Текст книги "Человек, увидевший мир"

Автор книги: А. Харьковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

– Я тебе не цветок, принцесса Зима! Гляди, как бы я тебя не укусил… Напрасно меня пугаешь. Я все равно пойду и освобожу Весну.

Крот разбудил Матушку-Природу и рассказал ей, как Зима заколдовала Весну. Но он пожаловался не только на злую фею.

"Молодой Крот. Матушка! В этом мире сильные выживают, а слабые погибают… Говорят, что таков твой основной закон, но для меня он невыносим.

Лягушки. Мы тоже против такого закона! Мы против!

Змея. Замолчите, недоросли! Лягушки созданы лишь затем, чтобы мне было чем питаться.

Муха. Мы против того, чтобы нас глотали лягушки.

Уж. Нельзя ли издать такой закон, чтобы мы могли пожирать людей и свиней?..

Матушка-Природа. Успокойтесь, мои милые, успокойтесь. То, что сильные выживают, – это, действительно, закон. Но разве сильные это те, у кого крепкие руки и ноги, у кого острые когти и зубы, у кого ядовитые жала? Разве сильные – это они?.. Нет, ошибаетесь, дети мои. Сильные – это не они. Кто всем сочувствует, кто помогает друг другу – те гораздо сильнее их… Только те, чья жизнь наполнена высоким, прекрасным чувством любви, обретают истинное счастье… И пусть даже погибнет этот мир, я всегда, до скончания веков все буду мерить лишь одной меркой: любовь, красота и справедливость…

Пока Природа произносила этот монолог, Черная Змея высунула голову из-за ее пазухи и пыталась проглотить Квакшу.

Квакша. Что же это такое, Матушка-Природа?

Крот. Раз змея такая голодная, пусть съест меня.

Змея. А что, может он и вкусный.

Матушка-Природа (рассуждая про себя). Хотела я устроить мир по законам справедливости, но видно в чем-то просчиталась. Невозможно сделать так, чтобы всем было одинаково хорошо".

Поняв, что природа бессильна им помочь, обитатели подземного царства приуныли. Но вернулся уходивший ненадолго Крот. Он узнал волшебные слова, с помощью которых можно расколдовать Весну.

Крот влюблен в ветреную девушку Квакшу, и во имя этой любви и преданности униженным и слабым ведет их к Солнцу, в чертоги принцессы Весны. Подойдя к воротам дворца Весны, он произносит:

– Во имя любви – откройтесь!

Но Крот ошибся и расколдовал чертоги не Весны, а Лета. А слова заклинания, которые могли бы запереть их, он забыл. От яркого солнца Кроту сделалось плохо.

Квакша. Что, плохо себя чувствует? А не он ли сулил нам золотые горы? Пусть теперь расплачивается.

Змея. Говорят тебе, поскорее закрой ворота, Крот поганый…

Слепень. Может мне куснуть его, тогда он побыстрее зашевелится.

Змея. Я же говорила, что надо быть осторожным и мудрым, как змея.

Квакша. Уж ваша мудрость-то известна. От нее – одно лишь зло".

Крот все-таки вспомнил, как запереть чертоги Лета. Животные и растения успокоились, но когда он повел их во дворец Весны, они пошли за ним уже не так охотно, как в первый раз.

"Незабудка. Не следует забывать, что может проснуться Матушка-Природа. Она устроит нам такой нагоняй, что только держись.

Крот. Напрасно ты говоришь такие слова. Или ты забыла о всех, кто страдает от Зимы там, наверху? Мы не только ради себя пытаемся разбудить Весну. Мы это делаем и во имя тех, кто замерзает в мире над нами, на земле".

И Крот разбудил Весну. Но вместе с ней проснулась и Матушка-Природа. И она заявила Кроту:

– А ты разве не знаешь, что тебе нельзя жить в мире, где светит солнце? Знаешь? И все-таки хочешь идти туда?

Крот ответил:

– Пусть, Матушка, я не смогу там жить, зато смогу там умереть!

Природа снова усыпила всех проснувшихся раньше срока. А в это время Зима, узнав от предательницы Вишни, что у Весны есть возлюбленный, прекрасный юноша Персиковое Облако, проникла в чертог своей спящей сестры. Она разбудила юношу и спросила, со-гласен ли он по доброй воле уйти к ней.

Сравнив Весну с Зимой и решив, что Зима могущественней и богаче, юноша пошел в ее чертоги.

В это время проснулась Весна. Она побежала к сестрам и к Матушке-Природе рассказать, что натворила Зима – увела ее возлюбленного – Персиковое Облако.

Животные и растения тем временем радовались про-буждению Весны:

"Насекомые и цветы (поют хором).

Там за радужным мостом есть прекрасная страна.

Это Радуги Страна, это – счастья сторона.

Цикада. Конечно, нужно лететь туда. Мы все туда полетим:

Пчела (рабочая). Я бы рада, но только мне нужно собирать мед.

Муха (бездельница). Я, к счастью, не из рабочих, так что времени у меня достаточно. Но лететь в такую даль мне вовсе неохота. Была бы лошадь, я бы на ней поскакала.

Цикада. И у меня нет времени. Парадокс: ведь я – деятель искусства.

Лягушка. Эх ты, деятель. У тебя только и есть время, чтобы болтать о счастье и справедливости, о Стране Радуги, а вот побывать там тебе недосуг.

Молодой Крот. Я здесь. Я иду в Страну Радуги… (От яркого солнца у него темнеет в глазах)… Я ничего не вижу. В этом мире я – слепой.

Квакша. Я этого не знала. Но раз так, возвращайся к себе под землю. В этом светлом мире слепцам не место!

Молодой Крот. Квакша! Возьми меня с собой. Квакша. Ты что, хочешь, чтобы я стала твоим поводырем!

Молодой Крот (склоняя голову). Да. Квакша. Ты хочешь, чтобы я всегда, до самой смерти таскала тебя с собой? Ты думаешь, я на это способна?

Молодой Крот. Если любишь, то будешь способна стать даже поводырем слепца.

Квакша. Если люблю? Да кто может тебя полюбить, кроме какой-нибудь кротихи, такой же слепой, как и ты. Даже в Стране Радуги… (Смеясь уходит)".

Крот убит предательством Квакши, равнодушием всех, кого он привел в край Весны. Обессиленный, он попадает в руки своего врага, принцессы Зимы. Она решает убить его, подвергнув медленной пытке. Но в это время к ней врываются ее сестры, умоляя отдать Весне Персиковое Облако. Взамен Зима потребовала у Весны мост Радуги, по которому можно пройти в Страну Счастья. После долгой борьбы Весна получила, наконец, свое Персиковое Облако. Но что это? Вместо цветущего юноши перед ней предстал рано постаревший, уставший от жизни человек, который думал только об удовольствиях и деньгах. Весне не нужен такой возлюбленный, и она просит сестру отдать ей взамен хотя бы Крота. Зима нехотя соглашается. Но Крот уже мертв.

Сердце Весны разбито, на щеках ее появляется чахоточный румянец; она должна скоро умереть.

Такова сказочная фабула пьесы, параллельно которой развивались события и в реальном мире. Так же, как и под землей, наверху, в деревне недалеко от Токио, в тот год долго не наступала весна. В деревне жила девушка по имени Харуко. Она страдала от холода, но еще больше от того, что ее возлюбленный Канэ нашел себе нового друга – дочь барона Фуюко. Правда, Канэ – социалист, он не терпит богачей, но почему же тогда он уехал в Токио с дочерью барона?

От этих дум Харуко заболела. Она мечется в бреду; то ей кажется, что ее пришел встречать какой-то крот, вышедший из-под земли, то ей снится, что Фуюко украла у нее персиковое облако.

Но пришла весна, и вернулся Канэ. Однажды, когда после дождя по небу протянулась радуга, Харуко пригласила любимого вступить на радужный мост и вместе с ней отправиться в край счастья – Страну Радуги. Но юноша сказал ей:

"Канэ. Хару-тян! Когда ты, наконец, расстанешься со своими детскими грезами? Этот радужный мост не что иное, как самое обыкновенное физическое явление.

Харуко. Наверное, ты прав. Но когда я иду с то-бой вот так, как сейчас, мне начинает казаться, будто я приближаюсь к той неведомой счастливой стране. И если ты меня поведешь, я смогу перейти через этот мост и попасть в Страну Радуги. Пусть это детская фантазия, но она мне кажется отрадной и легко осуществимой. И все-таки, если ты не пойдешь со мной, я одна никогда не дойду до той страны".

Сказав так, девушка попросила юношу никогда ее не покидать.

"Харуко. Когда тебя нет со мной, мне лезут в голову странные мысли. Если ты, Канэ-тян, оставишь меня, у меня останется единственный выход – уйти в то мрачное подземелье, где обитают кроты.

Канэ. Эти мысли – порождение твоей слабости. Ты должна стать сильной. Пойми, что мир, в котором мы живем, – не для слабых. Этот мир для сильных и здоровых существ. Лягушки, которых мы с тобой видели в окружении змей, рано или поздно становятся их добычей. Мы – тоже лягушки, окруженные змеями… Помни это, Хару-тян, и постарайся стать сильной и крепкой женщиной.

Харуко. Да, но ведь рядом с таким сильным, как ты, я тоже смогу стать сильной.

Канэ. Если ты считаешь меня сильным, ты глубоко ошибаешься. Я сам ищу сильную личность".

И тут девушка заметила крота:

"Харуко. Это мой крот, мой. (Быстро берет его на руки и прижимает к груди.) Ты пришел за мной, милый кротик, пришел встречать меня? А я-то думала, что еще рано".

Но Канэ забрал у нее крота, чтобы приготовить из него чучело для Фуюко, дочери барона, на которой решил жениться. В разговоре с матерью Хару-тян Канэ старается оправдать свое предательство:

"Канэ. Я, матушка, еще молодой… и, кроме горестей бедной студенческой жизни, ничего не знал. А когда окончу медицинский колледж, мне тоже придется трудиться день и ночь, чтобы заработать себе хотя бы на пропитание. Эта мысль для меня невыносима… Мне хочется вкусить все прелести веселой, праздной жизни. Мать. Значит, ты хочешь жениться на дочери барона только ради богатой и праздной жизни? Да ведь это позор! Я до сих пор считала тебя человеком!

Акико. Баронский пес!.. Ты стал барской собачкой, поздравляю!"

Появившиеся на сцене девушки Акико и Нацуко также проклинают Канэ и отбирают у него крота, отдавая его Харуко.

Но Крот уже мертв. Мать решила, что он слишком долго пробыл на солнце.

– Посланец подземного мира. Это он приходил за мной, – говорит, кашляя кровью, Харуко. Девушка безнадежно больна. Предательство Канэ убило ее. Перед смертью она просит:

"Харуко. Матушка, сделайте так, чтобы Радуга не погасла! Нацу-тян, Аки-тян, подруги мои милые, сделайте, чтобы мост Радуги светился всегда. Ведь если она исчезнет, я никуда не смогу пойти. Мне останется лишь одна дорога – в темный подземный мир…

Нацуко. Тетушка, она, наверное, бредит.

Харуко. Нацуко-сан, Акико-сан, не нужно плакать. Я уже со всем примирилась, и у меня теперь на сердце совсем легко. Я решила уйти в тот подземный мир, где живут кроты. Но я не умру, я не могу умереть. И никто меня не может убить. Я бессмертна. Я – Весна!.. Сейчас я ухожу, но потом приду снова. Я должна буду каждый год приходить в этот мир. Каждый год я должна буду бороться со своей сестрой Зимой, у которой вместо сердца кусок льда. Ради цветов, ради насекомых, ради Персикового Облака, ради моста Радуги, ради Крота, – во имя всех слабых и прекрасных существ я должна буду бороться с ней каждый год. Стоит мне хоть однажды не прийти, и весь мир превратится в снежную пустыню, и ледяными станут людские сердца, и все прекрасное, все розовое станет серым, зачахнет и погибнет.

Я – Весна! Я не умру! Я – бессмертна! (Из усадьбы барона доносятся звуки арфы. Харуко приподнимается.) Канэ-тян, прощай, Канэ-тян! Передай привет Фуюко. До свидания, земной, светлый мир! Я еще приду. Я не умру. Я – Весна. Я – бессмертна. (Падает замертво.)"

Птицы, насекомые, цветы поют песню о Стране Радуги.

Таково содержание пьесы Ерошенко "Персиковое облако".

Акита Удзяку писал Ерошенко в Китай: "Читая эту красивую сказку, я вспомнил Ваше лицо, Ваш голос, представил себе даже особенности Вашего произношения и проникся симпатией к Вам. Я положил Вашу рукопись на колени, уселся на той самой лужайке, где Вы когда-то любили гулять, и стал смотреть в бескрайнее небо, которое можно увидеть только ранней осенью. И тут я почувствовал, что проникаюсь настроением Вашей пьесы, что душевные волнения ее молодых героев близки и мне.

В "Персиковом облаке" Вы не уходите в мир мечты, не отрываетесь от земных забот. Но пламя Вашей мыс-ли, пламя Вашей мечты горит и в этой сказке".

"Персиковое облако" – исповедь писателя, биография его души и одновременно своеобразный итог всего написанного им на Востоке. Молодой Крот похож на Цыпленка ("Трагедия цыпленка") и на карасика Фунитаро ("Горе рыбки"), – так же, как они, он не может жить в безжалостном мире, где действует "закон всеобщего поедания". Стремление к солнцу, к свету сближает его с гордыми орлами ("Сердце Орла"), а готовность отдать жизнь за угнетенных и униженных – с Великим Принцем ("Цветок Справедливости"),

В образе Крота Ерошенко выразил свою боль, свою трагедию – стремление уйти от одиночества в неуютный мир борьбы за счастье и невозможность, как он считал, этого счастья для него, слепого.

Ерошенко был из породы тех чудаков, которые, по словам Горького, украшают мир. Не зная, как бороться с "законом всеобщего поедания" – и в природе, и в обществе, – герои его добровольно идут на смерть. Крот из пьесы просит, чтобы его съели вместо Квакши, а мальчик из "Странного кота" умоляет отца: если нужна чья-то жизнь, то пусть он убьет не бедное животное, а его самого.

Ненормальные, сумасшедшие, безумцы – только так могли бы назвать этих героев горьковские пингвины и щедринские караси-идеалисты. "Сильные, присвоившие плоды труда слабых, не могли быть подлинно свободными, а слабые всегда были глубоко несчастны", – писал Ерошенко в "Сердце Орла". Но ненормальны были сами условия жестокого эксплуататорского мира, которые превращают людей либо в хищных хозяев, либо в покорных рабов. И для того чтобы говорить этому обществу правду, обличать сильных мира сего, великим писателям приходилось прибегать к иносказаниям. Так поступали Шекспир, Гоголь, Чехов и Лу Синь. Эту традицию продолжил в своей пьесе и Ерошенко.

С гневом обрушивается автор на "нормальных", "практичных", "трезвых людей", которые, начав действовать, как один из героев Щедрина, "применительно к обстоятельствам", всегда кончают переходом к подлости. Таков Канэ, предавший во имя "сытой жизни" не только любовь, но и свои социалистические идеалы.

"Молодой человек, о котором Вы рассказываете, – писал автору пьесы Акита Удзяку, – сначала был полон жизненных сил и готов был пойти на борьбу с целым миром. Но в какой-то момент он утратил мечты, лишился мужества, скрылся за старые, серые стены и стал похожим своей судьбой на многих наших японских юношей.

Японская культура теперь примерно каждые десять лет переживает переворот. И после каждого такого переворота "тени идолов", которым мы поклоняемся, становятся все мрачнее и мрачнее. Но это происходит не только в нашей стране…".

Подобные события происходили, например, и в Китае. В "Рассказах увядшего листка", как мы помним, Василий Ерошенко вывел "китайского Канэ" – "гордого сына гор", который, вкусив "прелести городской жизни", бросил свою любимую ради денег и развлечений. Что ожидало его в будущем?

Проиграв последние деньги, этот юноша продал свою честь и пошел на службу к разбойникам, – отмечал Ерошенко.

"Персиковое облако" – пьеса-призыв. Видимо, именно это имел в виду Акита, когда писал: "В этом произведении, которое на первый взгляд кажется всего лишь утопией, Вы как будто обращаетесь к нашей молодежи с призывом: "Надо иметь волю!" Вы говорите: "Не надо отчаиваться, потому что весна непременно придет". Да, это правда – весна не может не наступить!".

(9) Эти имена образованы от японских слов, соответственно означающих: "весна", "лето", "осень", "зима".

Профессор Пекинского университета

Представляя читателям «Персиковое облако», Лу Синь писал, что он спешит подарить эту пьесу китайской молодежи и раскрыть перед ней сердце ее автора, его чистую душу и глубокий ум. Китайский писатель, стремившийся разбудить народ от векового безмолвия, обращал свой призыв «прежде всего к молодежи». «Вождь молодых мятежников» (так называли Лу Синя) верил, что «будущее превзойдет прошедшее, а юноши превзойдут стариков».

В борьбе, которую вел Лу Синь, Ерошенко был его помощником. Об этом говорят и "Персиковое облако", и "Мудрец-Время", и "На берегу", и другие произведения писателя, обращенные прежде всего к молодежи.

Вот какую историю поведал он, например, в сказке "На берегу".

… В лесу среди зверей, птиц и насекомых пронесся слух, что солнце, в тот день уже клонившееся к горизонту, больше никогда не взойдет. Эта весть напугала обитателей леса, и две бабочки бросились догонять солнце, уберечь мир от вечной тьмы. Но долететь до горизонта у них не хватило сил; бездыханными они упали берегу моря.

Утром к морю пришли школьники с учителем и спросили его:

"– Почему здесь лежит мертвая бабочка? Она утонула? Да, конечно, – ответил учитель, – недаром я всегда говорю вам: не уплывайте далеко от берега. – Но ведь нам нужно учиться плавать! – закричали ребята. – Плавайте там, где мелко. Незачем забираться на глубокие места. С морем не шутят. В нашем цивилизованном мире на всех реках есть мосты или по крайней мере паромы. – И учитель предостерегающе поднял руку.

В это время подошел монастырский слуга.

– Ну а если паром перевернется? – спросил он учителя, но тот ничего не ответил. (Этот учитель получал премии от дирекции, и его неизменно ставили в пример другим преподавателям!)

Ученики старших классов в этот день тоже пошли к морю в сопровождении учителя. И они увидели бабочку.

– Эта бабочка, вероятно, не захотела жить на нашем острове. Она собиралась перелететь на материк, – сказал учитель. – Вот и погибла. Так что каждый из нас должен оставаться на своем месте и довольствоваться тем, что имеет. Это самое главное в жизни. Но монастырского слугу не могло удовлетворить такое объяснение, и он спросил:

– А если у вас нет места в жизни? Вы тоже должны быть довольны? Ученики рассмеялись. Но учитель невозмутимо продолжал:

– Только в этом случае вы добьетесь счастья для себя и для своей страны. Объяснить людям, что они должны удовлетвориться тем, что имеют, – такова цель просвещения. (Этот учитель скоро стал директором школы!)

В этот же день у моря побывали студенты. Профессор сказал им:

– Инстинкт, друзья мои, как видите, не всегда безошибочен. Эта бабочка видела в своей жизни только маленькие ручейки. И она решила, что море – это маленький ручеек. Она задумала перелететь его, и вот – результат перед вами. Главное в жизни – опыт! И право же, наши юнцы, которые, едва выпорхнув из школы, окунаются в политику и в общественное движение, удивительно похожи на эту бабочку!

Монастырский слуга снова возразил:

– Но откуда же появится опыт у молодежи, если она ничего не будет предпринимать?

Профессор, холодно улыбаясь, продолжал:

– Говорят, что свобода – инстинкт человека, но ведь инстинкт не всегда безошибочен. (Этот профессор недавно избран в Академию. Приносим ему свои поздравления!)

А монастырский слуга с того же дня находится под надзором полиции…

И никто из них не знал, что две бабочки погибли оттого, что хотели развеять мрак и спасти человечество, вернуть ему солнце!"

Так кончается сказка. Читая ее, мы попадаем в странный, непривычный для зрячих мир, где "солнце – фиолетовый корабль", а море – "золотое". Но эти редкие краски не вносят диссонанса в картину, словно на-писанную черной тушью.

Художник беспощадно разоблачает тех, кто проповедует, что общественное безмолвие должно длиться вечно: учителей, защищающих этот бесчеловечный строй; чиновников, страшащихся солнца; беспринципных полицейских, готовых хватать невиновных. Не случайно в Пекинском университете сказку "На берегу" считали сатирой на декана-соглашателя Ху Ши, который обычно удерживал студентов от выступлений против существовавших в стране порядков.

Когда читаешь эту сказку, вспоминаются гневные слова Н. А. Некрасова: "Будь он проклят, растлевающий пошлый опыт – ум глупцов!". Вырвать молодежь из-под влияния старых обычаев, традиционной ханже-ской морали, под воздействием которых юноши и девушки вырастают либо безжалостными эксплуататорами, либо покорными рабами, – вот к чему стремился Ерошенко. Этой же теме он посвятил и свое выступление в дискуссии о китайском театре: "Неужели юноши и девушки Китая бессильны плюнуть на. то, что с точки зрения людей, воспитанных по старинке, является нравственным или безнравственным?.. К таким, ни на йоту не обладающим силой духа юношам и девушкам, я отношусь, как к жалким и слабоумным людям… подобию их отцов и матерей… О, этот темный уклад жизни! Он погружает во тьму настоящее и хочет, чтобы и будущее было темным!"

Многим пришлись не по душе эти слова писателя. Лу Синь выступил тогда в защиту русского друга, заявив, что он целиком и полностью поддерживает его мужественную позицию в этом вопросе. Он писал: "Я готов плюнуть в лицо тем из молодых, кто вырос, впитав в себя старую мораль и новую аморальность…" Ерошенко вместе с Лу Синем боролся за молодое поколение Китая, он призывал его отвергнуть груз традиции и выбрать свой путь к новой жизни. "Эро-сан стремился привлечь внимание китайских студентов к борьбе за свободу", – отмечал Такасуги Итиро. С весны 1922 года русский гость мог уже обращаться к студентам непосредственно с университетской кафедры, ректор Пекинского университета Цай Юань-пэй по рекомендации Лу Синя пригласил Василия Ерошенко преподавать эсперанто.

В 1921 г., воспользовавшись тем, что Всекитайский съезд учителей по предложению Цай Юань-пэя принял резолюцию об изучении в школах эсперанто, три профессора-эсперантиста – Лу Синь, Чжоу Цзо-жэнь и Цянь Сюань-тун основали при Пекинском университете Специальную школу эсперанто. Директором ее назначили русского эсперантиста Иннокентия Серышева, а преподавателями братьев Чжоу (10) и Цянь Сюань-туна.

Так как в Специальную школу записалось пятьсот слушателей, то в помощь преподавателям из Шанхая был приглашен китайский эсперантист, известный под псевдонимом Сунь-фир, и Ерошенко, который не только преподавал язык, но и читал на эсперанто русскую литературу. Его лекции слушали студенты двух потоков – те, кто знал эсперанто, и те, кто его не знал (для них выступления Ерошенко переводил Чжоу Цзо-жэнь). Таким образом, например, лекции о Леониде Андрееве посещали уже не десятки студентов, как в русской секции университета (11), а сотни. На курс Ерошенко записалось пятьсот человек: триста на эсперантский поток и двести на китайский. Так, студенты преодолевали языковый барьер, мешавший их знакомству с русской литературой.

Обычно Ерошенко читал лекции в большой аудитории, оформленной в китайском стиле. Он водил пальцем по брайлевским листам и говорил на эсперанто. Каковы были темы его выступлений? Они отражены в заголовках статей того периода: "Женский вопрос в новейшей русской литературе", "Андреев и его пьесы", "Андреев и его символические драмы" (12).

Несмотря на работу энтузиастов-переводчиков (в частности, членов созданного в 1921 г. Общества изучения литературы), произведения русских писателей были еще мало известны в Китае. Нередко Ерошенко, анализируя драмы Л.Андреева, знакомил слушателей с их содержанием.

Леонид Андреев привлекал китайского читателя своим гуманизмом (правда, несколько отвлеченным), пацифизмом и ненавистью к социальному злу. Высоко ценил Л. Андреева и Лу Синь (13). Русский писатель был близок и самому Ерошенко – гуманисту и пацифисту.

Китайских студентов, видимо, особенно интересовали проблемы, связанные с положением женщины в дореволюционной России. Буржуазная семья, основанная не любви, а на расчете, переживала кризис – это и отразил в своих драмах Л. Андреев. Василий Ерошенко, анализируя их, приходит к выводу, что буржуазный брак – узаконенная проституция, ибо, как он писал, "нет принципиальной разницы между женщиной, продающей свое тело многим мужчинам, и женщиной – рабой одного".

И хотя в своем анализе пьес Ерошенко не доходит до обнажения причин бесправия женщины, до обличения буржуазного общества и государства, даже такая критика варварских семейных отношений с большим интересом воспринималась китайскими слушателями.

Русский писатель приехал в Китай в интересный и напряженный период истории этой страны. 4 мая 1919 года, менее чем за три года до его появления в Китае, началось демократическое, антиимпериалистическое движение. В тот день на улицу вышли студенты, протестовавшие против унизительных для страны решений Парижской мирной конференции. Полиция стреляла в них, улицы Пекина обагрились кровью, но движение прокатилось мощной волной по всей стране и утихло только в начале июля. А два года спустя, весной 1921 года студенты и преподаватели Пекинского университета, протестуя против бесчинства властей, объявили забастовку и направились к министерству просвещения. Полиция на этот раз не решилась прибегнуть к оружию, ограничившись жестоким избиением и студентов и профессоров.

В то время, когда Пекинский университет стал ареной бурной политической борьбы, многие студенты обратили свои взоры к России. В этих условиях Ерошенко воспринимали в Китае, как посланца своей революционной родины. И Ерошенко оправдывает такое к нему отношение. Едва приехав в Пекин, 2 апреля 1922 года, он вступает на вечере в народной школе при Пекинском университете, поет "Стеньку Разина", аккомпанируя себе на гитаре. (Песня эта так понравилась слушателям, что Лу Синь перевел ее на китайский язык и опубликовал перевод в "Чэньбао".) А 1 Мая Ерошенко, присоединившись к учащимся Конфуцианской школы, участвует в первомайской демонстрации, во время которой поет мало кому известный тогда в Китае "Интернационал". В этот день, отмечал Такасуги Итиро, Ерошенко был по-настоящему счастлив: он бродил среди студентов, пел, играл, оживленно разговаривал с ними.

Мы еще мало знаем о деятельности Ерошенко в Пекине – неизвестны даже темы его лекций по литературе (не мог же он больше года читать лишь об Андрееве да еще об Арцыбашеве). О чем разговаривал он со студентами, что рассказывал им?

Кое-какие сведения отыскать все же удалось, в частности по публикациям советских авторов, очевидцев событий того времени.

С. Третьяков, ссылаясь на одного из слушателей лекций Ерошенко, в своей книге отмечает: "Мы бросаемся на лекцию эсперанто, всемирного языка, делающего людей братьями… Но пекинская полиция держится других мнений. Офицер, находящийся в зале, спрашивает: "Вы что тут пропагандируете?"

Студенты переглядываются и улыбаются.

– Мы не пропагандируем – мы изучаем язык, понятный всем народам. Прислушайтесь, господин офицер, и примите участие в наших занятиях.

– Язык, понятный всем народам? – бурчит офицер и прислушивается, убежденный, что понятное всем наро-дам тем более должно быть понятно полицейскому чиновнику… Запахи наших политических занятий беспокоят полицейские носы".

Мы знаем, что Ерошенко был человеком разносторонних интересов, глубоко интересовался физикой и математикой и позднее, уже на родине, преподавал эти предметы в Понетаевской школе слепых. М. Я. Безуглова отмечает в своих воспоминаниях, что ее муж, заведующий кафедрой философии, поражался эрудиции ее брата в философских вопросах.

Музыкант, литератор, педагог, Ерошенко, как говорилось, был еще и одаренным лингвистом, знатоком многих языков. Изучение языков для него было не самоцелью, а средством, открывающим путь к культуре народа. Хорошо знакомый с иероглификой, он призывал к реформе китайской письменности, из-за сложности которой, как отмечал Лу Синь, большинство китайцев оставались неграмотными.

Китайский лингвист Ли Цзинь-си вспоминает выступление Ерошенко в Женском

педагогическом институте, русский писатель назвал "Миссия интеллектуалов". "Почему в стране с четырехсотмиллионным населением лишь незначительное меньшинство любит литературу? – спрашивал Ерошенко и продолжал: – Это удручающее обстоятельство легко объяснимо. Люди физического труда не имеют свободного времени для учения. Тем более у них нет времени на то, чтобы тратить бесполезные усилия на изучение сложной иероглифической письменности… Во всем мире нет другой такой национальной литературы, какой, к несчастью, является китайская, которая была бы полностью отделена от народных масс.

Сегодня нельзя сказать, что простые рабочие не испытывают интереса к литературе, – возможно, они ею как раз очень интересуются; но если не любят ее, то исключительно потому, что целый день вынуждены работать и у них нет времени и надежды на то, чтобы одолеть трудности, связанные с иероглифическим письмом.

Из-за того, что в Китае существует преграда в виде подобной письменности, ваша интеллигенция отделена не только от простого люда Европы и Америки, но и от своего собственного народа. Преграда эта прочнее древней Великой китайской стены и таит в себе значительно большую опасность, нежели феодальная дикость".

Мнение Ерошенко об усовершенствовании китайской письменности совпадало со взглядами Лу Синя, который был одним из активных борцов за реформу литературного языка.

Выступление Ерошенко за доступность языка для всех не было для него случайным: в Китае, так же как в Бирме, а потом – на Чукотке и в Туркмении, он ратовал за то, чтобы простые люди (а в их числе и слепые) в совершенстве овладели родным языком – умели и читать, и писать (он сам создал брайлевский алфавит для туркмен).

Но вместе с тем писатель предупреждал, что это лишь начало – нужно изучать и те языки, на которых говорят в других странах. Вот почему он пропагандировал в Бирме английский язык, преподавал его в Москве и в Кушке и всюду, где только мог, обучал людей эсперанто.

(10) Лу Синь преподавал эсперанто в Пекинском университете и Женском педагогическом институте с декабря 1923 г., т. е. уже после отъезда Ерошенко из Китая.

(11) Русская секция при Пекинском университет была создана в 1920 г. Однако из-за языковых трудностей (в китайских школах русский язык не изучали и студентам приходилось осваивать одно-временно и литературу и язык) число слушателей колебалось от 15 до 50 человек.

(12) Лекция "Женский вопрос в новейшей русской литературе" впервые была прочитана В. Ерошенко перед студентками женского пединститута в японском городе Мито. Четыре статьи об Андрееве, по свидетельству советского китаеведа М. Е. Шнейдера, были про-диктованы Ерошенко на эсперанто и опубликованы в приложениях к китайским газетам "Миньбао", "Цзюэу" и "Чэньбао фуцзюань" в 1923 – 1924 гг.

(13) Оценивая отношение Лу Синя к некоторым рассказам Л. Андреева, В. Петров писал: "Лу Синю импонировал протест Андреева против равнодушия к человеческой личности… тем не ме-нее он никогда не закрывал глаза на слабые стороны его дарования" (В. Петров. Лу Синь. Очерк жизни и творчества. М., 1960, с. 336).

«Утиная комедия»

Несмотря на активное участие в общественной жизни страны, Ерошенко в Пекине было грустно и одиноко. Он стремился домой и, как заметил Лу Синь, постоянно тосковал по Советской России. К тому же слепой изгнанник все время с симпатией вспоминал Японию. По сравнению с Японией Китай казался ему бесплодной пустыней.