Текст книги "Порывая с прошлым"

Автор книги: А. Филиппов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

– Посетите Маргузар, это в десяти километрах отсюда, там находится мраморный замок правителя, который он отдал государству. Это поможет понять, как жил князь и его окружение, – говорит руководитель бюро.

Мы последовали совету. Замок из белого мрамора приютился на площадке у подножия горы. Мраморные колонны, лепные карнизы. В саду мраморные столы и скамейки, где любил в летнее время отдыхать и веселиться со своими гостями правитель. С одной стороны сад примыкал к отвесной скале, на вершину которой вела лестница с двумя каменными желобами по бокам. Гостей в паланкинах слуги поднимали наверх, а там они садились на коврик и скатывались вниз.

Во дворце находилась коллекция картин итальянских художников, библиотека редчайших старинных персидских рукописей. Семья правителя обожала классическую западную музыку. Все это так. Но порядки в Свате господствовали средневековые. Приехавший из Европы знаменитый пианист исполнял прелюдии Листа, а в это время фанатики на площади перед мечетью забрасывали камнями крестьянина, обвиненного в колдовстве. Это считалось в порядке вещей.

Мне рассказывали такой случай. Как-то один феодал отнял у крестьянина приглянувшуюся ему десятилетнюю девочку. Расстроенный отец пошел жаловаться в канцелярию правителя.

– Нашел из-за чего шуметь, – ответили ему там. – У тебя же еще три дочери.

А в назидание, чтобы больше не ходил жаловаться, крестьянина избили плетью, заставили работать бесплатно на полях феодала три недели.

Несколько тысяч телохранителей, вооруженных современным оружием, наводили порядок в Свате. За малейшее неповиновение людей секли плетьми, могли убить без суда и следствия. По установившимся обычаям за кражу в Свате полагались смертная казнь или ослепление. И феодалы широко использовали этот обычай, чтобы избавиться от неугодных им лиц. В 50-х годах семья правителя уничтожила большую группу людей, выступивших против деспотии. Их скомпрометировали, обвинив в измене исламу и колдовстве.

Долгие годы этот край держали в изоляции от внешнего мира. Без ведома правителя нельзя было ввозить книги, газеты, радиоприемники, фотоаппараты. Одного учителя колледжа из Саиду-Шерифа высекли только за то, что он без разрешения канцелярии правителя принес на урок транзисторный приемник. Сохранялось все, что помогало феодальной верхушке держать население в темноте и страхе, нещадно эксплуатировать.

Когда едешь по долине реки Сват, глаз радуют рисовые поля, сады, луга с пасущимися на них отарами овец. Это все владения бывшего князя и его родственников. Никто, кроме самих владельцев, не знает точно, сколько здесь земли, скота. Но главную прибыль этой феодальной верхушке приносили не эти земли, хотя они и были весьма доходными. В горах, далеко от дорог и посторонних глаз, находились изумрудные рудники. Сотни рабочих под строжайшим надзором добывали драгоценные камни. Основная масса их вывозилась, а прибыли превращались во вклады в иностранных банках.

Гражданское правительство национализировало эти прииски. Впервые в истории Свата там введено теперь трудовое законодательство и организованы профсоюзы. В первые же дни национализации старатели провели несколько забастовок. Они добились того, что новая администрация уволила надсмотрщиков, истязавших рабочих, улучшила условия труда и повысила сдельную оплату.

Но от того, что прииски стали государственной собственностью, прежние их владельцы почти не пострадали. Ежегодно государство выплачивает нм большую компенсацию и выдает определенные отчисления от прибылей. Семья правителя и его родственники процветают и сейчас. Один из представителей княжеского рода, Миан Гул Аурангзеб, женился в свое время на дочери правившего в те дни страной М. Айюб-хана. Тот помог своему зятю стать крупным дельцом. В наши дни члены семьи бывшего правителя Свата являются компаньонами многих ведущих фирм, связанных с машиностроительной и текстильной промышленностью, с внешней торговлей. Сам же Миан Гул Аурангзеб в 1970 г. был избран в Национальную ассамблею, где выступает защитником крупного бизнеса и помещичьего землевладения.

Путеводители зовут туристов посетить Калам. Это небольшое, типичное для здешних мест селение, приютилось на берегу стремительного потока в глухом районе Верхнего Свата. На фоне голубого неба ослепительно сверкает обледенелый пик Фалаксер. Вокруг него сосновые леса, прорезанные водопадами. Поохотиться в этих местах на медведя и косуль, поудить форель в реке и сейчас приезжает знать из Пешавара и Равалпинди.

На горном уступе, размером с большое футбольное поле, сооружены шесть коттеджей для туристов. Внизу само селение Калам – скопище хижин из камней, похожих на норы. На склонах клочки каменистой земли, засаженные картофелем, пшеницей и кукурузой. Нищета бросается в глаза.

Сторож коттеджей Самар-хан считается состоятельным человеком. Как-никак у него собственная винтовка, небольшой участок земли, урожая с которого хватает его семье на четыре месяца. А вот соседу едва хватает на два месяца.

Спрашиваю, как же семья живет остальное время года.

– Подрабатываю, где придется, – отвечает он. – Сопровождаю туристов в горы, нанимаюсь иногда ремонтировать дороги. Брат немного помогает. Он служит рассыльным в Пешаваре, присылает немного денег. Вообще мужчины, как правило, уходят на заработки в большие города. Здесь с работой трудно. Раньше часть вырученных денег мы должны были отдавать в казну правителю. Сейчас это отменено.

Рассказывает о своей жизни спокойно, не жалуясь. Таковы пуштуны.

– Как проходит земельная реформа? – интересуюсь я.

Самар-хан некоторое время молчит, собираясь с мыслями, потом говорит:

– Ниже по реке есть пахотные земли и угодья. Они принадлежат помещику Афзалу. Земли у него больше, чем положено по реформе. Об этом все знают. Однако делиться он ни с. кем не собирается. Недавно стрелял в крестьян, пришедших для переговоров. Грозился расправиться с каждым, кто ступит на его землю. С ним трудно тягаться. Он подкупил местных чиновников. В Миандаме, например, помещик застрелил двоих крестьян, которые должны были получить у него излишки земли. И за это ему ничего не было: не нашлось свидетелей.

О том же мы говорили с Сарвар Шахом, членом Рабочего комитета правящей партии Северо-Западной пограничной провинции, в которую входит Сват. Я встретился с ним после поездки в Калам в отеле Саиду-Шерифа.

– Очень, очень трудно осуществлять преобразования в Свате, так же как и в других горных районах, – откровенно заявил он. – Этого мы не скрываем. Феодалы здесь не утратили своего влияния и всячески противятся реформам. Бороться с ними трудно еще и потому, что тут как нигде сильны клановые традиции и предрассудки. Не исчез страх перед всесилием феодалов, который столетиями внедрялся в сознание людей. Процесс переустройства жизни сложный и длительный. Но мы все же настойчиво осуществляем программу преобразований и здесь. Мы упразднили прежние суды, где феодал сам назначал судей. В Свате уже создано несколько школ для девочек. Разработан и осуществляется план социально-экономического и культурного развития.

Да, ветер перемен затронул и такие глухие районы, как Сват. В конце ноября 1974 г. были отменены права на землю, а также право на получение дотаций и субсидий, которыми пользовались крупные и мелкие феодалы в районах племен, находящихся под управлением провинциальных правительств. (Это не относится пока что к зоне племен, управляемой центральным правительством.) Помещики и другие посредники, чьи права отныне переходят к государству, не получат компенсации.

Газета «Морнинг ньюс», комментируя это важное решение правительства, отмечала, что оно является частью программы освобождения отсталых районов от гнета феодалов, которые оказывали упорное сопротивление любым мероприятиям по экономическому и социальному развитию.

Подорвав позиции верхушки племен, правительство создало более благоприятные условия для того, чтобы население этих районов получило возможность поскорее порвать с прошлым.

…Я возвращался из поездки по Синду. От длительной тряски, жары и духоты разболелась голова. Решил немного отдохнуть в Хайдарабаде, а потом двинуться дальше, в Карачи. По традиции остановился в отеле «Ориент», владельцем которого по-прежнему был старый знакомый Кази Акбар.

Не успел я усесться за стол, как услышал за окном нарастающий гомон толпы, стук барабанов. Вдали показалась большая группа людей. В основном это были молодые ребята лет шестнадцати-двадцати. По мере их приближения хозяева многочисленных лавчонок и харчевен, разбросанных вдоль улицы, поспешно закрывали двери, опускали ставни. Водители бросались к автомашинам и торопливо выводили их с улицы.

Предосторожности не были излишними. Демонстранты бесчинствовали. Они разбивали камнями фонари, перевертывали мотоколяски, случайно оказавшиеся на на пути. В окно было видно, как группа молодцов ворвалась в соседний магазин и оттуда на тротуар полетели бутылки с «пепси-кола», консервные банки, яйца, посуда.

Подошел встревоженный Казн Акбар.

– Не волнуйтесь, вашу автомашину перегнали в безопасное место. Туда хулиганы не доберутся, – ска зал он.

– Что случилось?

– Как что? Разве вы не слышали час тому назад по радио, что Зульфикар Али Бхутто едет в Симлу на переговоры с Индирой Ганди? Уже объявлена дата встречи. Вот экстремисты и распоясались. Слышите, что они кричат?

Демонстранты время от времени скандировали:

– Долой переговоры! Сокрушим Индию! Бхутто, убирайся!

Владелец отеля был готов к такого рода демонстрациям, он знал, что надо делать. Спустя несколько минуn входные двери и стеклянные витрины первых этажеq гостиницы были закрыты металлическими жалюзи. Служащие, вооружившись пистолетами и гранатами со cлезоточивым газом, поднялись на второй этаж, заняв места у окон. Кази Акбар предложил мне пройти на крышу, откуда хорошо были видны улицы и переулки ведущие к отелю. Демонстранты швырнули несколько камней в металлические щиты, сломали чью-то автомашину и двинулись дальше, туда, где помещался комитет правящей партии.

В той стороне раздались хлопки, характерные для взрывающихся гранат, начиненных слезоточивым газом. Через несколько минут над головами демонстрантов показалась пелена синего дыма. Толпа начала рассеиваться, хлынула обратно на улицу, где находился отель. Но навстречу им из подъездов и дворов бросились люди, одетые в защитного цвета гимнастерки. Это были члены военизированных отрядов правящей партии. Хлыстами и палками они били демонстрантов, некоторых тут же арестовывали и загоняли в кузовы полицейских машин.

– Столько лет живете в нашей стране и не можете ко всему этому привыкнуть, – нервно засмеялся Казн Акбар. – Окажись вы со своей машиной на пути экстремистов, они бы не пощадили ни вас, ни машину. А то, что их отлупили сегодня, так это послужит им хорошим уроком. Зуб за зуб, как говорят наши «друзья»-китайцы.

Только к вечеру, когда волнения в городе улеглись, удалось выехать в Карачи. Покореженные фонарные столбы на улицах, разбитые витрины магазинов, несколько сожженных автомашин свидетельствовали о том, что и в Карачи буйствовали экстремисты. В телевизионных передачах на следующий день были показаны кадры о выходках экстремистов в Лахоре, Равалпинди, Мультане и Хайдарабаде. Официальные сообщения гласили, что безответственные элементы из «Джамаат-и ислами» и Мусульманской лиги организовали дебоши в знак протеста против предстоящих в июле 1972 г. пакистано-индийских переговоров в Симле.

В июне было неспокойно. Не проходило и дня, чтобы силы, выступающие против курса нового правительства, не организовывали беспорядков в одном из пакистанских городов. Они использовали любой предлог, чтобы осложнить обстановку в стране, сорвать начавшийся процесс нормализации отношений с Индией и Бангладеш.

На нюнь пришлись и забастовки карачинских рабочих, требовавших от предпринимателей соблюдения нового трудового законодательства. Заручившись поддержкой некоторых лидеров правящей партии (их впоследствии снимут с правительственных постов и исключат из партии за нарушение дисциплины), хозяева упорно игнорировали требования профсоюзов.

Трагические события произошли на текстильных фабриках компании «Султан Фераз индастри» в Карачи. Администрация, сославшись на нехватку денежных средств, отказалась выдавать рабочим трехпроцентное отчисление от прибылей, полученных предприятиями. Эти отчисления полагались им на основе трудового законодательства. Рабочие возмутились, заняли предприятия, сообщив об этом в местные газеты.

По приказу губернатора провинции Синд Р. Тальпура, поддерживавшего не без выгоды для себя деловые связи с компанией, на фабрики были направлены полицейские. Произошла стычка, в результате которой погиб один рабочий. Когда на следующий день похоронная процессия, к которой примкнули рабочие соседних предприятий, двинулась на кладбище, то ей путь преградили полицейские. Они предложили изменить маршрут следования. Завязался спор. Воспользовавшись неразберихой, группа провокаторов, незаметно вклинившаяся в рабочую процессию, начала стрелять в полицию. Те ответили огнем из автоматов. На земле остались лежать тринадцать человек, в том числе две женщины и подросток.

Черные флаги – символ скорби и протеста – взвились над домами и фабриками промышленной зоны города. Объединенный комитет карачинских профсоюзов объявил, что рабочие не выйдут на работу до тех пор, пока не будут привлечены к ответственности виновники расстрела. Рабочие требовали выполнения владельцами предприятий положений трудового законодательства.

В конфликт вмешалось правительство. Семьям погибших от полицейских пуль были выплачено пособие в размере 200 тыс. рупий. Предприниматели перевели в фонд рабочих отчисления от прибылей, обещали не увольнять участников забастовки. Министерство труда, выступающее в роли арбитра в трудовых конфликтах, возложило ответственность за случившееся на предпринимателей и местные власти.

Получив заверение правительства, что требования будут полностью удовлетворены, Объединенный совет карачинских профсоюзов провел массовый митинг трудящихся в Ништар-парке. Бастующие проголосовали за выход на работу и в специальной резолюции одобрили решение правительства провести переговоры с Индией.

И тут вновь дал о себе знать губернатор. Он заявил в интервью журналистам, что столкновения рабочих с полицией были «спровоцированы… просоветскими и про-индийскими элементами». Губернатор, которого спустя некоторое время по распоряжению Бхутто уберут с поста за интриги и саботаж социально-экономических мероприятий, призывал население разоблачать «советскую и индийскую агентуру». Срочно прилетевший из Лахора лидер «Джамаат-и ислами» Туфаил Мухаммад устроил пресс-конференцию. Главарь джамаатовцев поблагодарил губернатора «за откровенное признание» и призывал Бхутто вместо поездки в Симлу заняться уничтожением в стране «коммунистических агентов».

Лейтмотив газет и журналов, поддерживавших внешнеполитические шаги гражданской администрации, один – Бхутто должен ехать на переговоры в Симлу, как бы этому ни противились сторонники конфронтации. Критикуя действия экстремистов, газета «Лидер» отмечала, что политика конфронтации с Индией давно себя изжила и возврата к ней не должно быть. Люди доброй воли приветствуют предстоящие переговоры и надеются, что на них победят идеи мира, здравого смысла и государственная мудрость, писала газета «Доон», пора перестать играть судьбами народов субконтинента. Газета «Имроз» подчеркивала необходимость скорейшего восстановления отношений с Индией и признания Пакистаном Республики Бангладеш.

За несколько часов до отлета З. А. Бхутто приглашает местных и иностранных журналистов на чашку чаю. «Я еду, – говорит он, – на переговоры с открытым сердцем. Надеюсь на успех этих переговоров, хотя они и будут нелегкими. Меня радует заявление Индиры Ганди, что Индия выступает за установление добрососедских отношений с Пакистаном. Считайте меня оптимистом».

Пять дней продолжался диалог в Симле. Он завершился подписанием соглашения, которое открыло путь к решению сложных проблем, стоящих перед народами субконтинента. Соглашение декларировало решимость положить конец конфликтам и конфронтации, стремление к установлению дружественных и гармоничных взаимоотношений и прочного мира на южноазиатском субконтиненте. Правительства двух стран договорились, что их отношения будут регулироваться принципами и целями Устава Организации Объединенных Наций, что все разногласия будут разрешаться мирными средствами.

Оба правительства заявили о своей приверженности принципам мирного сосуществования, взаимного уважения территориальной целостности и суверенитета, а также невмешательства во внутренние дела друг друга.

Соглашение предусматривало также восстановление нормальных исторически сложившихся экономических, торговых, культурных и иных связей народов, населяющих субконтинент. Особо подчеркивалось намерение поддерживать все меры, которые могут послужить установлению прочного и длительного мира в этом районе земного шара. Предусматривался и отвод в течение 30 дней войск обеих стран от границы, за исключением Кашмира, где сохранится линия перемирия, установившаяся 17 декабря 1971 г., т. е. в день прекращения вооруженного конфликта.

Общественность Пакистана приветствовала соглашение, подписанное Зульфикаром Али Бхутто и Индирой Ганди. Собравшаяся через несколько дней чрезвычайная сессия Национальной ассамблеи Пакистана подавляющим большинством голосов ратифицировала Симлский договор. Лишь незначительная группа парламентариев, выражавшая интересы религиозно-шовинистических кругов и экстремистских организаций, проголосовала против.

Пройдет немногим более двух лет, и жизнь покажет действенность «духа Симлы», стремление руководителей Пакистана, Индии и Бангладеш установить прочный мир на субконтиненте и отношения добрососедства и доверия между народами. Индия и Пакистан взаимно отвели войска за пределы государственных границ, достигли согласия о восстановлении коммуникаций и возобновлении взаимных поездок граждан в эти страны. Они определили линию фактического контроля в Джамму и Кашмире, там, где чаще всего происходили пограничные конфликты.

В середине декабря 1974 г. правительства Индии и Пакистана объявили о своем решении восстановить торговые отношения, прерванные еще в 1965 г. в ходе вооруженного конфликта между обоими государствами. Полтора месяца спустя в Исламабаде делегации Индии и Пакистана подписали торговое соглашение. В соответствии с ним торговые связи будут строиться на межгосударственной основе и в условиях режима наибольшего благоприятствования. И вот в марте 1975 г. заключена первая сделка о закупке Индией партии пакистанского хлопка, открыты порты Индии и Пакистана для судов этих стран. Смысл комментариев пакистанской и индийской прессы, появившихся в связи с этим решением, сводился к одному: все это отвечает коренным интересам народов этих стран, создает благоприятную основу для развития взаимовыгодного делового сотрудничества, углубляет процессы нормализации отношений в Южной Азии.

На родину возвратилось более 90 тыс. пакистанских военнопленных. Осуществлено взаимное признание Пакистана и Бангладеш. Значительные группы бенгальцев репатриировались в Бангладеш, а пакистанцев – получили возможность возвратиться к себе домой.

Все это было достигнуто в ожесточенной борьбе с силами, противодействовавшими нормализации обстановки на субконтиненте. От сторонников нового курса требовалось и большое мужество. Характерный пример. В июле 1973 г., накануне обсуждения сессией Национальной ассамблеи вопроса о признании Бангладеш, депутатам подкинули письма с таким содержанием: «Запомни. Признание государства Бангладеш – это предательство. Мы предупреждаем: каждый, кто выступит за признание этого государства, поплатится жизнью. Смерть будет его караулить везде. Советуем серьезно подумать перед тем, как голосовать».

Текст этого письма был напечатан газетой «Лидер», которая отмечала, что реакция идет на все, чтобы запугать депутатов, сорвать работу сессии. Но люди не испугались, не поддались на провокации.

…Взяв разбег в ледниках Тибета, могучий Инд, прорывая отроги Гималаев, устремляется на юг. Его воды проделывают путь длиной более 3 тыс. км,прежде чем влиться в Аравийское море. Инд – одна из величайших водных артерий Азии, без него невозможно представить себе Пакистан. Он дает воду многим городам и селам, промышленным предприятиям. С ним связано земледелие и садоводство, целиком зависящие от орошения.

Воды Инд несет много. Но подсчитано, что используется из 198 млн. акров пригодной к обработке земли благодаря водам Инда и его притоков лишь 75 млн. Ранним летом, когда в горах тают снега и по всему северному краю идут проливные дожди, Инд за короткое время переполняется. Существующих ирригационных систем недостаточно, так что им удается задержать лишь часть этой воды. Основная же масса стекает в море.

Проходит несколько недель, наступает сухой сезон, и большая часть земель Панджаба и Синда начинает страдать от засухи. А ведь при постоянном орошении земли южных районов могли бы давать два-три урожая в год.

Проблемой освоения и использования вод бассейна Инда всерьез пакистанские власти стали заниматься в конце 50-х годов. При содействии иностранных фирм была разработана комплексная программа, осуществление которой дало бы возможность регулировать водный баланс Инда и перебрасывать воду в восточные районы Панджаба и Синда, страдающие от засухи, поднять залежные земли.

Первой ласточкой в осуществлении этой национальной программы явилось сооружение в 1967 г. ирригационной системы Мангла на реке Джелам, впадающей в Инд. Роль ее в развитии ряда сельскохозяйственных районов бесспорна. Однако коренной проблемы она не решала. Задача состояла в том, чтобы поставить на службу людям великий Инд. Так появился на свет проект сооружения гигантского гидроэнергетического комплекса.

Возле небольшой деревушки Тарбелла, примерно в 50  кмк северу от Исламабада, там, где Инд, вобрав в себя воды реки Кабул, прорывается сквозь гранитный коридор, было решено начать гигантскую стройку. Здесь, по замыслам строителей, должна появиться насыпная плотина высотой 150 л и длиной более 2,5  км.Ее назначение – образовать искусственное озеро, которое вмещало бы не менее 20 млрд. куб. мводы. Планировалось также соорудить гидроэлектростанцию мощностью более 2 млн. квт,энергия которой подавалась бы в развивающиеся северные и центральные районы Пакистана.

Такой гигантской по объему работ стройки еще не было в Пакистане. Ряд стран и международных организаций дал согласие оказать финансовое и техническое содействие.

Первый раз я побывал в Тарбелле в ноябре 1968 г., когда строительство только начиналось. Каждый раз, приезжая в эти края, я стремился побывать в Тарбелле. В один из своих приездов я познакомился с главным инженером стройки Шах Навазом. Это крупнейший в стране специалист по гидротехническим сооружениям. Он охотно возил меня на объекты, много рассказывал о делах стройки. Там работала большая группа иностранных специалистов, правда в основном на технически сложных направлениях. Однако подавляющая часть инженерно-технического персонала, а также водители, экскаваторщики, бетонщики и механики были пакистанцы.

– Мы отстали и во всем зависим от научно-технического и экономического опыта Запада, – признался Шах Наваз. – У нас нет такой волшебной палочки, по мановению которой в Пакистане появились бы и машины, и опыт, и собственные кадры.

Тарбелла постепенно строилась, обрастая подъемными кранами, железобетонными конструкциями. Строились дороги и подъездные пути, строились с учетом селевых потоков, низвергавшихся иногда с окрестных гор. Вот наконец возведена плотина, построены водосбросы, в горах пробиты туннели, сделаны отводные каналы. Началось сооружение железобетонного каркаса гидроэлектростанции. Стройку окружили поселки с магазинами и кинотеатрами. Сюда стали возить иностранных туристов.

Последний раз я побывал в Тарбелле в сентябре 1973 г. Меня принял заместитель генерального управляющего стройки Аманулла-хан. Он повез меня на скалу обозрения, где для гостей была построена небольшая гостиница с открытой верандой. Отсюда, с высоты почти 300  м, открывалась панорама стройки и поселка, где жили строители, и дорог, серпантином увивших склоны гор.

– Впереди еще большой объем работ, – рассказывает Аманулла-хан. – Минувшая война с Индией не могла не сказаться на темпах строительства. Рассчитываем ввести объект в строй в 1976–1977 гг.

Спрашиваю, совершались ли на Тарбеллу воздушные налеты.

– Нет, – отвечает он. – Мирные объекты индийские самолеты не бомбили. Я не представляю себе, что бы произошло, если бы война пришла в эти края. Сейчас наша стройка находится под правительственным контролем. Ей придается большое значение. Ведь ввод ее даст возможность не только вернуть к жизни дополнительно 11 млн. акров целинных земель и поднять сельскохозяйственное производство, но ускорить осуществление аграрной реформы. Государство будет располагать внушительным фондом земель для распределения среди крестьян-бедняков. Так что Тарбелла решает и большую социальную задачу.

В руках собеседника я замечаю карту, покрытую прозрачной синтетической пленкой. Это сравнительная диаграмма советских гидроэнергетических станций на Волге, Енисее, Ангаре, Нуреке.

– Такого рода карты имеют многие наши инженеры, – говорит он. – Сооружая Тарбеллу, мы внимательно следим за тем, что делается в этой сфере и в Советском Союзе. Богатый опыт, накопленный советскими гидростроителями, представляет большую ценность для Пакистана. Это особенно важно сейчас, когда Пакистан, освободившись от режима военной диктатуры Яхья-хана, приступил к осуществлению социально-экономических преобразований.

Интересуюсь, приходилось ли Аманулла-хану бывать в нашей стране.

– К большому сожалению, мне не довелось посетить СССР, – отвечает он. – Но мои коллеги, недавно побывавшие в вашей стране, в восторге от всего того, что они там увидели. Я могу судить о советской технической мысли лишь по Асуану, куда я съездил недавно. Этот гидроузел – воплощение самого передового, что накопила наука и техника. Египтяне с полным основанием могут гордиться сооружением на Ниле.

После беседы с Аманулла-ханом едем на плотину. Пакистанские рабочие, узнав, что перед ними советский журналист, охотно вступают в разговор, хотят сфотографироваться вместе на память. Потом едем в районы будущего затопления. Часть жителей уже покинула насиженные места. Всего переселению подлежит около 100 тыс. крестьянских семей. Их расселяют на государственных землях вниз по Инду. На семью выдается до 12 акров орошаемой земли, оплачивается проезд. Жителям дано право выбирать: хочешь – получай земельный надел, хочешь – бери денежную компенсацию. Властями приняты все меры для того, чтобы интересы переселенцев не страдали. Создан комитет, в который вошли представители местных властей, правящей партии и крестьянских организаций. И на первый взгляд все обстоит нормально.

Но несколько позже, будучи в Лаялпуре, я встретился с группой переселенцев. Они рассказали, что не все смогли воспользоваться представившейся возможностью получить землю. Как правило, это бедняки. Они в долгу у ростовщиков или богатых землевладельцев. И многим пришлось согласиться на денежную компенсацию только для того, чтобы вырваться из кабалы, расплатиться с долгами и с набежавшими процентами. Одни подались в город на заработки, другие пошли на стройку, благо здесь требуется много рабочих рук.

По пути из Тарбеллы в Карачи я остановился в Лахоре. Хотелось встретиться со своим старым знакомым, инженером Шах Навазом, который возглавил в 1972 г. государственную Корпорацию по развитию водноэнергетических ресурсов. Свою первую зарубежную поездку в качестве руководителя корпорации он совершил в СССР.

– Это было моим давним желанием, – говорит Шах Наваз. – Я всегда старался следить за тем, что делается в СССР в области развития энергетики и строительства оросительных систем. Мне была предоставлена возможность познакомиться с крупнейшими сооружениями на Волге и в Молдавии, завязать знакомство с видными специалистами. То, что я увидел, узнал, превзошло мои ожидания.

Мы сидим в его просторном кабинете. Шах Наваз отодвигает плотную штору, за которой всю стену занимает карта. Указка останавливается на красном кружочке.

– Это наша крупная электростанция Гудду, важный объект пакистано-советского сотрудничества. Недавно подписали контракт, по которому Советский Союз окажет содействие в установке мощного силового агрегата. Паше правительство разрабатывает перспективную программу экономического развития с целью избавить страну от нищеты, безработицы и отсталости. Мы будем развивать энергетику, сталелитейную промышленность и ирригационное хозяйство. Предусматривается широкое сотрудничество, в том числе с Советским Союзом.

Речь заходит о Тарбелле. Шах Наваз говорит, что по мере завершения тех или иных объектов строители будут направляться в район Пипри, под Карачи, где при технико-экономическом содействии СССР идет сооружение металлургического завода производительностью более 1 млн. тстали в год.

…Если поехать по старой Хайдарабадской дороге, то не доезжая нескольких километров до маленького городка Тхатта, в прошлом столицы Синда, на обочине можно увидеть большой щит с надписью: «Прядильная фабрика. Компания Ахмад». Поездку на это предприятие подсказала мне небольшая заметка, появившаяся в местной прессе. В ней говорилось, что фабрика полностью оснащена оборудованием, закупленным в СССР.

Управляющий фабрикой Абу Зафар приглашает ознакомиться с цехами. По ходу осмотра он рассказывает:

– Вплоть до последнего времени пакистанские текстильные компании закупали необходимое им оборудование на Западе. Но эту традицию мы поломали и не жалеем. Советские станки прекрасные, они исключительно надежны и просты в эксплуатации. Хочу заметить: сейчас в нашу страну стала поступать самая различная продукция из вашей страны. И все: будь то автомашины, телевизоры или станки – исключительно высокого качества. Откровенно говоря, мы много теряли от того, что в прошлом в Пакистане ориентировались только на Запад.

В глубине цеха идет монтаж оборудования. Я поинтересовался, где произведены станки. Ташкент, Пенза.

– Кстати, – как бы спохватываясь, говорит управляющий Абу Зафар, – знаете ли вы, что большая часть техники доставлена не морем, а сушей – через Афганистан. Экономия на перевозках оказалась довольно внушительной. Выиграли мы и во времени.