Текст книги "Черный Легион (ЛП)"

Автор книги: Аарон Дембски-Боуден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

– Говори, – произнес Даравек.

– Я думаю, что вы тоже застряли в шторме, – Абаддон сдерживал свою злость, крепко обуздывая ее так, что она проявлялась лишь в золотистом блеске глаз, которым придала их цвет его душа. – Думаю, что варп помогал тебе преследовать нас, а потом бросил на произвол судьбы позади нас, так что ты оказался в штиле и понятия не имеешь, почему это произошло. Думаю, что злобные сущности, которых мы зовем Богами, свели нас в сердце этой бури, чтобы мы играли в королей и пешек, а они решали, кому отдать предпочтение.

– Твое воображение достойно восхищения, сын Гора.

Абаддон не попался на приманку.

– А главное, что я думаю – что ты боишься нас.

Он поскреб лезвиями Когтя друг о друга. Несколько воинов Даравека чуть придвинули руки к болтерам. Мы сохраняли неподвижность, чтобы не спровоцировать их на нарушение перемирия, повторив их жест.

– Ты боишься нас, – продолжал Абаддон, – поскольку, несмотря на твои бредовые речи, будто мы предаем Легионы, и твои мелочные походы с целью уничтожить нас, мы не просто выживаем, но еще и процветаем. С каждым столкновением нас все больше. Все с новых доспехов срезают эмблемы потерпевших неудачу Легионов, и опозоренные цвета скрываются в тени в таких количествах, с какими не сравниться ни одной другой группировке. Ты боишься, что мы правы, а ты нет. Боишься, в первую очередь, потому, что тебе пришлось догонять нас. Потому, что мы были здесь первыми. Потому, что это мы вот-вот вырвемся на свободу, несмотря на все твои попытки нам помешать за последние десятилетия. Мы добивались этой судьбы, а вы только старались нас остановить. Мы сражались за настоящее единство, и все мы братья под черным знаменем, а вы боролись против этого, делая вид, будто храните старые, неудачные пути. Мы действовали, Тагус. А вы противодействовали.

Пока Абаддон говорил, его взгляд блуждал по другим легионерам, а теперь вновь обратился на Даравека.

– И вот мы у границы нашей тюрьмы. И даже теперь тебе нечего ответить своим людям. Вместо этого ты добиваешься встречи с нами, молясь, чтобы тебе удалось заглянуть в наши планы и взять победу угрозами. Ты проиграешь эту войну, Тагус. Проиграешь, поскольку жаждешь милости Богов и боишься, что она обратится на кого-то другого.

Даравек приоткрыл рот. Сквозь решето его зубов полилась черная слизь.

– Не тебе одному снится Конец Империй, – предостерег он. – Не ты один слышишь зов Драх`ниена.

– Нет, – согласился Абаддон, – но кто из нас слышит его громче? Кто слышит отчетливее? Тот, кто его ищет, или же тот, кто гонится за ищущим?

Прежде, чем Даравек успел ответить, Абаддон отвернулся и зашагал к нам, говоря на ходу:

– Если ты так уверен в своей силе, Тагус Даравек, попробуй ее сейчас против моего Черного Легиона. «Мстительный дух» голоден.

Должно было быть что-то еще. Все мы ждали, что последуют еще более резкие слова и обещания расплаты. Подозрения оказались безосновательными, когда в одно и то же мгновение трое воинов Даравека приложили пальцы к бусинкам вокса, а в мое сознание вплыл голос Ашур-Кая:

Сехандур.

Ашур-Кай, – передал я в ответ. Ты помнишь Дрол Хейр?

Конечно помню.

Я встречался с Даравеком? Он меня убил?

Кровь Пантеона, что за глупость?

Даравек утверждал, что…

Не будь нелепым, – прервал меня Ашур-Кай. Я должен поговорить с Эзекилем, но его разум слишком прочно огражден.

Что не так? Объясни.

Напротив нас Даравек переговаривался со своими людьми, и их ауры вдруг стали излучать тревогу.

Перед обоими флотами появляются корабли – неизвестные звездолеты неизвестной принадлежности, которые не движутся в сердце шторма, а просто возникают перед нами.

Люди Даравека обеспокоены, – заметил я. Это не одна из их уловок.

Не представляю, что это может быть. К нам на борт зашли.

К нам… Что?

В этот же миг Даравек направил свой топор на Абаддона:

– Что это за вероломство? Ты нарушил перемирие, Эзекиль.

Абаддон развернулся к сопернику. Его глаза сузились в платиновые щелки:

– Мы ничего не нарушали.

К нам на борт зашли, – беззвучное послание Ашур-Кая было сбивчивым от спешки. Один легионер. Он ничего не объясняет. С каждого корабля флота докладывают об одном и том же феномене – на командных палубах появляется по одному воину. Они не двигаются, не говорят. Просто стоят и наблюдают за нами.

Я потянулся было положить руку Абаддону на плечо, чтобы потянуть его назад, но увидел, что мне нечем его схватить. Рука так и лежала на полу из призрачной кости в нескольких метрах от меня.

– Брат, – произнес я, – мы должны вернуться на «Мстительный дух». Ашур-Кай говорит, что к нам зашли на борт и…

– Ты смеешь? – уже кричал нам Даравек. – Смеешь брать наши корабли на абордаж?

Корабли Даравека тоже взяли на абордаж, – ответил я Ашур-Каю. Он подозревает, что мы нарушили перемирие.

Я посмотрел в пространство между двух противостоящих друг другу групп сбитых с толку бойцов. Они один за другим поворачивались и глядели на другой край пыльного сада с разрушенными статуями, где из эльдарских руин вышел одинокий воин.

Он был мертв. Я сразу так подумал, как если бы увидел разлагающуюся плоть или ощутил гнилостный мускусный запах распада. Моему шестому чувству он представлялся лишенным души – человеком, отсоединенным от жизненной механики. Однако он приближался. На нем был светло-серый доспех цвета облачного неба, чуть тронутого бледно-зеленым, а глазные линзы светились красным изнутри.

Он не был демоном. У демонов нет душ, но они присутствуют в варпе – они сами являются варпом и под моим психическим взглядом складываются в корчащихся, плывущих тварей. Однако не был он и человеком. Люди обладают сияющими душами и пылают в бурной ночи варпа, словно маяки. Кем бы ни был этот воин, он шел по черте, разделяющей смертных и бессмертных. Он сливался с варпом, но не был им порожден. Имматериум пропитывал его, однако не подчинял себе.

Когда он подошел ближе, я увидел, что у него все-таки есть душа, причем оставшаяся его собственной – это было слабое, тусклое и прерывистое свечение.

Во всем этом присутствовала красота. Так менее развитый разум – полагающийся на пять обычных чувств – мог бы увидеть красоту в цвете, которого ему прежде не доводилось встречать. Сущность, которую я никогда не считал возможной, стояла передо мной, приняв форму собрата-легионера.

Я не мог определить, какой Легион или орден породил его. Тип его доспеха был тогда мне незнаком, он не совпадал даже с новыми комплектами брони типа «Аквила», виденными мною на борту корабля Черных Храмовников.

Мы тоже встретили одного из них, – передал я Ашур-Каю.

Воины Даравека направили на новоприбывшего оружие. Мы не стали этого делать.

– Назови себя, – потребовал Даравек. Я видел, как костяшки его пальцев напряжены на рукояти топора.

Серый воин поочередно повернул скрытую шлемом голову к каждому из отрядов, не выказывая ником предпочтения. Раздавшийся из решетки шлема голос был глубоким, однако нормальным для легионера, а его словам, в точности как у всех нас, предшествовал щелчок вокс-передатчика.

– Я – Саронос.

За его словами я слышал характерный процесс дыхания. Он был мертв для моего шестого чувства, однако жив для всех остальных. Мой интерес усилился. Был ли он одним из нас до того, как претерпел эти метаморфозы? Был ли он одним из нас до сих пор, отличаясь лишь изменениями души?

Эмблема на его наплечнике была мне незнакома, но, тем не менее, полна символизма – два черепа внутри диска с восемью шипами, один смотрит налево, другой направо. Глядящие черепа обрамляла выполненная темным серебром надпись на неизвестном диалекте высокого готика: «In Abysso Tollemus Animabus Damnatus».

Точный перевод мне не давался, но я смог уловить смысл: «Мы несем души проклятых сквозь бездны».

– Я – Тагус Даравек, – провозгласил наш соперник. Он зашагал вперед и встал перед гостем.

– Мы знаем, как ты себя зовешь, – произнес серый воин. – Ты говоришь о несущественном.

– Как ты подобрался к нам незамеченным? – спросил Даравек. – Как твои люди попали на борт наших кораблей?

Саронос не отводил взгляда.

– Ты говоришь о несущественном.

– Тогда что насчет твоей группировки? – настаивал Даравек. – Кому вы верны?

– Ты говоришь о несущественном.

Не знаю, почувствовал ли Абаддон в новоприбывшем что-то такое, чего не ощутил я, или же просто первым интуитивно проследил связь, но он прервал бесполезные расспросы Даравека, обратившись к серому воину:

– Вы выведете нас из этого шторма?

Серый воин перевел взгляд с одного военачальника на другого, и сочленения его брони издали урчание.

– Да, Эзекиль Абаддон, выведем – если сойдемся в цене.

Какое-то время я смотрел глазами Ашур-Кая. Был свидетелем его воспоминаний, видел, как сгущались и обретали реальность призрачные корабли. Они возникали на оккулусе, поначалу бесплотные и нечеткие, а затем приближались и обретали такую же бледную серо-зеленую расцветку, как доспех Сароноса. Имперские корабли, но построенные по незнакомым мне схемам. В них присутствовало достаточно знакомых элементов, чтобы предположить, что их создали по чертежам Стандартных Шаблонных Конструкций, однако не по тем, что были в ходу в годы, когда я сражался за Империум. Как и корабль Черных Храмовников, эти звездолеты были новее тех, на борту которых перемещались мы.

Анамнезис вытянула руку в своей амниотической жидкости, скрючив пальцы так, словно душила ближайший из кораблей. Я почувствовал, как каждая турель и фронтальное орудие на корпусе «Мстительного духа» со скрежетом разворачивается и наводится на куда меньший по размерам звездолет.

Именно тогда перед несколькими сотнями членов основного экипажа мостика появился серый воин, возникший так же, как и Саронос перед нами. Воин был облачен в такой же доспех и носил ту же эмблему, только Саронос говорил, а этот хранил абсолютное молчание. Воины, зверолюди и подчиненные Ультио киборги с роботами собрались вокруг него, стоящего возле пустующего трона Абаддона. Он так и не пошевелился.

Все это я получил из разума Ашур-Кая. Получил и передал Абаддону.

– Скажи Ашур-Каю оставаться начеку, – распорядился он, – но не проявлять враждебности.

Эзекиль приказывает тебе оставаться начеку, но не проявлять враждебности.

Как пожелает, – поступил ответ. Тот воин, что с вами – он говорит?

Да. Говорит о цене, которую необходимо уплатить, чтобы нас вывели из шторма.

Я почувствовал укол раздражения Ашур-Кая из-за того, что он находился так далеко от столь поразительного явления. Это его уязвляло. Глубоко уязвляло.

Саронос назвал свой орден, но каждый из нас расслышал в причудливо структурированном высоком готике что-то свое. Илиастеру послышалось Инфернум Дуктории, «проводники преисподней», а Эзекиль услышал Умбра Ларуа, «призраки теней». Мне же, когда Саронос произносил название, показалось, что он сказал Катаэгис Лемура, «духи шторма».

Позже, выслушав рассказы остальных о серых воинах, мы в грубом приближении составили их название на низком готике: Призраки Варпа.

Саронос поведал нам о предназначении своего ордена – он и его сородичи являлись своего рода паромщиками, направлявшими корабли сквозь варп. За плату они бы провели один из наших флотов через шторм к узкой полосе спокойного пространства, пронзавшей Великое Око насквозь и ведущей к системе Кадии.

Не нарушая спокойной интонации, он поклялся, что его братья не происходят родом ни из какого Легиона, однако всякий раз, когда мы спрашивали, как такое возможно, он отвечал, что мы говорим о несущественном. То же самый ответ он дал на вопрос о годе своего рождения и о типах с классами неизвестных кораблей из его небольшого флота. Он ни разу не проявил нетерпения и не показал, что симпатизирует одному из военачальников больше, чем другому.

– Я не доверяю этим Призракам Варпа, – прошептал Телемахон, используя то название, которое ему послышалось в речи Сароноса.

Никто из нас не доверял, но какой у нас был выбор?

Даравек тем временем сплюнул от самой мысли о переговорах с серым воином.

– Каковы твои требования, дух?

– Мы ничего не требуем, – произнес Саронос.

– Тогда какова ваша цена за освобождение нас из вашего шторма?

– Это не наш шторм. И это тебе определять цену за вывод вас из этих потоков. По тому, чем ты пожертвуешь, будут судить о тебе.

Эта идея вызвала у Даравека злость:

– А если мы убьем тебя сейчас? Если уничтожим твой флот?

– Тогда мы умрем. Ты говоришь о несущественном.

– Как мы можем доверять твоим словам обо всем этом?

– Ничто из сказанного мной не изменит выбора. Ты говоришь о несущественном, Тагус Даравек.

– Ладно, – полководец Гвардии Смерти положил топор себе на плечо и заговорил с самоуверенной ухмылкой, слабо скрывавшей его ярость. – Вот мое предложение, призрак.

– Мы слушаем, – произнес серый воин.

– Если вам нужны корабли для вашего флота, я дам их. Десять. Если нужно, то двадцать, из моих военных трофеев. Я вырву их у Черного Легиона и сложу к твоим ногам. Если хочешь рабов, я отдам тебе миллион из трюмов кораблей Черного Легиона. Если этого мало, отдам больше. Два миллиона. Три. Если хочешь получить доступ к моим демоническим кузницам или оружейным заводам, это можно устроить. И если ты захочешь моей благосклонности в будущем, когда я возьму принадлежащее мне по праву, то она безоговорочно твоя.

Кровь Изменяющего, это предложение было просто колоссально. Большинство группировок пошло бы на риск уничтожить друг друга уже за что-то одно из этого, не говоря уж обо всем сразу. Право пользоваться кузницами и заводами могущественной группировки являлось возможностью, которой многие военачальники не видели за всю свою жизнь. Даравек предложил богатства, которых любой группировке хватило бы на все время существования, и сделал это с надменной щедростью короля, со смехом швыряющего золотые монеты на мостовую, чтобы крестьяне дрались за них. Многое из этого предлагать было не ему – корабли и рабы, о которых он вел речь, пока что оставались нашими – однако они очень легко могли достаться ему, если бы патовая ситуация переросла в войну. Он не сказал ничего невозможного.

И самым ценным из всего являлось его расположение. Внимания и поддержки военачальника, обладающего влиянием Даравека, хватило бы, чтобы толкнуть любую группировку на безумства. Подобные покровители попадаются по-настоящему редко.

Я услышал, как рядом со мной Илиастер испустил такой же вздох благоговения перед богатством и возможностями, предложенными столь царственно. Но Даравек еще не закончил.

– А еще, – добавил он сквозь стиснутые черные зубы – если ты хочешь душ, то я предлагаю тебе души Эзекиля Абаддона и его жалкого Эзекариона. Только попроси, и они твои. Я пожну их своим собственным клинком, одну за другой, когда наши флотилии вступят в бой.

Саронос склонил голову, принимая слова Даравека, а затем повернулся к Абаддону.

– Мы услышали предложение, сделанное Тагусом Даравеком из Воинства Легионов. Что предлагаешь ты, Эзекиль Абаддон из Черного Легиона?

Мой повелитель ответил Сароносу не сразу. Он попросил минуту, чтобы переговорить с братьями, и обернулся к нам троим, поочередно обводя нас взглядом.

– Я снова думаю о словах Морианы, – тихо произнес он. – Что «величие требует жертвы». Что «нельзя убежать от того, что должно сделать». Я сомневаюсь, что она абсолютно верна нам, и не доверяю ее нерушимым представлениям, однако в сказанном ею присутствует холодная истина. Она видела этот момент – не собравшихся здесь и не грядущие предложения – но она знала, что придет время, когда потребуется сделать великое предложение. И вот мы здесь, и ее слова эхом отдаются у меня в голове. Необходимость жертвы.

Он сделал жест в моем направлении, указывая на мою руку:

– Хайон, ты сам это продемонстрировал нынешней ночью. Пожертвовал своей рукой. Претерпел крупную потерю ради достижения еще более крупной победы. Без этой потери ты бы умер. Сколько мифов и легенд вырастает из таких же зерен? Во множестве историй преподносится, что жертва лежит в основе эпохального прогресса. Как много воинов за всю историю положило собственную жизнь за то, чтобы выжили их народы?

Впервые за несколько лет он выглядел умиротворенным, как будто принимаемое им решение противодействовало напору на его душу.

– Если ты хочешь воззвать к Богу Войны, то убиваешь в его славу и рискуешь умереть сам. Если воин желает примкнуть к нашему новорожденному Легиону, он вынужден соблюдать баланс между личной славой, персональной свободой и нашим общим делом. Он сражается не только под моим знаменем, но и под своим собственным. Срезает с доспеха символы своей прошлой жизни и красит керамит в черный. Все это жертвы. Жертвы, принесенные ради приобретения чего-то большего.

Абаддон сделал паузу, уже не глядя ни на Телемахона, ни на Илиастера – только на меня:

– Жертва имеет смысл лишь когда отдаешь нечто драгоценное. Искандар, ты знаток ритуалов: колдун, философ. Разве все не так?

Я подумал о моем отце Магнусе и о ритуале, который он провел, чтобы передать весть Императору. О множестве подмастерий и культистов, лежавших мертвыми на оскверненных алтарях еще до того, как нас сделали Экскоммуникате Трайторис. Это сработало, однако последствия оказались разрушительными.

Я подумал об Аримане – о моем отважном, глупом, любимом и ненавистном брате Аримане – и о сплетенной им Рубрике, которая уничтожила наш Легион. Он не принес в жертву ничего по-настоящему ценного. Он считал, будто стоит превыше всего, и его покарали за скверную попытку обмануть Изменяющего Пути.

Я подумал о жертвоприношениях, которые совершил за множество лет в ходе ритуалов, призывов, связываний… Столь многие из них включали в себя кровь и смерть, и для самых мощных требовалось жертвовать самым дорогим. С демонами нельзя иметь дела, не принося им жертв. В расправе над незнакомцем нет практически никакой силы, нет эмоционального отклика. Убийство близкого брата, предательство его доверия – поступок, разносящийся по всему варпу.

– По своей сути, – наконец, ответил я, – жертва должна дорого обходиться дающему. В противном случае это всего лишь подношение. Настоящие жертвоприношени подпитываются такой глубиной эмоций, что их эхо попадает в не-реальность. Такие дары варп слышит, и именно на них он чаще всего отвечает.

– Такие дары слышит история, брат, – Абаддон улыбался, хотя у него на лице не было веселья.

Он отвернулся от нас и зашагал к Сароносу. За прошедшее время серый воин не шелохнулся.

– Что ты предлагаешь, Эзекиль Абаддон?

Абаддон произнес свое предложение. На него потребовалось куда меньше времени, чем на многочисленные посулы Даравека, и оно завершилось раньше, чем я успел его остановить.

Я бы попытался. Так я сказал себе впоследствии и сохранил свое мнение по прошествии всех последующих лет и войн. Знай я, что он предложит, я бы попытался его остановить. Но он заговорил, сказав одну-единственную фразу, и у меня хватило времени лишь на то, чтобы в ошеломлении уставиться на него.

Как только он высказался, из теней и прямо из воздуха появились другие воины в таком же серо-зеленом облачении, как Саронос, вышагивавшие вперед и обретающие форму на ходу. Десять, двадцать, пятьдесят. Они направили болтеры на Даравека и его офицеров.

– Возвращайтесь на свои корабли, – велел Саронос людям Даравека. – Ваше предложение отвергнуто.

Из глаз Даравека, будто жирное подобие слез ярости, заструился гной. Мне потребовалась секунда, чтобы осознать, что это черви, плодящиеся внутри его черепа и изливающиеся наружу через слезные протоки.

– Вы совершили серьезную ошибку, – предупредил он Сароноса и серых воинов. В ответ Саронос лишь неторопливо и невозмутимо угрожающе обнажил клинок.

Они мудро ушли, не проливая крови. Я сомневался, что у нас есть в запасе время до нападения армады Даравека.

И вот мы приготовились к возвращению на «Мстительный дух», ведь там нам предстояло принести нашу жертву.

Жертва

На мостике меня ждали Нагваль и Нефертари. Первый тут же подошел ко мне и двинулся рядом, скаля клыки и клятвенно обещая уничтожить все и всех, кто меня ранил.

Он уже мертв, Нагваль. Я убил его.

Со свойственной ему прямолинейностью он вызвался найти в варпе душу моего противника и поглотить ее для меня, или же принести ко мне в зубах, чтобы я мог использовать ее для собственных нужд. Ни того, ни другого мне не хотелось. Связать душу – колоссальное дело для смертного. Мало кому из колдунов это удавалось хотя бы один раз. Пусть Ансонтин горит. Пусть его душа уходит в небытие.

Нефертари, в отличие от Нагваля, никак не выразила свою преданность. Она сидела на цыпочках на спинке командирского трона Абаддона, наполовину расправив крылья для равновесия. Когда мы вошли, она подпрыгнула и поднялась в воздух, по дуге перелетев несколько консолей, а затем уселась на перилах верхних балконов. Зверолюди закричали и закаркали на нее, но она игнорировала их всех. Они ненавидели ее как чужеродное существо. Она же обращала на них внимание лишь когда охотилась на них как на дичь и свежевала себе на потеху. Однако сейчас она их не замечала – вместо этого по всему мостику разнесся ее смех. Она смеялась надо мной – а если точнее, то над моей рукой. Мне предстояла лекция касательно моих навыков обращения с клинком.

Над всеми нами, на навигаторской платформе Ашур-Кая, бросалась в глаза новая фигура: серый воин, копия Сароноса, хранивший жутковатое спокойствие и совершенно не шевелившийся. Мой бывший наставник оставался наверху, наблюдая за незваным гостем в своих личных владениях. Он поприветствовал меня психическим посланием. Я ответил тем же, скрыв чувство вины за предстоящее.

Какую сделку вы заключили? – передал он мне.

Я импульсом послал ему мои воспоминания о том, что только что произошло. Ашур-Кай дотошно изучил сцену на опустошенном мире-корабле, и мысли его становились все холоднее.

Не знаю, что повлечет за собой предложение Абаддона, – признался он. – Это может быть что угодно.

Я промолчал. Внутри меня змеей ползла холодная и скользкая тревога.

Абаддон подошел к центральному возвышению.

– Ультио, докладывай.

Анамнезис не требовалось смотреть на оккулус – ее внимание было рассредоточено по всем костям и стрелковым камерам корабля – однако она глядела на овальный экран чрезвычайно напряженно.

– Я чувствую присутствие на борту, – произнесла она. В ее голосе слышались замешательство и отстраненность.

– Докладывай о вражеском флоте, – уточнил Абаддон, тоже глядя на оккулус сузившимися глазами. Под нестройное рычание сочленений терминаторского доспеха он уселся на трон. Я переглянулся с Телемахоном. За вычетом переговоров с другими группировками наш повелитель занимал трон Гора лишь будучи в раздражении или ярости. Сейчас, похоже, было и то, и другое.

– Эзекиль… – проговорила Ультио со все усиливающимся замешательством, которое каким-то образом придавало ее голосу молодости. – Они… Они забирают мой экипаж.

– Я хочу, чтобы ты сосредоточилась на армаде Даравека. Они движутся? В каком порядке они строятся? Проклятье, соберись.

Впервые на моих глазах она открыто не слушалась его приказов:

– Я слышу в голосах капитанов армады ту же утрату. Эти сущности вытягивают жизнь из наших экипажей.

Абаддон грохнул кулаком по подлокотнику трона.

– Ультио. Я в курсе, что происходит. Это происходит по моей воле. А теперь сосредоточься на важном.

Ее веки несколько раз моргнули, что свидетельствовало о колоссальной работе по осмыслению, происходившей в ее совокупном разуме. Спустя мгновение она повернулась в жидкости, вновь став собой.

– Флот Тагуса Даравека приближается, – сказала она.

Абаддон тяжело вздохнул.

– По боевым постам.

– Этого не потребуется, – произнес Саронос, стоящий возле трона Абаддона. – Мы уведем вас отсюда до того, как они смогут напасть. Но сперва вопрос оплаты.

Мы так и не узнали, какова в точности была цена. Мы никак не могли этого сделать, поскольку ни один офицер на флоте точно не знал, насколько велики сообщества людей, обитающие в недрах их боевых кораблей. Рабы производили на свет других рабов, отбросы плодили другие отбросы, полки слуг-солдат – Заблудшие и Проклятые, как вы выражаетесь – сливались, смешивались и распадались, и все это происходило вдали от глаз их хозяев из Черного Легиона. Некоторые из наших группировок блюли среди своих бойцов из числа людей и мутантов жесткую дисциплину, другие же бросали их в бой оборванным валом, а между сражениями не обращали на них внимания. Как всякий другой звездолет, «Мстительный дух» был домом для десятков тысяч безвестных и неучтенных людей, влачивших свое существование на нижних палубах.

По правде говоря, мы спускались на эти уровни исключительно по двум поводам: привести этот сброд в исступление перед тем, как пускать их болтерным мясом, или же – куда реже – выбрать из их числа детей-мальчиков, из которых могли бы получиться подходящие кандидаты для возвышения в наши ряды. Однако у нас было слишком мало рабочих ресурсов, чтобы по-настоящему вкладывать усилия в это дело. Подлинного пополнения не получалось, только поддержание уровня и медленное истощение.

Как бы то ни было, наши новые союзники от подобных ограничений не страдали.

Озвучивая свое предложение Сароносу, Абаддон открыто продемонстрировал свои амбиции. Он собирался выбраться из Ока, какой бы ни была цена.

Скольких детей забрали из погруженных в ночь городов, раскинувшихся в чреве наших кораблей? Сколько семейств, живших в племенных кланах и зараженных безднах, проклинали наших союзников за похищение их молодняка? На эти горькие вопросы нет ответов. Впрочем, я подозреваю, что в первую очередь они забирали детей с наиболее многообещающими душами. Со временем в них бы расцвела психическая сила. Не во всех, конечно же. Однако во многих. Очень во многих.

И у меня такие подозрения не потому, что я без каких-либо оснований считаю их жестокими. Нет, я так думаю исключительно из-за того, что им предложил Абаддон, когда устроил свой великий гамбит и явил нам свои замыслы. Суть заключалась в том, что конкретно он сказал.

Саронос наблюдал за тем, как мой повелитель приближается к нему.

– Что ты предлагаешь, Эзекиль Абаддон?

В ответ Абаддон произнес всего четыре слова:

– Все, что вам нужно.

Теперь Саронос был с нами – серая фигура посреди оборванной орды экипажа мостика. Красные линзы его глаз перемещались влево-вправо, взгляд задерживался на присутствовавших воинах, минуя мутантов и людей. Он шел поперек командной палубы, а в это время из наших трюмов забирали потенциальных рекрутов, и действиям призрачных космодесантников препятствовали лишь вопящие родители похищенных детей. Как вы легко можете представить, их сопротивление оказывалось бесполезным. Уверен, что их голые руки тщетно скребли по серому керамиту, а жалобные крики не находили отклика. Призраки Варпа забирали то, за чем явились.

Но они явились не только за этим. Абаддон пообещал принести жертву и предложил им все, в чем они нуждаются. Это они и забрали.

– Эзекиль, – позвала Ультио из своей цистерны на возвышении. – «Тень бездны» сообщает, что их провидец пустоты…

Она умолкла и подняла глаза вверх, обратив свой взгляд на навигаторский балкон на самом верху вычурных сооружений мостика. Мы посмотрели туда же.

Из темного воздуха возникли три серые фигуры. Казалось, будто их грязная броня пожирает болезненный полусвет осветительных сфер. Они двинулись к Ашур-Каю.

Мне хочется сказать вам, будто я не ожидал подобного, когда Абаддон затеял свою ужасную игру. Хочется сказать, что я сражался за своего бывшего наставника, что пошел против предложенного Абаддоном жертвоприношения, а связь между мной и Ашур-Каем крепка и по сей день. Так в песни этой длинной саги появился бы приятный такт: несмотря на утрату стольких братьев за сотни лет, мой самый давний спутник – ученый, первым преподавший мне азы колдовства – до последнего остается рядом со мной.

Мне хочется сказать вам, что я не стоял в стороне, просто играя свою роль в предательстве по отношению к нему.

Однако я обещал, что каждое слово на этих страницах будет правдой.

Правда состоит в том, что я обнажил меч. Правда в том, что я шагнул вперед, глядя вверх, и выкрикнул имя Ашур-Кая через весь переполненный мостик.

Неподалеку полыхнули стартовые ускорители. В палубу передо мной врезались Телемахон и Заиду, которые поднялись на ноги после своего поспешного приземления и преградили мне путь с клинками в руках. Принц-в-Маске хранил молчание, его маска была бесстрастна и прекрасна. Заиду издал рычащий, булькающий смешок – предостерегающий звук прямиком из глотки зверя.

Но остановил меня Ашур-Кай. Не излишняя рисовка Телемахона с Заиду и даже не холодный хмурый взгляд, которым встретил мою реакцию Абаддон. Это был Ашур-Кай, который поднял руку, призывая меня держаться в стороне.

Мне следовало догадаться, – передал он мне. В чем еще могут нуждаться эти паромщики проклятых? В его беззвучном голосе ясно слышалось холодное как лед, радостное озарение. В этом их жизнь. Все их существование. Им нужно больше паромщиков.

Я почувствовал, как он отправил своим рубрикаторам телепатическую команду, приказывая им опустить оружие. Те тут же повиновались.

Это не по-братски, – бросил я слова, словно клинок, зная, что Абаддон услышит их.

И снова неправильно, мальчик, – произнес Ашур-Кай, прибегнув к неформальному обращению, которым не пользовался сотни лет. Это жертва во имя высшей цели. В этом сама суть братства.

Один из серых воинов положил руку на плечо Ашур-Кая. Другой обнажил кривой кинжал, на клинке которого были нацарапаны не поддающиеся прочтению руны. Он приставил оружие под белый подбородок Ашур-Кая. Похоже, острие было готово устремиться вверх сквозь челюсть, в мозг моего первого учителя.

Я ощущал, что Призраки Варпа говорят с ним, однако не услышал ни единого слова и не уловил смысла. Ашур-Кай прикрыл свои глаза альбиноса и едва заметно кивнул.

Если мы дадим им бой… – обратился я к нему.

Тогда флот погибнет.

Рядом со мной был еще и Амураэль. Отчасти, как мне подумалось, чтобы оказать поддержку против Телемахона с Заиду, а отчасти – чтобы не дать мне сделать какую-нибудь глупость, которая вызвала бы враждебную реакцию командиров Вопящего Маскарада. Он точно не питал ни к кому из них любви сверх братской преданности.

По другую сторону от меня встал подкравшийся Нагваль. Я неохотно отправил ему успокаивающее послание, сообщая, что все кончено.

Впрочем, я ошибался. Кое-кому еще было что сказать по существу дела.

Ультио все еще наблюдала за тем, как похищают колдуна, чьей обязанностью было вести ее через варп. Двигаясь с практически безупречной синхронностью, все подчиненные киборги и боевые роботы Синтагмы на мостике подняли оружие и нацелили свои наплечные пушки на находившихся среди нас серых воинов.