Текст книги "Мы из ЧК"
Автор книги: А. Минаичев
Соавторы: Владислав Григорьев,Н. Мельников,Н. Егоров,Жамалаш Ибраев,Ф. Иванов,В. Исмамбетов,Абдиманап Тлеулиев,Николай Милованов,А. Абдуразаков,Юрий Кисловский
Жанры:
Шпионские детективы
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)
В СТАНЕ ВРАГА
В Ново-Никольскую добрались через сутки. Бедрина сразу же определили в оперативный отдел к Александру Гноевых. Этот двадцатилетний прапорщик колчаковской армии пользовался особым покровительством есаула Токарева, фактического заместителя начальника главного штаба казачьих войск Алексея Кудрявцева.
О подполковнике генерального штаба царской армии Кудрявцеве в штабе с оттенком презрения говорили, что в 1918 году он, как военный специалист, был призван в Красную Армию, направлен на службу в аппарат штаба Восточного фронта, но застрял на должности простого оператора.
Бедрин добился, чтобы ему выделили вестового, и взял на это место Липатова-Шаповалова. Так Павел-Захар очутился в стане врага. Обязанности вестового оказались несложными. Бедрин почти не просыпался от запоя, который начался уже на другой день после их прибытия в Ново-Никольскую. Работники же штаба с полным безразличием относились к присутствию в служебных кабинетах вестовых. Но чувствовалось, всеми делами здесь заправляют тонко, со знанием дела.
Кулаки закрепили свои позиции только в созданном при штабе военно-контрольном совете, члены которого изредка подписывали какие-нибудь агитационные приказы и воззвания. Часть этих сведений Шаповалов узнал сам, кое-что рассказал ему при встрече Тимофей Ялымов. Однажды писарь штаба попросил Захара отнести командиру отдельного эскадрона Новоселову только что изданный приказ. Где квартировал комэск, писарь не знал, но посоветовал искать последнего на самой шумной гулянке.
– Эти анархисты, – с презрением сказал он, – только и делают, что самогонку уничтожают, да уголовный розыск в милициях громят. На позиции их и палкой не загонишь.
Новоселов был настолько пьян, что приказ читать не стал. Приняв пакет, он молча сунул его своему ординарцу, а тот положил в полевую офицерскую сумку и ушел. Комэск, продолжая сидеть на кровати, притянул к себе двух накрашенных девиц, стал их целовать. Те визжали, смеялись. Одна, брюнетка, стала расчесывать ему рыжую бороду, вторая – блондинка щекотала пальцами шею. Новоселов блаженно щурился, пытаясь укусить веселую брюнетку за палец.
Не зная как быть, Шаповалов, в надежде найти кого-нибудь из трезвых командиров, стал осматриваться. В избе на скамейках, стульях, перевернутых бочонках устроились мятежники. В центре стола возвышалась большая, наполовину опорожненная бутыль с самогоном. Пьяные выкрики, нецензурная брань наполняли избу. Пахло табаком, самогоном и потом. Не увидев никого из старших начальников, Захар повернулся к двери. В этот момент его окликнули:
– Пашка, друг!
Тимофей Ялымов, радостно улыбаясь, поднялся с бочонка и, широко раскинув для объятия руки, пошел к Захару. После крепкого рукопожатия Ялымов усадил Шаповалова за стол и, в промежутках между тостами, стал похваляться своими амурными победами, то и дело приглашая «друга» перебраться в эскадрон Новоселова. На беседу двух сослуживцев никто из присутствующих не обратил внимания. Каждый был занят своим делом. Белобрысый поручик, лениво пощипывая струны гитары, напевал старинную мелодию. Его сосед налегал на остывшие пельмени и через небольшие промежутки времени сильно икал. Под образами во главе стола сидел здоровенный казак. Перед ним – граненые стаканы с самогоном, большая миска с кислой капустой. Казак брал стакан, опрокидывал его в рот и шумно хрустел капустой. Крупные волосатые пальцы рук лоснились от рассола. Покончив с капустой, казак откинулся на спинку стула, громко крикнул:
– Надька. Ты бы сыграла что-нибудь. Этот тренкальщик с гитарой мне надоел до чертиков.
Девица, гладившая комэска, нехотя поднялась с кровати и, поводя бедрами, направилась к гитаристу. Поручик с готовностью протянул инструмент. Проверив настройку гитары, Надежда с силой ударила по струнам, откинула голову и запела:
Есть на юге городок,
Балтой он зовется:
Райский, тихий уголок,
Славно там живется!
Пропев под аккомпанемент гитары несколько куплетов, девица стала играть плясовые. Компания оживилась. Один из казаков вышел на середину избы, стал отплясывать «яблочко». Но у него заплетались ноги. Надька не выдержала, прыгнула с гитарой в образовавшийся круг, задорно сверкнула глазами:
Э-эх, яблочко, куда ты котишься?
Э-эх, мамочка, мне замуж хочется.
На какой-то миг она остановилась, и пальцы рук ее еще проворнее забегали по струнам.
Да ни за штатского, ни за военного,
А за Распутина… благословенного.
Мятежники взорвались смехом.
– Ай да Надька! – кричал Ялымов. – Не забыла Распутина, вспомнила Гришку.
– Вишь, браток, как мы весело живем, – говорил позднее Тимофей Шаповалову. – Брось ты этот штаб. Перебирайся к нам.
Захар не ответил. Шагнул к Новоселову, который очнулся, еще раз напомнил о пакете.
– Помню! Пшел вон, штабная крыса, – был ответ.
«Эх ты, вояка! – подумал про себя Шаповалов. – Встретился бы мне в конном бою… Ну, да придет и твой черед»…
Писарь равнодушно выслушал рассказ Захара о том, как он вручал пакет Новоселову, сухо заметил:
– Ну и пес с ним, анархистом этим. Твой начальник утром в Петухово на казачий съезд едет. Готовься и ты. Штабники рано встают. Смотри, не проспи!
Съезд открылся в пристанционном селе Юдино утром 22 февраля. Представитель станицы Боголюбовской, статный красивый казак лет сорока, Яков Рогачев объявил, что на съезд прибыли делегаты из станиц и хуторов Петропавловского, Ишимского, Курганского и Ялуторовского уездов. Вместительный, нетопленый зал четырехклассного училища был заполнен до отказа. Чаще мелькали серые казачьи папахи, реже – обычные шапки. В президиуме сидели подполковник Кудрявцев, командир Первой казачьей кавалерийской дивизии есаул Токарев, командиры полков Зубарев, Дурнев, есаул Алексеев, коменданты Моложенко, Елтышев, Шилкин, Усик, Изанов, казаки Иван Капустин, Андрей Сазонов, Григорий Холкин и один купец.
Есаул Токарев, открывший съезд, высокопарно заявил:
– Полыхающее в губернии восстание против узурпаторов-большевиков пользуется поддержкой всего народа. Дружными усилиями всех людей многострадальной Сибири коммуния с ее продразверсткой, различными повинностями будет уничтожена раз и навсегда. Первостепенную роль в этом сыграет верное своему долгу и Отечеству славное непобедимое казачество.
Зал ответил Токареву аплодисментами.
– Мастак говорить наш есаул, – прошептал сосед Шаповалова, старший писарь штаба Шарипков.
– Да, гладко стелет, – согласился Захар. – Вы всех, кто за столом сидит, знаете?
– Почти всех, – оживился писарь. – Могу о них кое-что сказать. Вот тот пожилой с пышными усами рядом с Токаревым, это Иван Федорович Капустин. Фельдфебелем раньше был, более восьмисот десятин земли имел. Лошадей табун, коров с десяток… Его сосед Сазонов, до революции псаломщик. С ним рядом Андрей Кармацкий – купец. По первой гильдии шел. Его лавки по всей дороге от Челябы до Петропавловска были разбросаны…
Писарь Шарипков перечислил всех членов президиума и стал рассказывать даже о тех, кто сидел в первом ряду. Но на него со всех сторон зашикали. Кто-то даже сказал:
– После съезда расцелуетесь с друзьями. А сейчас – тихо!
После Кудрявцева стали выступать станичники. Они рассказывали, что уже за две недели до начала событий, в селах и станицах имелись нелегальные организации, которые и возглавили восстание. Все рассчитывали на помощь города, но там их крепко подвели, и теперь приходится действовать осторожнее. Особо налегали на дисциплину. «Без нее, – говорили станичники, – смерть!»
По предложению Рогачева съезд одобрил зачитанную Кудрявцевым резолюцию о наведении порядка в войсках «Народной армии».
В ней были такие слова:
– Вот и вернулся старый режим, – недовольно заметил молодой казак.
– Тише ты, большевик недорезанный, – тотчас зашипел сосед слева.
– Сам помолчи, холуй офицерский.
– А ты кто?
– Я сам по себе.
Началась перепалка.
«А их хваленое единство, – подумал Шаповалов, – шито белыми нитками, да нашими ошибками. Нет, коммуния будет жить! С продразверсткой порядок наведем, чтобы бедняк не обижался. И тогда контре каюк! Надо бы Виктору Ивановичу об этом написать».
Но выполнить задуманное Захар не сумел. Впервые за несколько дней Бедрин был трезв, то и дело давал различные поручения. А тут еще пристал с разговорами писарь Шарипков.
– Вы знаете, – заявил он Захару, – не могу молчать. Все время тянет на откровенную беседу. А с пьяницами разве поговоришь? Штабные, кто потрезвее, меня избегают. Заняты высокой политикой. Завтра утром опять собираются: Кудрявцев свой стратегический план излагать собирается.
– Что же это они тебя избегают? Ведь, кажется, был офицером? – стараясь казаться равнодушным, спросил Захар.
– Я, можно сказать, силой мобилизован. Наш комендант Моложенко, когда я не пришел по его вызову, вот эту бумагу прислал, а с ней, для убедительности, двух казаков вооруженных.
Шарипков протянул Павлу четвертушку листа. Гербовая печать с двуглавым царским орлом заверяла три коротких строчки предписания.
«Шарипков. Приказываю немедленно явиться в исполком на работу так вы мобилизованы приказом № 1 в Народную армию 15 ф. 1921 г. Комендант Моложенков».
– Решительный человек ваш комендант. Не побоялся офицеру приказывать, – сказал Шаповалов, возвращая предписание. – Вы правильно делаете, что бережете эту бумажку.
В голове билась навязчивая мысль: «Ты должен знать, о чем будут говорить. Думай, как это сделать. Думай, думай быстрее!».
ОСЕЧКА
Поздно вечером к Бедрину неожиданно нагрянули три гостя, и Захару пришлось сбегать за самогонкой. Когда он вернулся с пузатой бутылью в руках, гостей было уже четверо. Тот, что пришел в его отсутствие, сидел у окна и, подыгрывая себе на гитаре, пел. Голос у него был негромкий, но приятный. Аккорды марша придавали словам песни торжествующее звучание:
В победный день, в день славной тризны
Свершится роковая месть —
И снова пред лицом Отчизны
Заблещет ярко ваша честь.
«И откуда только они слова такие берут? – думал Захар, расставляя стаканы и закуску. – Конечно, образованные, не то, что мы. Но ничего, наша все равно возьмет. Не дождаться вам чести, господа, сколько бы вы ни пели!»
Лицо поющего Захару было знакомо, он стал вспоминать, где мог видеть этого человека. А тот, отложив в сторону гитару, присел к столу и, спросив Бедрина о судьбе общего знакомого по турецкому фронту, повернулся к Шаповалову. Их взгляды встретились. В глазах певца на мгновение мелькнули удивление, испуг, а затем неприкрытая злоба.
– Вот так встреча! – поднимаясь со стула, сказал певец. – Что же это вы, господин чекист, опустились до такой роли? Прислужничаете? Нехорошо!
Гости и Бедрин встали со своих мест.
– Вы меня, господин, с кем-то путаете, – продолжая протирать стаканы, возразил Захар. И тут вспомнил: «Терехов! Арестован по делу Шантурова. Брали его в доме Рогальского».
– Ни с кем я вас, товарищ чекист, не спутал, – ухмыльнулся гость. – Всего лишь девять дней прошло. Я вам все напомню, и фамилию свою – Терехов Владимир Иванович, и то, как вы меня с Петром Петровичем Рогальским арестовывали. Все, все напомню!
– Вы ошибаетесь, господин Терехов. Я Липатов Павел, а не чекист, – спокойно, стараясь казаться немного удивленным, ответил Шаповалов. – Вон и господин Бедрин вам это подтвердит.
– Да, да, Володя! Это Павел Липатов. Ты зря горячишься, – вступил в разговор Бедрин.
– Зря, говоришь! – закричал Терехов. – А позволь тебя спросить, давно ли ты знаешь этого субъекта?
– Шесть дней уже, а познакомились в тюрьме. Он меня от чекистов выручил. И вообще, к чему этот крик, ведь можно разобраться спокойно.
– Эх, Борис, Борис. Слепец ты несчастный. Завтра Шантуров приедет, он поможет тебе прозреть. А пока, – Терехов ехидно улыбнулся, – твоего подзащитного для предосторожности надо арестовать.
Захара поместили в маленькую каморку, где раньше хранилась школьная рухлядь. Очистив от хлама угол, он лег на пол, но уснуть так и не мог. Все время возвращался к мысли: «Почему Терехов и Шантуров на свободе? Неужели они сбежали из-под ареста по дороге в Омск? Нет, не должно быть такого! Что-то произошло».
Недоумение Шаповалова было вызвано еще и тем, что он не знал о трагедии на станции Токуши, которая случилась 15 февраля в момент наиболее напряженных боев у вокзала станции Петропавловск. В железнодорожном составе, где находились семьи ответработников, был и вагон с арестованными членами организации Шантурова. Предполагалось, что следствие над ними будет произведено после окончания боев в Омске. Однако шантуровцам неожиданно повезло. Руководство восточной группы мятежников, выполняя приказ Родина – замкнуть кольцо вокруг Петропавловска и подготовить плацдарм для продвижения к Омску, – направило к станции Токуши вооруженный отряд. Бандиты действовали без опаски, так как эсеровская ячейка склонила расположенную на станции роту 253-го полка на сторону мятежников. Вечером 15 февраля отряд, имеющий в своем составе 300 пехотинцев и 150 конников, ворвался в Токуши. Началась зверская расправа над беззащитными женщинами, стариками, детьми. Особое рвение проявили освобожденные бандитами шантуровцы. Спаслось несколько человек, в том числе и заведующая Петропавловским уездным здравотделом Чернышова.
Телеграфист станции Токуши сумел сообщить в Петропавловск о налете банды. Комдив Корицкий направил в Токуши бронеплощадку и батальон 249-го полка из Исиль-Куля. Мятежники, не приняв боя, отступили.
Утром в каморку пришли двое – Терехов и председатель следственной комиссии штаба Кармацкий. Кармацкий со знанием дела несколько раз ударил Захара. Все тело налилось нестерпимой жгучей болью.
– Вот так и будет, если мы молчать будем, – нараспев, елейным голосом говорил Кармацкий после каждого удара.
Потом его позвали на заседание трибунала, и допрос продолжил Терехов. Бывший поручик стал отрабатывать на связанном чекисте некоторые приемы бокса и вскоре разбил Шаповалову нос и губы. Потом, решив сделать двухминутный перерыв, развязал арестанту руки, чтобы тот мог вытереть кровь. Пошатываясь, Захар подошел к стене и, опершись спиной, стал утираться рукавом рубахи. Терехов бросил в угол недокуренную папиросу, взял кусок веревки, подошел к арестанту, чтобы вновь связать ему руки. Улучив момент, Шаповалов нанес сильный удар ребром ладони по горлу Терехова. Поручик кулем свалился к ногам чекиста. Захар осторожно выглянул в коридор и, не увидев там часового, осторожно вышел, запер на ключ каморку. На крыльце встретился Шарипков.
– Что с вами, Павел? – удивился старший писарь. – На вас лица нет!
– Познакомился с прелестями «старого прижима», – ответил Захар и, решив, что в его положении теперь церемониться нечего, спросил:
– Не знаешь, совещание уже началось?
– Какое? – Шарипков с недоумением посмотрел на Захара.
– На котором Кудрявцев для узкого круга делает доклад о дальнейших планах.
– Так это… Это же шпионаж! Нас с вами расстрелять могут.
– Никто не расстреляет. Есть комната, из которой все слышно?
– Есть.
– Ведите меня туда и побыстрее!
– Но как же, – попытался еще раз отказаться Шарипков. – Ведь это нечестно.
– Ну вы, хранитель морали. – Шаповалов достал из кармана браунинг. – Мне терять нечего. Говорите, или…
– Идемте, – зашептал Шарипков. – Только через чердак: там есть лаз в закрытую комнату. Меня не выдавайте…
Пока они пробирались через чердак, Шарипков пояснил, что до революции один из руководителей школы любил подслушивать своих коллег-учителей, и но его приказу специально оборудовали закрытую комнату. Только ход в нее был нормальный. Верхний же люк прорубили позже.
Комнатушка оказалась крохотной, но слышимость была превосходной. Шаповалов узнал голос Кудрявцева.
– Подполковник начал говорить недавно, – прошептал Шарипков.
– А вы откуда знаете?
– Так он только что сказал «во-вторых».
– Ну ладно, – прервал Захар словоохотливого собеседника. – Давайте послушаем.
– Да, господа, – говорил Кудрявцев. – Я настаиваю на перестройке структуры власти. Мне думается, параграф второй приказа необходимо изложить так: «Существующие в настоящее время в селениях штабы приказываю немедленно расформировать, назначить в каждом селении комендантов, в ведение которых должны быть переданы все находящиеся в штабах силы и вооружение. Все инвалиды, освобожденные от мобилизации, должны нести гарнизонную службу».
За перегородкой поднялся шум. Некоторые участники совещания возражали против предложения Кудрявцева. Но их было мало. После утверждения соответствующего обращения и приказа по войскам слово вновь взял Кудрявцев.
– К сожалению, господа, я должен сообщить вам, что мы сейчас оказались перед большим» трудностями. Действие фактора внезапности, благодаря которому мы добились немалых успехов, кончилось. Красные опомнились от неожиданности и перешли в контрнаступление. За прошедшие годы их руководители накопили немалый опыт организаторской работы и, конечно, пустят его в ход. Вы знаете, что пламя антибольшевистского восстания охватило часть трех губерний – Омской, Тюменской и Челябинской. Нам нужно во что бы то ни стало удержать за собой участок дороги Мамлютка – Макушино, расширить здесь имеющийся плацдарм, особенно в сторону Кургана, и одновременно перерезать еще в одном месте дорогу Омск – Тюмень. Вы, конечно, понимаете, что этим мы нанесем чувствительный удар по Москве, ибо без хлеба она долго не протянет. Во-вторых, необходимо руками местных крестьян ликвидировать собранное на ссыпных пунктах зерно. Пусть пока мужики делают с ним что хотят. В-третьих, усилить дезинформацию. Сбитый с толку крестьянин пойдет на что угодно. В-четвертых, нам следует использовать опыт красных по разложению враждебного тыла. С этой целью предлагаю послать в тыл большевиков несколько небольших подвижных отрядов. В-пятых, мы должны соединиться с Кокчетавом. Для этого надо разгромить сводную группу Полуяхтова, которая занимает район Пресногорьковки. Это, господа, самые общие соображения на ближайшее время.
После небольшой паузы по предложению главнокомандующего Родина было решено приступить к проведению в жизнь рекомендаций Кудрявцева. Затем в комнате, где проходило совещание, возник шум. Андрей Кармацкий доложил о побеге пойманного вечером чекиста, и присутствующие стали возмущаться ротозейством охраны. Кудрявцев напомнил о своих требованиях поднятия дисциплины. Его поддержал Родин. Совещание постановило не останавливаться перед самыми жестокими мерами для улучшения порядка в войсках.
– Павел, а вас уже ищут, – зашептал Шарипков.
– Помолчи, Сергей Иванович! Лучше подумай, как добыть коня. Отправишь меня поздно вечером верхом. Нужны пропуск и пароль. Я подожду до темноты. А теперь иди, товарищ Шарипков. Я верю тебе, как брату.
В Петропавловск Шаповалов добрался лишь через два дня. Дьяконов внимательно выслушал его доклад, записал на отдельный лист названные Захаром фамилии руководителей мятежа и, созвонившись со штабом Петропавловской группы войск, сказал:
– Вот что, Шаповалов. Тебе придется повторить свой доклад Николаю Ивановичу Корицкому. Он ждет.
Командующий с интересом выслушал рассказ чекиста и попросил поподробнее описать внешность Кудрявцева. Шаповалов сказал:
– Роста среднего, лет так за пятьдесят, волосы седые, лицо простоватое, глаза серые, даже чуть мутные, болят, наверное, бородка аккуратная, клинышком. Во время разговора трясет немного головой, как будто контуженный. Ну, что еще? Вот нос и губы не запомнил какие.
– Достаточно и этого.
Корицкий встал, положил в пепельницу набитую табаком трубку, поблагодарил Шаповалова за ценные сведения о замыслах врага. После того как Захар ушел, Николай Иванович сказал Дьяконову:
– Знаешь Виктор Иванович, я ведь с этим бандитским теоретиком начинал службу в Красной Армии. В одном отделе над картами корпели. Замкнутым он показался мне тогда, нелюдимым. А головой трясет от испуга: иваново-вознесенцы в середине восемнадцатого чуть было на штыки не подняли. Орал на них, расстрелом грозил. Вот с той поры и стал «контуженный». За Шаповалова еще раз тебе спасибо.
– Зачем благодаришь, Николай Иванович. Обязаны мы это делать. Наш, так сказать, долг. Ну, до свидания.
– Всего доброго.
ПЕРЕМЕНЫ
Прошел месяц. В ходе ожесточенных боев основные силы мятежников были разгромлены. Пришли вести об освобождении станции Петухово, о вступлении частей и подразделений в Кокчетав. Ишимская «Народная армия», «Восточная группа», «Первая Сибкавдивизия» и «Курганская освободительная дивизия», на которые главком бандитов эсер Родин возлагал большие надежды, потерпели сокрушительное поражение от подразделений Красной Армии и коммунистических отрядов особого назначения.
В один из последних дней марта Дьяконов получил из особого отдела Кубанской кавалерийской бригады пакет. К сводкам о ходе уничтожения мелких банд был приклеен небольшой кусочек бумаги, на котором значилось:
«Акт. 26 марта 1921 года. Мы, нижеподписавшиеся, Просекин Иван и Юрусь Евгений, составили настоящий акт в том, что сего числа подняли труп убитого Кудрявцева, среднего ростом, с бородкой, седоватый. Грудь пробита и плечо прострелено».
Это была первая весть о гибели одного из заправил и теоретиков мятежа. А через неделю в город привезли жену и двух сыновей Кудрявцева. Они рассказали, что после поражения мятежников под Ново-Михайловской, доверие бандитов к Кудрявцеву окончательно пошатнулось. Во время одной из перебранок член контрольного совета штаба эсер Винокуров дважды выстрелил в Кудрявцева, затем ударил его штыком в грудь. Так оборвалась карьера подполковника генерального штаба царской армии Алексея Федоровича Кудрявцева.
«Жаль, до этого дня не дожили Порфирьев, Дульский, Соленик», – думал Виктор Иванович, разглядывая составленный кубанцами акт.
– Похоже, мятеж агонизирует, – сказал Дьяконову Барлебен, когда тот сообщил председателю оперативной пятерки о смерти Кудрявцева. – Но умирающий зверь всегда опасен. Он может своими конвульсиями причинить большую беду. Токарев, правая, рука Кудрявцева, уцелел, и, по сводкам нашего штаба, сумел собрать под свое крылышко до трех тысяч отъявленных головорезов, Где он сейчас?
– Неделю назад прошел Акмолинск. Судя по всему, направился либо в Баян-Аул, либо дальше – в Каркаралинск.
– Предупреждение по линии дали?
– Как полагается.
– Напомните еще раз. Акмолинцев об этом же попросите.
– Хорошо.
Через несколько дней в Петропавловск прибыла комиссия КирЦИКа и Сибревкома. В соответствии с решением ЦК партии и Советского правительства началась передача ряда уездов бывшей Омской губернии в состав Казахской республики. Из этих уездов создавалась новая, Акмолинская губерния.
Для обсуждения вопроса о создании губернской ЧК в Петропавловск приехали работники уездных ЧК и представители из Омска. На встрече с ними петропавловцы узнали о том, какие меры принимались в борьбе с заговорщиками в других районах Северного Казахстана и Сибири.
– У нас, в Омске, заговорщиков арестовали утром 11 февраля, – сказал Михаил Филатов. – Губернский комитет эсеровского «Крестьянского союза» в составе Тяпкина, Юдина, Тагунова завязал тугой узел. Кроме офицерских групп эсеры подготовили к мятежу часть 33-го полка, казаков Атаманского хутора, студентов сельскохозяйственного института. Самым большим ударом для эсеров был арест ЦК Сибирского «Крестьянского союза», в результате чего мятежники лишились организационного центра. Его председатель Владимир Игнатьев хотел поднять против Советской власти крестьян Алтайской, Семипалатинской, Омской, Красноярской, Томской, Ново-Николаевской, Тюменской и Челябинской губерний.
– Широко размахнулись, – заметил Леонид Рогачев. – У нас в Акмолинске действовали эсеры рангом пониже. Но к мятежу подготовились основательно. Акмолинский гарнизон насчитывал 500 человек. Почти все примкнули к заговорщикам.
– Почему это случилось? – спросил Дьяконов.
– Части были укомплектованы из бывших партизан анархиста Козыря, а в его корпусе, вы знаете, верховодили эсеры. Кроме того, к заговорщикам примкнули казаки Акмолинской станицы, часть мещан. А у нас, в коммунистическом отряде особого назначения, чуть больше ста человек, и на всех два десятка винтовок. Сведения о намерениях врага мы получили 27 февраля, а мятеж планировался на следующий день. Как быть? Откровенно говоря, я растерялся. Упросил своего сотрудника, который проник в штаб к мятежникам, срочно организовать гулянку и напоить верхушку заговорщиков так, чтобы на сутки их из строя вывести. Он это сделал. Тем временем уком партии коммунистов собрал, и я им обо всем рассказал. Чтобы отвлечь мятежников от подозрений, решили сыграть на любви эсеров к словопрениям. Утром 1 марта объявили, что весь гарнизон приглашается на митинг в клуб. Повестку дня придумали о VIII съезде Советов, о демобилизации армии. Пока нас эсеры громили на митинге с 4-х дня до 8-ми вечера, мы весь гарнизонный караул обезоружили, потом окружили клуб и тут же по одному, всех, кого надо, арестовали.
– А что случилось у вас? – спросил Филатов кокчетавца Шалимова, тот в ответ только покачал головой.
– За них мы отдувались, – сказал начальник Атбасарской уездной ЧК Владимир Бокша. – Почти полтора месяца вели непрерывные бои. Своих-то эсеров еще в октябре к рукам прибрали. Пришлось на кокчетавцев поработать.
После взаимного обмена мнениями пришли к выводу: ходатайствовать об укреплении органов ЧК коммунистами, для чего направить в аппараты уездов по 15—17 членов партии. После согласования примерного состава коллегии губчека, Филатов объявил, что до осени чекисты Акмолинской губернии будут подчиняться полномочному представителю ВЧК по Сибири, а затем перейдут под контроль руководства своей республики.
В конце апреля, когда был утвержден состав руководства губернской ЧК, петропавловские чекисты проводили в Омск Виктора Ивановича Дьяконова. В последний день своего пребывания в городе он в присутствии заместителя председателя губчека Владимира Бокши побеседовал с Поплевко и Шаповаловым.
– У меня к вам одна просьба, – сказал Дьяконов. – Разберитесь, как погибли Дульский и Соленик. Кто их выдал, кто казнил? Обо всем сообщите мне. Действуйте с пользой для революции прежде всего. Вот и все. До свидания, хлопцы.
Дьяконов, по очереди обняв сослуживцев, в сопровождении Бокши отправился на вокзал.
