Текст книги "Черный Легион (ЛП)"

Автор книги: Аарон Дембски-Боуден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

В реальное пространство врывались все новые корабли, а за ними проступали и другие остроносые тени. Время было нам кем угодно, но только не союзником. Я буквально слышал, как Боги завывают, хохоча над этим последним испытанием.

– Господин? – повторил зверочеловек, визгливо моля дать ему ответ. Я жестом велел ему замолчать и потянулся своими чувствами наружу.

Эзекиль.

Ничего. Вообще ничего.

Амураэль?

Хайон! Трон Терры, мы…

Нет. Амураэль, слушай меня. Позади нас прорвалась в реальность армада Тагуса Даравека. Наш арьергард уже горит. Мы попались между Храмовниками и Воинством Легионов, и не можем биться с ними всеми. Мне не дотянуться до Эзекиля. Где он?

Наша психическая связь поколебалась. Я скорее почувствовал, чем услышал стрельбу болтеров, и ощутил отдачу болтера в руках Амураэля.

Амураэль?

Мы в бою. Моча Богов, Хайон, когда Сигизмунд пал, эти ублюдки впали в кровавое безумие, но мы уже у цели. Еще несколько часов, брат, и корабль наш.

Сигизмунд мертв? Абаддон его убил? Я снова ощутил перестук болтеров и вес тяжелого силового меча в руке Амураэля. Амураэль, мне нужны ответы. Флот гибнет. На это нет времени.

Эзекиль с Фальком и Илиастером. Сумрачный Клинок его выносит.

По моим венам вновь разлился ледяной ужас.

Абаддон ранен?

Ответом стало тяжелое дыхание и боль изнеможения от пыла битвы. Я чувствовал, как он ускользает от меня.

Амураэль, вы должны бросить «Крестоносец». Нам надо перегруппироваться. Если мы останемся порознь, Даравек порвет нас на куски.

Наша телепатическая связь поблекла от красного жара и вспышки боли. В самого Амураэля попали болтом.

Гхх. Хай…

Он пропал: то ли убит, то ли слишком серьезно ранен для поддержания необходимого сосредоточения. Как я ни пытался, но не мог дотянуться до Фалька или Илиастера – ни при помощи своих сил, ни посредством обычной связи по воксу. Я был в полном мраке.

Телемахон, – предпринял я еще одну попытку, погружаясь в гудящее ядовитое гнездо, сходящее у него за разум. Его душа приветственно раскрылась, словно бутон цветка, и с жестоким весельем сомкнулась вокруг меня.

Лекзандру, – промурлыкал он. Я чувствовал, что он сражается, сплетая танец мечей среди врагов. Он пребывал в экстазе и смеялся в бою.

Ты должен бросить штурм и вывести остальных с «Вечного крестоносца». Позади нас прорвался Даравек.

Его восторг сменился ядом. Я внезапно ощутил, что он пытается оттолкнуть меня, выбросить из своих мыслей.

Трус! Мы можем захватить «Крестоносец»! Нам остались считанные часы до победы. Эзекиль никогда бы не позволил так отступить, Хайон.

Что случилось? Что случилось с Эзекилем?

Он сейчас с Фальком и Илиастером, но если он выживет, я расскажу ему о твоем предательстве.

Если выживет? Телемахон, во имя всего святого, что произошло?

Он ответил мне не сразу. Приглашая меня увидеть самостоятельно, он открыл отравленную бездну своей памяти, позволив мне заглянуть внутрь. Извращенное мышление Телемахона было для меня отвратительно и невыносимо, и, несмотря на отсутствие психической силы, он обладал крепчайшей волей. От его приглашения разило западней.

Рассказывай, – велел я ему, и, о чудо, он откликнулся.

Они сражались. Абаддон победил, но был ранен. Только это и имеет значение, не правда ли?

Разбираться с его мелочностью не было времени. Он и так уже растратил впустую драгоценные секунды, которые лучше стоило употребить на что-то другое.

Вытаскивайте Абаддона с корабля и позаботьтесь, чтобы никто, кроме Сумрачного Клинка, не увидел, что он ранен.

Я почувствовал, как от этих распоряжений он ощетинивается.

Кто ты такой, чтобы командовать мной?

Ты хочешь об этом поспорить именно сейчас? Выводи всех наших воинов обратно к абордажным капсулам. Я грубо вонзал слова в его мозг, словно ножи, совершенно не заботясь о том, что это причиняет ему боль, и еще менее заботясь о том, что эта боль доставляет ему низкое, исступленное удовольствие. Прекращай штурм «Вечного крестоносца», иначе я оставлю тебя гнить тут в качестве игрушки в плену у Храмовников.

Мы можем захватить «Крестоносец», мразь ты трусливая. Легион никогда еще не брал подобных трофеев, и он у меня в руках! Думаешь, сможешь лишить меня славы? Это твоя жалкая месть за то, что ты подвел нашего повелителя? Хочешь и меня затащить за собой в ряды неудачников?

Я уже расплетал наши мысли, готовясь отделиться. Он ощутил, что наша связь истончается, и заревел на меня, исходя пеной в свирепом отчаянии, которого я бы скорее ожидал от Леора во время одного из его припадков ярости.

Я с легкостью отмахнулся от его злобы. Он не обладал собственным телепатическим даром.

Ты получил приказы, «Принц-в-Маске». Выполняй, или тебя бросят.

Я снова открыл глаза, вернувшись в мир, где горели надрывно-красные огни, а экипаж зверолюдей истекал кровью, ревел и каркал. Цах`к так и продолжал смотреть на меня. Взгляд его звериных глаз-бусин молил отдать команду.

Прежде чем я смог заговорить, на оккулусе возникло знакомое лицо Тагуса Даравека, с подбородка и зоба которого свисали нитки слюны. Опухшие от болезни черты расплылись в беспощадной самодовольной улыбке.

– Искандар, – в его исполнении мое имя прозвучало омерзительным деликатесом, который он задержал на языке неприятно долгое время. – Где Эзекиль, убийца? Я пришел предложить ему последний шанс преклониться и признать меня Владыкой Девяти Легионов.

Леор отпустил бы язвительное замечание. Телемахон прибег бы к помощи своего остроумия. Однако, хорошо это или плохо, но я – не мои братья.

– Я убью тебя, – произнес я.

– Хайон, я ведь уже слышал от тебя эти слова. Позволь, я угадаю, что ты скажешь дальше, гм? Сейчас ты потребуешь рассказать, как мне удалось последовать за вами.

– Не совсем, – отозвался я и разорвал связь, чтобы избавить себя от его склизкой ухмылки. – Цах`к, – тут я повернулся к ожидающему смотрителю, – готовь экипаж к бою.

Тот издал ворчание и удалился, а я поднял взгляд на Ультио. Ее глаза остекленели, она смотрела посредством сканеров ауспика и расчетов траекторий орудий. Я надеялся, что дело только в этом, а не в шоке от ощущения ранения Абаддона. До сих пор ее психическая связь с повелителем Легиона шла на пользу им обоим, но если Абаддон не оправится от ран…

Нет. Правда состояла в том, что это не имело значения. Если Абаддон не выживет, не будет никакого Черного Легиона. Его труп еще не успеет остыть, а мы уже превратимся всего лишь во враждующих военачальников, борющихся за кости Легиона.

Ультио шевельнулась в потемневшей от крови суспензорной жидкости и посмотрела на меня сверху вниз – возможно, встревожившись от круговерти в моей голове. Страх запятнал ее черты напряжением, какого никогда прежде не бывало у нее на лице. Она не знала ни куда двигатья, ни с кем сражаться.

– Наш Легион умирает, – выговорила она, и горгульи повторили эти слова с мягкостью, которую я считал невозможной.

– Да, – согласился я. – Но мы можем его спасти, сестра.

Твоя сестра мертва. Я – Анамнезис, – подумала она, но не позволила себе произнести это вслух. Эти слова всегда давались ей без колебаний. Впервые с момента своего возвышения до командования «Мстительным Духом» она не была уверена абсолютно ни в чем.

– Что нам делать? – спросила Ультио, без церемоний повторив тот же вопрос, который сотню раз задавали по общефлотскому воксу сто военачальников, капитанов и офицеров. – С каким флотом нам сражаться?

Я наблюдал за оккулусом, где три флотилии разрывали друг друга на части в пустоте. Все имевшиеся у нас преимущества – все те преимущества, которых мы добивались десятилетиями – улетучивались, будто воздух из пробитого корпуса. Я не мог дотянуться до Абаддона, чтобы получить ответы у него, да и находись он даже рядом со мной – что здесь можно было ответить? Мы могли остаться на месте и умереть в бою с одним из противников, или же развернуться и умереть в бою со вторым. Мы не могли даже слаженно отступить: Даравек лишил нас единственного пути отхода, а еще держащаяся блокада Черных Храмовников не позволяла нам пробиться дальше вглубь Империума.

Стоявший передо мною выбор вовсе таковым не являлся.

– Единственный способ пережить эту битву, – тихо произнес я, – это не сражаться в ней.

Ультио ошеломленно уставилась на меня.

– Нам не выйти из боя. Нас истребят обе стороны.

Я не позволил переубедить меня ни ее ужасу, ни предстоящей ярости Абаддона.

– Я не говорю о выходе из боя и упорядоченном отступлении, – сказал я ей. – Вызови Валикара на «Тане».

Она повиновалась. Я снова занял трон Абаддона – тот самый трон, на котором некогда восседал Гор, когда вел войну против Императора – и заговорил с магистром флота Легиона:

– Валикар, пора отсюда убираться.

На закрытом командирском канале затрещал голос Валикара. Его акцент трущоб Олимпии звучал практически так, словно он тянет слова, перемежаемые грохотом орудийных батарей линкора «Тан».

– Проще сказать, чем сделать. Даже отступление нас убьет.

– Нет, если мы пожертвуем несколькими кораблями, которые останутся.

Он издал горький лающий смешок.

– Удачи тебе с поиском добровольцев.

Я рассказал ему, чего хочу и что будет дальше. Он знал, что это приказ, и не стал спорить, хотя в вопросах пустотной войны стоял выше меня по званию. Несмотря на всю свою гордость и на то, как ее уязвляла правда, Валикар всегда отличался прагматичностью.

– Отдавай приказ, – согласился он, – и да пребудут с тобой Боги, Хайон.

– Я лучше буду надеяться, что они не со мной, – ответил я и разорвал связь. – Ультио, дай мне общефлотский вокс.

Связь со щелчком установилась.

– Общефлотский вокс, – подтвердила Ультио.

– Говорит лорд Искандар Хайон, командующий «Мстительным духом». Я говорю по воле лорда Абаддона и передаю решение Эзекариона. Всем боевым кораблям, не атаковать – я повторяю: не атаковать – Тагуса Даравека. Все сферы контакта действуют обособленно и отводят свои сражающиеся формации от Черных Храмовников. Не охотиться за добычей или трофейными кораблями. Не пытайтесь уничтожать корабли Храмовников. Не замедляться для упорядоченного выхода из боя и не вливаться в другие сферы контакта для помощи остальным кораблям. Времени нет. Вас задавят. Забирайте своих абордажников, прекращайте все атаки и вырывайтесь из боя. Рассеять флот. Повторяю – рассеять флот.

«Мстительный дух» ожил вокруг меня, набирая мощность для предстоящих событий. Среди подтверждений вдруг протрещал неожиданный ответ.

– Волшебник, – грубым и уставшим голосом произнес в воксе Леор, – а кто вызвался остаться прикрывать отход? 

– Я думаю, ты и сам можешь додуматься до ответа, Огненный Кулак.

– Ну, конечно, – вздохнул он. – И не называй меня Огненным Кулаком.

– Тогда не зови меня «волшебником». Этим словом пользуются дети и шарлатаны.

Он сделал паузу, но не потому, что я его поправил. Я буквально слышал, как его мысли прокладывают себе дорогу сквозь преграду жалящих Гвоздей.

– Мы же остаемся не из внезапного приступа благородства, да? Мы остаемся потому, что ты хочешь голову Даравека.

– Две верные догадки за один час, – отозвался я, наблюдая как армада Даравека появляется в поле зрения по мере разворота «Мстительного духа». – Брат мой, у тебя сегодня день редкой гениальности. Так ты мне дальше скажешь, что научился читать.

Владыка Воинств

Бывает такая ненависть, с которой невозможно справиться. Девять Легионов, покорные прихотям Богов, что баламутят судьбу вокруг нас, всегда были злейшим врагом самим себе. Когда имя Абаддона произносят с благоговением, большая часть этого полного ненависти и зависти почтения связана с тем, что он делает то, чего не в силах сделать ни один другой военачальник – он, пусть и ненадолго, объединяет Девять Легионов и ведет их на войну. Гору была верна половина Империума: организованная, единая и могучая. Абаддону приходится по частям собирать армии проклятых из глубин преисподней, где они целую вечность утопали в собственном безумии и ненавидели друг друга как врагов.

Наш шанс войти в Империум как мощная и единая боевая сила был разрушен, а амбиции потерпели крах, встретившись с реальностью коварства Даравека.

Сказать, что мы бежали от Даравека и Черных Храмовников, значит не до конца описать масштабы происходившего перелета. Мы не отступали. Мы удирали. Флот рассеивался во все стороны, отбросив виндикту ради того, чтобы остаться в живых. Возможно, это не самый славный момент в нашей истории, но он точно входит в число самых разумных в тактическом плане. Хороших вариантов там не было. Мы выбрали наименьшее зло.

Не стану отрицать, было что-то тараканье в той трусости, с которой мы разбегались подальше от света сильных врагов. Было, однако, и кое-что смешное. Мы бросали оставшиеся корабли Черных Храмовников сражаться со свежим флотом и уходили от Воинства Легионов Даравека, словно утекающий сквозь пальцы песок. Они хотели выйти против нас и сокрушить, а вместо этого Черный Легион развернулся и двинулся разом в сотне направлений. Спустя считанные минуты не осталось ни единой объединенной флотилии, которую можно было бы хотя бы атаковать.

Не такого мы хотели, когда задумывали свой побег из Ока. Это сокрушало всякую надежду на ведение целостных военных действий, поскольку после этого крысиного бегства мы оказывались разобщены и слабы, каждый корабль был в Империуме сам по себе. Мы оставляли позади себя врагов, противостоя при этом врагам впереди, и начинали нашу войну в наихудшей стартовой позиции из всех возможных. Однако были бы живы. Необходимость – вечно беспощадная госпожа – подталкивала нас к выбору.

Формация, возглавляемая древним кораблем Вортигерна «С клинком наголо», пробила в блокаде Черных Храмовников наиболее крупную брешь, через которую удалось вырваться на свободу нескольким звездолетам. Упрямый калибанец порывался вернуться, пока я не запретил ему это прямым приказом. Он был первым из членов Эзекариона, кто пробился, и для нас имело жизненно-важное значение, чтобы он сделал все, что в его силах, для воссоединения флота вдали отсюда в случае, если бы остальные из нас погибли.

Корабли внезапно прерывали заходы на атаку на полпути, закладывали виражи и отворачивали в сторону, пробуждая свои варп-двигатели и не заботясь о соблюдении минимально-безопасной каскадной дистанции. Я наблюдал за тем, как «С клинком наголо» уменьшается на одной из фасет оккулуса, но когда тот нырнул в варп, подернув рябью гладь реальности, я не выдохнул с облегчением. В такой близости от Ока варп был крайне нестабилен. На самом деле действия наших входящих в варп кораблей являлись лишь отказом от верной смерти в пользу возможной.

Будто читая литанию, Ультио сосредоточенным и напряженным голосом торжествующе перечисляла все спасшиеся корабли. Каждое название сопровождала вспыхивавшая в ее глазах искра жизни.

– «С клинком наголо» ушел, – говорила она. – «Талонис Праксиа» ушел. «Экскориатор» ушел. «Зета» и «Сигма» ушли.

Когда «Зета» ныряла в свой варп-разлом, я сам наблюдал за ней и видел, как отростки-молнии, хлестнувшие из раны в реальности, вцепились в корабль и буквально засосали его в ждущую пасть. В радиусе действия варп-каскада находился звездолет Черных Храмовников, который завертело огненными спиралями и втянуло в разлом за «Зетой» без подготовки навигационных систем или активации поля Геллера. Я ощутил разливающуюся панику и короткую мучительную агонию, которые претерпел двадцатитысячный экипаж эсминца, когда на палубы хлынула не-реальность, растворяя их и пожирая заживо.

Несколько кораблей оказались уничтожены собственными варп-каскадами, и я до сих пор содрогаюсь при мысли о том, сколько воинов сгинуло в тот день. Их звездолеты взрывались у края варп-разрывов, или же оказывались срезаны огнем Черных Храмовников на пороге спасения. Я видел, как «Анахорет» пробился в варп, но при входе его двигатели вспыхнули и железо разлетелось в пустоту, в предсмертных конвульсиях оставляя за собой огненные следы по милости ракетного фрегата Черных Храмовников. И это был не единственный корабль, который постигла подобная участь.

Так что я не стану утверждать, будто мы ушли без потерь, однако основной массе флота удалось вырваться на волю.

«Тан» подошел на полном ходу, гремя орудиями и двигаясь вдоль серьезно поврежденного «Вечного крестоносца». В этот момент сосредоточенность Ультио дрогнула, и я подозреваю, что каждая психически одаренная душа на флоте почувствовала, как ей хочется повернуть назад и лично прикончить «Вечный крестоносец», забрав наши абордажные команды и казнив флагман Сигизмунда огненной буре виндикты.

Каким бы крупным и мощным не был «Тан», но даже раненый линкор «Глориана» превосходит любого соперника. Плетущийся, вспоротый «Вечный крестоносец» перевел свои пушки на звездолет Валикара и крушил его одним залпом за другим, получая в ответ чрезвычайно малый урон. Из ангаров «Тана» брызнули истребители, позади которых роилась более медленная волна бомбардировщиков. Валикар был целиком сконцентрирован не на том, чтобы уничтожить «Вечный крестоносец», а на том, чтобы тот оставался в бою. Он должен был помешать ему преследовать наши бегущие корабли, а также прикрыть отход наших абордажных команд и защитить их возвращающиеся капсулы.

Я смотрел на охваченный огнем «Тан» со сбитыми щитами и испещренным взрывами корпусом и гадал, не послал ли Валикара на смерть. Если так, то Эзекиль, Телемахон и те несколько тысяч воинов, которых мы высадили на сопоставимый по размеру с городом «Вечный крестоносец», умерли бы следующими. Даже если бы им удалось в считанные часы овладеть кораблем, как настаивал Телемахон, им бы достался обездвиженный флагман с открыто бунтующим экипажем, и они еще даже не успели бы заявить о своих притязаниях на трофей, как их уже настигли бы десятки кораблей Даравека.

Они должны были отступить. Я не сомневался, что Валикар этого от них добьется.

Пока наш флот рассеивался, «Мстительный дух» мчался вперед. Черные Храмовники, оказавшиеся перед еще одним флотом, который колоссально превосходил их сократившиеся силы, тоже начали отходить. Они отступали с куда более осмотрительной скоординированностью, стремясь к точке Мандевилля системы, чтобы войти в варп на безопасном расстоянии, избегая угрозы варп-каскадов. Было мучительно смотреть, как они уходят, и знать, что они пройдут через весь Империум, разнося предупреждение о нашем возвращении. У нас из рук жестоко вырывали весь элемент внезапности, какой мы только могли заполучить.

Даравеку предстояло за это заплатить.

Владыка Воинств был дерзок, и флагман его группировки Криптар – линкор Гвардии Смерти «Домина» – шел в авангарде флота. Он оставил пехотные транспорты, которые обстреливал, и направлялся к нам, готовясь ударить по израненному «Мстительному духу» в полную свою силу.

Они намеревались брать нас на абордаж, в этом не было никаких сомнений. «Мстительный дух» представлял собой сокровище, перед которым не устоял бы ни один военачальник.

Наше появление вынудило несколько кораблей Даравека оторваться от резни, и по всему мостику зазвенел смех Ультио, отметившей их группой рун на гололите. Я проследил за потоком данных и немедленно увидел, что ее так развеселило.

– Его флот, – произнесла она вслух. – Он распадается.

Она была ранена и отвлечена на другие вещи, поэтому я мог простить ей гиперболу, однако отчасти она была права. Корабль за кораблем, группировка за группировкой Воинство Легионов расходилось на части. Их капитаны вернулись в материальный мир, и у них были заботы, далеко выходившие за рамки вражды Даравека и Эзекиля. Они смаковали свободу с тем же удовольствием, что и мы, и теперь брали судьбу в собственные руки, покидая его.

– Не стрелять по кораблям, которые бросают Воинство Легионов, – распорядился я. – Сосредоточить весь огонь на защиту наших пехотных транспортов. Ультио, подойди достаточно близко, чтобы завлечь абордажников. Мы хотим, чтобы они чувствовали себя, как дома.

– Принято, – согласилась она.

– И продолжай сражение только до тех пор, пока Валикар не сообщит о возврате абордажных команд. Как только «Тан» передаст по воксу об успехе, сразу же выходи из боя.

– Будет сделано, – пообещала она.

Пока я глядел на приближающийся флагман Даравека, мне невольно вспомнились слова Абаддона, сказанные им в ту ночь, когда мы спарринговали и он вынес свое решение по поводу моих неудачных попыток виндикты: «Мы стоим на пороге возвращения в Империум, который построили своим потом и жертвой. До того, как все кончится, за нами явится Тагус Даравек. Мне нужно, чтобы он умер, Искандар. Больше никаких оправданий. Мне нужно, чтобы он умер».

Эзекиль, будь он проклят, вновь оказался прав. Вот почему он оставил меня на борту «Мстительного духа». Вовсе не из недоверия. Совсем наоборот.

Мой пульс участился.

– От «Домины» приближаются абордажные капсулы, – воскликнул один из членов смертного экипажа. Я уже улыбался и не мог себя остановить.

Нагваль, ко мне.

Хозяин? Зверь вырос из моей тени, возникнув из черноты и неслышно выступив на палубу позади меня. Я послал ему волну одобрения за столь быстрый ответ на мой зов.

Я обнажил Сакраментум и посмотрел на свое отражение в серебристом клинке. Я все еще улыбался. По правде сказать, даже ухмылялся – на меня глядело лицо с оскаленными зубами и прищуренными глазами, как у Леора, когда он дрался на радость Богу Войны.

Так или иначе, Нагваль, пора с этим покончить. 

Я смотрел, как вокруг меня пылает мой родной мир, устраивал избиения и руководил геноцидами, однако мне все же нелегко целиком вспоминать бой в тот день. Любое действие эхом отдается в варпе, и битва была настолько яростной, что по ту сторону пелены вопили хоры демонов, которые состояли из множества чудовищ, ожидавших появления на свет.

Практически у всех, кто находится на борту боевого корабля, война в пустоте сжимает восприятие. От мира вокруг тебя остаются лишь содрогания палубы под ногами, грохот от ударов пушек по корпусу, да насыщенная, пышущая жаром какофония схваток в тесных коридорах. Внутри корабля сражаешься на территории, которая обладает размерами и сложностью города, а твое существование сводится к бесконечному труду: бою в одном туннеле за другим, закрытию абордажных брешей или же их удерживанию в открытом состоянии, ответам на приказы о смене дислокации, наблюдению за экранами гололитов, оттаскиванию тел в сторону для расчистки дороги или использованию их для баррикад – и все это делаешь, не зная, не погиб ли еще корабль вокруг тебя. Захвачен ли мостик? Война снаружи идет успешно, или вы уже обречены? Какую часть корабля уже заняли абордажные группы?

Здесь нет порядка, нет общей картины. Это одновременно траншейная война, сиюминутные бои в туннелях и партизанские действия. Рассудок возвращается лишь в кратких перерывах, когда урываешь достаточно времени, чтобы просчитать, где ты нужен дальше, или же где нужен больше всего.

Я находился вместе с Пастью Бога Войны: налетчиками и варварами, сражавшимися под знаменем Леора. Их черная броня была покрыта медными символами их божественного покровителя, а также хтонийскими рунами и иероглифами награкали, обещавшими кровь и черепа во славу Бога Войны. На доспехах виднелось грязно-золотистое Око Гора поверх Восьмеричного Пути.

Я дрался бок о бок с Леором и Нагвалем, убивая под металлический грохот тяжелого болтера и гортанный рев тигроподобного зверя, вымершего сотни лет назад. Мы продвигались, не думая о тактике, и шагали вглубь хаоса, сознательно становясь частью мерзкой лихорадки, которая охватила самые нижние палубы корабля.

Коридоры боевого корабля Черного Легиона – это мир, где обитает неисчислимое множество ужасов. В чревах наших звездолетов буйно расцветает мутация, которая развивается неконтролируемо и, по большей части, без нашего ведома. Порой это длится на протяжении целых поколений. Да, там внизу живут кланы ничтожных мутантов и зверолюдей, однако самые нижние палубы зачастую слишком враждебны для любой по-настоящему смертной формы жизни. На экспедиции по зачистке отправляются отделения и группировки, и назад возвращаются не все из них. Те, кому это удается, рассказывают о том, что на нижних палубах процветают целые биодемонические экосистемы, в которых воздух становится отравой, а стены – колышущиеся пещеры из пульсирующей плоти и кристаллизовавшейся крови, с экзофлорой, созданной из человеческих костей.

В этих залах мы бились с абордажными командами Даравека и бились с самими залами. Упавших раненых воинов поглощал корабль или же демонические твари, которые жили в его податливых костях. Живые мертвецы, за сотни лет лишившиеся какой бы то ни было чистоты генов, злобно глядели из стен и изрыгали дымящуюся черную желчь на легионеров, сражавшихся с обеих сторон. Против нас выступали колонии слепых и спятивших существ, которые даже не могли себе представить солнечного света, и мы прорубались сквозь эти иссохшие мощи, чье прегрешение состояло лишь в том, что они дерзнули преградить нам путь. Расчлененные на части трупы с ампутированными конечностями визжали и вцеплялись в наши сапоги.

В одном из залов мы сошлись клинок к клинку под крышей, которая была полностью сделана из кости. Лишь когда шальные болты раскололи материал над нами и его осколки застучали по броне, я понял, что купол над нами каким-то образом был образован из человеческих зубов.

Большую часть времени я едва мог расслышать рев Нагваля или пальбу нашей наступающей орды. Мысли ящероподобных мозгов полуживых чудовищ, гнездившихся в удушливом мраке, давили на мои собственные, заполоняя чувства тупым голодом и тошнотворным отчаянием. Я обливался потом, силясь не дать их примитивным потребностям нарушить мое сосредоточение.

Ультио сопровождала нас в облике своих киборгов и боевых роботов Синтагмы. Они маршировали неровным шагом, окрашивая все кровью при каждом взмахе своих механических лап и ионизируя зловонный воздух копьями молний из наручных пушек. Плоть, на самом деле плотью не являвшаяся, горела, источая смрад, который не поддавался законам природы. Это эхо требухи налипало на нашу броню, проникало в системы подачи кислорода, впитывалось в поры.

В тот день я убивал Пожирателей Миров. Убивал Гвардейцев Смерти и Сынов Гора. Убил воина из Альфа-Легиона, которого душил, пока сознание не стало его покидать, а затем расколол его голову об пол. Я убивал Повелителей Ночи, Детей Императора и да – даже Тысячу Сынов. Я всадил клинок в раскрытый рот атакующего легионера в шипастой броне, а другого порубил на лишенные конечностей останки. Выдрал переднюю часть черепа воина голыми руками. Звук, который он издал, когда его голова разрывалась на части, уже не был человеческим.

Некоторых из них я убивал скачущими дугами испепеляющих молний варпа. Других убивал, воспламеняя воздух вокруг них беспощадным огнем, порождая демонов в инкубаторах их сердец, или же состаривая их и заставляя их тела распадаться на месте. Разрушения истончили пелену, и с обеих сторон на свет появлялись бегающие и вышагивающие демоны с клинками, которых не требовалось призывать – им дарило жизнь исключительно насыщение резней.

Люди Даравека убивали нас в ответ, прореживая ряды Черного Легиона в самом сердце нашего же флагмана. Мясницкий счет в этом абордаже шел на десятки тысяч, незваные гости учиняли опустошение, прокладывая себе дорогу через экипаж.

Из наших воинов сильнее всего пострадали Рассеченные, оказавшиеся на грани полного истребления. Порой нам приходилось перепрыгивать через их раздувшиеся тела. Демоны внутри были мертвы так же, как и те космодесантники, которыми они завладели. Мы продирались сквозь десятки трупов, застывших в боевой форме, где демон и человек сливаются в смертоносный гибрид, в совершенстве умеющий убивать. Временами и атакующие и защитники использовали тела Рассеченных для строительства баррикад. Необходимость – богиня столь же жестокая, как и все в Пантеоне – несомненно смеялась в тот день.

Впоследствии это меня заботило. Впоследствии я думал о собранном урожае жизней. Но в тот момент эти мысли меня не посещали. Я бежал по залам в залитом кровью черном доспехе и с недостойным исступлением вопил вместе с Леором и его людьми.

– Даравек! – выкрикивал я вслух, и мой голос эхом разносился по мутировавшим коридорам.

Даравек! – снова и снова посылал я грубые и примитивные психические импульсы.

Нагваль сопровождал каждую передачу ревом, его ярость была под стать моей. Посредством его чувств я видел корабль как постоянно меняющееся марево, озаренное мерцающими огнями душ живых существ. Я всаживал Сакраментум в подергивающиеся тела легионеров, которых он рвал на части и бросал на палубе, а он обрушивался на тех, кого я оставлял ранеными, и потрошил их клыками и когтями. Мы никогда еще не охотились в такой гармонии.

Я наткнулся на Тагуса Даравека посреди перестрелки, когда он пытался пробиться к мостику. Исходя пеной, он выкрикивал имя Эзекиля, словно заклинание, требуя от Абаддона показаться и жалуясь, что ему приходиться вырезать отбросы Черного Легиона из-за того, что их владыка трус.

Ему не приходило в голову, что Абаддон может находиться на борту «Вечного крестоносца», не говоря уж о том, что мой повелитель мог уже быть мертв, сраженный рукой куда более достойной, нежели рука Даравека.

Коридор ничем не выделялся, он был точно таким же, как тысяча других проходов внутри корабля. Пол устилал неровный океан обломков уничтоженных автоматонов Синтагмы. Опаленный металл и фонтаны искр дополнительно омрачались телами в черных доспехах.

Один из поврежденных «Таллаксов» Синтагмы, лежавший на полу, повернул ко мне свое выпуклое лицо. Окровавленный, пронизанный жилами проводов череп под разбитым лицом-крышкой глядел наружу посредством механических имплантатов, заменявших ему глазные яблоки.

– «Тан», – произнес он, издавая скрежещущий визг из-за нарушения вокализации. – «Тан». Сообщает. Абордажные. Группы. Возвращены.

– Благодарю тебя, Ультио, – отозвался я. – А теперь уводи нас отсюда.

А затем, обведя взглядом сражающих воинов, я закричал: «Даравек!» и устремился в свалку.

Я не видел, как погиб Делварус. К этому моменту от него осталась лишь искореженная фигура у ног Даравека: крылатая, увенчанная рогами и держащая оружие, которое срасталось с его кожей, когда он принимал боевую форму. Уродливый оскал мутировавшего лицевого щитка его шлема обмяк в смерти. Сразивший его удар топора вскрыл торс от горла до паха, обильно залив пол отвратительными внутренностями, груда которых еще подрагивала от остатков демонической жизни.

Он не входил в Эзекарион, однако являлся высокопоставленным офицером Легиона – как способным, так и преданным. Выплачивая свой долг, я намеревался также отомстить за него и за его павших братьев. Именно об этом я думал, когда шагнул под железный ливень и бурю взрывов болтерных зарядов, выставив перед собой кинетический щит, который переводил всю получаемую энергию в звук и свет. Я как будто толкал перед собой солнечную вспышку. Даже мне самому пришлось отвести взгляд, пока генетически улучшенные глаза не приспособились.