломлению, расхохотался.

– Посмотри, какую власть ты и твои братья-колдуны имеете теперь над варпом. Вы больше не библиарии, слепо ищущие во мраке. Вы противостоите опасностям, встречаете их с открытыми глазами. Вам известно о хищниках, плывущих в этой бесконечной мгле. Прав ли был Император, когда приказал вам оставаться в неведении?

На последний вопрос я не мог ответить. В глубине своей лицемерной души я боялся давать ответ. Чем больше я узнавал о варпе, тем более разумным представлялся запрет Императора. Сейчас я уже не мог упустить возможность обрести власть – только не когда окружающие никак не ограничивают себя – но я понимал, почему Император отдал нам такое распоряжение.

Чем лучше я становился знаком с миром по ту сторону пелены, тем сильнее скорбел, что Тысяча Сынов в нашем слепом высокомерии верила, будто нам известно все, что стоит знать. Мы смотрели в небо и думали, что знаем о звездах все. Глядели на спокойную поверхность океана и верили, что под ней нет глубин.

Абаддон заметил мое замешательство. Он улыбнулся так, словно не был удивлен.

– Видишь? – спросил он. – Видишь, во что превратился? Мориана приносит весть об оружии, которое мы могли бы использовать, а ты вместо того, чтобы вглядываться в варп в поисках способов овладеть им, сомневаешься, можно ли им вообще пользоваться. Не посвящаешь себя расправе над врагом, которого не смог убить, а крадешься по флагману: обвиняешь, колеблешься, сдерживаешься.

Он хлопнул меня ладонью по плечу и по-братски сжал его, буравя меня своими золотыми глазами.

– Обрети свою ненависть снова, Хайон. Она начала угасать, когда ты в первый раз охотился на Даравека, и с тех пор постепенно все уменьшается. Ты нужен мне. Брат мой. Мой клинок. Откуй себя заново, потому что если мы примем Око как свои владения, то мы уже проиграли. Это делает нас всего лишь сломанными орудиями. Это тюрьма и логово, где можно зализать раны. Не наш дом. Не наша судьба.

Я кивнул, поскольку никак иначе отреагировать не мог. Прежде мне доводилось вскрывать души, читать разум и память, сдирая слои личности и освежевывая сущность человека, чтобы порыться в самой его сердцевине. После такой муки от жертв моих допросов оставались лишь сломленные оболочки. Слова Абаддона грозили погубить меня точно таким же образом, настолько точно он видел суть.

– Будет так, как ты говоришь, брат, – произнес я.

Абаддон убрал руку с моего доспеха.

– Мы стоим на пороге возвращения в Империум, который построили своим потом и жертвой. До того, как все кончится, за нами явится Тагус Даравек. Мне нужно, чтобы он умер, Искандар. Больше никаких оправданий. Мне нужно, чтобы он умер.

Я знал, что он просит от меня невозможного, и будь я проклят за ложь брату, но я утвердительно кивнул. Согласился сделать то, что, как я был уверен, сделать не мог.

Он повернулся и оставил меня в музее бесполезных войн. И вот так, когда пропитанная словами о судьбе отрава Морианы стала медом для ушей Абаддона, мы отправились к краю Великого Ока.

ЧАСТЬ II. КРАЙ ПРЕИСПОДНЕЙ

 

«…паромщики потребовали от нас уплатить цену свободы мы заплатили как должны платить все плотью душой кровью жизнью мы заплатили мы поставили на кон свое будущее но так должно быть жертвы должны быть значимы разве вы не видите жертва только тогда истинна когда осушает дающего и наполняет берущего и мы дали и паромщики взяли и мы ослабели и они обогатились...»

Из «Песни Бесконечности», изъятой из обращения святым приказом Инквизиции Его Императорского Величества как моральная угроза степени Ультима.Утверждается, что это неотредактированное, исступленное признание Саргона Эрегеша, лорда-прелата Черного Легиона.

Обгоняя бурю

Первым из кораблей погиб «Нерушимый». Это был рожденный на Терре эсминец, один из старейших звездолетов нашего флота, а также один из самых надежных. Он странствовал в небесах в первые годы Великого крестового похода и, хотя изначально он давал присягу VII Легиону, Сыны Гора отобрали его у хозяев из Имперских Кулаков во время Осады Терры. Его действующий капитан, бывший вожак налетчиков Сынов Гора Ксерекан Ковис, был спокойным и расчетливым офицером, имевшим талант к битвам в пустоте. Сам «Нерушимый» был красив, по меркам боевого корабля – остроносый катер, быстроходный и смертоносный.

Он взорвался через одиннадцать минут и девять секунд после того, как приборы вышли в красную зону и заработали предупреждающие сирены. Нагрузка на его корпус оказалась слишком большой. Я наблюдал за тем, как это произошло. Слушал по общефлотскому воксу последние вызовы его командирской команды, перемежающиеся помехами. «Нерушимый» свернул с курса, выпал из построения флотилии и рухнул в кипящие потоки огненной энергии варпа, бившейся и бурлившей вокруг нашей армады. Я видел, как плавящие волны окутали его, и как лопнули щиты, когда он погрузился вглубь. Видел, как корпус корабля сперва смялся, раздавленный хваткой невероятного давления, а затем распался на части, разорванный, будто обычная детская игрушка.

Я чувствовал последние мысли колдуна-пилота «Нерушимого»: длившееся долю секунды отчаянное «Подождите… Подождите!...», которое он неосознанно выдохнул в пылающую ночь. Я не ощутил в нем страха – возможно, в ту секунду вспышки, пока его не залило каскадом энергии не-реальности, он верил, что еще может удержать контроль. Какова бы ни была истина, обыденность его настроя сама по себе являлась своего рода безумием: отказом разума осознать наступление конца. Мы редко выражаемся настолько по-человечески, но, быть может, смерть – мастер уравнивать.

– «Нерушимый» пал, – сообщила Ультио с другого конца мостика. По голосу было понятно, что она отвлечена чем-то другим, глядя вперед и паря в своей огромной цистерне жизнеобеспечения. Корона щупалец когнитивного интерфейса колыхалась в жидкости между юной женщиной и ульем машин совокупного мозга, закрепленным на потолке зала над ней.

Ее глаза сузились в щелки, зубы были стиснуты, пальцы на вытянутых руках скрючились от напряжения. На ее лице было выражение, никогда не присущее ей при жизни – застывшая улыбка, выражавшая настолько нечеловеческую ярость, что она моментально отвлекла мой взгляд от оккулуса. Жидкость рядом с ее телом начинала менять цвет от крови, которая закручивалась в аква витриоло мутными алыми прядями, сочась из порезов, появлявшихся на ее плоти. Мостик вокруг нее, вокруг всех нас, окрасился красным, пах страхом и грохотал.

Абаддон стиснул поручень на краю своего возвышения, не отводя взгляда золотистых глаз от калейдоскопа шторма снаружи корабля. «Мстительный дух» весь трясся, мы слышали, как центральные хребтовые распорки издали рык, а затем визг от хватки шторма. В центре мостика Анамнезис вскрикнула от симпатической боли.

Шум в воксе был под стать рвущей нас на части буре. Голоса всех капитанов флота кричали беспорядочным хором, сообщая о своем продвижении и ревя о надломах от нагрузки, отказе щитов, пожарах на борту и не поддающихся подсчету смертях. Я слышал, как космос вокруг нас, сама пустота, вопит от потока душ, вытянутых из умирающих тел. Наш флот заполонял варп духами погибших.

Мы шли впереди. «Мстительный дух» принимал на себя основной напор бури – идущий в авангарде волнолом прорывался сквозь самые сильные всплески энергии и разбивал их, чтобы расчистить дорогу кораблям меньшего размера. Амниотическая жидкость окрашивалась новыми потеками крови из переплетения свежих ран на теле Ультио. Она страдала так же, как корабль.

По левой скуле виднелся неровный силуэт «Обещания прощения» – еще одного из головных линкоров, рвавшихся вперед, чтобы принять на себя худшие из кипящих валов. Только что он был там, сотрясаясь и оставляя за зубчатыми стенами корпуса огненный след, а уже в следущий миг превратился в изодранный остов, уничтоженный настолько быстро, что даже не успел взорваться. Разорванные секции корабля рухнули в прожорливую эссенцию варпа. Это выглядело так, словно весь звездолет осыпался, как лавина. Мы даже не слышали никаких изменений в их последних передачах – одну секунду капитан был на связи, а в следующую его голос уже пропал из вокс-сети.

Рядом со мной находился Делварус, примагнитивший свои сапоги к палубе и державшийся руками в перчатках за те же перила, что и я. Он был Дваждырожденным – помесью демонической сущности и человеческой души – и, как всегда в его присутствии, я ощущал идущую внутри него войну: вечно движущийся круговорот хозяина и одержимого. Его глаза представляли собой почерневшие шары на темной коже, замутненные эфирными катарактами. Варп сделал его слепым, однако наделил прочие чувства неизмеримой остротой.

Когда погибло «Обещание прощения», его лицо дернулось будто от боли, но я знал, что это, куда вероятнее, был голод.

– Это было «Прощение»? – громко прорычал он. Я чувствовал его внутреннюю потребность, лихорадочное желание принять то, что они с братьями именовали «боевой формой», позволяя пронизывающему плоть демону подняться наверх в час кровопролития. Он боролся с инстинктом, как боролся и с укусами Гвоздей Мясника в мозгу.

Было, – передал я в ответ. Пользоваться телепатией было куда надежнее, чем кричать среди такого количества голосов. Он снова дернулся, на сей раз действительно от боли – черепные имплантаты среагировали на незваное прикосновение моего беззвучного голоса.

– На этом корабле было почти две тысячи воинов, – произнес он сквозь зубы. Он не упомянул о десятках тысяч рабов, слуг, помощников и сервиторов, однако даже слова об утрате наших братьев были проявлением чувств, которого я в последнюю очередь ожидал бы от Делваруса. Он сказал что-то еще, но «Мстительный дух» вокруг нас дернулся, пробиваясь через очередную сокрушительную волну, от чего палуба на несколько минут погрузилась в мерцающий мрак, а тревожные сирены заработали еще громче.

Ультио опять закричала, и ее голос, словно бритва, резанул из вопящих ртов сотни горгулий и падших ангелов. Вместе с ней кричал весь корабль от носового тарана до ревущих двигателей, терзаемая надстройка стонала.

Когда этот двойной крик зазвенел у нас в сознании, я поднял взгляд на Ашур-Кая. Тот стоял на своей навигаторской платформе над мостиком. Его глаза были широко раскрыты, а длинные волосы трепетали, словно знамя на штормовом ветру. Он был напряжен, как и все мы, однако не видел никого из нас. Его зрение было настроено на мир за пределами корабля, а руки, лежавшие на двух колонках управления, передавали импульсы и команды к Ультио и самому «Мстительному духу». Мне никогда прежде не доводилось видеть, чтобы Ашур-Кай и Анамнезис двигались с такой безупречной синхронностью, повторяя движения друг друга. Каждый раз, когда колдун и живой машинный дух упирались, отклонялись в сторону и выправлялись, это происходило в одну и ту же секунду.

Даже их раны соответствовали друг другу. Психостигматы, покрывавшие плоть Ультио, проступали на лице Ашур-Кая такими же созвездиями раздирающей боли. Три таких разреза были пропороты до кости. Лишь когда корабль пробивался через наиболее мощные валы, они сбивались с ритма, и тогда бледные черты Ашур-Кая напрягались от усилия вновь обрести ускользнувшую гармонию. Благодаря гениальности Механикума «Мстительный дух» был кораблем Ультио, и она была куда более осведомленной и подстроенной под свой носитель, чем это возможно для большинства машинных духов, однако именно Ашур-Кай, ее проводник в пустоте, видел дорогу через шторм.

Если через него она вообще существовала.

Я… не верю, что она есть.

Он явно услышал мои неосмотрительные мысли.

Следующим погиб один из безымянных грузовиков, перевозивших кланы зверолюдей и преображенных варпом человеческих рабов-солдат. Его смерть озарила оккулус – он резко свернул с курса, скатываясь в едкие волны по сторонам от пробиваемого нами беспокойного канала, и на половину удара сердца полыхнул яркий, словно солнце, светящийся разлом. Спустя долю секунды его уже не было. Остались лишь отголоски воплей его капитана в вокс-сети.

Три вокс-горгульи Ультио свалились с готических перекрытий и разлетелись по палубе осколками мрамора. Одна из бронзовых скульптур, лицо которой было искажено мукой экстаза, со звоном, как от громадного колокола, рухнула на консоль экипажа, убив двух людей и искалечив третьего.

Я направился к Абаддону, вынужденно двигаясь по сотрясающемуся мостику, как пьяный, и спотыкаясь о трупы убитых бурей. Я схватил его за наплечник, заставляя обернуться ко мне. Его лицо, озаренное красным светом аварийных ламп и вспышками безумных цветов, пляшущих вокруг умирающего корабля, было лицом его отца.

Мы здесь не выживем, – передал я прямо в его разум. «Духу» не выдержать такого избиения.

– Мы должны пробиться, – бросил он сквозь заточенные зубы. – Мы пробьемся.

А затем, проявив постоянно изумляющую силу своей воли, он заговорил прямо в моем сознании: Я не умру в этой тюрьме, Искандар. Я буду свободным. Мы все будем свободными. Мы донесем нашу ярость до самого Золотого Трона, и хранящаяся на нем пустышка заплачет, когда Его брошенные ангелы вернутся домой.

Я смотрел ему в глаза, казалось, целую вечность, хотя и сознаю, что мог пройти лишь краткий миг. Кровь Пантеона, тогда он был похож на отца. Передо мной стоял Гор из плоти и крови. Разница была лишь в глазах. Гора опустошили силы, которые он пытался и не смог контролировать. Абаддона вымотала постоянная борьба с ними. Отец был лишь носителем чужой мощи. Сын же – твердыней воли и стойкости. Тогда я впервые и по-настоящему понял, какую ценность мой повелитель может представлять для существ, которых мы зовем Богами.

Что ты видишь, Искандар?

Я рывком вернулся в реальность, где наш флагман горел и разваливался вокруг нас.

Что?

Снаружи корабля. Видишь их работу?

Абаддон ничего не знал о моих внутренних озарениях. Он хотел, чтобы я простер свои чувства за пределы корпуса звездолета. Удерживают ли нас? Является ли ураган прихотью злобных разумов, действующих посредством той раны в Галактике, что мы именуем Оком?

Я раскинул свое восприятие вширь, преодолевая стены «Мстительного духа» и погружаясь в огненную бурю энергии варпа. Я почувствовал, как сталкиваются силы, как яростный напор наших двигателей создает равноценный отпор неподатливых волн Ока. Увидел, как наша армада расходится в стороны, будучи не в силах сохранять сплоченность посреди хаоса. Увидел, как демоны, миллиард демонов, триллион демонов, скачут, прыгают и возникают из материи варпа, чтобы разорваться – хохоча, завывая, царапая когтями – о корпуса наших боевых кораблей.

ИСКАНДАР.

Я открыл глаза, снова увидев лицо своего повелителя. По всей командной палубе летели искры. Я чувствовал запах горящей шерсти и кипящей крови. Зверолюди каркали, хрипели, ревели, вопили и умирали. Умирали так многие.

– Останови корабль, – произнес я, и, хотя нельзя было надеяться, что Абаддон услышит меня посреди грохота, но он прочел по губам.

Это они? – отправил он в мое сознание с такой яростью, словно всаживал копье в череп. Я напрягся и попытался попятиться от него, но он удержал меня на месте. Правда состояла в том, что я не знал. Был ли это ход Богов в их Великой Игре? Никто не может знать подобных вещей наверняка. Однако я знал, что ощутил за пределами корабля.

Это мы, – передал я обратно. Когда мы напираем, шторм напирает в ответ. Усиливаем напор, и он отвечает громом, кислотой и болью. Останови корабль. Останови флот.

Абаддон отпустил меня и снова развернулся к оккулусу. Его лицо почернело от дошедшей до абсолюта ярости. 

– Флот… – начала было Ультио, и большего ей говорить не требовалось. Ее мысль завершил оккулус, показавший, как силуэты нашей армады уменьшаются, отстают, еще несколько сотрясаются сверх допустимого предела и начинают разваливаться, а остальные охватывает плотный покров энергии варпа.

«Мстительный дух» совершил самый страшный рывок из всех, что были, швырнув половину командного экипажа на палубу. Несколько постов взорвалось из-за соединения с пострадавшими от давления точками где-то на борту корабля.

– «Кровавый рыцарь», – возвестила Ультио, и ее речь превратилась в беспорядочную мешанину из названий кораблей, с гротескной быстротой хаотично выпадавших из формации. – «Белый знак», «Молот Сартаса», «Ореол клинков»…

Абаддон закричал. Это был бессловесный вопль, выражавший чистую эмоцию – рев неспособного что-либо сделать короля, у которого нет сил защитить свое распадающееся королевство. Как и следовало ожидать, этот крик был пронизан яростью, но в нем присутствовало и отчаяние – отчаяние от того, что другие не смогли дать того, что ему было нужно, а еще досада, что руки жалких, проклятых Богов смели его планы в самый последний час.

– Всем стоп!

Все воины и члены экипажа, кто не был непосредственно занят поддержанием целостности корабля, обернулись к нему. Ашур-Кай стоял на одном колене, скаля зубы на незримый ветер. Его кожу покрывала тысяча порезов, из которых сочились крошечные ручейки крови.

– Я… могу нас провести… – прохрипел он в вокс. Судя по звуку, его легкие заполняла жидкость – скорее всего, кровь. Варп резал его на куски вместе с кораблем.

– Всем стоп! – второй раз взревел Абаддон.

– Повелитель… Я могу…

Абаддон проигнорировал его, устремив свой пылающий взгляд на Анамнезис в ее суспензорной емкости. На гремящем и трясущемся мостике его голоса было не слышно. Я видел лишь движения его рта.

– Ультио. Дай сигнал флоту. Всем стоп, всем стоп.

Протестующий, слабеющий корабль вновь взорвался грохотом – двигатели создали крен, и с ревом ожила тормозная тяга. Тряска, эти судорожные рывки истерзанного железа, медленно начала стихать. Я следил за фасетчатым глазом оккулуса, который показывал корабли нашей армады, замедляющие ход за нами. Неистовые волны варпа вокруг них слабели.

Потребовалось какое-то время, чтобы сбавить скорость, чтобы маневровые двигатели все уравновесили, и чтобы злые потоки варпа, наконец, успокоились. На боевом корабле никогда не бывает тишины, не бывает даже настоящего покоя. По каждому дюйму металла расходится шепот работающих плазменных реакторов, находящихся на удалении в несколько километров. Экипаж разговаривает, ругается, дышит, перемещается. Силовая броня издает гул при простое и рычит при движении носителей. На командной палубе «Мстительного духа» было шумнее, чем на большинстве прочих, из-за численности экипажа и жизнеобеспечивающей цистерны Анамнезис с ее тикающей и пощелкивающей вспомогательной когнитивной аппаратурой.

Флот собирался вокруг нас, приближаясь в той же манере, с какой стая зверей подходит к вожаку, покорно подставляя глотки. Абаддон наблюдал, как они медленно встают в строй, и молчал. Я чувствовал быстрый круговорот его мыслей, но не мог разобрать ни одной.

– Всем стоп, – возвестила Ультио, когда, казалось, прошла целая эра. Я обвел взглядом мостик, глядя на раненых и мертвых, на дым нашего провала. Мы потерпели неудачу. Мы были в ловушке.

Ашур-Кай сошел со своей платформы, гулко стуча сапогами по ступеням опорной конструкции, и опустился на колени перед Абаддоном. Он выглядел сокрушенным тщетными стараниями – глаза были закрыты, на множестве психостигматических порезов, покрывавших его лицо и горло, запекалась кровь.

– Я пытался, Эзекиль, – на пол у ног Абаддона брызнула кровь, лившаяся из рассеченного языка Ашур-Кая. Варп ранил его даже там. – Я пытался.

Прежде случалось – а впоследствии такого предстояло еще больше – что Абаддон карал за неудачу казнью. Должен признать, порой это происходило от несдержанной злости, но чаще являлось расчетливой и точно отмеренной жестокостью. Продемонстрировать пример. Провести границы. Посеять страх, как делали все тираны, полководцы и короли с начала времен, когда первые мужчины и женщины стали править своими братьями и сестрами.